Девушка с Рублёвки

Все события и персонажи романа вымышлены, совпадения случайны.


Девушка с Рублёвки.

Часть 1

Ночи Туниса
Глава 1
Крыса была упитанной и крупной, размером с котёнка. Она пробиралась вдоль стенки и, казалось, совершенно не обращала на нас внимания. И только когда мы подошли к ней довольно близко, крыса запрыгнула в пролом в фанерной стене, грациозно разогнув передние лапки.
– Что-то совсем они обнаглели, – сказал Сергей, мой провожатый. – Раньше только снаружи шастали, а теперь в подъезд полезли. А ты молодец, не боишься.
– А чего бояться, она же ко мне не пристаёт, – пожала я плечами. Интересно, какие ещё сюрпризы готовит этот дом на Рублёвском шоссе?
Следующий сюрприз явился буквально через минуту – на полу лифта растеклась подозрительная лужа.
– Вот скотина, опять в лифте нассал! – С чувством отреагировал на лужу Сергей.
– Кто?
– Да алкаш этот с двенадцатого этажа! Его уже мужики здешние ловили, рожу ему били, всё равно ссыт. Специально. Из идейных соображений. Дверь откроет и с площадки сливает, как в сортир!
– Он сумасшедший? – вежливо спросила я, лихорадочно соображая, сколько этажей будет отделять меня от этого борца за идею. Пять этажей? Нормально. Только как ехать в лифте с лужей на полу?
– Сейчас газетами закидаю, и поедем, – будто прочёл мои мысли провожатый. Он огляделся, шагнул к картонной коробке, притулившейся под почтовыми ящиками и до отказа забитой рекламными газетами, которые жильцы выгребали, не читая. Прихватил стопку и забросал лужу толстым слоем бумаги.
– Ну, вот и всё. Поехали! – отряхнул он руки с явной гордостью за свою сообразительность.
– Слушай, а по-другому никак не подняться? Может быть, пешком? – Ехать в лифте с лужей, пусть даже и закомуфлированной газетами, всё равно не хотелось.
– Пешком? Не, я не дойду, – покачал головой Сергей и с сомнением посмотрел на собственное пузо, обтянутое серым трикотажем джемпера. – Ну, давай на втором лифте поедем! Только он на седьмом не открывается, придётся ехать до восьмого и спускаться пешочком.
– Второй лифт? А где он? – не поняла я, пытаясь отыскать на площадке створки второй кабины. Видела только одни – синие, изрисованные чёрным маркером и облепленные клочками изодранной наклейки с рекламой тостов от «Путинки», которая маскировалась под правила пожарной безопасности в кабине лифта. Пока я искала второй лифт, первый подмигнул красным огоньком на кнопке вызова и уехал.
– А вот! – провожатый отжал ручку на узкой металлической дверке, которую я приняла за дверь какого-нибудь распределительного щита. Но вместо автоматов и электрических коробок за дверью оказалась кабинка ещё одного лифта. Крохотная, наверное, с метр в поперечном сечении. Мой провожатый первым шагнул в кабинку, занял не менее трёх четвертей пространства, максимально втянул живот и пригласил, – заходи!
Соображать, чем поездка в тесном контакте с чужим пузом лучше поездки в испарениях чужой мочи сил уже не оставалось. Мне уже не терпелось поскорее попасть в разнесчастную квартиру, с которой мне, по словам Пенкина, сказочно повезло. И я вошла в тесную кабинку, развернулась, примяв своим тылом изрядное пузцо хозяина квартиры, и даже смогла сообразить, как заставить лифт поехать – закрыть деревянные створки, тогда замкнётся какое-то реле, и лифт будет слушаться кнопок.
– Наверное, этот лифт ещё при царе ставили, – не удержалась я, наблюдая в щель створок, как уплывают вниз такие же узкие дверки с номерами этажей, небрежно намалёванными зелёной краской.
– Не, не при царе. При Хрущёве, – сказал за спиной Серёга. – Этому дому сорок лет уже. И лифту столько же.
Наша коробчонка доскрипела до дверки с зелёной кривой восьмёркой, провожатый завозился за спиной, как бы пытаясь обойти меня. Места для манёвра не было, поэтому двери я тоже открыла сама – ничего сложного, поворачиваешь зверского вида ручку, отпускаешь защёлку – и выходи на умеренно облезлую площадку с четырьмя квартирами по обе стороны от лифта.
– Что здесь было? – ахнула я, наконец заходя в нужную нам квартиру.
– Что было... Отец мой жил, – провожатый аккуратно закрыл расхлябанный замок, перешагнул ободранный край линолеума – дырка занимала с треть крохотной прихожей – и пошёл на кухню. Я потопала следом. – Разве Витька не говорил, что квартира убитая? Потому и сдаю задарма.
– Он говорил, что требует ремонта. Но чтобы настолько… – я оглядела кухню и уселась на колченогую табуретку. Стоя выносить такое зрелище было тяжеловато.
Потолок кухни покрыт желтоватыми разводами – видимо, заливали соседи. Обои на стенах наполовину ободраны. Грязно-серый линолеум прожжён в нескольких местах. Газовая плита гордо подбоченилась чугунными трубами, загромождая кухню своим неудачным местоположением. Чтобы передвинуть её, трубы потребовалось бы отвинчивать. Раковина отсутствовала – кривой кран сиротливо глядел в заткнутый тряпкой канализационный отвод.
– А почему раковины нет?
– Пропил, наверное, – пожал плечами Сергей. – Папаша закладывал по-чёрному, оттого и мать с ним развелась, квартиру разменяла. Жильё ему и так не в лучшем виде досталось, а он ещё и добавил. Ну, селишься?
– За двести долларов? В эти трущобы? – Я всё ещё не могла расстаться с образом квартиры, который выстроила в голове. Ну, Пенкин, ну дает! Уж так мне разрекламировал: «Квартира на Рублевском шоссе, двухкомнатная. Всего за двести долларов в месяц! Хозяин мой друг, поэтому берёт чисто символически! Такая квартира да в таком месте стоит минимум шестьсот баксов! А то и восемьсот!» Похоже, и жить в этой чисто символической квартире можно тоже чисто символически. – А комнаты можно посмотреть?
– Можно, – кивнул хозяин и продолжил экскурсию. Комнат было две, в этом Пенкин не обманул. Одна большая, метров восемнадцать, вторая вдвое меньше. И были они в менее плачевном состоянии, чем кухня. Ну, окна пыльные, годами не мытые. Ну, потолок пожелтел от старости, ну обои допотопные и сверху слегка отстали. Зато в комнатах была кое-какая мебель и даже вполне чистая. Старенькая только – мебельная стенка, последний писк моды семидесятого года, диван-книжка той же эпохи, и отчего-то – пианино у стены. В маленькой комнате расположился шкаф от стенки – в большую не влез – и облезлый письменный стол, на котором красовался неожиданно новенький кнопочный телефон.
– Слушай, а что за провода по всей квартире? – Я запнулась о шнур, тянувшийся из большой комнаты в маленькую и нырявший под письменный стол.
– Да розетки в большой комнате накрылись, менять надо. Я пока удлинители кинул, – объяснил хозяин квартиры. – Ну, и что решаешь?
– Да как-то трудно мне так сразу, – я села на диван и покачалась, проверяя. Крепкий. – Когда Виктор сказал, что квартира на Рублёвском шоссе, я представила себе нечто менее… удручающее.
– Ну да, квартирка убитая, – не стал спорить хозяин. – Я всё хотел хоть какой-то ремонт сделать, вон, обои на кухне ободрал, да с деньгами пока… того. Не очень. Я её всё равно продавать хочу, правда не сейчас, попозже, через годик. Пусть цены ещё подрастут. Так что ты решаешь, будешь селиться?
– Буду, – решила я. – Только не за двести долларов, а за ремонт. Найму мастеров, попрошу побелить-поклеить, раковину поставлю, плиту передвину. Расходы спишу в счёт квартплаты, по двести долларов в месяц. Как эту сумму выберу, начну платить. Такой вариант тебя устроит?
– Давай, ты ещё коммуналку будешь оплачивать. И договорились! – Хозяин квартиры явно обрадовался. Ну, конечно, самому не надо с ремонтом хлопотать, за него всё сделают. Рад, вон, до смерти, что нашлась чудачка, которая берётся разгрести эти авгиевы конюшни. А что делать? Возвращаться в Бибирево? Ну уж нет!
– Тогда ключи давай, я обживаться буду, – протянула я руку за ключами.
– Ты это, ты не думай, здесь вообще-то район хороший, – сказал Сергей, отдавая мне ключи. Видимо, всё-таки проняла ситуация – приличный хозяин в такой дыре собаку не поселит. А тут женщина жить собирается. – Лес рядом и вообще…
– «И вообще» – это хорошо, – кивнула я, пряча ключи в сумочку. – Хотя, если честно, не ожидала увидеть такого убожества. На Рублёвку ведь ехала!
– Да посбесились все с этой Рублёвкой! – хлопнул себя по ляжке Сергей, возмущённо колыхнув пузом. – Газеты раструбили почём зря, все и думают, что на всём Рублёвском шоссе – сплошь элитные коттеджи. Я, вон, кредит в банке взять пытался, три тысячи баксов и надо-то был всего. А они, знаешь, вопросы всякие задают: где проживаете, есть ли автомобиль, женаты ли. А я ведь здесь сейчас прописан, ну и сказал им адрес по прописке. И про жену сказал, и про «Ладушку» свою двенадцатой модели. И что ты думаешь? Перезванивают эти козлы и заявляют: не может человек, проживающий на Рублёвке иметь отечественный автомобиль. Вы что-то недоговариваете. И отказали в кредите, представляешь?
– Так ты бы им объяснил, – улыбнулась я Сергею, очень комичному в своём негодовании.
– Да ну их в задницу, последний банк, что ли? Я в другом деньги взял. А эти пусть сидят, карту Москвы учат. Может быть, усвоят, что Рублёвское шоссе от метро «Кунцевская» начинается, и что здесь почти сплошь нормальные народные многоэтажки. А коттеджи эти возле МКАД и за МКАД стоят. – Сергей ещё раз махнул рукой и успокоился. А потом сменил тему. – Слушай, только давай договоримся, что ты ремонт скромненько так сделаешь, ладно? Тыщи на полторы, максимум на две, ладно? А то устроишь тут евроремонт, деньги вперёд на пять лет выберешь…
– Да не волнуйся, я всё по-минимуму сделаю, чтобы в этой твоей халупе хотя бы жить можно было.
– Ну ладно, действуй. Может, я уже пойду? Мне тут ещё в одно местечко успеть нужно.
– Иди, – кивнула я, и Сергей исчез. Почти тут же загудел лифт – всё, уехал мой арендодатель.
Я посидела в раздумьях ещё минутку и пошла по новой осматривать доставшиеся мне «хоромы». Так, в шкафу есть кое-какое постельное бельё, пара стареньких, но неожиданно чистых полотенец. На полке несколько книжек-«покетов» – какие-то боевики, судя по душераздирающим обложкам с окровавленными ножами и трупами полураздетых блондинок. Неужели папаша-алкаш почитывал в межзапойные периоды? Или Серёга успел натащить, когда пытался тут ремонт начать?
А мне с чего начать? Наверное, с кухни! Я пошла ещё раз прикидывать масштабы бедствия. Так, потолок белить, а лучше всего – заклеить. Есть такие панельки потолочные. Чисто получается и нарядненько. Обои какие-нибудь простенькие, возле раковины – виниловые. Саму раковину тоже где-то надо искать… И подставку под неё… И шкафик бы для посуды не помешал. Кстати о посуде, где она?
Я посмотрела по сторонам. Часть посуды жила на подоконнике – несколько тарелок, кастрюлька, пара бокалов, ложки-вилки-нож торчат букетом в пол-литровой банке. Так, а в холодильнике что?
Холодильник, допотопный ЗИЛ, зарычал мотором, то ли приветствуя, то ли отгоняя. Его белая дверь с массивной ручкой скрывала пустые недра с ледяной бородой, наросшей из морозильника, и килькой в томате, мумифицировавшейся в консервной банке, вскрытой в незапамятные времена. М-да, может быть, с этого и начать? С мытья холодильника? Только как воду набирать? Может быть, в ванной, в ведёрко? Ведёрка в ванной не было. Зато были два плоских тазика и горка из кастрюли, сковородки и нескольких тарелок. И тазики, и посуда стояли на реечной подставке, положенной поперёк ванны. И, судя по всему, стояли давно – пригоревшая недоеденная картошка в сковородке покрылась чёрной пушистой плесенью, остатки кетчупа в тарелках присохли намертво.
– Знаешь что, Серёга, а вот это уже свинство, – возмутилась я вслух и пообещала себе, что за уборку квартиры слуплю с него ещё двести долларов. А то ишь, устроился. Развёл тут грязюку и рад, что нашлась желающая убрать.
Я открыла кран с горячей водой – о, смеситель исправный, хорошо – и стала смотреть, как съёживается, намокая, чёрная пушистость в сковородке. М-да, при другом раскладе ноги бы моей в этой помойке не было, ни на минутку бы не задержалась! А тут выбирать не приходится – либо остаюсь в этой, с позволения сказать, квартире, либо продолжаю делить быт с бригадой чувашей из Саранска. Либо возвращаюсь к маме в Челябинск. Хотя там Углов, и это тоже не вариант. Интересно, чем же я так Бога прогневила, что он мне сплошь проверки на вшивость устраивает? Или это Углов так ярится, что у меня из-за его злобы тут в Москве всё как-то через пень-колоду идёт?
Опять отчётливо вспомнились его чёрные от злости глаза и слова, которые он говорил, будто камни в меня швырял: «Ты без меня никто. Ты полное ничтожество. Единственное, на что ты сгодишься в этой своей Москве, так это мыть подъезды и убирать помойки. С твоей внешностью и способностями тебя даже в приличные проститутки не возьмут, если только в шлюхи привокзальные». Я, конечно же, как бы начхала на его слова, хвост задрала пистолетом, – мол, не обольщайся дорогой, не пропаду. А вот теперь, когда всё так странно закрутилось, нет, нет, да и вспомниться его рожа перекошенная. Будто накаркал, паразит.
Я прикрутила кран и оставила сковородку откисать. Чайку попить, что ли? Я там, на подоконнике коробку видела с чайными пакетиками, а на плите – чайник закопчённый… Чайник оказался не только в копоти, но и в жирном кухонном налёте. Пришлось отдраивать в ванной по-быстрому мелкой солью, и лишь потом ставить на огонь. Зато бокал оказался чистым. Правда, слегка щербатым, но это так, мелочи. Откинувшись к стене и покачиваясь на кривенькой табуретке, я ждала, пока закипит чайник, и прокручивала в голове события последних недель. Или месяцев? Это, смотря откуда начинать отсчёт. Если месяцев, то с того момента, как я поняла, что Углов меня водит за нос. Дурит самым элементарным образом. Партнёр по бизнесу, ё-клмн! Я и бизнес-то этот начала с его подачи – мол, дело верное, заработаем с тобой по-крупному. А заработать ой как хотелось! На квартиру новую, чтобы не тулиться в нашей двушке с мамой и Никиткой в смежных комнатах. На дачку приличную, чтобы Никитку на лето вывозить. Да и вообще, на жизнь.
Интересно, чем же он меня взял, Углов-то? Наверное, уверенностью своей. Ну и к крепкому мужскому плечу хотелось притулиться, не без этого. Притулилась. Отдала ему три тысячи баксов, что скопились за четыре года. Причём львиная часть этой заначки образовалась от продажи папиного «Москвичёнка», что я получила в наследство. А Углов на эти деньги товару набрал – порошков всяких, мочалок для посуды, шампуней, пасты зубной. И начали мы в своём Челябинске сеть организовывать. Всяких тёток собирать, товар этот им продавать и учить, как его дальше втюхивать. Кстати сказать, хороший был товар. И шампунь классный – от него волосы неделю шёлковые, не то, что от этих хвалёных, из рекламы – через день сальными прядями виснут. И зубная паста просто супер, я ею на раз стоматит на языке вылечила. И порошок какой-то особенный, безопасный, никаких аллергий, и расход – чайная ложка на стиральную машинку. Пачки порошка хватает на полгода. Правда, и стоит это великолепие неслабо, но продукты качественные, без обмана. Так что мы с Угловым организовывали своих тёток, они разносили товар по знакомым, попутно агитировали их вступать в нашу сеть… Короче, где-то через полгода у нас с Угловым была сформирована вполне приличная пирамида, и мы были на её вершине. Я собирала свои проценты, вела учёт баллам, распределяла бонусы по всем уровням. А Углов мотался в Москву за товаром.
Самое интересное, что таких уж больших-огромных денег я тогда не видела. Да, были виртуальные бонусы, да причитались мне какие-то суммы с тремя нулями. Но выдавал их мне Углов понемногу, уговаривая оставить деньги в обороте и дать им расти. Давала я так ещё месяца четыре. И деньгам подрасти, и Углову мне голову морочить. Как под гипнозом была, честное слово! А может быть, и была. Он как обнимет, как поцелует, как проведёт по спине ладонью – все цифры из головы врассыпную. И думать хочется только о том, что всё у нас хорошо и до абсолютного счастья – рукой подать. А потом мама мне сказала, что Углов кралю себе завёл. Что у Светланы Леонидовны, которая у них в библиотеке в зале абонементов работает, мама живёт в Металлургическом районе. И что в мамином подъезде недавно квартиру купили однокомнатную. И живёт в ней девица одна смазливенькая. И что она, Светлана Леонидовна, недавно ездила к матери, и видела, как Углов с этой девицей под ручку в квартиру заходил. «Ты представляешь, она мне так и сказала: «Похоже, погуливает ваш зять, Ольга Николаевна». Вот ведь стыд какой!»
На самом деле Углов не был мне мужем, по крайней мере, официально. Я даже толком к нему и не переехала, так, неделю у него ночую, неделю дома живу. Но маме настолько хотелось видеть меня с устроенной личной жизнью, что она носила в библиотеку фотографии – мы как-то втроём выезжали за город, я, Углов и Никитка, делали шашлыки, фотографировали друг друга – и хвасталась внуком и зятем. Вот глазастая Светлана Леонидовна образ Угловский и запечатлела.
Я тогда маму успокоила, мол, может, обозналась твоя Светлана. Или, может, по делу Углов заходил. А сама адресок запомнила и по нашей базе проверила. Точно, есть такой. И проживает по этому адресу Севастьянова Елена Ивановна двадцати лет от роду. И пришла она к нам в структуру три месяца назад. А адрес сменила с месяц всего. У меня, кстати, с адресами там всё чётко было – товары новички по почте получали, в офис могли только высокоуровневые бригадиры зайти. Потом посмотрела я место этой Севастьяновой в пирамиде – и обомлела. Углов её на один уровень со мной поставил, и часть моей сети на неё перекинул. То есть получилось, что почти треть моих агентов, которых я полгода собирала, обучала, натаскивала, уже месяц её кормят! А потом я полезла активы смотреть. Право подписи банковских документов хоть и у Углова было, и я к бухгалтерии отношение не имела, но пароль для банк-клиент знала и в проводках соображаю. Влезла, посмотрела обороты за последние два месяца, и совсем кисло мне стало. Вот они, тридцать тысяч долларов, ушли перечислением в ООО «Город». А вот и квартирка, стоит на балансе как основное средство. Типа, офис мы прикупили. Вот ведь гад, а? Я, значит, терпи, денежки из оборота не вынимай, пусть растут, а он своим … прелестницам квартиры покупает!
Плохо мне тогда стало. Так плохо, что решила я завязывать с этим бизнесом. И с Челябинском завязывать. И с Угловым. При первой же возможности стала вытаскивать наличность, долю свою из бизнеса вынимать. Успела собрать три тысячи долларов, и тут Углов заметил мои манёвры и устроил разборки. Ну, я ему и выдала. И про квартиру для любовницы, и про враньё наглое и про то, что не пошёл бы он куда подальше со своим сетевым маркетингом, а я уезжаю в Москву. Там я быстрее себе на квартиру заработаю. Себе, а не его по****ушкам. Короче, поцапались мы в тот день по-чёрному. И этот паразит, мало того, что мою часть прибыли мне не отдал, ещё и облаял меня напоследок, вон, до сих пор икается.
Здесь, в Москве, тоже пошло как-то по-дурацки. Хотела устроиться на работу по основной своей специальности. Я ведь, вообще-то, инженер-строитель. Только на стройках сроду не работала, в стройуправлении сидела личным помощником руководителя. Документы печатала, праздники для народа организовывала, мероприятия всякие. С лёгкой руки начальника своего, Иван Иваныча, компьютер освоила – он меня специально на курсы посылал. Платил только маловато, оттого в сетевой бизнес и кинулась.
Ну так вот, принялась я тут в Москве по объявлениям звонить, кому секретарша требуется. Да всё не впопад: то строго москвичка нужна, то не старше тридцати, и чтобы внешность модельная, а я старше и не модель, то со знанием специальных программ по документообороту. Пару недель ходила, радовалась, что жильё удачно нашла – сняла через агентство комнату в Бибирево. Квартира оказалась коммунальной, на два хозяина. Хозяин моей комнаты помер, и его брат решил квартирантов пускать, просил шесть тысяч рублей в месяц. Хозяйка второй комнаты в квартире не жила и тоже её сдавала. Когда я заселилась, моими соседями была супружеская чета из Донецка. Спокойные вменяемые люди, чистоплотные и тихие, они совершенно меня не напрягали и не беспокоили. Мало того, Галка, так звали соседку, видя безуспешность моих поисков, даже предложила похлопотать за меня в своей фирме. Мол, там как раз штат набирают. Начнёшь с рядовой работницы, со временем дорастёшь до бригадира. Она, Галка, вон, за три месяца всего доросла. Деньги хорошие платят, тысяч по пятнадцать рублей у рядовых получается, у бригадиров – двадцать. Когда я узнала, чем её фирма занимается, хохотала как ненормальная. Клининговая компания! То есть, уборка помещений! Получается, в уборщицы меня Галка звала! С карьерными перспективами! Привет от Углова!
Видимо, шок от такого совпадения что-то сместил у меня в голове, и я, отложив Галкин вариант трудоустройства на самый крайний случай, решила смотаться в московский офис компании, чью продукцию мы с Угловым так хорошо двигали в Челябинске. Тем более что адрес в мозгу засел намертво. Уж не знаю точно, на что я надеялась, когда почти заблудилась на незнакомых улицах в получасе ходьбы от метро «Петровско-Разумовская», и только упрямство заставило меня приставать с расспросами к прохожим, но то, что я увидела в офисе, разочаровало меня абсолютно. Длинный коридор и два окошка. В одно нужно называть свой регистрационный номер и отдавать деньги. Из второго получать товар. И по всему коридору – очередь из дилеров. Не знаю зачем, но я встала в эту очередь за пожилой ухоженной дамой лет пятидесяти. Она явно маялась этим стоянием, переминалась с ноги на ногу, дождалась, пока за мной встал коренастый парень в кожанке, и вдруг предложила:
– Пойдёмте, покурим?
Вообще-то я не курю, но незнакомка мне понравилась, и я решила составить ей компанию. Во дворике здания, где размещался офис, нашлась подходящая скамейка, и мы обе плюхнулись на неё, с наслаждением вытянув ноги. Я вытянула ноги в чёрных штанинах и ботинках без каблука, гудящие от беготни. Она – затянутые в чулки и обутые в модные ботики на шпильке и, видимо, тоже гудящие от топтания в очереди.
– Зря я сегодня пришла, забыла, что среда – день региональных дилеров, – сказала женщина и протянула мне узкую голубую пачку сигарет.
– Спасибо, – отказалась я, – я не курю. Я просто так вышла, за компанию.
– Меня, кстати, Татьяной зовут, – кивнула дама и прикурила от изящной золотистой зажигалки.
– Лариса, – представилась я.
– Вы тоже из региона? – Татьяна выпустила дым в сторону, чтобы не попадать на меня.
– Ну, как сказать… Вообще-то я из Челябинска, но я решила в Москве работу поискать.
– В сетевом маркетинге?
– Нет, вообще-то я пытаюсь найти работу по специальности. А сетевым маркетингом я в Челябинске занималась, и больше пока не хочу. – Я поймала заинтересованный взгляд Татьяны и поспешила объяснить. – А сюда не знаю зачем пришла. Просто нет в Москве знакомых никого, а с этой линией я всё-таки почти год проработала.
– Продавали?
– Нет, в основном администрировала. Я ведь почти на вершине пирамиды была, второй уровень. Движение по уровням отслеживала, бонусы распределяла, акции всякие организовывала, праздники для членов сети. У меня это гораздо лучше получается, чем прямые продажи.
– Так вы заработали и решили перебраться в столицу! – понимающе кивнула Татьяна. – Квартиру уже купили, или подыскиваете? Могу хорошее агентство порекомендовать, берут всего два процента от сделки.
– Что вы, какая квартира, – нервно хихикнула я. – Сняла комнату в Бибирево, и рада. Теперь вот нужно срочно работу найти, пока сбережения не проела.
– А что так? – прищурилась Татьяна. – Не пошёл бизнес в Челябинске?
– Пошёл. Только деньги не мне достались, – я не стала вдаваться в подробности, а Татьяна не стала настаивать.
– Так значит, у вас есть хороший опыт администрирования, работы с людьми, организации мероприятий… С компьютером как?
– Офисные приложения знаю, специальные программы – нет.
– А с текстами как работаете?
– Нормально. Я и шефу своему в строительной компании все тексты докладов редактировала, в местную газету статьи про компанию писала. И в сетевом бизнесе писала тексты для листовок, и колонку вела в городской газете по типу «Советы хозяйкам».
– Слушайте, Лариса, похоже, я смогу вам помочь с работой. – Татьяна достала из сумочки визитку и что-то написала на чистой стороне. – Вот, позвоните, скажете, что от Татьяны Николаевны.
«Пенкин Виктор Алексеевич», – прочитала я. Ниже – номер телефона.
– Это сын моей хорошей приятельницы, он занимается издательским бизнесом, сейчас подыскивает себе личного помощника. Мне почему-то кажется, что вы ему подойдёте.


