Завтрак для одиночества

-Мам, ты уложишь Котьку?.. Ма, я только завтра вернусь, ладно? – на том конце трубки мама соглашается и кивает. Она все понимает. А я, задыхаясь горьким восторгом, лечу к нему, как будто мои босые ступни обжигает раскаленная галька.
Перед дверью замираю, сердце бьется, щеки горят. Да что со мной! Волнуюсь, как девчонка!
Никогда нельзя угадать, как он меня встретит - его настроение зависит от мельчайших случайностей. Нервическая личность. В минуты спокойствие может смениться гневом из-за случайного слова, жеста или взгляда. Может, он сейчас торопливо шагает из угла в угол, играя желваками на скулах с трудом сдерживая порыв треснуть кулаком в стену, разбивая костяшки пальцев в кровь. А может, сервирует стол к нашему ужину, мурлыча себе под нос что-нибудь из Визбора. Он умеет так низко бархатно мурчать, у меня аж мурашки вдоль позвоночника.
Звоню. Открывает улыбаясь. Целует. Бархатно мурлычет…

***
Проснувшись раньше него, прохожу на кухню. Стараюсь не наступать на поскрипывающие половицы. Натягиваю пижамку, которая ночью только мешала бы, и принимаюсь стряпать блинчики. Оборачиваюсь, почувствовав на себе взгляд. Он стоит, прислонившись к косяку, немного взъерошенный после бурной ночи. Попка, обтянутая красными трикотажными коротенькими шортиками, крепкие ножки, яркие ноготочки на босых пальчиках, маечка на тонких лямках с забавным лягушонком на груди, оголенные руки, летающие над плитой то выливающие тесто на сковородку, то сбрасывающие готовый блин на блюдо. Все это мельтешение маленькой женщины, такое домашнее и уютное поднимается в нем нежным желанием. Он подходит сзади, прижимается, обняв под грудью и целуя в затылок.
- Осторожно, не обожгись! - но, кажется, он меня уже не слышит. Множество легких поцелуев, касаний губ-мотыльков, ложатся на мои плечи и шею. Руки проскальзывают под одежду, ладони взвешивают полусферы грудок. Я поворачиваюсь и прижимаюсь к нему… Тонкие пальцы больно впиваются в мои плечи, он замирает, пристально глядя в мои глаза. Неожиданно его взгляд становится пронзительно холодным. Он опускает руки, отстраняется и уходит в комнату.
Глаза наполняются слезами, все плывет вокруг. Мне противно, что я стою в чужой кухне в дежурной пижаме и пеку блины, которые никому не нужны. Дурацкая привычка доделывать начатое до конца…

-Извини, я обидел тебя. Никак не могу смириться с тем, что не обладаю тобой полностью. Ты же знаешь, мужчины большие собственники. Я не хочу тебя ни с кем делить…
-Но как можно ревновать к ребенку? - я поднимаю на него влажные глаза.
-Ему ты принадлежишь больше, чем мне.- Он легко касается губами моих подрагивающих плеч. Поцелуи становятся все более настойчивыми и страстными. Мое тело тает в его руках, колени дрожат в вожделенном нетерпении. Мы опять вместе, нам горячо и горько, и только сердце колотится в горле, и кровь пульсирует в висках… Он стоит, прижимая к лицу мои руки, и целует запястья.

***
Вот так врываясь в его жизнь, провожу пунктиром переплетение наших судеб, редкими встречами. Не даю ему мерить комнату шагами из угла в угол. Сажусь на диван, поджав колени, глажу его по голове, разгоняю поперечную морщинку на лбу. Хочу отогреть, уберечь от всего внешнего, утешить, обнять, отдать себя, разделить мгновенья неземного удовольствия на двоих. Уходить, глотая слезинки и возвращаться снова.