Пульхерия

основано на реальных событиях, хотя всё является вымыслом
===
I tried to be a boy
I tried to be a girl
I tried to be a mess
I tried to be the best
I guess I did it wrong
Madonna

Пульхерия. Херочка, как её предпочитали называть окружающие. Вряд ли от большой любви, скорее просто оттого, что все находили его более подходящим. Никто, конечно, не знал ее настоящего имени, да и мало кого это могло заинтересовать. У неё не было друзей – их не было ни у кого. Зато знакомых было достаточно. Для того, чтобы найти, где провести ночь, залитую дешевым алкоголем и струящимся по его поверхности сладким дымом…
Пульхерия отличалась тем, что обладала способностью мгновенно располагать к себе людей, особенно девушек, которые сразу брали её под свою опеку – за счет этого она и задерживалась в различных по составу, но абсолютно идентичных по сути компаниях. В которых, как правило, можно было провести четкое разделение на две части – подобные Херочке маргинальные личности без определенного прошлого и будущего и тусовавшиеся вместе с ними подростки из вполне благополучных семей, стремившиеся занять себя.
Одной из причин, почему к ней относились благосклонно была ее ангелоподобная внешность, которая не могла не подкупать. За это её не любили парни. А она любила кружева и белый цвет, который при ее образе жизни вскоре приобретал всевозможные грязные оттенки. Пульхерия разговаривала тихим, слегка хрипловатым голосом, сопровождая свои слова хрустальным звоном браслетов на тонких красивых запястьях и томными взглядами в сторону собеседника. Томный взгляд получался у нее непроизвольно, просто веки, как будто под тяжестью накрашенных ресниц, стремились сомкнуться, отчего создавалось впечатление, что она постоянно ходит обкуренная. Когда что-то пугало, удивляло или привлекало внимание Херочки, она распахивала глаза с вечно расширенными зрачками, окаймленными мутно-голубой радужкой на несколько секунд и за этим следовала какая-нибудь реакция. Если она была способна на что-то реагировать.
Пульхерия было достаточно высокой, но все равно казалась очень хрупкой. Не то, чтобы она была действительно похожа на фарфоровую куклу, но подчас было такое ощущение, что если ударить ее, она тут же сломается и разобьется со звоном еще более тихим, чем тот, что издают её украшения. Не всматриваясь особенно в её лицо, можно сказать, что она из тех, чью внешность принято называть аристократической. На самом деле, представив отсутствие косметики, избежать разочарования обыкновенностью невозможно.
Тем не менее, никто бы не мог отрицать ее прозрачную, немного затуманенную красоту, которой сразу же хотелось владеть, пробовать ее на вкус, кончиками пальцев ощущая оседающую сладость от нее, растаявшей.
Сама Херочка всегда была готова вести себя благородно и делиться любовью с каждым, кто об этом просил… пока не подходил определенный момент, когда каждый забирал свои слова обратно, ненавидя себя за слепоту и Пульхерию за обман. Которого, в силу бесконечной наивности Пульхерии, вообще не было.
Одной из особенностей Херочки было убеждение, что, наравне с красотой, спасением мира занимается любовь, а потому она непременно желала участвовать в этом по мере сил. Она была готова любить всех и каждого, стараясь во всех видеть достойные любви, чистые души. О том, что обычно эта любовь со стороны чистых душ заканчивалась потерей сознания и дальнейшим обнаружением себя на грязном полу какого-нибудь обшарпанного подъезда с ослепляющей болью во всем теле…об этом она всегда забывала.
Не желая отбирать у нее мечту, никто не советовал ей рассказать кое-что очередному мальчику. Независимо от возраста, все были мальчиками. Она же, будучи уверенной, что любовь не терпит предрассудков, все равно бы отмахнулась.
Поэтому считалось, что Пульхерия не всегда бывает в себе. Кто-то говорил, что это от недотраха, кто-то выдвигал предположения, что когда она только родилась, родители-алкоголики, которых раздражали детские крики и плач, смазывали незаросшее еще темечко водкой, от чего ребенок пьянел и сразу же засыпал. На самом деле, попыток выяснить историю Херочки предпринималось немало, сама же она на вопросы об её детстве отвечала очень размыто, либо вовсе от них изящно уходила. Или просто посылала излишне любопытных.
Было известно только, что ей восемнадцать лет, из которых три года она проводит, кочуя от одной тусовки к другой. Несколько раз у нее были сломаны ребра, рука и даже челюсть. Самые наблюдательные говорили, что правое запястье Пульхерии украшают шрамы, а её левый сосок – серебряное колечко. В шрамы верили охотнее, чем в колечко. О том, как она стала Пульхерией, новичкам, интересующимся ею рассказывали одну и ту же историю, придуманную только для того, чтобы они больше ничего не спрашивали.
Она была из неблагополучной семьи. В четырнадцать лет, когда умерла её бабушка, она предпочла школе улицу. Как позже выяснилось, истории, рассказанные полиэтиленовым пакетом и клеем, намного интересней и увлекательней тех знаний, которыми могут поделиться учителя. Проболтавшись несколько месяцев со своими бездомными ровесниками, она встретила человека, который впервые назвал ее Пульхерией, одел на нее прозрачную блузку и плотно облегающие ее стройные ноги белые брюки клеш, подарил круглые серьги, которые она носит до сих пор. Он велел ей отращивать волосы и отдал ей косметику, которую оставила бросившая его жена. Херочка была счастлива. Она старалась быть хорошей ученицей и всё, чему он её учил, усваивала очень быстро. Слишком быстро. Так, что через год он практически спустил ее с лестницы, вышвырнув за дверь всё, что он успел ей подарить. Он впервые назвал её шлюхой и больше она его не видела.
Когда эту историю слышала сама Пульхерия, она только смеялась, запрокинув голову, а потом резко опускала ее, закрывая лицо ладонями. Она не издавала ни звука и её плечи вздрагивали. Потом она вытирала потекшую от слез тушь и улыбалась так, что становилась видна ямочка на правой щеке.
О ней ходило много слухов, но единственная вещь, которую знали наверняка –
она была мальчиком.

