Трепет. Дюжина мейлов в ожидании любви

Письмо 1: Благодарность

Я не стану кривить душой, месье Кандид, мне пришлась по душе ваша заинтересованность моей скромной персоной. Вы милы, как, впрочем, и многословны. Я боюсь потерять голову. Окунувшись в омут ваших речей, я страшусь своего сердца, которое может учащенно забиться – пугая? радуя? Мы с вами, кажется, убедили друг друга в знании галантных клише ушедших веков и, если вы настаиваете, я могу попробовать отвечать вам в той же куртуазной манере, какая возникла между нами сама собой. Сама назначив себе роль субретки-рококо, я нечаянно оказалась в томительной близости к препотешной эпохе Просвещения, когда куртуазность сменялась нарочитой непышностью - так вслед за днем наступает ночь, а за зимою - лето.

Искренне Ваша,
Клевретка Мон-Амур.

-----------
Письмо 2 : Дело

Мой милый Кандид, а дело вот в чем:
Иногда, совершенно неожиданно и безо всякой подготовки, осеняет сознание, что слово отзывается отнюдь не так, как хотелось бы. И рдеют щеки, и сбивается дыхание и набегает непрошенная слеза, поскольку со всей неопровержимой ясностью понимаешь, что слова подобраны не те, и не те чувства оказались извлечены на свет. Вместо милой улыбки корреспонденция может быть встречена легким разочарованием, а досада возникает вместо смеха. Что вы, мой ангел, я отнюдь не хотела дать вам понять, что желала бы избежать вашего общества. "Отфутболивать", как вы пишете в своем послании. Я не имела оной цели, поскольку искренне заинтересована в продолжении нашего общения, столь оригинально начавшегося. Вы представляетесь мне юношей с достоинствами, мимо которых не способна равнодушно пройти ни одна барышня, тем более такая, как я - особа еще довольно молодая и так сильно желающая научиться бонтонности, необходимой в приличном обществе. Но на сем пути неизбежны ошибки, ведь не ошибается тот, кто ничего не делает и вы, я надеюсь, сумеете отыскать в себе достаточно милосердия, чтобы без осуждения и насмешки принять и понять мои слова, сейчас вызывающие в вас - о! возможно - сардоническую усмешку. Поверьте, я делаю ошибки не по злому умыслу, а в искреннем желании соответствовать вам. Открою тайну, мой милый Кандид, я лишь учусь выражать свои слова в этой терпкой, благоуханной манере и потому могу, порой, высказаться отнюдь не так, как хотела бы. Вот и мое прежнее письмо было продиктовано всего лишь желанием быть вам интересной, заинтриговать вас - ведь сейчас, когда вы знаете меня лишь заочно, это единственный способ сохранить расстояние между нами, его ни в коем случае не удлиняя: не обрывать ту тонкую нить, которая только-только связала нас.
Я прошу вас принять мое письмо, как обещание, а не прощание и, уж конечно, не мольбу о прощении, поскольку юным особам принято хранить гордость, хотя бы кажущуюся. О, подарите мне эту иллюзию, что я верна своему образу, которому не грозит общественный остракизм и ваше презрение, возможно, справедливое, но желаемое мной куда менее снисходительности.
Конечно, мне хотелось бы узнать о вас побольше, но я робею спрашивать вас о том, может задеть ваши чувства. Я стыжусь интересоваться о любезных вам способах телесных утех, воззрениях на труды Каутского и критическом мнении о последней опере. Я еще слишком мало осведомлена и в том, и в другом, и в третьем. Но я бы с удовольствием узнала, например, каков род ваших занятий и круг ваших интересов. О себе могу лишь сообщить, что я некрасива, но довольно мила. Я уже вступила в стародевический возраст, девичества, впрочем, не сохранив, но и не утеряв надежды на подлинные чувства и обретение того, кто мог бы вознести меня на эмпиреи, в поднебесье, о каком мечтает каждая особа, как бы стара она не была и сколь бы ни был далек ее облик от глянцевых образцов. Эта мечта и есть главный мой интерес.
Пишите, мой ангел. Не бойтесь спрашивать меня о том, что вас волнует. Ведь по правилам нашей игры кавалер должен брать инициативу в свои руки, моя заинтересованность может быть понята, как доступность, а я всего лишь хочу быть проста без вульгарности, без прямолинейной грубости некоторых моих сверстниц, не знающих ценности любовного томления, предпочитающих сразу переходить к делам, до которых мне далеко не всегда есть дело.