Глава 2
Чайник на плите задребезжал крышкой, исходя паром, и я очнулась от мыслей. Чай в пакетиках оказался с бергамотом, терпеть не могу бергамот. Поэтому я скорее вытащила пакетик из бокала, пока не успел настояться, и, отхлёбывая подкрашенный кипяток, подошла к окну и открыла пыльную створку. За окнами деловито сновали машины. Вот оно, Рублёвское шоссе. Самое обыкновенное, разве что полосы движения машин перегорожены забором, чтобы пешеходы не бегали. Хотя где тут побегаешь – автомобили сплошным потоком. А для пешеходов переходы-галереи построили, мы с Сергеем по такому шли от метро. Ничего так переходик: карабкаешься по бетонным ступеням до высоты третьего этажа, потом спускаешься. Мне-то, молодой-красивой-неотягощённой, несложно было. А вот Серёга со своим пузом пыхтел. А как старикам здесь карабкаться? А с багажом как? Видимо, тех, кто этих «бандур» понастроил, такие мелочи не волновали.
А домики через дорогу поновее этого будут. И посимпатичнее. А там, слева, вообще роскошные постройки. Элитный дом, наверное – эдакая кирпичная башня с круглым застеклённым верхом. Вот если бы Пенкин меня в такой дом поселил! На Рублёвке! Если бы, да кабы… Всё, хорош страдать, хоть и убитая квартира, да почти задарма и без соседей. Еду в Бибирево за вещами.
Дверь в квартиру закрылась не сразу – оказывается, её нужно было придерживать одной рукой, а второй аккуратно поворачивать ключ. Иначе ключ вытягивал замок, тот съезжал и заклинивался. Судя по всему, дверь когда-то высаживали – расщеплённый косяк был наскоро укреплён дощечкой с прорезью для язычка замка, а сам замок болтался в дверном пазу, замаскированном дерматином, из-под которого торчали клочки ваты. Так, ещё и с дверью надо что-то делать. Ну, Пенкин! Ты сам-то видел эти хоромы «на Рублёвке»?
Под лавочкой возле подъезда валялся крупный седой старик. Рядом переминался товарищ помельче и помоложе.
– Плохо человеку? Скорую вызвать? – переполошилась я.
– Нет, нормально все, Иваныч перебрал маленько. Сейчас Толик спустится, и мы его домой отведем.
– На двенадцатый этаж? – попыталась я вспомнить, где живет протестующий алкаш. Так этот старикан, что ли из протеста в лифте гадит?
– Зачем это? Иваныч на втором живёт, – не понял мужичок, а я не стала объяснять. Оказывается, в этом подъезде живет, по меньшей мере, два алкоголика. М-да, привет с Рублёвки. Не простыл бы старик, хоть и теплый апрель выдался, земля ещё холодная.
Я довольно быстро отыскала дорогу к метро и плюхнулась на одиночное место в углу вагона – конечная станция, красота, садись, где хочешь! И бульвар, по которому я шла до метро, тоже очень красивый. Деревья уже зелёные, на клумбах тюльпаны высажены. Красные, жёлтые белые, даже лиловые какие-то с волнистыми краями лепестков. Красивые! Даже не вериться, что в двух шагах от этой красоты – и такие трущобы с крысами. Да, знаю я своего босса чуть больше месяца, и он с каждым днём раскрывается с новой стороны. Странный он какой-то… Будто ненастоящий. Будто ребёнок, который играет во взрослого. Хотя какой, нафиг, ребёнок, пятый десяток мужику. Может, это я чего не догоняю со своим провинциализмом? «Следующая станция – «Молодёжная!», – сказал динамик в вагоне, а я стала вспоминать, как познакомилась со своим нынешним шефом.
Для начала позвонила по номеру, нацарапанному на визитке моей случайной знакомой.
– Алё! – ответил мне сонный мужской голос.
– Виктор Алексеевич? Здравствуйте, я от Татьяны Николаевны!
– От кого? – зевнул в трубке мужик.
– Простите, это номер…, – назвала я номер, решив, что попала не туда.
– Ну да.
– Мне его дала Татьяна Николаевна… Белозерцева, – посмотрела я на оборот визитки, где была написана фамилия той женщины.
– А, тёть Таня, – дошло до мужика. – И что вам надо?
– Вообще-то, я начёт работы, вам ведь нужен личный помощник? – На всякий случай спросила я, чувствуя, что опять пролетаю.
– Вообще-то нужен. Ну, приезжайте сегодня, поговорим, – вяло сказал мужик в трубке.
– А куда приезжать, куда? – обрадовалась я.
– Метро «Авиамоторная», первая улица Энтузиастов, дом…, – пробубнил мужик. Я еле успела записать, но переспросить постеснялась. Всё-таки будущий начальник, зачем напрягать!
– А в какое время приезжать?
– Да в любое. Давайте к часу, например, – отчётливо зевнул голос в трубке. В общем, договорились.
Однако в час господина Пенкина на месте не оказалось. А я так спешила, так старалась не опоздать! Выход из станции «Авиамоторная» оказалась настоящим лабиринтом – длиннющий подземный переход, штук восемь выходов, ошалевшая плотная толпа и никто толком не знает, где эта улица, где этот дом. Металась минут пятнадцать, пока не добралась до последнего выхода и не отловила там сердобольную неторопливую старушку. Оказалось, это нужный мне выход. А до нужной улицы надо идти вдоль рельсов, потом через переход, а там уже и спрашивать. Про то, как неслась мимо рельсов и разыскивала нужный дом – отдельная песня, но все эти поиски свели на нет мой получасовой запас, который я себе планировала на передышку и знакомство с обстановкой. Так что прибежала в мыле, но ровно в тринадцать ноль-ноль – и, пожалуйста, нет его!
– А он, кажется, обедать уехал! Только что, – весело сообщил мне парень в камуфляже, восседавший за столом поперёк коридора, перегораживая вход в отсек, где, судя по всему, и располагалась искомая редакция.
– Как, уехал? Мы же с ним договорились на тринадцать ноль-ноль, – оторопела я. Это, значит, пока я металась по переходу и неслась скачками вдоль рельсов, этот Виктор Алексеевич проголодался и свалил?
– Значит, плохо договаривались, – пожал плечами парень. – Попробуйте попозже зайти. Или подождите, – кивнул он в сторону двух обшарпанных стульев в углу лестничной площадки. Судя по обилию бычков возле стула, это было место для курения.
– А позвонить ему никак нельзя? Хотя бы узнать, когда он вернётся? – мрачно спросила я, имея в виду, чтобы меня допустили к телефону. Но парень понял меня по-своему, кивнул, и сам набрал номер на аппарате.
– Алло, Виктор Алексеевич, это Станислав Бойко, охранник. Виктор Алексеевич, тут к вам женщина пришла, говорит, вы на час с ней договаривались. Когда вы вернётесь? А, понял, ладно, – парень положил трубку и повернулся ко мне. – Виктор Алексеевич велел, чтобы вы вышли на улицу.
– Да? Ну, спасибо, – меня будто холодной водой окатили. Стоило заставлять меня тащиться через весь город на метро и лазать по этим окрестностям, чтобы вот так вот выставить вон! Я развернулась и понеслась вниз по лестнице, рванула к выходу и чуть не сшибла стоявшего на улице возле двери усатого мужичка в мятых штанах и расстёгнутой куртке. – Извините!
– Вы Лариса? – придержал мужичок меня за рукав.
– Лариса! – выдернула я руку. Не хватало мне ещё приставаний на улице!
– Садитесь, поехали, – кивнул мужичок в сторону серого «Жигулёнка», откуда выглядывал зверского вида водитель.
– Куда поехали? – попятилась я. Мамочки мои, что это? Углов, что ли, каких-нибудь рекетиров на меня наслал?
– Обедать поехали. Я Виктор Алексеевич. И если хотите со мной работать, впредь не опаздывайте.
– Я ровно в час пришла, – пробормотала я, ошарашенная неожиданным превращением рекетира в начальника, но тот меня уже не слушал, а шёл к машине смешной походкой вперевалочку.
Обед в соседней столовке – в трёх шагах, не понятно, зачем туда на машине ездить, – он мне предложил выбрать и оплатить самостоятельно. Я ограничилась компотом и салатом из капусты. И уже к концу обеда, посмотрев, как он ест, оставляя на усах капли соуса, как отрыгивает, отвалившись на стуле, как важничает, перечисляя мои будущие обязанности и похлопывая по столу широкой ладонью с пухлыми короткими пальцами, поняла: как мужчина мне мой потенциальный шеф не нравится совершенно. Что же, тем лучше. Не буду смешивать личное с деловым.
Делового, кстати, оказалось не так уж и много. Отвечать на звонки и отсекать нужных людей от ненужных – тех и тех можно было по пальцам пересчитать. Набирать на компьютере приказы, которые он писал вполне разборчивым, хотя и корявым почерком. Вызывать к нему в кабинет нужных сотрудников – снять трубку и пригласить их самостоятельно он почему-то не хотел, видимо, из-за каких-то своих соображений о субординации. Самой главной и основной моей обязанностью было ухаживать за шефом. Варить ему кофе, бегать за булочками, отправлять водителя за газетами, разогревать в микроволновке обед и подавать ему в кабинет. Оберегать его покой, когда он после этого обеда дремал на диванчике и врать всем входящим, что босс работает над номером и просил не беспокоить.
Над номером он, кстати, работал очень странно. Я, конечно, никогда прежде в издательствах не трудилась, сравнивать не с чем, но всё, что происходило на так называемых летучках, имело отчётливый привкус фарса. Летучки Пенкин проводил один раз в две недели. Собирал главного редактора, ответственного секретаря, двух штатных журналистов. Меня звали вести протокол. И не меньше часа эта компания обсуждала то, как движется работа над номером. Редакторы и журналисты предлагали темы статей, Пенкин разбивал их в пух и прах. Мол, кому это интересно, только идиот может читать такое. А вот если написать о том-то и том-то… И он фактически пересказывал ту же самую идею, разве что другими словами. И сидел счастливый, в полной уверенности, что вот он как хорошо придумал, не то, что эти балбесы. Редакторы и журналисты предлагали заголовки к статьям – Пенкин опять с удовольствием топтал чужие идеи, выдавая взамен свои перлы. Иногда, действительно, приемлемые. А иногда – полный кошмар. Я, конечно, не журналист, но я читатель. И если я прочту в журнале заголовок «Дефлорация отменяется», то дальше читать не стану. И попробуй меня убедить, что это о пользе раздельного обучения в школах. Короче говоря, пришла я к Пенкину в марте, и уже к середине апреля, попав пару раз «под раздачу», когда он устроил мне разносы из-за какой-то фигни, явно срывая на мне своё плохое настроение, чётко поняла, что он за человек. Капризный, не уверенный в себе, не очень понимающий, как выстраивать отношения с людьми. Но, в общем и целом, вполне терпимый с учётом восьмисот долларов зарплаты на испытательный срок и тысячи двухсот на перспективу.
От Крылатского до Бибирево я добралась за полтора часа. Интересно, сколько теперь мне потребуется времени на дорогу до офиса? Надо завтра пораньше выехать. То, что я должна являться на работу строго в девять тридцать, было у Пенкина тем ещё пунктиком. Хотя он сам не всегда являлся в офис точно в это время. Но если уж являлся, да ещё чуть раньше меня… Однажды появилась я в девять сорок пять – на улице была мерзкая погода с дождём и ветром, у меня сломался зонт, я замёрзла, промокла, очень мечтала прийти и заварить себе горячего чаю – и огребла нотацию на двадцать минут. Пенкин долго и подробно рассказывал мне, как важна дисциплина в редакции, что дисциплина эта начинается прежде всего с меня, личного помощника генерального директора, и что если я буду себе позволять такую расхлябанность, то и все остальные начнут являться на работу к обеду, а там, глядишь, рухнет весь так тщательно отлаживаемый им, Пенкиным, издательский процесс. (Ха, поцесс! Первый номер журнала всё никак не выпустит!). Спорить, доказывать и что-то объяснять шефу было бесполезно – человек наслаждался разносом. Поэтому я слушала, кивала, чувствовала, как стынут пальцы в подмокших ботинках, и гадала: простыну, или обойдётся?
В принципе, обошлось. Может, успела вовремя переобуться, может быть, чай помог горячий, возможно – таблетка аспирина, которую я раздобыла, пробежав по полупустой редакции (народ, как правило, подтягивался не раньше двенадцати) и обнаружив раннюю пташку – Сан Саныча, редактора одела политики, очень запасливого человека. В общем, с тех пор стараюсь не опаздывать – вдруг Пенкин уже на месте и с вожделением поглядывает на часы?
– Обои по специальной цене, распродажа! – сунула мне листовку тётка на выходе из метро. Ну конечно, как я сама не догадалась! Надо сейчас не в квартиру за вещами идти, а в «Миллион мелочей», прицениться к обоям.
«Миллион мелочей», огромный торговый комплекс, возвышался буквально трёх шагах от метро. За пару месяцев моей жизни в Бибирево у меня всё не было повода туда зайти. А теперь, вот, появился. Я пошла к ближайшему входу в комплекс и наткнулась взглядом на скучающую тётку с табличкой на шее: «Ремонт квартир и офисов. Недорого».
– Скажите, а сколько это, недорого? – притормозила я возле неё.
– А что у вас? Квартира, офис? – оживилась тётка, вмиг стряхнув с лица сонное выражение.
– У меня «хрущёвка» двухкомнатная, нужно потолки побелить, обои поклеить, дверь входную отремонтировать. И, наверное линолеум постелить.
– Вообще-то такая работа не меньше трёх тысяч долларов стоит…, – протянула тётка, следя за выражением моего лица. Реакцию мою уловила и радостно добавила, – но вам мы сделаем за полторы!
– Спасибо, я подумаю, – не спешила радоваться я, убегая от тётки внутрь комплекса. Полторы тысячи долларов! За поклейку обоев! За максимум неделю работы! Может, в штукатуры-маляры податься?
Я остановилась возле широкой лестницы на второй этаж и стала озираться. Интересно, как отыскать эту секцию с обоями? Что тут, в листовке, написано? А-14. А что над той секцией, наискосок от меня? А-13. Значит, где-то здесь.
Обои оказались роскошными и дорогими. Восемьсот рублей за рулон, ну ничего себе! Но красивые, что есть, то есть.
– Молодой человек, а где же тут у вас распродажа? – Тормознула я парнишку красном жилете, деловито спешащему в сторону стендов с керамической плиткой.
– Расподажа? А, вон там, – махнул он рукой куда-то в угол и позвал – Мэри, подойди! Покажи девушке обои с распродажи.
– Сюда, пожалуйста, – улыбнулась мне смуглая Мэри и повела за стенд с роскошными и дорогущими образцами. Там почти такие же обои гордо демонстрировали ценники с вдвое сниженной ценой. – Вот, пожалуйста!
М-да… Хороши, конечно, обойчики, но и за четыреста рублей дороговаты. Я хоть и сбираюсь ремонт в счёт квартплаты делать, но денежки-то придётся свои кровные выкладывать.
 – Вы не думайте, это очень хороший товар. Просто остатки, поэтому и уценили, – по-своему истолковала мою задумчивость Мэри. – Вот, смотрите, вот этих трёх зелёных рулонов хватит кухню оклеить. А если ещё вот эти два рулона серых добавить, на большую комнату хватит. Знаете, если панелями делать, на де трети стены тёмные обои, на треть – светлые. Правда, в этом случае лучше, если потолки квартире высокие. У вас какие потолки?
– Низкие. Девушка, мне бы что-нибудь совсем простенькое. Я хочу в съёмной квартире небольшой ремонтик сделать, куда мне такая роскошь!
– А, ну тогда вам сюда! – просияла Мэри и отвела меня в самый конец отсека с обоями. – Вот, бумажные, украинские и белорусские.
– О, вот это другое дело! – обрадовалась я, увидев миленькие светлые рулончики по пятьдесят пять рублей. – А то я уж испугалась. На входе полторы тысячи долларов за ремонт просят, вы обои за четыреста рублей предлагаете.
– А вы мастеров ищете? – заинтересовалась Марьяна.
–Теперь уже, наверное, не ищу. Нет у меня полутора тысяч долларов. Обои сама поклею, как получится. А с полом и дверями погожу пока.
– А что у вас там, можно подробнее?
– Трущобы у меня там конкретные. А я хочу их хоть как-то сделать пригодными для жизни, – вздохнула я.
– И в какую сумму думаете уложиться?
– Да тут думай – не думай, денег все равно в обрез… Тысяч в пятнадцать, ну, в двадцать вместе с материалом.
– Тогда вот что, – Мэри вытащила из кармашка карандашик и кусочек картона и стала быстро писать. – Выйдете вон в тот выход, прямо по коридору, там будет стоять пожилой мужчина в синей куртке. Отдадите ему записку, расскажете, что вам нужно сделать. Он хорошо делает и недорого берёт. Он вам поможет подсчитать, сколько и какого материала вам нужно.
С мужичком в синей куртке – таким же чернявым, как Мэри – всё сложилось волшебным образом. Во-первых, он сразу понял, какая у меня квартира – сказал, что недавно в такой работал, Во-вторых, прикинул, сколько мне нужно обоев для кухни и коридора, а сколько для комнат. В-третьих, сообщил, что знает, где продают дешёвые раковины и мойки. В общем, обменялись мы с ним телефонами, и я успокоилась – кажется, вопрос с приведением рублёвской трущёбы в жилое состояние разруливается. Теперь к чувашам, за вещами.
Чуваши гуляли. В квартире воняло пережаренным салом и самогоном.
– О, соседка пришла! Садись с нами, мы угощаем! – Высунулся из кухни самый молодой из мужиков, Мишка.
– Спасибо, Миша, мне некогда.
Переобуваться я не стала и пошла по коридору как была, в ботинках.
– Ты к ней не приставай, она гордая. Брезгует нами, – успела я услышать ещё чей-то сиплый голос, прежде чем закрыла дверь в свою комнату и повернула замок. Да, Галка-Галочка, хорошую свинью ты мне подложила. Хотя, что на тебя обижаться. Это хозяйку второй комнаты жадность одолела, а я тут расхлёбывай.
Я огляделась, прикидывая, с чего начать паковаться. Хорошая комната. Большая. Обжитая. Уютная. До меня здесь жил мужчина по имени Толик. Толика я никогда не видела – он умер, и его брат Юра сдал мне комнату в этой коммуналке. Нашла я его просто чудом – повесила объявление на столбе, и Юра откликнулся. Галка, она с Толиком в соседях полгода пожила, мне потом рассказывала, что он был добрым, обстоятельным, хозяйственным человеком. Да я это и по комнате видела – аккуратная, никогда не скажешь, что жил одинокий мужик. Галка говорила, что он на подлодке служил, дозу радиации хапнул и остался импотентом. Оттого не женился, очень переживал и говорил, что если бы нашлась женщина, которая жила бы с ним без секса, но с душевным теплом, он бы на неё комнату переоформил. Эх, Толик, Толик, и что бы нам не встретиться. Мне после Углова всякий секс настолько пофигу, что скрасила бы я тебе твою одинокую жизнь. И ты, глядишь, не помер бы от сердечного приступа. И мне не пришлось бы переживать нашествие чувашей и сбегать от них в трущобу на Рублёвке.
Чуваши появились в квартире две недели назад. До того, три недели назад, Галка вдрызг разругалась со своим мужем, отправила его домой на Украину, а сама переехала куда-то поближе к своей новой работе. Телефончик мне свой рабочий оставила, вдруг мне клининг понадобиться. Или уборщицей решу подработать. Или ещё чего неотложное понадобиться.
Неотложное мне понадобилось в первый же вечер, когда новые соседи – а вселилось их четверо – напились, сожрали мою картошку, которую я по привычке оставила на плите в сковородке, пытались зазвать меня в свою компанию, а потом до трёх ночи ломились в мою дверь, повторяя приглашение с разной степенью цензурности. По-хорошему, вызвать бы милицию, но я сама живу в этой квартире на птичьих правах, без регистрации. И вообще комната, пока Юра не вступит в наследство, как бы ничья. Пришлось отмалчиваться. А утром, поскользнувшись в заблёванном туалете, я окончательно поняла, что пора искать новое жилище.
И вот тут-то выяснилось, каким чудом на меня свалился Юра с этой комнатой. Теперь и призывы на столбах, и поиски в Интернете мне приносили только один улов: звонки от агентов, готовых поселить меня куда-нибудь за десять тысяч рублей в месяц плюс столько же залога за последний месяц, плюс столько же им, агентам, за посредничество. Вот так вот тридцать тыщ, мою зарплату с гаком, им вынь да полож, живоглотам. В общем, через какое-то количество бессонных ночей – по счастью чуваши всем скопом работали каким-то вахтовым методом и дома ночевали не каждую ночь – даже Пенкин заметил, что я плохо выгляжу. Спросил, что стряслось, а я разревелась – наболело, блин. И вот, похлопотал, благодетель, переезжаю.
Вещей у меня набралось немного – сумка большая и сумка маленькая. Нормально, загружу на свой двухколесный «грузовик», допру помаленьку. И Юре надо позвонить, что уехала, пусть за ключом придёт. Так, ключ на стол, дверь захлопнуть. Спасибо, Толик, за приют, спасибо этому дому пойдём к другому.
Я прогрохотала по коридору колёсами ручной тележки – сумки удобно устроились одна поверх другой. Открыла замок входной двери и обернулась к кухне
– Счастливо оставаться!
– Ты куда? – чуваш Миша откинулся на спинку стула и балансировал на двух ножках, разглядывая мою поклажу.
– Да переселяюсь я от вас. На Рублёвку, – сообщила я и, прежде чем закрыла дверь, успела увидеть, как стул опрокидывается, и Миша летит на пол. О, как огорошила мужика!

