Капитан Петрович

Капитан Петрович

1.

Объект охраняли по двое. Один мент, другой гражданский. Милиционеры менялись, мужики дежурили по графику. Чаще всего сторожу Георгию, или просто Гоше, выпадало коротать рабочее время с капитаном Витей, или попросту Петровичем. Вечером, прощаясь с начальством, они закрывали двери, и Гоша бежал за водкой. Так что сутки дежурства были всегда весьма однообразны. Пили до полуночи, потом крепко спали. До очередной смены дежурных.

Когда Гоша наотрез отказывался идти за алкоголем, Петрович, потрясая седеющей, давно не стриженой шевелюрой и огромным животом, на котором уже не держалась кобура с пистолетом, трубно, словно слон на водопое, возглашал:

– Что?! Старика офицера посылаешь? Меня в грош не ставишь!

Потом делал глубокий выдох и кротко и проникновенно говорил:

– И тебе меня не жалко, а? Ладно, я иду…

Гоше действительно становилось жалко пожилого и добродушного капитана, он вздыхал и отправлялся в ближайший коммерческий ларёк за фальшивой водкой…

Любимым занятием Петровича во время дежурства были разговоры по телефону и улаживание различных дел, пересекавшихся на нём каким-то непостижимым образом. Его посто-янные переговоры, потому как телефоны на реставрируемом объекте были параллельными, начальством не поощрялись. Но капитан, выслушав очередное очень вежливое замечание интеллигентной женщины начальницы, убеждённо оправдывался:

– Так я ж по делу. Я же Мишке звонил, зятю. Ну, вы же знаете Мишку, он замужем за сестрой Катькой, которая младшая, он же завхозом на фирме, на «волжанке» ездит… Я же по делу, а как же без дела? Мы такого не допускаем. Без дела нельзя.

Как только начальство уезжало, Петрович доставал из безразмерного милицейского кителя кучу замусоленных бумажек с полустёртыми номерами и фамилиями. Он аккуратно раскладывал их на столе, дальнозорко щурясь, выискивал требуемый номер и приступал к ритуалу общения с друзьями:

– Аллё!.. Ты чё, падла, не звонишь?.. Когда это ты звонил?.. Не свисти! У меня определитель… Твой номер не зафиксирован!..

– Аллё!.. Здорово, землячок! Ты чего, забыл меня, зараза?.. Я забыл?.. Ах ты, морда наглая!.. Я то на работе… А ты где?..

– Аллё!.. Что ж ты, сука, месяц молчишь?.. Не я подевался, а ты подевался!.. Лень звяк-нуть?.. Да не трахнуть, а звякнуть, чудила!..

С женой и детьми Петрович общался на полтона ниже, но и с ними он порой срывался, его зашкаливало, и он становился требовательным, словно сержант к новобранцам.

Звонить и орать Петрович прекращал, когда набирался до упора и откидывался на раскладушке до окончания дежурства…

В необъятных карманах милицейского офицера, помимо стёршихся бумажек, было множество различных документов и причудливых мелочей. Капитан любовно перебирал их и снова бережно раскладывал по местам. Эта процедура была обязательным ритуалом в начале застолья. А начиналось раскладывание обычно между вторым и третьим тостом:

– Водительские права… Стоматолог один заказывал, Лазарь Моисеевич… Уже сделаны. А он молчит. Надо позвонить… Тебе, Гоша, зубы не надо вставить?

– Какие зубы? – вздрагивал Гоша. – У меня, вроде, все зубы на месте. Кроме вырванных, конечно…

– Ну и что, что все, – невозмутимо отвечал Петрович, – про запас, пригодится. Пойми, пока связь есть, надо пользоваться!.. А права?.. Права, говорю, нужны? Последнего образца, с полным оформлением. По госрасценкам…

– Да зачем мне права, Петрович, если у меня машины нет?