Искренне Ваша,
Клевретка Мон-Амур.

------------
Письмо 3: Непроницаемость

Интересно, мой милый Кандид, отчего вы так непроницаемы...? От того, что есть что скрывать или, может, от того лишь, что скрывать нечего?... Вы собираете меня по крупицам, вы выучиваете мои слова, сказанные просто так и без особых раздумий, вы выжигаете во мне искру, потому что я фонтанирую словами, когда меня желают. Вы играете со мной в игру. Какую? я пока не могу понять, но она меня увлекает, потому что здесь есть тайна, а я любопытна. Нет, я не собираюсь выуживать то, что вы говорить не хотите, я вполне могу довольствоваться тем количеством вас, какое вы выказываете, правда, признаюсь, если вас будет слишком мало и я устану выуживать детали вашего портрета, то могу заскучать и сказать себе: "не судьба".

К.

-----------
Письмо 4: Easy go

Нет никакой торопливости. Ничего подобного, мой милый Кандид, просто я - увлекающаяся натура, и могу быть поспешна. Что ж, как вам будет угодно... Я не стану торопить события. Мне даже интересно подчиниться вашему темпоритму. В нынешнем моментальном мире это так ново... Итак, вы пишете, мы отвечаем... С моей стороны никакой инициативы... ни-ни... возможно, я не знаю каких-то правил, но, поверьте, мне интересно их узнать.

К.

