Мемуары американской иммигрантки

                Первопроходцам нелегальой иммиграции посвящается

 1. Как мы собирались в Америку, чтобы купить джип


Год, в который все началось, был богат на события. Вместо генерального секретаря КПСС страной стал руководить президент. КПСС потеряла свою руководящую роль. Состоялся Первый Съезд народных депутатов РСФСР, кульминацией которого стало принятие декларации о суверенитете Российской федерации. Люди липли к экранам телевизоров, чтобы посмотреть незабываемые шоу, звездами в котором были никому доселе неизвестные младшие научные сотрудники НИИ и преподаватели вузов во главе с опальным секретарем Московского горкома партии.

Начала работать радиостанция Эхо Москвы. Перестали глушить западные каналы. Умерли Довлатов, Цой, Лев Яшин. Горбачев получил Нобелевскую премию. Шел 1990 год. Из магазинов потихоньку начали исчезать товары первой необходимости. Колбаса и масло исчезли давно. Сахар, водку, спички и мыло выдавали по талонам. Очередь за молоком надо было занимать с вечера.

Польша перестала быть заграницей: достаточно стало купить "ваучер" на вокзале, чтобы пересечь границу. Билеты на электричку, идущую в Пшемысль со Львовского вокзала, исчезли из продажи и стали стоить бешеных денег у перекупщиков. Все электрички и автобусы, едущие в сторону Польши были забиты телевизорами. Распродажа родины шла полным ходом. Из продажи исчезли все электротовары, включая утюги и нагреватели.

В книжных магазинах продавались брошюрки "Как найти работу на Западе". Журнал "Юность" начал печатать адреса иностранцев, желающих переписываться с бывшими строителями коммунизма. В местных газетах появились разделы "Работа за рубежом".
Выражение: "жена не роскошь, а средство передвижения" стало расхожим. В газетах мелькали объявления: "Познакомлюсь с девушкой, имеющей хоть каплю еврейской крови". Бывалые люди усмехались:"Спохватился".
На Одесском толчке вовсю шла торговля "приглашениями от родственников" из западных стран.

В коммиссионках появились импортные вещи. Японский магнитофон стоил 2500 рублей. Кожаная куртка китайского производства 3000. Столько же сколько и новый "Запорожец". Зарплата младшего научного сотрудника в нашем НИИ была 120 рублей. В месяц.

В нашем закрытом до этого городе появились первые иностранцы. В основном, это были поляки. Они скупали золото, електронику, торговали бижутерией.
За связь с иностранцами перестали давать срок. Перед работниками "ящиков" открывалось "светлое будущее": из страны появилась возможность свалить. Хотя пятилетний срок после увольнения никто не отменял, Первый отдел смотрел сквозь пальцы на то, как эмэнэсы шастают в Польшу и обратно. Как при этом оформлялся зарубежный паспорт - сюжет, достойный отдельного повествования.

В Польше я впервые увидела, как выглядит доллар. И поняла, что никогда у меня этих долларов не будет. Моя зарплата в переводе на "зелень" составляла около пяти баксов в месяц. За несколько лет до этого я вышла замуж - и таким образом увеличила свое благосостояние до 10 гринов на двоих. Зато у меня появился верный спутник, всеми правдами и неправдами мечтавший стать владельцем "иномарки". Пределом мечтания был, конечно же, джип. Ни у кого из наших знакомых и незнакомых джипов не было. На улочках нашего городка гордо катались "форды" и "понтиаки" выпуска 70х. Поездка в Белосток на знаменитый польский толчок показала, что в Польше на джип не заработаешь. Надо брать выше - настоящий Запад.
Из рассказов польских родственников мы знали, что в Америке за год можно заработать на подержанный джип и даже еще останется на квартиру. Однокомнатную квартиру в нашем городе тогда можно было купить за 500 баксов. Около 5 лет работы. За квартиру и еду платили родители. Но где взять зелень? На улицах из-под полы можно было обменять рубли на валюту . Но покупателей было больше, чем продавцов. Все хотели купить доллары и никто не хотел их продавать. Курс рос ежедневно. В том году он колебался от 25 до 30 рублей. Официальный курс был по-прежнему 60 копеек за доллар.

Мы накопили уже 2000 рублей и стояли перед выбором: на что собирать - на машину или на квартиру. Машину можно было пригнать из Польши. Квартиру можно было купить только путем обмена. Наша квартира была кооперативной. В одной комнате жили мои родители, в другой я, муж и дочка. В 1990 ей было три года. Мы разработали план, как купить квартиру, чтобы, во-первых, не особенно нарушить закон и, во-вторых, не быть обманутыми.


План состоял в следующем. Мы разводимся и делим квартиру на две части: одна комната мне и родителям, вторая мужу с дочкой. Все оформляется документально: два ордера, два счета и т.д. Одновременно подыскиваем обмен: меняем комнату мужа на однокомнатную государственную квартиру. Наша становится коммунальной. К нам должен подселиться продавец. Но он не прописывается и дарит нам эту комнату. Старые документы восстанавливаются. Я выхожу замуж за мужа и переезжаю в государственную однокомнатную квартиру. Все это можно было проделать просто поднявшись на шестой этаж к нашему председателю кооператива. Конечно, все знали об этих махинациях, но так делали все и власти закрывали на это глаза. Не бескорыстно. И покупатель и продавец были заинтересованы в сделке. Продать государственную квартиру было трудно. Обязательным компонентом сделки должна быть кооперативная квартира покупателя.
Был еще один путь, но он нам не подходил - слишком долго. Мы разводимся. Подыскиваем квартиру для покупки. Я выхожу замуж за владельца квартиры (или муж женится, смотря, кто продает), прописываюсь в квартире, развожусь с новым мужем, он выписывается, квартира переписывается на меня. На это могут уйти месяцы, а то и годы.

Но из-за нехватки денег ни машина, ни квартира нам не светила. И мы решили пойти путем Остапа Бендера: денег нет и три рубля - это не деньги. Результатом такого пути стала поездка в Одессу на толчок и покупка "приглашения" в американский рай. Предприимчивые дети Сиона продавали чистые бланки приглашений, заверенные и подписанные настоящими американскими нотариусами. Оставалось только вписать свои данные, в чем они предлагали помочь: с языком тоже была проблема, как и с деньгами. Но мы надеялись, что эта инвестиция себя окупит. Продавцы, правда, предупредили, что адрес на приглашении фальшивый, и чтобы мы не вздумали сдуру идти искать "где эта улица, где этот дом". Это приглашение только для въезда в страну, а там куда хотите идите. Но мы были готовы ко всему. Знали на что шли. Нам бы только выбраться отсюда, а там...
Оставалось дело за малым: пройти ОВИР и купить билеты. Денег на билеты не было. В ОВИР с нашими Трудовыми соваться было нечего.

