Поезда в никуда продолжение 3

 -5-
Первому предстояло сойти Александру Ивановичу. Оба стояли в тамбуре и наблюдали, как мелькают за окном окрестности города. Тихомиров мял пальцами незажжённую сигарету.
- Вот и приехали, - сказала Галя и глаза её, синеватой смоли наполнились грустью. – Словно опять что-то теряю. Я ведь говорила – поезда сводят и разводят навсегда. Сегодня я очень рада нашей встрече. Не пойму почему, но очень рада.
- Вот и хорошо, - отозвался Тихомиров. Он тронул её волосы, пахнущие весной и рассветом, взгляды их встретились, и Александр Иванович осознал, что это были глаза, увиденные им в детстве у парохода.
- У тебя хороший отец, – сказал он.
- Я и сама знаю, не надо меня жалеть.
- Я не жалею. Это он однажды меня пожалел.
- Ой, да что вы! Вы знали моего отца?! Знали и не рассказали?
- Уже некогда – моя станция.
- Можно и я сойду? Поезда ходят часто. Можно, сойду?!

 Галя взяла Тихомирова за рукав. Я не буду надоедать. Только расскажите, ну хоть немного.
- Отчего же не рассказать, - вдруг решился Тихомиров. - Приглашаю в гости. Мои будут рады. «А будут ли?» - тут же мелькнула мысль о жене. Отступать было некуда.
У порога встретил их вихрастый паренек. Окинув Галю оценивающим взглядом и, очевидно, стесняясь, девушки, он нерешительно прижался к отцу:
- Здравствуй па.
- Здравствуй, сынок. Познакомься – Галина Николаевна.
- Ещё и Николаевна, - мальчик быстро осмелел и протянул Гале длинную худощавую руку.
- Помнишь, про отца её рассказывал. Это его ножичек у тебя.
- Покажешь? – Галя испытывающее смотрела в глаза мальчика.
Тот нерешительно полез в карман штанов. Ему явно не хотелось расставаться с любимой вещью. И всё же он вынул маленький в коричневой костяной оправе ножичек и протянул девушке:
- Вот, держи.
Галя осторожно выдвинула из оправы лезвие, пристально осмотрела ручку. Но какие знакомые следы могла найти она? Конечно, их не было. Но это был ножичек, когда-то принадлежавший её отцу. Поэтому девушка и так, и этак рассматривала его и и всё не решалась вернуть.
- Бери, я дарю, - сказал Андрей и попытался небрежно махнуть рукой. Галя не увидела это, или не захотела увидеть.
- Ой, можно?! – обрадовалась она.
- Ну, конечно, - сказал Тихомиров и память его опять выхватила из далёкого детства чёрный шлейф дыма падающего самолёта, тяжёлый пароход у пирса и моряка с шрамом у виска.
- Покажешь ножечек отцу, - сказал Тихомиров, - я думаю, что он не забыл то время. – И повёл девушку в дом.


 В просторных комнатах на светло-жёлтых паласах разбросались яркие пятна полуденного солнца. Они напомнили Гале лепёшки подсолнухов в родительском доме.
«Вот и не доехала, - подумала о матери, - хорошо, что о приезде не сообщила. Впрочем, - тут же успокоилась она другой пришедшей мыслью, - сегодня же и уеду.» Она прошла в другую комнату.
- Ой, сколько книг! И все прочитали?!
- На всё времени не хватит. Садись, - Тихомиров кивнул на кресло, сам облокотился о край письменного стола и стал накручивать телефон. – Жену потороплю, гостя-то, гостить полагается.
- Ой, да что вы!..
- Ничего, ничего.
Через некоторое время в прихожей скрипнула дверь, и тут же вспорхнул женский голос:
- Саша! Вы у себя?
- Откуда знаешь, что нас двое?
- Господи, да Андрюшка прилетел, чуть повариху не зашиб.
В комнату зашла маленькая светловолосая женщина, лёгкую фигуру которой облегал светло-голубой костюм.
- Надежда Петровна, - она торопливо протянула Гале маленькую красивую руку.
- Галя. Галя Селиванова, - смутилась девушка и ответила на рукопожатие.
- Это, мать, дочь того моряка с парохода. Помнишь, рассказывал.
- Ну, конечно. Ты без своего детства никуда.
- В каждом из нас живёт оно.
- Тут с тобой не поспоришь. – Надежда Петровна посмотрела в зеркало, висевшее на стене, и поспешила на кухню.


