Rage

9:24 Так странно. Второй день чувствую себя как-то приятно. У меня гора неприятностей, я их осознаю, но ничего не могу с этим поделать. С приятным ощущением всего. Я рано просыпаюсь второй день и, уже, во второй раз, рад этому факту, самому по себе. И - не пьётся; не хочется пить!

00:24 Меня мутит от пива и холодных сосисок. Ходил блевать, но, сквозь сухой кашель выдавил только ложные слёзы. Я ведь не думал, что это просто. Я, иногда, думал о том, что смог бы. Но только не так. Серьёзные вещи должны происходить благороднее. Я и сейчас так думаю.

12:06 Кафе во «Владимирском Пассаже». Жду Лиину. С ней всегда не по расписанию. Представляете – она уже дошла до метро и звонит мне об этом. Через минуту звонит снова и говорит, что она не уверена, что выключила утюг. И она возвращается домой проверить – представляете? Круассан, американо. Сижу, курю, что ещё делать?

22:31 Точно знаю, что это – здесь. Столько лет хожу мимо, а тут, оказывается неплохое место. Я живу у Бывшего Трамвайного Мостика. Так что этот клуб у меня вообще – через дорогу. А я, вдруг, узнаю о нём по радио в рекламе. Случайно! Просто слышу – какой-то концерт, бла-бла-бла, станция метро – Чкаловская. Постойте! Я там всё знаю! Ловил эту рекламу полдня. Так и не поймал. А сегодня - поднимаюсь по эскалатору. Там наклейки такие, наверное, не официальные, что ли – тра-та-та, набережная адмирала такая-то. О-па!

00:40 С работы приехала соседка. Я приник к двери. Она зашла в свою комнату. Я прошёл в ванную. Включив свет, подумал, что это нужно было выбросить сразу, пока сухое. Я заперся. Включил душ. Собрал свою одежду в ведро. Снова попытался блевать – никак, и вернулся в комнату. С ведром.

16:03 У Лиины вообще дурацкая привычка быть непосредственной. Я привёл её в кафе, где сам завтракал, её ожидая. А она, рассматривая витрины, при продавщице, ляпнула: « Неизвестно сколько эти бутерброды здесь пролежали!» Ну, как с ней ходить по магазинам? А потом, когда я присматривал себе штаны, опять же, при хорошенькой такой продавщице, говорит мне: «Армани за 2700! Ха! Ну-ну…» А мне те армани приглянулись. Пошиты ведь добросовестно! Я говорю ей: «Лиина, ты же покупаешь пиратские диски!» Она: «Но ведь их переписывают с оригинала, они ничего не теряют». И тут я вспомнил некоторые специальные термины: «Так и здесь – воруют фирменные лекала и выкройки. Потом шьют из тех же материалов. Неплохо получается». Правда, иногда неплохо.

22:37 Прошёл-таки до следующего дома. Я знаю тут все дома, но вот в номерах не уверен. Это ведь не моя улица. Так и есть – 20. Возвращаюсь. У дверей клуба тусуется группа людей. Проходя мимо в первый раз, я прочитал на дверях расписание: до 22-х. Не может ведь рок клуб работать в детское время! Поэтому и прошёл дальше, хотя всё было уже ясно.

22:39 «Ребята, это двадцать второй дом?»
«Да. И тут всё закончилось», - с участием.
«А это то самое место?»
«Да. И тут всё закончилось», - с сожалением.
Я не хочу идти домой, хотя сейчас это самый благоразумный поступок. Я не хочу быть благоразумным. Нет. Напротив. Сейчас я - благоразумен, и оттого, что я немного прогуляюсь по вечерним улицам – ничего не случится.

18:52 Мы устали. Чтобы подбодрить Лиину, я стал помогать искать ей какую-нибудь обувь. В каждом магазине, в который мы заходили, она выискивала один и тот же туфель и спрашивала меня: «Что скажешь?» Похоже, она считается с моим мнением.

20:20 Теперь уже и я понимаю, что столько ходить – просто мука. Смотрю на бедную Лиину. Она сейчас шагает впереди меня на своих шпильках. Я такой подонок, что начинаю каяться и готов, искупая свою вину, омыть её настрадавшиеся ноги и сделать ей массаж стоп. Прямо там, куда она меня ведёт - в своё любимое кафе, «раз уж мы оказались на Садовой».

01:21 Потираю лоб и прокручиваю в голове разные ситуации. От чего мне так спокойно? От новизны? Какая чушь. Открыл новую банку. Кстати, мне действительно стало спокойнее.

