Слижики

Слижики

 Зима, декабрь 1944 года. Маленький одноэтажный домик в Краснодаре на улице Янковского 22 утопал в снегу. Узкие дорожки –проходы проложены в снегу, громоздящемуся по сторонам в рост человека. Сегодня –сочельник, сегодня у нас будут гости.
 И вот приходит тетя Тереза. Самое интересное – это ее рыжая лиса, которую она носит, как пушистый шарф. У лисы желтые глазки и красный язычок. Мне всего пять лет и я всегда, как завороженный, смотрю на рыжую лису, для меня она немножечко живая, иногда я решаюсь даже ее погладить.
 Приходит тетя Вера с дочерьми Ирой и Бэттой. Ира совсем уже взрослая, а Бэтта, хотя и старше меня на четыре года, но прекрасно подходит для игр и бесед на волнующие темы.
 Нас закрывают в небольшой комнатке Бабуни, а взрослые занимаются подготовкой праздничного стола: сегодня сочельник.
 Мы с Бэттой играем в девчоночью игру «дочки – матери», а сами ловим все звуки и шорохи, доносящиеся из закрытой комнаты. Слышно, как там передвигают стол и кресла, что-то хрустит, о чем-то шепчутся мама с тетями. Ира тоже там помогает взрослым.
 Наше нетерпение возрастает, Бабуня успокаивает нас и ненадолго выходит в запретную комнату.
 - Уже скоро Вас пригласят на сочельник, - говорит она возвратившись, - Барашек почти готов, потерпите еще немного.
 - Какой барашек? Что с ним сделали? – вопросы копошатся в наших головках и мы, делая вид, что играем, пытаемся расслышать и разгадать секреты закрытой комнаты.
 Наконец, дверь широко открывается и мы видим улыбающиеся лица всех взрослых.
 - Заходите, заходите, сейчас надо помыть руки и садитесь за стол, - говорит мама в нарядном, моем самом любимом темно-голубом крепдешиновом платье с желтенькими пятнышками на воротничке. Это платье чуть не ушло из дома, когда город был оккупирован немцами. Ушли мамины черные лаковые туфельки, две большие зеленые вазы для цветов и еще много других вещей. Мама их относила на базар, а взамен приносила продукты, большей частью ржаную муку.
 Когда мама в очередной раз отправлялась на базар и хотела забрать это платье, я поднял горький рев, и платье осталось дома.
 Мы с Бэттой вошли в комнату и обомлели: посреди комнаты стоял стол, накрытый белоснежной скатертью. Между столом и скатертью лежало сено, отчего поверхность стола была неровной.
 А в центре стола стоял на широкой тарелке торт, называемый «кукурузник», источал аромат печеного теста и сладкого арбузного сока. Сахара в то время не было, но тетя Тереза на работе получила пол-литра сорго – арбузного сиропа. Сегодня она впервые не сидела со своей прялкой и не крутила неутомимо шерстяную нить. Она была радостная и нарядная.
 Но самое большое впечатление на нас произвел маленький барашек, стоящий на блюде рядом с «кукурузником». Сделан был барашек из творога, а шерсть была из сливочного масла. На голове барашка загибались рога из темного воска, два черных глаза-бусинки смотрели строго и печально. Мы знали, что Бабуня покрывала тушку барашка «шерстью», продавливая сливочное масло через марлю. Но то, что мы увидали, было похоже на сказку.
 В глубоких тарелках был налит компот из сухофруктов, в то военное время это было непередаваемо. Удивительно – компот в тарелках!
 Бабуня надломила и раздала всем по кусочку тоненькой облатки. У каждого перед тарелкой лежала горстка слижиков –крошечных выпеченных в духовке кусочков теста. Слижики можно было кушать просто так, а можно было класть в белесоватую кутью и вылавливать их потом оттуда ложкой.
 Мне жалко желтенького барашка и я отказываюсь его кушать. Но самое неожиданное произошло позже: мама сказала, чтобы мы с Бэттой поискали в сене под скатертью около наших тарелок подарки.
 Бэтта сразу же нашла и вытащила длинную конфету –карандаш, обвернутую яркой красной фольгой. Это было невероятно! Раньше мы ничего подобного не видали.
 Я старательно ищу в соломе свой подарок, но ничего не нахожу. Становлюсь весь красный, а из глаз вот-вот брызнут слезы. Взрослые видят это и сдержанно переживают.
 - Проверь около тарелочки впереди, - говорит тетя Вера, -Там совершенно точно, я уверена, что-то для тебя есть.