 - Вы поговорите, - сказала она, удаляясь, - а я на стол соберу.
«Неужели то, о чём слышал я тем поздним вечером – правда? - подумал Тихомиров провожая жену взглядом. – Кому скажи – не поверят. Да ведь и ты думаешь, что это напраслина. А если спросить? Взять, и спросить. Может быть, рухнет стена, что незримо стала между нами? А рухнет ли? Что, если то, о чём слышал, правда?»
Его тревожные мысли нарушила Галя:
- Давно здесь живёте? – спросила она.
- Шестнадцатый год, с тех пор, как стал журналистом.
- Интересная у вас работа. И жена интересная, и Андрюшка забавный. Счастливые. – Галя не то позавидовала, не то просто высказала свою мысль.
- Человек и рождён для счастья.
- Да, но… - девушка задумалась. Чувствовалось, что она и согласна сТихомировым и в тоже время, что-то не устраивает в этом определении. – Вот вы, - наконец нашла она нить необходимой мысли, – много ездите, много встречаетесь с людьми, а многие ли из них счастливы?
- Хм… трудный вопрос.
Тихомиров что-то пометил в настольном календаре, потом присел в кресло напротив Гали и сказал:
- Настоящее счастье, оно, как подводное течение – сразу не углядишь. Бывает, что с виду вроде бы всё хорошо, а на поверку, - он развёл руками, - ну, как скажем, ложный гриб. Никогда не собирали грибы?
- Нет, - ответила Галя и почему-то вспомнила летний вечер, стог сена, пахнущий земляникой и Вадима с эмалированным ведром в руке. Ей даже показалось, что она чувствует грибной запах.
- А я – собирал. Интереснейшее занятие, как игра в лотерею - повезёт – не повезёт.
- Не верю в случайное везение. Отец говорил: нужно разумно жить, не доверяться случайностям… Вы обещали рассказать об отце.
- Твой отец прав. Но что же рассказать? Эти несколько встреч – значат ли они, что я знал его?


 Потом они сидели в просторной кухне с широкими цветастыми шторами, ели грибной суп и Тихомиров рассказывал о далёких августовских днях своего детства.
- Помню, меня спрашивали: а чего это он отдал хлебные карточки?
- Да почему? – спросила Галя.
- Трудный вопрос, - ответила за мужа Надежда Петровна, - чтобы ответить на него нужно побывать в нашем детдоме.
- У вас есть детдом?! В наше-то время?
- Да, в наше, как ни странно. Я заведующей там. Да ты ешь, ешь…
Немного помолчали. И Гале неожиданно пришла страшная мысль: А что, если бы вслед за отцом она потеряла бы мать?
- Бедные, - сказала она. – Их некому приласкать, умыть.
- Ребёнку без родителей, ох, как несладко, - сказал Тихомиров. – Хотя делается всё, чтобы они чувствовали себя счастливыми. Но как можно быть счастливым без отца-матери. Кстати, я пишу о судьбе одной девочки из детдома. Хочешь, завтра сходим, познакомлю.
- Нет! – испугалась Селиванова, словно её силой тянут в этот неведомый для неё детский дом. – Меня мать ждёт. Я сейчас пойду на вокзал. Погостила, об отце немного узнала. Вот и спасибо, поеду я.
- Ну, смотри. – Я думал, тебе интересно будет. Говорила, что учительствовать готовишься.

 
 - Да?! – На лице Надежды Петровны проступила улыбка. Тогда тебе должно быть интересно, как наши ребятишки живут. Оставайся на день – другой. Посмотришь, и может быть, к нам воспитателем поступишь. У нас много молодёжи работает. И парни есть. Вон, кстати один из них, - Тихомирова кивнула за окно, где со спортивной сумкой через плечо шёл Вадим. И хотя шёл он не в солдатской форме, а в светлой клетчатой рубашке заправленной в джинсы; с длинной шевелюрой спадавшей на плечи, Галя сразу узнала его и почувствовала, как тревожно забилось сердце. Ноги под столом невольно приподнялись на цыпочки.
«Не может быть, ошиблась, - молоточком застучали мысли. – Да, нет, его раскачивающаяся походка и вон та же ухмылка в уголках рта.
- Вот о ком писать нужно, - сказала Надежда Петровна, - дети, ну прямо без ума от него. Ступить парню не дают.
- Кем он работает? – спросила Галя.
- Воспитателем. Оказался у нас случайно. Временно устраивался. И вот нашёл своё призвание.

