Скрипач играет

Никогда не забуду, как однажды увидел, как рождается музыка: не ложится на бумагу набором точек, а рождается сама по себе в агонии – как стихия, как само движение жизни.
Это случилось в одном старом огромном доме. Этакое богемное гнездышко – здесь всегда было множество самого разнообразного народа: от наркоманов, которые почитали свои галлюцинации за проявление гениальности, до гениев, грезивших наяву и принимающих божественные откровения за галлюцинации.
Но все – не о том…
Однажды ночью я никак не мог уснуть и вышел из своей комнаты, пройтись по коридорам. Все-таки нечасто бываю в таких шикарных домах. Тут я понял, что в доме мало кто спит: из-за большинства дверей доносились звуки – от тихих разговоров, до нервных аккордов на бас-гитаре.
Я уже собрался было идти к себе, как вдруг замер, прислушиваясь… Откуда-то сверху, отражаясь от каменных стен, доносилась печальная мелодия скрипки…
Я стал нерешительно подниматься по лестнице. Смычок, казалось, резал душу больнее, чем скальпель – плоть.
Музыка полнилась криками, стонами. Кто-то упивался болью и смертью, не то – своей, не то – чужой – и черпал в ней вдохновение, заставляя сердце болеть еще сильнее.
Это была музыка-самобичевание.
Оказавшись на нужном этаже, я почувствовал дрожь в ногах, но все равно пошел дальше.
Дверь в одну из комнат мансарды была открыта, но внутри никого не было –только качались на сквозняке ставни и метались по полу белые листы бумаги.
Музыка доносилась из другой, большой комнаты, в самом конце коридора.
Хозяин там, кажется недавно менял прогнивший деревянный настил на новый. Комната не была никем и ничем не занята. Там были только пустота, стены, три из которых почти целиком состояли из витражных окон, и запах дерева.
Сейчас двери и все окна были распахнуты, в комнате царила настоящая роза ветров. И музыка.
Будь она кровью, скрипач стал бы сердцем, дарующим ей жизнь.
Я как будто даже видел его пару раз мельком, в толпе, но теперь он уже не был похож на себя: ни на прежнего, ни на нынешнего. Он теперь стал самим Аполлоном.
 Но Аполлоном огненным, яростным, страстным.
Он босиком стоял в центре комнаты, ветер терзал его одежды и волосы. Расстегнутая рубашка то обвивала его стан, то взвивалась за спиной белоснежными крыльями.
А музыка…
Оказавшись от ее эпицентра так близко, я не смог устоять и опустился на колени.
Она и рождалась, и жила здесь и сейчас. Она постоянно менялась. Она то затихала, то взрывалась бурей, сущим Везувием.
Скрипач раскачивался в такт своей музыке, будто сам был ею заворожен. Он представлял собою огонь под порывами ветра, кобру, одурманенную заклинателем.
Глаза его были закрыты, он полностью отрешился от окружающего мира и вновь жил, умирал и воскресал в своем собственном. Так он играл для самого себя и ни для кого более.
Я вдруг понял, что наблюдаю то, что видеть не положено: нечто глубоко сокровенное.
Держи я за руку умирающего, подсмотри за чужой любовью, подслушай чужую исповедь, все-равно не переступил бы ту грань, что переступил сейчас.
Но теперь я просто не мог уйти, и сидел, и слушал…
Постепенно музыка изменилась вовсе. Она вдруг обрела нежность, тихую грусть. Шторм и буря сменились туманом, брызги крови – лепестками роз на водной глади.
Скрипач упал на колени, по его щекам побежали слезы. Скрипка звучала все тише, будто умирала в его ласковых, трепетных руках.
Нет, я не мог этого более выносить! Мой дух чувствовал то же, что чувствует тело после долгого бега на холодном воздухе, когда сердце бьется о ребра, легкие судорожно расширяются, желая сделать вдох, который в этот момент невозможен.
Я приблизился к нему, так и не заметившему незваного гостя, и схватил его за запястье.
Смычок резанул по струнам, издав визгливый крик.
Юноша изумленно оглянулся на меня, ничего не сказал и, спешно поднявшись на ноги, бросился прочь.
Новый порыв ветра пронесся через комнату и лишь тогда я почувствовал, что продрог до костей.
Закрыв все окна, я поспешил к себе.


январь 2007г.