Ё-клмн

– Ты не думаешь, что в этом есть что-то сексуальное?
– В чем? В том что я легла на твое место?
– А я на твое. Как тепло мне здесь.
– А у тебя совсем не тепло. Где ты был, обнимался со Снежной Королевой?
– Вот видишь, начинается секс на маленьком диване.
– Фу ты. Шутишь.
– А то не? Я на твоем месте чувствую твое тепло, а ты на моем месте меня не находишь. Появляется секс-символ – Снежана.
Она засмеялась. Он, воодушевленный, продолжал.
– Я весь в твоих парах, твоих флюидах, завернулся в твои сны. Сейчас мы увидим, что вам снилось, мадам. О-о-о.
Элен призадумалась. Она шевелила волосы на голове у Гарика, который поворачивался к ней спиной и зарывался в одеяло.
– А знаешь, мне снился нехороший сон? – Элен всегда рассказывала свои сны при пробуждении, чтобы потом не забыть. Когда она упоминала Гарика, будто видела его во сне, он всегда отмахивался: полно, это был не я, это был кто-то другой. Несколько дней она ничего не рассказывала. А теперь вот сон, да еще нехороший. Гарик выпростал из-под одеяла голову, скинул маленькую подушечку, которую давно уже клал перед сном себе на ухо, и вполоборота стал слушать, готовый презрительно осмеять этот нехороший сон.
– Ко мне пришли Наталья и Стелла, мы пили чай. А потом пошли в ванную комнату и увидели тебя, целующегося с Терезой.
Гарик был ошеломлен – прежде всего бессмысленостью сновидения. А что тут есть пикантного и нехорошего?
– Значит, я целовался с этой Терезой, из вашего офиса, которой уже за пятьдесят и которая страшнее смерти?
Элен, хотя она и защищала всех женщин свего круга от нападок Гарика, эта женщина тоже не нравилась, лживая, корыстная, вредная, она часто без спросу брала чужие вещи, компакт-диски из офиса, книги, нужные по работе, а затем подкидывала, словно они затерялись.
– Нет, не с этой Терезой, а с твоей.
У Гарика бешено заколотилось сердце. Этого он не ожидал.
– А ты, что же, ее видела?
– Нет, я ее никогда не видела, но точно знала, что это она?
– А какая она была во сне?
– Маленькая, кучерявая, некрасивая, с кривыми ногами.
Это было невероятно. Сходство было изумительным, а еще взволновало то, что этот портрет был выполнен другим человеком – лаконично и метко. Гарик привстал и тотчас же стал оправдываться.
– Это невозможно. Ты ее не видела, и вдруг увидела, узнала. Да это... Да когда это было! Да ты что, мне сразу плохо стало как-то. Судорога прошла, как только я представил.
Ему, действительно, стало нехорошо. Он поглядел на Элен, она грустно смотрела в потолок и, вероятно, жила переживанием этого сна. Он понял, что он переживает то же самое, что и она.
– Вот так же и мне было нехорошо в этом сне, – проговрила Элен, глядя в ту же точку на потолке.
Гарик попытался вернуть былой тон.
– Но это же невозможно. Нашла кого поместить рядом со мной. Вот если бы это были та же Наталья или Стелла, вот тогда бы я понял, вот тогда бы ты имела основания для беспокойства. Все, забудь. Это невозможно.
Но Гарик сам не мог успокоиться. Тереза – его бывшая жена, от нее у него ребенок. Но они расстались два года назад, когда Тереза была на четвертом месяце. Тереза не могла делить ребенка между собой и отцом и не сообщила о рождении дочки. Гарик очень переживал этот осложнявшийся ее истериками и странными выходками разрыв. А когда он остался в стороне, буквально не при чем, потеряв и деньги, вложенные в квартиру, и ребенка, он прекратил попытки примирения. Хотя здесь не о примирении должна идти речь, а о возвращении своего. Но забывал Терезу он долго и мучительно. Она ему тоже снилась и во сне его искушала, превращаясь в обман, иллюзию. Во сне техника ее обмана стала очевидной, и теперь Гарик удивлялся себе, что же толкнуло его к той женщине.
Элен восприняла эту драму с пониманием. Она никогда не задавала вопросов, да Гарик и не любил рассказывать. Раз только они чуть было не натолкнулись на Терезу, обнимающуюся с каким-то высоким парнем. Гарика тогда била дрожь. «Сумасшедшая, сумасшедшая». Он словно вернулся на несколько месяцев назад, когда вот точно так же, в обнимку, встречая ее преданные и влюбленные глаза, гулял с ней по Абовяна, по площади Республики, сидел и целовался в парке, в одном из редких парков, где сохранились скамейки и который облюбовали для своих встреч голубые. Как тогда она смотрела на него, каждым движением просилась в его жизнь. И вот точно также она оплетается вокруг другого мужчины. Даже жаль стало этого мужчину. Он тогда заметил, как она посмотрела на него – преданно и влюбленно. Все так же, без изменения. Словно ничего и не было. И оттого, Гарик зашипел: «Сумасшедшая, сумасшедшая». Большего он не мог выдавить из себя. Он понимал, если бы он стал злиться и ненавидеть, то через эту ненависть пришло бы немного, но любви. А он ее не хотел любить, хотел забыть. Вот тогда-то он и рассказал о своей жизни с Терезой, но все воспоминания были связаны с кошмарными неделями. С удивлением открыл, что ни одного светлого и теплого чувства не рождала эта женщина. И как он вообще неповрежденным вышел из этой драмы? Собственно, Элен его и спасла.