 
 Тихомировой вспомнился тот сентябрьский день. Она провожала Оксану. Девочка попала в детдом в трёхлетнем возрасте. Отец сидел в тюрьме, мать скончалась от злокачественной опухоли. За семь лет, которые провела Оксана среди таких же обездоленных детей, из щупленькой девочки раскрылся цветок живого любознательного подростка. Надежде Петровне никак не хотелось отдавать её. А забирал Оксану, вернувшийся из тюрьмы отец. Пусть и был этот хмурый пожилой мужик с бледными впавшими щеками, родным отцом Оксаны, да вот не лежала к нему душа у Надежды Петровны, не лежала, и всё тут. Прибыл-то он из мест, куда дорога добрым людям заказана. И вон, смотрит: битюг – битюгом!
Словно прочитав мысли женщины «битюг» хмыкнул и сказал:
- А я и есть ломовая лошадь. Потому Оксана не пропадёт. А туда, где отбывал, любой может попасть.
- Вот и хорошо, вот и хорошо, - подхватила разговор Надежда Петровна. Это замечательно, когда у ребёнка находится родственная душа, – и сунула девочке в карман гостинец. – Ты пиши, Оксаночка. Пиши, родненькая.
Девочка протянула руки и, оказавшись в объятиях женщины, крепко обхватила её за шею.
- Ладно, хватит, - грубовато сказал отец и сильными руками оторвал дочь. – Чего ей писать. Домой едет – не к чужим людям.
- Конечно, домой, - согласилась Надежда Петровна. – Но и мы не были ей чужими.
Отец с дочерью вошли в тамбур поезда. Лязгнули буфера, медленно поплыли окна вагонов, от них повеяло прохладным ветерком. По щекам покатились слёзы, и Надежда Петровна всё никак не могла понять, отчего такая тоска и боль в сердце: то ли от стука колёс поезда, увозящего в никуда ещё одно дорогое ей существо, или в этот момент грызла душу червоточина, что так и не заимела она наследника либо наследницу. Господи, да как было заиметь. Ведь ничегошеньки он не знает, совсем ничегошеньки, - перекинулись её мысли на мужа. Чтобы унять дрожь, вдруг пронзившую всё её тело, она присела на лавочку. А слёзы текли и текли.
- Вас кто-то обидел? - послышалось рядом, и в розовом вечернем свете вырос перед ней высокий силуэт в солдатской форме.
- С вами, что-то случилось? – спросил он
Женщина молчала.


 - Может, заболели? Вызвать скорую!
- Она тут не поможет, - отозвалась Надежда Петровна и попыталась улыбнуться. Солдат всё ещё не решался оставить женщину: вот, видно же, что нехорошо ей, а не хочется признаться.
- Всё хорошо, - утвердительно кивнула она. Солдат согласно кивнул и пошёл.
- А вы что, видать, из армии домой?
- Из армии.
- Что ж не встречают – то вас?
Солдат приостановился, перехватил в другую руку чемодан.
- Некому встречать. Детдомовский я. – И пошёл дальше, не оглядываясь.
- Вы не спешите, подождите. Куда же вы!? – Какое-то необъяснимое облегчение и несправедливая радость прильнули к её сердцу.
- Как это некому встречать? – продолжала говорить она, подхватившись с лавки и догнав солдата. Приехали же вы к кому-то!?
Солдат мрачно улыбнулся:
- Какая разница, где было сойти. Чем ближе, тем меньше трат на дорогу.
- Идемте ко мне. – Это была уже прежняя Надежда Петровна: решительная и уверенная в себе. – Не может, такого быть, чтоб человек был один и никому не нужным.
Солдат остановился, изучающее посмотрел на незнакомку и махнул рукой:
- А, правда, куда мне сейчас?


