Из небыли

Я думала, что ранее творчество Михаила Сопина навсегда пропало на разграбленной даче – и вот неожиданно обнаружила эти тетради дома. Буду оформлять их самиздатовскими брошюрами. А сегодня предлагаю друзьям вступление к тетради 1966 года – первой, которую удалось вывезти из лагеря. Она начинается с дневниковых записей.

Татьяна Сопина.

МЫ ПРИШЛИ В ЧЕЛОВЕКА ИЗ НЕБЫЛИ,
КАК ПРИХОДЯТ ИЗ СТРАШНЫХ СКАЗОК

Начало этой тетради датировано 1966 годом - то есть, это первая лагерная тетрадь Михаила Сопина, до нас дошедшая. Более ранние он уничтожал сам перед очередной отправкой на этап (чтобы не попали в чужие руки).
Две трети от пятнадцатилетнего срока заключения позади - осталось "всего" пять, и это уже режим поселения. Заключенный получает относительную свободу. Он может ходить без конвоя, в свободное время любоваться таежной речкой Тимшер, даже в одиночестве жечь костер, хотя покидать пределы означенной территории запрещено (а бежать и некуда - вокруг заболоченная непроходимая тайга с единственной дорогой на лесосеку). Живет в общей казарме. В дневниковых записях от февраля 1966 года меня поразила деталь: в 21 час (детское время!) положено гасить электричество, иначе зайдет надзиратель и сделает замечание. Но автор не очень-то придерживается правила и продолжает писать при свете под недовольное ворочанье сотоварищей по казарме, натягивающих одеяла на головы... Им ни свет ни заря на работу. Однако молчат, позволяют.

Напомним, что автору 35 лет. Позади война, бродяжничество, лагерь и... почти никакого приличного образования. Он хочет осмыслить все это:
"Начинается такой сумбур, что, право, трудно найти всему тому, что творится в усталом мозгу, какое-либо подходящее название...
Годами - да что там годами - десятилетиями - одно и то же: тяжелый физический труд, а скорее... Труд, труд, труд! Интересно, что если начать произносить это слово вслух, долго-долго?.."

А вот еще одна заурядная деталь быта поселения: убили человека. Праздное любопытство окружающих. В это же время Сопин пытается написать единственный сохранивший рассказ "Аксен" - тоже про смерть, и тоже про полное равнодушие к ней причастных: провокатора, невольного убийцы, да, пожалуй, и жертвы... Остальные – неясные копошащиеся «на обочине действия» фигуры, без лиц и имен. У следователя тоже нет лица – это функция.
Обращение к слову становится для него единственной возможностью уйти от животного состояния, которое он ненавидит в себе и в окружающих всей душой:

"Мы пришли в Человека из небыли..."

Дневниковых записей немного. Очень скоро они переходят в стихи, и интересно, что раньше мастерства слова к Михаилу приходит нащупывание мелодии стиха. Еще в дневнике упоминание о музыке встречается неоднократно:
"Боже! Как я люблю музыку! Опять Шопен не дает писать. Заплакать, что ли..."

И вот теперь он ищет созвучия в единственно доступном ему здесь виде искусства. С точки зрения строгой поэзии тексты еще очень слабые, грешат расплывчатостью, декларациями и просто безграмотностью. Отдельные удачные строчки скорее пробиваются сквозь шелуху общих фраз, но вот рифмы почти всегда точны. Когда я разбирала эти полустершиеся записи, порой восстанавливала неясное слово по рифме. Если есть такие-то буквы в парном слове - значит, должны быть и в непонятном.

Однако показательно, что в 1966 году было написано одно из лучших стихотворений раннего периода: "Метелью заметает тротуары".

Порой удача - только один абзац, который, впрочем, можно считать полноценным стихотворением:

Не повторю
Мгновений тех,
Ошибок
И противоречий,
Как не смахну рукою снег,
Когда-то падавший на плечи.

А иногда только одна строчка:

"Полями одежда бежит пустая..."

Характер его лирики уже очевиден - она без нагромождений, нередко песенная, прозрачна настолько, что может казаться примитивной... Но кто не смотрел на воду, желая мысленно повторять за поэтом:

Уносит, уносит
Речная вода,
Уносит не листья -
Уносит года...

(Мотив быстротекущей воды у него появится еще не однажды - например, в позднем: "Моей судьбы усталый челн уносит к краю водопада...")

Вода, небо, туман, огонь - вот что доступно человеку всегда, не зависимо от социального и материального положения. Пока лучше всего поэту, пожалуй, удаются стихотворения о природе - в ней он излечивает душу:

Нас трое: карандаш, тетрадь и я.
Мы делаем одно и то же дело:
Вот строчкою в тетрадь
Легла хвоя...

