Отечество не выбирают? Три новых книги о русском Израиле

Мария Еленевская, Лариса Фиалкова. Русская улица в еврейской стране. Исследование фольклора эмигрантов 1990-х в Израиле. В 2-х тт. М.: Институт этнологии и антропологии РАН им. Н.Н. Миклухо-Маклая, 2005. – 354 с.; 244 с.
Александр Крылов. Соотечественники в Израиле. М.: Центр ближневосточных исследований МГИМО, 2005. – 96 с.
Владимир (Зеэв) Ханин. “Русские” и власть в современном Израиле. М.: Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2004. – 275 с.

Ведь мы поменяли не общественный строй. Не географию и климат.
Не экономику, культуру или язык. И тем более – не собственную природу.
В эмиграции люди меняют одни печали на другие, только и всего.
Сергей Довлатов. «Невидимая газета»

Представлять читателю на нескольких страницах солидные чужие книги, над которыми их авторы работали не месяцы – годы, занятие само по себе не из легких. Однако в данном случае я чувствую себя особенно затруднительно, ибо должен рассказать читателям о трудах, которые почти наверняка не попадались им на глаза, ибо изданы минимальным тиражом в несколько сот экземпляров. Все три исследования посвящены хоть и «русскому», но Израилю, при этом все они были опубликованы в научно-исследовательских институтах в Москве, хотя две книги из трех – «“Русские” и власть в современном Израиле» и «Русская улица в еврейской стране» – написаны учеными, живущими и работающими в Израиле, причем уже второе десятилетие. И политолог Владимир (Зеев) Ханин, и филолог Мария Еленевская, и литературовед и этнограф Лариса Фиалкова – серьезные ученые, кропотливо и вдумчиво собирающие материал и анализирующие его. Их взгляд – это взгляд на «русский Израиль» изнутри, причем взгляд комплексный: скрупулезное, энциклопедическое двухтомное исследование М. Еленевской и Л. Фиалковой (объемом более пятисот страниц, не считая приложения и списка литературы) представляет собой в буквальном смысле слова «матрицу самосознания» русскоязычного Израиля, да и книга В. Ханина, несмотря на кажущуюся сугубо политологическую направленность, включает сорокастраничную пятую главу, посвященную, скорее, социальной психологии и культурологии: общинным символам, моделям идентификации, структуре израильских русских элит и так далее.

Третья книга, изданная Центром ближневосточных исследований МГИМО, несколько отличается от двух предыдущих. Ее автор – Александр Крылов, хоть и прожил в Израиле пять лет, находился в еврейском государстве в качестве официально аккредитованного иностранного дипломата, советника по культуре, науке и образованию посольства Российской Федерации. И если В. Ханин, например, пишет о русскоязычных гражданах Израиля, проходящих нелегкий, но неизбежный путь аккультурации и интеграции, в результате чего «русский» компонент их самосознания чем дальше, тем больше вытесняется компонентом «израильским», то для А. Крылова те же люди – российская диаспора, «соотечественники в Израиле» (именно так называется его книга). Показательно, что треть работы А. Крылова посвящена политическим, экономическим, научным, образовательным, культурным, спортивным и туристическим связям между Израилем и Россией, в которых живущие в еврейском государстве выходцы из России, как правило, играют ведущую роль. В монографии же В. Ханина и двухтомнике М. Еленевской и Л. Фиалковой российско-израильским отношениям как таковым не уделено ни одного, даже самого маленького, раздела. М. Еленевская и Л. Фиалкова подробно анализируют, как Россия осталась в умах и судьбах еврейских иммигрантов, как сформировавшиеся в России взгляды, вкусы и предпочтения на протяжении десяти и более лет жизни в Израиле оказывают значительное (порой – решающее) влияние на мировоззрение и модели поведения не таких уже и новых иммигрантов, но они не рассматривают вопрос о том, какой вклад вносят русскоязычные израильтяне в развитие межгосударственных отношений между своей «старой» и «новой» родиной. Для А. Крылова же именно этот вопрос ключевой: для него русскоязычные израильтяне – это мостик между двумя государствами, хотя и он вполне осознает, что «подавляющее большинство общественных организаций, действующих на «русской улице», стремятся, прежде всего, содействовать интеграции новых иммигрантов в израильском обществе». Иными словами, мотив, лаконично и поэтично выраженный многие десятилетия назад в знаменитой формуле Зинаиды Гиппиус «мы не в изгнанье, мы – в посланье», к «русским израильтянам», хотя А. Крылов и называет этих людей «соотечественниками», практически не применим.