 Поселили Вадима в комнате Андрюшки, и пока солдат вставал на учёт и хлопотал с паспортом, Тихомиров подыскивали ему работу. Надежда Петровна всё внимательней и внимательней присматривалась к парню, и, видя, как тянется к нему Андрюшка и как весело и хорошо им друг с другом, она предложила солдату пойти к ним в детский дом.
- Воспитателем?! Да, ну это не мужская работа. Я на стройку пойду. Или в шахту. Там люди нужны. Зачем же буду я лёгким женским трудом заниматься.
- Вы сперва попробуйте, - обиделась Тихомирова, - попробуйте, а потом скажите, лёгкий ли это труд.
Вроде вчера это было, а миновало с той поры четыре года.
- Мужчина пошёл в воспитатели? – Надежду Петровну вывел из воспоминаний удивлённый и немного встревоженный голос Гали.
- А почему бы и нет. Вон, о Макаренко, читали ведь.
-Ну, кто не знает о макаренских ребятах. Так ведь это когда было.
- К сожалению и сейчас достаточно сирот. Об этом не очень-то пишут. Наш Вадим, ну, почти что Макаренко. Приходи, посмотришь – ты ведь будущий педагог.
- Ой, можно?! – Галя обрадовалась, конечно же, не тому, что можно увидеть систему Макаренко, ей захотелось увидеть Вадима: каким он стал?




 6
Старый деревянный в два этажа дом, где жили дети сироты, стоял на взгорье, откуда хорошо просматривался небольшой ровный город, утопающий в зелени тополей. С правой стороны город обнимала неширокая речка. Она то петляла, то вновь выходила на прямое русло и вскоре отпрыгивала в сторону и прижималась к белым высоким сопкам. Синей светлой полоской пробегала она, журча, мимо детского дома.
Сейчас, смеясь, и задирая друг друга, стремительно мчались к ней мальчишки. У одних белели в руках паруса моделей пароходов, другие держали в руках какие-то непонятные для Гали снасти. Весёлую ватагу замыкал высокий молодой человек в спортивном трико светло-синего цвета. Ему не хотелось отстать от ребят, но и бежать не хотелось. Он шёл быстрым шагом, широко расставляя ноги.
- Вадим Алексеевич, подождите. Вадим Алексеевич! – окликнула его Надежда Петровна. Молодой человек обернулся, увидел Галю и замер от удивления. Краска смущения проступила на лице девушки, но она старалась держаться. Ей не хотелось посвящать Тихомирову в своё прошлое. Молодой человек сохранил непринуждённый вид и подошёл к Тихомировой.
- Звали?
И даже ноль внимания на Галю.
- Познакомься. И покажи ей наш дворец. Я хотела это сделать, да вызывают в горсовет.
- Ребята, идите к речке! – крикнул Вадим, поджидавшим его поодаль ребятам. – Я скоро приду. И, повернувшись к девушке, протянул ей руку:
- Вадим.
- Галя, - сказала она и почувствовала, как снова запылали щёки. Но руки не протянула.
- Ты не смущайся, - по-своему поняла её Надежда Петровна.- Будь как дома. Покажешь, - уже опять наказывала Вадиму. – И накормить не забудь. Да, вместе с ребятами, чтобы знала – всех стараемся хорошо кормить. Ну, пошла я…
Ребята убежали к речке, Надежда Петровна ушла. Они некоторое время стояли в растерянности, но вот Вадим спросил:
- Работать к нам приехала?
Она в растерянности молчала.


 - Здравствуй, что ли, - снова протянул он руку, и она наконец-то пришла в себя и сунула навстречу маленькую тёплую ладонь.
Вадим немного задержал её в своей большой крепкой ладони, пытаясь чистыми светлыми глазами, что-то найти в больших всё ещё нахмуренных глазах девушки. Но ничего, не отыскав там, он выпустил руку гостьи.
Опять постояли молча.
Внизу у речки суетились ребятишки, запуская модели пароходов. Подул ветер, заворачивая волнистые волосы девушки ей на лицо, в ветвях ближнего тополя каркнула ворона, стремительно пронеслись голуби, и присели на конёк крыши.
- Может, скажешь: работать приехала, или как?
- Работать, - соврала Галя и увидела вспыхнувший в глазах Парня огонёк: огонёк чего – ей было не понять.


 Он долго водил её по классам, спортивному и музыкальному залам, и спальным комнатам и всё рассказывал и рассказывал, как трудно добиться желаемого, чтобы дети не чувствовали себя сиротами.
Она слышала и не слышала Вадима.
Вот в умывальнике, заполненного лучами солнца старшеклассник умывает семилетнего мальчугана. А вон другой подросток, став на колени, завязывает малышу шнурки на ботинках.
Ей хотелось подойти к старшим и сказать что-то тёплое, ласково выразить свою благодарность за внимание к младшим. Да где эти слова, которые могли бы без прикрас объяснить её чувства. И нужны ли её чувства сиротам, не знавшим родительской ласки. Увиденное, невольно вызвали у неё безысходную тоску по отцу. То, что, казалось бы, навсегда ушло в прошлое, лежало на поверхности, стоило лишь оказаться в данной ситуации.
Они вышли во двор.
- И кем будешь работать? – спросил он.
- Я будущий педагог.
- А к нам кем приехала?
- Скажи, почему дети оказываются в такой ситуации? – спросила она, не ответив на его вопрос.
- В какой? – насторожился он.
- Становятся сиротами. И многие, при живых родителях.
- Сколько людей, столько и судеб.


