Вирус одиночества

Дни долгие и пустые.

Часами сижу на подоконнике, прислонившись пылающим лбом к прохладному стеклу. За окном зима и холод, а внутри меня лихорадочный жар простуды и воспоминаний.

Иногда я раздеваюсь догола и, покрываясь мурашками, рассматриваю себя в бессердечно-честном зеркале. И мне кажется, что это вовсе не я. Просто тот ребенок вырос в совсем незнакомую девушку. У незнакомки с той стороны зеркала черные глаза и обветренные скулы, у неё острые ключицы и бледная кожа. Под ключицами - тонкая вуаль веснушек, а под кожей – голубоватая сеть сосудов. У неё выступающие рёбра и жесткий живот. В ней нет ничего от той мягкой доброй девочки, которая делила на всех пряники и мыла волосы своим куклам. У этой девушки лицо многих тысяч людей. Такая же отрешенность ото всех и погруженность в себя, озабоченность завтрашним днем и сегодняшним вечером.

Если в ней есть что-то особенное, то оно прячется где-то в самой глубине глаз, в той крохотной точке, в которой отражается свет. Разглядеть это могут лишь те, кому позволено целовать её. Но… во время поцелуев она закрывает глаза. Она никому не верит. Хотя, наверное, ей очень хотелось бы верить.

Тот, кто когда-то пытался быть со мной и не смог, не узнал меня в этой незнакомке.

«Ты стала злой и равнодушной!»

«Ты противоречишь сам себе – равнодушие не может быть злым, а злость – равнодушной».

«Не цепляйся к словам! Ты стала чужая и холодная… далекая какая-то, что ли… Я не помню тебя такой!»

«А я такой и не была».

Дуэль взглядов, в которой серый взор проигрывает, а черный продолжает сверлить. Пепел падает в кофе и застывает бессильным хрупким холмиком на тонкой пленке, затянувшей полуостывший напиток. Черный взор смотрит сквозь и за, блуждая в перламутровых далях грез.

«У меня просто были очень хорошие учителя…».

Наши слова, повисшие в прокуренном воздухе кофейни, застревают в моем простуженном мозгу и бегут по одному и тому же пути, прокладывая четкую колею.

***

Какой же я была раньше? Не помню. Помню только, что она пыталась быть веселой.

Кем же я была?

Растерянным подростком, прошедшим через то же самое, что и миллионы других до него, - депрессию взрослеющего человека. Подростком, с помощью денег и мимолетных увлечений пытающегося примириться с реальностью, которая обещает так много, а дает так мало.

Будем честными. Почему бы и нет? Только – тссссс…

Я была одинока. Две-три сотни знакомых, и около десятка из них, безуспешно претендовали на звание друзей. И все равно я тонула в пустоте, маскируя её бесшабашными выходками и излечивая абсентом. Напиток поэтов и художников, нектар самоубийц и лунатиков… О, абсент! Ты обволакиваешь негой и ласково шепчешь в уши голосами галлюцинаций… Ты прикрываешь язвы действительности розовым шелком бреда… Но даже ты не мог до конца излечить меня. Слишком много было людей вокруг и слишком много одиночества внутри. Так бывает со всеми. Но кто-то переболеет, а кто-то пронесет этот вирус через всю жизнь.

Это было похоже на танец на карнизе. Синхронный взмах рук, поворот, два шажка, поклон, опять поворот… Танцор так легок и невесом! Люди внизу заворожено аплодируют и лишь один из сотни понимает, что однажды удача отвернется от этого сумасшедшего, и он рухнет вниз. На мое счастье, в тот последний момент, когда я сорвалась, среди толпы зрителей стоял Он.

Он никогда не нервничал. Казалось, Он всегда знал, что всё будет, если Он захочет. Это гораздо позже я разглядела в нём душевную травму, надлом и страх будущего. Это потом Он так отчаянно цеплялся за мои колени, а я плакала от бессилья…

Он всегда оказывался там, где был мне нужен. Может быть, именно Его присутствие спасло меня тогда от какой-нибудь фатальной глупости. Он был для меня, я была для Него.

В постели нам было плохо. Но нам было хорошо вне её, а это, кажется, важнее…

Он пил слишком много пива и недостаточно занимался спортом. У Него были надоедливые друзья и злой сосед-алкоголик. А по ночам Ему снились плохие сны.

Даже сейчас, спустя много лет, я могу закрыть глаза и прошептать вам на ушко все наши разговоры бессонных ночей, наш бессвязный бред двух молодых людей, испытавших желание, но не познавших любви. Я помню поворот Его головы, взгляд исподлобья… припухший искусанный рот и яблочную кожу. Я помню, как Он говорил: торопясь и глотая окончания слов.

Пусть потом Он сделал мне больно, спасая от другой, большей боли, но Он многому научил меня. Будем надеяться, что и я смогла дать Ему что-то, кроме лихорадки разума.

Без Него как-то неуютно.

***

Отходя от зеркала, я всегда делаю вывод, что люди, в сущности, очень нелепые и крайне некрасивые создания. Как можно любить тех, кто так неприспособлен к жизни? Тех, кто так зависим от окружающих? Я не лучше других.

Я натягиваю этот вывод на своё исхудавшее тело, укутываю им свои кузнечиковые суставы, прикрывая острые углы, и утешаюсь мыслью, что когда-нибудь смогу обмануть окружающих и предстать перед ними красивой и беззаботной бабочкой, и просто нужно найти того, кто сможет сберечь мой кокон, пока я буду перевоплощаться.

С такими несуразными мыслями я ложусь спать, мечтая о том, что рано или поздно наступит октябрь с его золотыми листьями и по этим листьям ко мне придёт тот, кто спасет меня от одиночества, кто излечит меня от простуды и глупых мыслей. Тот, кому я буду верить.

А ночью я вновь проснусь в поту, и пойду в ванную, и буду долго пить холодную воду. Подняв лицо, я снова, как и прошлой ночью, упрусь взглядом в зеркало. Колючим взором посмотрит на меня оттуда Страх. Страх ожидания и боязни пропустить того, следующего, который сможет заменить мне Его. Этот страх сладкий, как зимняя рябина, но у него неприятный привкус растаявшего аспирина, которым кормит меня простуда.

Спустя восемь лет, пройдя через шеренгу других, тянущих ко мне руки и так сладко улыбающихся мне, я задаюсь вопросом: узнал бы Он меня сейчас? Меня изменившуюся настолько, что я сама с трудом узнаю себя в зеркалах и глазах знакомых? И, главное, захотел бы узнать меня?


18.01.2007.