Здесь много созерцательного, природа описывается настолько скрупулезно, что по стихам можно рисовать картины в духе художников-передвижников, только пейзаж невесел. Впрочем, поэт и тут находит красоту даже романтическую:

Да ветер осенний,
Бегущий в костер,
Валежник горящий
В дыму распростер...

"Я полюбил тот край, в котором я живу", - признается он в другом стихотворении.

Дневниковый характер стихов подчеркивается точной датировкой, которая появляется не сразу. Видимо, поэту стало важным расставлять указатели времени. Тогда же впервые появляется характерная для этого автора рваная разбивка стихов (с акцентированием в одной строке порой всего одного слова).

Заметен уход в нечто колдовское, в сны, преимущественно страшные. Поздний Михаил Сопин от этого уйдет, хотя феерический фон обобщения останется даже в таких сугубо реалистических произведениях, как поэма "Агония триумфа" начала девяностых: "Раздувается зал, достигая размеров страны..."

Крупные темы пока ему не даются, в них он сбивается на декларацию. Наиболее удачным можно назвать стихотворение "Вороная кобылица" - первое выступление Михаила Сопина в печати (в газете "Лесник Прикамья"). Стихотворение было напечатано друзьями поэта в его поддержку и, как они говорили, по идеологической близорукости редактора: тот не понял, что вороная кобылица - это и есть Россия, а то, что поэт заключенный, редактор не узнал. Позднее этот образ трансформируется, у Сопина еще появится «Кобылица», но уже другая: «И мнет коваль, и бьют копыта в лица – у кобылицы выбиты глаза».

Отбирая стихи для этой публикации, я не всегда придерживалась принципа мастерства. Хотелось представить характер поэта наиболее полно - так объясняется включение в подборку стихотворения "Спасибо, жизнь". Уж какое там "спасибо"... И все же без веры в жизнь, здесь обозначенной, ему бы не выжить. Читателю сообщаются истины, как говорится, прописные, но заподозрить Сопина в творчестве "на потребу" невозможно. Он ведь был не печатающимся автором.




Д Н Е В Н И К
(отрывки)

16 июля 1966 года.

Какие-то странные и страшные мысли... Такие путаные-перепутанные. Иногда, правда, я понимаю, какие именно, но только иногда, и только на какое-то мгновенье, а потом, потом начинается такой сумбур, что, право, трудно найти всему тому, что творится в усталом мозгу, какое-либо подходящее название.
Пытаюсь ли я найти причину этому, разобраться в себе самом? Да. Пытаюсь. И в меру своих знаний, своих возможностей и способностей открываю, нахожу причину, порождающую в моем существе меланхолию, ипохондрию и пр. пр.
Годами - да что там годами - это можно назвать десятилетиями - одно и то же: тяжелый физический труд, а скорее... Труд, труд, труд! Интересно, что если начать произносить это слово вслух, долго-долго? Что получится? На каком разе оно, это слово, надоест, а? Ведь устанешь произносить - верно? О да, конечно, устанешь! А делать? Каково, а? Делать одно и то же сколько можно?
Животные, некоторые, всю свою жизнь делают одно и то же... Правда, у них перед человеком есть преимущество - они животные. Собственно, мы тоже в некоторых случаях - животные.
Вот, например, я - что я?
(Я сознательно о себе говорю не "кто", а "что")...
Уже отбой.

17 июля.
Если не считать одного незначительного разговора, то день прошел... ах, да что там...

18 июля.
... И теперь я гляжу молчаливо
В то, что было, чего больше нет.

Постоянное ощущение душевной пустоты. Хочется выть - в полном смысле слова. Объяснять свое состояние некому и незачем. Иногда, правда, я нет-нет, да и поговорю с М., но... но, очевидно, он меня не поймет. Конечно. Потому что я и сам себя, если понимаю, то с великим трудом.
Да, я испытал нечто такое (состояние), чего, пожалуй, больше в моей жизни не будет. Боже мой! Я не нахожу себе места. Но все пройдет, и это самое страшное. А пока - пока я полон музыки, она переполняет меня. Интересно, некоторые любят музыку так, что могут объяснить, как они любят. Я тоже люблю музыку, но объяснить - свыше моих сил. Она очаровывает, обволакивает душу, сердце, мозг какой-то необъяснимой, неземной силой мечтательности. Я чувствую, что если начать словами выражать чувства, охватывающие меня, когда я слушаю то или иное произведение, то это будет выглядеть скорее как ханжество, чем восхваление.
Хочу писать - а писать-то и некогда. Труд - тяжелый, убивающий мысль в ее зачатии - отнимает все, отнимает меня у меня самого. Страшно. Нет предела моей неизбывной грусти.
Боже! Спаси меня от меня.