 От обеда Галя отказалась. Они покинули помещение. Двор был большим широким со спортивными площадками. Мальчишки пинали мяч, девочки качались на качелях. На длинной лавочке, воспитательница, окружённа детьми, читала им книжку.
- Я сюда, - начал было Вадим, и тут же оборвал себя. Не рассказывать же Гале, как ехал после демобилизации домой и пьяным подрался в поезде, отчего и пришлось сойти в незнакомом городишке. Об этом не знает даже Надежда Петровна. Хотя странно, как не заметила она его нездоровый похмельный вид, в тот первый час их встречи?
- Так и не сказала: работать к нам приехала, или в гости к Тихомировым?
- В гости, - сказала Галя. Ей не хотелось пускаться в длинные объяснения своего присутствия здесь.


 Сзади подбежал белобрысый мальчик и уткнулся в рукав отца.
- Папа, - заискивающе светились его голубые глаза, – ты обещал на лодке покатать.
- Покатаю. Поздоровайся, Лёша с тётей.
- Лёша исподлобья смотрел на молодую женщину и ни смел заговорить с ней.
- Твой? – спросила Галя, неожиданно ощутив в себе ревность к голубоглазому мальчугану.
- Мой! – сказал Вадим и подхватил сынишку на руки.
- Рада за тебя, - соврала она, чувствуя, что краснеет.
Мальчик обхватил отца за шею, оглядывался на незнакомку, боялся, что ли, как бы не отобрала она его самое большое сокровище – отца. А чуть в стороне, бросив скакалки, замерли две девчушки и во все глазёнки пялились на мальчонку и двух взрослых людей. Видно, их детские сердца наполнились безобидной завистью к висевшему на шее мальчишке.
- Что делать, - сказал Вадим. – Мать на учёбе. Приходится брать с собой. – Он подул в ухо мальчику и тот заверещал, стал вырываться из отцовских объятий. - Возможно, это непедагогично, - продолжил свою мысль Вадим, - но что сделаешь?
Помолчали.
- Жаль, что не будешь работать с нами, - сказал он.
- И мне жаль. Но я рада за тебя.

 - 7 –

Откуда-то из-за угла вынырнул Тихомиров.
- Вижу, уже познакомились? – спросил он и пошутил: - Смотри, донесут Валентине, хлопот не оберёшься.
- Пусть доносят. Мы с Галей давно знакомы.
- Даже так?! Поистине мир тесен.
- Я хочу поблагодарить вас, Александр Иванович. Ехать мне пора.
Встреча с Вадимом не принесла ей радости, которая вдруг зашевелилась в ней, когда она услышала о нём. Да и понятно: у него семья, сын растёт. Да и не думала она о нём, а то, что мимолётно промелькнуло в душе, было всего лишь отголоском давно минувшего. – Мама меня ждёт, - пояснила она своё решение уезжать.
- Хорошо, - согласился Тихомиров. – Поезд идёт вечером. Провожу. И ты приходи, - предложил он Вадиму.
- Не могу. Дежурство.