Глава 3

Дама выглядела презабавно. Монументальная фигура в полупальто, разрисованном «куриной лапкой» – довольно крупные черно-белые то ли клетки, то ли крестики рябили в глазах. На голове – шляпка, похожая на перевернутый цветочный горшок, цветок из которого вывалился и зацепился где-то слева над ухом. Шляпка была пронзительного розового цвета, кажется, про такой цвет говорят «фуксия». У горла намотан такой же пронзительный шарфик. Помада на губах, сумочка и перчатки в цвет шляпки дополняли ансамбль и доводили рябь в глазах от крупной черно-белой, издали напоминающей шахматную клетку, «куриной лапы» до состояния боли. По крайней мере, я, оторвавшись от набора очередного распоряжения шефа и взглянув, наконец, кто же там застыл в дверях, испытала нечто вроде цветового удара. И на всякий случай поздоровалась.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, милочка. Вы, насколько я понимаю, секретарша.
– Да, я личный помощник Виктора Алексеевича. Вы к нему? Он сейчас никого не принимает, над номером работает, – шеф как раз дрых после обеда и велел никого не пропускать.
– Кажется, вас Лариса зовут. – Дама разглядывала меня от дверей, а я, свыкнувшись с буйством розового на черно-белом, поняла, что дама в солидном возрасте, ей хорошо за шестьдесят. Тем временем она подошла к моему столу, ещё раз окинула меня взглядом, взглянула на аккуратные стопки бумаг с краю столешницы, на полки сбоку от меня, где теснился ряд папок с документами, пестрящий аккуратными ярлычками с надписями, что где находится. После этой инспекции, явно что-то решив, дама отправилась к двери в кабинет шефа.
– Постойте, – подскочила я. – Виктор Алексеевич просил его не беспокоить!
– Мне можно, – осадила меня взглядом дама и толкнула дверь. – Витюша, здравствуй. Ты мне срочно нужен.
Я уселась на место, и тут до меня дошло, кого напоминают замаскированные пёстрым обрамлением черты. Кажется, это мамаша нашего начальника. Похоже, с теми же странностями, что и у него.
Я еще минут десять провозилась с набором. (Ну и почерк нынче у Виктора Алексеевича! Заболел, что ли? Ну вот что он тут написал, что за «фгвывозы» такие? Ага, «оргвыводы», это он «о» и «р» слепил и «д» не дописал толком!) А потом в приемную впорхнула очередная райская птица. На этот раз молодая, лет тридцати, с прямыми блондинистыми волосами и ровной челкой до бровей. «Птица» была одета в блестящий плащ, переливающийся розово-бежевыми бликами, распахнутые полы открывали крупноватые колени и ровные ноги, затянутые в черные лаковые сапоги-чулки на высокой платформе.
– Привет! – «Птица» смерила меня взглядом и, похоже, сделала свои выводы. – Я к Пенкину, он ждет.
– Сейчас, одну минутку, – я набрала номер шефа и сказала в трубку в ответ на его раздраженное «Алло!» – Виктор Алексеевич, к вам пришли…
– Алена Лопахина, – правильно поняла мой взгляд блондинка.
– Да, пусть подождет, я сейчас, – велел шеф, заглушаемый речью своей мамаши: «И ты уже в том возрасте, когда быть холостым неприлично».
– Садитесь, он занят пока, – показала я на стулья у стены. Приёмная у шефа была крошечная, кроме моего стола, шкафа с бумагами и древнего фикуса в кадушке влезали только два стула и крохотный столик, где я держала чайник и чайные принадлежности. – Чаю хотите?
– Вообще-то я пришла сюда не чай пить… А он что, надолго завис?
– Да кто ж его знает. К нему, кажется, мама пришла.
– Точно, мама? Не жена? – Алена уселась на стул и закинула ногу на ногу. Блистающие полы плаща красиво обрамили почти полное отсутствие юбки.
Я еще раз вспомнила пеструю «лапку», пронзительно розовую шляпку и подрастеряла уверенность
– Да мама, кажется. Дама в возрасте, за шестьдесят. Он, кажется, не женат.
– А. Ладно, давай свой чай.– Блондинка вытащила узкую пачку, добыла оттуда тонкую сигаретку, – хочешь?
– Нет, я не курю.
– А я закурю, – и затянулась. – У тебя с Пенкиным что, шуры-муры?
– С чего ты взяла? Нет, конечно! – Я уставилась на эту Алену, чуть не выронив чашку из рук. Ну и странная особа. Разговаривает так, будто мы с ней давно знакомы. Да и ладно, жалко мне что ли? Я в своем сетевом маркетинге на таких, как она только и держалась. Такие продажи давали!
– А почему нет? – Алена выпустила струйку дума и переменила ногу. – Холостой босс и секретарша, классическая схема.
– Нет, я не по этому делу. Я – личный помощник. Вон, приказы набираю и протоколы редколлегий распечатываю.
– Да? А зовут тебя как?
– Лариса. Лариса Калитина.
– А чего он тогда в тур тебя берет, если ты не любовница?
– Меня? В тур? Ты о чем? – Я оторопела так, что окончательно перестала реагировать на то, что впервые увиденная мною Алёна разговаривает со мной как старая знакомая.
– О пресс-туре в Тунис, который наша турфирма для журналистов устраивает. От вас едут двое: Пенкин Виктор Иванович и Калитина Лариса Евгеньевна. Как я понимаю, ты.
– А я ничего не понимаю, – я уселась обратно в кресло и, дура-дурой, таращилась на блондинку. Какой Тунис? Когда? И причем тут я?
– А тебе Пенкин, что, не сказал еще? Ехать послезавтра, я билеты и ваучеры привезла. Слушай, у тебя чайник вскипел.
– А? Да, сейчас, – я принялась механически заливать кипятком чайный пакетик, бросила ломтик лимона. Алена придвинула стул к моему столу и расположилась с чашкой с краю.
– Слушай, ты в таком опупении, вижу, я первая принесла тебе это радостное известие. А как же Пенкин ксерокопию с твоего загранпаспорта снял, что ты ни сном, ни духом?
– А я, когда устраивалась, отдала ему ксерокопии всех паспортов и диплома… Мы что, послезавтра и вправду едем в Тунис?
– Да, и твой босс сказал, чтобы я селила вас в одном номере.
– Что? Алена, нет, я не стану жить с ним в одном номере. Я никуда не поеду.
– Ну и зря. – Алена выудила пакетик из чашки, поискала глазами, куда его деть и плюхнула поверх листов с каракулями шефа. – Ты что, часто бываешь в Тунисе?
– Ни разу не была. Но не такой же ценой.
– Какой такой? Ты что, с мужиками не спишь?
– Сплю… иногда, – не рассказывать же ей, этой первой встречной Алене, что последним мужиком, с которым я спала, был Углов, что с этого момента прошло почти полгода и, похоже, пройдет еще столько же, прежде чем я захочу опять каких-нибудь отношений. И, в любом случае, не с шефом. – Но не со всеми подряд и не без… подготовки.
– А Пенкин тебя что, не подготовил? Намеки делал, небось!
– Фу, дичь какая-то! – Я потрясла головой, прогоняя наваждение. Какие намеки! Только и знает, что за дисциплину с меня спрашивает да, вон, каракули свои подсовывает для набора!
– Да делал, делал, просто ты, наверное, не велась! Вот мужик и решил идти ва-банк, устроить вам романтическое путешествие в далекую страну. Тем более, что на халяву, фирма платит, вам только рекламку в журнальчике тиснуть. Молодец, Пенкин, романтик. Уважаю!
– Да плевать мне на его романтику! Никуда я не поеду!
– Так, стоп. Ты в Тунис хочешь?
– Хочу.
– А с Пенкиным спать не хочешь.
– Не хочу.
– Ну и не спи.
– А как?
– А так. Я тебя в свой номер поселю. Не бойся, приставать не стану, я мальчиков люблю.
– Спасибо… – От такой резкой смены событий я просто ошалела. Ну, Пенкин, ну, кобель. Намеки он мне делал. Эта трущебина на Рублевке, что ли, намек?
 – Алена, а на сколько дней поездка?
– Девять дней, восемь ночей, тур по всем интересным местам.
– Хорошо, – я пришла в себя от неожиданной информации и стала думать. Так, девушка, если заткнуть фонтан и посмотреть на ситуацию здраво, то всё очень удачно складывается. Если послезавтра уже ехать, то я могу Самвелу, мастеру, отмашку дать, чтобы ремонт начинал, к моему возвращению должен все успеть. Мы с ним только вчера все материалы для ремонта в квартиру привезли, и я всю ночь голову ломала, куда мне деться на недельку на время майских праздников, чтобы мой мастер, так удачно отловленный у «Миллиона мелочей», все без помех сделал. И в Тунис съездить куда как лучше, чем в Челябинск уезжать. И денег секономлю, лучше их маме и Никитке выслать. А к ним я в августе выберусь. Так что с Тунисом этим всё очень даже неплохо сложилось. Только вот Пенкин… А Пенкин поспит в одиночестве. Небось, не уволит.
– Витюша, ты должен, ты просто обязан побывать на моем спектакле. Только по уважительной причине я тебе прощаю, что ты пропускаешь премьеру, – дверь в кабинет шефа открылась, выпуская буйство черно-бело-розового цвета. У меня опять зарябило в глазах. Мамаша Пенкина отвернулась от сына и собралась что-то сказать мне, да подавилась словами. Захлопнув открывавшийся рот, дама, поджав губы, рассматривала Алену, блистающую плащом и голыми ляжками.
– А вы к кому?
– А я к Виктору Алексеевичу. Виктор Алексеевич, я насчет нашего с вами путешествия.
– Да, да, Алена, зайдите ко мне, – засуетился Пенкин, делая Алене активные знаки пухлой ладошкой и усатым перепуганным лицом. Алена поднялась со стула, аккуратно обогнула застывшую столбом мамашу и скрылась за дверью кабинета.
– Витюша, что это? – Дар речи вернулся к ней примерно через полминуты.
– Это по работе, мама. Давай, я тебя провожу.
– Витя, скажи мне честно, что у тебя с этой женщиной?
– Ничего, мама. Это рабочие моменты.
– Путешествие с этой… – мама Пенкина поискала определение Алениному великолепию и, наконец, нашла, – профурсеткой – рабочие моменты? А как же Лариса?
– Мама, – дернулся шеф, а я невинно спросила
– Да, я здесь. Чем могу быть полезна?
– Такая девушка рядом с тобой – скромная, аккуратная, трудолюбивая. А ты принимаешь у себя всяких!
– Мамочка, пойдем, я по дороге все тебе объясню. Ларисе совсем необязательно слушать наши семейные сцены.
– Ну почему же. Если она войдет в наш круг…
– Мама! – Пенкин рявкнул так, что фикус в кадушке закачал листьями, а мамаша заткнулась. – Пойдем, поговорим по дороге.
Он вытеснил маму за дверь и, наконец, увел.
– Ларис, а кто так орал? – Выглянула из кабинета Пенкина Алена.
– Пенкин. Его мама вообразила, что ты его любовница.
Алена расхохоталась, а я решила не делиться смутно забрезжившими подозрениями. Чует мое сердце, не спроста его мамаша смотрела на меня так… оценивающе. Будто прикладывала меня к какому-то образцу и прикидывала, дотягиваю, или нет. И в какой это их круг я собираюсь войти? Ох, сдается мне, не просто так Пенкин тащит меня в Тунис. Кажется, мамаша задумала его женить, устроила мне смотрины, и все гораздо серьезнее простого перепиха. Блин, может быть, я всё-таки напрасно еду в этот Тунис?
**
Бетон возле самолета нагрелся так, что давал в воздухе марево, в котором слегка дрожало здание аэропорта. Наша группа рванула к подкатившемуся к трапу автобусу, надеясь на прохладу в салоне. Надеялись мы напрасно – в салоне было так же душно, как и снаружи.
– Начало мая, что же жара такая! – невысокая русоволосая женщина лет сорока обмахивалась рекламным проспектом, прихваченным в самолете. Звали ее Ира, она была спецкором газеты «Русский курьер».
– Африка, чего же ты ждала, – пожала плечами её подруга, коренастая мужеподобная тетка. Насколько я успела запомнить из того, что говорила мне в Домодедово представлявшая группу Аленка, тетку звали Таней, она была в «Курьере» каким-то там редактором. Еще в нашей группке собрались три томные девицы из каких-то приложений к «АиФ», две совсем молоденькие девчушки из журнала «Зверь» (Никогда не слышала про такой. Про охоту, что ли?), очень серьезный и деловой мужчина по имени Слава, чей-то муж из рекламной службы не запомнила какого издательского дома. Ну и я с Пенкиным. Как нас представляла Алена, главный редактор журнала «Новый фактор» с заместителем.
О том, что мы с ним летим в Тунис, Пенкин сказал мне позавчера, когда выпроводил из кабинете Алену. Причем сделал это в своей всегдашней манере. Объявил, что он послезавтра едет в загранкомандировку и что я, как личный помощник, должна его сопровождать.
– Хорошо, Виктор Алексеевич. А куда мы едем?
– В Тунис.
– А на сколько дней?
– На девять.
– А командировочные когда можно будет получить?
– Что? – Пенкин вытаращился на меня, будто я сказала чушь несусветную.
– Ну, мы ведь в командировку едем? Значит, суточные полагаются, квартирные. И с оплатой переработки тоже нужно как-то решить, праздники же майские начинаются, а я, получается, работаю. – Приставала я к нему с максимально деловым видом. Командировка, говоришь? Вот и отдувайся.
– Будут тебе суточные. На месте, – крякнул Пенкин.
– А какие вещи с собой брать? Что у нас там будет? Деловые переговоры, фуршеты? – Меня несло.
– Купальник бери. Море там будет, – прищурился на меня Пенкин, и я поняла, что пора отстать и держать дистанцию. Её я держала уже в самолете, усевшись рядом с Аленкой, которая почти сразу уснула и спала все два часа перелета, слегка попахивая перегаром. Видимо, накануне девушка выпила. И сейчас я продолжала держать дистанцию, пронырнув в салон автобуса, остановившись рядом с Ирой и оставив Пенкина где-то возле дверей. Автобус быстро заполнили пассажиры нашего рейса – кажется, по-русски говорили только мы – и он быстро поехал к зданию аэропорта.
– На Таджикистан похоже, – сказала Ира. – Такая же жара, верблюжья колючка, вон, растет. Я там в командировке была четыре года назад, запомнила.
Мы довольно быстро, хотя и по бестолковому суетливо, прошли таможню. Пришлось платить за визу в местных «тугриках», а для этого менять валюту, прежде отстояв очередь, а потом соображая, не надули ли. Курс местного динара к доллару был каким-то дробным, и с ходу понять, что к чему было сложно. Потом я заполняла анкету по-английски за себя и за Пенкина. Шеф не владел ни английским, ни французским, ни арабским, а других вариантов плотные белые бланки не предлагали.
В общем, когда мы, наконец, получили вещи – я бегала и за его, и за своей сумкой – и вывалились из аэропорта на улицу, я взмокла как мышь и мечтала прилечь где-нибудь в холодке. Жидкая тень от низкорослой пальмы, росшей в стороне, такого холодка не давала.
– Зраст-те! – Улыбался нам навстречу высокий парень с темным лицом. – Я ваш гид, меня зовут Абдель!
– Привет, – кивнула ему Аленка. – Где наш автобус? Этот? Давай садиться.
Небольшой, похожий на «пазик», автобусик открылся, и водитель начал загружать наши чемоданы через заднюю дверь.
– Вот, пожалуйста, программа вашего гостения, – Абдель начал раздавать листочки с отпечатанной программой на английском. На каждом – логотип принимающей турфирмы: солнце, чайка, волны. Алёнка взяла свои листочки, просмотрела и подбоченилась.
– Так, я ничего не понимаю. Что это такое?
– Програма вашего гостения, – ещё раз объяснил гид. – Сейчас едем в Сусс, отель четыре звезды, завтра в Монастир, отель четыре звезды, потом в оазис, потом…
– Я вижу, что потом. Какие четыре звезды? Мы с господином Саидом договаривались, что размещение будет в пяти звездах, а здесь – четыре и три! Он что, очумел? Я ему группу журналистов на этих условиях собрала, а он мне – три звезды!
– Это оазис – три звезды, там такой только, потом – четыре, – гид улыбался так же широко, но на всякий случай отступил на шаг от размахивающей руками Алёнки.
– А где пять звёзд? Где?
– Алён, вот, после оазиса, вроде, пять звёзд, – подсказала Ира, вглядываясь в свой список.
– Это они обедать нас везут в пять звёзд, отель показывают. А размещают опять в четырех. Нет, ребята, так не пойдет. Из Москвы мы договаривались, что размещение будет только пять звёзд и все включено.
– А-лена, давайте ехать, в отель решим, – приложил ладони к груди наш гид. Улыбка его перестала быть ослепительной и, видимо, стоила ему больших усилий.
– Нервничает, – сказала Татьяна. – Зря Алёнка так на него орет, у них же не принято, чтобы женщины шумели. Обидится человек. Алён, может, и вправду в отеле все выясним? Поехали уже!
– Куда поехали? Вы что, хотите жить в четырех звездах и за все платить? У вас деньги лишние? Нет уж, пусть все делают, как обещали. Дай мне позвонить господину Саиду! – Протянула она руку. Наш гид достал мобильник, набрал номер, сказал что-то в трубку по-арабски и отдал телефон Алёнке.
– Мистер Саид? Хеллоу. Ай доунт лайк зе программ, ю хэд плэннед.
«Мистер Саид, мне не нравится программа, которую вы для нас составили», – перевела я вслед за Алёнкой. Надо же, её английский понимаю, а чей-нибудь еще – нет. Наверное, потому что она говорит почти так, как наша учительница в школе. И хотя я надписи на английском улавливаю гораздо лучше, чем речи, но Аленкины претензии господину Саиду поняла. Её не устраивает размещение, и она настаивает, чтобы переездов по отелям было меньше и чтобы нас селили в пяти звездах «все включено».
И всё-таки отель, куда мы приехали из аэропорта после получасовых Аленкиных скандалов, был четырехзвездочным. Хотя мне было без разницы – я прежде вообще ни в каких отелях не останавливалась. А этот, на мой вкус, был роскошным. По крайней мере – огромный бежевый холл с окнами в высоту стены и просторной террасой, выходящей к морю. Солнце заливало лучами окна и ту половинку холла, где мы расселись со своими вещами, дожидаясь заселения.
– Вэлкам! – сказал официант, подавая нам бокалы с холодным соком. Пенкин сгреб два и высосал в два присеста
– Хорошо! Ф-фу, запарился я совсем, в душ хочу. Ларочка, узнай у Алёны, когда нас поселят.
– Я думаю, не раньше, чем через час, – отозвался Слава, и я проглотила неожиданную «Ларочку». – Обычно время заселения засчитывается с восемнадцати до восемнадцати часов, сейчас семнадцать. Час будем ждать, не меньше.
– Алён, когда нас начнут селить? – Крикнула я, не поверив. Ещё час сидеть в холле? Хотя здесь хорошо, прохладненько.
– В шесть, – Она поднялась из своего кресла и подошла к нам. – Этот жмот Саид решил не платить за лишнее время. Хотя назавтра я из него пять звёзд и «все включено» выдавила. А то, ишь, развел тут экономию. Лар, пошли, к морю сбегаем!
– Пошли, – поднялась я, а Пенкин задергал усами
– Ты куда? А вещи?
– А что – вещи?
– За вещами кто будет смотреть?
– Вить, ты что? Кто тут возьмёт? – Уставилась на него Алёна. – Тут не воруют.
– И всё равно, я считаю, что Лариса не должна оставлять вещи без присмотра…
– Вить, не занудничай, а? С нами пойдешь? Нет? Ну, вот и присмотришь за вещичками. Лар, пошли! – И Алёнка потащила меня к окну, которое оказалось дверями и распахнулось прямо на залитую солнцем террасу.
– Ух ты, здорово, – я зажмурилась, подставляя лицо солнцу и позабыв о недовольной физиономии Пенкина. Терраса сходила широкими ступенями к площадке с круглыми столиками и изящными скамейками на кованых ножках. Сразу за площадкой располагались бассейны, справа и слева изгибались крылья отеля, оставляя впереди просвет с видом на море. Туда мы и пошли.
Пляж был песчаным и очень чистым, море – я разулась и подставила ноги прибою – прохладным.
– Ой, Африка, а море холодное!
– Средиземное потому что. Это в Египте Красное море всегда теплое, – Алёнка тоже скинула свои шлепанцы на платформе и каблучищах и трогала волну пальцами с ярким малиновым педикюром.
– А ты там была?
– Была, конечно. А ты нет, что ли? – Алёнка уставилась на меня с таким удивлением, будто я призналась, что ни разу в жизни не ездила на метро.
– Нет. Я вообще впервые заграницей.
– А ты откуда такая? – Продолжала меня разглядывать Алёнка.
– Из Челябинска.
– А. А почему тогда с Пенкиным спать не хочешь?
– А какая связь? – Я отпрыгнула от неожиданно сильной волны.
– Ну, он ведь москвич. Квартира у него, бизнес. Зацепишься в столице по серьёзному.
– Он мне не нравится как мужчина.
– Да? – Скептически посмотрела на меня Алёнка, явно хотела что-то сказать, но передумала. – Пошли обратно, уже шесть скоро.
Когда мы вернулись в холл, на столиках уже белели бланки, и народ усердно их заполнял. Пенкин сидел перед своей бумажкой с брезгливым выражением на лице.
– Где ты ходишь? Я что, вместо того, чтобы отдохнуть с дороги, должен ждать, пока ты нагуляешься?
– Виктор Алексеевич, сейчас заполню, – присела я к столу. Блин, развопился, такое настроение спугнул. Я быстренько списала данные наших паспортов, написала, что прибыли из Москвы и поставила завтрашнюю и сегодняшнюю дату. Всех дел на пять минут, и чего орал, спрашивается? Английский в школе надо было учить!
Портье за стойкой, получив от меня бланки, протянул ключ. Это он что, нас с Пенкиным в один номер селит?
– Нет, – замотала я головой. – Ноу. Алёна, скажи ему, что мы с тобой в одном номере, а то он меня с Пенкиным хочет определить!
– Ви а тугезе ин уан аппатмент, – протянула Алёнка свой бланк, и портье, улыбнувшись, дал мне другой ключ. – Пошли, подруга. Сумки можешь не тащить, принесут. Витя, иди, ключ от номера возьми, уже можно!
И мы пошли к роскошному лифту мимо Пенкина, смотревшего на нас ошарашенным и обиженным взглядом. Так смотрят дети, которым пообещали катание на карусели, и даже в парк привели, да так и оставили сидеть в сторонке на скамеечке.
– Ты знаешь, мне его даже жаль немного стало. – Сказала я. Лифт поднимался медленно и плавно. На безупречной серой стене было выцарапано русское слово из трёх букв. Это в Тунисе-то, где ещё кроме нас и нашего гида – как его зовут-то? – никто и слова не сказал по-русски!
– Иди, пожалей, он через три номера от нас жить будет, – подмигнула Алёнка.
– Да ну тебя. Просто он с таким лицом сидел, будто его в лучших чувствах обманули.
– Переживет. Мужиков нельзя жалеть, они от этого на голову садятся. А портье-то как нам улыбался, а? Наверное решил, что мы лесби.
– С чего вдруг?
– Ну, с мужиком спать не хочешь, ко мне просишься. Ха, и Танька с Иркой тоже за лесбияночек сойдут!
Номер был очень красивый: светлый, с балконом, ванной комнатой. И огромной двуспальной кроватью под золотистым покрывалом. Ё-моё, вот это ложе любви!
– Ну, может быть, всё-таки к Пенкину пойдешь? – Толкнула меня локотком Алёнка и захохотала во весь голос в ответ на мою возмущенную гримасу.

Глава 4
Всю ночь за окном грохотала гроза – молнии сверкали неоновым светом не хуже, чем у нас в России. Алёнка похрапывала, свернувшись клубочком под своей частью одеяла, – одеяло на этом королевском ложе было одним, но огромным – а я завидовала её крепкому сну. Меня гроза разбудила. И хотя вечером мы обе заснули сразу, даже в вечерних развлечениях в холле не стали участвовать, уставшие от перелёта и обилия новых впечатлений, сейчас, среди ночи, сна у меня не было ни в одном глазу.
Я встала и подошла к окну. Ливень хлестал плотным потоком, судя по звуку, заливая балкон. Только по звуку и можно было судить – темнота за окном была абсолютная, глухая, чёрная. Про такую, что ли, говорят «тьма египетская»? Хотя в данном случае – тьма тунисская. Надо же, первая майская гроза, и я встречаю её в Африке.
Отгрохотав, гроза ушла куда-то дальше, ливень сменил звук на тихий шепот, и я уснула. А утром проснулась от лучей, бьющих в лицо сквозь отодвинутую ночью штору. Я опять выглянула в окно и ахнула. За окном виднелись какие-то деревья в фантастических малиновых и белых цветах и кусочек моря. Я быстро оделась, подхватила фотоаппарат и побежала фотографировать.
Свой цифровик – пожалуй, единственный доход от сетевого бизнеса – я купила ещё в Челябинске за солидную для меня сумму и взяла с собой в Москву. Зачем – не знаю. Наверное, хотела делать летопись своего знакомства со столицей. Новый город, новые впечатления. Если уж в Челябинске, где выросла, и где всё знакомо, я умудрялась такие моменты подмечать, что мама поражалась, а местная газета брала мои снимки на фотоконкурс «Город и горожане», то в столице столько будет всего «вкусненького»! Но со всеми моими хлопотами первых недель – поиски жилья, работы, привыкание к Пенкину, опять поиск жилья и обустройство – мне было не до фотографирования. А когда узнала, что еду в Тунис, разумеется, вспомнила про своего дружочка.
Первый снимок я сделала в самом отеле. Очень уж хорош был их зимний сад: пальмы и кустарники росли в полную высоту на площадке, вокруг которой галереями располагались этажи с номерами. Яркая зелень изумительно сочеталась с бежево-коричневой гаммой интерьеров. Особенно меня умилили плафоны настенных светильников, напоминавшие половинки амфор из простой обожжённой глины. А потом я вышла на вчерашнюю террасу и замерла, впитывая красоту утра. Сколько всего! Залитый дождем бежевый камень террасы и лужи, в которых отражаются небо и гнутые кованые ножки изящных стульев. Ступени, красиво сбегающие к нижней площадке, где сбились в кучку столики и скамьи. Голубой бассейн с белым изгибом окантовки. Если встать вот так, то в кадр попадает часть крыла отеля, и кажется, что одни линии дублируют другие, и голубизна бассейна – морская.
Снимая всё, что цепляло внимание (в номере посмотрю, что не удалось – сотру), я добрела до моря. Люди по дороге не попадались. Видимо, рановато было для них в семь утра вставать. Или понимают, что после ночного ливня делать у моря нечего. Вода холодная, а загорать на пляже, заваленном водорослями, неприятно. Водоросли тянулись темным воняющим йодом валиком вдоль всей прибрежной полосы, и вдалеке уже появился маленький бульдозер, который начал сгребать их в стога.
– Привет! Тебе тоже не спится? – спросили за спиной, и я оглянулась. Ирина.
– Привет. Утро какое красивое!
– Да, здесь хорошо, – кивнула она и начала раздеваться. – Я искупнусь. Пойдешь со мной?
– Нет, вода холодная.
– Нормальная, градусов шестнадцать, – она потрогала воду ногой, поправляя трусики бикини, и пошла в море. Через несколько шагов поплыла. А я успела камерой поймать момент, как она входила в воду.
Плавала она не меньше четверти часа – бульдозер подобрался намного ближе, когда Ирина вернулась.
– Слушай, отличная вода! Только вначале кажется холодной, а потом так здорово! Окунись не бойся! – Она улыбалась, стряхивая капли с волос, а я, глядя на её спортивную фигурку и потемневшие от воды волосы, поняла, что ей нет ещё сорока. Просто вчера в аэропорту она выглядела уставшей и то, что я приняла за седину, оказалось мелированием.
– Ир, а сколько тебе лет? – не удержалась я.
– Тридцать шесть, а что?
– Да просто сегодня ты лет на десять моложе себя вчерашней.
– Потому что расслабилась и отдохнула. Все проблемы в Москве оставила.– Она быстро оделась и накинула на голову полотенце. – В воде тепло, снаружи холодно. А тебе сколько?
– Тридцать семь.
– Да? Тогда ты тоже сегодня выглядишь гораздо моложе вчерашнего. Ну что, пошли завтракать? Через пятнадцать минут ресторан откроют.
Мы вернулись в отель. Ирина пошла переодеваться, а я отпирать Алёну. Ключ от номера был один на двоих, дверь не захлопывалась, так что пришлось закрывать её снаружи и носить ключ в кармане. Алёнка ещё не встала, хотя уже проснулась.
– О, привет, ранняя птичка. Ты что, бегаешь по утрам?
– С фотоаппаратом ходила. И вообще-то – пташка.
– Кто? Ты? – она потянулась и стала шарить на тумбочке сигареты.
– Говорят «ранняя пташка», а не птичка.
– Да пусть говорят, что хотят. Как на улице?
– Красиво. И не жарко. А ночью гроза была. Ты слышала?
– Не-а. Я в прошлую ночь не спала почти, мы с Олькой Крестовской в ночной клуб ходили, гудели почти до утра, я еле успела сумки собрать. Знаешь Крестовскую? – Она щелкнула зажигалкой и закурила.
– Нет. А кто она? – Я открыла окно. Терпеть не могу, когда в комнате воняет сигаретами.
– Ну, ведущая на СТВ! Программа «Образ бабочки». Ты телевизор вообще смотришь?
– Смотрю иногда, – пожала я плечами. – Но эту передачу не знаю.
– Ну и зря. Посмотри. Там из таких как ты женщин делают.
– В смысле? – Не поняла я.
– Берут какую-нибудь тётку, которая подать себя не может, и делают из неё конфетку. Бабочку из гусеницы.
– Какие-то у тебя с утра сравнения в мой адрес зоологические. То я птичка, теперь – гусеница.
– Ты что, обиделась, что ли? Да прекрати, на правду не обижаются!
– А в чём правда-то? – Я села в изножье кровати и стала расчёсываться, а Алёнка подняла подушки повыше и села, поблескивая атласной малиновой сорочкой на бретельках.
– А в том, что ты на себя рукой махнула, как на женщину. У тебя волосы – блеск. Густые, пушистые, а ты их заколкой скручиваешь, будто прячешь.
– Мне так удобнее, терпеть не могу, когда в глаза лезут.
– О, глаза! Глаза у тебя красивые, я вчера разглядела, только оттенить, форму бровей подкорректировать, и всё. Зачем ты их прячешь под этими жуткими очками?
– Почему жуткие? – Я сняла очки и повертела их разглядывая. Нормальные очки, железная тонкая оправа, дымчато-серые линзы. Семьсот рублей за них отдала в подземном переходе.
– Потому что издалека видно, что дешевка. И вообще, мужиков любые очки пугают, даже дорогие. Купи себе линзы контактные, сразу моложе станешь.
– Не могу я их носить, глаза режет.
– Порежет недельку-другую, привыкнешь. Ты хочешь выглядеть привлекательной?
– Хочу. И, по-моему, выгляжу в достаточной мере. – Я прекратила этот разговор, собрала волосы заколкой и спросила. – Столовая уже открылась. Завтракать идешь? А то нам выезжать в одиннадцать.
– Иду-иду. – Алёнка загасила окурок в глиняной пепельнице и побежала в ванную. А я, пока она не могла видеть моего лица, подошла к зеркалу. Я что, и вправду выгляжу так плохо, что и Ирина, кажется, удивилась, что мне тридцать семь, а не больше? Это из-за полноты, наверное. Я с этими стрессами из-за подлеца Углова и переезда в Москву подрастолстела как минимум на размер, а то и на два. На фруках-овощах посидеть, что ли, пока в Тунисе?
В ресторане из фруктов были апельсины и яблоки, овощей не было вовсе. Зато в изобилии красовались хлопья, йогурты, джемы четырех видов и корзины с выпечкой. Все было таким красивым и аппетитным, что я не сдержалась – набрала понемножку и принялась дегустировать. За столик к нам с Алёнкой подсели Ирина с Татьяной.
– Привет, девчонки! Как спалось? – Татьяна поставила на стол тарелку с глазуньей и ассорти из сыров и колбас.
– Слыхали, какая ночью была гроза? – На тарелке Ирины скромно лежал ломтик сыра, вареное яйцо и апельсин.
– Лариска слышала, я нет, – заглянула Алёна ей в тарелку. – Ир, а чего так скромно завтракаешь? Все оплачено. Вон, с Лариски бери пример, все пробует, что предлагают.
– Не все, а только джем, – я отодвинула от себя розетку с джемами. Розетка делилась на четыре части, в каждую я положила по ложке разных джемов: клубничный, из инжира, абрикосовый и неопознанный джем зеленоватого цвета. Что-то, действительно, я увлеклась. Кто полчаса назад, глядя на Ирину, клялся себе не жрать?
– А из чего джем? – Заинтересовалась Ирина.
– Абрикос, инжир, клубника. А зелёный не знаю из чего.
– Может быть, киви? Дай попробую! – Ирина подхватила джем на кончик ножа, слизнула и задумалась. – Интересный вкус… На киви не похоже.
– Дай я! – Татьяна тоже нырнула ложкой в зеленоватую массу.
В зал вошёл Пенкин. Выглядел он хуже, чем всегда – лицо помятое, глаза опухшие, на щеках щетина. Хотя откуда мне знать, как он выглядит по утрам, я его на работе обычно ближе к обеду вижу. Пенкин зыркнул в нашу сторону, кивнул неопределённо и пошёл к стойке, где жарили глазунью.
– Слушайте, по-моему, это джем из местных кактусов. Помните, мы из автобуса вчера видели, какие они мясистые?
– Скажешь тоже! Если повидло из кактусов, то где колючки? – Прищурилась Алёнка.
– Сбрили! – Пожала плечами Татьяна, и мы расхохотались. А Пенкин вдруг втянул голову в плечи, схватил свою тарелку и быстро ушел из поля моего зрения.
Потом, когда мы стояли в холле, грузили сумки в автобус, он делал вид, что меня нет. В салоне сел спереди на крайнее сиденье, так, чтобы никто не уселся рядом с ним. А никто и не собирался. Мы вчетвером расположились сзади салона. Я пролезла к окну и всё время, пока мы ехали в Монастир, рассматривала эту удивительную страну. За окном сначала мелькали белые двух- и трехэтажные дома, странно выглядящие на желтоватой, без зелени, с редкой травой земле. Потом город закончился, и замелькали низкорослые раскидистые деревья (потом я узнала, что это оливы), окруженные живой изгородью из мясистых плоских кактусов. Такие я раньше видела в фильмах про мексиканские пустыни. Кое-где на кактусах набухали розовые бутоны.
– Сколько тут кактусов! Я думала, такие только в пустыне растут! – Озвучила мои мысли девчушка из журнала «Зверь». Кажется, её звали Настя. – И цвести собираются! Красивые цветы, наверное.
– Они здесь везде растут, – сверкнул улыбкой наш гид, тот же, что и вчера, парень с именем, которое я позабыла. Абдул? Нет, как-то по-другому. Говорил он по-русски по-прежнему с легким акцентом, но сегодня я его почти не замечала. – Их вместо забора сажают, от воров. И скот кормят. А через месяц на них ягоды будут, очень вкусные, как это, дликатес. Их в Париже покупают по десять евро за штуку.
– Эй, ты извини, как там тебя, я забыла, – замахала на него руками Алёнка.
– Абдель.
– Абдель, точно. Ты где так хорошо по-русски научился разговаривать?
– Я в Питере учился в университете.
– Ой, а здесь, значит, гидом работаете, с туристами? – Почему-то посочувствовала ему Ирина.
– Я здесь тоже в университете работаю. А с вами меня господин Саид попросил быть, страну показывать.
– Ой, он профессор, наверное, – зашептала Ирина. – А ты, Алёнка, орала на него вчера. Неудобно получилось!
– Да ладно, удобно. Он этому Саиду не за спасибо помогает. Пусть денежки свои отрабатывает, – фыркнула Алёнка.
Часа примерно через полтора обочины дороги перестали мелькать кактусами – появились низкие пальмы, похожие на громадные, воткнутые прямо в землю ананасы, цветущие кустарники и красивые ограды, за которыми виднелись белые виллы. Да и само шоссе похорошело, заиграло красками бело-желтой разметки. У развилки, отмеченной странной конструкцией, изображавшей раскрытую ладонь с глазом в середине и плотно сомкнутыми пальцами, изрисованными восточным орнаментом, наш автобус свернул вправо, ближе к морю, и вскоре уже въезжал на территорию нового отеля.
Если предыдущий отель подкупал своей тихой прелестью и уютом, то этот ошеломлял размахом и грандиозностью. Один холл чего стоил! Если убрать столики, барную стойку и «ресепшн» – Алёнка мне объяснила, что стойку с администраторами теперь называют так – запросто можно сыграть в футбол. Или в хоккей – блестящие серые плиты, отражавшие потолочные светильники казались скользкими, как лёд.
– Велкам ту мэджик пэлэс! – Сказал официант, подавая нам бокалы с апельсиновым соком.
– Вот, сразу видно, что пять звёзд. Не фигнёй встречают разбавленной, а самым настоящим апельсиновым фрэшем! – Алёнка отпивала из своего бокала с довольным видом.
– «Волшебный дворец», – перевела я то, что сказал официант. – Хорошее название, сказочное.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – подмигнула мне Алёнка. – Вот такие отели я и предпочитаю, пять звезд «ультра», все включено!
– Здравствуйте, меня зовут Евгения, пожалуйста, заполните эти формы, – к нам подошла кудрявая девушка в униформе и стала раздавать плотные листочки уже знакомого содержания: имя-фамилия, откуда прибыл и насколько. Я посмотрела на Пенкина – тот отодвинул свой листок и постукивал по столу пальцами. Так, пора выполнять свои секретарские обязанности.
– Виктор Алексеевич, давайте паспорт, я ваш формуляр заполню. – Подсела я к нему. Он молча метнул паспорт на стол, встал и отошел к барной стойке. Что это с боссом? Обиделся, что я с ним спать не пошла? Во, детский сад!
На этот раз нам с Алёнкой достались двухкомнатные апартаменты. Первая комната – с диваном, двумя креслами, низким столиком и широкой дверью, ведущей на огромную лоджию-террасу. Вторая – с широченной кроватью, зеркалом и второй дверью на ту же террасу.
– Вот это я понимаю, сервис. – Алёнка села в кресло и потянулась к бутылке с вином, стоявшей на столике. – Смотри, как гостей встречают. Вино нам поставили, вазу с фруктами, орешки.
– Слушай, а вдруг за это платить придётся? – Испугалась я. Лично у меня денег было совсем чуть-чуть. Тысяча российскими и несколько местных мелких купюр, которые остались сдачей после обмена в аэропорту и уплаты пошлины. Пенкин мне пока никаких «командировочных» не выдал.
– Да ладно, не бойся. Сказала же: пять звезд «ультра». В таких отелях за все платят сразу, когда тур покупают. Винца налить?
– Ну, налей, – решилась я. Алёнка плеснула густой влаги в бокал. Вино слегка вязало и отдавало вишней. – Алён, а ты часто в таких местах бываешь?
– Раньше часто, сейчас пореже. Петька раньше меня по таким курортам катал – и на Кипр, и на Майорку, и в Абу Даби!
– А кто он, Петька?
– Да бывший мой… Вроде как муж. Слушай, до обеда два часа ещё. Пошли, на море смотаемся! – Сменила Алёнка тему. Видимо, вспоминать про бывшего Петьку ей не хотелось. Я согласилась смотаться на море, и мы стали искать в чемоданах купальники.
Примерно через полчаса мы добрались до местного пляжа. Алёнка вырядилась в красный купальник с белыми ромашками, приделанными к бретелям и окантовке лифчика и к бокам трусиков. Поверх – экстремальный сарафан, который сверху выпускал на свободу ромашки от купальника, вызывающе обрамлявшие туго стиснутые лифчиком полукружья пышного Алёнкиного бюста. Снизу сарафан тоже сачковал, едва прикрывая красные трусики и абсолютно игнорируя белые, совершенно не тронутые загаром Алёнкины ноги, обутые в светлые шлепанцы на платформе и высоком каблуке. На мой вкус, Алёнка нарядилась вызывающе и не совсем по пляжному. По крайней мере, когда дорожка кончилась, и начался песок, она начала вязнуть в нем своими каблуками, но упорно шла на полусогнутых до ближайших шезлонгов. Не понимаю, зачем так над собой издеваться? Лично я надела на себя свободную длинную рубаху, трикотажные бриджики и тапочки резиновые. И бейсболку от солнца. Красота! Удобно, и ноги совсем не устали, хотя нам пришлось топать через всю немаленькую территорию. Минут десять до пляжа добирались, не меньше.
Возле зонтиков, к которым мы шли, уже загорал народ из нашей компании: обе девчушки из «Зверя» и одна из «аифовской» группы. Девчонки раскинулись на песке эдакими фотомоделями: точеные фигурки, загорелые ножки.
– Привет! Вы где так загореть успели? – Я заняла свободный лежак под зонтиком и начала нашаривать в сумке фотоаппарат. Пляж был очень колоритным: ослепительно белый песок, умопомрачительно голубое море, абсолютно туземные зонтики – эдакие конусы, крытые сухими пальмовыми листьями. И наши девчонки: загорелые, белозубые, молодые. Прямо как на рекламном плакате.
– В солярии, – Настя из «Зверя» повернулась на бок, демонстрируя изумительную линию бедра. И я не выдержала.
– Настя, девчонки, можно я вас сфотографирую? Вы так потрясно смотритесь на этом пляже, у меня аж объектив зудит!
– Можно, – кивнула Настя, и я нащелкала с десяток кадров. Потом успокоилась и стала раздеваться. В конце концов, я сюда загорать пришла, или зачем?
Алёнка уже возлежала на своём лежаке, спрятав голову в тени зонтика. Я тоже легла ничком, головой в тень, подставив солнцу спину, ноги и попутно спрятав собственное пузо. Возле точеных форм соседок я, наверное, выглядела совершеннейшей бегемотихой. По крайней мере, именно ею я себя и чувствовала. Нет, решено, в обед – только овощи и фрукты.
Я загорала минут десять и успела раскалиться под раскочегарившимся солнцем, когда мне на спину вдруг полетели ледяные брызги. Я вскрикнула от неожиданности и подскочила. Рядом завизжала Алёнка
– Ирка, блин, ты что, спятила?
– Переворачивайтесь, сгорите! – Ирина хохотала, отряхивая мокрые волосы. Опять в море плавала. – Идите в море окунитесь, вода просто блеск!
Она была такой довольной, а море так заманчиво бликовало под солнцем, что я решилась, поднялась и пошла к воде. Купальщики, к слову, были и помимо Ирины: над волнами покачивалось с полдесятка голов. Еще одна купальщица подплывала к берегу.
– Наверное, тоже русская. Кроме наших в такой воде никто купаться не сможет, – предположила Ирина. Дождалась, пока купальщица – загорелая стройная черноволосая девчонка – стала выходить на берег и крикнула. – Как водичка? Хорошая?
Девчонка улыбнулась и ответила по-испански.
– Да, похоже, на весь берег только мы русские, – улыбнулась ей в ответ Ирина. – Иди в воду, не бойся. Сразу входи целиком, так быстрее привыкнешь.
Сразу целиком не получилось – у берега было неглубоко и мне пришлось сделать с десяток шагов, пока вода дошла до пояса. Ой, холодная! Хотя, если разобраться, не холоднее чем в Быструхе, речушки возле деревни, куда я ездила девчонкой, и где мы полоскались с июня до сентября.
– Ларис, давай, окунайся целиком, а то замерзнешь! – подзадорила меня с берега Ирина, и я решилась. Море ласково приняло меня, лишь на секунду обдав холодом. Потом почти сразу мне стало тепло, и я поплыла. Господи, хорошо-то как! Впервые в жизни в море плаваю.
– Слушай, как здорово! Я ведь впервые в жизни в море плавала! – Сообщила я Ирине, выбираясь на берег. – Ух, а на берегу теперь холодно!
На берегу действительно похолодало. Откуда-то взялся ветер, и мне в сыром купальнике было некомфортно. Я быстро подскочила к своему лежаку и накрылась полотенцем – хорошо, сообразила из номера захватить.
– Если впервые в жизни, то можешь загадывать желание, обязательно сбудется. – Настя из «Зверя» проговорила это, не открывая глаз. Она полулежала на песке, откинувшись на локти и подставив солнцу лицо, живот и тугие загорелые грудки. Соски нахально целились в небо. Две другие девчонки тоже загорали топлесс.
– Желание… Столько всего надо, не знаю, на чем остановиться, – пробормотала я, удивляясь смелости девчонок. Хотя, похоже, они не единственные. Вон, там девушка с парнем, она тоже загорает без лифчика. А там вообще тетка в годах развесила то, что когда-то было бюстом. Может быть, и мне не терпеть эту сырость на груди, а скинуть мокрый лифчик и позагорать « в натуре»? Уж грудь у меня гораздо лучше, чем у той тетки, а она и не комплексует.
– Ну, выбери самое-самое, – Настя по-прежнему не открывала глаз. – Я, например, всегда загадываю желание про то, чтобы в моей жизни случилось чудо.
– Да? Слушай, а ведь точно. Неприятностей всяких в жизни всегда с избытком, а чудес и не бывает почти. Чуда хочу. Пусть в моей жизни будет чудо, – пожелала я вслух. А сама подумала, что уж если и хочу я какого чуда, так такого, чтобы вернуло меня в возраст этих девчушек. Чтобы я опять стала молодая, стройная, беззаботная. И обязательно – уверенная в собственной неотразимости. Может быть, тогда бы моя непутевая жизнь сложилась бы по-другому.
 