20 июля.

Если принято считать, что нежелание жить - слабоволие и опустошенность, то, значит, у меня и то, и другое. Странно, странно, что окружающая обстановка самым точным образом перекликается с душевным состоянием. Вот уже несколько дней стоит переменная погода. Жара. Духота. И внезапно все меняется. Появляется облачность, ветер, дождь.
Вот так и на душе... То горит огнем - огнем инквизиции, то бушует, то плачет, плачет, плачет, как дождь в осень. Мерзко. Слякотно. Гадко. Вот и все.
Что делать - такой вопрос, очевидно, задавал себе самому не один... Вопрос общий. А ответ давали по-разному.
Боже! Как я люблю музыку! Опять Шопен не дает писать. Заплакать, что ли...
"Утрата" Шопена!
Почему так - мне очень жаль прошлого... Хотя оно ведь тоже не блестяще.
И все-таки, если в текущем жаль прошлого, то или прошлое было прекрасным, или настоящее дрянь.
Вокруг меня люди. Русские люди. Я понимаю их язык, но, но и только... Разговор с ними у меня не клеится. Я устают них. Почему?
Общество - зеркало, в котором отражается личность во всех ее измерениях. Да, это здорово! Это просто... Значит, через личность познается общество, которому она принадлежит. И наоборот.
Отбой. Время - 21 по-местному.

21 июля.
Не знаю, кто, когда и с чего взял, что нужно записывать в дневник только важное. Я буду записывать все, потому что для меня все значимо - что уже прошло, отмучило, отболело. Настоящее не имеет никакого значения. Гете сказал: "Лишь тот достоин..." Но... право, с кем вступать в какой-то бой? Разве что с ветряной мельницей? Мир от неизмеримо малого до совершенного - двуногого чудовища, которого почему-то ему же подобные назвали человеком, функционирует в закономерной последовательности... Значит, "умники" живут за счет "дураков", подлецы - за счет честных и т.д.
Бороться ради самого процесса борьбы?!
Родиться для того, чтобы прожить, вернее, просуществовать какой-то более менее определенный отрезок времени и умереть? О нет! Нет, нет и нет!
Человек и так слишком жесток, слишком ненасытен и кровожаден! И пресловутая формула борьбы за свое счастье это... Это ни что иное, как благословение Иуды Дьяволом. Потому хотя бы, что всю свою "разумную" жизнь отдавать в угоду желудку - это еще далеко не то, что называют "борьбой за картонное счастье". Правда, в такой борьбе что-то есть... Она, например, отвлекает от мысли, а это уже - ого!
Прожить жизнь кастратом мысли, кретином, этаким евнухом духа - "благороднее" этого, наверное, и нет ничего. Объегоривать себе подобных, отравлять их и без того жалкое существование, торговать ими оптом и в розницу - это борьба, борьба за свое, личное счастье? В таком случае, пусть мир сгорит сейчас же, немедленно.
Жить - обманывать себя и других? К черту! Не прикоснусь к этим мероприятиям. Ремесло - для ремесленников! Проституировать, вылизывать кому-то зад за то, чтобы быть сытым, с толстым животом - увольте!
Да, все-таки здорово: одни живут, чтобы есть, другие едят для того, чтобы жить.
Надоедливая штука - жизнь.
21 час. А это...

22 июля.
Оказывается, к смерти нужно готовить себя сильнее, чем к жизни. Ух, проститутки! Чавкают и спят. Да они ведь и не просыпались. Ублюдки. Кретины. Ханжи. Остается одно утешение: тяжелее жить - легче умирать. Чем чаще двуного будет думать о смерти (своей), тем больше его совершенство будет стремиться к бесконечности.

23 июля.
Порок ли, добродетель, закономерность - наличие у человека столь противоречивых мыслей и деяний?
Если порок, то почему сегодняшний порок становится завтрашней добродетелью? Добродетель? Но к ней применимы те же понятия. Остается одно - жестокая закономерность. Значит, в любом двуногом содержится зла и добродетели столько, сколько обусловлено объективной действительностью самой природы, чтобы он был таким, каков есть. Н-да! Вот это здорово! Оч-чень здорово! В таком случае, нормы этики - для кого они?
Полно. Я-то, по крайней мере, знаю, а?
Человеку - зерно. Скоту - мякина.
"Квод лицет сви, нон лицет бови".
Все в природе вещей.
...Как грустно мне глядеть в немую полутьму
И горевать, что жив, что я еще живу...
Моменто мори!
22 часа, Воскресенье-суббота.
……………………….