Мертвый бог

Окончив институт и получив диплом искусствоведа, Маша, теперь Мария Андреевна, напросилась в археологическую экспедицию. Ее взяли с условием много работать и не мешаться под ногами: экспедицию возглавлял не кто иной, как Сам – председатель диссертационного совета и еще черт знает чего. Денег не будет, отрезали в аспирантском отделе. Работа за идею. Машу это вполне устраивало; главная цель – уехать как можно дальше. Только не быть некоторое время здесь, в городе, где каждая улица напоминает о человеке, которого больше нет и никогда не будет. Хоть бейся головой об стену, хоть кричи до одури – не будет. Да Маше и не хотелось кричать. Ей это не шло.

Солнце Южной Греции жгло Машину кожу и обесцвечивало волосы. Оказалось, что много работать – значит действительно много работать.
Песок и глина. Глина и песок. Частички пыли, поглотившие сухость солнца.
Уже целых две недели они – Сам, два ассистента с кафедры, кучка аспирантов и Маша – ковырялись в песке руками и лопатами и обтирали вековую пыль со всякого мусора, то и дело откапывая пожелтевшие коробки из-под папирос, раздавленные ракушки и монеты начала двадцатого века. Ели что попало и спали в палатках. Ассистент по имени Володя пытался вульгарно приставать к Маше.
Аспирантки взвизгивали, стоило лопате стукнуть обо что-то более или менее твердое, неслись к Самому и, задыхаясь, умоляли его посмотреть на находку. Сам приходил и снисходительно улыбался.
А Маша, работавшая поодаль, ни сказала никому ни слова о своей находке, обнаруженной на шестнадцатый день, только присыпала ее как следует песком и отошла с независимым видом.

Наступил поздний вечер. Аспиранты давно гремели чайниками, рассказывали байки про зав. кафедрой и даже затянули песню. Казалось, вот-вот запахнет костром и тушенкой, как в походе. Строго говоря, работать было уже нельзя, но когда полная луна бронзовым светильником озарила небо, Маша на цыпочках выскользнула из палатки. Остановилась, прислушалась к шороху моря. Быстро пошла к месту, где работала днем.
Опустившись на колени, Маша разгребла руками песок и увидела мертвого бога. Его гладкое белое тело, припорошенное красноватой пылью, тускло мерцало в лунном свете, а большие темно-белые глаза вечным взглядом смотрели в небо.
Она увидела в нем всех мужчин, которых знала и не знала: и когда-то обожаемого профессора Запольского, и красивого натурщика из студии, и того, кого больше не было.
Аккуратно, как учили, она извлекла тело бога из-под мраморных обломков и налетевших комьев земли, обняла его, обхватила руками его шлем.
– Если бы ты до сих пор жил на свете, я бы любила тебя самой сумасшедшей любовью, на которую я только способна… Почему я могу любить только тех, кого нет на свете уже очень давно? Я люблю тебя, мертвый бог… Я люблю!
Маша плакала, стоя в пелене тумана, а море говорило с ней о чем-то дальнем и неясном, и она, казалось, понимала это неясное, а луна рисовала на воде вечную серебряную дорожку…

Утром к котловану снова стеклись археологи. Равнодушно взглянули на мертвого бога, и Сам сказал, зевнув:
– Мда… Не Фидий и не Пракситель… Нам снова не повезло, господа! Это, конечно, отправим в местный музей и продолжим работу…
– Нашли! Нашли!!! – заорал Володя. – Нашли! Яков Семенович! Идите сюда!
Даже моря не было слышно.