***
Пульхерию можно было всегда встретить на разных концертах, как правило, местных групп, куда обычно ходили одни и те же люди. Пересекаясь на подобных мероприятиях, она считали себя хорошими знакомыми, незнание настоящего имени никогда не было препятствием для этого. Все знали Херочку, она же, в свою очередь, завидев новое симпатичное лицо, не стеснялась с его обладателем познакомиться.
Летом она стала часто бывать на так называемых встречах, которые проходили возле практически единственного в городе памятнике не-Ленину, а именно – возле памятника Пушкину. Они начинались с мирного общения, завершаясь, часто в каком-нибудь подходящем для пьянки месте. К Пульхерии здесь относились благосклонно или как минимум терпимо, не протестуя против ее присутствия. Если никто не проявлял к ней интереса, она переходила от одной группки людей к другой, разговаривая с одними, улыбаясь другим, смеясь над шутками третьих.
Встречи проводились по субботам и за время одной встречи к памятнику подъезжали несколько только что поженившихся пар – в нескольких метрах оттуда был расположен ЗАГС. Молодоженов Херочка встречала восторженными взглядами. Особенно невесту. Особенно ее платье. Закусив губу, она наблюдала за тем, как они фотографируются возле памятника и оставляют у ног Пушкина цвета. С лихорадочным блеском в глазах она изучала белоснежный тюль на невесте, шнуровку на ее корсете, фату, окутывающую её дымкой, врезающиеся в асфальт шпильки. Ее взгляды равнодушно скользили по украшавшим автомобиль атласным лентам нежных оттенков, стекая с блестевшего на солнце капота.
Как только свадьба уезжала, все тут же бросались к положенным у памятника букетам, их разрывали на части и разбрасывали лепестки, кидая их друг другу в лицо, посыпая ими головы.. Очень эффектно в светлых, с мелированными прядями, волосах, струившихся по плечам Пульхерии смотрелись алые и бордовые бархатные лепестки роз, которыми ее старались наделить в первую очередь. Иногда ей приносили целые бутоны, над которыми еще никто не успел надругаться, их она закрепляла за ухом или вставляла в прическу – это неотвратимо улучшало ее настроение и все оставшееся до ночи время она улыбалась.

***
Она никогда не оставалась одна по ночам. Даже если на этот раз обходилось без очередного поклонника, который велся на ее ободряющую улыбку и легкие как сигаретный дым, прикосновения, в любой квартире находился угол и человек, который мог ее туда затащить. На крайний случай можно было обойтись туалетом. С обваливающейся кафельной плиткой или крошащейся со стен краской. С тусклой затянутой в кокон паутины лампочкой, мигающей в такт движениям. Ее заставляли упираться в стены, сливные бачки, полки, унитазы и раковины. Ее заставляли опускаться на колени на бетонный пол, синтетические паласы, резиновые коврики и замешанные из разных жидкостей лужи, от которых несло так, что у нее выступали слезы.
Никто никогда не слышал ее криков, может быть, потому что музыка играла слишком громко. Может быть, потому что она просто не кричала. Встряхивая волосами и закатывая глаза так, что было видно только белки; хватаясь за чужие руки да боли в собственных пальцах; слизывая с губ соленые черные от туши слезы, она всхлипывала и вздыхала. Последний, позволенный стон, застревал у нее в горле. Она была очень тихой. Многие считали это ее положительным качеством. Позволявшим какое-то время обладать ею.
Может быть, даже сама Пульхерия не смогла бы ответить на вопрос, нравилось ли ей переживать это. Было ли это чистым удовольствием. Нездоровой страстью с примешанной к ней обжигающей сознание болью. Привычкой правильно реагировать, когда тебе говорят «Давай, кончи для меня, детка..». она не знала, она просто этим занималась.

