Письмо другу

 ПИСЬМО ДРУГУ.

ХАБАРОВСК. ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРАВЛЕНИЯ КРАЕВОГО СОЮЗА ВЕТЕРАНОВ АФГАНИСТАНА КОЛОМИЙЦУ АЛЕКСАНДРУ ГРИГОРЬЕВИЧУ.

 «Вспомнится холод брони на рассвете,
 Жаркие схватки в ущельях сырых,
 Вспомнятся дети, афганские дети.
 Дети во-первых, бои во-вторых»
 Виктор Верстаков.
 

Здравствуй, дорогой Александр Григорьевич. Собираюсь к тебе подъехать, да дела все держат. То одно, то другое – сам знаешь. Сегодня проснулся часов в пять, сел за тетрадь и вспомнил один наш разговор. Тогда ты говорил мне о том, что излагать события, участни-ками коих мы с тобой были, следует от третьего лица. Дескать, больно уж неправдоподобное получается повествование – не каждый поверит. Перечитывая как-то Михаила Афанасьевича Булгакова, я наткнулся на замечательную фразу: «…я желаю, чтобы мне верили. Если я го-ворю что это так, значит, оно действительно так».
Почему же ты считаешь, что нам с тобой не поверят? Кому же тогда верить? Ведь это было, Сашка! Было! И тиф, и малярия, и гепатит, и геройство, и мерзкая продажность. Чего там только не было… Был и тот бой…
Не помню, с чего он начался, но через несколько минут после его начала плотность огня была такой, что иначе как сквозь щель между башней и командирским люком вести на-блюдение за местностью было нельзя. Душманские пули беспрестанно барабанили по кор-пусу и сваркой высекали искры о броню танка. Против нас работало несколько гранатоме-тов, чьи расчеты, естественно, постоянно меняли позиции; миномет, который засечь было также невозможно – в кишлаке Калайи-Биби около 20-ти крепостей, а он лупил изнутри зда-ния.
Время было около десяти утра. Задача наша была, как ты знаешь, обеспечить бес-препятственное прохождение колонн по дороге, ведущей в Кабул на своем участке ответст-венности. Тогда сразу было понятно, что духи пытаются стянуть побольше наших сил с тем, чтобы оголить другие участки. Избитая тактика. Видимо ожидалось прибытие в столицу Афганистана либо ценного груза, либо какого-то важного лица. Разведка у них работала не-плохо.
Раньше из этого кишлака огонь не вели – жилой все-таки.
Обычный бой, который был, в общем-то, рядовым событием тех дней. Бывало обе стороны стояли до последнего, вгрызаясь друг другу в глотки даже в предсмертной судоро-ге. С одной стороны мусульманский фанатизм, с другой – гордость за принадлежность к Ве-ликой Русской Армии, армии Суворова и Кутузова, Брусилова и Жукова. Тогда принцип был таков – лавина огня должна сметать все, что стреляет по нашему солдату.
До кишлака было метров 300…
Даже сегодня, вспоминая тот день, иначе как мальчишкой назвать себя не могу. Но это было…
…Как-то внезапно огонь со стороны кишлака прекратился. Увидев в зоне обстрела женщину, я дал команду на прекращение огня. Через командирский прибор наблюдения увидел, что женщина идет без чадры. На руках несет безжизненное тело ребенка. Окровав-ленная головенка малыша неестественно откинута, ноги и руки плетьми свисают с полу-опущенных рук матери.
Те, кто хотя бы понаслышке знают что такое «шариат» и что значит когда в кишлаке (не в городе, а в кишлаке!) женщина выходит навстречу «неверному» с открытым лицом, думаю смогут меня понять.
Великая Скорбь Матери накрыла долину, прекратила огонь с обеих сторон и вы-швырнула меня из люка командирского танка. Иначе, Сашка, я не могу объяснить свой по-ступок. Представь – двигаются навстречу друг другу 27-летний офицер Советской Армии и мать с раненым ребенком на руках. Если женщина прошла метров 50, а я преодолел (не ша-гом ведь!) остальное расстояние, ты понимаешь, что я оказался у стен кишлака.
Мальчик лет двух с половиной – трех был без сознания, голова в крови. Из носа пу-зырилась кровь – ребенок был еще живой. Из рук в руки я принял Жизнь. Жизнь - понима-ешь, Саша?
Развернувшись в сторону дороги и сделав несколько шагов, я затылком ощутил ко-личество глаз, разглядывающих меня сквозь рамку прицела. Страха не было. Главная мысль на тот момент была о том, чтобы падая с простреленной башкой не подмять под себя маль-чонку. Упасть нужно боком. С каждым шагом я поворачивал корпус, чтобы тело при паде-нии по инерции повернулось именно так.
