Уля

Есть у меня приятель один - Сашка. Мелкий такой. Веб-дизайнером работает. Вечно торчит в этих чатах и на сайтах знакомств, сутками не вылезает. Ну и в реале с кем-то встречается регулярно. Какие-то у них там компании: стрелку на Кропоткинской всегда забивают, а потом идут пиво пить. Ну и, соответственно, с девушками тоже знакомится. Как ни позвонишь – у него любовь и все дела. Только недолго это все длится. Не клеится у него вообще-то с девушками. Вроде начнет встречаться, а потом что-то не то. Он говорит, что они все глупые и скучные. И секс не любят.

Вот и в тот раз я ему позвонил узнать, что и как. А он говорит: приезжай, мол, познакомлю с очаровательной девушкой. Мне нечего было делать в тот день, выходной был – я и поехал.

Они в Сокольниках гуляли. Я их искал, наверное, полчаса. Сашка мне по мобильному указания давал, куда идти. Наконец, я их увидел: они сидели в зарослях травы и пили шампанское. Девушка была в коротких джинсовых шортах и в белом топике, и у нее соски просвечивали на солнце. Она сидела по-турецки с кульком в руке и ела черешню. Сашка был ко мне спиной. Я подошел, и девушка мне сразу заулыбалась. Тут Сашка заметил, что она мимо него смотрит и обернулся:

- А… Вот – Марат, я тебе про него говорил. Крутой программист.
- Ульяна, - и руку протянула. Не для поцелуя, а чтобы пожать. Как парень.

Ну, я ее тронул за руку. Слегка. Маленькая такая ручка, теплая. А она смотрит странно: не поймешь, то ли заигрывает, то ли рассматривает просто.

Мы посидели еще минут двадцать. Они шампанское допили. А я на машине был, поэтому не пил. Сашка про меня какие-то глупости рассказывал: то как я на «шахе» пьяный перевернулся; то как по обкурке у поста ГАИ остановился и попить у ментов спрашивал; то про то, как я с этими унитазами мучался (я программистом в фирме, продающей сантехнику работаю, каталог унитазов как-то делал, запарился с ними совсем). А Ульяна все смеялась. Она когда хохотала, то на правый бок заваливалась, как будто сейчас умрет от смеха. Хотя что смешного?

Потом решили поехать на ВДНХ, потусоваться. Я на машине - быстро доехали. Ульяна сразу говорит:

- Я хочу на Чертово колесо. Я сто лет не каталась.

Там по два человека надо садиться. Ульяна меня сначала позвала кататься, а Сашка внизу остался ждать своей очереди, не захотел один в другой кабине. Поднялись мы метров на десять, и Ульяна вдруг вцепилась мне в ногу: страшно. Глаза у нее - не поймешь, какого цвета – зрачки по пять копеек. Это я потом уже разглядел, что серые. Я ей руку протянул: держись, говорю. Она схватила обеими руками – так мы и проехали весь круг. Второй раз она не захотела кататься. Сашка расстроился.

Потом пошли в бильярд играть. И здорово она играла. Один раз три шара подряд уложила. И к удару готовилась красиво – приятно посмотреть. Фигура у нее очень даже ничего: талия, грудь, все дела. И ноги, ноги, самое главное – точеные, как у куклы.

В общем, пошарахались мы еще по ВДНХ, но делать было нечего, и денег было уже в обрез. Обменялись телефонами и распрощались.

Я неделю, наверное, не звонил. Неудобно как-то. Может, с ней Сашка чего-нибудь мутит. А потом плюнул: позвоню, просто спрошу, как дела. Она меня сразу узнала, я даже представиться не успел. Потом уже дошло, что мой номер у нее в телефоне был забит. Ну и имя тоже. А сначала удивился. Короче говоря, она сама предложила встретиться.

И понеслась. Мы с ней за две недели все московские парки объехали. Она гулять любила. Особенно ей в Коломенском нравилось. Там маленькое кладбище при церкви, вот она все туда меня тащила. Нашла могилу какой-то девушки и ея младенца. Подолгу у нее стояла и губами шевелила. Не знаю, чего ее проперло на этой могиле. О чем она думала? Что шептала? Я вообще никогда не знал, что у нее в голове происходит. Бывало, едем в моей машине, я ей рассказываю про работу, или про Пашку, или про мать с бабушкой, а она глядит в боковое стекло и молчит. Малахольная какая-то.

