Сон

«Вот и сожгла дневник, - закуривая сигарету, сказала она – сколько же там было гадости и предательства, что как-то не по себе было хранить его под кроватью». Он тихо посмеялся: «Ну теперь ты почти совсем взрослая, моя девочка, пошли уже отсюда». Тлеющую тетрадку на пустыре забил вечерний дождь. Пепел, серой грязью, остался на земле - его не развеял ветер.
Среди хлама мелочной суеты и отупляющего просиживания времени, осталась в ее голове одна мечта – уехать в Москву или в Питер. Поэтому она часами сначала после уроков, а потом и вместо них, просиживала на вокзале, уплетая одну за другой мятные карамельки. Она говорила с ним о своей мечте. Иногда они ходили на вокзал вместе, копили деньги, думали о будущем. У них была любимая, отчего-то постоянно грязная, лавочка. Они шутили, смеялись в полсилы, будто бы не доверяя беззаботному смеху и светлой радости. Или загоняли сознание в долгие тяжелые разговоры. Но однажды как-то все это прекратилось: ступило Молчание, завернуло оно своим серым плащом небо и кислород. Стушевались мечты, и до того стало тесно в груди, что и не хотелось дышать по утрам, просыпаясь в холодной комнате с грязными окнами и пыльным подоконником. Попросту нечего было больше друг другу сказать. Стало скучно. А как-то через несколько дней он просто не пришел. Навсегда.
На вокзале ей понравилась одна дворняга – Лейка. Собака подобрела от скудных кусочков хлеба, и вскоре перестала ее бояться. Они подружились. Девушка решила приютить Лейку: не хотелось расставаться с тем, кто тебя хоть немного любит. Только потом стало еще больнее, когда пьяный отец вышвырнул, избитое почти до смерти, животное. Скандалы, протесты и битое стекло, которое она сама же убирала синими пальцами. В холодных осколках отражались такие же стеклянные глаза. Ей все казалось пустым, в ней умирали чувства, кто-то будто выметал большой жесткой метлой все мысли, стремления, эмоции. Будто душа собралась переезжать в новую обитель. В голове ее остался ветер и шуршащие фантики от прозрачно-зеленоватых мятных леденцов. Но почему–то она не знала, что даже пустота имеет смысл. Наверное, потому, что у нее не было веры…И бесконечно спотыкаясь, она шла по мостовой своей жизни, разбитой променянными принципами и идеями.
…
В одну из ночей холодное склизкое сновидение заползло в ее сознание. Медленно перебрало отмычки, хотя и они не потребовались: в голове ее ветер и шуршащие фантики от прозрачно-зеленоватых мятных леденцов. Сон сел на пол, отодвинув ногой пару липких от сахара фантиков, сложил руки на коленях и начал перебирать четки-вопросы. Однако связка вопросов была спутана после прихода к вчерашнему гостю. Нужно было подумать. Да и времени на это было достаточно. ...откуда ты берешь эти нитки, зачем связываешь смех и душишь смех? почему ты считаешь себя безнадежно одинокой? ...ты когда-нибудь уберешь эти грязные простыни? ...почему в стакане воды плавает дохлая муха?... как ты живешь в этом мире?...
Мысли пронеслись, ветер сдул парочку. Сон апатично чихнул. А потом начал плести мысли, нанизывая на них скупые, порой черно-белые образы. Да и цветные были не нужны: воображение у девочки убито или продано, так же как и невинность. Получилось отвратительное темное полотно. Но Сну этого было не достаточно. Он одолжил у ветра продирающий душу вой. К полотну добавилось одиночество и звук отупляющей пустоты. Сон застегнул пуговицу на воротнике сюртука: самому на некоторое мгновенье стало не по себе. Но работу не выбирают. А он, как ему казалось, выполнял ее добросовестно. Он о чем-то задумался, а потом, звякнув связкой отмычек и ключей всевозможной формы и размеров, поспешил уйти.
А на утро на ее пуховой пожелтевшей подушке не было слез. Серое небо, как ни старалось, не могло отмыть дождем маленький город от предрассудков и лжи. И вправду, ведь кровь смывают только кровью.
…
В далекое утро, едва проснувшись, нагая, она встала на колени перед лучом света, проникнувшим в ее темную комнату. И долго молчала она перед солнцем, склонив голову. Наверное, это была её первая исповедь.