Сказочка про блаженного Ванятку и его мать Акулину

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: произведение содержит ненормативную лексику и к категории сказок для детей никак не относится. Взрослые же пусть сами решают, читать им или не читать подобные вещи. Я Вас предупредил…

*** *** ***

Жила-была в одной деревне баба. Звали ее Акулина, и был у нее сынок Ванятка. Отрок как отрок, с лица приятный, да только вот странный какой-то. Таких блаженными зовут. Целыми днями он или на завалинке сидел и в небо глядел, или в траве лежал, цветочки да букашек разглядывал. Ни на какую работу годен не был; вся она у него из рук валилась. Ой как бранилась Акулина, а уж язык у этой бабы соленый да перченый был. Но Ванятка материнской брани как будто и не слышал. Посмотрит на нее васильковыми глазами, кудрями льняными тряхнет и только скажет:

– Не сподручно мне, маманя.

И злилась Акулина, и плакала, да что делать будешь? А если рассудить – отрок он тихий. По деревне не шляется, драк ни с кем не затевает. Авось, еще вырастет, образумится. Мало ли, какие чудеса Бог над человеком произвести может!

Рос Ванятка, рос. Тринадцать годков ему исполнилось, и наскучило отроку на дворе сидеть. Говорит он Акулине:

– Пойду-ка я, маманя, по деревне погуляю. За околицу выйду. Можа, чего приметного увижу.

Обрадовалась Акулина: и впрямь сын подрос. Но и встревожилась: как-то ее блаженный один пойдет? До сих пор он вовсюды с ней за ручку ходил. Только делать нечего: не к лавке же за ногу привязывать!

И пошел Ванятка по деревне да за околицу… Проходит время – нет Ванятки. Забеспокоилась Акулина, за калитку вышла. Смотрит по сторонам, не покажется ли где ее блаженный отрок. Вдруг видит – идет Ванятка: голову опустил, руками портки держит, а сам горючими слезами заливается.

– Чего ревешь? – спрашивает его Акулина. – Обидел кто? Иль собаки пристали?

А Ванятка только всхлипывает и ничего не говорит. Акулина калитку закрыла, сына в избу затолкала и опять спрашивает. Молчит Ванятка. Тут уж бабу злость разобрала:

– Ах ты, *** бродячий! Что ж ты над матерью ис****яешься?

Замахнулась Акулина, чтоб ему затрещину дать. Ванятка руками прикрылся, портки-то и упали. Смотрит Акулина – а сыновний *** весь малафьей перемазан. Ажно блестит, как сосулька на солнце.

– Ах ты, ёб не твою мать! – еще сильнее взвилась Акулина. – Это кто ж тебя рукоблудничать-то научил? Не Захарка ли с Ипатом, ****уны малолетние?

– Девки это учинили, – всхлипывает Ванятка.

– А на хер ты к девкам поперся? Ты ж за околицей гулять хотел.

– Я и пошел, маманя, за околицу. Иду мимо старого овина, а оттуда трое девок выскочили. Спрашивают: «Хочешь, дырку промеж ног покажем?» Диковинно мне стало. Говорю им: «Разве дырки промеж ног бывают? У меня – так никакой дырки нет». А девки смеются: «Не верим. Врешь ты все. У всех дырка есть». Спустил я портки. «Вот, – говорю. – Глядите». А они вдруг руки протянули и давай меня за мою ссалочку дергать. Ссалочка пухнуть стала, а потом оттуда как польется что-то. Не желтое, а совсем белое, как молоко. Девки давай смеяться. Прыгают вокруг меня, кричат: «Подоили бычка. Сиська одна, а молочка много». Потом убежали… Маманя, что, и вправду у кого-то дырка промеж ног бывает? Это ж ссать неловко: пока ссышь, все ноги себе обольешь.

Не ответила ему Акулина. Плеснула воды в лохань, *** сыновний, малафьей обсопливленный, отмыла, льняным полотенцем вытерла и новой веревкой портки подвязала.

– Ох ты, горюшко мое. Наебался ты на мою голову

– Маманя, – испуганно спрашивает Ванятка, – а от этого не помру?