Глава 5
В двадцать три года я выглядела ничуть не хуже, чем эти девчушки. По крайней мере, на фотке, оставшейся с тех времен, я похожа на Нину из «Кавказской пленницы»: «комсомолка, спортсменка и просто красавица». У меня на снимке прическа-каре с челкой до бровей, глаза в пол лица и тонюсенькая талия, по контрасту с широкой юбкой колоколом – просто осиная. Внизу карточки – надпись «Пятигорск 1991». Это был последний год советской власти и первый мой самостоятельный выезд за пределы города Челябинска. Путёвку в пятигорский санаторий мне достал папа, и я поехала подлечить скукожившийся от защиты диплома желудок, попить минеральной водички.
В санатории соседкой по номеру оказалась двадцатишестилетняя Зина из Ростова. Мне, домашней девочке, впервые вырвавшейся из-под родительского присмотра, Зина показалась бывалой и опытной. Она красиво курила, щурясь и потряхивая соломенными волосами. Так же, щурясь и потряхивая волосами, она говорила о мужчинах. По её словам выходило, что девушка она в этих делах опытная, мужиками может вертеть, как захочет, и вообще знает, что им нужно и как сделать, чтобы мужики валились к ногам. Я этих секретов не знала. Те, которыми со мной делилась мама (Девушка должна быть скромной и опрятной. Серьёзные мужчины на всяких вертихвосток внимания не обращают. Приличная девушка должна вести себя сдержанно и целомудренно, иначе её примут за девицу легкого поведения.) почему-то не срабатывали. Все институтские годы я себя вела – скромнее некуда. Волосы – почему-то они у меня ниже лопаток не отрастали – заплетала в толстенькую короткую косичку и закалывала на затылке. Носить их распущенными по маминому определению означало «ходить лахудрой». Носила платья, юбки и сарафаны – джинсы отец считал слишком вызывающей одеждой – с джемперочками, собственноручно связанными мамой. Из косметики пользовалась только тушью для ресниц и бледной помадой в цвет губ. Короче – всё скромно и опрятно, специально для серьёзных мужчин.
По всей видимости, серьёзных мужчин в нашем институте не водилось. По крайней мере, тех, кто мне понравился бы. За все пять лет, что я училась, ко мне с целью познакомиться подкатывали дважды. Весной, на исходе первого курса – дистрофичный очкастый пятикурсник Гена. Он был старше меня аж на восемь лет, и я приняла его приглашение в кино отчасти от сострадания к его усилиям (парень очень волновался), отчасти из интереса (как это – пойти в кино со взрослым мужчиной?) Гена жил в общежитии, там я с ним и познакомилась, бегая в гости к девчонкам-одногруппницам. Они меня, кстати, и подзадорили идти с ним в кино, окончательно сломив мои колебания. Какой-то неказистый был этот Гена, и по общаге ходил в дурацких темно-зелёных кримпленовых штанах (точно-точно, я эту ткань знала, у мамы юбка такая висела в шкафу!) и в синей футболке с белой надписью «Спорт». Хотя, если разобраться, в магазинах ничего приличного не купить, и я сама по дому тоже не в кринолине шастаю!
На первое в своей жизни свидание с мужчиной я принарядилась. Волосы не стала собирать в косичку – сделала два хвостика. Надела любимую юбку в косую клетку, светлый джемперок машинной вязки, купленный на первую в жизни стипендию. К кинотеатру пришла за пятнадцать минут до сеанса, Гену увидала издалека и… спряталась за автобусной остановкой. Идти с ним в кино мне расхотелось сразу и окончательно. К кинотеатру Гена явился в тех же кремпленовых штанах и «спортивной» футболке и стоял, дурак-дураком, под афишей, тиская в руках букет из пожухлых ромашек. Не знаю, сколько он там прождал – я сбежала от кинотеатра «огородами», больше всего на свете боясь, что Гена меня заметит, окликнет, и все вокруг решат, что он – мой парень.
Второй случай «подката» можно таковым и не считать – на дискотеке в той же общаге, теперь уже на третьем курсе, в меня вцепился какой-то хорошо поддатый парень и тащил танцевать, пока на мои вопли «Отстань, урод!» не подтянулись дежурные с красными повязками и не вывели танцора вон – чужим оказался, не из наших студентов. А так, сколько я не влюблялась за эти пять лет учёбы, сколько не обмирала, гадая, обратит ли «предмет» на меня внимание, ничего и не с кем у меня не срослось. Мои «предметы» - их было трое, все из нашей группы – мило со мной общались, списывали у меня английский, помогали делать лабораторные по сопромату, да и только. Двое из них к концу института женились, третий, Дима, после защиты диплома уехал в Свердловск, тогда ещё не ставший Екатеринбургом. И в санатории я как раз переживала тихую грусть по поводу очередной не сложившейся любви и робкие подозрения насчет неправильности маминых секретов женского счастья. Может быть, мне надо было с Димой вести себя как-то менее по-дружески и более кокетливо, что ли? – думала я. В душе зрел бунт, и как я потом поняла, в большей степени он, нежели нервотрепка с дипломом, проявился и повышенной кислотностью в желудке и несколькими новыми нарядами, сочинёнными мною к поездке в санаторий.
Преддипломную практику я проходила в стройуправлении, где папа работал главным инженером. Работала по-взрослому – составляла сметы на строительство и закрывала наряды. Недельку – под присмотром прораба Степаныча. Ещё месяц – самостоятельно, закрыв собою амбразуру. Степаныча скрутило с аппендицитом, второй прораб, не помню уже, как его звали, ушёл в запой, и после некоторых перетасовок меня рискнули поставить на отделку панельной пятиэтажки. Смета там была типовая, наряды тоже, и я отлично справилась и с тем и с другим. И даже научилась кое-чему. Во-первых, не краснеть, когда штукатуры и маляры подпускали матюги. А во-вторых – писать в нарядах реальные объёмы, а не те фантазии, которые мне пытались внушить отделочники. Результатом этого приключения стала зарплата и премия – вполне серьезная сумма. Часть я отдала маме, а остальное отложила для себя. И когда отец добыл путёвку от треста – тоже в честь моих трудовых заслуг, получается, – я на эти деньги купила на рынке джинсы, красную майку в обтяжку на узких лямочках и ситца в бело-красно-черный цветок, из которого сшила юбку-колокол.
Белый лаковый пояс я купила уже в Пятигорске, как бы поставив точку своему бунту. К тому времени я уже почти неделю слушала Зинины рассказы про мужиков и смотрела, как она красиво курит и щурится, в субботу пошла в парикмахерскую и остригла косичку, получив взамен короткую стрижку-каре и густую челку до бровей. Потом купила помаду вишнёвого оттенка, оливковые тени для век и этот широкий лаковый белый ремешок. Вечером мы с Зиной пошли на танцы в соседний дом отдыха – в нашем санатории контингент был не тот, как сказала Зина: «Сплошь язвенники и старпёры». И там ко мне – взбунтовавшейся, обновленной, с вишнёвой помадой на губах, пышной чёлкой до глаз, подмазанных оливковыми тенями, с осиной талией, туго затянутой пояском – подошёл Эдик. Высокий, почти на голову выше меня, плечистый, в светлом батнике и модных штанах-«пирамидах», явно фирменных, а не кооперативных «самошивок», он мне показался Принцем. Эдик пригласил меня на танец, взял за руку и увел в сказку.
Сказка длилась целых четыре дня и пять ночей. Зина очень кстати, познакомилась с каким-то волосатым брюнетом и ночами пропадала у него, оставив номер в наше с Эдиком распоряжение. Как я сейчас понимаю, он оказался опытным и умелым любовником. Или, может быть, просто мы с ним совпали. Как бы то ни было, я легко и без лишних сожалений рассталась с девственностью. И все эти ночи упивалась новыми, ошеломительными ощущениями (Оказывается, моё тело умеет та-а-акое!). А все дни – общением с любимым. Мы гуляли по городу, ели какие-то чебуреки, фотографировались у уличных фотографов. И говорили, в основном – про него. Про его работу (В Москве, в цирке, помощником укротителя бенгальских тигров, вот это да!). Про людей, с которыми он встречался (Подумать только, самим Никулиным за руку здоровался! Котов Куклачёва спасал, когда они сдуру к тиграм в клетку сунулись. Игорю Кио ассистировал в его номере со львом!). Про Москву (Ох и город, с непривычки умом можно тронуться, сколько там машин и людей. Но я не тронусь, со мной же будет Эдик!). Стихи он мне читал красивые, про любовь. Я даже тогда решила, что его собственные, и только потом, случайно наткнувшись в журнале, узнала, что стихи – Андрея Дементьева. Я тоже иногда что-то вякала про свой Челябинск и строительный институт, он кивал, не слушая, и я замолкала. Да и что я могла сказать интересного этому москвичу, мужественному укротителю свирепых хищников? И я слушала, слушала с благоговением, страстно отвечала его поцелуям, пылала в его руках и плавилась от счастья – вот она, Любовь, дождалась!
А на пятый день Эдик исчез. Ушел утром из моей постели, и не вернулся. Я весь вечер металась, не зная, где его искать – на танцплощадке в доме отдыха его не было, а ни фамилии, ни номера, где парень остановился, я не знала. Некогда было спросить – мы про другое говорили. Под утро меня, зареванную и распухшую, нашла в номере Зина, подключилась к поискам и все выяснила. Мой Эдик оказался не Эдиком, а Петей. Не москвичом и не дрессировщиком, а лаборантом из Красноярска. И вчера он уехал домой – путёвка кончилась.
Моя путёвка тоже кончилась, одновременно со сказкой. Я поменяла обратный билет и вернулась домой на десять дней раньше. Родители, против ожидания, спокойно отреагировали на мой новый облик. А я, чувствуя себя Золушкой, чей принц ровно в полночь превратился в мерзкую крысу, пошла оформляться в стройуправление. Попала на бумажную работу, и вскоре возле меня даже стали крутиться молодые мастера с намёками насчёт кино и дискотеки. После Эдика не хотелось никого и ничего. А через месяц он дал о себе знать. Выяснилось, что моей пятигорской сказке следует продолжение – я беременна. О том, как решила оставить ребёнка и как не решалась сообщить об этом родителям – отдельная история. Они, кстати, приняли известие спокойнее, чем я ждала. И Никитку полюбили без памяти. И никогда, ни разу, меня им не попрекнули.
А зачем им попрекать, когда я все слова сама себе сказала? Что права была мама, что серьёзные, настоящие мужчины смотрят на скромных девушек, а на расфуфыренных – только подлецы, Эдики всех мастей. Дала слабину, расфуфырилась – и пожалуйста. Мне потребовалось ещё несколько лет жизни плюс свершившаяся в стране сексуальная революция, чтобы я поняла – все, что я себе нарешала и всё, чему меня учила мама – ерунда. Скорее, наоборот: на скромных девушек чаще всего реагируют либо зануды, либо неудачники, либо ловеласы, чувствующие в них лёгкую добычу. А на распущенных, пардон, раскрепощенных, девушек обращают внимание… А хрен его знает, кто там на них внимание обращает. Личного опыта на этот счёт я так и не приобрела – слишком быстро перескочила из девушек в молодые мамаши. На мужиков смогла смотреть года через три, когда отдала Никитку в садик и вышла на работу.
Кстати, с этим своим декретным отпуском я очень удачно пересидела лихие для нашего стройуправления дни. За три года оно превратилось в акционерное общество, народ, переживший волну сокращений, научился работать по-рыночному: с минимумом халтуры и на трезвую голову. Я, как вернулась, попала в личные помощники к новому шефу, бывшему прорабу Ивану Иванычу. Ему как раз только-только компьютер поставили, нужен был человек, который соображает. Не соображал никто, и я в том числе. Но догадалась вызвать ребят, которые компьютер ставили, и попросила показать мне хотя бы азы. Они показали, я поняла, как открывать и сохранять документы. А тюкать по клавиатуре двумя пальцами – вообще дело знакомое, не сложнее, чем на машинке печатать. Иваныч, оценив мою смелость и грамотность, потом на курсы меня отправил.
Так вот и стала я в нашей конторе личным помощником гендиректора, первым специалистом со знанием персонального компьютера. И мужчины стали обращать на меня внимание. Иногда слишком назойливое, и в основном – чьи-то мужья, пузатые и лысоватые, подуставшие от семейной жизни и искавшие «свежих веяний» на стороне. Им казалось, что молодая мать-одиночка – как раз то самое веяние. Один так и выдал прямым текстом: давай, мол, по-бартеру. Ты мне – любовь и ласку, я тебе – гормональную и материальную поддержку. Послала коммерсанта на три буквы – научилась уже к тому времени не просто не краснеть от мата, а и сама заворачивать при необходимости. А где-то через полгодика сдалась – закрутила роман с Василием, женатым инженером с цемзавода из области. Он к нам частенько заглядывал – поставщик, как-никак. Никогда не приставал и не обшаривал сальными глазками, напротив – смотрел с восхищением и какую-нибудь шоколадку или апельсин обязательно приносил. Ну и в День строителя, когда все гуляли на общем празднике, мы с ним и согрешили.
Почти семь лет мы с Василием встречались. Самое интересное, что я с самого начала знала – мужем мне этот человек не будет. Слишком он мягкий и деликатный, чтобы принимать какие-то серьёзные решения. Наверное, если бы надавила, я бы смогла увести его из семьи, особенно в первые три года нашего романа. Но в его семье росла девчушка, да и ультиматумы «или-или» – вовсе не мой стиль. На четвёртом году наших встреч жена родила Василию сына, через полтора года – ещё одного. Знала, наверное, обо мне. И по-своему привязывала к себе мужика. Наш роман закончился, когда жена уговорила Василия переехать в Гомель к её родителям – видимо, устала делить мужа со мной.
Я тоже устала – и от двойственности своего положения и оттого, что годами выстроенное равновесие в моей собственной семье зашаталось. Вдруг тяжело и серьёзно заболел отец, главный мужчина и кормилец в нашей семье. Разрыв с Василием совпал с обострением папиной болезни, и примерно через месяц, как я лишилась любовника, я лишилась и отца.
Все эти события сорвали меня в штопор – прежняя жизнь надоела до невозможности, хотелось перемен, причём радикальных. Да и моей зарплаты с маминой пенсией на нас троих хватать перестало. Вот тут-то и подвернулся Углов со своей любовью, сетевым бизнесом и заверениями, что он научит меня иной, красивой жизни. И я бездарно потеряла ещё год, чтобы опять оказаться на исходных позициях: обманутая, обобранная, но, как ни странно, не злая на весь мир.
Так я и сидела на тунисском песочке, вспоминала про своих мужиков и подставляла солнцу голую грудь, (А, плевать, меня тут все равно никто не знает. И вообще, они тут даже по-русски не говорят, чего стесняться!) И тут до меня вдруг дошло. Может быть, это со мной что-то не так, если мужики мною пользовались, ничего не давая взамен? (Никитка не считается). Я открыла глаза и огляделась, переваривая внезапное озарение. Наши дамы расположились тесной группкой. Все, как одна – без лифчиков. Даже Татьяна, мужиковатая сослуживица Ирины, обнажила квадратный торс с робкими бугорками с темно-коричневыми кружками сосков. В этом параде грудей не хватало только алёнкиных. Она лежала по-прежнему ничком, положив голову на руки и свесив с лежака блондинистые пряди. Напротив нас, метрах в десяти, устроился на раскладном стульчике какой-то араб в униформе и внаглую глазел на наш «топлесс» сквозь тёмные очки. Слава, мужчина из нашей группы, сидел чуть в стороне и тоже позыркивал на девичьи грудки, правда не впрямую, искоса. Во, блин, сеанс бесплатного стриптиза! Ладно, всё, концерт окончен.
– Девчонки, вон тот мужик на стульчике в нас сейчас дырку проглядит, – сказала я, накидывая рубаху. Девчонки вынырнули из своей дрёмы и стали переворачиваться на животы. Я посмотрела на Алёнку. Тень от зонтика уже уползла в сторону, но Алёнка этого не замечала. Заснула, что ли? Вон, кожа уже порозовела!
– Алёна, обгоришь!
– А? – Она повернула ко мне сонное лицо.
– Перейди в тень, говорю, сгоришь.
– Да, сейчас. – Она села и потерла глаза руками. – Надо же, заснула на солнце. Блин, ноги печёт, сгорели. И крем в номере оставила. Я в номер пойду. Ты идёшь?
– Да, пошли, мне тоже пока достаточно.
На обратном пути я опять подивилась, насколько большой оказалась территория отеля – с приличный пионерский лагерь. Да и сам отель вместил бы в себя целый «Артек»: здание возвышалось впереди пирамидой полукилометровой длины с уступами по бокам. Уступы – высотой в этаж, от трехэтажных краёв до девяти этажей в центре. Мы с Алёнкой топали по плиточной дорожке, огибая бассейны – простой круглый, окруженный загорающими в шезлонгах, и непростой, с тремя горками-желобами, как в аквапарке. Мы как раз проходили мимо, когда какой-то молодой папаша, прижав к себе хныкающего малыша лет двух, одетого в термокостюмчик, съехал с самой высокой горки. Шли мы, благодаря Алёнкиным платформам и каблукам, небыстро, и в подробностях увидели, как оба они ушли с головой под воду и тут же выскочили.
Папаша стоял – глубина была ему по грудь – и держал сына на вытянутых руках. А тот, отфыркавшись, зашёлся от крика – испугался.
– Вот придурок, ребёнка напугал, – сказала Алёнка, ничуть не приглушая голос. Папаша успокаивал сына по-немецки, прижимал к себе и выбирался из бассейна. Ребёнок орал и вырывался, больше не доверяя этому источнику опасности. Да, видимо тупость – общая мужская черта, не зависимо от национальности. В этой горке высоты – метра четыре, взрослый с непривычки ошалеет, а он малыша потащил катать. А мать куда смотрит? Или он отец-одиночка? Нет, к орущему малышу подбежала молодая женщина, что-то сказала мужу, забрала ребёнка и прижала его, всхлипывающего и цепляющегося за неё, как за спасительницу, к себе.
– Да, мужчины в большинстве своем – существа эмоционально не развитые. Ведь понятно было, что ребёнок боится ехать – зачем-то потащил с собой, – резюмировала я.
– Да козлы они все. Разница только в толщине. Я про кошельки, – согласилась Алёнка, и за её репликой угадывался богатый жизненный опыт.
В холле, на первом этаже мы с Алёнкой наткнулись на Пенкина. Мой шеф сидел в баре и тянул через соломинку какой-то коктейль.
– Витя, алё! – Радостно заорала ему Алёнка, – ты чего тут в одиночестве прохлаждаешься? Наши все на пляже загорают.
– Я возле бассейна загорал, – мрачно сказал Пенкин. – Лариса, ты мне нужна.
– Сейчас, Виктор Алексеевич, я переоденусь и спущусь, – попыталась я улизнуть. Что-то мне его лицо не нравится. Пьяный, что ли?
– Потом переоденешься, садись, поговорим, – кивнул он на стул по соседству.
– Ладно, вы тут общайтесь, а я пойду кремом мазаться, пока не облезла, – бросила Алёнка и умчалась к лифтам, а мне пришлось сесть рядом с Пенкиным.
– Возьми себе в баре что-нибудь, – щедро разрешил шеф, и я почувствовала, что действительно хочу пить. Подошла к стойке, по картинке выбрала лимонную газировку и получила напиток, по цвету такой же, как и у Пенкина в бокале. Х-м, может быть зря я решила, что он пьян? Может, просто на солнце перегрелся?
– Лариса, по-твоему, зачем я взял тебя в эту поездку? – Спросил шеф, едва я села к нему за столик, на этот раз – напротив, и отпила из бокала. Я задумалась. Чтобы переспать со мной?
– Чтобы я вам помогала, – выдвинула я менее щекотливую версию.
– Вот именно. А ты что делаешь?
Я разглядывала трубочку в бокале, предлагая ему догадаться самостоятельно.
– А ты меня избегаешь, игнорируешь и, кажется, сплетничаешь обо мне со своими приятельницами.
– Виктор Алексеевич, с чего вы взяли? – Удивилась я. Нужен ты нам, сплетничать о тебе. А, вот почему его утром за завтраком перекосило – решил, что над ним смеёмся! – Я вас не избегаю, и ни с кем о вас не говорю. Просто вы с утра особняком держались, я решила, что лучше вам не мешать.
– Ты неправильно решила, – мне показалось, что Пенкин придал своему «неправильно» особый смысл. – Я не очень хорошо себя чувствую, и мне надо, чтобы ты была рядом на всякий случай. После обеда мы с тобой идём в город, это приказ. А пока можешь идти переодеваться.
Я кивнула, погасив в зародыше порыв щелкнуть резиновыми подошвами и сказать что-нибудь вроде «Слушаюсь». В конце-концов, совесть надо иметь. Мы, вон, загораем-развлекаемся, а мой шеф сидит один, как бирюк. Пойду его выгуливать, всё-таки я как бы в командировке.