Я долго к ней не приступал в смысле секса. Как-то не получалось. У нее такой взгляд иногда, что не только руки опускаются. Серьезный слишком. Но потом мы как-то вместе косяк забили, и все само собой произошло. И в постели она оказалась податливой как китайская мягкая игрушка. И было хорошо. Даже можно сказать, прекрасно. И вот лежу я в темноте после всего на ней, и она у меня в руках вся, а я радуюсь как дурак. Не знаю, с чего я так размяк – говорю ей:

- Я тебя люблю.

А Ульяна молчит. Ничего не отвечает. Я легонько рукой провожу по ее лицу, а оно - мокрое:

- Ты чего? Плачешь, что ли?

А она молчит.

- Что случилось-то, елки-палки?

Она слезы вытирает. Говорит:

- Ничего. Спасибо тебе, родной.

Так и сказала - родной.

Все лето мы провели вместе. Ездили на канал купаться. С Пашкой тусовались, но Ульяне не особо нравилось. Она траву курить не любила, а что с Пашкой еще-то делать? Он же трезвым не бывает. Познакомил ее еще со Стасом и Пингвином. Она сказала: примитивные они какие-то. Ну да. Друзья детства. Школу с трудом закончили. Да я сам – трудный ребенок. Два раза из школы вышибали. Образования никакого. «Войну и мир» не читал. Куда нам.

Потом Ульяне отец машину купил, и я ее отговорил в автошколу идти – сам стал учить. Но она – ничего, способная оказалась. Хорошие у нас были уроки. Дай бог, полчаса с грехом пополам проедем, а потом заезжаем в пригородный лес и любовью занимаемся два часа.

Но что-то между нами не то было – какая-то преграда. Я никогда не мог угадать, какое у нее настроение, чего она хочет. С виду вроде веселая, жизнерадостная такая девка, а глаза всегда какие-то отсутствующие.

Потом у меня бабушка умерла. Ну, ей и пора уже было – 98 лет, а курила как паровоз, хотя даже вставать с постели не могла. Естественно, мать - никакая, у нее сразу давление поскакало, ноги отказывают. В общем, суета с оформлением и похоронами – на мне. И я так забегался со всеми этими патологоанатомами, кладбищем, автобусом и т.д., что даже Ульяне забыл позвонить. Позвонил только, когда уже похоронили. Она у подруги была, видно, не слишком трезвая. Сразу говорит: я сейчас приеду. Я ее встретил у метро. Глаза у нее сочувствующие, любящие. Кинулась мне на шею: «Бедненький мой!».  И губы красные, как кровь. Она когда выпивала, у нее всегда губы ярко-красные становились. Пахло от нее алкоголем, сладковато. Ну, пришли домой. Я ее с матерью познакомил. Мать ей рюмку наливает – давайте помянем, мол. А Ульяна говорит:

- Можно я вам полы помою? После покойника положено полы мыть. Вам, наверное, тяжело и не до этого?

У матери дар речи пропал. Мыть ей, конечно, не дали, но мне потом мать сказала: «Такой девушки больше не встретишь. Береги свою любовь, сынок».

А я и берег. Делал все, как она хочет. Даже тогда, когда не надо было. Она могла мне часа в три ночи позвонить: забери меня, говорит. Приезжаю, а она с какими-то мужиками, пьяная в дюпель. Я ее спрашиваю: кто такие? А она: так, друзья. Была у нее какая-то своя жизнь всегда. Без меня.

Поссорились всего один раз. Из-за ерунды какой-то. Ночевала она у меня. Утром встала, пошла в ванную зубы чистить. Возвращается, и я вижу – злая или расстроенная. Я давай расспрашивать. Она сначала отмалчивалась, а потом говорит, с раздражением:

- Марат, ну что ты за человек такой? Даже нормальной зубной пасты купить не можешь…

Ну, это правда. Зубная паста у меня была древняя – с советских времен запас был. Из нее уже вода текла. Но чего так расстраиваться-то? Я в тот же день «Колгейт» купил. Больше об этом не говорили. Вот и все. А так ни разу и не ссорились.