Все граждане Союза при выезде за рубеж обязаны были заполнять специальное заявление, подписать которое должeн был начальник отдела кадров, если человек работал, или начальник ЖЭКа, если не работал. Но тогда работали все. А кто не работал, тот сидел. В специальной графе надо было указать все места работы, начиная с 1917 года, и с каждого места нужна была подпись начальника отдела кадров. Кроме того, на профсоюзном собрании члены коллектива должны были решать, достоин ли ты съездить за рубеж. В общем, довольно долгая история.
У нас место работы было одно на двоих. Но какое. Как пелось в популярной песне, "наш адрес не дом и не улица, наш адрес Советский Союз" и номер почтового ящика. Нам нужна была подпись начальника Первого отдела. Никто, конечно, нам бы эту бумажку не подписал. Хотя эти ребята чувствовали уже, что все идет крахом, но рисковать раньше времени никто не хотел. Да мы и не пытались.Обидно было, конечно, смотреть, как наши ровесники вовсю зарабатывают бабки: челночество тогда только набирало обороты, а мы должны были довольствоваться нищей Польшей, да и то благодаря фальшивой справке о живущих там родственниках. Тогда было сделано послабление тем, у кого ближайшая родня жила в приграничной полосе: Пшемысл, Жешув - они могли ездить в Польшу без разрешения ОВИРа. Ну, разрешение, конечно, нужно было брать, но один раз в год. И ездить сколько хочешь. Это было сделано потому, что все западенцы и так ходили к родным через кордон без всяких разрешений, через Карпаты. Расстояние между польскими и украинскими селами - несколько километров. Местные знали все тропки еще с 50х, когда УПА сражалась в лесах. И пользовались ими потом даже в самые суровые годы. Ну, там к теще на блины. Или на свадьбу к сестре. Без разрешения. Все равно никуда не денешься - вернешься.

В общем, решили мы по-тихому уволиться и через Польшу пробираться в штаты. Посольство американское тогда было только в Москве. Но там принимали только беженцев. Всем остальным "туристам" документы оформлял ОВИР. Меня, кстати, поразило огромное число новоявленных евреев, появившихся в те годы. Наши знакомые с вполне русскими и украинскими именами вдруг оказывались евреями и уезжали, кто в Израиль, кто в Германию, а кто и в Америку. На вопрос, как это им удается, отвечали: а у меня дедушка еврей. Но были и такие, что откровенно говорили, что купили новые свидетельства о рождении, где в графе "национальность матери" стояло - “еврейка”. Смена национальности, по иронии судьбы, тоже стоила 2000 рублей. Так что у нас был выбор. Но "у советских собственная гордость", и мы решили остаться “туристами”.

По совету польских друзей мы решили попробовать получить визу в Варшаве, минуя ОВИР.
На работе никто не удивился нашему желанию уволиться, проблем с подписанием бегунка не было. Тогда было время массовых увольнений. Люди создавали кооперативы. Особенно “комсомольцы” - инструкторы райкомов/горкомов комсомола. Каждый устраивался, как мог.
Для того, чтобы иметь справку о доходе, а значит печать, муж зарегистрировал ООО - общество с ограниченной ответственностью. Работников в этом обществе было двое - он и я. Он сидел целыми днями на телефоне и продавал какие-то товары: бензин, обои, цемент, дерево. Все это, не выходя из дома. Иногда ему везло, и он мог заработать долларов 20.

Я распродавала библиотеку. У нас была очень хорошая библиотека, которую родители собирали всю жизнь. Около 3000 томов. Все стены нашей квартиры были увешаны полками с книгами. Полки были в комнатах, в коридоре, на кухне. Книги в те времена были дефицитом. В нашем городе был книжный рынок, на котором собирались любители, чтобы обменяться книгами или купить новинку. Были и профессиональные спекулянты-перекупщики. Они покупали книги дешево, но все равно дороже, чем в букинистическом.

Я стала потихоньку выносить наиболее дорогие книги и предлагать ценителям. Вскоре об этом узнали перекупщики и предложили оптом купить всю библиотеку. Я отказалась. Следующий раз, когда я пришла на рынок, ко мне подошел интеллигентный молодой человек и показал удостоверение работника милиции. Он сказал, что арестует меня за спекуляцию, если я еще хоть раз появлюсь на рынке. Книги он конфисковал. На следующий день мне позвонил один из перекупщиков и предложил купить всю библиотеку по рублю за книгу. Я согласилась.
Так закончилась моя карьера книжной спекулянтки.

Вопрос с деньгами по-прежнему оставался открытым. Кое-что дали родители. Но все равно было недостаточно. Хоть виза тогда и стоила по нынешним понятиям копейки - 20 долларов, для нас это были большие деньги. Да и билеты на самолет стоили немало. Если выгорит с визой, конечно. Мы были уверены, что выгорит: на Украине с родителями оставалась дочь. Так что мы не собирались надолго задерживаться в Америке. Подработаем и назад.

Кем работать - тоже не вызывало сомнений. Я уже созрела, чтобы работать, кем угодно. Наиболее вероятной представлялась мне работа уборщицы. Когда, проходя мимо какого-нибудь магазина или парикмахерской, я видела объявление "Требуется уборщица", я воспринимала это с энтузиазмом: мы везде нужны.

Муж считал, что с его организаторскими способностями, он нигде не пропадет.
Поляки говорили: вдвоем за год можно тысяч 10 накопить. Деньги, которые дали родители (с возвратом через год) разделили на две части: половину обменяли на десятки, чтобы в Польше обменять на доллары. На черном рынке наши деньги там покупались очень хорошо. Вторую половину решили потратить на покупку электроники: телевизоры и, если сможем достать, микроволновую печь. Тогда эти печки только начали выпускать у нас. Стоили они очень дорого, но в Польше за них давали раз в 10 больше. Игра стоила свеч. Продав товары, мы насобираем на дорогу. Наши польские друзья Лешек и Зося обещали помочь. Не бескорыстно, конечно. Но у них там вовсю уже гулял капитализм. В смысле натуральный обмен: ты мне, я тебе. Деньги, вырученные от продажи книг, мы обменяли официально на злотые. Их мы собирались предъявить на таможне.

Все уже было готово к отъезду, подготовлены документы, справки, паспорта, купленa электроникa, когда в январе 1991 грянула денежная реформа: Горбачев подписал указ об изъятии из обращения 100-рублевых купюр и замораживании вкладов на сберкнижках. Вот когда я поверила в высшую справедливость: что бы стало с нашими 2 тысячами, если бы мы их оставили в сберкассе. А так, если и пропадут, не жалко. Мы хотя бы попытались сделать что-то.
Совсем другая ситуация была у родителей. Как и все советские люди, они откладывали деньги на, так называемый, "черный день", не осознавая, что этот день для всех нас давно уже наступил. Когда мы объясняли им, что деньги нельзя хранить ни дома, ни в сберкассе, надо обменять всё на доллары, они нам не верили. В те годы люди старались держать деньги дома на случай, если в магазинах что-то "выбросят", и чтобы не хранить огромные пачки, меняли на крупные купюры, в основном, сотенные.

В тот январский вечер мы с мужем смотрели недавно появившееся у нас видео, а родители - программу "Время", которая начиналась каждый вечер в 8 часов. Вдруг наша дверь без стука открылась и прямо с порога отец закричал:
- Сотенные купюры изымают из обращения
- Ну и что, - удивилась я.- Напечатают новые.
- Ты не поняла. Сотенные купюры действительны сегодня до полуночи. Потом - всё. После двенадцати часов в Советском Союзе прекращается хождение сотенных. Это просто бумажки. Все магазины уже закрыты. Где разменять деньги?
Муж, до этого безучастно слушавший, вдруг сказал:
- Телеграф на главпочтамте открыт до 12. Послать почтовый перевод самому себе. Сколько у вас?
- Шестьсот.
Родители вынесли деньги, мы оделись и выскочили на улицу. Было темно и холодно. Транспорт уже не ходил, надо было ловить такси. Водитель, который нас подобрал, удивился:
- Меньше чем за тридцатник не поеду. Вы сегодня уже третьи на главпочтамт. Только и вожу туда сюда. Случилось что?
Смутное подозрение закралось мне в голову:
- А вы когда на смену выехали?- осторожно, чтоб не спугнуть, спросила я.
- В шесть, а что?
- Да нет, так просто. Что-то скучно стало, у вас радио что, не работает?
- Поломано. Я привык уже, в тишине спокойнее.
- Если б вы знали насколько...
Когда мы расплачивались, водитель опять удивился:
- Гляди, опять сотенная. Вы чё, сговорились все сегодня сотнями расплачиваться? У меня и сдачи не будет.
Он выгреб из карманов все деньги и с трудом наскреб 40 рублей:
- Всё, ребята, больше нет. Если вы быстро, я могу подождать. Отвезу обратно - так и рассчитаемся.