-----------
Письмо 5: Серость

О, мой милый Кандид!
Я бесконечно рада, что мы сумели развеять последние туманы сомнений в наших намерениях, явили друг другу их чистоту, что, возможно, озарит наше бытие новым светом, придаст обыденности неизведанный доселе свет, расцветит нежными розоватыми отблесками стальную серость. К слову, это сочетание - розовое с серым - востребовано в нынешнем сезоне, так что при желании и лукавства во имя мы можем называть нашу переписку данью моде, чем бы она ни являлась для нас на самом деле. Вы ведь знаете, мой милый Кандид, что искренность не принята меж людьми, мы боимся быть самими собой, обнажать душу, зная, что одно лишь замечание, сделанное походя, может ранить сильнее, чем турецкий ятаган, эфес которого, кстати, сейчас мерцает в полумраке моей гостиной - в самом центре ковра с женщиной и лебедями (мамин подарок и потому сопровождающий меня всю жизнь, как бы кичлив он ни был, как бы ни злорадствовали мои редкие гости, между собой говоря о "кусочке пошлости").
Не стану скрывать, называя вас юношей, я имела в виду не столько физическую оболочку, сколько качество нашей дружбы, еще настолько юной, что было бы уместнее называть вас даже не юношей, а ребенком. Как, впрочем, и вы, могли именовать меня "деточкой". Я - не знаю каким чутьем - догадалась, что вы взрослее, опытнее меня, что, признаюсь, не может оставить меня равнодушной уже телесно - так уж распорядилась судьба.
Возможно, о вашей зрелости мне нашептало умелое владение слогом, столь редким в принятых в наши времена - рваных, лаконичных до безличности - корреспонденциях. К полноводному слововыражению я питаю истинную симпатию и - чего скрывать - жажду похитить в свое безраздельное владение частичку галантности прошлых веков, когда барышням позволялось быть нежными, слабыми, романтическими - такими, как сейчас уже не носят, от того, что не модно.
Возможно, вы правы: я слишком поспешна, забыв об ином течении дней в те времена, дань которому мы с вами пытаемся отдавать. Тогда время тянулось, а не бежало. Я согласна на ваши условия. Если вы предпочитаете неторопливость, то и я не буду спешить события. Я готова любоваться с вами лепестками розы, не спрашивая себя, каково же ее имя. Пока.
И все же признаюсь: я чужда намеков. Недоговоренности и полутона - эти тени соблазна - даются мне дурно. Тогда я кажусь себе - и другим - холодной жеманницей. Пустой и даже жалкой. Чувство меры и себялюбие не позволяют мне хранить безраздельную и безоглядную верность этой напыщенной маске. Я с радостью срываю ее, выказывая то, что хочу, о чем думаю, что чувствую. Любя игру, с азартом ей отдаваясь, обожая прихотливость вымысла, я все же не приемлю лжи. Я хотела бы оставить пространство между моим образом - придуманным по странному капризу - и моим истинным обликом, возможно, желчным, несправедливым, бунтующим или даже плаксивым, но всегда честным.
Вы очень осторожны, дорогой Кандид, и я понимаю вас. Но одновременно я бесконечно благодарна вам, что вы позволяете мне слегка приоткрыть ту раковину, под которой вы надежно упрятываете драгоценный жемчуг вашей сути - к слову, жемчужный это ведь тоже серый, не так ли? Отчего-то мне кажется, что у вас есть душа, она требует выхода из тех предлагаемых жизнью обстоятельств, в которых неизменны и семья, и газета и обязательный осмотр утренней почты. Если наши письма позволят вам стать чуть более тем, чем вы вынуждены быть - другим, новым, неожиданным, а может и страстным - то я буду невозможно счастлива. Ведь именно в этом, в преображении - себя, других - я и вижу свое главное предназначение, как бы напыщенно это ни звучало. Мы ищем выхода из обыденности, мы пытаемся обрести новую реальность, виртуальную, инфернальную - какую угодно, но, увы, часто все усилия бывают тщетны. От того, возможно, что вовремя не нашлось особы, которая протянула бы руку, которая сказала бы со всей возможной честностью и жадным интересом: "О! Мой милый Кандид!".

Klevretka Mon-Amour

------------
Письмо 6: Без дна

Ах, я представляю себя героиней сказки про Снежную королеву, где все величаво-прекрасно, но поддувает и я боюсь подцепить грипп... обрыдаться до времени. Простите, милый Кандид, но я не поверю вам, что вы уже увлечены, потому что вы меня не знаете, а мы продолжаем играть в кошки-мышки, глядим друг на друга, как сквозь промокательную бумагу: силуэты видны, но это могут быть лишь чужие тени - ворона села на дерево и образовался силуэт, похожий на человеческий…
Мой дорогой безымянный друг (ведь Кандид, это все же имя нарицательное, не так ли?) о какой "губительной бездне" речь? Вы, пожалуй, переоцениваете мою способность распознавать метафоры…

KMA

-----------
Письмо 7: Трепет

Не берусь судить о причинах, но мне захотелось вдруг на минутку отложить все дела, казалось бы, не требующие отлагательств, и вновь обратиться к вам, любезный Кандид, с признанием ценности для меня тех слов, которые вы мне дарите, не жалея ни времени, которого вам, возможно, не хватает, ни блеска интеллекта, который бесспорен, ни обаяния, коему я не способна противостоять, а, возможно, и противопоставить, что-либо столь же достойное. Мой нынешний настрой можно описать одним словом. Я сделала его именем для моей записки.
Трепет.

-----------
Письмо 8: Чувство губ

Милый Кандид!

