Поганый гусь

 Классный вестерн

Я пошел в школу. Первый класс. Радости особой нет, конечно. Но и расстройств, страданий и слёз там всяких - не дождётесь. Мама говорит, что надо. Значит надо и всё!
А вообще то, посмотрим, чего уж там так надо. И кому надо. Школа старая, знакомая, называется «Урюпинская восьмилетняя школа №2». Её Славка, брат мой старший, заканчивал. Он сейчас учится в техникуме. В Ростове.
Класс у нас большой – сорок шесть человек. Зато один. Ну, конечно, много нас: всяких и разных, мальчишек и девчонок, маленьких и больших, есть даже второгодники. Они то уж как на подбор – Чернова, Белова, Елисеев и Горячев. Горячев – хулиган, Чернова – противная, хамоватая, сильная и опасная для всей нашей мелюзги. Белова – тоже большая, но добродушная, жизнерадостная какая то, единственное, что неопрятная немножко. А Елисеев он большой, но такой ласковый, незлобивый, немного хитроватый, но нисколько неконфликтный.
 Это потом, потом-потом нам станет известно, что он немножко ненормальный, ну, дурачок. Если обидно – то дебил. Хотя это не совсем обидно, это строго по научному: олигофрения в стадии дебильности. Это самая слабая стадия, есть ещё стадия имбецильности и самая тяжелая стадия – идиотия. Так что идиот - это не ругательство, а медицинский термин. Это я в маминой книжке «судебная психиатрия» прочитал. А дебил тогда и вовсе почти необидно. Но это ведь мы узнаем потом-потом, когда станем совсем взрослыми, в четвертом классе. А пока что, в первом, он нам совсем не мешает. Не обижает, играется с нами, как все второгодники, за малявок не считает. Сидят второгодники на задних партах, а на переменах приходит к нам только Елисеев, хотя мы ему – до пупка. Да ещё Белова, иногда.
Знакомых по дошкольным временам у меня двое – Сашка Трухляев – парень классный, смелый, сильный, открытый, решительный. Ну, немного резкий, но ко мне он относится очень хорошо, считает даже немного своим подопечным, за скромность и небоевитость считает валенком, но не дразнится. Ну, а я такой и есть, поэтому необидно, а он меня за эту честность уважает, даже чуть оберегает. Ну, настоящий старший друг.
Да, а оберегать есть от кого. Не, это не второгодники, это сидящий за моей спиной Копань. На редкость злобная и хулиганистая личность. Он под шумок ехидно меня щипает, тыкает то линейкой, то ручкой. А недавно взял красный ластик и сильно провел мне по голове против волос. Боль ужасная, я взвыл, а он уже всё убрал и сидит там сзади, как ангелочек, как сусик, спрятался, скотина! Учительница даже подошла ко мне, заставила встать, а я начал оправдываться, но не знал же я, что он ластиком, и бубню: «А чего он, а чего он?». А все остальные молчат. Это потом уже на перемене мне Сашка Трухляй сказал, что это он ластиком красным. А на уроке учительница отругала меня. Когда Сашка со мной рядом, на нас Копань не нападает. А когда на урок расходимся, я на третий ряд, а Сашка на первый и в самый конец класса, тогда я остаюсь наедине с этим Копанем. Учительница его тоже не любит и часто делает ему замечания, но он вертится и задевает меня.
Второй мой дошкольный знакомый – Это Игорёк Карпов. Наши отцы дружат, ходят с нашими мамами на праздники друг к другу в гости. Ну не часто, но мы хорошо знакомы. Игорек, он такой же, как и я, только он, наверное, пошустрее. Ещё летом научил меня бутылки возле «Гастронома» насобирать и сходить купить на эти деньги в аптеке гематоген. Вот, вспомнил, он хозяйственный. Хотя, конечно, не такой информированный и начитанный как я. Не – не, это я не задаюсь, и не хвалюсь. Просто у меня старший брат очень умный и красивый, и начитанный, и со мной занимается. А у Игорька старшая сестра есть, а она ещё только в школе учится, и не такая, как мой брат. Он из Ростова мне книжки привозит, в техникуме учится, много – премного читает. Но я перед Игорьком никогда не задаюсь. Я ему всё, что знаю – рассказываю. А ещё я знаю, что он казак. Его друзья из села Петровки, куда, мы ездили летом, часто задавали ему вопрос и подсмеивались немножко над ним: «Ты Игорёк казак? Или ты мусляк?»,- он обижался, утверждал, что он казак. Мне почему-то они таких вопросов не задавали. Я думаю, что из вежливости и уважения к приезжему. Но истинный смысл этого оскорбительного «мусляк» дошел до меня чуть позже. Это не тот, который муслит, обсусоливает что-то. Это мусульманин, а их казаки не любят, даже враждуют.