Уже зимой дело было. Поехали с Ульяной на кладбище, бабушку проведать. Приехали, а все снегом занесено – хрен разберешь, куда идти. Поплутали-поплутали, потом сторожа выловили – он нас провел. Стоим над крестом (на памятник денег не было), Ульяна опять, как помешенная, шепчет что-то. На волосы неприкрытые снег падает и тает. Ничего вокруг не замечает – как не от мира сего. И тут я говорю:

- Уля, давай поженимся.

Она даже не посмотрела на меня и говорит:

- Давай.

После этого я поехал в «Серебряный мир» и купил ей браслет. В подарок. Она изумруды очень любила. Ползарплаты потратил. Красивый такой браслет – тяжеленький. Она его сразу на руку надела и больше не снимала. Даже когда спать ложилась. Я об него иногда даже царапался до крови.

Свадьбу решили не делать – денег у нас совсем не было, а Ульянины родители – вообще были против. Я их не устраивал. Но нам все равно было, в принципе. Жить где есть, и ладно.

До регистрации оставалось две недели. Я купил пиджак хороший, Уля на свои деньги костюм деловой, белого цвета. Специально, чтобы и после свадьбы носить было можно. Мать готовилась больше всего. Какой-то ремонт в квартире затеяла, шаблы свои достала, всех родственников обзвонила – денег просила в подарок молодоженам, нам то есть.

И вот как-то утром я проснулся совсем рано, часов в пять - сам не знаю, отчего. Может, почувствовал, что Ули рядом нет. Встал, вышел в коридор, а там она у входной двери уже одетая стоит:

- Я тебя разбудила? Извини.
- Ты куда? – спрашиваю, а сам вижу, что с ней что-то не то творится: глаза какие-то тревожные и лицо, как будто сейчас заплачет.
- Марат, я погулять. Скоро вернусь.

И ушла. Рядом с нашим домом лесопарк и речка. Мы туда летом иногда ходили шашлыки делать. А просто так гулять не ходили никогда. Ну, я подумал: погуляет, ладно. Может, приснилось чего. С ней же никогда не угадаешь. И досыпать пошел.

Проснулся часов в двенадцать. Пошел покурил, умылся. Ульяны все нет. Я не то, чтобы забеспокоился, а просто испугался. А вдруг, думаю, она от меня насовсем ушла. Она может. В конце концов, оделся. Искать ее пошел.

В парке уже много народу было – выходной день. С собаками, с колясками. Ули не было нигде. Я решил напоследок к берегу спуститься. Там никого не было. Подошел к воде. Мячик зеленый к берегу прибило, и еще какую-то дрянь. Грязно. Повернулся, чтобы уходить, и вдруг вижу из-под обрыва труба торчит металлическая, диаметром в метр где-то, а из нее ноги виднеются, в синих кроссовках. В Улиных кроссовках. Меня замутило, как в детстве в автобусе, и картинка слегка поплыла. Но я не упал, а бросился к трубе. По дороге споткнулся и чуть носом на ее кроссовки не налетел. Вытащил ее оттуда. Она была в одной футболке, без куртки, и браслета не было. Я взял ее на руки и пошел как в тумане, сам не зная куда. В голове проносилась то пожарная, то милиция. Только не скорая помощь.

Долго шел, потом остановился. На меня люди смотрели. Кто-то спросил:

- Вам помочь?
- Что случилось?
- Может, скорую вызвать?

А я положил Улю на землю и сел рядом. Потому что я не знал, что делать. Да и неважно уже было.

Сил у меня не было в эту милицию ходить, поэтому мать все хлопотала, узнавала, заявления писала. Никого, конечно, не нашли.

Я прихожу на ее могилу каждое воскресенье. Я ей памятник поставил из белого камня, как тот, в Коломенском. Сижу обычно на скамеечке и разговариваю с ней вполголоса: спрашиваю, любила ли она меня – ведь ни разу так и не сказала. Со стороны, наверное, на психа похож.


2007