Богом быть легко!

Посвящается Владу Бидееву,
пожелавшему стать богом
http://www.proza.ru/2006/12/10-277


«Провожающим, просьба освободить вагоны!» Минуты 4етыре спустя поезд тронулся.
Впереди двое суток дороги. Я возвращалась домой. Позади неделя сумеречных воспоминаний о «деловых переговорах», а по сути - уничижительных доводах войти в положение, только-только набирающей обороты, нашей фирмы.

Напротив сидел мужчина средних лет, коротко стриженный, ничем неприметный. В сером свитере и чёрных джинсах. Его взгляд был устремлен на набирающий скорость, мелькающий перрон, но по выражению лица было видно, что мысли его далеки от настоящего момента времени. Не долго думая, я начала обустройство на своем месте: поклажу уложила вниз, под сидение, достала тапочки. И собралась покинуть купе, чтобы переодеться в дорожное шмотьё, как вдруг мужчина, казалось, с отсутствующим выражением лица, неожиданно резко встал и вышел из купе, бросив мне на ходу:
- Переодевайся, здесь удобнее.
- Спасибо, - уже в пустоту благодарно произнесла я.

Мне хотелось верить, что долго в купе мы не будем вдвоём, что на следующих станциях наверняка, подсядут другие пассажиры, и про себя желала, чтобы это произошло, как можно раньше и чтобы это были какие-нибудь женщины или семейная пара. Сосед по купе казался мне мрачным, сам себе на уме, и вряд ли скрасит дорогу задушевным дорожным разговором.

- Не бойся меня, я не кусаюсь, - без затей прервал мои размышления ничем неприметный мужчина.
- А я и не боюсь, - вызывающе ответила, - меня Лена зовут, давайте знакомиться!
- Лена - хорошее имя, будем знакомы, - чуть насмешливо, но вполне дружелюбно проговорил мой попутчик.
- А Вас как?
- Неважно, все равно забудешь, как только сойдёшь с поезда. А ты так и зови меня попутчиком, пока нам с тобою по пути.

 «Да, дела, - подумала, - тяжелый случай».
Вагон раскачивало из стороны в сторону. Мы молчали. Навязываться с расспросами к человеку, не назвавшемуся по-имени, посчитала ниже своего достоинства. Достала припасенную книжку с женским романом слезливым, и, как водится в самых лучших лав стори, непременным хеппи-эндом. Принявшись читать, я скорее делала вид, что читаю: прочитанное почему-то не укладывалось в голове, и время от времени с опаской посматривала на соседа по купе и размышляла, кем бы он мог быть и куда едет.

- Я сойду раньше тебя, завтра утром, так что не переживай ты так сильно, сутки будешь ехать с полным комфортом, никто не подсядет к тебе.
- ?
- Знаю, что говорю. Посплю немного, а потом поужинаем, ты ещё не проголодалась?
- Неет, - замотала я головой.
Он лег, отвернувшись к стене. Я в недоумении соображала, как круто он отгадывает мои мысли. «Телепат, в чистом виде!» - восхищенно подвела итог своим размышлениям, и сама улеглась вздремнуть.

Проснулась я от запаха кофе и ещё чего-то съестного. Потянувшись, привстала, опиревшись на локоть. Сосед по купе деловито резал хлеб.
- Давай, сходи умойся и за стол, хочу есть, как из пулемёта. Не затягивай, шустрее Лена, шустрее.

«Ничего себе, командир выискался». Но всё же быстро встала, нацепила тапочки и пошла умываться.
Странный тип, я просто чувствовала себя глупым кроликом перед мудрым удавом, но страха не испытывала. Было что-то в нём такое, что говорило о попутчике, как о человеке слова и дела, что-то уважительное и авторитетное проскальзывало в нём и вселяло доверие. Позже я дала этому его свойству другое определение: в нём была сила. Такая настоящая сила - духа, воли, мудрости, понимания!