21:14 Даже она меня не понимает. Я обрисовываю ей ситуацию, в которой оказался, а она ведёт себя так же, как одна из действующих героинь моего ей рассказа. Меня это злит. Да. Мы выпили. И не я начал рассказывать ей о своих неприятностях. У меня вообще нет такого - рассказывать о своих проблемах. Это ведь низко. Это никому неинтересно. Даже Лиине, моему единственному другу. Тем более – Лиине! Моему единственному другу! Но я ведь рассказал. С чего мы начали разговор? Заказ. (Кафе мне понравилось. Называется «Такса». Я заказал свинину гриль; ел и пристанывал от удовольствия). Потом звонила её сестра из Москвы, звала в Алушту. Теренс Трент де Арби. Поговорили о том, что никто из нас не знает, куда делся этот парень. Был у него альбом, или это только два сингла: про Лэйди кросс май харт и Деликейт лайк… Пражский кофе (Лиина только из Праги). Барри Уайт. Я рассказываю случай у Большевиков. Ей звонит мама. Мама спутала случай с Тимом. Я вспоминаю шведов. Церковь Прославления. Бритые ноги шведок начала девяностых. Колготки-сеточки середины восьмидесятых. Я вспоминаю, что девчонки говорили, что в них не видно, что ноги волосатые, Лиина уточняет: «Чулки, или колготки?» Я пытаюсь вспомнить. Потом Тинто Брас и обволошенные лобки эротических сцен семидесятых. Тут же – подправленные полоски и треуголья восьмидесятых. Томас Андерс и его первый показ по «Утренней почте» на фоне блестящей материи с вентиляторами за ней. Мы по очереди бегаем в туалет-антиформ. В первый раз я даже прихватил за стены – всегда были проблемы с вестибулярным аппаратом.

22:56 «Дирижабль» закроется через полчаса. «Атмосфера» - хорошо, но обыденно. Я не голоден. Погода прекрасная. Ни солнца, ни гнуса. Хочется в туалет, но иду медленно – гуляю.

21:42 Понятия не имею, с чего мы заговорили о моей работе. Лиина обиделась на меня. Нет, я обидел Лиину. Моего единственного, моего последнего, уцелевшего от общения со мной друга. Мы ехали в метро, я что-то говорил, на нас смотрели. Лиина села на освободившееся место. В праздных глазах тех, кто на нас смотрел, это выглядело так, будто она меня отшила. Я остался стоять под их насмешливыми взорами. Наверное, я выгляжу пьяным. Я устал.

23:08 Сделал свои дела в подворотне. Сначала свернул во двор – пусто, но окна. Потом прошёл дальше. Остановился, огляделся. Никого, но окна. Вышел в подворотню, оставаясь в тени. Направо – никого. Налево – далеко. Пописал. Стыдно, но легко.

23:11 Зашёл, тут же, в магазин. Купил бутылку пива. Маленькую. Попросил открыть, получил небрежно брошенную открывашку.

23:17 Не хотел тут проходить. Есть причины. Ну, вероятность встретить знакомых и так далее. Не хотелось ни с кем говорить. Малый. В этом месте он совсем малый. Иду, сам думаю: «Быстрее пройти мимо окон, чтобы никто не увидел». А тут всё и началось. По другому.

11:02 Сегодня моему отцу – 58. А я его помню ещё младше себя! Ещё один убедительный пример того, что всё проходит или когда-нибудь настаёт.

Я заметил его ещё периферическим зрением, но сразу почувствовал, что идёт он именно ко мне. Я открыто посмотрел. Парень в поношенной одежде, однако не в рубище. Белый, волосы русые. Лицо даже с веснушками, битое. Синяков не видно, но на припухлых губах засохшая сукровица. На вид – лет двадцать пять. Крепок.
Медленно иду, как и шёл. Пью пиво. Я гуляю.
«Паря, постой, это, у меня, это - извеничтообращаюсьвообщетыместныйиликак…» - обычное заученное предисловие, дальше импровизация – «нас трое, дай десять рублей, если можешь. Не поможешь?»
«Не помогу» - отвечаю я. Ко мне нередко обращаются подобным образом. Как правило, я сразу отнекиваюсь, не вступая в дебаты, и попрошайки отстают. А тут потянуло на философию. И он меня ещё спрашивает: «Не понял – ты не дашь, или у тебя нету?»
Я остановился и внимательнее на него посмотрел. Наркоман, но отчаян не только потому, что уже припёрло, отчаян от природного здоровья и молодости. Здесь я ещё не успел испугаться. Не было времени.
«У меня есть. Но я не дам. Потому что я их зарабатываю» - с расстановкой сказал я и снова пошёл.
«Ты чо, за кого ты меня принимаешь, я не понял, ты чо меня за лоха держишь, я не понял», - он шёл вровень со мной и тихой злостью цедил слова. Я подумал, что сейчас он меня ударит. И всё, Всё Испортит! Его глазёнки метались по сторонам. Мои, пожалуй, тоже. Он оценивал ситуацию по-своему, я по-своему. Где-то через дом находится ресторан, где у меня работает знакомый музыкант. Я не хотел его видеть, я ему не звонил, мы вообще не общались с ним никак больше года – только из-за меня. А теперь я, так гнусно, думаю о нём как о спасательном круге. Чего я испугался? Физической боли? Полная чушь. Мне стало омерзительно от того, что кто-то вот так запросто влезет вдруг в мой мир и я не смогу этому противостоять. А тот парень так и идёт рядом. И что-то говорит. Он говорит, а я, думая то, что сейчас написал, говорю что-то о доме впереди. Парень не понимает, от него исходит агрессия и холод. Я поворачиваюсь к нему и говорю: «Как тебе ещё объяснить, чтоб было понятно?» Вообще-то, наверное, я растерялся. Просто мне очень этого не хотелось. Так получается, что когда я начинаю жаловаться себе на недостаток впечатлений, я получаю их незамедлительно и в избытке.