Глава 6

– Поедем на тук-туке! – Пенкин решительно забрался в повозку, и мне ничего не оставалось, как лезть следом. Тук-тук напоминал детский аттракцион: открытый красно-голубой вагончик с четырьмя, по два вряд, пассажирскими сиденьями и водительским местом. Пока пустым. Наш водитель наверняка стоял среди чернявых парней, болтающих непонятно и хохочущих неподалёку, и подходить к нам он не торопился.
– Узнай, доедем мы до центра, или нет, – опять распорядился босс, поправляя черно-коричневую бейсболку с плейбоевским кроликом над козырьком. Тоже мне, плейбой, не лучше ли было сначала узнать, куда едут эти тележки, а уж потом вскарабкиваться? И как мне узнавать, орать, что ли? На моё счастье, а может, в ответ на мой призывный взгляд, к тук-туку подошёл один из чернявых и начал что-то лопотать по-французски. Нет, дружок, по-французски я никак не могу. По-английски – и то не очень.
– Ду ю гоу то зе сенте оф сити? – Поднатужилась я.
– О, ес, – обрадовано закивал парень – ай нид ту пипл мо!
По-английски абориген говорил ничуть не лучше меня, наверное, поэтому я его легко понимала
– Едем, как только сядут ещё двое, – перевела я Пенкину.
– И сколько нам этих ещё двоих ждать? – Сварливо спросил он, как будто это я заставила его садиться на тук-тук. Впрочем, буквально через несколько минут подсела ещё одна пассажирка, – худощавая, рыжеватая, молодая, с большой сумкой через плечо – и наш «вагоновожатый» решил трогать. Тук-тук – сдаётся мне, на мотороллерной тяге – споро набрал ход и затарахтел по шоссе со скоростью километров в сорок. Асфальт замелькал практически у моих ног: никаких дверок вагончику не полагалось и, случись какой ухаб, можно было запросто вывалиться наружу.
– Ой, мамочки, – я изо всех сил вцепилась в поручень.
– О, вы русские! – оглянулась к нам пассажирка. – Откуда вы?
– Из Москвы, – приосанился Пенкин.
– А я из Вильнюса.
– Давно вы в Тунисе?
– Седьмой день.
– И сколько стоит из Вильнюса приехать сюда?
– Я взяла экономичный вариант для студентов, три звезды за триста евро, – улыбнулась девушка. – А загорать сюда езжу, здесь можно пройти на пляж отеля.
– Ну и как у вас в Вильнюсе русским живется? – Не отставал мой любознательный шеф, а я, пока он беседовал, разбиралась с собственными ощущениями: восторгом от свободной, с ветром в лицо, поездки и страхом вывалиться под колеса этого тук-тука.
Девушка вышла возле маленького трёхэтажного отельчика, помахав нам рукой, а мы ехали ещё минут десять, пока наш водитель не остановился и не показал в сторону какой-то глухой высокой стены с бойницами.
– Медина!
– Это что, центр? – Спросил у меня Пенкин
– Ес, сенте, – закивал водитель. Пришлось вылезать.
Медина оказалась чем-то вроде старого укрепления. Теперь за стеной с бойницами, окружавшей территорию размером с футбольное, поле располагался рынок. Разумеется, мы пошли его смотреть.
Так вот ты какой, восточный рынок: помидоры, дыни, клубника, орехи, мешки с пряностями, женские платья в пол с восточным орнаментом на груди и головными платками в тон, мужские белые свободные рубахи, ювелирные лавки, лавки с посудой. И рядом: кроссовки, футболки, бейсболки, джинсы.
– Велкам, велкам! – Зазывают торговцы, сплошь усатые мужики в белых накидках.
– Зайдём? – Оглядывается на меня Пенкин, и торговцы тут же меняют пластинку
– Эй, давай, заходи, недорого!
Ну нифига себе, не дорого! Какие-то паршивые футболки – шестьсот рублей на наши деньги. Эй, ребята, в Москве возле метро такие за двести продают! Но Пенкин выбрал себе одну, сине-голубую, якобы «Адидас». Мне кажется, из чувства самосохранения: торговец так активно расхваливает свой товар, перебегая с места на место и перекрывая нам путь к выходу, что кажется – не купишь ничего, обидишь до смерти. Не исключено, что своей собственной.
После полутемного склепа лавчонки солнце слепит. Пенкин встал, щурится и на фоне связок чеснока и длиннющих мочалок смотрится очень экзотично. Толстенький, невысокий, в белом батнике и белых льняных штанах, основательно измятых в тук-туке, в черной бейсболке и жёлто-синих кроссовках. За спиной – улочка-коридор с лавчонками и хищными арабами, поджидающими добычу.
– Виктор Алексеевич, а давайте, я вас сфотографирую!
Есть, готово! И вот этих манекенов в женских платьях щелкну. У одной «дамы» отбит нос, у второй сломана рука, но осанка гордая и драпировки ярчайшие: фиолетовое с золотом и оранжевое с зелёным.
– Лариса, не отставай, – Пенкину некогда ждать, пока я нафотографируюсь, и он топает к выходу. Спешу следом – что-то страшновато отстать и остаться среди этих разбойников, маскирующихся под мирных торговцев.
Мы прошли всю Медину насквозь и вышли к набережной. На волнах, носами друг к другу, покачивались два парусника с собранными парусами. И каких! Круглые дощатые бока с медными заклёпками, верёвочные снасти и потрясающие носовые фигуры. На том, что слева – птичья голова, на правом – какой-то Синдбад в чёрной бороде, белой чалме и вытаращенными глазами. Ну, Голливуд, да и только! Стоп, снято!
Я буквально впала в экстаз. Город был таким необычным, таким ярким, как с картинки. Синее-синее небо, чуть более синее море, белый песок и, в тон ему, белые домики на чистеньких узких улочках, по которым ходят женщины в ярких платьях до пят, мужчины в светлых штанах и свободных рубахах (это явно местные) вперемешку с мужчинами в шортах и панамках и женщинами в брюках и майках (это туристы). Дома низкие, в один-два, изредка – три этажа. Рядом – пальмы, тоже невысокие, не выше домов. Я шла короткими перебежками, то и дело жужжа фотоаппаратом, пока Пенкине не придержал меня за локоть.
– Пошли сюда.
И мы вышли на Апельсиновую улицу. По крайней мере, я её назвала так. Там и сям вдоль обочин расположились маленькие кафешки – столы вынесены прямо на улицу, под тень каких-то раскидистых деревьев. И возле каждого – оранжевые «фонарики». Апельсины навалены горкой в плетёные корзины, в какую-то круглую проволочную конструкцию – похоже, это птичья клетка – в вазы на каждом столике. Пенкин выбрал один и уселся, кивнув мне, чтобы и я присела. Я присела и тут же сфотографировала льва на нашем столе. Лев – белый, гипсовый. Через спину у него были перекинуты две плетёные корзинки с апельсинами. Вьючный лев. Однако! Я взяла один апельсин и стала чистить. Вскоре подошел усатый восточный мужчина и начал по-французски расхваливать местную кухню. По крайней мере, я так решила – о чём ещё можно говорить так долго и эмоционально? Разве что апельсина пожалел!
– Скажи ему, чтобы принёс кус-кус, – распорядился шеф.
– Туа кус- кус! – Обрадовался официант.
– Ноу туа, один, – не согласилась я и показала один палец, а потом на Пенкина, – ему!
Официант опять о чем-то спросил по-французски (бывшая французская колония, второй государственный язык, что тут поделаешь), я поняла только «мадам».
– А ты что будешь? – Посмотрел на меня шеф.
– Сок апельсиновый, свежевыжатый. И воды, пить хочется.
– И мне закажи.
Так, братец, надеюсь, ты меня поймешь
– Плиз, ту колд воте энд ту оранж джус!
– О кей! – блеснул зубами из-под усов тот. И вскоре принес две бутылочки холодной воды и два бокала выжатого сока. Я приложилась к тому и к другому по очереди, – хорошо! Оказывается, я перегрелась, пока по улице с фотоаппаратом бегала. Пенкин попивал свою воду с таким видом, будто только что сделал мне величайший подарок и теперь ждет благодарности. Я не заставила долго ждать.
– Виктор Алексеевич, а командировочные вы мне когда выдадите?
– Что – когда? – Кажется, он решил, что ему послышалось.
– Ну, вы же обещали мне командировочные выдать.
– Я же тебе зарплату заплатил!
– Но мы же здесь в командировке!
– Ладно. Потом, в гостинице, напомнишь мне, – надулся шеф. Да, похоже, от разговоров про деньги у него портится настроение.
Тут появился официант с кус-кусом и обьявил
– Ройял кус-кус!
– Кус-кус по-королевски, – объяснила я Пенкину. На тарелке горкой лежала пшенная каша в томатной подливке, сверху – куски то ли тыквы, то ли кабачка, половинка вареной луковицы, обрезок морковки и два куска мяса. Да, простые ребята, их короли. Никаких изысков – незатейливая здоровая еда.
Быть тунисским королём моему шефу не понравилось, – поковыряв кашу и куснув мяса, он отодвинул тарелку. А может, не проголодался ещё. Обед часа два всего как случился, и какой! Уж если где и кормили по-королевски, так это в нашем нынешнем отеле. Счёт за угощение нам притащили соответствующий – ройял кус-кус стоил что-то около двадцати долларов, вода и сок – по доллару.
Потом шеф опять отправился бродить по улице, а я бегала рядом, как собачонка на привязи, иногда фотографируя что-нибудь интересное. Мы заходили в магазины – Пенкин искал какое-то тунисское белое вино. Магазины (и это в центре города!) напоминали бараки с прилавками самообслуживания. Вина нигде не было, и только в третьей или четвертой лавчонке мы его нашли. Спиртное здесь содержалось в строгости: специальный перегороженный решеткой отсек с отдельным входом. Бутылки теснятся у стены аж до потолка, и никакого самообслуживания – прилавок с продавцом. Ну да, ислам же вино не одобряет.
– Спроси, где у них тут серое тунисское вино, – распорядился начальник.
– Я не знаю, как это спросить. Вы название помните?
– Не знаю я названия. Я читал про него, хочу попробовать.
– Ну ладно, я попытаюсь. До ю хэв… э… локал вайн? – это уже продавцу.
– О, вайн. – закивал тот и махнул рукой на полку, мол, выбирай, какое.
– Ай нид э грей Тунис вайн, – сделала я ещё одну попытку. Продавец кивал, улыбался и показывал на полки.
– Он предлагает выбрать самим, – сдалась я.
– Идиоты, не могут по нормальному вино продать, – психанул шеф. – Ладно, пошли отсюда.
Он шёл надутый несколько минут, пока не остановился возле витрины с обувью. Непродовольственные магазины здесь были вполне современными – практически, бутики.
– Пошли, поможешь выбрать какие-нибудь сандалии.
Мы выбирали минут двадцать, перемерив пять или шесть пар. Нога у моего шефа оказалась некондиционно широкой, и стандартные туфли ему не подходили. Наконец, я наткнулась на мягкие кожаные мокасины и принесла их страдальцу – а он сдался уже после третьей примерки и теперь сидел на банкетке с брезгливым выражением на лице, поджидая, пока я ему подам очередную пару. Мокасины (кстати, совсем недорогие, что-то в тысячу рублей на наши деньги) подошли идеально, и из прохладного магазина Пенкин вышел в новой обуви.
Потом мы опять ходили по улицам, и когда ноги принесли моего неугомонного шефа к ювелирной лавке, сдулась уже я. Ходить по жаре, да так много, да не сама по себе, а привязанной к начальнику, да ещё и вспоминать свой убогий английский, общаясь с продавцами! Нет, это точно не отдых – это работа. Шеф вошёл в прохладный полумрак лавки, я плелась следом. У витрин с серебром слегка ожила. Ух ты, как красиво! Судя по всему, ручная работа!
За стеклом лежали кольца, серьги, кулоны с цепочками. Все разные, каждая штучка в единственном экземпляре. Ой, а эта подвеска, кроха-бабочка, как хороша! Будто выложена из проволоки, голова – прозрачный гранёный камушек. И стоит недорого, долларов пятнадцать.
– Спроси, сколько стоит цепочка, – шеф ткнул в витрину по соседству, и я отвлеклась от бабочки. Я не знаю, как по-английски цепочка. Как же спросить?
– Плиз, хау мач… цепочка… сингл? – пытаюсь объяснить женщине в темном платке, спокойно наблюдающей за нами из-за прилавка. Кстати, первая женщина-продавец за все время нашего шопинга. Она улыбается, подходит к витрине, достает цепочку с подвеской – нечто с цветами и загогулинами – и показывает на цену.
– Ноу, сингл, отдельно! – Я закрываю пальцами лишнее и трясу цепочкой. Она виновато улыбается, пожимает плечами и мотает головой. – Кажется, по-отдельности не продаётся.
– Не может быть, ты плохо спросила!
– Как умею, так и спросила. Сами попробуйте.
– Мне нужна цепочка. Только цепочка, ферштеен? – Шеф повысил голос, видимо, надеясь, что так до продавщицы быстрее дойдёт. Но та испуганно смотрела на него и пятилась к прилавку.
– Виктор Алексеевич, вы её пугаете. Купите весь кулон, потом подвеску кому-нибудь подарите.
– Кому? Тебе? Хочешь?
– Нет. Мне дарить не надо. Я сама себе могу купить, если командировочные заплатите.
– Да на, на, плачу уже., – шеф открыл портмоне, вытащил, не глядя, несколько местных купюр и сунул их мне в руки. – Вот, и мне тоже купи, аллах с ними.
Так, хватает на бабочку, на его загогулину с цепочкой, и ещё остается динаров пятьдесят. Отлично!
– Пожалуйста, – улыбнулась я продавщице, не переходя на английский. Все равно она, похоже, не понимает. Лучше жестами. – Ещё вот эту бабочку!
И дала ей одну из бумажек. Она подала мне бабочку, а потом, что-то заговорив на своем языке, тоненькую плоскую серебряную цепочку. Видимо, на сдачу. Я не стала отказываться, и надела кулончик на шею.
Настроение сразу резко улучшилось, и даже усталость отступила в прохладе полутемной лавочки. А когда мы с Пенкиным вернулись на центральную улицу, мы наткнулись на наших Татьяну с Ириной. Те тащили пакеты с покупками.
– О, привет! Что купили? – Обрадовались они нам.
– Мокасины Виктору Алексеевичу и, вот, кулончики серебряные, – показала я свою бабочку.
– Симпатичные. А вы скоро в отель возвращаетесь? – Спросила Ирина.
– Не знаю. Виктор Алексеевич, мы скоро? А то я уже устала гулять по жаре.
– И мы устали! Правда, Тань? Мужики здесь какие-то дикие. Особенно в этой Медине. Мы с Танькой сунулись – думали, не выберемся. Как будто голышом сквозь строй прошли, только и слышно в спину «Наташа, пошли трах-трах», да и матов наслушались. Научил же кто-то уродов!
– Я читала, что в исламских странах женщинам неприлично ходить без мужчины. Но чтобы так реагировали, впервые вижу. Я и в Египте была, и в Стамбуле – так, как здесь не лезут. И догадались ведь, что мы русские! Французам своим, наверное, так не орут. – В отличие от Ирины, Татьяна про их приключения говорила спокойно и почти без эмоций.
– Откуда ты знаешь, может быть говорят «Мадам, па се жюр», – хихикнула Ирина. – Ладно, народ, такси ловим?
– Ловим, – согласился Пенкин. – Лариса, лови.
Я махнула проезжавшему такси, то притормозило, показала водителю карточку отеля, и тот кивнул согласно. Мы загрузились: Пенкин впереди, мы сзади. Я уселась позади водителя и кайфовала от сквознячка, влетавшего через водительское окно.
Мы уже проехали полдороги, как в то же окно влетела какая-то плюха и затормозила на моём фотоаппарате, который я держала у живота, попутно забрызгав мне пальцы.
– Что это? – Удивилась Ирина.
– Кажется, птичка покакала, а я словила. Есть у кого-нибудь салфетка?
– На, носовой платок. Слушай, а ведь это к удаче.
– Точно, столько удачи привалило, и прямо мне на фотик. Хорошо, в футляре был. А вообще, конечно, умудриться надо нагадить именно мне на руки через открытое окно машины, едущей на скорости шестьдесят километров в час!
– Слушай Лариска, это точно к удаче. И к деньгам. Дай подержаться за тебя, может быть, поделишься! – И Ирина уцепилась за мой локоть.
В холле гостиницы мне удалось сбежать от Пенкина, пока он ходил к бару запивать нашу прогулку. Мне было страшно даже представить, что он опять придумает мне какие-нибудь поручения, – от жары и лингвистических упражнений голова просто раскалывалась. Второпях я даже не проверила на ресепшн ключ от номера, так и пошла к лифту вслед за Татьяной и Ириной. Мы поднялись на наш этаж, я ткнулась в закрытую дверь своего номера и приуныла: Алёнки, конечно же, не было. Так, надо спускаться вниз за ключом, и осторожно, чтобы не наткнуться на босса. Судьба была ко мне милостива – с Пенкиным я не столкнулась не в лифте, не в холле. Но ключа на ресепшн не оказалось. Она что, с собой его утащила? И где мне теперь искать эту Алёну?
Я, от расстройства забыв, что хоронюсь от Пенкина, прошла в бар и взяла себе стакан холодной газировки.
– Лариска, вот ты где! К нам иди!
Я оглянулась – в баре собралась тёплая компания: Алёнка, Пенкин, две девчушки из «Зверя», Слава, наш гид Абдель и ещё какой-то дядька из местных, коренастый усач лет так пятидесяти. Алёнка сидела рядом с этим усачом, чуть ли не налегая грудью ему на плечо, и делала мне призывные жесты.
– Здравствуйте. Алёна, где ключ от номера?
– Вот, – она протянула мне ключ с номером аппартаментов на деревянной пластинке с каким-то размашистым движением, и я поняла, что девушка слегка «под мухой». – Садись, знакомься, это господин Саид, глава принимающей нас компании.
– Здравствуйте, – сразу срываться было невежливо, и я, позаимствовав стул у соседнего столика, села рядом со Славой, который явно переусердствовал с загаром и стал абсолютно краснолицым.
Господин Саид спросил меня что-то по-английски, я не поняла, и Абдель перевёл
– Господин Саид спрашивает, как вам хорошо.
– Типа, всё ли тебя устраивает и довольна ли ты сервисом, – дополнила перевод Алёнка.
– Да, все просто отлично, спасибо, – кивнула я.
– Так и я говорю, все просто отлично, хотя может быть ещё лучше, – кивнула Алёнка и погладила господина Саида по руке, слегка пожимая ему пальцы. Однако! Она с ним заигрывает, что ли?
Господин Саид не возражал. Он опять что-то сказал по-своему, и Абдель перевёл
– Господин Саид говорит, что постарался так составить программу вашего прибытия в Тунисе, чтобы вы увидели всё, чем красивая наша страна. Завтра вас в два часа отвезут на талассо, послезавтра мы поедем в оазис, потом вы увидите соль пустыни, а потом три дня будете жить в очень хорошем отеле. Господин Саид надеется, что вам понравится Тунис и вы напишите, как здесь хорошо и русские туристы станут много сюда приезжать.
– Куда уж больше, – хмыкнул в свой бокал Слава, а девчушки переглянулись и захихикали.
Я допила лимонную газировку, извинилась и пошла в номер – очень хотелось под душ. После душа прилегла подремать, и проснулась только через час от того, что в дверь барабанила Алёнка.
– Лариска, ты там? Открывай!
Пришлось вставать и топать к двери через весь наш громадный номер. Голова была совершенно чумной. Перегрелась, что ли?
– Ты что, дрыхнешь? – Алёнка вошла, покачиваясь на своих платформах, и плюхнулась в кресло, задев столик и чуть не опрокинув вино и вазу с орешками. – А там уже ужин начинается. Идёшь?
– Сейчас умоюсь, и пойдём, – я всё никак не могла проснуться.
– Не, я не иду. Меня Саид на ужин в ресторан пригласил, – помотала головой Алёнка. Плеснула вина в бокал из «подарочной» бутылки, отпила, – фу, тёплое! Надо его в холодильник убрать.
– В ресторан? Это он к тебе, как старшей группы особое внимание оказывает? – Я плеснула в лицо водой из-под крана и теперь вытиралась. – Или ты его как женщина очаровала?
– Или. А что, нормальный мужик, богатый, может, склеиться чего.
– А! Ну, удачи тебе.
Я стала соображать, во что переодеться к ужину. Наверное, в цветастую юбку в пол и чёрный топ на бретелях. С моей бабочкой смотрится очень даже славно.
– Ой, а что сегодня на пляже было! – Пьяновато хихикнула Алёнка, вспоминая. – Ты видела, как Славка обгорел? Представляешь, лежит на пляже, а какая-то баба подружке орёт: «Маш, смотри какая у мужика морда красная!». Думала, не понимает! Здесь же русских мало, немцы и французы в основном. Наши девчонки от хохота аж в песок зарылись!
– А Слава что? – Улыбнулась я.
– Что. Как обычно, сделал морду чемоданом, ик, ой. Что-то я разикалась, надо запить, – и она опять отхлебнула вина из бокала.
– Алён, ты бы поаккуратнее с алкоголем. А то испортишь свидание-то.
– Не бзди, прорвёмся. С мужиками я и на автопилоте общаться могу, ик, ой.
– Ты к ужину будешь переодеваться, или так в ресторан пойдёшь?
– Буду. Помоги подняться.
Я протянула ей руку, помогая выбраться из кресла, и Алёнка пошла к чемоданам. Вскоре она блистала платьем из серебристого трикотажа с люрексом и переступала ногами в серебристых босоножках на шпильке. Я рядом с ней в своей юбке и сандалетах выглядела дачницей. Да и ладно. Это у неё свидание, а я так, погулять вышла. И поужинать.