Потом мы вместе ели. Было всё как-то по-особенному вкусно, хотя еда была простой: картошка варёная, хлеб, огурцы, колбаса, яйца. Дымящийся кофе аппетитно щекотал ноздри. Мы разговаривали ни о чем, что называется. И я уже абсолютно не жалела, что к нам никто не подсел. Уютно было. И хорошо.

За окном сгушались сумерки. Наш разговор плавно перетекал с «ни о чём» к «о смысле жизни», о том, что главное, в чем причина, а в чем следствие происходящего . Я пыталась объяснить своё понимание и рассказала ему историю, которая произошла со мной не так давно, но осевшая во мне каким-то тяжелым илистым осадком... и не давала принять себя, в полной мере, правой.

***
Моя мама очень добрая женщина, легко ранимая, вечно всех жалеющая и охающая на любую душещипательную историю. К ней часто обращались разные люди, пользующиеся её добротой и открытостью, с просьбами сделать то одно, то другое. Вообще, переделывать я её не собиралась, так как давно жила отдельно от неё и только изредка наведывалась к ней в гости.
Как-то в одно из моих посещений – наведываний, я услышала от неё про неблагополучных её соседей, Вдовиных, такое, что меня нехорошо зацепило.

Надо сказать, Вдовины жили не просто плохо, а совсем убого. Основной в этой семье была тётя Таня. Это была дородная тетёнька, с красным лицом, с большими натруженными руками. Трудилась она на каком-то разорившемся заводике, который вечно не оплачивал её труд и был ей должен уже, по-моему, за два, или даже три, года не маленькую сумму. Кроме трудов праведных на заводике, она подрабатывала уборщицей в каком-то, то ли офисе, то ли другом каком учреждении. На её попечении были дочь тринадцати лет, муж алкоголик, вечно ищущий работу, а главное, парализованная мать.

Я, когда слышала рассказы о таких семьях, всегда удивлялась, как они вообще существуют, как выживают, и тоже жалела, по-своему, а в глубине души думала, не приведи, господи, жить так, как они. (Наверное, я не ошибусь, если предположу, что так многие думают из тех, кто намного благополучнее и удачливее таких людей).

С уборкой помещений и уходом за больной матерью, тёте Тане героически помогала её дочь, которая, видимо, рано поняла, что если не шевелиться и не действовать подобающим образом, то можно загреметь на такое дно, что не выкарабкаться потом ни за что. По выходным они пекли торты и пирожные и продавали на местном рынке, что было не плохим доходом в их полуинвалидную семью.

Так вот, моя мама жалела и тётю Таню и, особенно, её дочь Лидочку. Она помогала им, чем могла: и деньгами, и продуктами, и даже, подозреваю, иногда стояла на рынке, продавая торты и пирожные. Иногда и я одалживала им денег и никогда не торопила с отдачей, видя, что мама в этом поступке видела наш общий долг, или там ещё что, перед этой еле выживающей семьей.
 
В тот день, когда я приехала к маме, мне позарез был нужен торт. И зная, что Вдовины регулярно этим делом промышляют, я озадачила её купить у них тортик для меня и полезла, было, уже за деньгами, как мама мне поведала, что для своих они пекут торты исключительно по предварительному заказу, чтобы запастись непросроченными продуктами - маслом, яйцом и тд., а обычные торты, те, что на продажу, пекут из испорченных и просроченных продуктов, которые в свою очередь ничего не стоят и они знают где их взять.

Моему возмущению не было предела. Как так, взбунтовалась я, а если кто отравится? Пирожные и торты покупают, в основном, детям - о чём они думают, это же преступно, и просто гнусно! Им никогда не переломить их жизненную ситуацию к лучшему, подвела я итог, они не заслуживают этого, вдалбливала я маме, уличая её в сообществе с нечистоплотными Вдовиными. Родительница моя примолкла, сникла. С матери я стребовала слово, что она с ними больше не станет водить ни дружбу, ни вообще какие либо отношения. Помогать им я строго настрого запретила.
И как это обычно бывает, на следующий день тётя Таня, ничего не подозревавшая о моём выдвинутом их семье ультиматуме, заявилась ко мне с просьбой в очередной раз одолжить денег: у дочери намечался какой-то концерт и ей не на что купить платье и праздничные белые колготки для неё.