В здании главпочтамта собралась огромная толпа, почти сплошь состоявшая из лиц кавказской национальности. У каждого в руках был мешок. Наверное, выручка с рынка. Судя по нервной скороговорке, которой обменивались дети гор, дело было плохо. На всех окошках телеграфа была табличка:"Закрыто". Толпа возмущенно гудела.
- Пошли отсюда, - дернул меня за рукав муж. Мы вышли на улицу, таксист нас ждал.
- На вокзал, - судя по выражению лица супруга, он что-то задумал. Войдя в здание вокзала, мы опять увидели толпу возмущенных соотечественников. На всех билетных кассах висело объявление:"Сдачи нет".
- Всё,- сказал супруг обреченно.- Пропали бабки. С государством играть - себе дороже. Поехали домой. Они всё предусмотрели. У тебя директора магазина знакомого нет, случайно? Вот и у меня нет. Ну, я думаю, директорам сейчас не до нас.

И мы сели в поджидавшее нас такси. Водитель так ни о чем и не догадывался. Было неловко, что мы, вроде, его обманываем, но муж сказал, что он же выручку государству отдаст, так что сам не пострадает. Его ж не предупредили, чтоб сотни не брал. Значит всё путем. Но мне всё равно было бы интересно посмотреть на реакцию того таксиста, когда он всё узнает. У него ж, наверняка, тоже сотни припрятаны. Сюрпра-айз!!

В отличии от родителей мы коллекционировали исключительно десятки. Вывозить, правда, за границу можно было не больше 30 рублей, но это уж дело теxники, несмотря на то, что вывоз советской валюты за рубеж карался самым строгим образом: расстрельная статья за валютные махинации еще была актуальна. На этот случай у нас было отложено 10 долларов. Для таможни. Все деньги мы собирались обменять в Польше: там доллары можно было купить свободно, и курс был ниже.

В начале марта мы двинулись в путь. Те же ребята из Польши сказали, что самые дешевые билеты на рейсы польской авиакомпании ЛОТ - зимой. Весной и летом цены удваиваются, так что надо было торопиться.
Билеты взяли на электричку.
Почему-то в очередях за билетами очень много было армян. Стоять приходилось по несколько суток. Билетов на всех не хватало. И чужаки вызывали раздражение. Случались драки. Армян вышвыривали из очереди. Я помню одну старую женщину вытащили, когда она была уже возле самой кассы. Она простояла в очереди не меньше недели. Когда ее выгоняли, она кричала:"Так где же нам покупать билеты за границу?" Ей сказали:"В Армении" "Но ведь там Турция",-кричала женщина. Никто не понял, при чем здесь Турция. О резне 1915 года тогда не знали, а события в Баку, где в 1988 году начались армянские погромы, и в Тбилиси в 1989, ничему не научили. О распаде Союза не думали, хотя Россия уже обрела независимость от братских республик.

На Львовском вокзале над кассой, где продавались билеты за границу, висел список товаров, которые можно или нельзя вывозить за рубежи родины. На первом месте в запретном списке были золото и драгоценности, предметы старины и искусства, книги и ордена. Затем почему-то шли кофе и икра. Не баклажанная. Во втором списке были ограничения на вывоз товаров народного потребления - одна штука в одни руки. Там были телевизиоры, холодильники, електротовары, постельное белье и т.д. Про советскую валюту не было ни слова. Обычно перед получением заграничного паспорта каждый получал инструктаж, как вести себя за границей. Там говорилось, что каждый турист может взять с собой 3 советских десятки, чтобы в очень крайнем случае обменять на местную валюту в специальном банке.

Вагон был забит товарами, в основном, телевизорами. Почему-то перевозить телевизоры и вообще технику нельзя было в коробках. Надо было вынуть телевизор из ящика и обмотать каким-нибудь тряпьем, чтобы не разбить. Обматывали скатертями, пикейными одеялами. Так что поезда Львов-Пшемысль походили на цыганские таборы.

На наших глазах произошла трагедия. Одна женщина везла телевизор и, когда садилась в вагон, поставила его на ступеньки, а сама сзади поднималась. Телевизор не устоял и рухнул на перрон. Экран -вдребезги. Женщина - в слезы. Смысла ехать в Польшу уже не было: что там делать без товара. Сколько ей труда стоило достать этот телевизор. И какие надежды она возлагала на деньги, которые получит, кто знает. Она не поехала с нами. Осталась во Львове. А электричка всю дорогу обсуждала происшествие. Каждый радовался, что это произошло не с ним.

У нас же с собой были два телевизора "Славутич" и микроволновка Днепропетровского производства - eдинственные источники нашего будущего благосостояния. Не считая, конечно, злотых и рублей. В Пшемысле нас должны были встретить ребята, забрать товар и поменять деньги. Затем мы садимся в поезд Пшемысл - Варшава и через 5 часов в Варшаве.

Несмотря на то, что от Львова до Пшемысля не больше 80 километров, дорога занимала часов 5: перед границей на станции Мостиска меняли колеса. Дело в том, что наша колея отличалась по ширине от европейской - была шире. И каждый раз, когда поезд из СССР пересекал границу, все колеса на поезде меняли на европейские. Когда возвращался - меняли на советские. Это занимало лишние 2-3 часа. Эти часы на границе были особенно запоминающимися - таможня давала добро. Первым делом принюхивались: не везут ли кофе. Кофе везли все. Затем присматривались: кто в золоте. Занес ли украшения из желтого металла в декларацию, чтобы на обратном пути проверить, вернул ли на родину драгоценности. Золотом все были обвешаны, как новогодние елки.
Таможенники привычно собирали дань, затем приходили пограничники, и електричка, посверкивая заграничными колесами, переваливала через кордон. Там ее встречали польские пограничники, передавали своим таможенникам, и "туристы" могли вздохнуть свободно - пронесло. Иногда одного-двух выбирали из вагона и уводили. Некоторые, правда, возвращались, хотя и немного обалдевшие. Никто не спрашивал, что с ним было. Народ в те времена отличался исключительной деликатностью.

В Пшемысле нас встретил Лешек. Он забрал аппаратуру, поменял нам рубли, помог купить билеты на Варшаву и дал телефон, куда обратиться, если понадобится. В Варшаве нас должны были встретить его друзья. Мы отдали приготовленные приглашения для него и Зоси. И адрес, куда обратиться в следующий раз.
Вечером мы уже были в Варшаве.



2. Как мы получали визу в Америку


Вечером мы уже были в Варшаве. Нас встретила Мажена, сестра Лешека. Ее муж Пиотр работал в охране при посольстве и мог помочь нам попасть на прием. Дело в том, что визы в Варшаве в 1991 году выдавались только полякам. Это уже позже, когда ОВИР исчезнет, a Украина обретет независимость и ездить в Москву станет "незручно", а выдавать визы где-то надо, американцы разрешат прибалтийцам и украинцам получать визы в Варшаве. И поток соискателей лотерейных и воссоединительных виз хлынет в Варшаву. И так будет до 2005 года, когда новое американское посольство в Киеве откроет свои двери для украинских эмигрантов.