Глава 7

Постояльцы отеля к ужину принарядились. Если днём у шведского стола толпились субъекты в шортах и парео, то теперь – леди и джентльмены в почти вечерних нарядах. Местные повара опять удивляли: шесть видов салатов, и не какие-нибудь там винегреты и оливье, а невиданные мною прежде композиции из помидоров, огурцов, сыра, курицы, креветок, салатных листьев, яиц, зелёной фасоли, заправленные какими-то сложными душистыми соусами с привкусом незнакомых специй. Уже только их перепробовать – и то объешься. А ещё горячее: курица в трех разновидностях, рыба, запеченная баранья нога (парень в белом берете отрезает тонкие пласты сочной мякоти и к нему выстроилась очередь с тарелками), пирожки, вареные-тушеные-пареные овощи. На десерт пирожные на отдельной стойке (взбитые сливки, ягоды, шоколад), мороженное четырех сортов (ещё одна очередь, на этот раз – из детворы). Я потолклась среди этого изобилия и решила начать с салатов – попробую, подсмотрю, из чего сделаны, дома своих удивлять буду.
Из наших пока в зале никого не было, я заняла ближайший свободный столик и стала разглядывать народ. Отель был хорошо приспособлен под семейный отдых, поэтому детей в обеденном зале было много, начиная от малышни и заканчивая подростками. Полно было и молодых родителей. Одни такие за столиком неподалёку кормили кашей своего малыша, по виду – годовалого. Тот сидел на специальном приставном стульчике и в промежутках между глотками лупил ложкой по столу. Ещё какая-то кроха лет трех, абсолютно счастливая, несла в одной руке тарелку с лужицей кетчупа, во второй – рожок с лимонным мороженным и явно не могла решить, с чего начать свой праздник живота.
– Лариса, привет! К тебе можно? – подошли ко мне Ирина с Татьяной.
– Да, конечно, спрашиваете ещё!
– А ты чего одна сидишь? – спросила Ира, ставя свою доверху наполненную тарелку.
– Алёнку господин Саид в ресторан пригласил, а Пенкин не знаю где. Я смотрю, ты спрыгнула с диеты?
– А, в Москве буду диету держать. Тут такое всё вкусное. Слушай, здесь столько детей, – оглянулась она на карапуза, который опять забарабанил ложкой по столу – доел. Его родители смеялись и вытирали ему мордаху салфеткой.
– Hello! What will you drink? – подошёл к нам официант. Девчонки уставились на меня – вдруг поняла, что ему надо.
– Спрашивает, что пить будем, – перевела я.
– А давайте вина возьмём! – Предложила Ира. – Бутылочку, а? Ведь осилим!
– А bottle of wine, please.
– White or pink?
– Девчонки, какое будем пить, белое или розовое? Лично я белое не очень.
– Розовое, конечно.
– Рink wine, please.
Официант кивнул и удалился.
– Хорошо знать языки! – Завистливо вздохнула Ира. – А я зубрю-зубрю этот английский – всё равно ничего не знаю.
– Как будто я знаю, – пожала плечами я.
– А кто сейчас с официантом договорился?
– Так фраза простая была, – отмахнулась я.
Официант появился с бутылочкой вина и разлил по бокалам тёмную влагу.
– Какое же оно розовое? Это красное вино, – удивилась Ира.
– Тебе не всё равно, – подала голос Татьяна и кивнула заволновавшемуся официанту, – всё в порядке, спасибо.
– Is something wrong? – Озаботился тот.
– All is o key! Thank you! – успокоила я его. – Спасибо!
– How may I answer in Russian?
– Что? А, «на здоровье». Он спрашивает, как ему ответить по-русски. You may answer «на здоровье»!
– На-здра-е, – попытался парень.
– На-здо-ро-вье, – подключилась Ирина.
– На-здро-вье.
– Точно! Absolutely right! – Похвалила я.
Официант ушёл, довольный, бормоча новое русское слово.
– Ну, хоть одно нормальное русское слово выучил, всё лучше, чем «Наташа трах-трах», – порадовалась Ира, видимо, вспоминая дневную вылазку в Монастир.
– Да ладно тебе, дикие люди, что с них взять. Как туристы научили, так и беседуют. – Татьяна взяла свой бокал и предложила, – давайте, лучше, выпьем за нас, красивых.
Мы выпили. Вино было приятным, кисло-сладким, слегка, самую капельку, терпким.
– М, вкусно как! – сказала Ирина, разглядывая этикетку. – Местное вино. Надо домой такого купить.
– Здесь сложно вино покупать, его в магазинах просто так не продают, искать надо, – поделилась я опытом.
– В дьюти-фри купить можно, на обратном пути, – сказала Татьяна. – А вы обратили внимание, что иностранцы своих детей не одёргивают, – добавила она, наблюдая за малышом-соседом. Теперь он пытался залезть ложкой в родительские тарелки и разбросать их содержимое. Иногда ему это удавалось. Родители смеялись.
 – Точно, – согласилась Ира. – Такое ощущение, что им всё равно, что вытворяют их детки.
– Нет, тут другое, – Татьяна отпила вина из бокала. – Просто родители не ограничивают свободу своих детей. Поэтому они у них растут такими, без комплексов. А мы своих вечно одёргиваем – положи, не тронь, нельзя, не смей. А потом говорим: совок.
– Ой, это твой Димка – совок! – Засмеялась Ирина. – Да он у тебя всем этим иностранным детям фору даст по своей самостоятельности.
– Это точно, – улыбнулась Татьяна. – Димулька у меня – господин начальник. Ни за что делать не станет то, что ему не нравится. Не заставишь, договариваться надо. Воспитательница в садике уже привыкла, не жалуется.
– А сколько твоему? – Удивилась я.
– Четыре года. И уже – мужик.
«Наверное, тоже мать-одиночка», – думала я, разглядывая Татьяну. На вид – не меньше сорока лет. Коренастая, мужеподобная, некрасивое лицо с крупным носом и тяжёлым подбородком. Хороши, пожалуй, только густые вьющиеся волосы, которые она стрижёт так, чтобы они едва прикрывали уши. Ни грамма косметики, только на губах бледная перламутровая помада.
– Хочешь моих посмотреть, – словно прочла мои мысли та. И достала мобильник. – Вот, смотри, это Димулька. А это Коля, муж.
Димулька был маминой копией – тот же тяжёловатый подбородок, крупноватый нос и тёмные кудри. В его случае это сочетание образовало симпатичнейшую мордашку. Муж Коля не впечатлил – какой-то субтильный тип с бесцветными глазами.
– Димулька у тебя первый ребёнок? – Спросила я
– Да. Я ведь поздно замуж вышла. Думала, холостячкой буду жить. А тут с Колей как-то всё завязалось, забеременела. Поженились. В тридцать восемь родила Димку. – Татьяна рассказывала историю своей любви так бесстрастно, словно выйти замуж – всё равно, что кота завести.
– И как семейная жизнь после такого холостяцкого стажа? Не напрягает?
– Ну, напрягает в чём-то, нам ведь всем троим нужно друг к другу приспосабливаться. Но у нас договор о взаимном уважении наших свобод.
– Танька, вот за что я тебя уважаю, так это за твою рассудительность и обстоятельность! – Ирина разливала по бокалам остатки вина. – А я со своим развелась, надоел. Не муж, а мебель какая-то. Ничего ему не надо, ни заработка хорошего, ни квартиры новой. Суета, говорит! Живём вчетвером в двух смежных комнатах – и ладно. Только и знает – сидит медитирует.
– Толку, что ты развелась, – сказала Татьяна. – Так же и медитирует. Живёте-то всё равно вместе.
– Скоро разъедемся. Я квартиру беру по ипотеке, эту продам, ему комнату в коммуналке куплю. Будет ему у-вей, даосу недодеоанному! Ладно, девчонки. У меня – тост. Давайте выпьем за наше женское счастье!
Мы выпили.
– Ой, Виктор, идите к нам, – почти сразу закричала Ирина и замахала рукой. Я оглянулась. У колонны стоял Пенкин с тарелками и озирался, выбирая, куда присесть – свободных столиков поблизости не было. Наконец, он решился и подошёл к нам.
– Добрый вечер.
– Добрый. А мы за наше женское счастье пьём, допили уже всю бутылку. Закажите себе такого же вина, вкусное! – Ирину, похоже, слегка развезло.
– Мне пива, – сказал Пенкин появившемуся официанту и я, уже машинально, перевела
– One beer, please.
Да, похоже, за день лингвистический мучений я разворошила залежи своего английского. И, как оказалось, не зря меня учили в школе и институте – заговорила.
Официант принёс бутылку пива, Пенкин сидел бирюком и жевал своё мясо. За столом повисла пауза.
– Виктор, мы тут про женское счастье говорили, – нарушила её Ирина. – И установили критерии: здоровые дети, муж-добытчик и отсутствие домостроя. Что вы, как мужчина, на это скажете?
– Нормальные критерии, – согласился Пенкин, взглянул на меня и отвёл глаза. – Как говорится, мужчина добывает мамонта, женщина его готовит.
– Кого? – Не удержалась я. – Мужчину или мамонта?
– Обоих, – хмыкнула Татьяна. – Сначала мужика, чтобы смог на охоту сходить, потом мамонта, чтобы смог мужика накормить.
– Ой, ребята, вы здесь! Я сейчас к вам вернусь! – К нашему столику подошла Алёнка, бросила сумочку на свободный стул и исчезла.
– Она же в ресторан собиралась? – Удивилась я. – Не срослось, что ли?
Мы немного погадали, что не так с Алёнкиным свиданием, и тут она появилась с тарелкой, полной десертами.
– Алён, тебя этот твой Саид не покормил, что ли? – Спросила я. – Как в ресторан съездили?
– Какой «съездили»! Знаешь, где ресторан? Вон, за стенкой комнатки, они и ресторан. Хочешь тебе – мексиканский, хочешь – итальянский. Мы пошли, как дураки, в рыбный, я наелась какой-то дряни. А потом он мне – бонжур-оревуар, и свалил. Дела у него!
Она фыркнула и принялась за пирожные. Да, романтическое свидание не состоялось.
– Да ладно тебе, не расстраивайся, – прикоснулась к ней Ирина. – Здесь тоже хорошо можно развлечься. Я смотрела программу – сначала шоу-варьете, потом дансинг, потом дискотека.
– Ладно, – мрачно сказала Алёнка, – будет вам варьете. Вина закажем?
Обещанное шоу-варьете оказалось концертом, подготовленным силами местных аниматоров. Давали его в конференц-зале, пристроенном к основному зданию отеля. Идти туда надо было через улицу, уже совсем тёмную – на улице стемнело часов в шесть. Тьма была по южному абсолютной, и казалось, стоит только сойти с дорожки, отмеченной огоньками невысоких, с меня ростом, фонарей, стоит только потерять из вида вывеску конференц-зала – так и будешь бродить по громадной территории, натыкаясь на кусты и пальмы. Мы, держась плотной группкой из пяти человек – шеф так и остался с нами – с дорожки не сошли, благополучно добрались до места и почти не опоздали. Действо на небольшой сцене с ширмами-кулисами только начиналось. Зал был забит почти полностью, и нам пришлось рассыпаться, отыскивая себе места. Девчонки нашли три кресла ближе к сцене, а мне пришлось усаживаться рядом с шефом в задних рядах.
На сцене под звуки «самбы» метались три пары. Парни – в блестящих штанах и манишках на голое тело, девушки – в шлемах с перьями и купальниках, высоко открывавших бёдра и низко – спины. Пять человек танцевали слаженно, а шестой, вернее, шестая, самая тоненькая и невысокая девушка, выглядела напряжённой. Танцевала как-то «в полноги», то и дело поглядывая на остальных. Но танец понравился, зрители шумели и аплодировали.
– Тоже мне, шоу! Самодеятельность дворовая! – Фыркнул шеф.
Следующими на сцену вышли два парня, европеец и африканец. Они сели на стулья, развернули газеты и под музыку стали изображать, как они их читают, потом меняются газетами, потом – местами. Движения танцоров были нарочито прерывистыми, будто они – заводные манекены. А потом «манекены» отодвинули стулья и выдали такой брейк-данс, что публика взвыла от восторга и зашлась в овациях.
– Браво! – Я тоже зашлась. Парни так ловко, точно и виртуозно крутились на спинах и головах, так легко, играючи перебрасывали свои тела – залюбуешься!
– Да, эти чуть получше, – Пенкин смотрел на танцоров, брезгливо оттопырив губу. – Но не Мулен Руж.
– А вы бывали в Мулен Руже? – То же мне, эксперт.
– Бывал. Я много где бывал, и такое видел, что эта самодеятельность – так, ерунда. Для отеля пять звёзд ультра – просто позор.
– Да ладно вам, Виктор Алексеевич, стараются ведь ребята, – заступилась я.
– Оно и видно, как стараются. А настоящий профессионал танцует так, что зрители забывают, где они, и что с ними.
Теперь на сцену вышел парень, ряженый в жуткую тётку: зелёное платье с блёстками, черный парик, гротескный макияж. Парень под фонограмму разевал рот и тряс накладным бюстом. Клоунада отдавала пошлостью. Или это я прониклась настроением шефа? Вот ведь, испортил впечатление от концерта. Впрочем, следующим номером был лирический дуэт, ребята порхали по сцене, почти как в балете, и я опять загляделась.
– Правда, молодцы? – Сказала Ирина, когда мы после часового шоу возвращались обратно в холл отеля.
– Мне понравилось, – согласилась я. – А Виктору Алексеевичу – нет.
– Почему? По-моему, очень мило у них получилось, – удивилась Ирина.
– Девочки, поездите с моё по миру, и вас перестанут занимать такие вот концерты самодеятельности, – пожал плечами мой шеф.
– Ой, ой, какой среди нас турист бывалый затесался, – фыркнула Алёнка. – Вить, хорош выделываться, а?
– Ты хочешь сказать, я вру? – Подобрался шеф. – Я, в отличие от многих, пятьдесят раз за границей побывал, всю Европу объездил! И могу отличить качественный сервис от лажи местного замеса!
– Конечно, конечно, – сказала Татьяна. – Кто же спорит! Может быть, и нам когда-нибудь повезёт на настоящее шоу посмотреть. А пока мы и такому рады.
Выпендрёж Пенкина не то чтобы испортил мне настроение – слегка притемнил радость от концерта, который лично я воспринимала как продолжение праздника отпускной жизни. Море, солнце, песок, вкусное вино, хорошая еда, забавное зрелище. А Пенкин нас будто мордой ткнул: мол, ничего-то вы, бедные, слаще морковки не едали. Наверное, поэтому я в холле постаралась отстать от всех и затеряться. Быть рядом с ним мне больше не хотелось.
Затеряться удалось возле очереди за коктейлями. Бармен переместился из дневного бара к стене холла и колдовал с напитками, смешивая алкогольные и безалкогольные коктейли из соков, газировок, вермутов и джинов. Среди бутылок я даже русскую водку заметила. Пока стояла, ждала своей очереди, успела понять, что типовые алкогольные рецепты меня не устраивают – слишком много спиртного. И когда он с улыбкой взглянул на меня, я сделала заказ: на четверть бокала «Мартини», остальное – «Цитрон». По-английски в моём исполнении это звучало примерно так:
– A little of Martini, чуть-чуть, – и показала пальцами, сколько. – And many «Цитрон».
Бармен капнул мартини в бокал и уточнил
– Тю-тю?
– More, – замотала я головой, то есть, ещё.
– Тю-тю? – добавил он ещё немного.
– More, – я показала уровень пальцем и засмеялась.
Он долил, я кивнула, потом добавил лимонной газировки, воткнул трубочку, повесил на стенку бокала ломтик лимона и протянул мне. – Тю-тю.
– Чуть-чуть, – я уже смеялась. – No «тю-тю», «чуть-чуть», a little!
– Чью-чуть, – повторил бармен, запоминая. Я кивнула согласно и пошла искать, куда присесть. Смесь в бокале получилась самое то – вкусно и градусов мало.
Тем временем народ собирался к паркетному пятачку, на котором явно шли приготовления к танцам. Какой-то дядька устанавливал синтезатор и проверял микрофоны. Повозился ещё немного и выдал что-то зажигательное латиноамериканское. Ноги сами задрыгались в такт, но выходить скакать в одиночестве было неловко. Какая-то молодёжь принялась вытаскивать отдыхающих на паркет. Я узнала девушку, которая ошибалась в «самбе» на сцене. Потом узнала паренька, танцевавшего лирический балетный номер. Ага, понятно, аниматоры шевелят гостей. Ну и меня пошевелите, пожалуйста!
И меня словно услышали: подошёл невысокий парнишка и пригласил на танец. Повел аккуратно и начал осторожно, через такт, водить меня туда-сюда. То ли устал за день, то ли решил, что тётка, то есть я, слишком неповоротливая, чтобы дать нормальный драйв. Скорее всего, первое – рядом другой аниматор вовсю крутил раскрасневшуюся счастливую толстуху.
Музыка кончилась, мой партнёр вежливо вернул меня на место. Тут же певец запел другую песню, тоже что-то заводное. Пел он просто здорово. Мой аниматор пошёл вытаскивать из толпы – а кольцо зрителей, сидевших у паркета, было довольно плотным – следующую партнёршу. А я как же?
– Ларис, пошли танцевать, – ко мне пробралась Татьяна.
– Пошли! – Обрадовалась я. Всё не одной топтаться. – А Ира где?
– В номере спит, устала.
Мы выскочили на середину и принялись наяривать что-то вроде «чарльстона».
– Молодец мужик, хорошо поёт! – Татьяне певец тоже понравился. Возле нас выламывался парень, тот, что во время шоу рядился в вульгарную тётку. Он как-то так поводил бёдрами, складывал руки и смотрел из-под тяжёлых ресниц, что сразу давал понять: мальчик – гей.
Третьей песней был «Казачок» из «чингисханского» репертуара. Народ на танцполе замер – соображали, как под такое танцевать.
– Тань, может, покажем им плясовую?
– А ты умеешь?
– Умею, я в школе в танцевальную студию ходила! Мы там народные танцы учили, всякие «верёвочки» с «ковырялочками».
И тут та девочка, что ошибалась в «самбе», вдруг затанцевала «верёвочку», «ковырялочку» и кое-что ещё из украинских движений. Ну ничего себе! Украинские танцы в африканском отеле, где и по русски-то почти никто не говорит! Если уж эта француженка, или кто там она, танцует, то нам с Танюхой сам бог велел.
– Тань, давай за ней!
Мы пристроились рядом с аниматоршей и стали повторять движения.
– Your dance was very fine! – Похвалила она нас, когда музыка закончилась, и певец взял паузу на передышку.
– Thank you. Говорит, что мы с тобой хорошо танцевали, – начала я переводить Татьяне, как девчонка вдруг завопила
– Девчонки, вы русские!
И кинулась к нам обниматься.
– Господи, как же я соскучилась по русскому языку, всё английский да английский, по-русски никто не говорит. Меня Нина зовут.
– Я Таня, это – Лариса. – Представила нас Татьяна, отведя Нину к ближайшему свободному креслу. – Взять тебе что-нибудь попить?
– Ой, нет, нам нельзя. Мне и так как бы не попало, что я к вам на шею бросилась. Общаться с постояльцами запрещено.
– Да ладно, перетопчутся. Не каждый день земляков встречаешь.
– Да, в Тунисе мало русских. Я четвёртый месяц уже, как из дому уехала, вы – первые русские. Как же я вам рада, как будто из дому привет получила! А вы откуда?
– Из Москвы. А ты?
– А я с Украины, с Винницы.
– А как в аниматоры попала?
– А по контракту. Фирма есть одна, в Вене у них офис, по всему миру аниматоров приглашают. Главное, танцевать уметь и знать английский. А я хореограф по образованию, английский знала чуть-чуть, отправила анкету, взяли.
– А тяжело работать аниматором? – Спросила я, по привычке примеряя ситуацию на себя. Весело им, наверное, целый день на воздухе, танцуй себе с туристами, да аэробикой занимайся.
– Ну да, вообще-то. Мы с десяти утра начинаем, в обед перерыв на два часа, а закончим к часу ночи. Сейчас тут потанцуем и на дискотеку пойдём зажигать. И не присядешь – следят, чтобы мы гостей шевелили.
– А платят много?
– Четыреста евро, плюс еда. Живём в комнате по двое. Эта хорошая сеть отелей, здесь аниматоров более-менее сносно устраивают. И деньги не тратятся, всё домой мужу отправляю.
– Мужу? – Удивилась я.
– Ну да. Мы дом достраиваем. Начали, когда у него работа была хорошая, а потом их фирма закрылась, и он без работы теперь. А я тоже в декретном сидела, да и что мне там платили, как хореографу, полторы тысячи, если на русские рубли. Удачно мне эта работа подвернулась, как раз этот сезон отпашу, и нам на дом хватит. Второй год аниматором работаю, раз в полгода в отпуск приезжаю. Вернусь потом к сыночке. Соску-у-училась! А то он меня забыл уже. Приезхала в этот раз, сынок, говорю, я твоя мама. А он головой мотает и на телефон показывает: вот мама. Привык, что папа рядом и бабушка, а мама с ним только из телефона разговаривает!
К нам подошёл темноволосый парень и что-то сказал Нине по-английски. Я уловила, что про правила. Нина с просительными интонациями стала говорить что-то про друзей и пять минут. Парень кивнул и отошёл.
– Старший наш, я у него ещё пять минуток выпросила, сказала, что знакомых встретила из Москвы. Михай парень хороший.
– Странное имя для француза, – удивилась я.
– Нет, он болгарин. У нас нет французов. Болгар очень много, сербы есть, несколько поляков. Мирос, ну, вон тот, гей который, македонец. Ладно, девчонки, мне работать пора. Приходите на дискотеку, ладно? Может быть, ещё поболтаем!
И она упорхнула. Вытащив по ходу из кресла какого-то здоровяка, повела его танцевать.
– Бедные мы женщины, бедные. Детей бросаем, на жизнь зарабатываем, – вдруг пригорюнилась Татьяна. – Мой Димка с моей работой тоже нечасто меня дома видит. Как номер сдаём, в ночь-заполночь появляюсь. Ладно, пошли танцевать!
– Ой, Тань, что-то я устала уже. Я спать пойду.
Я поискала среди людей Алёнку, не нашла, взяла на ресепшн ключ и поднялась в номер. Усталость вдруг навалилась тяжёлой глыбой. Всё-таки день был очень насыщенным. И ещё Нина эта, аниматор, душу разбередила. Я ведь, если разобраться, в том же положении. Сама на заработках, ребёнок брошен на бабушку. Как они там без меня? Вернусь, сразу позвоню.
Я решила опять полежать в ванной, тем более что здесь ванная комната была просто роскошной: кафель, зеркала, смесители, похожие на космические приборы. Гель для душа, пена шампунь тоже входили в набор «всё включено», я взбила пену и вскоре уже блаженствовала в тёплой душистой воде.
Долго блаженствовать не пришлось. Минут через двадцать в дверь постучали. Блин, Алёнка нагулялась! Как же не вовремя! Пришлось вставать, наскоро промокаться полотенцем и обряжаться в пушистый халат с логотипом отеля на кармашке.
– Привет. Ещё не спишь? – На пороге стоял Пенкин.
– Виктор Алексеевич? – Я отступила, запахивая полы халата плотнее. Вот уж кого не ждала!
– Дай мне что-нибудь от головной боли! – Распорядился шеф, перешагивая через порог.
– А у меня нет ничего…
– А ты что, аптечку собрать не догадалась?
– Посидите, я у девчонок спрошу.
Я впустила шефа и как была, в халате на голое тело, пошла стучаться в номер к Татьяне с Ириной.
– Ира, Ир, открой!
– Ты чего стучишь? – Открыла мне заспанная Ирина.
– Есть что-нибудь от головы, а? Пенкин пришёл, таблеток требует, а я ничего и не взяла.
Она кивнула, предлагая войти, порылась в сумочке и достала парацетамол
– Сколько тебе?
– Дай парочку, про запас. Спасибо, ты меня спасла.
Пенкин в номере расположился с комфортом: уселся на диване, включил телевизор и поедал орешки из вазочки.
– Вот, Виктор Алексеевич, – протянула я ему таблетку. – Ой, а запить нечем!
– Ничего, я так. – Он взял таблетку и сунул её в карман рубашки. Потом сделал щедрый жест в сторону презентованной администрацией отеля бутылки с вином. – Вина со мной выпьешь?
– Знаете, что-то не хочется…
– Давай выпьем на брудершафт, – он меня не слушал. – И будем говорить друг другу «ты». У нас разница в возрасте восемь лет всего, меня можно называть просто по имени.
– Виктор Алексеевич, я не смогу. Вы ведь начальник.
– Да прекращай ты эту свою субординацию! Мы ведь не в редакции.
Он, уже не спрашивая, разливал вино по бокалам. Я стояла у столика в полной растерянности. Вот попала, так попала! Стою в махровом халате на голое тело, полы придерживаю, и мой шеф, кажется, всерьёз вознамерился сделать наши отношения более тесными. Идти в спальню за одеждой? Точно ведь решит, что приглашаю в постель!
– Садись. Бери бокал, – скомандовал шеф и похлопал пухлой ладонью по дивану, мол, присаживайся рядышком. Ситуация превращалась в тупиковую. Кажется, мой шеф пошёл на таран.


Глава 8
Я быстро соображала, что мне делать. Рвануть в ванную, закрыться и ждать, пока в номере не появиться Алёнка? Сбежать из номера и отсидеться, пока Пенкин не уберётся к себе? Лучше первый вариант! Скажу, что мне плохо.
– Ой, – начала я представление, – что-то меня тошнит.
– Выпей, поможет, – шеф встал с дивана и подошёл ко мне, протягивая бокал.
– Ой, нет, не могу, – я отступила к ванной и замотала головой, морщась и потирая горло. – Кажется, меня сейчас вырвет… Извините, Виктор Алексеевич!
И я быстро метнулась к ванной, закрыла дверь и пустила воду во всю мощь.
– Лариса, что с тобой? – Шеф постучался в дверь примерно через минуту.
Вот пристал! Тошнит меня, не понимаешь, что ли? Что мне, для убедительности звуки поиздавать блевательные? Я покашляла и крикнула.
– Ой, Виктор Алексеевич, не знаю! Наверное, на солнце перегрелась! Или за ужином съела что-нибудь.
– Может, врача тебе вызвать? – Топтался он под дверью. Да не нужен мне врач! Заботливый какой выискался. Ты просто отстань, и всё.
– Нет, Виктор Алексеевич, не надо. Так пройдёт.
– А, тогда ладно.
Он отошёл от двери, я попускала воду ещё минут пять, иногда кашляя для убедительности.
Потом осторожно выглянула из ванной, слегка приоткрыв дверь. Телевизор работал, но диван был пуст. Уф, пронесло. Ушёл начальник. Дошло, наконец, что романтический вечер по техническим причинам отменяется. Можно было, конечно, послать его прямым текстом, но так не хочется проблем по приезду! Конечно, работу менять придётся, но одно дело, если ты перебираешь вакансии, сидя в офисе с телефоном и Интернетом, и другое – кукуя в квартире, которая не известно ещё на каких условиях у меня останется. Хозяин-то – приятель Пенкина!
Бокалы с вином так и стояли на столике. Я села на диван, взяла один, пригубила. А ведь приятное вино!
– Тебе уже лучше?
Я вздрогнула, и вино расплескалось, расплываясь пятном малинового цвета на белой махрушке халата. Шеф стоял в проёме двери на лоджию. Никуда он не уходил, оказывается! На терраску выходил, воздухом подышать!
– Виктор Алексеевич, вы что! Так ведь умереть можно от неожиданности!
Я вскочила, но было поздно. Шеф уже шустриком прошагал несколько шагов от балкона к дивану, отрезав мне все пути к бегству. С одной стороны – стена, со второй – Пенкин, впереди – стол. Матерь пресвятая Богородица, отведи от греха! Придётся ведь теперь шефа по голове бить и лицо ему царапать. Если уж человек ждал, пока проблююсь, чтобы продолжить, объяснять ему что-либо бесполезно!
И тут в дверь номера постучали.
– Виктор Алексеевич, пустите, я открою. Это Алёна пришла.
– Пусть пока погуляет, – отмахнулся тот.
– Виктор Алексеевич, так нельзя.
– Выпьем на брудершафт, потом открою!
– Лариса, вы здесь? – Крикнули из-за двери. Голос был мужским.
– Да, я здесь, одну минуточку, – отозвалась я. – Виктор Алексеевич, это ко мне. Пустите, я открою.
Стук в дверь будто вывел меня из ступора. Я оттолкнула стол, он послушно отодвинулся, скрипнув колёсиками, прошла мимо шефа и поспешила к двери. Не знаю, кто там ждёт, но он очень во время!
За дверью стоял Слава и придерживал за талию Алёнку. Та, в свою очередь, висела у него на плечах, для подстраховки. На своих каблучищах она стояла не очень твёрдо.
– Лариска, привет! – Отсалютовала мне Алёнка. Её ноги подогнулись в коленках, и Слава тут же усилил хватку.
– Заходите, – и я отошла, впуская их в номер.
– О, Витька, салют! – Теперь Алёнка увидела Пенкина. – Пардон, ребята, кажется, мы вам помешали. Славик, пошли ещё погуляем, а?
– Алёна, вы ничему не помешали! – Я испугалась, что Слава и вправду утащит её «погулять». – Слава, не уводите её!
– Да куда уж уводить, еле довёл, – Слава посадил Алёнку на диван. – Вот, примите в целости и сохранности. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – кивнула я Славе и повернулась к Пенкину. – Виктор Алексеевич, спокойной ночи.
– До завтра, – буркнул тот и вышел из номера, явно недовольный. Алёнка сидела, положив голову на руки.
– Алён, ты по какому случаю так назюзюкалась? – Спросила я.
– Да фиг его знает! Настроение было паршивое и человек один померещился… А, ладно, всё это фигня. Спать хочу!
Она запрокинула голову на спинку дивана, посмотрела в потолок и вдруг, завизжав, вскочила, сшибая столик. Столик устоял, но бокалы и бутылка с вином опрокинулось, а орешки выпрыгнули из вазочки и весело присыпали растекающуюся на сером ковролине лужу.
– Алён, ты что? Ошалела, или это уже белая горячка началась? – Я смотрела на пол, жалея и вино и орехи. Блин, так и не попробовала толком ни того, ни другого! И чем теперь лужу вытирать? Полотенцем, что ли? Их вон, в ванной, шесть штук висит, по три на каждого.
– Убери её, я боюсь! – Алёнка не удержалась на каблуках, шлёпнулась на задницу, чудом не попав в лужу, и теперь сидела на полу и показывала на потолок пальцем с ярким маникюром. Я посмотрела. С потолка на нас смотрела ящерица сантиметров десять длиной и дрожала горлом.
– Ну, ящерица,– пожала плечами я. – А ты так отпрыгнула, будто это дракон какой-нибудь!
– А ты бы не отпрыгнула, если бы у себя над головой увидела такую мерзость? Убери её, а?
– Ладно, я её сейчас полотенцем сгоню.
Я пошла в ванную, взяла самое большое полотенце, вернулась. Ящерицы на потолке уже не было. Алёнка стояла на четвереньках и пыталась встать, оттопырив обтянутую серебристым люрексом задницу.
– Алён, подожди, я помогу. – Я помогла, и вскоре она уже стояла вертикально, покачиваясь на своих каблучищах. Надо было её разуть! Ладно, до спальни несколько шагов, дотопаем. – Пошли в спальню, я помогу тебе раздеться.
– Не вздумай ко мне приставать, я с девочками ни-ни, – помотала она у меня перед лицом пальцем. Потом поправила бретельку платья на плече и опять чуть не потеряла равновесие.
– Хорошо, не буду, – согласилась я. – Ну, давай, шагай аккуратненько. Вот молодец!
Я довела её до кровати, посадила, помогла расстегнуть ремешки на босоножках и снять её блестящий наряд. Как ни странно, из всех этих перипетий (или перепИтий?) оно вышло целым: ни дырок, ни затяжек, ни пятен от вина. Её умыть бы ещё, вон, сколько косметики на лице, и крем тональный, и помада размазалась. Ладно, утром умоется, не проблема.
Я укрыла Алёнку краем одеяла – и здесь оно было огромным, как и в прошлом отеле, метра три шириной. Она уснула почти сразу, как легла, и теперь дышала, открыв рот и наполняя комнату запахом перегара. Нюхать его всю ночь мне не хотелось, и я решила поспать в гостиной на диванчике. Переоделась в пижаму, взяла вторую подушку, покрывало и перебралась на диванчик. Здесь тоже пахло вином. Блин, лужа, я и забыла! Жалко полотенце пачкать. Может быть, туалетной бумагой собрать?
Примерно через полчаса, изведя весь основной и половину запасного рулона туалетной бумаги, я более-менее справилась с лужей, собрала орехи, чтобы не хрупали под ногами, выключила свет и смогла растянуться на диванчике. События дня – загорание топ-лесс, поездка на тук-туке, королевкий кус-кус, кулончик-бабочка (я нащупала её на груди), воронье дерьмо в ладонях, танцы, аниматор Нина, явление сексуально озабоченного шефа и хмельной соседки по номеру – замелькали перед глазами калейдоскопом. Вот это день! В моей прежней жизни за неделю столько событий не случалось, сколько сегодня произошло.
 Разбудила меня Алёнка. Прошлёпала босыми ногами в ванную и долго лила воду, видимо, принимая душ. Я послушала несколько минут, как она плещется, потом встала и вышла на балкон. Вид с нашей террасы открывался великолепный. Территория при отеле просматривалась почти вся. Бассейны с высоты восьмого этажа выглядели голубыми загогулинами, пустые по случаю раннего утра лежаки возле них – мелкими прямоугольничками. Светлые извилистые дорожки огибали бассейны, полянки в розовых цветах и низкорослых пальмах, площадки, где вчера играли дети и веселили публику аниматоры, и, сливаясь в одну, выводили на пляж, утыканный круглыми зонтиками и белой полоской оторачивающий морской аквамарин. Это нужно сфотографировать! И я отправилась за фотоаппаратом.
– Блин, как ты меня напугала! – Алёнка уже вышла из ванной и увидев, как я выхожу с лоджии, схватилась за сердце. Я, кажется, повторила вчерашний трюк Пенкина с внезапным появлением!
– Смотрю, тебя в кровати нет, – продолжала она. – Думала, я одна в номере ночевала. Нельзя же так выскакивать навстречу женщине, которая с похмелья!
– Прости, я не специально, – наскоро извинилась я, роясь в сумке и вытаскивая фотоаппарат. – Хочу вид с балкона сфотографировать. Такая красота!
Я вышла фотографировать, Алёнка, как была, в махровом халате пошла следом. Встала рядом у бортика и согласилась
– Да, классный вид. Слушай, а ты где спала-то? На диване, что ли?
– Да, на диване.
– А. А я подумала, что ты к Витьку убежала ночевать.
– С какой это радости?
– Ну, он же тебя вчера вроде того, уболтал. Я ведь помню, вы вчера тут сидели, когда Славик меня привёл.
– Очень вовремя привёл, кстати. Ещё пару минут, и мне пришлось бы обороняться от Пенкина. Он вчера меня так подловил! Представляешь, из ванной вытащил. Я думала, это ты пришла, наскоро халат накинула, почти голышом открывать вышла. А он в номер вломился, давай агитировать с ним на брудершафт пить. Мрак, короче, полный.
– Ну и выпила бы. Чего тут такого, не понимаю. – Алёнка отошла от бортика, села в одно из стоявших на террасе кресел, нашарила в халате сигареты и закурила. – Слушай, а чего у нас пол такой сырой возле стола? Прошла босиком – противно! И винищем пованивает.
– А ты не помнишь, что ли?
– Не-а. Ты что, от Пенкина бутылкой с вином отмахивалась?
– Это ты отмахивалась.
– От Пенкина?!
– От ящерицы на потолке. Подскочила, стол толкнула, орехи и вино опрокинула.
– Вот зараза! Блин, я вчера что-то напилась как-то быстро. Бармен, гад, такие коктейли крепкие смешивает. И вку-у-усные! И ещё воспоминания всякие нахлынули… – Алёнка сделала паузу, то ли не желая продолжать, то ли ожидая моего вопроса.
– С чего нахлынули-то? – Спросила я.
– Да мужик один в толпе померещился. Муж мой бывший. Со спины увидела – ну точно он, чуть догонять не бросилась. Хотя с чего ему тут быть. Он по таким дырам не ездит, ему Дубай или Майорку подавай.
– А вы развелись?
– А мы и не расписывались. Так жили.
– Я тоже со своим так жила. С годик прожила, а потом он мне замену нашел, посвежее и помоложе. И мою часть бизнеса на неё переписал, – с чего-то вспомнила я про Гришку. Интересно, если бы он мне померещился в толпе, кинулась бы его догонять? Вряд ли. Скорее обошла бы, гада, десятой стороной. Хотя с чего бы его в Тунис занесло?
– Тебе легче, – вдруг сделала вывод Алёнка.
– Почему это? – Уставилась я на неё.
– В твоём случае всё понятно: другую нашел, получше и помоложе. А моему гаду что не так было – до сих пор понять не могу. Ну, вот посмотри на меня, что во мне не так? – Она встала с кресла и прошлась туда-сюда по террасе. – Фигура в порядке, ноги ровные, не уродина. Слежу за собой, одеваюсь по моде, хоть сейчас на обложку журнала. Скажешь, нет?
– Не скажу. Ты действительно очень эффектная женщина.
– Вот. А он мне через год жизни: выметайся. Я, говорит, так больше не могу, я устал от перепадов твоего настроения, от твоей неуёмной сексуальности, мы разные люди. И ведь уже второй год пошёл, а он так и живёт один! То есть, он меня просто так выгнал, а не из-за другой бабы. Представляешь?
– Вообще-то, да. Может быть, ему одному проще жить. И легче.
– Ему-то, может быть, и легче, а мне что прикажешь делать, когда я с ним жить привыкла? Знаешь, где у него дом? На Рублёвке!
– Да ты что, – засмеялась я. Сказать ей, что я тоже на Рублёвке живу?
– Нет, правда, я не вру. Мы с ним вот так же на море познакомились, на Кипре. Я специально в отель поехала, где мужики с деньгами останавливаются. Там его и подцепила. Ну, знаешь, как я умею: бикини днём, декольте вечером, на пляже переглядывались, в баре вечером выпили, трахнулись, в Москву вместе вернулись. Он когда меня к себе привёз – вот, думаю, случилось. Особняк в три этажа, восемь комнат, холл с камином, двор с площадкой для барбекю!
– С чем двор? – Не поняла я.
– С площадкой для барбекю. Ну, где шашлыки жарить. Мужик при деньгах, молодой, не жадный. Знаешь, чем занимается? Фестивали всякие организовывает. Ты не представляешь, как я старалась! Всё делала, чтобы ему свою любовь доказать. Каждый раз с ним в постель в новом нижнем белье ложилась. И не в каком-нибудь белорусском тряпье – Франция, Австрия, Италия, комплекты не дешевле пятисот долларов! В салоны красоты ходила самые приличные, где только за окраску волос по десять тысяч рублей берут. Эпиляция, фитнес, маникюр, дизайнер по одежде. Мы с ним когда в люди выходили, на всякие его фестивали и презентации, я там не хуже звезды какой выглядела. Другой мужик жил бы и радовался, что такую красотку отхватил. А этот – сексуальность у меня неуёмная.
– Ты его что, затрахала, что ли?
– Больно надо! Показать хотела, как я его хочу. А он – неуёмная.
– Обидно было, да?
– Больше непонятно. Я ведь всё правильно делала: за собой следила, сексуальность демонстрировала, хозяйством даже занималась. Да, правда. Блины ему два раза сделала и борщ сварила. Цветы в клумбе развела. Я уже привыкла за год жить с ним, в доме этом жить привыкла. Не работать привыкла, со сцены-то я сразу ушла. И тут – бамс, выметайся, надоела. И что ему не хватало?
– А ты блины два раза и борщ ему за весь год один раз сделала? Может, чаще надо было готовить? – Предположила я. – Говорят же, что путь к сердцу мужчины…
– Да занят был тот путь. У него домработница была, Анна Георгиевна. Она и готовила, и убирала. Я ещё месяца три не верила, думала, он передумает, обратно позовёт. Фиг, даже звонить запретил, сменил номера на мобильнике.
– И даже не встречались не разу?
– А где? Я сразу из его тусовки выпала. У меня таких денег нет, чтобы по тем же кабакам ходить и на те же курорты ездить. Я на таких бобах осталась! Чтобы на сцену вернуться – возраст уже не тот, тридцать два года, старая для продюсеров, им девочки молоденькие нужны.
– А ты кто по специальности? – Я никак не могла взять в толк, при чём тут сцена.
– Певица я, разве не говорила? И когда он меня выгнал, он меня как из жизни выкинул! Хорошо, работу нашла в этом агентстве – подружка пристроила. Ладно, закрыли тему. Пошли уже завтракать и загорать.
Завтрак прошёл без особых приключений. Меня немного пугала встреча с Пенкиным, не понятно было, как теперь смотреть ему в глаза. Но пока я завтракала, он в зале не появился. На пляже его тоже не было. И только во время обеда он прошёл мимо нашего столика – мы с девчонками опять сидели вместе, вчетвером, – и неопределённо кивнул на Алёнкино «Витя, привет!». А после обеда нас повезли в талассо-центр.
Талссо-центр стоял у моря и был похож на дворец какого-нибудь падишаха. Белокаменные стены, серые и голубые изразцы, висячие сады и стеклянные двери. Роскошь такая, что дух захватывает. Хозяин заведения лично встретил представителей российских СМИ, то есть нас, подождал, пока мы переоделись в выданные тапочки и халаты, рассказал, что «талассо» – это оздоровление с помощью морской воды, выдал талончики и повел на экскурсию по мраморным залам. Переводил Абдель. Для начала мы поднялись по мраморной лестнице – лифтов не было, видимо подъём входил в оздоровительную систему. Затем вышли на террасу с бассейном и водопадом, который занавесом ограждал бассейн от стеклянной стены здания.
– Это бассейн с холодной морской водой, – переводил Абдель, и термометр на стене подтверждал: 12 градусов. – А внутри находиться бассейн с подогретой водой. Там вы сможете побыть, ожидая времени ваших процедур. Время написано на ваших карточках. Процедуры проходят на третьем этаже.
Я стала рассматривать английские слова на своём талончике. Так, это массаж, будет аж через сорок минут. А это ещё что-то, через час.
– Абдель, а это что за процедура? – Показала я ему карточку.
– Релакс, пар со специальными травами, – перевёл он ответ хозяина.
Возле входа в крытый зал с бассейном хозяин с нами распрощался, и мы пошли занимать места. Зал был огромным, в центре чаша бассейна, по окружности – лежаки, большей частью заняты. И мы, разбредясь в поисках свободных мест, как-то потеряли друг друга из вида. Я озиралась, пытаясь найти, куда приткнуться. Людей вокруг было немного, но места, судя по расстеленным на шезлонгах полотенцам, были заняты. Ага, кажется, вот этот, рядом со старушкой в купальной шапочке, свободен. Сейчас отодвину его чуть в сторону, чтобы рядом с незнакомой тёткой не лежать…
Только я ухватилась за лежак, как тётка открыла глаза и заговорила по-французски. Я кивнула на всякий случай и продолжала начатое. Тётка крикнула что-то в сторону бассейна, и когда я уже прикидывала, как расстелить полотенце и куда пристроить халат и тапочки, ко мне вдруг подошёл высокий худощавый старик и начал что-то гневно выговаривать по-французски, показывая на лежак. Его, что ли? А почему тогда без полотенца?
– Sorry, – извинилась я, дед задвигал лежак обратно, а я побрела дальше выискивать себе местечко. Прошла почти половину круга – везде занято, везде расстелены полотенца.
– Здесь свободно, – сказали слева от меня, и я оглянулась. Пенкин. Лежит на боку, подперев рукой голову, как какая-нибудь Даная и кивает на лежак по соседству. Кажется, единственный свободный лежак на всей территории. Ладно, фиг с ним, приземляюсь. Я расстелила полотенце, скинула халат и спрыгнула в воду. Та была приятно тёплой и доставала мне до подбородка. Я поплыла, мысленно хихикая от запечатлевшейся перед нырком картины: полуголый Пенкин на лежаке. Понятно было, что мой шеф не Апполон, но одно дело понимать, другое – видеть. Трусы какие-то пёстрые до колен, сам – на боку, круглое брюшко – рядом, на плечах и животе уже седеющая поросль. Да, теперь мне ещё меньше хочется оказаться с ним в одной постели. Не дай Бог!
Рядом забурлила вода. Там и сям по окружности бассейна торчали изогнутые книзу трубы, из которых время от времени били струи, тугие, словно из пожарных брандспойтов. Я присмотрелась. Под струи забирались люди подставляли спины и плечи, видимо, устраивая себе таким образом гидромассаж. Я тоже подставила, приподнявшись на самые цыпочки, и тут же чуть не захлебнулась. Напор был такой, что стоять под ним на цыпочках не получалось – сбивало с ног. А если не на цыпочках – заливало лицо. Глаза тут же защипало от солёной воды и я, почти не видя, полезла из бассейна, чтобы добраться до полотенца и вытереть это безобразие. Пенкин уже лежал на животе и дремал, свесив руку на пол. Спина у него тоже была волосатой.
– Сколько времени? – Он повернул ко мне голову, не открывая глаз. Я нашла взглядом часы на стене.
– Два тридцать.
– Посмотри в моём талоне, когда у меня процедуры.
Его талон лежал поверх тапок. Я посмотрела.
– Массаж через десять минут, релакс через тридцать.
– Тогда пошли.
Он встал, накинул халат, я тоже поспешно оделась и мы поднялись на следующий этаж.
На этом этаже выдавали травяные чаи. Я попробовала один – вкус ромашки. Во втором стаканчике, судя по запаху, заварили шалфей.
– Виктор Алексеевич, хотите? – этот стаканчик я протянула шефу. Он взял и уселся на диванчике.
– Ой, девушка, вы по-русски разговариваете, – ко мне подошла тётка с совершенно растерянным лицом. – Вы не могли бы мне помочь? Я купила массаж, а что дальше делать не знаю. Куда идти, у кого спрашивать? По-русски никто не говорит, а я по-иностранному не умею.
– Сейчас попробуем. Вот, у вас написано, что комната номер одиннадцать, сеанс через десять минут. И где эта комната? Mister, where is the room number eleven?
– At the next floor, – махнул рукой наверх «мистер», администратор в униформе.
– Ваша комната этажом выше. Покажете там свой талончик, они поймут.
– Ой, спасибо, девушка, а то хожу, как в лесу, ничего не знаю! Двадцать пять евро за массаж заплатила, и ни у кого ничего не могу спросить! – Обрадовалась тётка и поспешила вверх по лестнице. Навстречу ей спускались Татьяна с Ириной. Обе какие-то взъерошенные с совершенно ошалевшими лицами.
– Вы откуда такие красивые? – Встретила я их.
– С массажа, – пробормотала Татьяна. – Слушай, что он вытворял! Я кончила.
– То есть? – Вытаращилась я. Это что, бордель под вывеской талассотерапии, что ли? В голове замелькал калейдоскоп воспоминаний о легкости французских нравов, а Тунис столько лет был французской колонией, наверное, под них приспособился…
– Мне раньше никогда массаж ТАК не делали.
– Он не спину массирует, а всю тебя спереди, всю-всю, даже лицо, – стала объяснять Ирина, быстрее, чем подруга, вернувшаяся из переживаний. – И это так необычно. И волнующе. И в самом деле, ощущаешь себя как после секса, лёгкость такая во всём теле!
Однако! Я уже заинтригована. Ой, Пенкину пора на массаж, судя по всему, его двенадцатая комната тоже наверху.
Я довела шефа до двенадцатой комнаты и отправилась искать девятую, указанную в моём талоне. Нашла, и вскоре уже лежала на массажном столе в одних трусиках и на спине. Массажист, молодой местный парень, что-то спросил по-французски, я пожала плечами, мол, не понимаю. Он вылил в ладони масло из бутылочки и начал с ног. Стопы, пальцы, тщательно проминает и растирает. Теперь пятки мнёт и покручивает. Теперь лодыжки, колени… Я лежала с закрытыми глазами и отслеживала работу чужих мужских рук. Как ни странно, ничуть не волнующих. Но и не неприятных. Мягкие растирания и поглаживания словно вели границу между той частью тела, что уже расслабилась и той, что подобралась в предвкушении. Массажист добрался до верха бёдер, перешёл на живот, огладил круговыми движениями грудь, потом плечи, руки, лицо.
Я всё ещё чувствовала, как он обжимает мне лицо мягкими ладонями, когда услышала
– Финиш.
Я открыла глаза. Оказывается, массажист уже стоял в стороне. Всё, сеанс закончен. Я слезла со стола и пошатнулась.
– Thank you! – Да уж, релакс полный, аж голова кружиться.
Я спустилась на этаж ниже. Пенкин опять сидел на диванчике. Лицо недовольное. Рядом Алёнка, попивает травяной чаёк. Увидела меня:
– Ну что, ты тоже кончила?
– Нет. Но расслабилась. – Ага, видно с Татьяной и Ириной уже поговорила
– А я – ни то, ни сё. Квёлый какой-то массажист попался. Вите, вон, тоже не понравилось. Его девчонка какая-то массировала. Говорит, еле касалась. Ладно, ребята, пошли на вторую процедуру.
Вторая процедура оказалась такой. Народ, человек пятнадцать, раздетый до трусов, мужчины и женщины вперемешку, обмазали какой-то глиной, отвели в комнатку с круглыми стенами и усадили в креслица дышать паром. Пар испускала конструкция в центре комнаты, он пах мятой и чем-то ещё. Минут через пятнадцать, когда глина на коже почти засохла, а воздух в комнате почти закончился, нас выпустили отмываться.
Я смывала глину с собственного бюста, изредка поглядывая на Алёнку, мывшуюся напротив и немножко завидуя её формам, когда вдруг заметила что Пенкин, ворочающийся в соседней с Алёнкой кабинке, такие же косые взгляды кидает в мою сторону. Ох, мама дорогая, что-то мне подсказывает, что сегодня вечером мне в номере одной оставаться ну никак нельзя!

