Quis est dignus nominee hominis?

Кто достоин называться человеком? Достоинство это весьма сомнительного свойства, честно говоря. Осознавать себя мыслящим существом, вокруг которого вращается вселенная, свято веря в первородный грех и эволюционную теорию одновременно. Строя свою систему логических взаимосвязей для ежедневного пользования на гипсовом фундаменте самообмана. Царство полуправды и нескольких основных инстинктов, неумело прикрытых ветошкой самомнения. Каждый полагает себя неповторимым, индивидуальным, особым, однако каждый имеет на Земле тысячи подобных себе повторений, более или менее многочисленных и удачных. Оказывается, природа отнюдь не бесконечно изобретательна, как казалось раньше. Что же имела она ввиду, создавая человека? Существо, долженствующее взять на себя ответственность за течение жизни на планете? Человек, бесконечно однообразно повторяющий себя из поколения в поколение, совершенствует лишь свою способность разрушать, и в этом-то он преуспел значительно. Должно ли это значить, что суть самого понятия человечности, гуманности состоит в стремлении и склонности к страданию? Не отсюда ли искупление грехов через пытки, не отсюда ли церковное самобичевание, не отсюда ли моральные муки любви, творчества и физические – родов? Выходит, чем выше способность человека испытывать боль, тем больше он человек. В пример можно привести Ницше, Бодлера, Достоевского, Акутагаву… разве может кто-либо, не испытавший мучений, в полной мере оценить прелесть удовольствия? Вообще же маятник страданий-наслаждений у мужчин раскачивается с гораздо большей амплитудой, чем у женщин, что даёт гораздо больше творческих гениев среди первых. Причины этого вероятнее всего следует искать в заложенной самой природой в женщин необходимости страдать, продолжая род, в результате чего на прочем появляется своего рода предохранитель. Итак, если противопоставить среднестатистического мещанина, живущего в достатке, но не чрезмерном, любящего кутнуть, но изредка и в рамках, имеющего дородную румяную супругу, священнодействующую в кухне и троих толстеньких ребятишек со сбитыми коленками, уютную квартирку с помидорной рассадой на подоконниках, чтящего закон и раза два в год посещающего церковь; и одинокого (не по форме, но по содержанию), одержимого сомненьями, уставшего от противопоставлений себя и мира, умеющего видеть и чувствовать, мужчину средних лет с подагрической хромотой, то кто из них ценнее как человек и для человечества? Влюблённый безумец или рассудочный карьерист? Президент международного холдинга или нищий чудак-романтик? И тот и другой способен страдать, мучиться, но отчего? Один от того, что яркий художественный образ или плодовитая мысль постоянно ускользает и расплывается, другой же – что инфляция пожирает его миллионы. Один борется с системой как с целым, другой же только с частностями, сам являясь элементом этого целого. При этом первые всегда считаются отщепенцами, бездельниками и вообще бесполезным для общества мусором, тогда как другие – оплотом трудолюбия и всяческих добродетелей. Принято считать, что кратчайший путь из одной точки в другую это прямая линия, и необходимо в жизни стремиться не мудрствуя лукаво к подобной разумной и рациональной простоте, но тогда выходит, что от рождения к смерти вы придёте наиболее короткой дорогой, хотя, безусловно, и прямой, и проторённой. Причём эта прямая может быть полна кажущегося разнообразия: путешествий, интриг, приключений и чаще всего бывает счастливой, если называть счастьем одну только лишь простоту. Всё равно что удовольствоваться пёстрыми декорациями вместо настоящей жизни. Хотя, собственно, что нужно называть настоящей жизнью? Если размышлять об этом, постепенно к жизни формируется отношение человека, стоящего на мосту, к реке, текущей под ним – ощущение сторонней причастности и лёгкого головокружения. По всей видимости, мир не был задуман познаваемым: тот, кто откусит от запретного плода, сразу теряет вкус к наслаждениям, краски блекнут, ростки творческих стремлений и начинаний вянут, вино чувств становится пресным. Кто-то назовёт подобную мыслительную работу жертвой, принесённой на алтарь мудрости, но это становится столь же бесполезным, что сдобрить специями булыжник. Порой человек в силу обстоятельств неожиданно оказывается не на мосту, а уже в самой реке, и тогда его способность удерживаться