 Я засовываю под скатерть всю руку и, наконец, нащупываю такую же конфету, как у Бэтты. Радости моей нет границ.
 Мы с солидной неспешностью разворачиваем свои конфеты и начинаем их сосать. Жаль только, что во рту они тают очень быстро. Скоро с конфетами было покончено. Мы стали играть и кушать маленькие, румяные слижики.
 Этот сочельник запомнился нам на всю жизнь. А сделали его таким ради нас с Бэттой. Война отодвинулась от Краснодара и оккупация воспринималась, как кошмарный сон. Где-то на Черном море воевал мой папа, лишь недавно от него начали приходить треугольные письма с рисунками для меня: корабликами, самолетами, цветочками и страшными шакалами, прибегавшими к их морской базе с гор.
 Про отца Бэтты не говорили ничего. Позже я узнал, что он погиб в 37-ом году. Мирный бухгалтер был объявлен польским шпионом и исчез из жизни. В 60-х годах его реабилитировали.
 Полгода мы не видели хлеба, чем питались – непостижимо. В лучшие дни Бабуня варила, как она называла, «затиречку» -подсоленную воду с мучнистой заправкой, иногда со слегка зажаренным луком. В первое время, когда было уж очень голодно, Бабуня доставала заветный мешочек. В нем находились высушенные корочки хлеба, обломки бубликов, иногда целые сухари, собранные еще в дни довоенной жизни.
 Тогда вынутые кусочки делились на три равных порции, и я с удовольствием поедал свою часть.
 Позже я узнал, что торжественная дележка сухариков делалась для того, чтобы я не стал жадным. Мама и Бабуня свои порции не съедали, и они незаметно для меня возвращались обратно в тот же мешочек. Потом мешочек иссяк, стало совсем плохо.
 Краснодар обильно бомбили, в основном наши. Тетя Вера жила в центре города, напротив известного зеленого кафельного здания. Были опасения, что его попытаются разбомбить, поэтому тетя Вера с дочерьми приходила в более безопасный наш домик на Янковской.
 В начале во время бомбежек мы все спускались в подвал двухэтажного дома напротив и сидели там на дощатых полатях вдоль стен. Тусклый трепетный свет каганца освещал жильцов, тревожно прислушивающихся к глухим разрывам бомб.
 Подвал, казавшийся нам таким надежным и прочным, на деле защищал только от осколков, разрывающихся поблизости бомб, от прямого попадания он был беззащитен.
 Скоро мы перестали прятаться в подвал, во время налетов начали залазить под кровать. Считалось, что панцирная сетка и толстая перина защитят от осколков, а от прямого попадания спасения нет нигде.
 Однажды во время налета ночью бомбы стали рваться особенно близко. Вздрагивала земля, осыпалась штукатурка.
 Вдруг мощный удар тряхнул наш домик, посыпались стекла, обвалился угол в комнате Бабуни. Но у нас никто не пострадал. В наступившей тишине раздался мой детский смех. Мама пыталась меня успокоить, но смех тряс меня приступом несколько минут.
 - Это нервный приступ, - говорила мама, - Это совсем не смех. Надо дать ему валерьянки.
 Когда позже у меня допытывались, почему все же я смеялся, я отвечал, что мне представилось, что наш домик разбомбили и нам негде теперь жить.
 А бомба оказывается попала в соседний дом через дорогу и разнесла его вдребезги.
 В начале 70-х годов я упросил маму испечь неповторимый кукурузный торт. Мама не сразу согласилась, очевидно не хотела меня разочаровывать, но, наконец, сдалась. Делался торт, как и раньше, из кукурузной муки, но, в соответствии с новыми возможностями, в него были добавлены и сахар, и сметана, и яйца, и, конечно, ванилин.
 Я с волнением ожидал, когда произойдет чудо и испеченный торт появится из духовки. Увы, чуда не произошло. Появилась желто-коричневая толстая лепешка. От нее исходил аромат ванили. Вкус был очень своеобразный, но весьма далекий от того, что нам запомнился в те военные годы. Грубоватая выпечка никак не походила на тот волшебный торт, которым мы лакомились когда-то. Не было той легкой праздничной атмосферы, которая делала все значительным и необычным.
 Но всякий раз, когда я вижу слижики, вспышка памяти озаряет тот декабрьский сочельник и всех его участников.

Шапарев Н.К., – Одесские миниатюры, - Одесса: Принт – Сервис, 2002.