Александр был эпохою в моей жизни - братья Одоевские

 Александр Иванович и Владимир Федорович…да, сейчас буду называть его так - представлю хотя бы, что это какой-нибудь школьный доклад…хм…ладно.
Двоюродные братья, лучшие друзья юности, литераторы - казалось бы, сколько общего… Не тут-то было. Различий гораздо больше.
…Сближение их произошло около 1820 года - когда Владимир, живя в родной Москве, испытывал все горечи «бесприютного» существования - мать его, Екатерина Алексеевна, вторично вышла замуж и поселилась в деревне, поместив сына «на полное содержание» в Московский Университетский Благородный Пансион. Тоска по «семейственному щастию» совмещалась в юном Владимире с негодованием, почти протестом - он находился под контролем, в плане финансов и свободы перемещений, причем от совершенно посторонних людей, каких-то мелких чиновниц, маменькиных знакомых. Какому подростку это понравится? «Есть благо в жизни, которое называют независимость. Когда-то оно будет моим уделом. Но и тогда оно не будет в состоянии заменить щастия семейственной жизни», - горько признается Владимир в «Дневнике студента».
Ко всему этому присоединялась еще и несчастная влюбленность в кузину Наталью Щербатову - со временем Владимир осознал беспредметность этого чувства, но прежде ему пришлось испытать свою долю «Отчаяния любви».
 Старательная и увлекательная учеба, несомненно, несла свое утешение, как и страстная отдача музыке и…тайное стихотворство, парадоксальным образом совмещавшееся в юном пансионате с кропотливыми трудами над переводами из Иоанна Златоуста о «премудрости и благости божией в отношении к человеку»… Но и всего этого было недостаточно - необходимо было общение с родной душой. Такою душой и стал Александр Одоевский.
Как же они смогли найти общий язык? Скорее всего, здесь изначально определяющим стало все же родственное чувство - иначе как объяснить сближение этих двух молодых людей, настолько разных?
Владимир - худенький, тщедушный, «во фрачке вишневого цвета», с сенаторскою важностью, которая уже тогда отличала его наружность - прилежный ученик, сочиняющий глубокомысленные философские трактаты, этакий «старик-младенец»…однако несмело тянувшийся навстречу новым романтическим веяниям, втихаря переписывавший эпикурейские творения Батюшкова, не дыша внимавший «новой поэзии» Жуковского… Даже на нем не могло не отразиться зарождение того, сверхнового, что стали называть романтизмом. После родственного чувства, это и сблизило его с братом, которого иначе и не назовешь, как живым воплощением этого самого романтизма: столичный офицер, т.е. шпоры, шпага, шляпа с белым султаном и, как следствие, почти неизбежное тогда увлечение зарождающимися идеями вольномыслия… Да к тому же поэт - поэт беспечный, особо не задумывающийся о тайнах бытия, весь стремительный и искрометный:
Мечтаю иногда, что я поэт,
И лавра требую за плод забавы,
И дерзостным орлом лечу, куда зовет
Упрямая богиня славы:
Без заблужденья - счастья нет!
Да, формула жизни Александра - полная противоположность принципам не по летам серьезного и рассудительного брата. Но ведь и во Владимире жил «мечтательный пламень», пусть он заглушался холодной философией, ведь и он писал стихи.
Лирические излияния брата Александр не воспринимал серьезно, называя его «юным лицемером». Но все же они близки, они поверяют друг другу все тайны души, Владимир видит едва ли не единственное утешение в общении с братом.
…Да, так продолжается и в 1822 году, когда Владимир, с отличием закончив пансион, поселяется, наконец, один - пусть в крошечном флигельке, но начинает жить самостоятельно. Но пути братьев неумолимо начинали расходиться - как ни странно, первые шаги к отчуждению были со стороны Владимира. Александр чувствовал это:
«Может быть, ты переменился с тех пор, как мы расстались. Все изменяется. Но дай бог, чтоб долго не изменилось сердце моего Вольдемара». Хотя и Александру, жаждущему всех наслаждений юности, было все труднее понимать брата, в котором «мечтательный пламень» все же оказался подавлен жаждой наслаждений иных - идеальных, умственных. Переписка постепенно теряет ту прелесть искренней доверенности, хотя протянется она еще два года. Александр, более открытый и бесхитростный, попытается еще как-то воззвать к душе брата, но тщетно: Владимиром был уже выбран тот узкий путь, на котором ему не будет спутников - даже в лице родного человека…
…Неизвестно, с какими чувствами братья расстались в Москве, когда Александр последний раз приезжал из столицы, но с какою тяжестью и горечью встретил Владимир Петербург, когда, всего через два дня после казни пятерых, 15 июля 1826 года, прибыл туда. Петропавловская крепость была еще полна заключенными. Был среди них и Александр.
…Впоследствии, достигнув приличных служебных степеней, Владимир попытается делать все для облегчения участи брата. Возможно, не без его участия в 1837 году Александра перевели на Кавказ. Но вернуть его Владимир так и не успел. Они больше не виделись.
Брат его скончался от скоротечной горячки, «под бедною походною палаткой», в 1839 году. Лучшей памятью ему стали эти строки:
…И, вкруг твоей могилы неизвестной,
Все, чем при жизни радовался ты,
Судьба соединила так чудесно:
Немая степь синеет и венцом
Серебряным Кавказ ее объемлет,
Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,
Как великан, склонившись над щитом,
Рассказам волн кочующих внимая,
А море Черное шумит не умолкая…
 

Александр Одоевский в романе «Русские души»:


http://www.proza.ru/2006/11/04-302


http://www.proza.ru/2006/11/17-288