– Машины нет? – переспрашивал заботливый товарищ. – Ну и что? Сегодня нет, а завтра купишь. Какие проблемы… А права я тебе сейчас сделаю. Пользуйся моментом…

И Петрович прятал права стоматолога за пазуху и доставал новую порцию чужих документов:

– Вот, смотри, Гоша, паспорт. Хохлушка из Житомира. Мордашечка!.. Попочка!.. Сисечки!.. Восемнадцать лет. День рожденья через месяц… Задержал за ****ство. Обещала на следующий день за ним зайти. Я б ей вдул пару раз и паспорт вернул… До сих пор за ним идёт, дрянь!.. Да как же она три месяца без паспорта е…..?..

И паспорт исчезал в бездонном кармане милицейского кителя.

– Охотничий билет… Так. Для кого же я его сделал?.. А-а, Марк Захарович! Редактор какой-то, кажется… Ну тебе редактор ни к чему. А вот билет охотничий? Через неделю, без волокиты, семьдесят баксов. Госцена. А?..

– Да я стрелять не умею, Петрович! Какой из меня охотник! И куда мне ружьё? На стенку разве?

– Зачем на стенку? На ковёр повесишь. Писатель вон, Захарыч, тоже не стрелок. Ему же для понта только и требуется. А что стрелять не умеешь, не беда. Сначала на кошках потрени-руешься, потом на воронах руку набьёшь, а там, глядишь, и кабанчика завалишь!..

Гоша не отвечал и только пожимал плечами. Он из рогатки-то в детстве не стрелял, не то что из ружья. Начудишь с ружьём, по пьянке-то…

– О! Смотри, Гоша, – гондон! Кажется, ни разу не надёванный. Хочешь, подарю?

– Да он же, наверно, штопанный!

– Как штопанный? Кто штопанный? – ревел не понявший шутку Петрович.– Обижаешь! У офицера милиции штопанных гондонов не бывает! А это импортный, не по нашему что-то написано…

– Спасибо, конечно, Петрович, но я такими не пользуюсь.

– Не пользуешься? Это ты зря. Ты меня, старика, слушай. Как же счас без презерватива-то можно? Я вот поссать иду и то гондон надеваю…

– Зачем???

– Ха-ха-ха!.. Шутка.

И презерватив заботливо укладывался возле милицейского сердца.

– Билетики, талончики на общественный транспорт. Дарю, Гоша…

– Да они же пользованные, с дырочками.

– Что с того, что пользованные? – парировал невозмутимо товарищ. – Ты дырочки-то утюжком загладь, как новые будут. Ни один гад не придерётся. У меня супружница давно так делает. Я бы и сам прогладил, да у меня проездной, служебный. Я же мент…


2.

В процессе поглощения водки говорили всё больше про баб. Интересы в охоте и рыбалке у напарников не совпадали. Футбол не терпели оба. Политику презирали, равно как и политиков.

– Не трогай говна – осы не покусают, – отзывался капитан о текущем моменте. Гоша был с товарищем солидарен. Так что общей точкой пересечения интересов оставались женщины. Говорил в основном старший и опытный Петрович:

– Я тебе так скажу, Гоша, бабы для мужика – всё! И начало и конец! Мужику без бабы и дня нельзя. Ох, стервы! И ты эту подругу бывшую забудь на фиг!..

Капитан расстёгивал китель, откидывал его в сторону, опрокидывал в себя стакан водяры, занюхивал прибалтийской шпротиной:

– Хочешь, я тебя с Маринкой познакомлю? В институте у нас в группе старостой была.

– А, это которую ты на экзамене трахал? – припоминал Гоша.
– Ну и что, что трахал? Так не я ж один её трахал. А сейчас она в разводе. Дочь и квартира почти в центре. Всё при всём. Гарантирую…

– Спасибо, Петрович, но что-то не хочется, – благодарил капитана Гоша.