 Взгляды их встретились и оба поняли, что умерло то незначительное, которое некогда столкнуло на короткое время их судьбы, и неожиданно развело. Случай помог встретиться, и здесь окончательно выяснилось, что мираж прошлого ни сделать явью.
- Читал ваш очерк о нашем коллективе. – Вадим неожиданно сменил тему разговора.
- Ну и?..- Тихомиров бросил в сторону молодого человека испытывающий взгляд.
- Перехвалили.
- Скромность нынче в цене. Но замечание учту. Да, Надежду Петровну не видели?
- Только что вернулась из горсовета. Новенькую оформляет.
«Ещё одна осиротевшая душа» - мелькнуло в сознании Тихомирова и ему расхотелось идти в кабинет жены. Не однажды становился он свидетелем приёма детей. Он не мог объяснить, что тянет сюда. – Может быть, -иногда оправдывался он сам перед собой, - чтобы своим присутствием поддержать жену». Она была очень ранимой к человеческой беде, а к судьбам обездоленных детей тем более. А ещё может, потому рвалось его сердце в это деревянное двухэтажное строение, что его семейная жизнь начинала давать трещину. Надежда Петровна возможно ещё не видела её, да и сам Тихомиров, хотя и чувствовал её, но не хотел с этим соглашаться. Когда жена порывалась открыться в чём-то очень личном, сильно тяготившем её, он всегда находил возможность увести ещё не начатый трудный разговор на другую тему.
И это происходило не о того, что он не хотел выслушать Надежду Петровну, а крылся мужской эгоизм в том, что он нечаянно слышал её разговор, опрокинувший для него небосвод и сделавший жизнь жалкой и бессмысленной.
Он услышал тогда, что его сын вовсе не его сын. Он не хотел этому верить.
В тот поздний вечер, осторожно закрыв за собой дверь, и желая не разбудить домашних, Тихомиров не стал включать свет – раздевался в прихожей на ощупь. И вдруг, снимая плащ, слух его уловил всхлипы жены.
«Показалось», - мелькнула мысль.
Но всхлипы повторились.


 - Хватит, Надюша, хватит. Ничего уж тут не исправить. Смириться надо и жить. Разговор шёл на кухне, откуда в прихожую ложилось неяркое пятно настольной лампы.
- А как жить. Если Андрюшка вовсе не Сашин сын.
Сердце у Александра Ивановича оборвалось. Его затрясло мелкой дрожью.
- Теперь-то, уж ради мальца, не стоит прошлое ворошить.
Помолчали.
-Чего ж от кого-то родила? Чего ж не от Саши?
- Бесплодный он. Мы же долго ждали. Потом к врачам сходили. Там и определили. Саша не верил. Когда Андрюшка родился всё говорил мне, во, а врачи чего там вещали? Ничего не знают эти врачи. – И женщина снова зашлась в плаче.
- Не могу больше так жить. Всё скажу ему, всё.
- Только посмей. Сына своего осиротить хочешь. Не позволю.
Как в бреду слышал Тихомиров, что говорилось дальше.
Жена клялась в любви к нему, жаловалась, что не знала ответного чувства, что её тело истосковалось по материнству, а тут и встретился на курорте школьный друг, когда-то писавший ей на уроке записки.


 Он не мог слушать дальше. Одел пальто, и тихо выскользнул за дверь. Стояла ранняя осень, но уже по-зимнему ярко горел на небосводе Орион. С тополей летела листва и что-то шуршуркала, катаясь по мостовой. Это шуршурканье, тёмные квадраты окон, редкие уличные фонари с жидким светом; всё казалось каким-то нереальным, существующим на другой неведомой для Тихомирова планете.
 Собственная квартира стала с тех пор постылой, и он стремился быть всегда в дороге, стараясь в дорожной суете забыться и не думать о том, услышанном. Но любая поездка возвращала опять к отчему порогу, где душа снова томилась и страдала. Господи! И довелось же ему услышать, чего слышать ему никак не полагалось.
Он видел, как жена мучается и пытается признаться, но он и жаждал услышать тот ночной разговор из её уст и отчаянно противился тому.
«Взять и ухать, уехать навсегда, - отчаянно донимали мысли, - но, а как же Андрей. Он-то причём? Как можно его осиротить?»


 Очевидно, эта постоянно донимавшая мысль, и тянула его в детский дом. Всё думалось, что здесь найдёт он ответ на вопрос, что такое сиротство.
- Эх, Надя, Надя, - сказал Александр Иванович, усаживаясь на скамейку. Над головой шумели листвой тополя, слышались звонкие детские голоса. На край скамейки присел чёрный бархатный махаон и сложил блестевшие на солнце крылья. Отдохнул и взлетел и, переваливаясь с крыла на крыло, полетел вниз к речке. Там, возле стройной берёзы стояли Вадим и Галя. Вот они спустились по узенькой тропинке к речке. По их застывшим фигурам Александр Иванович понял, что если и объединяло что-то этих людей в недалёком прошлом, то там, в прошлом оно и осталось. Он смотрел и смотрел. Вот эти две фигуры на берегу отошли друг от друга и нерешительно двинулись каждая в свою сторону.