Итак, визы в Варшаве выдавались только гражданам Польской Народной Республики, и, чтобы зайти в посольство, надо было предъявить приглашение и паспорт. Мы не были уверены, что наши советские паспорта помогут нам пройти контроль. Но Пиотр сказал, что это не проблема, проблема будет объяснить, почему мы не поехали за визами в Москву. А это уже попахивало просьбой о политическoм убежище. А нас не прельщала слава Олега Калугина.
 
 Очередей в посольство было две. Одна была за гостевыми визами, вторая на ПМЖ. За гостевыми очередь была в раз в 10 длиннее. В ней стояли еще соискатели рабочих и студенческих. После того, как мы зашли, парень, направлявший всех по кабинетам, забрал наши паспорта и приглашение и послал нас на второй этаж. Кабинет, куда мы попали, был похож на зал ожидания вокзала с четырьмя окошками-офисами в одной из стен. Представителей посольства было по двое в каждом окне.
 
 Когда нас вызвали, мы поняли, что не знаем, о чем говорить. Все наши действия показались бессмысленными. Ну, надо же быть такими идиотами, чтобы поверить, что так легко попасть в Америку. Да если бы это было так, в Союзе не осталось бы уже никого. Все люди, сидевшие в зале ожидания, имели какие-то документы, кипы бумаг, подтвержденные письмами американских родственников. Держались они независимо. Было видно, что процедура им знакома, и они уверены в успехе. У нас же не было ничего, кроме "приглашения от сестры мужа двоюродной тети" с труднопроизносимой еврейской фамилией, которую мы не смогли бы повторить, прийди это кому-то в голову, да справки с места работы о зарплате, которую я сама сочинила и напечатала на старой пишущей машинке "Москва", купленной нами в коммиссионке по случаю создания нашего "предприятия". Суммы, проставленные в графе о зарплате, были рассчитаны на идиотов. Понаблюдав за представителями посольства, мы поняли, что они далеко не идиоты: многие отходили от окошек с разочарованными лицами. Далеко не всем давали вожделенную визу.
 
 Первый же вопрос, который нам задал консул был на польском:
 - Почему вы приехали в Польшу получать визу?
 Мешая польские и украинские слова я стала рассказывать, как далеко находится от нас Москва, какие там очереди. О шестой части суши. О 300 миллионах жителей Союза.
 - А почему вы не пошли в вашу милицию, - перебил меня консул.
 Он прекрасно знал об ОВИРе. Я до сих пор удивляюсь, почему он с нами разговаривал. Наверное, ситуация была слишком неординарной. Он хотел понять, кто мы такие. Спросил, есть ли у нас справка из милиции. Справки не было. Нам и в голову не приходило, что такая справка может понадобиться. Нарисовать ее не было бы никаких проблем.
 
 - Где вы работаете? - был следующий вопрос. Я показала предмет своей гордости - справку о работе с печатью и моей подписью под словом "бухгалтер". Он посмотрел на цифры, проставленные в графе "зарплата", и хмыкнул. Видно было, что он не поверил ни одному слову, напечатанному в этом "документе".
 
 Молчавшая до этого женщина-консул вдруг спросила: "А где вы работали до того, как стали владельцами вашей фирмы?" Она вообше относилась к нам с симпатией. Это было видно. Когда консул нас не понимал, она переводила ему по-английски наш польско-русско-украинский суржик.
 
 Еще когда мы только планировали нашу поездки, мы сами себе постановили никогда ни при каких обстоятельствах никому не говорить, где мы работаем. При поступлении на работу в наш институт нас предупреждали, что название конторы -тайна, и все, что делается в конторе - тайна. На вопросы родных, знакомых, что мы там делаем, надо отвечать: делаем трактора. Правда, не объясняли, почему это является государственной тайной. И хотя в нашем городе все, включая малолетних детей, знали, что, как, где и в каких количествах производят в конторе, все делали вид, что никому ничего неизвестно. Даже после того, как Горбачев разрешил американцам гулять по Байконуру и показывал им как "мы делаем ракеты", рядовым работникам контор запрещено было упоминать о месте их работы.
 
 Поэтому вопрос женщины-консула застал нас в расплох. Было ясно, что визы не видать, как своих ушей. Надо смириться и, с достоинством покинуть гостеприимную Польску. Муж уже повернулся, чтобы уходить, когда я вдруг неожиданно для себя назвала нашу контору. Так наверное чувствует себя человек, выпрыгивая из окна небоскреба. Будь что будет. Я и сама испугалась. Понятно было, что возврата нет. Родина была продана.
- Блин, что ты делаешь,- заорал супруг. Надо сказать, что слово "блин" было альтернативой не совсем понятному слову "бля", вошедшему в моду у правильных пацанов в нашем городе недавно, и даже на памятниках, которые во время перестройки росли на городском кладбище, как грибы после дождя, можно было встретить надпись "Спи, бля, спокойно". Интеллигентные люди говорили "блин".
- Блин, что ты делаешь, - по тому, как среагировал муж, консул понял, что произошло что-то необычное. Он вопросительно посмотрел на женщину, и она ему что-то сказала по-английски. Он встал и вышел. Женщина улыбнулась мне и сказала: "Не бойтесь. Все будет хорошо".
 Но мы-то знали, что хорошо нам уже не будет никогда.
 
 Консул вернулся, как ни в чем ни бывало, и спросил, к кому и зачем мы едем в Америку, и в каком городе собираемся останавливаться. Так как ни о каком другом американском городе кроме Нью-Йорка мы никогда не слышали, то сказали, что собираемся в Нью-Йорк к родственникам. Цели самые что ни на есть туристические. Слава богу, фамилию родственников он не спросил.
 - В каких еще странах вы бывали? - продолжал настаивать консул.
 - В Польше бывали, - без особого энтузиазма ответили мы.
 
 И тут консул сделал такое, что надолго нас вывело из равновесия: он встал, протянул мужу руку и сказал: "Я надеюсь вам понравится в Америке. Такие люди нам нужны. Вы можете получить ваши визы в 4 часа". Призрак трибунала замаячил на горизонте. В шоковом состоянии мы по очереди пожали консулу руку, пошли в кассу, оплатили коммиссионный сбор за визы и вышли на улицу.
 
 Затем мы нашли Пиотра и сообщили ему, что вроде все получилось. Настроения не было. Была какая-то опустошенность. Умирать не хотелось.
 Рядом с посольством находилось агентство по продаже билетов на самолеты. Мы зашли и спросили насчет билетов в Нью-Йорк. Оказалось, что в Нью-Йорк есть несколько рейсов на сегодня и на завтра. Билеты можно заказать прямо сейчас. А получить их позже, когда будут готовы паспорта.
 
 Получив паспорта, мы вернулись в агентство и выкупили билеты.
 Самые дешевые в одну сторону стоили около 300 долларов. На двоих 600. У нас таких денег не было. Зато были злотые, которые мы поменяли еще на Украине. Парень, работающий в агентстве сказал, что может обменять нам злотые на доллары прямо здесь.
 
 Мы оставили себе немного на дорогу до аэропорта и поменяли все оставшиеся. После оплаты билетов у нас оставалось 70 долларов. До аэропорта от центра Варшавы было близко, и ходили рейсовые автобусы. Мы не стали заходить к Пиотру, попрoщались с ним и поехали в аэропорт.
 