И я отказала. Грубо. Причем высказала всё, что думала о ней, как об отравительнице чужих детей и наживающейся на здоровье ни в чём повинных, в их не простой ситуации, людей.
Тётя Таня, вдруг, подбоченясь, долго не раздумывая, дала мне такой отпор, что я не ожидала услышать. «Это ведь не тебе! », - кричала она, - « не тебе ночами приходиться не спать; не тебе приходиться думать о завтрашнем дне: будет из чего сварить покушать или нет; не тебе надо переворачивать больную мать и мазать лекарством пролежни; не тебе выливать за ней утку, да и то, если успеешь во время её подложить, а если нет - тащить таз с водой и обмывать испачканное фекалиями полумертвое тело; не тебе кормить с ложечки, не способную жевать самостоятельно, парализованную инвалидку; не тебе прятать копейки и более менее ценные вещи от мужа алкаша, который норовит только утащить из дома, продать за бутылку пойла и свалиться в беспробудном беспамятстве, а потом ещё и за ним, обделавшимся, подтирать и стирать; не тебе снаряжать в школу дочь в заштопанные перештопанные одежды; не тебе прятать стыд и унижение за такую жалкую жизнь, напоминающую существование насекомых ». В заключение своей душераздирающей тирады она обвинила меня в том, что имею несколько квартир, дачу, машину, мужа бизнесмена и вообще полную чашу. И что я представления не имею, что такое выживать, вести полуголодное существование и при этом не свихнуться, продолжать растить дочь, водить её на уроки по классу баяна и на показательные концерты.

Но даже после такого, я оказалась непреклонной, денег не дала и сказала, чтобы больше не приходила к моей матери и душу её не рвала своими проблемами, которые она заслужила уже потому, что не умеет правильно выживать, наказывая из-за своего злосчастья чужих деток. Я настолько была уверена в своей правоте, что даже ни на секунду не задумывалась над этим.
А вскоре, вдруг, мама моя заболела, слегла. И вообще изменилась, увяла как-то. И мне приходилось чаще обычного наведывать её, и я уже начинала чувствовать, что и моя доля вины в этом её внезапном угасании имеется. Всё чаще посещали мысли, что, наверное, надо как-то изменить это затянувшееся напряжение между нами, эту недосказанность, но ведь ещё кроме этого были дела семейные, работа на фирме и куча других проблем, оттягивающих вдумчивого осмысления над создавшимся негативом, угнетавшим меня.


- Ведь, скажи,- обратилась я к соседу по купе, уже ставшему мне, каким-то странным образом, близком , - права я, что отказала в помощи этой тётке - отравительнице!?

На что он не стал отвечать, опустил голову, ухмыляясь. Я занервничала, мне хотелось услышать, что я права, а он молчал. Я, было, хотела продолжить что-то в оправдание, но он сказал:
- Знаешь, Ленка, пошли-ка, покурим, хочу курить.
- Не курю, - я негодующе воспротивилась. Я открылась ему, доверилась, а он вот так внезапно уходит от такого важного для меня разговора. Внутри стали пробиваться ростки из сомнений: нужно ли было делиться, рассказывать эту историю про маму, про себя, про Вдовиных. Зачем я, к чему про свой причинно-следственный механизм взаимосвязи вещей в природе распиналась битый час? Я уже жалела.
- Пойдем, душно тут. Проветрим купе, пока в тамбуре постоим, - он открыл купейную форточку или как её, уж не знаю.
Я поплелась за ним, ругая себя за несдержанность, за наивность и всё остальное. « Ведёт себя как с девчонкой сопливой, как с глупым неразумным ребёнком, а ведь я взрослая женщина, между прочим, хоть и молодая, намного моложе его, но всё же, вот замужем даже» -мысли невесёлые во мне бурлили, и настроение съехало до самого нуля.