 У дороги меня встретили глаза моих солдат… Между танками стояло два БТРа, на одном из которых в полный рост, руки в боки стоял незнакомый мне офицер. Теперь я по-нимаю, почему он так стоял. Таким образом, он прикрывал меня – выставил себя духам на показ как белый флаг. На втором БТРе сидел техник нашей роты прапорщик Кругляков Ни-колай и также, не прячась за броней, наблюдал за происходящим.
Я подал ему ребенка:
- Николай, мальчик должен жить.
 - Понял, командир. Как раз в Баграм еду за хлебом. Сам доставлю.
…БТР увез мальчонку в Баграмский медсанбат.
Я сел на башню своего танка, подсоединил тангенту к шлемофону. Закурил. Киш-лак молчал. За нашими спинами пошли КАМАЗЫ и «бурбухайки» . Выкурив сигарету, я дал команду экипажам выносных постов продолжать выполнение задачи, а Рычкову – своему механику-водителю возвращаться на заставу.
В тот день стрельбы на моем участке уже не было.
К вечеру Николай вернулся из Баграма и рассказал о том, как поместил ребенка в медсанбат.
Когда он вошел с раненым ребенком в приемное отделение, дежурная сестра вызва-ла врача, который сразу же отправил прапорщика в Чарикар . Дескать здесь нет педиатриче-ского отделения для афганских детей, а в Чарикаре хорошие врачи. Таков дескать порядок.
Кругляков с ребенком на руках сел в БТР и рванул в Чарикар, до которого было ки-лометров тридцать. В Чарикарской больнице врачи попрятались, а паренек в белом халате, назвавшись санитаром, объяснил, что поскольку мальчика привезли из «Аминовки» , его здесь не примут. Кто знает, чей это ребенок? А вдруг его отец большой человек, а мальчик умрет в больнице. В этом случае душманы будут мстить всему персоналу. Тем более, что «Аминовка» – это провинция Кабул, а Чарикар – столица Парвана. Увозите в Кабул.
Поняв, что мальчонку здесь не примут, разъяренный прапорщик через 30 минут снова оказался в приемном покое Баграмского медсанбата. Молча вручив раненого ребенка дежурной сестре, он снял с плеча автомат (видимо без умысла – чисто механически).
- Ну ведь Вам же сказали, что здесь не детская больница. Зачем нам лишние про-блемы? – Пролепетала сестра.
 На войне человек не всегда способен принимать разумные решения – на это порой просто не хватает времени. А здесь, сейчас, раненный ребенок уже четвертый час мотался по пыльным дорогам и жизнь его неумолимо угасала. А у Круглякова приказ – мальчик должен жить.
Николай без слов шмальнул очередь в потолок приемного покоя. За стеклянной две-рью отделения поднялась беготня, появляющиеся и исчезающие испуганные лица персона-ла. «Засуетились!» – зло мелькнуло в голове Круглякова.
Открывается дверь и в приемный покой входит утомленный подполковник. Окинул взглядом присутствующих и, наверное, многое понял. Осмотрел мальчонку:
- Срочно в операционную.
Мальчика унесли. Подполковник закурил, внимательно посмотрел на грязного, взмыленного прапорщика:
- Потолок больше не дырявь, не ты строил, ни тебе ломать. Да и без тебя стрельбы хватает. – Смачно затянулся, - результат узнаешь через час-полтора. Откуда привезли?
- Из Калакана.
- Понятно. Иди и не шуми больше. И так крыша тут у всех набекрень. Все. – Он плюнул в ладонь, растер об нее окурок, бросил его в урну и вышел.
 Когда Николай мне это рассказывал, в его голосе чувствовалось огромное уважение к мудрому доктору.
Определив малыша, Кругляков поехал на склады решать свои вопросы, получил хлеб на батальон и часа через два заехал в медсанбат. Встретили его уже спокойно. Сказали, что операция прошла – мальчонка пока жив, но ночью может быть кризис. Об этом Кругля-ков сказал мне только к вечеру следующего дня, после того как узнал, что мальчик будет жить.
Утром к заставе подошли две афганские девочки – лет пяти и десяти. На всех наших заставах в Афгане, да я думаю и не только в Афгане – это в крови Русского солдата, был та-кой негласный закон – приходящим детям (просто так, без надобности, они редко приходи-ли) давать либо кусок мыла, либо банку сгущенного молока, либо тушенку. Вот и я, услы-шав от часового о приходе детей прихватил пару банок сгущенки из склада (свой офицер-ский паек, как ты понимаешь, я под одеялом не жрал - все было в общем котле на складе) и вышел на внешний двор заставы.