Глава 9
– И бредут они по этим каналам с водой, как будто зеки на прогулке, осталось только руки за спиной сложить. Что, думаю, такое с людьми делают? Оказывается, неврозы лечат. Я узнавал – пятьдесят евро процедура стоит. Не плохо так: за тысячу шестьсот рублей двадцать минут побродить по подогретой воде, – размахивал руками Пенкин, который теперь не выглядел надутым подростком и довольно оживлённо комментировал экзотические водные процедуры. Лично я таким своего шефа видела впервые.
Разговоров по поводу талассотерапии нам хватило на весь ужин. За столиком мы собрались вшестером: Пенкин, Татьяна с Ириной, Алёнка и я.
Мы опять заказали вино, нам принесли всё то же розовое, приятное на вкус, и теперь Пенкин разливал его по бокалам на правах единственного за столиком мужчины. К слову сказать, они со Славой, будто сговорившись, прибились по одному к женским компаниям, на которые разбился наш журналистский десант. Девушки из приложений к АИФ и девчушки из «Зверя» сидели в другом конце зала. Слава сидел с ними и, судя по жестикуляции, чувствовал себя преотлично.
– Предлагаю выпить за дам! – Возвестил мой шеф.
– Это в смысле «за женщин», или за «дам, не дам, дам, но не вам»? – Уточнила Алёнка, быстро глянув на меня шкодливым глазом.
– Во всех смыслах! – Решительно сказал шеф и залпом осушил бокал. Потом так же решительно поставил его на стол, не замечая, что капли вина повисли у него на усах.
– Виктор Алексеевич, у вас вино на усах, – сказала я.
– Слушайте, Лариска, Витя, может быть, вы уже перестанете играть в начальника и секретаршу? – Алёнка тоже допила своё вино и явно что-то замыслила. – Ларис, хватит уже твоих «Алексеевичей», а то я будто не на отдыхе, а в конторе какой сижу.
– Правильно, Алёна, – кивнул шеф. – Я Ларисе вчера предлагал выпить на брудершафт и перейти на «ты», а она не соглашается.
И не соглашусь я с ним целоваться! Алёнка, ты что, озверела? Или сговорилась с Пенкиным?
– Ой, ребята, точно! – Обрадовалась Ирина. – Лариса, соглашайся! Витя, наливай!
Они что, все сговорились?
– Так, девушки, стоп. Ира, ты с Виктором Алексеевичем уже пила на брудершафт? А ты, Алёна? Тань, и ты не пила? Однако вы все с ним уже на «ты». Пусть он сначала с вами «брудершафт» делает! Только после вас с ним целоваться буду.
Моя тирада вызвала некоторую заминку за столом. Пенкин застыл с бутылкой в руке, девчонки запереглядывались. Что, не хотите с шефом моим целоваться? То-то же, а то выдумали меня принуждать.
– А давай, – решилась вдруг Алёнка и придвинула свой бокал. – Витя, наливай.
Пенкин плеснул вина, они сложили руки кренделем и выпили, сцепившись локтями. Потом Пенкин потянулся усами к Алёнкиной щёчке, но она схватила моего шефа за затылок и смачно поцеловала его в губы. Потом с хохотом откинулась и сказала
– Лариска, теперь ты!
– Горько, горько, – заорали откуда-то справа, я вздрогнула и оглянулась. Там человек пятнадцать отдыхающих сдвинули столы и устроили нечто вроде банкета. Понятно, наши в городе. Наверное, группа русских товарищей организовано приехала на отдых и празднует чью-то свадьбу. Какая-то парочка под их «горько» уже целовалась. Компания досчитала до семнадцати.
– Ой, вот здорово, свадьба! – Обрадовалась Ирина. На молодожёнов смотрели не только мы – все, кто был в столовой, глазели на «русские гулянья». – Говорят, это хорошая примета.
Не знаю, какая это примета, но в моём случае – точно хорошая. Ира с Татьяной тут же позабыли про дурацкий «брудершафт» и начали вспоминать свои свадьбы. Алёнка помрачнела и молча тянула вино, наверное, вспоминала свой неудачный опыт супружества. А Пенкин сидел с ошалевшим лицом, видимо, всё не мог очухаться после Алёнкиного поцелуя взасос.
Свадьба тем временем «пела и плясала». Причём в почти буквальном смысле: уверенные женские голоса затянули песню про мороз, к ним подстроились робкие мужские. На какую-то минуту мне показалось, что я не в Африке, а в каком-нибудь санатории под Челябинском. Иностранцы на наш «мороз» реагировали по-разному. Кто-то смеялся. Кто-то морщился. Одна молодая пара – он высокий, худой, в очках, она очень полная, в шёлковом нарядном платье, старательно облепляющем каждую складочку мощной спины – даже подошли поближе к гуляющим, чтобы всё рассмотреть в подробностях. Вторая пара, пожилая, сидевшая по соседству с банкетом, собрала свои тарелки и отправилась искать место за столиками на уличной террасе. Видимо, шумные русские им помешали. Из-за стены, отгораживающей зал от стоек с едой, показался дядька, тащивший в обеих руках огромное блюдо с тортом. Я его, то есть, торт, узнала. Видела двадцать минут назад на стойке с десертами: бисквит, клубника, киви, желе, взбитый белок. Даже думала попозже взять кусочек. Теперь уже не возьму: дядька водрузил добычу на середину банкетного стола, типа, вот вам свадебный торт. Ладно, пойду за фруктами, пока свадьба до них не добралась.
– Лариса, ты куда? – Остановил меня шеф.
– Пойду, фруктов возьму.
– Возвращайся скорее, у нас сегодня на вечер большие планы! – Это уже Алёнка.
Я набрала в тарелку клубники, добавила несколько ломтиков дыни. Попросила шарик лимонного мороженного. И решила не возвращаться к столу. Похоже, шеф очухался после «брудершафта». Не знаю, о чём они договорились с Алёнкой, какие такие у них планы на вечер, но лучше мне в этом не участвовать. Я вышла на террасу, нашла свободный угловой столик и села спиной к стене.
Темнота на улице сгущалась стремительно. Если поначалу ещё можно было разглядеть пальмы, дорожки и кусты, то когда я доедала последнюю клубничину, всё, что выходило за границу освещённой террасы, спряталось в бархатной темноте, расшитой бусинами невысоких фонарей. Я смотрела в ночь и соображала, чем занять вечер. Программа ожидалась та же, что и вчера: шоу, танцы, дискотека. Это из запланированного. А из незапланированного, судя по вчерашним приключениям и сегодняшним намёкам, можно было ждать новых атак Пенкина и новых фокусов Алёнки.
С моря потянуло свежестью, и я озябла. Ключ у меня с собой, надо подняться в номер, накинуть что-нибудь на плечи. Я мышкой, стараясь не столкнуться ни с Пенкиным, ни с Алёнкой, проскользнула в номер, накинула светлый палантин, кинула ключ на ресепшн и отправилась гулять по ночной территории. И будто бы попала в иной мир.
Ночью всё было настолько по-другому! Во-первых, звуки. Если днём играла музыка и в паузах чирикали птички, то сейчас трещали сверчки. Интересно, как они выглядят? Такие же как у нас, или особой, африканской породы? Во-вторых запахи. Они стали гораздо заметнее: в воздухе пахло морем и какими-то цветами. В-третьих, пространство. Оно изменилось. Два дня я здесь гуляла днём; вчера до моря, сегодня с утра во все уголки заглянула. Направо ходила – на детскую площадку забрела, устроенную у правого крыла отеля, сувенирную лавку обнаружила с фигурками, платками, барабанами и поясами для танца живота. Я даже оставила там десять долларов за тот самый палантин, в который сейчас завернулась. Налево ходила – теннисный корт отыскала и зал с тренажерами, бассейном, двумя джакузи и витаминным баром, где подавали свежевыжатый сок. В общем, днём я замечательно сориентировалась на местности. Однако сейчас, в ночи, вся моя ориентировка ничего не стоила. После нескольких поворотов по дорожкам я окончательно заблудилась, перепутав все стороны, и если бы не громада отеля, горевшая освещёнными окнами, наверное, запаниковала бы. А так сообразила: отель – сзади, море– впереди. Туда и пойду.
Невысокие, с меня ростом, фонари, освещавшие дорожку, кончились метров за сто до пляжа, и дальше я шла в абсолютной темноте, ориентируясь на звуки моря. Вскоре ноги начали вязнуть в песке, я разулась. Песок был приятно тёплым. Глаза привыкли к темноте, и я стала различать детали. Колышущаяся темнота впереди – вода. Более светлая, совсем на чуть-чуть, полоска – песок. Над тем и другим – черный купол неба в нереально больших кляксах южных звёзд. Я разглядела чуть слева от себя сгрудившиеся тени и поняла, что это: собранные в кучу лежаки. Очень кстати! Я на ощупь нашарила один, утащила в сторонку, села лицом к морю и стала смотреть на звёзды.
Такое нереальное небо я видела впервые в жизни. Нет, я и раньше, случалось, особенно в молодости, смотрела в ночное небо. И у нас в Челябинске звёзды порой были очень даже хорошо видны. Но если сравнивать челябинское небо с тем, которое высилось надо мною сейчас, то челябинские звёзды были горохом, а эти, тунисские – вишнями, сливами, грецкими орехами. Их было так много и они были такими крупными, что в один слой не помещались и выстраивались в небе в объёмные конструкции незнакомых созвездий.
Не знаю, насколько долго я разглядывала звёзды. Я, наверное, впала в нечто вроде транса. По крайней мере, когда я услышала, как кто-то кашлянул в нескольких шагах от меня, я очнулась. И поняла, что не сижу, а лежу, не помню, сколько прошло времени и не знаю, как реагировать на человека в ночи. Я одна, пляж пустой, и какой-то мужчина бродит тут в темноте. Ладно, если отдыхающий. А если местный какой-нибудь маньяк? Я решила затаиться и не шевелиться. Даже дышать перестала. Пусть себе идёт мимо. И тут меня сбросили с лежака.
– Блин, да поосторожнее вы! – Заорала я от испуга. Вся моя маскировка тут же рухнула.
– Извините, я вас не заметил. Вы, наверное, спали.
– Я на звезды смотрела.
– Понимаю. Я тоже смотрел, поэтому через ваш лежак и навернулся. Ещё раз извините.
– Да ничего, бывает. – Я уже встала и отряхивалась. Мужик, судя по голосу, – глубокому, спокойному, красивому – был неопасный. Наверное, такой же, как и я отдыхающий. – Вряд ли вы смогли бы разглядеть его в таких потёмках, даже если бы и не смотрели на небо. Это я виновата, вылезла на самый проход. Просто я не подумала, что кто-то кроме меня будет тут ходить в темноте. Вы, наверное, из той группы русских туристов, которые сегодня свадьбу отмечали?
– Свадьбу? Нет, я сам по себе. Я не из вашего отеля, просто так по пляжу гуляю, минут двадцать уже. И вот, споткнулся о соотечественницу. И, кажется, помешал медитировать на звёзды.
– Я не медитировала, я там полетала немножко и увлеклась. Вот, я отодвинула лежак, держитесь чуть ближе к морю, и свободно пройдёте.
– Спасибо. А вы не рассердитесь, если я задержусь и мы поболтаем? Месяц уже живу в Тунисе, никто рядом ни слова по-русски не говорит, от французского уже мозоль в мозгах. Помогите вспомнить родную речь!
– Ну, давайте поболтаем, – улыбнулась я. Жаль, что не вижу его в этой темноте. Так, просматривается смутный силуэт на фоне неба и моря. Голос приятный. А вот как выглядит – загадка. Слушай, матушка, так ведь и он, наверное, гадает, как ты выглядишь! А вот сделаю вид, что я блондинка с модельной внешностью! Интересно, как говорят такие блондинки?
– Скажите, а как вас зовут? – Его голос теперь звучал ближе к земле. Наверное, на песок уселся, догадалась я. И села на лежак.
– А давайте без имён, так интереснее, – попросила я. До меня стала доходить вся необычность ситуации. Два человека столкнулись в ночи и остановились поболтать. И если сейчас всё сведётся к банальному знакомству, переходящему в заигрывания, то вся тайна закончится и эти потрясающие звёзды увидят ещё одну историю пошлого флирта.
– Да, действительно, не будем всё сводить к обыденным схемам, – согласился невидимый собеседник. Он меня понял! – Давайте придумаем себе имена. Меня зовут, скажем, Сигизмунд.
– А меня Далила!
– Очень приятно. А теперь – как мы выглядим. Я – жгучий брюнет, восточный красавец, у меня во рту два золотых зуба и…
– Усы до пояса! – Дополнила я портрет.
– Тогда это запорожский брюнет получается. Ладно, пусть будут до пояса! А вы…
– Двухметровая блондинка скандинавского типа. У меня квадратный подбородок с ямочкой и обувь сорокового размера!
– Вот эта парочка, – хохотнул мой невидимый собеседник. – Знойный запорожец-джигит и шведка-великанша. Тогда вас должны звать Брунгильдой!
– Это моё второе имя, – призналась я. – Сигизмунд, расскажите о себе. У вас есть хобби?
– Я увлекаюсь лошадьми, люля-кебабами, коллекционирую пуговицы от кальсон и вышиваю крестиком. По ноликам!
– А я танцую ирландские танцы, раскладываю пасьянсы, починяю примусы и лужу кастрюли! – Вот это да! Кастрюли с примусами из меня полезли.
– По-моему, у нас очень много общего, – сказал «Сигизмунд». По голосу было ясно, что он улыбается. – Может быть, пожмём друг другу руки?
Я почувствовала, что он действительно протянул ко мне руку – было какое-то движение в воздухе. Протянула свою, загадав, что если руки встретятся, то… Не знаю что. Когда наши руки действительно встретились в темноте, все мои «загадалки» улетучились. Его пальцы были чуть прохладными и тонкими, как у музыканта. Он осторожно пожал мою руку и сказал
– Сигизмунд, очень приятно.
– Б-брунгильда.
Зря мы это сделали. Зря мы друг друга коснулись. Шутливая лёгкость, с которой мы придумывали свои портреты и имена, исчезла, и в воздухе повисло ощутимое напряжение. Мне отчаянно захотелось потрогать его ещё раз.
– Знаете, мне почему-то кажется, что вы не двухметровая блондинка. Вы, скорее, шатенка, среднего роста, не худая и не толстая, с тонкой талией и маленькими ногами, – сказал он, и голос его уже не звучал так легко и беззаботно, как минуту назад. Всё, игры закончились. Я резко поднялась с лежака и дёрнула зацепившийся за что-то палантин, укутывая им плечи.
– Вы не угадали. Ладно, мне пора идти, меня уже в отеле потеряли, наверное. Прощайте, Сигизмунд.
– Меня Пётр зовут, – сказал мой собеседник, но я уже спешила к отелю, понимая, что если я останусь рядом с этим мужчиной ещё на пару минут, я просто не смогу контролировать события. И самое ужасное – не смогу контролировать собственное поведение.
Я чуть ли не бегом домчалась до холла, схватила ключи на ресепшн, поднялась в номер, зашла в ванную и уставилась на себя в зеркало. Вот это да! Довоздерживалась. Досиделась без секса. Дорасслаблялась с массажем. Первому встречному мужику чуть ли посреди пляжа не отдалась! Я поплескала водой в разгоряченное лицо и решила принять душ. Так, цепочку с бабочкой надо снять. Пальцы царапнули по голой шее. Пусто. Потеряла! Блин, жалко-то как! Это я за неё палантином зацепилась, наверняка! И, когда рванула, цепочку порвала! И где теперь мою бабочку искать? И когда, главное? Сразу после завтрака мы едем в Сахару. Можно бы и до завтрака сбегать, может быть, найду место? Пороюсь в песке возле скопища лежаков, место ведь приметное. Вдруг найду!
После душа я немного успокоилась, залезла в кровать под одеяло и стала вспоминать Петра-«Сигизмунда». Интересно, как он сумел так точно описать мою внешность? Может быть, это кто-то из знакомых? Хотя знакомых мужчин у меня здесь только двое: Пенкин и Слава. Ни тот ни другой с голосом в ночи не складывается. А кто складывается? Как он на самом деле выглядит, этот Пётр? Я вспомнила мужика, который уволок за ужином блюдо с тортом, и засмеялась. Вот, именно так! Высокий, пузатый, лысоватый. И никакой романтики. Просто русский дядька бродил по пляжу, наткнулся в потёмках на русскую тётьку и решил снять её по-быстрому. И у него почти получилось. Так что хватит трепыхаться, милая моя, по поводу «любовь нечаянно нагрянет». Одни неприятности от таких нечаянностей. Вон, кулончик свой любимый потеряла. Всё, спать. Алёнка, как нагуляется, пусть стучит, открою.
Алёнка постучалась только под утро, в седьмом часу. Я её впустила и пошла досыпать.
– Слушай, а ты почему не спрашиваешь, где я ночь провела? – Она пошла следом и села на свой край кровати.
– А должна? – Зевнула я.
– Я провела ночь с Пенкиным! – Сообщила она и понаблюдала за моей реакцией.
– Да ты что! Вы с ним поладили? – Обрадовалась я.
– Да, тяжёлый случай, – вздохнула Алёнка. – Если ты под словом «поладили» имеешь в виду «перепали», то – нет. Из-за того, как ты вчера сбежала, он совсем раскис и выбрал меня «жилеткой». Мы про тебя говорили.
– Что, всю ночь? – Испугалась я. Что ещё за совет в Филях?
– Ну, не всю. Пока не уснули.
– Ага, значит, всё-таки уснули вместе.
– Дура ты, Лариска, я тебе про другое толкую. Витька ведь не просто так вокруг тебя хороводы нарезает. Нравишься ты ему очень, жениться он на тебе хочет, а как подойти – не знает. Спрашивал у меня, как подход найти.
– Не надо ничего ко мне искать. Алён, не нравится он мне, ну вот ни капельки! Я его вчера на лежаке в трусах увидела – обхохоталась. Апполон пузатый. Как можно с таким спать, а?
– Во, блин, Венера Милосская выискалась! Ты в зеркало на себя давно глядела?
– Вчера вечером, а что?
– А то! Скажи спасибо, что он на тебя такую клюнул. И что не просто так трахнуть хочет – замуж собрался звать! С квартирой мужик, с деньгами, никаких прежних жён и детей. А она – фифу из себя строит.
– Ничего я не строю, просто он мне не нравится. Слушай, Алён, я что-то никак в толк не возьму. Ты сейчас как сваха хлопочешь, что ли? Или завидуешь, что он на меня запал? Так действуй, переключай его на себя. Ты у нас тоже девушка холостая, смотри, какой мужик пропадает зря.
– Переключишь его, как же. – Алёнка сбавила тон, повалилась на кровать и закинула руки за голову. – Думаешь, не пыталась? А его на тебе – как заклинило, всю ночь ныл «Алёна, научи, Алёна, скажи ей». Меня и не видел будто. А я не могу мужика силой на себя затаскивать. Заснула в его кровати, так он сам спал, как ты вчера, на диванчике. Представляешь?
– Обидно, наверное, – предположила я.
– Не то слово! – Засмеялась Алёнка. – Опять я ничего не понимаю. Ты ведь рядом со мной совсем неяркая, а он только тебя и видит.
– Ну, может быть, он боится ярких женщин, – предположила я. – Ты ведь как фейерверк, а ему, может быть, свечка нужна.
– Ага, церковная. Или от геморроя. Ладно. Лариска, я посплю маленько, толкни, когда на завтрак будет пора, хорошо?
Она вскоре засопела ровно, а я решила пойти поискать свою бабочку. Натянула сарафан, добежала до пляжа… Лежаки уже стояли ровненькими рядами, кое-где подставляли бока утреннему солнцу первые загорающие, и узнать место, где вчера упорхнула моя бабочка, не было никакой возможности.
Завтракала я очень рано и отдельно от всех. Настроение было не то чтобы паршивым – отягощённым. Мне было жаль подвески, меня напугал собственный организм, вдруг взыгравший из-за незнакомого и невидимого мужчины, меня заботила ситуация с Пенкиным, закручивавшаяся в тугую пружину. Пока я ещё могла как-то лавировать, но, судя по всему, она вот-вот могла взорваться новыми событиями. И Алёнка, которая поначалу держала если не мою сторону, то хотя бы нейтралитет, теперь переметнулась в союзницы к Пенкину. И опять она мою внешность цепляет. «В зеркало на себя посмотри!» Смотрела. Не фотомодель, конечно, но и не уродина. Нормальная тётка тридцати семи лет.
Уезжали мы сразу после завтрака. Тот же водитель, что встречал нас в аэропорту, погрузил наши сумки через заднюю дверь автобуса, сами мы загрузились через переднюю – места хватало, расселись по одному. Несколько аниматоров и официантов высыпали на крыльцо прощаться. Когда автобус тронулся, один из аниматоров, волоокий мальчик-гей, начал махать нам в след белой салфеткой. Остальные махали ладошками. Водитель, доехавший было до шлагбаума, повернул по кругу, и мы опять проехали мимо крыльца.
– Гуд бай, гуд бай, – закричали нам провожатые, и аниматор опять замахал салфеткой.
– Какие молодцы, а! – Умилилась Ира. – Провожают нас, как дорогих гостей.
– Please, return again! – Вдруг попросил Слава, когда автобус приблизился к выезду, и водитель, кивнув, развернулся на второй круг. Народ на крыльце, собравшийся было расходиться, с хохотом начал прощаться с нами по третьему разу. Было весело. Гуд бай, «Магический дворец». Здесь было хорошо. Едем дальше.