Впрочем, и это справедливо отмечают М. Еленевская и Л. Фиалкова, «русские» израильтяне очень во многом остаются «русскими»: они привезли с собой и «мифологию имперской миссии и враждебного окружения», и «миф о собственном величии», и стереотипно-негативное, а в лучшем случае – патерналистское и покровительственное, отношение к выходцам из стран Азии и Африки, вне зависимости от их национальности: «Как отголоски ностальгических разговоров о «сильной руке», которые велись в России … звучат рассуждения о том, что арабы, якобы, неспособны понять ничего, кроме грубой силы». Советским наследием можно объяснить и сравнительно высокую гомофобию «русских» израильтян, и незнание ими иностранных языков. В «третьей» эмиграции 1970-х годов «западники» (кружок Андрея Синявского и журнала «Синтаксис») жестко полемизировали со «славянофилами» (к коим относился, прежде всего, журнал «Континент» и его редактор Владимир Максимов), при этом и те, и другие, за редким исключением, владели исключительно русским языком, - планы же были планетарного масштаба. В израильской русской прессе наблюдается похожая картина: немалое число публицистов, не знающих прилично никаких языков, кроме русского, не размениваются на темы менее значительные, чем как победить международный терроризм, перестроить ООН, а заодно и защитить Европу от мусульманского нашествия. Авторы этих текстов редко утруждают себя чтением книг и статей, написанных профессиональными историками и политологами, а предлагаемые ими решения, в большинстве своем, просты и незатейливы (цитирую дословно фрагменты сочинений разных авторов, все они – «русские» израильтяне): «нужно бить, если другие доводы не доходят», «с теми, кто признает силу и только силу, надо разговаривать на языке силы», «следует, наконец … ввести законы военного времени». Мотивируется вся эта риторика тем, что «либеральные ценности в полном объеме сейчас чреваты неизбежной катастрофой в обозримом будущем». «Мочить в сортире» – и дело с концом, не в России – так в Израиле.

Я бесконечно далек от мысли огульно обвинять в тоталитарном мышлении всю миллионную израильскую русскоязычную общину, но мне кажется, что означенный феномен не стоит недооценивать. Неслучайно самым популярным в Израиле «русским» политиком является Авигдор Либерман – человек, уже на протяжении многих лет формирующий в массовом сознании свой образ как сильного лидера, способного «придти и навести порядок». Если есть правда в том, что аллегория еврейского народа – умная голова, а народа русского – твердая рука, анализ электоральных предпочтений выходцев из СССР/СНГ в Израиле позволяет сказать, что их «русский» компонент превалирует над компонентом «еврейским». Навсегда ли так? Надолго ли? И есть ли шанс, что признанным голосом «русского» Израиля будет, скажем, не сегодняшний местный политик a la Троцкий, а кто-то, чья речь напомнит негромкий голос других русских евреев – Соломона Михоэлса или, скажем, Натана Эйдельмана?
Очевидно, что «русские евреи» – это особая группа, накопившая богатое, только ей присущее, символическое и культурное наследие. У русских евреев есть своя, отличная от израильской или, например, американской, модель национальной культуры, тесно связанная с их исторической судьбой. Из-за массовой еврейской эмиграции из СССР/СНГ в последние десять лет ХХ века центр русскоязычного еврейства переместился в Израиль, но совсем не факт, что в Израиле сохранится особое русско-еврейское культурное и идентификационное наследие. Никакая община в Израиле, кроме «русской», не интересуется и, скорее всего, никогда не заинтересуется русско-еврейской историей, как «русские» не интересуются, например, перипетиями судьбы еврейской общины Ирака и/или Курдистана. Творчество, судьба и борьба таких избравших христианство литераторов, как Борис Пастернак и Осип Мандельштам, или советских писателей и публицистов, ощущавших свое еврейство, но исповедовавших интернационалистические идеалы, как Илья Эренбург и Василий Гроссман, или погибших деятелей идишистской культуры, как Перец Маркиш и Соломон Михоэлс, в Израиле никого, кроме «русских», не интересует, и сохранить память о них – не в апологетическом, но в исследовательском смысле – задача, которая если кому в Израиле под силу, то только «русским». Постепенный переход детей русскоязычных родителей на иврит неизбежно приведет к исчезновению из израильской коллективной памяти целого пласта русско-еврейского наследия, что лично мне кажется подлинной трагедией.

