Чимкент... forever! Мой город

 АЛЕКСАНДР В. ДМИТРИЕВ

 Ч И М К Е Н Т FOREVER. МОЙ ГОРОД

 В начале апреля побывал в столице Казахстана Астане. Решил по пути в Чимкент заглянуть. Друг в Астане живёт, давно приглашал. После поездки на рыбалку, а подлёдный лов при температуре -12 да северном ветре, когда палатки приходится укреплять на несколько дополнительных кольев, так как сидящего без неё рыбака запросто тащит по льду до противоположного берега (тот ещё экстрим!), понял, что независимость бывших советских республик осуществляется не на словах, а на деле. А как иначе объяснить, что в течение нескольких часов, ловя в двух рядом просверленных лунках, периодически меняя лунки и снасти, клевало только у него, а я довольствовался наблюдением за тем, как он тащит очередного подлещика? Только патриотизмом местной ихтиофауны, предпочитающей идти на крючок к своим и игнорирующей приезжих.
 После рыбалки поехали на три денька в Боровое. По давней легенде, этот кусочек рая среди бескрайних степей, выпал из мешка Бога.
 В санатории, за исключением телевизоров с пультом управления, сохранился стиль  советских времён. В красных ковровых дорожках, мебели, меню столовой с неспешными официантками, везде витал дух ЦК КПСС.
 Прекрасный воздух, сосны и берёзы, необычайно прозрачные озёра с говорящими названиями: Чебачье, Щучье и прочее.
 Традиционное казахстанское гостеприимство, бесконечные гости, застолье, много мяса, водки, разговоров. Даже в морковном салате было мясо. Когда я спросил, а есть ли просто салатик, без мяса, искренне удивленная официантка ответила: «А как можно есть хоть что-нибудь без мяса?».
 К счастью, в санатории был спортзал с прилегающим прекрасным бассейном с несколькими саунами. Там мы и приходили в себя от застолий, отговариваясь от многочисленных друзей и знакомых необходимостью хоть немного поддерживать «физическую форму». На самом деле мы тихо млели в сауне, неспешно проплывали разок, другой в бассейне и мирно дремали в удобных шезлонгах, укрывшись простыней или лёгким одеялом.
 В один из заходов в сауну произошёл забавный разговор с одним из местных отдыхающих, «северянином», как он сам отрекомендовался. Он, как и мой товарищ, был казахом, но посветлее, коренастее. Зайдя в сауну, он долго к нам приглядывался, вслушивался в редкие реплики. Затем, когда мой друг вышел за водой, он, посопев, сурово спросил:
- Откуда приехали?
- Из Москвы, друга проведать. Вместе учились, вот и поддерживаем дружбу, то он ко мне заглянет, то я к нему.
- Это хорошо. Правильно! А он откуда?
- Из Астаны. Работает там, а сюда отдохнуть приехали.
- А…
 Вернулся мой товарищ, подкинул водички на раскалённые камни.
 Немного помолчав, наш сосед по сауне с горячностью высказал, похоже давно наболевшую мысль:
- Значит не южане… Хорошо! А то эти ребята с Юга, особенно чимкентские, всё здесь заполонили. Где их только нет! В любую щель залезут! У нас на севере человек сам всем готов поделиться, а эти последнюю рубаху с тебя снимут. Да ещё и со шкурой норовят...
В сердцах бухнул кулаком по лавочке, вновь посопел, раздувая ноздри, и вдруг как-то резко сдулся, прикрыл веки и задремал, приоткрыв рот.
 Мы с другом переглянулись и порадовались, что освещение в сауне тусклое, а красные лица можно списать на высокую температуру.
 Ведь мы оба прекрасно знали Чимкент. Я там родился и вырос, работал, а он прожил довольно долго, оба заканчивали в Чимкенте школы и учились в одном институте.
 Так я впервые промолчал, когда зашёл разговор о моём родном, любимом городе. Не хотелось разочаровывать человека, что и в сауну, где, правда, и снимать-то, кроме простынки вокруг пояса, нечего, тоже влезли чимкентские. И стоило ли доказывать, что и в Чимкенте есть прекрасные люди? Да, в том числе и весьма предприимчивые, но далеко не все такие, какими он их обрисовал, всех южан под один стандарт. В конце концов, можно ли моих земляков винить в том, что они такие? Их, выросших под палящим солнцем и с колыбели продутых пыльными ветрами?