– Опять не хочется? Нет, я тебя, Григорий, что-то никак не пойму. Ты мужик или не мужик? Пусть бабы переживают, а наше дело вольное. Аля-улю! Я ж тебе и Зойку предлагал, и Олеговну, инспекторшу нашу. Бабы что надо! Но я тебя не тороплю. Подумай, вот и телефончик сейчас найдём…

И, раскрасневшись от выпитого, капитан с головой уходил в поиски требуемого телефона, искренне желая помочь непутёвому коллеге. Но поиски бумажки с заветным номером ничуть не отвлекали его от темы разговора. Петрович предавался воспоминаниям вдохновенно и осмысленно. Он любил, словно бывалый вояка, вспоминать героические страницы любовной биографии. Послужной список капитана выглядел прилично. Его похождения начались, когда он, отслужив срочную, подался в первопрестольную. И вместо колхоза на родной Смоленщине оказался в школе милиции. С неменьшим упоением Петрович описывал в подробностях даже самые нелепые и курьёзные эпизоды «боевого» прошлого...

– И такая, значит, вырисовывается картина. Год как с армии, оголодались, курсантики, вконец! Подцепили, не выходя из метро. На рожу не смотрим. Одна только мысль – впихнуть поскорее! Ведём их с напарником по Автозаводской, пивко по дороге попиваем. В кафешке водки хрястнули. Весна! Всё цветёт, торчит и исходит соком! Чувствуем, что они готовы раздвинуть посередь тротуара! Зашли в подъезд. Митроха свою на чердак поволок. Моя совсем обмякла, на шее висит и лопочет чегой-то. Да подожди, говорю, сука, ещё этаж остался!.. Да, видно, перебрала пивка с водочкой. Съехала она по мне на пол, руки и ноги в разные стороны. Я рукой в колготки, а там… Половодье… твою мать!

И Петрович замолкает, как бы ещё раз переживая давнее событие.

– А вот в институте раз случай был, – не унимается словоохотливый капитан, закусив маринованным чесночком, вытирая ладонью губы, – я туда за званием пошёл, да и связи были. А что ты хочешь? Звания без дипломов не даются! Хошь не хошь, а учиться надо.

Так вот, дедом меня на вечернем звали. Было мне тогда за тридцать, а я ещё и в лейтенантах не ходил. Да-а… А сейчас майора к пенсии пробиваю… Извини, отвлёкся. Девочки вокруг молоденькие! Трах стоял беспробудный!.. А проректор Сёма у меня в должниках о ту пору ходил – я его от дельца грязного отмазал. Да-а.… И, значит, приглашает он меня в кабинет. Там первокурсница с дневного… Григорий, друг, я такое чудо только на картинках видел!…

Семнадцать годиков! Фигурка на токарном станке выточена! Волосы каштановые – аккурат до попы! Глаза огромные! Юбочка чуть-чуть пониже талии! И сидит она – нога на ногу…

– Оксаночка, – говорит Сёма, – подружись с товарищем. Веди себя вежливо, покатайтесь, повеселитесь…

Сели в мою «шестёрку». По дороге я коньяк в Елисеевском взял. Рванули на Каширку, места знакомые, обжитые… Верь, Гоша, хоть и был я к тому времени калач истёртый, но взглянуть на неё боюсь! Такие девочки для Делонов и Дюпонов рождаются!.. Ширинку она у меня ещё до кольцевой расстегнула… Едва успел в лесочек въехать…

И остались мы с ней на ночь. И ещё на день. На дежурство не пошёл, жене не позвонил, забыл обо всём на свете! Да пошёл весь мир к едрене фене! Такие выкрутасы устраивали!.. Нет, брат Григорий, за такое необходимо выпить! Эти случаи не каждую жизнь случаются.

Коллеги наполняют пластмассовые стаканчики, молча чокаются, выпивают, закусывают, и каждый думает о своём.

– А вечером, на следующий день, не помню что, – продолжает Петрович, прополоскав глотку пузырящейся минералкой, – психанула она без повода, по какой-то мелочи. А-а, все бабы с привязью!.. Вышла из машины и, как была голая, пошла через поле, прямиком к шоссе… Еле догнал. Я же говорю,- привязь в голове! Полгода ещё урывками встречались. Потом за кавказца вышла. Сейчас в Мытищах живёт.

Петрович снова ненадолго замолкает. Гоша разливает водку в прозрачные стаканчики.