 Рейс задержали на два часа. Все пассажиры уже были в самолете, а он все не взлетал. Мы понимали, что это из-за нас и обреченно ждали прихода польского КГБ. Поляки сидевшие рядом, смеялись: самолет может и взлетит, но уже никогда не сядет. Но он взлетел и даже приземлился.
В полете мы времени зря не теряли, а вовсю планировали будущее. В аэропорту, в первую очередь, находим справочное бюро. Спрашиваем, где находится ближайшая гостиничка. Типа Дома колхозника. Они самые дешевые. У нас такие были на каждом вокзале. И стоили 1 рубль с человека в день. А уж в Америке-то и подавно все есть.
Первым делом мы идем в американский дом колхозника, где живем первую неделю, пока подыскиваем работу. Затем снимаем квартиру. Денег на первое время хватит. Все-таки 70 долларов - годовая зарплата старшего инженера. А там начнем зарабатывать.
Из разных клеветнических источников мы знали, что средняя зарплата в штатах равна примерно 20 тысяч долларов. У нас запросы были поскромнее, нам бы и пяти хватило. На двоих 10 тысяч. Это ж в год немыслимые деньги - 120 тысяч долларов.
И мысль о продаже родины уже не казалась такой ужасной. И даже закрадывалась крамольная мысль, что можно через год и не возвращаться, а поднакопить еще немного. Продав родину, мы теперь собирались дорого продать свою жизнь. А заодно и приодеться.
Вещей с собой мы не брали. Зачем ехать в Тулу со своим самоваром. У нас была одна небольшая сумка с самым необходимым: смена белья, полотенце, мыло, зубная паста, українсько-англiйський розмовник, мешок с сухарями, которые насушила нам в дорогу моя мама: неизвестно сколько нам пришлось бы мыкаться на чужбине. А там, как известно, всегда голод.
Было еще сало. Но его мы съели еще в Пшемысле.
Одежду мы носили на себе. В последний приезд на Белостоцкий рынок были куплены хорошие вещи, и мы выглядели не хуже самых крутых ребят в нашем городе. Муж купил себе кроссовки и спортивный костюм польской фирмы "Адидас". В таких у нас ребята ходили круглый год. Я купила себе джинсовый костюм, тоже польский: юбку и куртку, у которой подкладка и рукава снимались, и ее можно было носить, как безрукавку. То есть опять-таки весь год было в чем выйти на люди.
Зося в последний свой приезд научила меня "варить джинсу", и я самолично сварила свой костюм в алюминиевой выварке. Сейчас он был покрыт бело-голубыми пятнами и выглядел, на мой взгляд, не хуже чем от Диора. К костюму я сварила себе кофточку. Технология проста: берешь любую х/б футболку (на этикетке должно быть написано - фуфайка), завязываешь на ней узлы, как можно больше, и опять-таки варишь, но уже в каком-нибудь красителе. Получилась такая веселенькая кофточка. Зося называла ее "смЕшна кошУлка" (koszulka - футболка). А муж стал дразнить меня "вареная кошёлка".
Перед отъездом мы в этих нарядах сфотографировались. Сейчас эта фотография висит у нас на стене, и, глядя на нее, я могу каждый день вспоминать, "как молоды мы были, как верили в себя".
Самолет приземлился. И мы вышли в нью-йоркском аэропорту, готовые к покорению Америки.


P.S В этом и предыдущем очеркe мною были допущены некоторые неточности (не корысти ради, а исключительно по забывчивости) и по настоянию супруга я написала "Опровержение".


3. Опровержение


Я отвечала на комментарии читателей, когда муж спросил: "Что ты там все время печатаешь"? Он подошел, посмотрел через мое плечо на экран, прочитал несколько постов, потом постучав ногтем по монитору, сказал: "Вот этот парень гэбист. Будь с ним осторожна. А что это вообще за писанина?" И он прочитал две мои последние рассказки. Возмущению его не было предела:
 - Ты хотя бы меня спросила, прежде чем писать свои пасквили.
 - Но ведь это все правда, - робко возразила я.
 - Где ты видишь здесь правду? Сплошное враньё. Приказ об изъятии из обращения 100-рублевых купюр подписал не Горбачев, а Павлов, тогдашний министр финансов.
 - Какая разница - одна компания.
 - Согласен. Но вот это уже поклеп: я в 1990 году получал не 120, а 150 рублей.
 - Ведь я был уже начальником группы,- с гордостью добавил он.- А это составляло не 5 долларов, а 6.
 
 С этим трудно было не согласится и я решила исправить ошибку : прошу прощения за допущенную неточность, но наш доход в 1990 году составлял не 10 долларов, как было ошибочно подсчитано мною, а 11.
 И самое главное, сказал мой правдолюбивый супруг, в 1991 году он ни при каких обстоятельствах не пожал бы руку американцу.
 - Для меня, советского комсомольца, это было невозможно в принципе, - добавил муж, между прочим гражданин Соединенных Штатов Америки.- Кроме того, это было невозможно чисто технически - окошки, через которые проходило собеседование, были застеклены.
 - Ну хорошо, руку он тебе не пожал, но ведь сказал, что такие как ты нужны Америке.
 - Такие как я нужны всем, - с достоинством подтвердил супруг.
 - Логично, - подумала я и села писать это опровержение.


4. Первые дни на американской земле
 

Американский аэропорт поразил нас чистотой. Мы с благоговением озирались по сторонам, стараясь, впрочем, не отставать от других пассажиров, чтобы не затеряться. Пограничный контроль оказался в огромном зале, набитом людьми. Желтая полоса на полу отделяла толпу от пограничных будочек. Почему-то пассажиры стояла в стороне. Когда одна из кабинок освободилась, мы кинулись к освободившемуся чиновнику. Муж впереди, я за ним, сзади держась за его талию, как это принято у нас на родине, чтобы никто не мог протиснуться без очереди.
 Не успели мы подскочить к кабинке, как от толпы отделилось существо с тёмно-фиолетовым лицом и в такого же цвета форме и, строго сказав: "Bla-bla-bla. Okay?", показало фиолетовой рукой в конец зала. До этого мы никогда не видели негров.
Мы, конечно, в детстве читали "Хижину дяди Тома" и даже рассматривали картинки в книжке. То есть знали, что в Америке есть темнокожие люди. Но чтобы до такой степени.
Это был первый шок, испытанный нами на американской земле. Мы молча попятились назад и пятились до тех пор, пока не достигли конца очереди. Там стояли все пассажиры, летевшие с нами из Варшавы и молча, хотя и с интересом, наблюдавшие за нашими манипуляциями.
Паспортный контроль, благодаря имевшемуся у нас словарю, мы прошли без приключений. Хотя пограничник, к которому мы попали, был слегка туповатый и явно имел дефект речи. Он пришепетывал и проглатывал целые слова.
Понять его было невозможно: "Bla-Bla-Bla.Okay?"
Ну что ему на это ответить?
Немного подождав, он опять повторил:" Bla-Bla-Bla. Okay?"
Муж обдал его презрительным взглядом и отвернулся. Я с отсутствующим видом уставилaсь на стенку. Чиновник остановился, внимательно посмотрел на нaс, и медленно произнес: Do. You. Speak. English.
Мы переглянулись. Фраза была понятна и обнадеживала: oказывается мы говорим по-английски.
Заглянув для верности в словарь, муж с чувством ответил: Йес. Ай. Ду.
Чиновник с жалостью посмотрел на него, вздохнул и, поставив нам в паспорта штампы, махнул рукой в сторону: "Bla-bla-bla. Okay? Bla-bla-bla". И мы послушно пошли в заданном направлении.
 