– Никто еще от этого не помирал, – только и ответила ему Акулина.


*** ***

Первые дни Ванятка опять сидел на завалинке, в небо глядел. Птичек слушал, букашек рассматривал. И хорошо ему было. А потом затосковал.

– Маманя, пусти погулять, – просит он Акулину.

– Пустила мамка дочку – ****ью стала в ту же ночку, – отмахнулась Акулина. – Тебя ж опять к девкам занесет.

– Да ну их, маманя. Я лучше в рощу пойду.

Вздохнула Акулина, но делать нечего. Не под сарафаном же своим его держать?

– Я тебе говорить буду, а ты слушай и запоминай. Ежели девок встретишь и про дырку от них услышишь, сразу отвечай: «Вот вам Бог, вот порог, а вот и дырка промеж ног!» И еще так сделай.

Акулина одну руку вперед выставила, ей покачивает, а другой рукой по ней возле плеча ударяет.

– Что это, маманя? – удивился Ванятка.

– Заговор такой, чтобы девок отпугивать.

И пошел Ванятка в рощу. Пришел туда. Смотрит – Боженька милосердный! Двое удалых молодцов и с ними двое девок, но постарше тех, что его в овин зазывали. Молодцы незнакомые и одеты чудно: на них кафтаны с блестящими пуговицами и шапки высокие, будто у попа. На траве скатерку постелили, на скатерке штоф стоит и угощение всякое разложено. Невдалеке их кони к дереву привязаны. Один молодец девку к себе на колени посадил, а другой со своей стоя целуется. Весело девкам, смеются они и повизгивают. Хотел Ванятка незаметно уйти, да себе на беду прутиком хрустнул. Девки как завизжат, а молодцы сабли выхватили и по сторонам озираются. Ванятка так и примерз к месту.

Но как увидели молодцы, кто к ним в незваные гости пожаловал, сразу успокоились и смеяться начали. Один поймал Ванятку за ухо, к скатерке повел. Говорит он Ванятке:

– Хоть ты и помешал нашему свиданию, но мы сегодня добрые. На тебе пару конфектов и ступай отсюда.

Взял Ванятка конфекты. Подумал: раз молодцы едят и девок своих угощают, значит вкусно будет. Собрался он уходить, но тут его второй молодец окликнул:

– А что надобно сказать, когда тебя угощают?

Ванятка знал, да оробел. Стоит, васильковыми глазами хлопает.

– Мамка тебя как учила? – спросил первый молодец.

Обрадовался Ванятка. Мамкины слова он крепко запомнил.

– Вот те Бог, вот порог, а вот и дырка промеж ног, – сказал Ванятка и повторил все то, что мамка руками делала.

– Ах ты, ****еныш недоёбанный! – закричал первый молодец

– Сейчас я тебе елду на палец намотаю и в жопу засуну! – пообещал второй.

Вырвался от них Ванятка, бежать бросился, да только молодцы его догнали, за уши надрали, крапивой задницу настегали и по хую его юному пройтись листом крапивным тоже не забыли.

Увидела Акулина своего блаженного отрока, только руками всплеснула:

– Чтоб мне сиськами ****у закрывать! Где ж тебя сегодня отхуярили?

Плачет Ванятка, руками за жопу держится. Спустила ему мать портки… Такой выеботины она еще не видела: жопа красная, будто солнце на закате, а *** волдырями пошел. Рассказал ей Ванятка, как дело было.

– Ну и недо****ок же ты! Куда ни пойдешь, везде забот себе на *** подцепишь. Это ж ты на гусар напоролся. Мужики горячие, к войне привычные. Чуть что – взмахнули саблей, и голова с плеч.

– Я им, маманя, все сказал, как ты учила, – говорит ей Ванятка.

Акулина даже рот разинула. Хотела дать сыну затрещину, да пожалела. Выпила воды из ковша, успокоилась, потом говорит:

– Я тебе те слова для девок-малолеток сказывала. Разве гусарам такое можно говорить? Вот если б ты им сказал: «Спасибо за угощение, а вам желаю сладкого свидания и сладкого ****ия», – они б тебе еще конфектов с собой дали. Может, и рубль серебряный подарили. Оченно гусары такие штуки любят…

*** ***

Целую неделю страдал Ванятка. И на спину не лечь – больно, и на пузо тоже. Так на боку и лежал. Но дело молодое: прыщи с волдырями прошли, а дома, как прежде, сидеть скучно. Опять запросился Ванятка гулять.