В тамбуре мой попутчик приоткрыл дверь, оказалось, что у него есть ключ, какой бывает у проводниц. Я напряглась, а он сказал, что ещё год назад нашел случайно и это даже иногда пригождается, вот как сейчас. Ветер, ворвавшийся в тамбур, холодил, а мои волосы длинные стали наворачиваться мне на лицо. Было неудобно так стоять и постоянно рукой прижимать разбушевавшиеся локоны. Попутчик мой подошёл ко мне вплотную и, собрав в немаленькую ладонь волосы, скрутил их в жгут и спрятал внутрь воротника моего свитера. Так я оказалась без шевелюры, которая, как я считала, очень украшала меня. Но он так умел всё обставить, что мне даже в голову не пришло сопротивляться и возникать, тем более это было мудрое решение на тот момент.
Неторопливо он достал тонкую бумажку, свернул её в трубочку на манер папиросной, набил её какой-то травой. Разжег это хозяйство, затянулся и передал мне:
- Затянись.
- Не умею.
Он немного подумал, прищурив глаза.
- Я сейчас затянусь и в тебя дуну, а ты глубоко заглотни, вбери в себя дым, - даже не сомневаясь, что именно так сделаю, он снова набрал дыма в свой рот и подошел ко мне, наклоняясь к моему рту. Не знаю и не берусь предположить под каким таким гипнозом я, ни разу в жизни не курившая, разомкнула губы и он выдохнул в меня густой дым, пахнущий почему-то очень приятно, каким–то растением, не разбираюсь, но что-то показалось знакомым мне, или только показалось.
Так мы выкурили с ним две или даже три скрученных бумажки, набитых ароматной травой.

- А ты кто вообще? – наконец-то, я решилась заговорить о нем самом.
- Кто я? – он смотрел на меня, как деды смотрят на внуков, ласково щурясь, демонстрируя мудрость.
- Мне интересно, расскажи, я то рассказала тебе о себе, - настойчиво требовала от него открыться мне тоже.
- Мусорщик я.
- Как это?
- Киллер, другим словом, надеюсь, понятным тебе.
- Врёшь, - выдохнула я.
- Как тебе угодно.
Я погрузилась в размышления, в невесёлые. Мне сразу почему-то стало всё ясно, что он нисколько не врет, что так оно есть на самом деле.
- И что, осудишь теперь меня? – он улыбался, а я смотрела на него и думала, как я раньше этого не поняла, ведь были зацепки, были, объясняющие многое.
- Не всё так просто Ленка. Не всё так просто. Ты свои причинно-следственные взаимосвязи выбей из головы, тебе ли судить людей? Кто ты? Святая? Безгрешная? Бог?
- Нет, но подумай сам... – я было, собралась ему, что-то доказывать, но смолкла под его взглядом.
А он неторопливо стал мне рассказывать о себе.
- Нет у меня, Ленка, ни отца, ни матери. Нашли меня свертком на улице, и вырос я в детдоме. И уж поверь на слово, детская жизнь там совсем другая, ни как в семьях, даже такие как твои Вдовины это рай по сравнению с...
«Пугать разными историями, бытовыми», он так и выразился, меня не стал, да я и сама, без него, много слышала и читала про детдома кошмарного. Как окончил школу, поступил в военное училище, знания и здоровье позволили ему попасть именно в такое заведение. По окончании, попал в Чечню. В этом месте я съежилась, он снял свитер и напялил на меня, даже не спрашивая, нужно мне это или нет.
- Не хочу в купе. Давай ещё затянемся по одной, - принял он решение.
Мы снова курили, а он продолжал.
В Чечне ему многое открылось про эту нашу жизнь, про эту нашу чёртову родину в лице представителей верхушки из... не будем поименно. Зачем? Когда на глазах много смертей, когда мрут, как мухи, мальчишки ни разу нецеловавшиеся с девчонками, быстро приходит понимание надобности момента. Был ранен дважды. После госпиталя идти было некуда, и он подался к боевому другу, к какому-то, как он сказал, Галлу, в город Т... . Там жизнь быстро завертела его, показывая «оскал людоеда из чиновников и начальников разных мастей». И попал он в круги тоже властные, но с другой стороны - неофициальной, но более влиятельной, чем открытые нашему вниманию официальные лица. Скоро, так случилось нужно было убрать одного «шкурника», и попутчик мой получил распоряжение это задание привести в исполнение.
«Кино», - подумала я.
- Кино! - подтвердил он вслух. Задание он, разумеется, выполнил. Потом таких заданий и их выполнений скопилось ни один десяток. Но однажды, к нему стал являться то ли голос, то ли видение, а потом он заболел. Сильно. Волосы выпали все. Худеть стал на глазах. И понял, что настала «пора отдавать дань за тыщу лет». Поехал в монастырь, он назвал какой, а я только помню, что связан он «со святым Саровским, старцем Серафимом». Тамошний настоятель причистил его, он отлежался там несколько месяцев, но «в скорости его нашли два боевых товарища по искусству убирать заказников» - предстояло какое-то хитрое, непростое дело. Надо было принимать решение. И он принял его перед иконой, называть не стал какой, наверное, я так думаю, это очень личное. И с того времени, всё, что зарабатывал таким делом, он отдавал монастырю, который его вернул в строй и часть дому детскому, в котором рос и воспитывался, «хоть и были воспоминания ни радужные, других то не было всё равно».