на поверхности зависит от количества «поплавков», за которые он держится – аксиоматичных непреложных истин, своеобразных маячков-ориентиров для определения направления движения и границ допустимого, либо готовых на все случаи схем поведения, удобно разложенных по карманам памяти. Чем больше «поплавков», тем прочнее почва под ногами человека, однако, тем и глубже он погружается в трясину мещанской усреднённости, поскольку наличие у кого-то ответов на все вопросы вряд ли может положительно свидетельствовать о его уме. Даже просто улавливая периферийным зрением рисунок жизни, человек не становится более счастливым, сильным, мудрым, а только лишь несчастным. Хорошо тем, у кого умение преобладает над чувствованием: умение жить – вот истинное благословение. Когда нет места сомнениям, только алгоритмически выверенная последовательность действий, а то и самих чувств, когда полёты воображения строго по расписанию, когда в штиль не может произойти катастрофа… Принимая в расчет конечность жизни, кажется абсурдным делать из нее что-то вроде завтрака на скорую руку, нечто будничное, простое и понятное, так, словно этих завтраков впереди ещё сотни, одинаковых и незаметных. Хотя, может, это-то и делает мысль о неизбежности смерти выносимой для разума человека – равнодушие и привычка. Нет ни справедливости, ни зла, ни добра, рай и ад также наверное лишь стремление развести к полюсам аспекты одного и того же, чтобы появилась мнимая возможность выбора. Любое действие как таковое не может быть ни нравственным, ни аморальным, оно имеет значение только в рамках человеческого существования, только с позиций пользы или вреда самому человеку. Поэтому смерть и окружают мишурой, пытаясь обрядить непознаваемое в шутовской костюмчик. Однако это все отнюдь не должно значить, что нужно смириться и безропотно ждать. Мир непознаваем, это верно, но он осязаем, обоняем, видим, слышим и даже, пожалуй, может быть любим, как это не прозвучит сентиментально. Цель и смысл жизни человека не в том, чтобы понять, а в том, чтобы чувствовать, вбирая в себя самую душу мира. Не следует полагать, что это просто или же требует меньше усилий, чем накопление материальных средств и сухих знаний. Труднее же всего любить мир и научиться прощать человеческие ошибки.
Если ты человек, то, возможно, следует ориентироваться только на общечеловеческие ценности? Или на ценности мыслящей более широко элиты? Различия не очень большие. А почему, собственно, должно быть иначе?
Орущее, кровавое, бредовое безразличие жизни приводит меня в бессильное неистовство, заставляя рвать жилы, пить и рыдать, проклиная свою человеческую природу. Запах мороза, бесконечно повторяющаяся одна и та же простенькая музыкальная фраза, безумное хаотическое переплетение голых ветвей в крошечных зародышах почек и ядовито-индиговое небо – сегодняшний вечер. Думаешь, оно ничего не стоит, это ощущение, когда душа, истерически всхлипывая, дрожит в твоем солнечном сплетении, боясь спугнуть огромную птицу с широкими бесшумными крыльями, имя которой Одиночество? Ты не можешь не чувствовать себя одиноким посреди бесцельно мелькающей череды похожих друг на друга как близнецы декабрьских дней, пахнущих табаком и чем-то, очень похожим на отчаянье. Таким вечером даже искристая тайна жизни становится пресной и отдает плесенью. Действительно, чего стоит твое сердце? Килограмм бумажных банкнот? Меньше? Ты чужая мне, так почему же исступленно я цепляюсь за эти обрывки ничего не значащих фраз, слов? Ты безликая женственность, к которой я припадаю, как дитя к материнской груди, силясь излить в плаче протест всему черствому и равнодушному, что есть вокруг… Не молчи, черт побери! Не молчи! Крикни возмущенное «Прощай!» или шепни тихонько «Здравствуй…», только не молчи. Пусть текут куда-то ручьи, пусть высыхают и вновь наполняются моря, а слепяще-белые альбатросы где-то далеко рвут утренний воздух своими визгливыми криками, пусть цветут герани и бегонии на подоконниках у добрых мещанок, даря им тепло и радость, пусть мир катится к чёртовой матери со всеми своими правдами и неправдами, я заклинаю тебя, скажи мне что-нибудь! Тебе кажется, что это слишком смело, требовать ответа так безапелляционно, особенно если не знаешь даже, кого спрашиваешь и чего хочешь услышать? Я и не жду ответа… иногда бывает достаточно задать вопрос вслух, чтобы понять все.