 Откровенно говоря, мы надеялись, что чиновник из варшавского посольства не оставит наше собеседование без последствий, и в Нью-Йорке нас встретят. Иначе к чему было вопросы задавать. Обнадеживать.
Поэтому, пройдя через багажное отделение и таможню, и выйдя в зал, где стояли с плакатиками встречающие, мы остановились, чтобы дать себя разглядеть. К нашему удивлению никто из встречающих не обратил на нас ни малейшего внимания. Наших имен на плакатиках тоже не было.
Еще немного потолкавшись в зале прибытия, мы решили, что это и к лучшему. Нам не нужны были иммиграционные проблемы. А диалог с пограничником вселил в нас уверенность. Мы уже не боялись потеряться: словарь давал нам возможность изъясняться почти свободно.
 
 Мы нашли Справочное бюро и просто показали женщине, сидящей в окошке, на английское слово, стояще рядом с украинским "готель" в нашем разговорнике. Женщина оказалась понятливой и рядом со словом "готель" написала карандашом $150.
 "Недостаточно понятливая, - подумали мы,- можно даже сказать тупая." И показали в словаре на слово "доба". Муж для верности показал ей один палец: гостиница нам нужна не на год, а на сутки.
Дальше она повела себя точно так же, как пограничник. Она залопотала очень быстро, жестикулируя и все время вставляя единственно понятное нам слово okaу.
Из ее жестикуляций мы поняли, что в Америке можно снять гостиницу только конкретно на год. Не меньше. Это было нам знакомо: у нас на Украине было то же самое. Никто не сдаст тебе квартиру на один день, только на год, и платить надо было тоже за год вперед.
 
Нас это не устраивало, мы намеревались поискать что-то другое. Во время наших поисков мы нашли буфет. И то, что мы обнаружили там, не придавало оптимизма. На витрине были выставлены бутерброды. Под одним из них висел ценник - $6.99. Муж сказал, что таких цен в природе не существует. Что, наверное, буфет продается и что это указана цена всего этого буфета вместе с прилавком.
 
Побродив по аэропорту, мы обнаружили, что там нет туалетов. Мы обошли все этажи, заглянули во все уголки, нашли зал ожидания, где мы собирались переночевать, но ни одного туалета мы не нашли. На каждом этаже были даже специальные помещения, на дверях которых было написано "restroom". Заглянув в словарь, мы перевели это словo как "комната отдыха". У нас такие назывались "комната матери и ребенка". Но ребенка мы оставили на Украине и на отдых в restroom не имели права. Мы не стали даже заглядывать туда. Муж решил проблему с туалетом быстро, а мне надо было дождаться пока стемнеет. Мы начали разочаровываться в Америке. Супруг возмущался: "Ну и страна: ни посидеть, ни погадить". Это был звериный оскал капитализмa.
 
 Было уже поздно, ужасно хотелось спать. По нашему времени было уже утро следующего дня. Мы зашли в "зал ожидания", где стояли скамейки. Ни одного человека там не было. Мы поставили сумку с сухарями посередине скамьи и улеглись голова к голове на скамейку. Таким образом, сумка служила каждому из нас подушкой, и была защищена нашими головами от воров.
 Уснули мы мгновенно: долгий перелет, насыщенная событиями неделя и позднее время дали себя знать. Мы были разбужены двумя полицейскими. Один из них обратился к нам традиционно:
 - Bla-bla-bla. Оkay?
 При этом мой тонкий слух уловил слово "паспорт". Мы достали документы. Полицейский, открыл странички с визами, сравнил фотографии с оригиналами и, возвращая паспорта, предупредил: "Bla-bla-bla. Оkay?"
 Мы практически уже в совершенстве понимали незатейливый американский язык: нам предложено было освободить помещение. Спать здесь было нельзя.
Из аэропорта надо было уезжать.
Мы вышли на улицу. Было уже светло. Недалеко находилась остановка автобуса. В автобус заходили люди. Мы достали 10 долларов и поднялись по ступенькам в автобус.
 Протянув водителю деньги, мы услышали привычное: "Bla-bla-bla. Оkay?"
 - Окей-окей - снисходительно бросил муж, проходя в салон. Нормальные пацаны в нашем городе сдачу не брали.
 Но водитель поднялся с сидения, вышел из кабинки и, догнав нас, вернул деньги.
 - Bla-bla-bla. Оkay?- возразил он, показывая нам на выход.
 - Что за хрен? - муж посмотрел на меня. - Доллары что ли фальшивые? Говорил я тебе: не бери пописанные.
 Дело в том, что в то время в Союзе доллары с пометками, грязными пятнами и надорванные пользовались меньшим спросом и стоили дешевле, чем чистенькие хрустящие баксы. Но достать новые было практически невозможно. Каждый старался собрать коллекцию новых и избавиться от старья. Выбирать было не из чего. А в нашем случае тем более. У нас были три двадцатки и одна десятка. Десятка, видно, была бракованная. Я достала двадцатку и протянула водителю.
 - Bla-bla-bla. Оkay?- отказался он от денег. И стал тихонечко подталкивать нас к выходу.
 Двери закрылись и автобус уехал, оставив нас в недоумении. Мы не могли понять, в чем дело. Ребята в Польше не могли нас обмануть. Дело было не в деньгах. Сделав еще несколько попыток проникнуть в автобус, мы оставили это занятие.
 
Обследовав окрестности аэропорта, мы пришли к выводу, что наш аэропорт не единственный в округе. Здесь было еще по крайней мере несколько терминалов, из которых улетали и куда прилетали самолеты. Каждый терминал был оснащен залами ожидания. В некоторых из них были туалеты с картинками на дверях. Жизнь снова засверкала яркими красками. Мы решили ночевать в разных терминалах. А чтобы не попадаться на глаза полиции, установили очередность.
 
 На третьи сутки нашего прибывания в аэропорту, когда уже были съедены все сухари, но ни одна проблема так и не была решена, а спать хотелось, как перед смертью, супруг заявил, что я привезла его в Америку насильно. Я опешила:
 - Так это я хотела кататься по городу на дурацком джипе, это я толдычила целыми днями, что не могу больше жить с родителями? Предупреждала меня мама...
 - Да ты же испортила мне всю жизнь. Ты мне все уши прожужжала: Елена Рубинштейн, Елена Рубинштейн... Вечно одни евреи на уме, - муж не мог мне простить легкий флирт с Гариком Фридманом на первом курсе.
На нашей свадьбе Гарик, протягивая конвертик (до января 91го года считалось, что деньги -лучший подарок) и рассматривая праздничный стол, где главным деликатесом были сосиски, сказал:"Приношу свои соболезнования. Мой тебе совет: в следующий раз только за еврея."
 Об "Елене Рубинштейн" рассказала мне Зося. Это была одна из лучших коcметических фирм мира. О достоинствах пудры и помады этой фирмы Зося могла говорить часами. Естественно, я тоже хотела такую помаду. В Союзе тогда с косметикой было туго. Конечно, я мечтала, что в Америке я заодно и пудру куплю. Не джипом же единым жив человек.
Надо было срочно что-то предпринимать, а то мы окончательно переругаемся в этих каменных джунглях.
 
 Мы собрали семейный совет и, посовещавшись, пришли к консенсусу. Слово консенсус, как и слово "блин", вошло у нас в моду во время перестройки. Оно обозначало "соглашение" и звучало с экранов телевизоров практически круглосуточно. В общем, мы решили не "смиряться под ударами судьбы", а пойти ей навстречу.
 Другими словами, мы решили искать среди встречающих русскоязычных, украиноязычных или, на крайний случай, польскоязычных пассажиров, резонно рассудив: если мы сюда приехали, то по теории вероятности, сюда должны приезжать и другие наши соотечественники, а их кто-то встречает. Не все же покупают приглашение на рынке. У них мы можем спросить, как нам выбраться из аэропорта.
 Жизнь приобрела новый смысл.