- Как Юрий Деточкин, - вырвалось из меня.
Попутчик усмехнулся в себя, без комментариев.
Во мне что-то запело, хотелось радоваться за него, за его веру, хоть и КРИВУЮ, но всё же небезнадёжно пропащую, ведь убивал то он бандюганов разных, не простых же людей. И мусорщиком себя величал, потому, как убирал мусор из людей выродков. Все мои мысли работали на одной волне, оправдать его решение, его выбор. Для меня тогда он являл, что-то сродни Робин Гуду, что-то, что соответствовало моим полудетским представлениям о справедливости.

Наконец мы вернулись в купе, я и не замерзла, но меня всё равно потряхивало. И он отправился за горячим, для нас, чаем. Внутри себя я понимала, что разговор не закончен, что главное он оставил на самый конец.
- Сахару сколько, ложки две-три?
- Две.
- Ленка, а ты хоть понимаешь, почему мать твоя заболела?
- Почему? Возраст?
- Людям, не всем, но есть такие, которым важно ощущать себя богом!
- Маме моей?
- И тебе тоже! Она ходит в церковь?
- Ходит, как многие.
- За тебя молится?
- Да, за меня и не только за меня.
- Это и есть бог!
- То есть?
- Пока за тебя твоя мама молится, ты под богом! Мама твоя - бог. Ты сама будешь тоже.

Я решила своё понимание в этот раз оставить глубоко при себе, пусть расскажет своё. Побывавший ни один раз в лапах смерти, этот странный тип, мой попутчик из какого-то крутого боевика, вызывал во мне невиданной силы уважение. Я трепетно почти вдыхала, как только что дым из его рта, каждое слово произнесенное им.

- Ты должна вернуть ей право быть богом!
- Как? Я разве отнимала? В моей ли это власти?
- Ты ей запретила помогать этим, как их, семье пироженщиков.
- А..
- Отдай ей это право. И денег дай.- Попутчик полез в сумку свою дорожную, небольших размеров.
- Вот – он протянул пачку, а потом ещё две, денег, перекрученных банковской лентой.
- Даже не думай, я не возьму – замахала я руками.
- Это не тебе, жена бизнесмена, - хохотнул он, - это той семье, дочери её, Лидочке, на колготки.

Мне ничего не оставалось делать, я взяла эти пачки.

- Мне скоро выходить. Ленка проводишь меня до тамбура.
- Конечно, провожу, какие могут разговоры...
- Ещё есть разговоры, ещё один совсем маленький важный разговор.

Я смотрела на него как, наверное, верующие смотрят на батюшку, на проповедника или на бога.
- А ты на задание? Тебе в этом городе предстоит ...- я не успела договорить.