– А года три назад я сбежал от бабы самым натуральным образом, – продолжает воспоминания седой капитан, – перетрухнул не на шутку. Можно сказать, в штаны наложил…

– Не наложил, а наклал, – невпопад поправляет товарища уже захмелевший Гоша, пережёвывая маринованный огурчик.

– Кладут хрен в окрошку, – огрызается Петрович, – а говно ложат! Продолжаю для шибко грамотных. Познакомились мы с ней в ресторане. Женщина интеллигентная, в очках, всё при всём. А в глазах, Гоша, такая тоска бабская! Я это у них нутром чувствую!..

Встречаемся неделю, вторую, месяц пошёл. Встречаемся днём, у ейной подруги. Они по английскому преподаватели, но в разных сменах. Бабе под сорок, детей нет, а о муже не слова. Чувствуется, что муж всё-таки есть. Но почему не жалуется, как обычно бывает, не пойму. Пытаю её ментовскими способами, она не колется. Молчит и всё!

 – Зачем, – говорит, – тебе мои проблемы знать? Мы с тобой. Разве этого мало?

И вот, как-то первый раз у неё дома встречаемся. Юго-Запад, квартирка трёхкомнатная, прилично обставленная, этаж седьмой, с балконом и лоджией… И только она в ванную пошла, я - шасть в гардероб!.. Едрит твою мать! Бляха муха! Во, влип! Ты представляешь, Гоша, висит в ейном гардеробе китель генеральский с золотыми погонами и – штаны с лампасами. Вот эти лампасы меня и убили! Я к ней в ванну прямо с этими лампасами…

– Да, – отвечает, муж – большой начальник в милиции. Но ты меня не бросай, милый!

Как же тут не бросать! Ага, разбежалась! Свой же брат, мент, думаю. Е.. не по ранжиру! Он же меня самого и в хвост и в гриву и во всё остальное! Схватил я кальсоны в зубы – и в окно!

– С седьмого этажа?! – удивлённо вздрагивает Гоша.

– Ты чё, больной? – ещё больше удивляется Петрович. – Я же не дурак! Я фигуральным образом выражаюсь, чудила! Дал я дёру от неё… Ну ты и дурной! С седьмого этажа…

Петрович снова глубоко вздыхает, переживая случившееся, молча наполняет стаканчик и отставляет в сторону.

– Нет, ну ты представляешь, после той Полтавы я, наверное, пару месяцев ни с кем про любовь не разговаривал. Веришь, даже на жену не тянуло… Думал, всё, кранты, импотенция!..

3.

Когда к Петровичу приезжала любовница, он звонил жене – всё, Зина, отбой, иду спать, по телефону не беспокоить! Довольный Гоша выпивал на посошок и деликатно линял со службы.

В последнюю смену их совместного дежурства уже знакомая Гоше Тася, заведующая химчисткой в Тропарёво, мать взрослого оболтуса и супруга раздолбая из автобусного парка, приехала раньше обычного.

– Ну, я пошёл, – сказал понятливый напарник.

– Куда?! – рыкнул могучий капитан. – А кто бдить будет? Рано ещё. Садись с нами, водки выпей. Что там у нас в сумке имеется?

В сумке Петровича имелись: заботливо упакованные в использованные литровые соковые пакеты домашний борщ и котлеты «из-под жены», как он выражался о продуктах суп-ружницы. На стол ещё были выставлены: такая же, но ещё не вскрытая пачка томатного сока; бутылка газированной минералки; красная рыба горбуша холодного копчения, в целлофане; банка болгарских голубцов; ещё одна стеклянная банка с вьетнамскими огурчиками; и, естественно, водка – две бутылки. Всю эту дополнительную снедь запасливый капитан приобрёл на рынке, куда неспешно ходил во время обеденного перерыва.

– Я сегодня водку пить не буду, – заявила Тася.

– Да, Петрович, может, женщине что полегче – винцо сухое там, или шампанское, конфет шоколадных, – робко предложил Гоша.