– Элен, что с тобой?
Он оставил ее без внимания, и теперь она готова была разрыдаться.
– Ты поверила сну? Ты поверила, что такое возможно? Чтобы я снова сошелся с этой жещиной? Да, я лучше...
– Сейчас ты ее ненавидишь, это естественно. Но потом... Хотя, думаю, и потом ты не совершишь второй раз ошибки. Хотя кто знает... Но другое меня волнует, даже не знаю что.
Гарик догадывался, что это было. То же самое он испытывал и сам. Это было начало конца – конца теперь с Элен. Или с Гариком. В зависимости оттого, с какой стороны на это посмотреть.
До этого дня был рай, и теперь раю пришел конец. И не является ли этот сон мягким, почти беззвучным предупреждением о будущем.
Но почему, почему случайное, нелепое и неприятное сновидение – это же всего-навсего сновидение – способно изменить действительность. И вдруг открылось, что слишком у них было сладко и шоколадно, не было конфликтов, связанных с притиркой характеров, хотя прожили вместе они около года, и тут на тебе – пелена спадает, и они оказываются совсем в другом измерении. Даже не скажешь, что это за измерение. Вроде зима на дворе. Вроде по утрам холодно, поскольку из экономии они на ночь отключают электронагревательные приборы. Да не в этом дело. Тут впервые задумываешься, с кем живешь. Элен подумала, не изменит ли ей в будущем Гарик, например, с ее подругами или со своей бывшей ведьмой. А Гарик подумал, не является ли Элен повторением Терезы, то есть иллюзией и обманом, скрывающим подлинное лицо этой любимой женщины, червоточину.
Надо сейчас встать и сделать первый шаг по будущему. И этот шаг оказался беззвучным. Ему ответло глухое раздражение.
– Элен, а где мои тапочки.
– А где ты их всегда оставляешь? Под компьютером.
– Один есть, а где другой? Ты же вчера последняя ложилась. Я уже лежал с книгой. Да, правда, я читал вчера перед сном, а ты носилась по комнате и что-то искала. Я даже помню что – журнал «ELLE».
– Этот журнал, между прочим, ты любишь прятать, потому что не любишь его.
– Да, мне на нервы действует журнальный столик с разложенными на нем твоими журналами, я никогда не могу найти карандаша и листиков для заметок. И потом – что читать в этом журнале – только фотографии грудастых и жопастых тетенек смотерть.
– А ты не смотри.
– А вот нашел тапок. Ты, как всегда, его пихнула под диван.
– Я не заметила.
– А что ты вообще замечаешь. Здра-асте, Новый год. А это что такое? – Гарик прошел на кухню и встретил там неубранные остатки вчерашеного ужина. – Приятно познакомится. Гарик, друг Элен, а вас как звать? Бутерброд Элен. Прекрасно. А вы кто такая? Тарелка Элен. Отлично. Тут еще пытаются спрятаться ложка, чашка и измазанный в масле нож. Мне как раз вас и не хватало. Что, трудно было убрать?
– А ты сам вчера со мной не ужинал? Там твоих вещей нет? Молчишь? Съел?
Через секунду послышался треск разбиваемой посуды. Элен влетела на кухню. Гарик только стряхивал скатерть над мусорным ведром, куда полетели остатки вчерашнего ужина вместе с посудой. Любимая чашка Элен, подарок Гарика, оказалась на полу расколотой.
Не бывать теперь мира в этом доме. Гарик почувствовал это, почувствовал, что перегнул палку, и закрылся в ванной. Что это на него нашло? Он стал основательно мыться, с бритьем под холодной водой. А вода была леденящая об эту пору и подействовало отрезвляюще. Он уже боялся выходить, – словно в детстве, небедокурив, боялся возвращаться домой. Стоял и прислушивался к тишине за дверью. И вдруг его потряс шум. Элен, одевшись в спальне, широко пройдясь по коридору, ушла и хрястнула дверью, сотрясая до первого этажа это ветхое хрущовское строение.
– Дурак, – сказал он вслух.
И это слово, пройдя дальше в глубины сознания, вывернулось до неузнаваемости и прозвучало там как эхо: «Ё-клмн».
Будущее оказалось ужасным, пустым и холодным. Он возвратился в комнату. Развороченная постель. Ее тапочки, сложенные аккуратно перед диваном. И в будущем, этом будущем он увидел Терезу, маленькую, с огромным пучком мелких кудряшек, которые ему когда-то нравились. С обворожительным взглядом, говорившим ему: «Я твоя». Нет, этого потерпеть нельзя. Тут только и открылось ему, как Элен не похожа на ту женщину. Нет, она другая. Тоже со своими странностями, но другая.
И Гарик стал спешно одеваться и выскочил на улицу искать Элен.