– И куда ж теперь пойдешь? – спрашивает его Акулина.

– Да в соседнюю деревню схожу. Это ж недалече: с версту будет. Ты не волнуйся, маманя. Там-то я гусар не встречу.

Акулина только рукой махнула. Некогда ей над Ваняткой трястись: сенокос начался. На луг его с собой взять – еще на грабли наступит, лоб зашибет. Пусть уж лучше идет, куда задумал.

Идет Ванятка, пыль дорожную босыми ногами месит, запахи луговые нюхает. Хорошо ему. Много ли блаженному надо?

Пока он до соседней деревни шел, сопрел на жарком солнце. Пить Ванятке захотелось, а колодца на улице не видать. Стукнулся в одну избу – заперто, стукнулся в другую – не открывают. В той деревне тоже секонос начался, и все на лугах работали. Дошел Ванятка до другого края деревни, увидел плохонькую избенку с приоткрытой дверью. Зашел. Видит – старик со старухой на печи лежат, да как-то диковинно. Старик поверх старухи лежит, и не то, чтобы лежит, а подскакивает. А старуха на него бранится:

– Недоёб ты старый! Прыти в тебе ни *** не стало. Пока из тебя польется, у меня засохнет.

– Устал я. Дай передохнуть, – отвечает ей дед.

– Устал? Раньше – так и на печке, и в сенях, и на речке, и в санях! А теперь, устал? Скажи лучше, что к Василисе ****овать ходил. Видала я, как у колодца она сиськами об тебя терлась. Заманивала, ****ища.

Ничего в их разговоре Ванятка не понял. Блаженные – они все такие. А вот как про колодец услышал, сразу вспомнил, зачем в избу пришел. Тут и старик его заметил.

– А ты, отрок, откуда взялся?

Рассказал ему Ванятка и попросил воды напиться. Старик кивнул ему на кадку в углу. Зачерпнул Ванятка воды. Стоит, пьет. А старуха на печи все никак успокоиться не может, на старика бранится:

– Да будешь ты, старый ***, ****ься, как положено?.. Ну вот, опять размяк, точно говно под дождем. Не ебота с тобой, а одна срамота.

«А может, – подумал Ванятка, – то пожелание гусарам, какое мне маманя сказывала, и старику пригодится? Доброе слово еще никому не мешало».

– Спасибо за воду, дедушка, – сказал он старику. – А тебе – приятного ****ия.

– Смеяться надо мной вздумал, выползок ***в? – закричал на него старик.

Забыл он про недоебанную старуху, с печи соскочил, полено схватил и с десяток раз огрел Ванятку по спине.

Воротился Ванятка домой. Пока шел, слезы высохли. Только спина болит. Рассказал он матери, как дело было, а у Акулины уже и сил нет ругаться; на сенокосе намаялась.

– Мудрец ты от слова «мудё», – сказала она сыну. – Гусары – они ж молодые. Им десять баб в ряд поставь – всех выебут и добавки попросят. А у старика того, видно, хворь. ***ной немощью называется. И самому-то противно, а тут еще глаза чужие. Тебе дурню, топать надо было оттуда и поскорее.

– Я ему слово доброе сказать хотел.

– Моли Бога, что старик тебя по спине, а не по яйцам огрел! «Слово доброе»! Была у нас бабка Феклида, мужикам ***ную немощь лечила. Так она всегда говорила: «Чтоб Господь тебя не оставил, чтоб хуй колом поставил и малафейки туда подлил».


*** ***


Прошла еще неделя. Зажила у Ванятки спина, и снова гулять ему захотелось.

– Давно битым не был? – спрашивает его Акулина.

– А я вот что, маманя, надумал. Схожу-ка я теперь в село, что на горе стоит. На церковь погляжу, звон колокольный послушаю.