– Да не хрен их шампанским с трюфелями баловать! – отрезал капитан. – Ты меня, офицера, учить будешь?

– Вот так всегда, Гриша, – пожаловалась Тася, – думает только исключительно о себе. Берёт водку да рыбу солёную.

– А ты что, сухое пьёшь? – подозрительно спросил офицер милиции, пристально глядя на подругу.

– А вот и не откажусь, – задорно кивнула капитанова женщина. – Мы его, знаешь, сколько выпили с подружками, когда на Чёрном море отдыхали?

– Пицунду вспоминать команды не было! – ревниво оборвал её Петрович. – Ладно, Гоша, сходи-ка в ларёк, купи там чего-нибудь бабского.

И напарник быстро сбегал до угла, на капитанские деньги взял бутылку «Монастырской избы», немецкий кекс и шоколадные батончики.

После первой бутылки водки Петрович по-домашнему обмяк, откинулся к стенке и тихонечко захрапел. «Странно, – подумал Гоша, – с Петровичем такого раньше не случалось». Тася и Гоша остались наедине с 14 дюймовым телевизором «Самсунг», не съеденным столом и устало храпящим товарищем. Разговор как-то не клеился из-за абсурдности ситуации. Тогда они выпили ещё и стали нащупывать общую тему.

– А! Что! Я, кажется, немного соснул? – встрепенулся вдруг капитан, когда сидящие уже выходили на тему курортного сезона в советский период.

– Я, пожалуй, пойду – поднялся Гоша.

– Сидеть! – зычно скомандовал капитан милиции. – Ещё не всё выпито и не всё надкушено. Куда это ты пойдёшь? Ты на боевом посту! Кто офицеру рюмку нальёт?

Налил Гоша. По полной. Петрович снова отвалился к стенке, а его непутёвый товарищ и любовница стали увлечённо вспоминать распрекрасный отдых на Черноморском побережье Кавказа с выходом на Коктебель и Ялту.

Юность, море, вино, девочки!.. Вскоре Гоше стало казаться, что сидящая напротив женщина ещё о-го-го! Она откровенно вспоминала свои курортные приключения, глядя прямо в глаза Гоше. Они отдыхали почти в одно и то же время, почти в одних и тех же местах. И как же они раньше не встретились? Может, они сидели в одном и том же кафе? Лежали рядом на одном и том же пляже? Плавали в одном и том же море? Танцевали на одной и той же площадке? Вдыхали пряный воздух одних и тех же пальм и шашлычных? Смотрели на одни и те же звёзды? И почему это они раньше не встретились?!

Узорная вязь взаимных комплиментов, откровенных симпатий, двусмысленных предложений, не отводимых взглядов, ласкающих и глубоко проникающих друг в друга, пары алкоголя, легкая музыка из телевизора, соприкасающиеся коленки, стремящиеся дальше и глубже, руки, как бы невзначай касающиеся друг друга и задерживающиеся в согласии, слова, текущие из-под сознания и совершенно не связанные со смыслом, – всё это плавно обволакивало разгорячённые тела, напрягая суставы и переводя взаимную симпатию в тесное единение…

– Разворковались голубки, едрит твою мать! – проворчал вдруг Петрович совершенно трезвым голосом, присаживаясь на дежурной раскладушке. – Меня, старика, стало быть, по боку, а сами трали-вали разводите? Вась-вась, кусь-кусь? Может, мне уйти на хрен? Я вам мешаю?

– Оставайся, оставайся! – в один голос ответили голубки. – Ну, куда ж ты на ночь пойдёшь!

– Всё, баста! – рявкнул протёрший глаза капитан. – По стопочке на дорожку, и тебе, Гоша, пора!
 
Молча выпили и закусили. Гоша поднялся, чтобы уйти в промозглую октябрьскую ночь.

– А ты куда? Сидеть! – одёрнул Петрович поднявшуюся было вслед за Гошей подругу. – И мы устали. И нам отдохнуть нужно. Ты здесь останешься. Мне с тобой ещё про любовь поговорить надоть…