5. Как мы искали и нашли работу в Америке

Мы очень быстро освоились в аэропорту, изучили расписание, и вскоре счастье нам улыбнулась.
Здесь я должна признаться: я точно не помню, на который день произошло это знаменательное событие. Муж утверждает, что прямо сразу же, как только идея пришла в голову. Но мне кажется - он ошибается. Потому что это просто не могло занять один день, так как были обследованы все самые отдаленные закутки и предприятия общепита, и выяснилось, что здесь свежие, годные к употреблению продукты выбрасывают, даже не распечатав. Аэропортовские мусорные баки были бесценным кладезем материальных и духовных благ. Чего там только не было: свежие булочки и колбаса, сыр и замороженные овощи, разнообразные бутерброды и железные баночки пепси-колы. Все эти деликатесы были акуратно упакованы в полиэтиленовые мешочки.
Кроме этого, там были туфли, кроссовки, куртки, брюки и футболки, а также свежие газеты и журналы, каждый день новые. К сожалению, мы ни разу не нашли периодики на русском языке, но и простое рассматривание картинок приносило неизъяснимое наслаждение. Так что нельзя сказать, что первые дни на американской земле были совсем уж бесплодными: мы были сыты и немного приоделись. Во всяком случае, кроссовки, найденные в мусорнике аэропорта, я носила несколько лет.
 Ещё я прекрасно помню, как мы подбирали одноцентовые монетки сначала в зданиях аэропорта, а потом перешли на стоянки машин, и я один раз нашла несколько 25-центовых монет возле парковочных автоматов, и какой это был праздник для нас: выяснить, что не только продукты, но и деньги в Америке валяются на земле. Мелочь мы складывали в одноразовый стаканчик, который украли со стойки бара. Позже, когда мы уже немного освоились в Америке и не боялись заходить в магазины, я никак не могла избавиться от одноцентовиков, которых набралось больше чем на 4 доллара: от привычки подбирать мелочь на тротуарах, мы не могли избавиться очень долго. В конце концов, в каком-то китайском магазине продавец согласился принимать у меня по доллару в день в оплату за хлеб.
 Мы еще хотели стащить шариковую ручку, множество которых мы обнаружили на специальных стойках вдоль стен в зале. Нас удивило тогда, что ручки без присмотра лежат на столе, и никто их не уносит. Но они оказались прикрепленными к столу кудрявыми проводками, что делало их неуязвимыми, а ножа у нас с собой, к сожалению, тогда не было.
 Одновременно с изучением окружающей нас среды, мы присматривались к встречающим в надежде определить соотечественникa. Но люди в Америке оказались скрытными и молчаливыми, старающимися ни словом, ни жестом не выдать своего происхождения. Наконец, нам повезло, и повезло вдвойне: мы услышали украинскую речь. Это была настоящая украинская мова, а не какой-то там суржик. Обладатель такого языка родился, конечно же, в Западной Украине. Мы с радостным воплем кинулись к спасителю:
 - Спiввiтчизнику!
 Особой радости соотечественник не проявил и удивления тоже. Eдинственно, чем он может нам помочь, так это советом, - сказал он.
 - Едьте на Брайтон и ищите работу. Работы здесь много. Еще не рады будете, - успокоил он нас. Так мы впервые услышали о Брайтоне.
 Парень дал нам свой номер телефона и сказал, что, если ничего не найдем, можем позвонить. Затем он довел нас до стоянки такси, нашел нам водителя, который оказался русскоязычным, и, пожелав удачи, уехал. От аэропорта до Брайтона водитель взял с нас 30 долларов. Я до сих пор не знаю, сколько на самом деле могла стоить эта поездка. Сейчас, по прошествии почти 16 лет, это стоит примерно столько же.
 Водитель оказался словоохотливым и всю дорогу расспрашивал нас, куда мы едем. Узнав, что никуда, тоже не удивился. Он высадил нас на грязной и шумной улице, над которой с грохотом проносились поезда. Мы никогда не видели, чтобы железная дорога проходила так высоко над тротуаром. Водитель сказал, что это метро, а люди, шныряющие по улице, все русские. Хотя на русских они, на наш взгляд, похожи были мало. По советскому опыту мы знали, что метро должно проходить под землей. Но это была Америка.
Мы шли по улице, не решаясь подойти к кому-нибудь, чтобы спросить, куда нам идти дальше. Проходя мимо какого-то ресторана, мы заглянули: официантка возилась с сервировкой. Увидев нас, она спросила:"Кушать будете?" Мы объяснили ей ситуацию и спросили, как найти работу с жильём.
 - Если закажете что-нибудь, расскажу, что делать,- предложила она.- Сколько у вас денег есть?
 К этому времени у нас оставалось 40 долларов. Она забрала у нас двадцатку, дала десять долларов сдачу и накрыла стол. Пока мы вылизывали тарелки, женщина объясняла:
 - Слушайте сюда. Я живу вместе с подругами, снимаем комнату на 8 человек. Типа общежития. Работаю по вечерам и ночам. Койка пустует.
 - Ты,- посмотрела она на меня,- работу найдешь быстро. Устрою тебя бэбиситером (услышав слово "бэбиситер", муж грозно на меня посмотрел. У нас уже показывали по телевизору порнофильмы, и слово "бэби" там звучало постоянно. Догадаться, что означает "бэбиситер" было нетрудно. Меня явно хотели использовать, как сексуальную рабыню. О нелегкой судьбе этих несчастных мы читали в "Комсомольской правде "). Вы оба будете приходить в 11 часов вечера и ночевать на моей койке. Но только чтоб в 6 часов вас уже не было. С девочками я договорюсь. Платить будете 200 долларов в месяц.
 - Он кто тебе?- кивнула она в строну мужа. - Муж? Это плохо - девчатам не понравится. Ладно, скажешь, что бойфренд.
 - А это еще кто такой? - сурово нахмурил брови супруг.
 -Это вроде любовник по ихнему, - объяснила официантка.
 Было ясно, что в этом логове чистогана нет никакого уважения к институту брака.
 - Переночуем, а там видно будет, - пыталась я внушить мужу.
 Но он был непреклонен: в женское общежитие с сомнительной репутацией он не пойдет. Лучше назад, в аэропорт. И место вроде бы уже обжитое, и 30 долларов на дорогу пока есть.
Был еще один вариант: позвонить тому парню из аэропорта. Хотя он предупредил, что только в крайнем случае, как последний шанс. Решили: если до ночи ничего не найдем, будем звонить.
 Брайтон нас поразил этническим однообразием и многочисленными сервисами, самым запоминающимся из которых был предлагаемый компанией "Русские Дела".
"Восстанавливаем любые советские документы - свидетельства о рождении, трудовые книжки, водительские права, дипломы всех вузов страны",- было написано на рекламном листочке, прикрепленном к двери.
На наш вопрос, можно ли, например, восстановить диплом МГИМО, ответ был положительный. Стоит это удовольствие 200 долларов и восстановлено может быть прямо завтра. При этом качество сервиса настолько высоко, что даже специалист не сможет отличить копию от оригинала.
За дополнительные 50 долларов к диплому будет приложена экзаменационная ведомость с настоящей печатью и всеми подписями. По желанию заказчика диплом может быть с отличием. Можно также восстановить водительские права с последующим обменом на американские. Трудовая книжка тоже восстанавливалась со слов заказчика. Можно вписать туда любой род деятельности,
 - Ну, конечно, кроме Генерального Секретаря ЦК КПСС. С такой профессией вы работу не найдете, - пошутил владелец бизнеса. Жизнь показала, что он ошибался. - Печати и подписи, само собой, будут настоящие. Прямо хоть из Кремля.
Нас такой размах поразил. Мы уважительно посмотрели на неказистую, от руки написанную табличку: кто бы мог подумать, что за незаметной, на первый взгляд, вывеской вершатся великие дела.
Трудовые свои нам восстанавливать было ни к чему, а с дипломами придется подождать до лучших времен, равно как и с правами: покупка джипа была еще впереди. Нам бы устроиться где-нибудь переночевать. Но всемогущество фирмы "Русские Дела" оказалось не безграничным. Владелец бизнеса поскучнел и сказал, что его фирма трудоустройством и жильём не занимается. Это уже следующий этап, и нам следует обратиться в другую фирму.
 