Почти все афганские дети, чьи дома находились рядом с дорогой, довольно сносно говорили по-русски. Наши войска на тот момент находились в Афганистане уже седьмой год.
- Мы пришли узнать, где наш брат, - сказала старшая девочка.
Минут десять я разговаривал с детьми. Убеждал их в том, что их братишку никто не отвезет в Москву (их очень волновал этот вопрос), что русские врачи обязательно его выле-чат, и их братишка обязательно вернется домой. Услышав, что их брат находится у русских врачей в военном госпитале, лица девочек явно посветлели. О доблести и профессионализме русских врачей знают люди во всем мире. Лично для меня это вообще отдельная каста, вы-зывающая огромное уважение. За время моего пребывания в Афгане, я немало раз был сви-детелем их мужества, беззаветной преданности своему делу и, прежде всего - своим пациен-там. Для них любой человек, по-моему, прежде всего пациент и военный врач (в России не просто так все доктора имеют офицерское звание) в любое мгновенье готов пожертвовать собой, если это понадобиться. Не думаю, что найдется человек, готовый со мной поспорить. Когда в 1986 году в Баграме рвались армейские артиллерийские склады и снаряды летали по гарнизону как мухи, врачи военного госпиталя и медсанбата без перерыва выносили на себе раненных и тяжелобольных в безопасные места, которые, кстати, находились не слишком рядом. То же самое происходило и в Пули-Хумри в августе 1988 года.
Вообще мне в жизни ни разу не довелось встретить трусливого врача.
Первое время девочки приходили почти каждый день. Порой мне приходилось от-правлять к ним моего замкомвзвода – сержанта Андрея Каленова. (Об этом замечательном парне из Тольятти я тебе как-нибудь обязательно расскажу отдельно. Обещаю.) Прошло не-дели три, они стали наведываться реже. Чаще садились метрах в ста от заставы и подолгу ждали вестей.
Когда Кругляков бывал в Баграме, он справлялся о здоровье нашего маленького друга, передавал ему фрукты. Мы все за него очень переживали.
Месяца через полтора я оказался в Баграме у своих друзей разведчиков и «противо-танкистов», как любили себя шутливо величать парни из противотанковой батареи. На об-ратном пути заскочил в медсанбат узнать как там наш парнишка.
Весь мой экипаж – механик-водитель Вячеслав Евгеньевич Рычков, заряжающий Сергей Викторович Отыч, командир танка Геннадий Иванович Додонов, выскочил из танка, увидев у меня на руках смеющегося мальчишку, который пытался стащить с меня шлемо-фон. Каждый солдат брал мальчонку на руки, подбрасывал, целовал его голову.
- Ладно, хватит лобзать малыша. Ехать пора. – Сказал я и 415й танк, с гордо за-дранной пушкой, взял направление в сторону «Аминовки».
Остановив машину напротив кишлака, где принял парнишку, я вынул из ящика ко-мандирского ЗИПа СПШ и повесил над домами ракету белого огня. После этого спрыгнул на землю, принял от Гены Додонова мальчонку, поднял его над головой, показывая наверня-ка наблюдающим из кишлака за танком душманам с чем мы пришли. Посадив паренька на плечо, я стал медленно спускаться по тропе, ведущей к кишлаку.
Было видно, как из знакомой крепости навстречу нам высыпала ватага мальчишек и девчонок разного возраста. За ними вышли несколько женщин. Дружной гурьбой они бежа-ли, толкая друг друга. На этот раз я постарался далеко от дороги не отходить.
Не добежав до нас метров тридцать, ребятишки пропустили вперед женщину, которая полтора месяца назад отдала мне мальчика. За ней выступили два существа, покрытые чадрами. Увидев их, почему-то вспомнился Петруха из «Белого солнца пустыни» с его «- Гюльчатай, от-крой личико». Стало не по себе. На этот раз АК был со мной. Это немного успокаивало. Я опустил мальчика с плеча на землю, и паренек побежал к матери.
Я стоял на месте. Но не для того, чтобы услышать слова благодарности. Просто стоя к ним лицом было больше вероятности остаться живым. Война. Первым показывать им свою спину в мои планы не входило. Восток – дело тонкое.
Но, Слава Богу, как только мальчик с разбегу влепился в ноги матери, та схватила сынишку в охапку, развернулась и вся эта галдящая орава покатилась назад.
Убедившись, что я их больше не интересую, полубоком выхожу к танку и, в который раз, с удовлетворением отмечаю как грамотно мои парни ведут наблюдение за местностью. Командир танка Гена Додонов, как всегда, каждому члену экипажа определил сектор наблю-дения. Но, несмотря на то, что каждый вел наблюдение в своем направлении, все вместе они прикрывали меня. Лучших солдат, Александр Григорьевич, и желать не надо.