- Не важно, другое запоминай. Свет в тебе есть, Ленка, я вижу его. А я и есть бог! И у меня есть право дать тебе богославление и я тебе его сейчас дам. Людей не суди, не твоё это, и ничье это дело, принимай, как есть со всеми потрохами. Чем можешь, помогай, насильно дать невозможно, а просящему никогда не отказывай. Нос не вороти ни от кого, не поучай, живи, радуйся, что люди вокруг, что жизнь бог дал.
 
А Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом.

И знаешь что важно - не хотеть быть богом, а быть им!

Религия человека — это его разум.

Час размышления стоит больше, чем шестьдесят лет поклонения богу. Отныне Бог это ты!

Чем дороже мы платим за что-то, тем более значительной кажется нам эта вещь, идея, или достижение. Эта иллюзия уже принесла человечеству немало бед! Одно из ее порождений — перенесение ценности того, что человек имеет, на самого человека и привязанности к этим ценностям.

Из-за этого богатство становится притягательным и, в первую очередь, для людей, стоящих на низкой ступени духовного развития, тщеславных, алчных и завистливых, поскольку эти страсти правят ими и их интеллект подчинен этим страстям. Разум их вырождается в ловкость и хитрость. Атмосфера постоянной грызни и страха вырабатывает в этих людях тупую жестокость, злобу, лживость и подлость. Продолжать, я думаю, излишне.

Запомни Ленка, все пути равны и равно уважаемы, и пути подонков и мерзавцев, и гиганта мысли и духа,что является истинной гордостью человека. Несправедливость тут лишь кажущаяся, чувство это происходит от непонимания сущности эволюции.

Мерзавцы и подонки так же нужны человечеству, как и святые, благородные и гении. Каждый акт одновременно и причина и следствие, действие и побуждение к действию, к реакции.

Существование негодяев любого рода необходимо понимать, как толчок к борьбе против них, как стимул к сопротивлению, внутреннему или явному, наконец, как дурной пример, которому не стоит следовать. Ты только начни думать, только начни.

Ты богославлена. Мной. Ты бог!

Он открыл своим ключом дверь и готов был, раствориться в пространстве потёмок, спрыгнув с подножки ещё движущегося поезда. Но вдруг оглянулся, посмотрел в самые мои глаза-точки.

-Имя моё Сергей, скажи маме своей, пусть помолится за меня, свечку поставит. Ну, а теперь всё.

И не дожидаясь окончательной остановки поезда, он выпрыгнул в утреннюю темноту.

Я вошла в купе и долго сидела, уставившись в темное окно. Что это было? Так я незаметно уснула. Проснулась, когда купе уже было во всю залито солнечным светом.
 
Домой! Я возвращалась домой. Ко мне никто не подсаживался. Я ехала одна, как и уверил меня мой дорогой попутчик.

Времени было ещё предостаточно, и я погрузилась в воспоминания, обдумывая, что со мной произошло? То ли я обкурилась неизвестно чего, то ли пригрезилось мне что-то сверхъестественное о боге, о разуме, религии, о моём богославлении в бога.
 
На перроне моего родного города меня встретил сотрудник нашей фирмы. Он разместил в багажнике мои сумки и распахнул переднюю дверку автомобиля, но я выбрала другую и уселась на заднее сидение. Всю дорогу молчала, делая вид, что утомлена дорогой. В салоне играла музыка модной в те времена певицы Земфиры. Попросила прибавить звук и закрыла глаза.

Голос надрывался проникая в сознание:

Брызги света из под колес.
Девочка у разбитых витрин -
Это не со мной, это дежавю
Брызги снега....

И мне уже стало казаться, что всё произошедшее прошлой ночью это сон, это не со мной, всё это было туманом, облаком дыма той травы, что мы курили.

Подъезжая к дому, громкость вдруг прибавилась и Земфира запела:

Я искала тебя годами долгими
Искала тебя дворами темными ,
В журналах, в кино, среди друзей ...
В день, когда нашла, с ума сошла..