Израильские государственные деятели и интеллектуалы все чаще декларируют, что важнейшим отличием политики абсорбции в последние годы стал переход от модели «плавильного котла» к этническому и социально-культурному плюрализму. Об изменении в государственной политике абсорбции говорят и В. Ханин, и (применительно к языковой политике) М. Еленевская и Л. Фиалкова. На мой взгляд, однако, до сих пор и государственная власть, и общество проявляют готовность лишь к «половинчатым» компромиссам в этом вопросе, принимая временный культурный плюрализм как своего рода неизбежное зло, не воспринимая «сосуществование различий» как позитивную цель, служащую общественному интересу. Вместе с тем, я убежден, без взаимного уважения граждан и групп, идентифицирующих себя с разными культурами, не может возникнуть подлинной социальной солидарности, которая так нужна Израилю, особенно в период обострения конфликта с палестинскими арабами. Я думаю, что русскоязычным израильтянам крайне важно попытаться наладить диалог с другими группами израильского общества: сефардами, прежде всего – из организации «Кешет а-демократит а-мизрахит» («Демократическая восточная радуга»); религиозными сионистами; выходцами из Эфиопии; арабскими гражданами (как христианами, так и мусульманами), друзами, бедуинами и так далее. Израиль – общая страна многих общин, которым вместе предстоит жить и строить ее, однако эти общины практически ничего не знают друг о друге.

Я склонен согласиться с Мариной Солодкиной, в своем сборнике «Цивилизационный дискомфорт» еще десять лет назад написавшей, что ни один из секторов израильского общества (ни левые, ни правые; ни религиозные, ни светские; ни ашкеназы-старожилы, ни сефарды) не увидел в начавшейся в 1989 году волне иммиграции из СССР/СНГ «своих». Уже с первых дней своего пребывания в стране новые израильтяне попали «в водоворот инерционных потоков противостояния, давно существовавших внутри израильского общества». Это положение сохраняется до сих пор, и именно оно, больше чем что бы то ни было, угрожает израильскому обществу изнутри. Ситуация устойчивого культурного плюрализма – это не промежуточный этап, который демократическое общество проходит при абсорбции многочисленных и разнообразных эмигрантов, а модель отношений, жизненно необходимая для него на долгосрочную перспективу. Я полагаю, задача состоит в том, чтобы сохранить Израиль как еврейское демократическое плюралистическое и экономически развитое государство, в котором свободно развиваются наука, культура и общественная жизнь. Для этого различные группы населения страны (и, в частности, «русские» израильтяне) должны иметь возможность быть равными соучастниками этого процесса. Чего, к сожалению, пока не происходит.

За прошедшие годы стало совершенно ясно: «русские» израильтяне могут добиться достойного социального статуса только в рамках структур, ими же и созданных, будь то политические партии, театры или школы. За все годы, прошедшие с начала алии из СССР/СНГ, ни одна из партий, кроме созданных в рамках самой общины «Исраэль ба-алия» (ИБА) и «Наш дом – Израиль», ни разу не назначила кого-либо из своих русскоязычных членов на министерский пост (ныне в израильском правительстве нет ни одного русскоязычного министра); ни в одном театре, кроме «Гешера», русскоязычному репатрианту не удалось занять пост режиссера или главного режиссера; ни в одной израильской школе, кроме структур «Мофета», «Мапата» или Ассоциации учителей-репатриантов, нет директора, который принадлежал бы к алии 1990-х. За редчайшими исключениями, «русским израильтянам» удается возглавить только те структуры, которые они же и создали. Напрашивается вывод: для успешного продвижения русскоязычной общины необходимо расширение и дальнейшее развитие ее организационной инфраструктуры. В последние три-четыре года ситуация развивается в обратном направлении: общинные организации ослабевают, созданные общиной политические партии, по тем или иным причинам, растеряли тот вес и те возможности, которые были у них в 1996–2003 годах.

Русские евреи, живущие сегодня во многих странах, уже сформировали то, что можно назвать трансконтинентальной диаспорой, причем относительное большинство этой диаспоры живет именно в Израиле. Книги В. Ханина, М. Еленевской, Л. Фиалковой и А. Крылова вносят важный вклад в понимание и осмысление процессов, происходящих на «русской улице» еврейской страны, а потому мне бы очень хотелось, чтобы, несмотря на их небольшой тираж, эти работы привлекли то внимание, которого они заслуживают.

Опубликовано: «Лехаим», №8 (август 2006 г.), стр. 53–55