Еще дым из закопченных труб крематориев не растаял в воздухе, еще не истлели кости погибших, а все уже забыто. Благословенный дар небес – забвение. Смерти, войны, сотни истошных криков твоей души, корчащейся от ожогов совести – все ушло куда-то или, потеряв осязаемость, поблекло, подернулось молочной пеленой, и ты снова невинен, как новорожденный. Каждую секунду ты создаешь свое прошлое, каждую секунду ты его и подделываешь, и в этом ты Человек. Твои глаза глядят внутрь, твое сердце бьется где-то вне тебя, твой разум не принадлежит тебе – кто-то назовет это любовью, кто-то безумием, но на деле это лишь еще один обман, еще одна расхожая боль от неспособности вместить в себя весь мир. Ты ценишь людей лишь настолько, насколько они тебе полезны. Полезность эта может быть абсолютно любого рода – деньги, способность слушать, секс или же просто нечто осязаемо живое рядом. Ты испытываешь к людям, окружающим тебя чувство, сходное с тем, что держит вместе звезду и её планетарную систему. Космическая пустота в душе полнится незримыми, неощутимыми потоками любви и ненависти, обжигающего холода и ледяного жара, иссушая и разрывая тебя на части. Я же только притворялся, что ценил, на самом же деле, как оказалось, мне глубоко плевать даже на полезность людей, единственно важна их способность привнести в жизнь толику смысла, значимости, чего-то, за что можно цепляться, когда безглазое безымянное Нечто выдирает наживую твои внутренности, желтозубо щерясь от удовольствия.
Сквозь тугие жгуты табачного дыма, сквозь алкогольную муть, туманящую взгляд, сквозь мрак и визжащие как ненастроенная скрипка нервы, рвется, лезет бритвенно-острая боль. Это цена того, что часто называют свободой. Цена, которую платит каждый, не умеющий прощать ни себе, ни другим. В такой момент твоя воля натягивается, как жилы рвущего из капкана лапу зверя – того и гляди лопнет… Однако это еще и истинная мера твоего я: боль миллиардами колючих щетинок обдирает наносное, обнажая нежную розовую мякоть твоей души. Каждое прикосновение, каждый резкий звук или запах воспринимаются как чудовищный чувственный взрыв, как ударами кнута полосующий самое твое естество. Не знаешь, ни что до, ни что после, только возмутительно голое сейчас. Ты живешь в обмане, мыслишь обманом, дышишь обманом. И только в момент чистой свободы, чистого страдания ты погружаешься в обман полностью, только тогда он властвует тобой безраздельно. Не имеет никакого значения, как и когда это кончится. Прыжок в прорубь – тебя как тисками охватывает холод, заполняет все твое существо, ты не можешь ни дышать, ни контролировать свои движения, ни думать. Ты – Ничто. Ты – Нечто в ледяной проруби. С тихим серебристым шорохом струятся по венам крошечные кристаллики замерзшей крови и – ни звука. Тишина.
Бесполезно просить кого-либо понять тебя, почувствовать тебя, это невозможно. Самое большее, чего можно ожидать от женщины – это секс. Вернее даже, физическая любовь. Ты ждешь любви, чуда, чего-то теплого и волшебного, чего-то, что захватит тебя, изменит, перевернет вверх тормашками весь твой мир; твое воображение вспучивается сотнями вулканов, ты дрожишь, ты будто на пороге познания тайны всего сущего… Однако. Вот физиологическая картинка. Пот, распахнутые беззащитно и привычно ее голые ноги, излизанная, исслюнявленная когда-то кем-то до тебя грудь, квелые от тысяч поцелуев губы, напоминающие поначалу на ощупь теплых дождевых червей… Хватит? Такова моя любовь.
– Ужасно !
– Как можно?!
Пошли все в жопу. Присмотрись, прищурься, наклони голову так и эдак, и ты увидишь очарованную страну чудес с голубыми львами, единорогами и феями. Нужно только уметь правильно посмотреть. Один увидит соблазнительную сильфиду и будет, затаив дыхание, петь ей дифирамбы, тогда как другой там же найдет лишь истекающее от вожделения влагалище и будет драть его свирепо, как сидорову козу. Теперь представь, как же ***во себя чувствую я, видя и то, и другое одновременно. Я готов молить ее о прощении только лишь ради того, чтобы избавиться от мысли, что будет кто-то после меня усердствовать над ее распяленным телом. Невыносимый идиотизм.
Чертовы прозрачноглазые цыпочки, мнящие себя мечтой умного-доброго-богатого-красивого донжуана… Как я ненавижу все это тускло-серое ****ство, даже не женщин, а ****ское устройство самой этой гребаной жизни!

Как из бокала, из сердца душа
Выпита болью. Плачешь, смеша,
Жалкий артист, неудавшейся ролью.

Что ты любил? Робких вздохов томленье?
Юности пыл? Но смирился с уменьем,
С ласку дарящей привычно рукой,
С захватанной многими рваной душой……..

Я мечусь из угла в угол, как ошалевшая от боли побитая сучка. Я плохо сплю, я зол, злее тысячи адских демонов, но ни-ко-му до этого нет ни малейшего дела, хоть даже лопни мой желчный пузырь и забрызгай всех вокруг.