Нет, это всё правда! Он был со мной, разговаривал и богославил меня в бога! Я полезла в сумку, за доказательством, что я не бредила накануне. Да, пачки денег, предназначенные семье Вдовиных, были на дне сумки.

Необходимо было срочно их отдать по назначению. И я попросила водителя отвезти меня по адресу, выполнять свой долг.

Подходя к подъезду, я увидела навзрыд плачущего мальчишку лет семи восьми, на вопросы, что стряслось, он только захлёбывался и ничего, сквозь рёв, толком объяснить не мог. Я гладила его, чтобы он перестал, наконец-то, рыдать. Потом всё же выяснилось, что у него украли мобильный телефон. И что он не идёт домой, боится, что мать отлупит его, или ещё как-нибудь накажет. Я сказала, что поговорю с его мамой, и попросила назвать домашний телефон. Он назвал номер, он совпадал с моим домашним номером, только последние две цифры были поменяны местами.
Ничего себе совпаденьице!! Я поняла это как знак. Надо срочно, что-то предпринять! Минуту я размышляла, а потом решила быть богом, как Сергей и велела стоять мальчишке на месте и никуда не уходить. Я быстро зашла за угол, там был небольшой магазинчик, торговавший мобильниками, у консультанта попросила предложить мне незатейливую недорогую модель для школьника младших классов.
 
Через двадцать минут я торжественно вручила коробку с новеньким телефоном ребенку в руки.
- Держи и больше не теряй, звони иногда, вот тут в договоре мой номер. И учись на одни пятерки. Обещай мне!
Пацан клятвенно пообещал, хлопая невысохшими ещё ресницами.

Довольная, что так всё благополучно разрешилось, я отправилась по нужному мне адресу.
Дверь мне открыла тётя Таня, она была в резиновых перчатках, по всему убирала либо за лежачей матерью, либо, может, за мужем алкашом. Я вздохнула, представляя, как она не спала ночью и всё драила, драила, чтобы создать хоть какую-нибудь видимость уюта в этой убогой, куцей квартирке.
- Тётя Таня, я пришла извиниться. Глупо я тогда на вас наехала, обвинила, будто я судья. Вот это вам, возьмите, - и я протянула пачки денег.
- Спасибо, - сбитая с толка, ничего не понимая, пробормотала тетя Таня.
- Да держите же!
- Это зачем?
- Так надо, берите это на Лидочку, на колготки, - слово в слово, как сказал Сергей, повторила я.
- Я не возьму.
- Почему?
- Мне не рассчитаться, здесь очень много.
- Возвращать не нужно, они Ваши. Просто возьмите.
Наверное, диалог затянулся бы, но я взяла её за руку и вложила деньги в резиновую ладонь, сжала, чтобы пачки не вывалились.
- Это Ваши деньги! На Лиду тратьте, на больную мать, - уже гипнотизировала я обалдевшую тетю Таню, похоже готовую было сойти в одночасье с ума.
- Лена, ты прости ...- начала тётя Таня и её глаза с какой-то невероятной скоростью стали заполняться слёзами.
- Мне нужно уходить, я только что с поезда, из командировки, это Вам передал один ...- из меня чуть не вырвалось «бог», но я быстро исправилась, чтобы не путать и не сбивать и без того растерянную тетю Таню, - один человек, он очень богат. Я рассказала, что у вас такая проблема: и муж ...мм как бы не работает, и мама больна. Короче вот...

Я развернулась, чтобы уйти, но тётя Таня меня окликнула:
- Лена, я после того нашего сканда... разговора, ни разу не использовала просроченные продукты. Ни разу. Вот тебе крест!
- Я верю вам, до свидания. Всего хорошего, и как говорится, дай вам бог, - вспомнила слова, которые часто произносила мама.

***
Я шла, нет, я летела.
Я чувствовала, как за моими плечами вырастают крылья.
Все внутри во мне пело: я бог, я бог, я бооог!
 
Как легко быть богом!