Вернувшись на заставу, я с головой ушел в ее четко регламентированный, и в то же время - порой совершенно непредсказуемый быт, практически забыв и думать об афганских детях – своих забот полон рот.
Дня через три, часов около 16-ти, часовой первого поста заорал (сказать что доложил, не могу – именно заорал, хотя… доложил.)
- Дежурный!!! (Даже я выскочил во двор заставы) Духи!!! Человек 15 на бортовой машине! Встали на дороге напротив заставы!
Я влетел на первый пост.
Да. Забавно. Такого я еще не видел. Понятно когда они передвигаются по дорогам, но сейчас их машина явно остановилась в аккурат на спуске к нашей заставе, перегородив въезд. Из кабины ЗИЛка вышел человек и уверенно, твердой походкой направился к крепости.
- Дежурный! Сапера к миномету, остальным наблюдать в своих секторах. Дежур-ный экипаж – к бою! Каленов - за старшего! Я пошел.
Захватив с собой трофейный «Вальтер» выхожу к парламентеру. Увидев меня, вы-шедший из кабины двинулся навстречу. За ним из кузова спрыгнули еще двое рослых воина и пошли следом – чуть поодаль.
«Экий породистый»,- подумал я. Чисто выбритые щеки, бородка словно черной ту-шью подведена. Прямой уверенный взгляд из-под строгого разлома красивых бровей. Глаза резанула морозная белизна носков. До этого я вообще афганцев в носках не видел.
Пальцы в кармане проверили предохранитель. Сошлись. Какое-то время смотрим друг другу в глаза. Взгляд воина открыт. Злобы нет. Это уже хорошо – значит пришли не с претен-зиями. Жду, когда заговорит первым – для чего-то же он пришел?!
Афганец спокойно протягивает руку.
- Бакшиш.
На его ладони чистым стальным блеском сверкают великолепные часы. Взглядом пы-таюсь нарисовать недоумение.
- Бакшиш. – Спокойно повторяет он. Держится уверенно. Это располагает. Охран-ники, такие же свеженькие, с каменными лицами ловят мои возможные движения.
Левой рукой беру подарок. Смотрю в глаза. Пытаюсь понять.
- Ташакор . – Произносит душман и, развернувшись, идет к машине. Мюриды слег-ка отступив, пропускают командира и следуют за ним.
Садятся в машину – каждый на свое место и уезжают. Вот они – истинные хозяева земли афганской. Да. Это их земля. Мы здесь гости. Не завоеватели, а именно гости. Своим приходом к нам эти люди выказали свое понимание нашего присутствия на их земле, даже где-то уважение к нам.
В который раз на меня нахлынула волна уважения к афганцам. Не к тем безвольным нищим, что надели форму царандоя только затем чтобы досыта хлебать из предоставляемой кормушки и грабить по ночам, но к тем людям для которых слово Родина – не пустой звук. И для меня, теперь во всяком случае, совсем не важно – получал ли он образование в Ростове или в Москве, где его качественно шприцевали идеями марксизма – ленинизма; или стоял он с оружием в руках против нас, одурманенный горсткой феодалов рвущихся к власти и деньгам. Рано или поздно (хотелось бы чтобы пораньше) этот человек, а я имею в виду, прежде всего, афганского воина, поймет в чем сермяжная правда жизни, и над чистыми горами Гиндукуша, в мирном небе Великое Солнце будет дарить людям только Тепло и Радость.
Мой народ шел к этому долгих 70 лет. 70 лет Гражданской войны…
Прости, Александр Григорьевич, может я не о том? Думаю, что ты меня понимаешь.
 Теперь, как говорится «вернемся к нашим баранам».
Позднее, через сотрудников местного ХАД я узнал о том, что человек, подаривший мне часы – отец мальчика, которого спасли наши военные врачи, он же командир крупного отряда в соединении Суфи-Расула – хозяина Исталифа .
Прошло с тех пор 15 лет. Часы «SEIKO 5» ты и сегодня можешь видеть на моей руке. Знать - от чистого сердца преподнесены. Хотелось бы, чтобы наш мальчишка был сегодня жив. Дай Бог ему Разума и Здоровья. Ему и всему населению многострадального Афганиста-на.
Вот такая история, Александр Григорьевич. А ты говоришь «от третьего лица». На-верное, не смогу. Я - не смогу. Ведь это все было, и было это с нами, дорогой мой человек. Так что – вот так.
Рад был с тобой поговорить. Скоро увидимся.
Крепко жму твою надежную руку. Привет домашним.
С Уважением, С.Погодаев.

7 июля 2001г. г.Комсомольск–на-Амуре.