 Ветер… Не этот ли ветер в своё время долетел до Арля, сводя с ума Ван Гога, нашептав ему сотни тем для бессмертных полотен? Расправил юным влюблённым крылья и вознёс в небеса, открыв сердце счастью и свету? Выдул всё пустое и никчемное, наполнил души светлой тоской по неизведанному, а глаза слезами? Не ветер ли, в необъяснимом порыве, гнал и гнал в далёком детстве по степи меня, босоногого мальчишку, как жеребёнка-стригунка?
 Юг Казахстана. Природа здесь сконцентрирована от пустынь и степей, до прохладных невозмутимых гор.
 Пустыня и степь. Редкие курганы, хранящие древние ценности и тайны. На первый взгляд безжизненная земля. Только прислушавшись сердцем, душой, сначала услышишь тысячи шорохов, звуков, вздохов, а затем и увидишь торжество жизни тысяч и тысяч живых и ушедших существ, растений, духов древних цивилизаций, скрип повозок кочевников, топот табунов, плач и смех детей, и бесконечный низкий рёв колеса жизни и перерождений.
 Горы, плавящиеся под солнцем, реки с ледяной обжигающей водой, серо-зелёные с жёлтыми пятнами предгорья и венцы гор в белых шапках снегов.
 Земля, где всегда живёт угроза. Неслышная и неотвратимо реальная от змей, притаившихся в расщелинах земли, струящихся снежных барсов, коварных крутящихся камней, гигантских снежных лавин, готовых в любой момент сорваться и навсегда скрыть под своими завалами тех, кто посмеет пренебречь этой грозной опасностью, отнесётся с небрежностью, неуважением или пренебрежением к этому величию.
 Добрая земля, готовая с обилием благодушной кормилицы подарить свои плоды, накормить трудолюбивых детей своих. Лишь напои её, ухаживай ежедневно и неустанно с любовью и тогда она позволит вырастить всё: сочные плоды, тучные стада и ясноглазых любопытных детишек.
 Детей, несущих черты этой земли: доброжелательность и жесткость, стремление к показной роскоши и умение довольствоваться малым, воинственность и гостеприимство.
 Чимкент. Город, века стоящий на караванном пути, Великом шёлковом пути. Здесь сошлись и переплелись религии, нации, обычаи.
 Ох, не знаю, не знаю, пользовались ли благосклонностью местных Ев хитроумные изворотливые купцы, или суровые, привыкшие брать всё и сразу железной рукой и лишенные излишней сентиментальности воины, а также неспешные паломники, бредущие в древний величественный Туркестан, сохранивший дух и знания мусульманских университетов со дня их основания. Не знаю…
 Но дух изворотливости, настойчивости и познания навсегда въелся в души местных жителей, словно чимкентская вездесущая пыль.
 В Чимкенте улицы словно упираются прямо в далёкие горы, откуда выкатывается величественное беспощадное солнце и закатывается в бескрайнюю степь, надолго зависая перед закатом над пыльным горизонтом. Не потому ли юность южан стремительная, яркая и быстротечная, зрелость яростная и жгучая, старость неспешная, таинственная и отстранённая, как вечерняя закатная степь?
 Гигантские заводы и святые места, лагеря с политзаключёнными и застывшие каменные истуканы, низкорослые дома, наполовину спрятанные в землю от беспощадного ветра и высотные громады – всё смешалось на этой седой земле.
 Город, окутанный нитями линий высоковольтных электропередач, окружённый заводами, погруженный в безветренные дни в цветной смог, впитавший в себя почти всю таблицу Менделеева… Да ещё жгучее солнце и беспощадные ветра. Кто его жители?
 Может быть, именно здесь зародились древние культы солнца и огня?
 Когда город переименовали в Шымкент, местные острословы тут же придумали историю, что решением жителей американского города-побратима Чикаго, тоже насквозь продутого ветрами, в знак солидарности, его переименовали в Шыкаго.
 Вообще-то чимкентских всегда называли «техасцами», предполагая их природную неотёсанность, беспардонность и нахальство. Но и здесь южане трактуют иначе: «техасцы» - значит безрассудно смелые, жизнерадостные, предприимчивые.
 С душами торжествующих язычников, несутся они по жизни на крыльях солнечного ветра. Неугомонность характера, словно могучая центробежная сила, разбросала многих чимкентцев по земному шару. Они и в дальних краях продолжают искрить, нестись, немного (совсем чуть-чуть, просто смех) помогая себе локтями, по привычке лукавя, впадая порой в неожиданную тоску и вновь фантазируя и мчась по жизни, да так никогда до конца и не сливаясь с жителями того кусочка планеты, куда занесла их эта неведомая сила. Быстро приспособившись, они никогда до конца не ассимилируются, не завязнут корнями, которые навсегда остались в Чимкенте.
 Они готовы в любой миг сорваться на другой край Вселенной, пока кружит пляска жизни и древний зов не утихает в сердце, пока кровь согрета ярким солнцем и звучат в душе то  бесконечно грустные, то развесёлые степные песни, сдобренные острой перчинкой юмора и острословия.
 А если встретите чимкентца успокоившегося, тихого, безразличного – будьте снисходительны. Это уже и не чимкентский вовсе, а так, тело двигающееся, а душа его при жизни вернулась туда, где была закручена эта могучая пружина.
 Пожалейте его, но не советую принимать слишком близко к сердцу эту печаль. Да и его самого… Осторожнее… На всякий случай… Очень может быть, что он просто в очередной раз перетряхивает свою жизнь и затевает что-то новое, неожиданное, яркое и бессмысленное с точки зрения человека разумного, но ведь именно они, чудаки, и приносят нам радость, взрываясь идеями и искрясь, словно салюты в новогоднюю ночь посреди серой мглы бытия будней.