Услышала Акулина про церковь, задумалась. Может, и впрямь Бог хочет ее дурня вразумить? Перекрестила она Ванятку, и пошел он в село. Было до того села версты три. Идет Ванятка. Поднялся на гору. А тут и в колокола зазвонили. «Диковинно как. Только я подошел, и звон начался», – думает Ванятка.

Но ошибся отрок. В церкви как раз венчание окончилось. Вышли оттуда молодые, и стали все их поздравлять и пожелания говорить, какие положено: кто лада в семье желает, кто детушек побольше. Молодые всем кланяются и денежкой одаривают.

Захотелось и Ванятке денежку получить. Дождался он, когда молодые мимо него пойдут, и говорит жениху:

– Чтоб Господь тебя не оставил, чтоб *** колом поставил и малафейки туда подлил.

Что тут было! Невеста фату сорвала и хрясь ею жениха по морде:
– Обманщик! – кричит. – Кто мне своей прытью хвастался? А в вашем селе даже отрок сопливый знает, какая у тебя прыть. Мудозвон поганый! Вот и ебись со своей ***ной немощью!

Бросилась она бежать, жених за ней, а дружки его Ванятку ловить кинулись. Слава Богу, рядом с церковью кладбище было. Метнулся туда Ванятка, нашел укромное местечко и меж могил затаился. Видно, и впрямь Бог на него призрел. Дружки жениха рядом бегали, а Ванятку не заметили. А заметили б – убили бы на месте, и на малолетство его не посмотрели. Словом, выпутался Ванятка без единой ссадины, зато от страха трижды обоссался, пока меж могил лежал.

Так он до сумерек на кладбище и прятался. Только когда стемнело, задами на дорогу вышел и обратно побежал. И все ему чудилось, что сзади злые дружки жениха гонятся с кольями да дубинами.

Вернулся Ванятка. Акулина тесто месила, хлебы печь готовилась. Как увидела сыночка да унюхала портки его обоссанные – схватила ложку большую, какой муку из короба насыпают, и так по лбу вдарила, что у Ванятки звездочки разноцветные перед глазами запрыгали.

– За что, маманя? – заплакал он. – Я и так страху натерпелся.

– С твоим страхом леший ****ся раком! И кикимора им ****у затыкает! Верно говорят: дураков Бог по жизни за *** ведет. В рубашке ты родился, зассанец. После такого чуда люди на коленях на богомолье ползли.

А Ванятка опять стоит, васильковыми глазами хлопает. Вроде и слышит Акулинины слова, но понять их не может. Блаженный, что с него возьмешь? Да и что толку на такого серчать? Вздохнула Акулина, застирала сыновние портки, самого Ванятку ужинать посадила. А ему после случившегося и кусок в рот не лезет.

– Маманя, а за что они на меня осерчали? Молодым там разные слова говорили, а они всем денежки давали. Вот и я денежку получить хотел – всё в доме прибыток.

– Да ты бы хоть послушал, чего другие молодым желают, и повторил бы за ними. Глядишь, и тебе бы денежку дали. А ты слова обидные сказал, облыжно мужика опозорил.

Ванятка смотрит на нее – телок телком.

– Не пойму, маманя. Деду тому не позор, а мужику позор. Чудно ты говоришь.

– Не я чудно говорю, а у тебя ум в яйца провалился. Али глаза твои не видят, кто перед тобой: старик слабоёбный или жеребец ***стый? Ты бы ему сказал: «Чтоб дружно вам жилось да чтоб весело еблось» – он бы тебе не одну денежку, а горсть отсыпал.

– Так в другой раз и скажу, маманя, – пообещал Ванятка.

– Не будет тебе других разов! – стукнула кулаком по столу Акулина. – Чтобы больше со двора – ни ногой. А уйдешь самовольно – чем попало отхуярю.


*** ***


Еще неделя прошла. Тянет Ванятку гулять, да ослушаться материнского запрета боится. Блаженные – они всегда послушные. А тут еще сон Ванятке приснился: ходит по деревням опозоренный мужик с дружками, его, Ванятку, ищет. Страшно отроку стало. Что, если и впрямь искать станет?