***
Херочка мечтала о настоящей любви и постоянно напарывалась на одни и те же грабли, ржавые зубья впивались ей в сердце и у нее перехватывало дыхание. Каждый раз.
И сейчас, очаровав Его, тоже.
Для Него она была Евой. Просто назвала это имя, когда Он спросил, как ее зовут. Он был случайно забредшим на место тусовки гопником, зацепившим ее внимание.
Ощущение легкой добычи и возможности отношений заглушало инстинкт самосохранения и любые рациональные мысли, которые вообще могли существовать в ее голове.
Его не смущал ее хриплый прокуренный голос, ее не всегда очень женские жесты, хотя здесь она редко ошибалась. Пульхерия умела вскидывать голову и поправлять волосы. Она научилась контролировать интонацию и выражение лица. Видя ее такой, не отрывая глаз от ее зрачков, слушая ее горячий лихорадочный шепот, не имея возможности разобрать хотя бы слово. Любой бы поверил, что его целует девушка.
Она бы заставила поверить.
Став Евой, она не позволяла Ему слишком тщательно исследовать ее тело. Она улыбалась и мягко, но уверенно отстраняла любопытные руки. Она закусывала губу и напрягалась всякий раз, когда Он приближался к тому, о чем Ему еще рано было знать, слишком близко.
Она уже не была излишне наивной, но все же верила, что все идет по-другому. Ничто не повторяется. Боль не повторится тоже. Она не была наивной, но все еще раздавала обещания и врала, когда ее поцелуев становилось недостаточно…

***
Когда-нибудь все кончается. Кончается с разной периодичностью. С разной реакцией и одинаковым результатом.

Она прижималась к нему всем телом, как будто стараясь заранее предупредить, боясь испугать и шокировать. Ева кожей почувствовала его разочарование, передавшееся через кончики пальцев, вливающееся ей в грудь и растворяющееся в крови. Она разрешила Ему запустить руки ей под блузку. Прикоснуться к её недостаточно женской груди. Превратить поцелуи во что-то холодное и скользкое, вызывающее мгновенное желание выплюнуть и прополоскать рот. Ее шепот стал еще горячее, когда с губ начало стекать прерывистое «Прости, прости, прости…». Продолжая просить прощения, она подталкивала Его руку ниже и ниже. Она не успела поднять глаза, когда, прижав Его ладонь к своему паху, хлесткая пощечина напомнила ей, что в ее жизни не бывает исключений.
Он повернул ее лицо к себе, сжимая подбородок, глядя в ее уже блестящие от слез глаза. Ей еще не было больно, но уже стало обидно. Недостаточно справедливо. Совсем нечестно. Она была разочарована, но еще не напугана.
- Вот ****ь..сучка, - он толкнул ее в кресло, держа за спутанные волосы, заставляя наклонять голову назад до боли в шее, до спазмов где-то в горле. Она думала, что задохнется. Херочка не успела толком вздохнуть, когда он разжал пальцы и выпустил ее волосы. Когда ей пришлось зажмурить глаза. Он уперся коленом ей в пах. Ему, Пульхерии, в пах.
- Значит, хочешь быть девочкой?..- она положила руку ему на колено, как будто это могло помочь.
- Пожалуйста.. – удар и он опять закусывает губу, сглатывая кровь.
….когда Он ушел, она была в порядке. По сравнению с тем, как это обычно бывало. По крайней мере, не были сломаны кости и отбит пах. Она была жива и почти здорова.
Целых два дня.
До того как ее встретили в подворотне.
До того как она первый раз в жизни испытала такой страх, по сравнению с которым любая пережитая ею боль была сиюминутной, сразу же забывающейся вспышкой.
Всякий раз, когда она слышала хруст переламывающихся под чьими-то ботинками ребер, она еще сильнее впивалась зубами в собственную руку, не давая крикам вырваться наружу. От ударов в живот ей казалось, что ее вот-вот вырвет и она пыталась подтянуть колени, до крови ободранные об асфальт когда ее волокли, держа за шкирку. Она уже не открывала глаза, когда ее голову приподнимали от пола за волосы, чтобы еще раз напомнить, что сейчас она несет заслуженное ее поведением наказание. Она не открывала глаза, потому что знала, что Он тоже там. Он смотрит и этот приговор вынесен им.
Она поперхнулась и закашлялась, глядя на почти идеальные в своей форме пятна крови, капающей на грязный пол у нее изо рта. Она хрипло вдохнула и воздух застыл у нее в горле, сбитый резким движением ее головы…..

***
Когда Пульхерия пришел в себя, первое, что он сделал – перестал мечтать.
- Куда приводят мечты.. – он прочертил по полу дугу, пачкая пальцы о засохшую кровь.
В очередной раз растворяясь в своем удовольствии.