 … Иногда я приезжаю в свой любимый город. Брожу по зелёным улочкам, застроенным  одноэтажными ухоженными домами из саманного кирпича, побеленными известью. Слушаю незатейливую песнь журчащей воды в арыках. Любуюсь новыми районами с высотными сейсмостойкими зданиями или кривыми улицами старого города, этим лабиринтом глиняных домов с плоскими крышами, порой переходящими одна в другую, бесконечными дувалами,  скрывающими куцые запылённые садики.
     И когда-то короткая, сонная улочка Степная, упиравшаяся в пыльную горку, теперь широким проспектом разрезала, чётко обозначила,  не только незримую черту, отделявшую окраину города от степи, а саму жизнь разломила на две части. С одной стороны остались детство и юность в отчем доме с зелёным ухоженным садом, цветником в палисаднике. С воркованием горлиц в гнезде на форточке, из-за чего форточка не закрывалась снаружи ни зимой, ни летом. Со степенными удодами, с каким-то удивлённым видом распускавшими свои пёстрые хохолки. С шумными воробьями, вившими гнёзда на тополях и вербах вдоль арыка, резкими гортанными криками сорокопутов-жуланов и майн, яркими щурами и синегалками. С непременными голубями, самозабвенно кувыркающимися в синем небе, то нереально прозрачном, а то с белыми перистыми облаками, подобным которым я не видел нигде…  «Ангелочки старые пёрышки сбросили! – говорила бабушка. – И в наш благословенный город отправили, чтобы от бед  уберечь, а счастье сохранить!».
В степи, начинавшейся сразу за домом, мы собирали грибы, первые подснежники, маки, тюльпаны. В канале, с чистой, прозрачной водой,  ловили пескарей и сазанчиков. Пили воду прямо из канала, чтобы не бежать до дома. А если шёл сброс полива с огородов, и вода мутнела, то пили через «фильтр»: майку. На ней оставалось бурое пятно, а в нём, как мы думали в детстве, все «микробы».  Уходя чуть дальше в степь, наблюдали за жизнью черепах, ежей, змей, варанов, жаворонков и прочей живности. Крались вдоль линии электропередачи к степному орлу, сидевшему на сладко пахнущем пропиткой и горячему от жары деревянном столбе. Как таинственно и тревожно гудели столбы, если прижаться к ним не только ухом, но и всем телом, замереть, раствориться в степном зное...
Ещё дальше - степные лисы-корсаки, на озёрах - немыслимое количество гусей, уток, и других птиц.
А канала, где плавали на автомобильных шинах, уже нет... Зарыли детство!
Много чего осталось в том «Далёко», на той стороне!
     С другой стороны теперь иная жизнь, более шумная, подвижная. Многоэтажки, яркие витрины, реклама. Частные дома, уже сливающиеся с пригородными дачами и посёлками. Всё дальше отступает степь, всё туманнее прежняя жизнь…   
     Непременно захожу в чудом сохранившийся дендропарк, со всех сторон зажатый стихийной и стремительной застройкой. Здесь совершенно иная, светлая и ароматная атмосфера, уникальные растения, немногие сохранившиеся дикие птицы и животные, рыбы редких пород в пруду.
 Обязательно беру с собой из дендропарка кусочек смолы голубой ели, немного земли, и, если вдали от любимого города, сердце моё сожмёт тоска по этой необычайной земле, аккуратно достаю пакетики из кальки, разворачиваю, закрываю глаза и поочерёдно вдыхаю волшебные ароматы детства, первой нежности, тоски пыльных бурь, раскалённой земли после дождя, беспощадного ветра и Любви…
 Город изменился. Вроде знакомый, но уже другой, немного отстранённый и живущий иной, не всегда понятной приезжим жизнью. Он словно школьный товарищ, внезапно ставший важным сановником: позволяет прикоснуться только к краю мантии. Вежливо кивает, порой делится воспоминаниями, но не спешит открыть душу, сохраняет дистанцию и не сразу пускает в свою новую, кипучую и таинственную жизнь…

Продолжение: http://proza.ru/2010/10/31/1433