 Побродив ещё немного по этой веселой улочке, мы поняли, что без помощи не обойтись, и искать её надо не на этом празднике жизни. Звонить придется в любом случае. Пользоваться американским телефоном-автоматом мы не умели, и первые несколько попыток оказались неудачными: набрав номер, мы неизменно слышали: Бла-бла-бла-okay - и затем короткие гудки. Мы вернулись к уже знакомой нам официантке и попросили помочь нам позвонить. За это мы купили у нее какие-то пирожки.
 -Все равно,- сказала она, - вам надо будет разменивать деньги.
Она дала нам горсть 25-центовых монет, пакет с пирожками и разменяла оставшуюся двадцатку. Годовая зарплата старшего инженера таяла на глазах.
Весь фокус оказался в том, что в начале любого номера телефона надо всегда набирать единицу - код страны. Это знают все жители штатов. Номера телефонов в Америке состоят из 3х цифр, обозначающих код города, и следующих 7 цифр собственно телефона. Очень часто в газетах дают такое объявление: телефон в Бруклине 555-5555. И всё. Но все знают, что набирать надо сначала 1 (код США), потом 718 (код Бруклина), а затем уже оставшиеся 7 цифр.
Парень в аэропорту не обманул нас. Он дал нам правильный номер телефона, но забыл указать код страны - единичку и, если бы не официантка, мы так никогда бы и не дозвонились до него. Ласковый женский голос, уговаривающий нас: бла-бла-бла, просто- напросто предлагал нам набрать единицу в начале номера. Все это объяснила нам наша спасительница.
 
 К нашему удивлению, звонку на другом конце провода обрадовались:
 - Хорошо, что вы позвонили: я нашел вам работу. Садитесь в метро и едьте до станции Вудсаид, я вас там встречу.
Еще какое-то время ушло на обмен долларов на токены, маленькие круглые монетки с дырочкой посередине - жетоны для проезда в метро. Затем на выяснение направления и номера поезда, рассматривание карты метро, и, наконец, первая поездка в знаменитой нью-йоркской подземке.
Когда мы проезжали станцию Уолл-стрит, муж выдохнул: Не может быть! Мы озирались по сторонам и во все глаза рассматривали пассажиров, севших в вагон на знаменитой улице. Это должны были быть необыкновенные люди - акулы Уолл-стрита. Запросто, как обыкновенные смертные, катающиеся в метро. Америка начинала нам нравиться. За окном мелькали названия станций, знакомые раньше только по книгам и кино: Тайм Сквер, Рокфеллер Центр, Пятая Авеню... В это трудно было поверить.
 Выйдя из метро, мы очутились в малолюдном районе и решили никуда не отходить от станции, чтобы не потеряться. Вскоре подошел наш новый знакомый и предложил зайти к нему домой. По дороге он объяснил, что, поговорив с хлопцами, узнал, что одному из них нужен работник. Все его друзья приехали из Западной Украины, живут здесь уже несколько лет, все устроены, но статуса легального ни у кого пока еще нет. Работают они суперами в билдингах. На наш вопрос, что это такое, пояснил: это управдом в высотных домах. Работа не очень денежная, но зато бесплатные квартира и телефон. Муж, если получится, сможет работать портером, это что-то вроде дворника. Обо всем остальном узнаете позже.
Работодателя мужа звали Мыкола. Это был здоровый, наголо остриженный парень, как потом выяснилось, бывший боксер, с замашками уличного каталы. Это оказалось недалеко от истины - у себя на родине Мыкола был наперсточником, о чем он с детской непосредственностью нам сообщил. Парень он был веселый, со специфическим чувством юмора, и после каждой сказанной фразы издавал звуки, отдаленно похожие на конское ржание: Бугага-га-га! Мы в ответ тихонько подхихикивали.
 Мыкола быстро объяснил нам, что почем, и в результате выяснилось, что нужен ему человек здоровый, чтобы мог таскать мешки с мусором, и неприхотливый, потому что денег у Мыколы на оплату этой работы нет, а есть свободный подвал рядом с мусоропроводом, где может поселиться муж в свободное от работы время. Его будут кормить и возможно со временем найдут ему работу за деньги.
 Мыкола не обманул. Через три месяца, в добавление к этой работе, он нашел мужу еще одну, оплачиваемую - на стройке. Она начиналась в 8 часов утра, и до этого времени супруг должен был собрать весь мусор, упаковать его в черные огромные мешки и приготовить к отправке - выставить на улицу перед входом. После чего мог идти на работу. За еду с этого дня он должен был платить Мыколе 50 долларов в неделю. Среди нелегалов в 90-е годы бытовала традиция: за то, что тебе найдут работу, или даже если ты сам найдешь её в этой среде, ты обязан заплатить как бы взнос в размере недельной зарплаты. Муж заплатил тогда 250 долларов.
 Но все это случилось позже, а в тот момент мне вся эта история не понравилась.
 - Я в подвале жить не буду, - заявила я.
 И в ответ получила: " А тебя никто и не зовет. Ты будешь жить не здесь. За тобой сейчас приедут. И вообще, ребята, запомните: здесь каждый должен получить свою долю дерьма. Легкой жизни не ждите."

 Оставшиeся деньги мы с мужем разделили поровну.
 Мыкола дал мне свой номер телефона, чтобы я могла с ним связаться.
 Когда мужа уводили, он на пороге оглянулся. Я никогда не забуду этот взгляд. В советских кинофильмах так показывали финал: коммунист, идущий на расстрел, в последний момент оборачивается и смотрит в зрительный зал - стоп-кадр: последний, полный скорби, взгляд перед смертью.
За мной действительно вскоре приехали: очень симпатичная молодая женщина, которой нужна была домработница. Звали её Ирина, жила она в пригороде в собственном доме с мужем и сыном. Она сказала, что будет платить мне 150 долларов в неделю. Увидев мой удивленный взгляд, она спросила насмешливо:
 -А сколько же ты хотела?
 Когда я ей сказала, что читала о средней зарплате в 20 тысяч, она рассмеялась:
 - Так это же в год, глупая. Чтобы зарабатывать двадцать тысяч, надо знать язык, иметь образование и найти работу. У тебя это будет ещё не скоро. 150 долларов - хорошая зарплата для нелегала, ты же не будешь платить ни за квартиру, ни за еду. Кстати, в первую неделю ты не получишь ничего, потому что я заплатила твоим друзьям за тебя 150 долларов.
В этот момент мысль о том, что мы несколько поторопились с продажей родины, впервые пришла мне в голову. Но отступать было поздно, да и некуда.
Так мы влились в дружную семью веселых авантюристов - нелегальных эмигрантов Америки.