Как-то пошла Акулина в поле работать. Ванятке строго наказала никуда о двора не отлучаться. Сел Ванятка на завалинку и стал по обыкновению на небо глядеть. А тем временем через их деревню покойника везли в то село, чтобы в церкви отпеть и на кладбище похоронить. Такого Ванятка еще не видал: едет телега, на ней гроб стоит, рядом баба сидит, вся в черном. А за телегой народ идет.

Подбежал Ванятка к забору, смотрит во все глаза. Да вот беда: забор высокий, доски почти впритык поставлены, глядеть мешают. «Выйду-ка я за калитку, пройдусь немножко со всеми, а потом бегом домой. Мамани все равно дома нет, никто не узнает».

Пристроился Ванятка к идущему люду. Идет, помалкивает и чужие разговоры слушает. А народ говорит, что вдова не очень-то по мужу и убивается. Выдали ее родители насильно. А она еще в девках Кузьму полюбила, того, что сейчас телегой правит. И Кузьма ее полюбил. Так и не женился. Говорил, что все равно ее дождется.

Идет Ванятка и про себя смекает: «Похоронит баба нелюбимого мужа и за Кузьму пойдет. И будет у них такая же свадьба с венчанием и колокольным звоном». Решил он их загодя поздравить. Протолкнулся к телеге и говорит вдове с Кузьмой:

– Чтоб дружно вам жилось да чтоб весело еблось!

Что тут было! Вдова давай глаза тереть и причитать:

– Ох ты, муженек мой милый! Сокол мой ясный! На кого ж ты меня, горемычную, оставил?

А Кузьма-кучер взмахнул кнутом и как хлестанет Ванятку! Раз, другой, третий. Ванятка так и понесся домой, словно ошпаренная собачонка. Прибежал, калитку плотно затворил, сел на завалинку. Сидит, бок себе потирает и думает: «Почему ж я таким уродился, что людей никак не пойму? Облака понимаю, ветер понимаю, птичек, букашек понимаю, а от людей мне одни поношения». Думал Ванятка, думал, ничего не придумал. Лег он в тени и уснул.


*** ***


С того дня Ванятка молчаливым стал. Раньше мамане про каждый пустяк рассказывал: какую птичку видел, какая букашка на цветке сидела. А теперь молчал. «Поди взрослеет, – думала Акулина. – Даст Бог, ума-разума прибавится».

Прибиралась Акулина как-то в избе. Вдруг влетает Ванятка. Рот до ушей, глаза сверкают, будто проезжий купец ему пряник бросил.

– Маманя! – кричит. – А девки-то мне правду сказывали!

Какие такие девки? Акулина про девок из овина и думать забыла.

– Я в огороде сидел, там, где лопухи растут. Гляжу через плетень – на своем огороде Ульяна траву полет. Я-то ее вижу, а ей меня за лопухами не видать. Полола она так, полола, а потом вдруг присела и подол задрала. И точно, маманя, нет у нее ссалочки. Только дырка промеж ног. Из нее и ссала.

Акулина бросила веник. Стоит, уперши руки в боки, на сына глядит.

– Маманя, так это что ж, у всех баб дырка промеж ног? И у тебя тоже? – спрашивает Ванятка.

– А я что, особенная? – Задрала Акулина у себя подол. – На, гляди! Теперь веришь?

– Теперь верю. Но как же вы с этими дырками живете?

– Да так и живем, *** ваши **** и вас из дырок рожаем. Ступай из избы, мне не мешай!

Ушел Ванятка, а Акулина бухнулась на колени перед иконой, трижды перекрестилась и стала молиться:

– Господь милосердный! Угодники святые! Сил моих больше нет с этим блаженным мыкаться. Сделайте так, чтобы его в какой монастырь взяли. Работать он, правда, не горазд, но может, определят там его куда, чтоб сам не покалечился и вреда не учинил… А ежели для монастыря не годится, может, есть у вас на примете хоть какая ****а для него? Пусть косая, пусть хромая – только чтоб за ним ходила, поила, кормила да поверх себя ложила. Мне и приданого за ней не надобно. Последнее отдам, только пусть заберет отрока моего рас****юшного. Заебалась я с ним нянчиться…

Тут и сказке конец.