Глава 10

Мой верблюд был совсем уж неказистым. Как-то так получилось, что я провозилась, снимая погонщиков, самих верблюдов, наших девчонок, как они громоздятся на эти «корабли пустыни», и всю приличную скотинку разобрали.
– Мадам! – Приглашающее махнул рукой мальчишка-погонщик в сторону незанятого «седла», и мне ничего не оставалось (ну не ругаться же из-за верблюда, в самом-то деле!), как пристраиваться на горбу у облезлого чудища бурого цвета. Кажется, самого неказистого из всего каравана, что привели нам покататься. Вон, у Иры с Таней такие милашки – светленькие, чистенькие, пушистенькие. У Алёнки – коричневый, но тоже вполне симпатичный. А у моего «зверя» шерсть на боках клочьями (линяет, что ли?) и кожистая проплешина на затылке.
Тут погонщик причмокнул как-то по особенному, и наши верблюды, до того лежавшие на животах с подогнутыми ногами, стали на ноги подниматься.
– Ой, мамочки! – Взвизгнула Ирина.
– Блин, высоко-то как! – Согласилась Алёнка.
Действительно высоко. И сидеть странно и неудобно. Не то чтобы верхом, а как-то притулившись сзади к горбу, сжимая его коленями и цепляясь руками за привязанную к «седлу» верёвку. (Ну не знаю я, как ещё назвать эту кучу цветных тряпок, проложенную между мной и верблюдом). Оказалось, что наши верблюды связаны в цепочки по трое. Ирин и Татьянин «милашки» оказались в одной связке с моим «плешивым», которого вел за верёвку погонщик. Через несколько минут я перестала так сильно бояться, ослабила судорожную хватку коленей и смогла оглядеться. Почти все цепочки разбрелись по пустынной равнине. Только Алёнкин «зверь» топал замыкающим в передней цепочке чуть в стороне от меня, размеренно погружая в мелкий бежевый песок плоские широкие копыта.
– Лариска, – развернулась ко мне Алёнка, – щёлкни меня, а?
Я посмотрела. Действительно, чудо ведь, как хороша. Чёрные штанишки в облипку, оранжевая майка натянута на пышном бюсте, красная бандана и светлые пряди по плечам. Улыбается, глаза горят от восторга. Спасибо, Алёнка, ведь такой кадр чуть не проворонила. Я пофотографировала несколько минуточек. Бежевая пустыня, бледно-голубое небо, цепочки верблюдов, мальчишки-погонщики, невозмутимые, как сфинксы…
И тут один из «сфинксов», тот, что вёл за верёвочку моего верблюда, сказал что-то типа «на» и сунул верёвочку мне. Передал управление. Потом сказал верблюду «Х-рр!» и отошёл поболтать с приятелем. Я вцепилась в верёвку и опять напряглась. Блин, а вдруг побежит? И что мне с ним тогда делать? Чем тормозить?
– Ой, а нам? Мы тоже хотим сами верблюдами управлять! – Потребовала справедливости Ира.
Мальчишка покачал головой и что-то проговорил на ломаном английском, показывая на верблюдов. Я смогла разобрать «янг» – взмах в сторону «милашек», и «олд» – это уже про моего «аксакала».
– А, понятно, – смирилась Ира. – Получается, что твой, Лариса, старый и опытный, а наши – молоденькие. Только за ним, наверное, идти могут. Прицепом. Знала бы, на этого верблюда забралась! Ладно, что уж теперь.
Я испытала некоторую гордость за своего «рысака». Ну и что, что старый, лысый, молью траченный. Зато жизнь знает и уверенно по ней топает! И других за собой ведёт! Гордилась я недолго: начались барханы, и мой верблюд стал флегматично, не меняя темпа, взбираться и опускаться по их зыбучим склонам. А я опять изо всех сил вцепилась руками в верёвку, коленями в горб. Когда верблюд поднимался вверх, я наклонялась вперёд, потому что мне казалось, что иначе я обязательно свалюсь плашмя на спину. Когда он спускался с бархана, подгибая передние ноги, я откидывалась назад, чтобы на этот раз не кувыркнуться вперёд.
– Лариска, сделай что-нибудь! Твой верблюд лезет прямо по барханам, и наши следом! – Взмолилась за спиной Ира. – Другие, вон, как-то между ними идут.
– А что я могу сделать с эти экстремалом, он по-русски не понимает! – Верблюд как раз карабкался вверх и мне пришлось отвечать откинувшись и слегка повернув голову. Где наш погонщик? Синяя выцветшая майка мальчишки виднелась где-то слева. Не докричишься. Да и что кричать-то? Мама?
– Ой, мама! – Взвизгнула я. Теперь мой монстр решил перекусить. Заметил кустик верблюжьей колючки и потянулся к ней с бархана. А на то, что я повисла практически головой вниз на его облезлом горбу и вот-вот рухну – на это ему плевать. Он кушает! Как там с ним разговаривал мальчишка? Как-то хрюкал.
– Х-рр, х-рр, – похрюкала я и подёргала скотину за верёвочку. Ноль внимания.
Но тут, наконец, появился наш погонщик, забрал у меня верёвку, «х-ррыкнул» верблюду, стукнув его по шее, и старикан подчинился: спустился с бархана и дальше пошёл, выбирая не очень крутые склоны.
– Тут, похоже, даже верблюды женщин игнорируют, – прокомментировала события Татьяна, а я опять разжала уже болевшие от напряжения колени и пальцы.
По пескам мы пробирались около получаса. Совсем скоро оазис, откуда мы вышли, скрылся в бежевых песка, и вокруг нас осталась только Сахара. Я приноровилась к движениям своего верблюда и снова смогла оглядеться. Красиво. Наверное, эти песочные волны хорошо было бы нарисовать акварелью. Надо же, только сегодня утром, в полдесятого, мы выезжали с цветущего зелёного средиземноморского побережья, и уже через неполных семь часов бродим среди песков Сахары.
День вообще получился очень богатым на впечатления. Первые часа два мы ехали вдоль бесконечных посадок оливковых деревьев, потом пошли пальмовые рощицы, и мы даже остановились у одной попробовать пальмового соку. Сок был прозрачным, как наш берёзовый. И приторно сладким, с аптечным привкусом. По рассказу гида Абделя, добывают сок просто: делают надрез в стволе, подставляют посуду. И получают сырьё для местной водки.
Потом места за окном становились всё более пустынными, и через какое-то время автобус въехал в желто-серую страну: сплошь глинистые холмы, плавной линией перечёркивающие, а иногда и вовсе загораживающие ярко-голубое небо. Наш гид рассказал, что в этих местах снимались эпизоды про родную планету Люка Стайуокера из «Звёздных войн». В реальности же на этой «планете» жили свои обитатели, вырывшие себе пещеры в местных холмах. Абдель назвал их троглодитами и завёз нас в одно такое поселение, посмотреть.
Открытый дворик с верёвкой поперёк, на которой сушится несколько штанов. По окружности дворика – норы-пещеры. Одна огорожена сеткой, за которой мекают козы, входы в остальные три занавешаны цветастыми тряпками. К нам навстречу вышла женщина в годах, наряженная в яркий национальный костюм, и стала показывать «комнаты» – сводчатые пещерки-мазанки площадью метров по шесть. В первой пещере стояла двуспальная кровать, расписной комод в углу, на стене – ковёр. Во второй, прямо на полу, на войлочной подстилке у одной из стен «комнаты» лежал вихрастый малыш месяцев шести-семи с браслетами из черных и голубых бусинок на пухлых ручках. («Ой, ребёнок! Осторожно, не наступите!» – Охраняла его от наших ног бдительная Ира). На стуле у другой стены рядом с неработающим телевизором сидел понурый подросток. Потом хозяйка завела нас в кухню с очагом и полками, уставленными глиняной и медной посудой, потом показала, как она на ручных жерновах мелет зерно. В общем, эдакое троглодит-шоу, бытовое представление специально для туристов. Во всяком случае, я видела в стороне другие пещеры, не такие ухоженные, но явно обитаемые. И других троглодитов, отиравшихся возле местного трёхзвёздочного отельчика, где мы обедали, и ожидавших, что им вдруг бросят монетку: одноногого калеку на костылях, одетого (в сорокаградусную жару!) в черный засаленный пиджак и штаны с подогнутой на уровне колена брючиной, и мальчишку с белым верблюжонком.
Погонщики стали издавать свои особые звуки, и наши верблюды, незаметно для меня сбившиеся в компактную кучку, принялись ложиться на песок, подгибая ноги. Я сползла с горба своего плешивчика и сделала несколько шагов. Ноги слегка дрожали. И, похоже, не только у меня: мой шеф вдруг оступился и чудом не плюхнулся в песок. Мальчишки-погонщики что-то проговорили на своём языке и показали, куда смотреть.
В той стороне садилось солнце, и я, наконец, увидела, что и небо, и барханы приобрели чуть розоватый оттенок.
– Как красиво! – Сказала Ира, и я уселась рядом с ней на песок – смотреть на закат. На несколько минут затихли все, даже верблюды не издавали ни звука. Я отползла чуть выше по склону бархана и оттуда сделала несколько снимков. Потом побрела обратно, стараясь наступать так, чтобы меньше проваливаться в песок. Такой песок я, к слову, видела впервые в жизни: мягкая пудра, тальк, тончайшая субстанция, шелковистая на ощупь. Мой шеф, видимо, тоже трогал песок Сахары впервые. Он набирал его в горсть и медленно, тонкой струйкой ссыпал обратно.
Назад мы вернулись быстрее, чем я рассчитывала. Видимо, проводники вели нас по какой-то окружности, и на возвращение осталась её меньшая часть. Абдель встретил нас своей неизменной белозубой улыбкой, автобусик распахнул дверки, и мы поехали в отель.
Это был уже третий отель, который я видела в Тунисе, и, на мой взгляд, самый замечательный. По крайней мере, если судить из того, что я успела рассмотреть за час, что мы провели между заселением и экскурсией на верблюдах. Может быть, всё дело в контрасте, но когда мы после нескольких часов езды по пустынной жаре въехали сначала в городок с редкими пальмами (такой же серо-желтый, как и окружающие его пески), потом в финиковую рощу (султанчики зелени находились на такой верхотуре, что из автобуса их было не разглядеть, а стволы росли так близко друг к другу, что казалось – автобус вот-вот застрянет в серой шершавой колоннаде), а потом остановились у белых домиков, обнесённых решетчатой, увитой цветами ограды, мне почудилась, что я попала в голливудские декорации тридцатых годов. В какой-то фильм с колониальным сюжетом. Ни капли новодела – все старинное, достойное, почти антиквариат. И стойка портье из темного дерева, и обтянутая зелёным сукном доска у него за спиной, на которой висят тяжёлые ключи с деревянными грушами, на каждой – медный номерок. И обтянутые кожей кресла и диваны с медными же заклёпками, и низкие столы с гладкими столешницами из дерева невиданного красноватого оттенка. Всё это я разглядывала, пока мы заполняли анкеты и получали ключи. Для каждого, к слову, отдельный. А потом, когда мы вышли на территорию отеля, я обмерла вторично. Целая деревенька из маленьких двориков, в которые выходят двери окружающих их домиков. Кажется, их называют «бунгало»? Или это из другой оперы? Не важно. Главное, что дворики тенистые, стены домиков увиты бело-розовыми цветами. И в каждом дворике – высокий фигурный бассейн с лесенками по бокам. Так что первое, что мы с девчонками сделали, побросав чемоданы в номерах и надев купальники, это нырнули в прохладную воду. И это был такой кайф после почти целого дня сидения в душном автобусе! Даже не смотря на то, что вода в бассейне была чуть солоноватой и попахивала сероводородом.
В общем, наш третий отель выглядел вполне райским местечком. И я даже подосадовала, что на осмотр этого рая у меня было столько мало времени. До поездки на верблюдах я успела только по нашему дворику походить, на цветы порадоваться, сфотографировать девчонок на бортике бассейна, в лежаках и под цветущими плетями. А теперь быстро темнело и вряд ли мне удастся увидеть что-то, что выходит за границу фонарей. Ладно, с утра встану пораньше, успею до отъезда погулять.
Ужин в этом отеле был гораздо скромнее, чем в «Магическом дворце»: помидоры-огурцы, какой-то салат из фасоли, курица, картошка, клубника, финики, восточные сладости. За напитки – чай, кофе, воду в бутылках, пиво, вино – надо платить.
– М-да, три звезды, это вам не пять, – сказала Алёнка. Мы опять сидели своей сложившейся компанией, включая Пенкина. – Всё более, чем скромно. Кстати, чай не заказывайте, он солёный.
– Откуда ты знаешь? – Спросила Татьяна, которая как раз собиралась что-то заказать подошедшему официанту.
– У Абделя спросила, почему вода солёная. Да, он, кстати, просил предупредить, что после ужина будут танцы и он нас угощает пивом и вином. Так вот, о воде. Успели заметить, что из кранов тоже солёная течёт? Абдель сказал, здесь солончак, воду опресняют, как могут. А могут, видимо, не очень хорошо. И вонь здесь, заметили, тухлыми яйцами несёт? Это от опреснителей.
– Тогда я просто воду возьму, – сказала Татьяна. Ирина кивнула.
– И я возьму воды, – решила я.
– А я пива закажу, – сказала Алёнка. – Вить, а ты что будешь?
– Тоже воды, – кивнул Пенкин. Таким я его видела впервые. На его лице было новое, невиданное мною прежде выражение спокойной задумчивости. Он будто то ли вспомнил о чем-то приятном, то ли забыл о каких-то тревогах, и оттого перестал казаться капризным и брюзгливым мальчишкой. Он даже был красив в эту минуту, мой шеф.
Алёнка повторила заказ по английский, мы быстро поужинали и вышли из ресторана во двор, где трио музыкантов уже пробовали свои инструменты: что-то духовое, струнное и барабан. (Не знаю я, как называются эти местные дудки и балалайки). Официанты под руководством Абделя вытащили во двор три столика и сдвинули их в дальнем конце площадки, возле бассейна и у самой дорожки, ведущей вглубь территории. К столам добавили стулья, вынесли несколько бутылок вина, пива, финики и фисташки.
– Слушайте, девчонки, мне кажется, что я в сказку попала! – Ирина потягивала вино в полном блаженстве, глядя на фонарики по бортику бассейна, освещавшие воду в мелких, осыпавшихся сверху, цветах.
– А мне – в старое кино про английское поместье в какой-нибудь Индии, – сказала я. – Мне кажется, что этому отелю лет пятьдесят, не меньше.
– Абдель, ты знаешь, когда этот отель построили? – Спросила Алёнка нашего гида. Он сидел по-хозяйски во главе стола и выглядел эдаким главой гарема. Наши мужчины на танцы не остались, видимо, умаявшись в дороге. А водитель, тоже сидевший за столом, держался как-то так, что сразу было понятно: он не спорит за первенство.
– Почти восемьдесят лет раньше, – ответил гид, что-то подсчитав в уме.
Музыканты заиграли что-то арабское.
– Интересно, а «сальсу» они сумеют, если попросить? – Спросила сама себя Алёнка.
– Вряд ли, инструменты, видишь, национальные. Наверное, только свою музыку умеют играть, – предположила я. – А чем тебе эта музыка не нравиться? Можно танец живота сбацать.
– Да я не очень умею бацать. В Москве клуб один нашла, там по четвергам учат сальсу танцевать. А в остальные дни уже те, кто умеют собираются, кубинцы всякие приходят. Знаешь, как отрываются! А я пока только шаги учу.
– Ой, а покажи! – Заинтересовалась я. Если про танец живота я хоть какое-то представление имела – ещё в Челябинске купила себе видеокассету и повторяла перед зеркалом – то про сальсу поняла только, что это что-то латиноамериканское.
– Ну ладно, смотри.
Алёнка вывела меня на середину площадки и стала показывать, шагая в сторону мелкими приставными шажками.
– Раз, два, три, стоп, бедро в сторону. Теперь обратно. Раз-два-три, стоп, бедро в сторону. А теперь правой сюда, обратно, левой сюда, поворот. – Она покачнулась на «платформах», зацепившись за неровность камня под ногами. – И всё сначала.
– Ой, что-то я не поняла. Вот так, да? – Я скинула сандалии, чтобы не мешали, подобрала повыше юбку и стала повторять шаги, невольно, поддавшись арабским ритмам, покачивая бёдрами, как в танце живота.
– Ну, почти, – важно кивнула Алёнка.
– Девчонки, я к вам! – Подскочила к нам Ирина и стала двигать плечами в ритм музыке. И тут меня как подхватило. Ласковая и тёплая темнота, нагретые шершавые плиты под ногами нежный свет фонариков, запах цветов и музыка, живой волной плывущая в нереальную звёздную ночь. Я поймала телом волну и стала покачиваться, включая в движение бёдра, плечи, руки. И если поначалу мне было неловко из-за зрителей, то теперь было совершенно плевать, смотрят ли на меня. А если смотрят – плевать, что думают на этот счёт. Я сливалась с ночью, с музыкой, с этим замечательным, потрясающим моментом бытия, которого у меня до сих пор в жизни не было. И который вряд ли поторится.
– Лариска, ну ты даешь! Ты где танцевать училась? – Ира переводила дух, и я поняла, что уже с полминуты стою и тоже перевожу дыхание. Музыканты сделали паузу.
– Нигде. Дома перед зеркалом.
– Правда, что ли? Тогда у тебя очень хорошее зеркало. Пошли, посидим!
– Лариса, должна тебе сказать, что ты очень гармонично двигаешься. Замечательная постановка рук, спины, корпуса в целом, – прокомментировала мои движения Светлана, журналистка из приложения к «АиФ». Причём сделала это в своём лениво-манерном стиле, в котором она говорила, двигалась и курила, чем отчего-то сильно раздражала дружелюбную, в общем-то, Ирину. Вот и сейчас манерная Света, заканчивая фразу, вальяжно постукала по тонкой сигаретке, сбивая пепел.
– Спасибо, – кивнула я. А Ира фыркнула и отвернулась.
Музыканты отдохнули и опять заиграли, я опять вышла танцевать – жаль было сидеть под такую музыку, жаль было попусту терять минутки жизни в этом раю, тратить их на пиво, вино и болтовню.
– Ты почему ничего не пьёшь? Это угощение, – спросил меня Абдель, когда я вернулась за стол после нескольких танцев. Мои ступни, натертые о теплый камень, приятно гудели. В голове, отключенной на время движения, тоже разливалась приятная пустота – ни единой мысли, только ощущение счастья. И я даже не сразу поняла, о чем меня спрашивает этот мужчина. А, предлагает выпить вина.
– Спасибо, я не хочу. Я воды попью.
Я отхлебнула воды из бутылочки и поняла, что хочу тишины. Такой же абсолютной, что вчера вечером. И на звезды хочу посмотреть. И сидеть не в этой компании чужих, в общем-то, людей, а в одиночестве. Я взяла со стола ключ от номера и поднялась, собираясь уходить.
– Стой, ты куда? – Абдель вдруг схватил меня за руку, и я сбилась с ощущения счастья и покоя.
– Спать пойду.
– Рано ещё. Сиди, пей.
Не хочу думать, что у него это получилось умышленно, скорее, в силу незнания нюансов русского языка, но приказ, который я услышала в его словах, зажег в моей голове тревожную лампочку. Да и ухватил он меня за запястье как-то очень уж крепко. Кажется, наш «падишах» пьян. И заигрался.
– Абдель, я не люблю, когда меня хватают за руки. И не люблю, когда заставляют пить, – сказала я, глядя ему в глаза. Тот моргнул, что-то понял и разжал пальцы
– Извини.
И я ушла по освещенной дорожке, прорезавшей темноту. Наш дворик располагался за третьим по счёту поворотом. В нём было темно и тихо. Из всего освещения – фонари над дверями номеров. Их хватало, чтобы разглядеть шезлонги, стоявшие ближе к домикам. А вот бассейн и окружавший его кустарник уже были неразличимы в ночи. Я подхватила один из шезлонгов, утащила его за границу освещения, села и запрокинула голову в небо. Вот они, звезды-кляксы, величиной с орех, которым тесно в одной плоскости, и они сплетаются в дивные трёхмерные конструкции. И с берега моря на них смотрит Сигизмунд. Таинственный незнакомец с усами до пояса и очень красивым голосом. И никакой он не пузан с добытым тортом, а высокий, поджарый мужчина, мускулистый, широкоплечий, с волной чуть седеющих волос, открывающих высокий лоб, с серыми внимательными глазами в тёмных ресницах. И зовут его Пётр… Или Эдик. Или Гриша. До меня вдруг дошло, что и первый мой мужчина, и последний (Василий не в счёт, там не любовь была, а, скорее дружба, хотя и он и высокий, и худой) почти полностью соответствуют тому портрету, что я тут себе впотьмах нарисовала. Оба высокие, поджарые, наглые мужики. Добавить ямку на подбородке – вылитый Гришка. Убрать седину с волос – Эдик-Петик, укротитель глупых девственниц. И тёзка, кстати, моему вчерашнему незнакомцу. А вдруг это он? После стольких лет разлуки судьба свела нас вновь, а мы не узнали друг друга в ночи и разошлись, как в море корабли… Что за чушь, вот дура-то! И я засмеялась в голос от бредовой мелодраматичности собственных фантазий.
– Кто здесь? Лариса, ты? Ты где?
Вот, пожалуйста, расплата за глупость. Под фонарём стоял шеф и вертел головой, пытаясь разглядеть, кто смеялся. Полная противоположность только что придуманному образу. И совсем не опасный. Ни капельки.
– Я здесь, Виктор Алексеевич. На звёзды смотрю.
– А ты не могла бы ко мне выйти? Я в темноте почти не вижу.
– Да, сейчас.
Я подошла к освещённой террасе, куда выходили двери всех номеров. Шеф стол возле приоткрытой двери своего номера.
– Зайди ко мне, я хочу с тобой поговорить.
– Виктор Алексеевич, давайте здесь.
– Что – здесь? – Заморгал он.
– Говорить.
– Я здесь не могу.
– А я там не могу.
Он помолчал немного.
– Ларис, ты меня боишься?
– Я не вас боюсь. Я сложностей опасаюсь. Мне бы не хотелось превращать деловые отношения в постельные.
– Но я ведь твой начальник. А ты секретарша. И мы в командировке. И я могу приказать! – Безмятежно-задумчивое выражение сползло с лица шефа и он поджал губы, опять превращаясь в капризного мальчишку.
– А я могу не подчиниться, – я тоже начала злиться. Что за бредовый разговор, в самом деле, он мне прикажет с ним переспать!
– А если я попрошу? Лариса, ты же женщина. И ты одна. А я могу тебя поддержать, помочь. Ты же уже могла убедиться – на меня можно рассчитывать. Квартиру тебе помог найти хорошую, за границу вывез. Ты, в конце-концов, из элементарной благодарности должна меня понять!
Он накручивал себя с каждой фразой, как будто набираясь решимости. Я поняла это слишком поздно, обалдевая от наворотов его логики. Подсунул убитую трущёбину, которую я теперь в порядок привожу на собственные деньги. Взял с собой в пресс-тур, который лично ему ничего не стоит. И я оказывается, должна ему все хлопоты возмещать натурой! Я аж захлебнулась от возмущения, собираясь всё это ему высказать, и тут мой шеф схватил меня за руку и потащил в номер.
– Пошли, давай, хватит уже меня динамить! Уволю к чёртовой матери!
И тогда я стукнула его ключом по голове. Вернее, деревянной грушей с медным номерком, метнув её с размаху, как маленький снаряд. Пнкин охнул и схватился за голову, отпустив мою руку, а я метнулась в единственную открытую дверь, его номер, и закрылась на замок и защёлку. Ты хотел, чтобы я вошла? Я здесь. А ты остынь снаружи. Я прилегла на нерасправленную кровать и задремала. Проснулась от стука в дверь и Алёнкиного голоса
– Лариска, открой!
– Ты там одна?
– Нет, мы вчетвером.
Я открыла, выскользнула на улицу и посторонилась, пропуская Пенкина. Он прошёл мимо с каменным лицом и, не раздеваясь, рухнул ничком на кровать.
– Витя, Витя, тебе плохо? – Метнулась к нему Алёнка, махая нам рукой: уходите.
– Ларис, что у вас произошло, а? – Спросила Ира.
– Взятие Бастилии, – хмыкнула я. – Меня пытались трахнуть, а я сопротивлялась. Девчонки, в вашей газете секретарь нужен? Или курьер какой-нибудь, а? Или уборщица?