Какое наслаждение получать ваши письма. Вы создаете их, как волшебник, зачерпывая воздух и запросто воплощая из него материи столь же тонкие, атмосферные, но видимые, ощутимые - желанные. Этот редкий дар, увы, дается не каждому. Впрочем, почему же "увы"? Может быть, напротив, "к счастью", ведь сознавая свою исключительность - не во всем, но в столь важных вещах, мы можем выудить из воздуха частицу смысла, о котором многие могут говорить и лишь единицы действительно озабочены желанием его найти.
Зачем? Почему? Для кого? Все эти вопросы еще не кружат мне голову, потому что вынуждают то оглядываться назад, то без необходимости томиться о неведомом будущем. Нет, мой ангел, я готова наслаждаться в "сейчас", в котором важен лишь один вопрос: с кем?
Вы заинтересовали меня, не стану скрывать. Если вы коллекционер, то я оказалась легкой жертвой - той бабочкой, которая по своей воле села на вашу перчатку из итальянской замши; которая махнула переливчатыми крылышками, делая вид, что раздумывает, а не упорхнуть ли ей, однако на деле уже решившая, что лучше остаться - ведь замша так мягка, а рука под ней, может быть, столь привлекательна... Я трепещу. Да, это так. Это - трепет...
Нет, я не позволю вам целовать своей руки. Еще не позволю. Пока. Не потому, что вы ее не достойны, или, быть может, я забыла ее помыть моим любимым мылом "Довиль" с ароматом земляники. Дело в другом. Я сделаю небольшой, чуть заметный и, предназначенный лишь для вас, шажок назад, в тень, которая сделала бы очевиднее, что мы еще полу-знакомы, с тем, чтобы спасти нас от поспешных действий: они желаемы, сладостны и не раз описаны в порнографических романах любезного вам Маркиза, философия которого способна обжигать, но - на мой взгляд - еще чужда тому будуару, в который мы друг друга поместили. Бабочку, которая села вам на руку, не стоит опалять огнем. Сохраните мне крылья - мою уверенность в серьезности вашего интереса... Поверьте, бабочка не упорхнет, она останется с вами... Ей всего лишь хотелось бы узнать вас получше, ведь ей в сущности ведома лишь шероховатость вашей замшевой перчатки - образ, в который я суммирую ваш женатый статус, вашу газету, ваше знание живописи, вашу любовь к нюансам, выдающим истинного знатока, ваш склад ума, очевидно, гуманитарный, вашу рефлексию, в которой я нахожу для себя много общего, ваше умение быть ироничным лишь тогда, когда это действительно необходимо, ваш дар быть чутким, когда без этого не обойтись, ваше владение арго, какое вы явили в том месте, где мы познакомились и где мне неожиданно удалось вас заинтересовать... - я знаю о вас, как видно, не так мало. И все же я скорее угадываю вас, также, как вы угадываете меня, этого уже достаточно, чтобы пожелать друг друга, но еще слишком мало для поцелуя. Расскажите мне о себе. Возможно, уже этого будет довольно, чтобы полу-знакомство обернулось единением, полным и безоглядным...
У бабочки нежные крылья. Она осторожна, но всей душой желает, чтобы чудо было возможно. Если воздуху, взбитому трепетными крыльями или зачерпнутому умелой рукой, позволено сгущаться до тонкой материи чувств, то почему бы не быть и другому чуду.
Чувству губ, не осыпающих пыльцы.
Наслаждение.

Klevretka Mon-Amour

-----------
Письмо 10: В пурпуре капора

Вы меня удивили. "Прилив поэзии"... Звучит очень, как бы сказать, ново... Так же ново, как скажем - приступ призыва, отзыв оторопи, нежить привода, пурпур капора. Ах, вот вам еще один экспромт, на сей раз уже вечерне-игривый:

В пурпуре капора сидела,
Красой коровы наслаждаясь.
Скамья скрипела, а я пела,
В носу жеманно ковырясь...