Ещё в нашем классе есть две пары близняшек. Это Дима и Вася Гусевы, а ещё Лена и Лиза Смородины. Но если бы кто-нибудь сказал что они близнецы, то вы бы никогда этому не поверили. Они совсем разные: старательный сутулый отличник Дима и веселый и стройный обалдуй Вася, это просто противоположности. Хотя Васька шутит, что он на пятнадцать минут старше Димки. Или младше. Но даже звучит интересно.
А девчонки тоже разные. Лиза – черненькая, большеглазая, кудрявая, на пол головы выше, хотя тоже говорят, что она старшая. А Леночка – это маленький светловолосый и светлоглазый очень гармоничный и шустренький ангелочек. И косичка у неё нетолстая, и прямые волосы причесаны на косой проборчик и, самое замечательное, лучистые глаза с какими-то хитренькими и добрыми морщинками. Она, конечно, красивей всех в нашем классе. И ко мне она хорошо относится. Вот мы на физкультуре в игры разные играли, и она старалась посалить меня. Ладошка мягонькая, легкая, такая, что я специально подставлялся по её руку. И смеялись мы с ней после этого оба так весело. А Лизка в этот момент подбегала и всё портила, здоровая, черноглазая, фу!
Учительница у нас хорошая, добрая. Оказывается, она родная тетя Сашки Трухляева. У неё большие красивые глаза и очень добрые руки. Она так красиво пишет на доске, да и в тетради! У меня чистописание и просто письмо не получается. И вот она видит это, подходит, обнимает своей рукой мою руку и выводит несколько букв. Это она показывает, как надо. А я же понимаю как надо. Я сделать так не могу. Ну, пока не могу. Ощущение, что моей рукой можно водить и так красиво писать, у меня останется надолго. Наверное, на всю жизнь. Вот только прикроешь глаза, и мягкая, добрая и, вместе с тем, сильная ладонь учительницы поверх моей руки ведет строчку. И буквы – ну просто загляденье!
 А ещё моя учительница очень умная, и очень культурная. Она на уроке сказала такое непонятное, что я пришел домой и маму спросил, что это означает. Честное слово, я тогда, когда она это говорила, не понял. А мама сразу поняла, засмеялась. Потом ещё переспросила и опять смеялась. А что? тут сразу и не поймешь. Учительница подошла к окну, приоткрыла форточку и сказа: «Ох, ребята! Как вы воздух портите!» А мы все сидели в этот момент и писали какое-то задание. Тишина была в классе. А тут она с этим своим сетованием. Не обидно, а так, между прочим. А я не понял, как это мы его портим? Чем? Вдыхаем и выдыхаем – что ли? Вот я маму и спросил, уже когда домой пришел. Теперь знаю.
А ещё, наша учительница решила организовать у нас в классе библиотеку. Потому, что у каждого дома есть книжки, которые он уже прочитал, а кто-то другой из класса не читал. И мы могли бы обменяться. И она сказала принести какие-нибудь книжки. Мама дала три книжки. Я их принес и ждал, когда же будем меняться.
В конце последнего урока это и началось. Все по одному выходили со своей книжкой и раздавали их тому, кто поднимет руку. А если никто не брал, то просто складывали на учительский стол. Мои книжки были очень скромные и простые. Ну, там «Сказка о царе-салтане», в такой синенькой простой обложке. Ещё «Серая шейка» тоже такая же, и ещё «Стихи» Барто. «Серая шейка» всё же понаряднее, и её у меня попросила второгодница Белова. Остальные книжки положил на стол. Ну, и сидел я, скучал.
И вдруг в самом конце большую и красивую книжку достала Лена Смородина. Да-а, все бы захотели такую нарядную и интересную книжку. Да тем более у Лены! Был просто лес рук. Я даже привстал, и закричал громче всех: «Мне, мне!» И Лена Смородина, эта замечательная Смородина, эта самая красивая Смородина прошла с первого ряда на мой третий, дошла до моей четвертой парты и вручила эту книжку мне! К ней тянулись по дороге, умоляли, прикладывали руки к сердцу, складывали ладошки вместе, просто нагло и насильно хотели вырвать. А Лена прижала большую книжку к своему маленькому телу и, пройдя их всех, дошла до меня. Вот это да! Я вцепился в эту книжку, как в самое дорогое на свете. Мельком и с громадной благодарностью взглянул в прекрасные Ленины глаза и сразу же, в долю секунды глянул на всех остальных строго, и даже зло и сердито. И сразу вздох отчаяния прозвучал со всех сторон, и волна желающих схлынула. А Лена, тоже довольная и улыбающаяся, вернулась на свое место. И даже обернулась на меня. И улыбнулась, во как!