Как вы думаете, милый Кандид, если письмо отправлено вам, то кому может быть посвящено его содержимое? Реплики в сторону не в моих правилах...
С искренним оревуар,

КМА

---------
Письмо 11: Кабы

Мой милый Кандид!
Как бывает удивительно порой, когда теоретические измышления "как было бы, если" обращаются в практику ровно по той букве, какая была по наитию прописана, определена, отмеряна... Я говорила о нежности, которая засыхает в один миг, уже от тени обжигающей, морозной циничности. И, признаюсь, сейчас у меня уже нет желания писать вам экспромтов. Почему? - вы можете догадаться сами. Ах, впрочем, не стану кривить душой, ведь наше знакомство сродни общению попутчиков в поезде, когда еще можно называть вещи своими именами, позволять себе открытость большую, нежели с людьми полузнакомыми.
А дело вот в чем, мой бесценный друг. Я могу поиграть в цинизм, я могу хорошо исполнить эту роль, но, как мне кажется, я еще могу отделять зерна от плевел, осознавать, что бузине свое место, также, как и киевскому дядьке. Возможно, это пройдет. Маска и лицо станут единым целым. Или даже поменяются местами, когда облик интеллектуальной нежности на деле является лишь прикрытием для цинических усмешек. Может быть...
Я просила вас рассказать о себе, вы завели речь о "пороке". Означает ли сие идентичность? Пусть так, коль скоро по правилам нашего "марлезонского балета", вы должны вести игру, а я всего лишь ей следовать. Без обиняков и благоглупостей могу лишь уведомить вас, что "порок" для меня - это синоним подлости и лжи. Если меж людьми нет ни того, ни другого, то нет и порока. Вашему сердцу любезен имморализм? Ваше право. Но, увы, на этом пути я не могу составить вам компанию. Я не чувствую в себе ни сил, ни желания следовать этой тернистой дорогой. Прошу заметить: не случайно я, получив от вас первое послание, не стала называть вас Маркизом, а предпочла быть верной Кандиду - разве не очевидно, что простодушие мне милее и ближе?
Убеждена: обещая честные отношения, я позволила себе чуть большую открытость, нежели предписывало наше поверхностное знакомство. Вы не заметили. Вы приняли серьезную игру за приторную игривость. Я могу лишь сожалеть. Сейчас я делаю еще один шаг назад, ни в коей мере вас не упрекая, не желая задеть, всего лишь осознавая нашу разность - слишком большую, чтобы мы могли обрести то качество, как вы говорите, "коннекта", которое имело бы смысл, которое вывело бы нас на новую высоту, отличную от простого обмена любезностями с их продуманной орфоэпией и богатым вокабуляром.

С уважением и признательностью за восхитительные мгновения,

Klevretka Mon-Amour

---------
Письмо 12: Пуант

Конечно, я опять вспылила, и наговорила лишнего, но коль скоро вы приговорили себя к молчанию, мне также не остается ничего иного.

Будьте счастливы.

Клевретка Мон-Амур.

PS. Ну, раз наша галантность кончилась, то мы можем теперь посмеяться и доставить друг другу радость. Так мене кажется. Разъяснить хочу, отчего я вздорничать стала. Вы мене в предпоследнем письме сказали «брава!брава», а я была в таком образе, что мене нельзя было говорить с ошибками. Надо было, чтобы красиво было везде. «Брависсимо», а дальше по-французски. Я сразу ножкой топнула за вашу усмешку, и чары кончились. Вот так бывает неожиданно. Простите мене, если можете, вертихвостку. Ну, не могу я долго субреткой рококошной притворяться. Я из-за этого стихами говорить начинаю, а мене в магазинах грязно выругивают, если «млечность в стекле» прошу. Я даже бояться стала, нельзя же так высоко парить, обморозиться можно в таком высокогорье. Кысик, не обижайтесь на мене, хорошо? Пожалейте.

К.