Книжку, конечно, совершенно нельзя было оставлять на парте. Я тут же достал портфель и положил её туда, в ситцевое дешевое нутро, едва лишь взглянув на название книги и замысловатое имя автора. Закрыл защелку замка и положил в парту. Снаружи мой портфель, как и у всех, дерматиновый, а замок железный, тугой.
Домой я шел очень быстро, нет, почти не шел, а бежал, летел. Чтобы рассказать маме об этой моей победе. Перед всем классом. Лучше всех – я!
- Мама! Мне Лена Смородина книжку дала!
- Книжку? Это хорошо, а какую?
- Мама, ты не представляешь какую красивую!
- Да какую же книжку?
- Да самую нарядную, большую, такую! – руки мои открывали этот самый замок на противном портфеле.
- Да как книжка называется?
- Ну, ты представляешь, сама Лена Смородина!
- Господи! Да ты прочитал, как называется-то она?
- Такая разноцветная, нерусская, блестящая! И больше никому, а только мне!
- Да дождусь ли я названия?
- Поганый гусь! – повспоминал и выпалил я, всё ещё извлекая мою драгоценность из глубины портфеля.
- Да-а-а? – удивилась мама.
А я уже справился с портфелем, достал книгу и смущенный, нараспев протянул
- Гадкий утёнок. Гэ.Хэ. Андерсен. Вот.
Мама почему-то была рада, довольна, но не так счастлива, как я. Просто потом, ко мне надолго пристало домашнее прозвище – «поганый гусь».
А назавтра, на втором уроке Копань опять выждал момента, когда учительница отвернулась к доске и писала там мелом задание, взял и снова красным ластиком провел мне по голове против волос. И снова трусливо спрятался, ожидая, что я взвою от боли. Я и взвыл. Но не только от боли, а ещё и от возмущения, злости, негодования. Развернулся и что было сил, ударил сидящего Копаня кулаком в самый нос. Средней костяшкой кулака и чуть ниже переносицы – ну, как Сашка Трухляй учил. После того ещё раза. И ругательство у меня было приготовлено на такой случай. Я со слезой, с пыхтением и злостью выпалил: «Фашист!»
Ой! что тут поднялось?! Учительница подбежала к нам, но ещё раньше встали в ряд мы вдвоём с моим соседом по парте – Серёжкой Блохой. Через ряд уже пробрался Сашка Трухляй. А у Копаня текли кровавые сопли.
Я попал, я сделал всё, как надо. Радости не было. Слов не было. Я был готов к новому бою. Но учительница достала красивый платочек, зажало нос Копаню, и, повернувшись ко мне, спросила: «Что он тебе сделал?» Но ответили наперебой Сашка Трухляй и Серега Блохин: «Он его все время обижает, а сейчас опять красной резинкой - по голове». Учительница вытянула из под парты руки Копаня, и увидела зажатую в кулаке резинку. «А пожалуй, он прав, назвав тебя фашистом, Копань?!» припечатала учительница, – «Марш на последнюю парту, к Горячеву, его ты там не обидишь, он тебя воспитает».
Как ни был я решительно настроен на уроках, но возвращаться домой опасался. Вышел из школы и повернул за ворота. Копань стоял и ждал, сжимая и разжимая кулак. Я остановился, насупился для виду, но в душе приготовился быть битым и бежать. Копань медлил. «Чего он ждет?»- подумал я и тут только оглянулся.
Сзади, метрах в трех от меня стояли решительные и готовые на всё – Сережка Блоха, Сашка Трухляй, почему-то второгодница Белова и сёстры Смородины – Лена и Лиза. Издалека бежал ещё и Игорек Карпов и накручивал на руку свой казачий ремень. Увидев такую поддержку, я подумал: « Да что нам теперь какой-то Копань, тьфу!» - сжал кулаки и, повернувшись к нему, занял боксерскую стойку. Копань медленно уходил.
 А мы все остались. Друзьями. Навсегда.