22:41 Просто погуляю. Мне есть о чём подумать. Наберусь впечатлений.

Парень отстал. Вслед себе я услышал, что он стрелял бы таких как я. Оскорблений я не расслышал. Наверное, в общении у меня наступил тяжёлый кризис. Я шёл медленно, но уже с принуждением. Несколько темневших по обеим сторонам улицы граждан, по ходу моего движения, оказывались убогими алкашами или калеками. И не то чтобы я, уже задним числом, искал социальной поддержки. Просто этих, прозревающих из ночной подслепоты алкашей, словно щенков за шкирку, тыкала мне в нос эта ночь, прохладная и вечная. Один – это не только когда больше никого. Один – это когда вдруг кто-то – а ты, действительно - один.
Возле окон ресторана я остановился, достал телефон, просто посмотрел время. У меня такая дурацкая привычка: без конца вытаскивать телефон и смотреть время. Не помню время. Сквозь окна было видно эстраду. Даже сквозь окна была видна насмешка. Мой друг больше не работал в этом месте. В стекле отражался профиль стоящего за моей спиной человека.
Я не оглянулся. Пошёл прямо. Мне хотелось побежать, но уже не потому, что страшно, а потому, что что-то уже упущено, испорчено. Я свернул на Большой.
В правую сторону Большой проспект постепенно пустеет. Пройдя до распошлейших огней казино, я оглянулся. Никого. Всё в порядке. Попрошайка. Наркоман, у которого уже сдали нервы. Однако мне было гадко.
Я шёл всё дальше, случившееся не давало мне покоя. Я анализировал и оценивал ситуацию. Каждый раз ощущая мерзость проявленного малодушия, каждый раз оправдывая себя обычной растерянностью. «Заправка». Шёл я и так медленно, тут ещё больше замедлил шаг. Из открытых дверей доносился голос певца и гитарные аккорды. Когда я там был в последний раз? Зимой? Во всяком случае – помню, что Столетов постоянно просил, чтобы входящие закрывали плотнее двери. Зайти? Немного помявшись у входа, окончательно успокоившись, решил в «Заправку» не ходить, а идти гулять дальше. Неплохой получился крюк – теперь домой.
Сзади шаги. Я оглядываюсь: два парня. Два обычных парня, с которыми я могу говорить на одном языке. Идут быстро. Я иду медленно. Они нагоняют. И обгоняют. Один – худой, высокий – бросает фразу: «Нет», и, не сбавляя шаг, идёт дальше, к близкой уже Спортивной. Всё происходит в трёх метрах впереди меня. Второй, пониже и русый, останавливается, оборачивается ко мне профилем, и начинает ковырять ногтем в зубах. Я узнаю в нём того самого парня. Проходя мимо него, вижу движение его зрачков на неподвижной голове. Зрачки провожали меня.
Я себя теперь презираю, но мне стало отчаянно! Ближайшим местом, куда бы я смог скрыться сейчас, были станция метро «Спортивная», или бар «Четыре Икса», но и они могли быть уже закрытыми. Мне стало не страшно. Мне стало отчаянно одиноко.
Дойдя до перекрёстка, где, по моим давним расчетам, застрелился Свидригайлов, я свернул с пустынного проспекта. Мой ход напоминает теперь мне сон. Иногда снятся такие сны, когда нужно бежать, а у тебя то ли нет сил, то ли утрачен навык бега, но тебе очень надо, а ты не можешь. Вот так я шёл. Среда. В это время (я достал телефон посмотреть время, но, когда убрал телефон, я вспомнил, что забыл посмотреть время) улица была пуста. Не безлюдна – тени, собаки. Но пуста.
И тут мне всё надоело. Меня обуревала злость. И мне захотелось его убить. Он, кто? Что? Взял и сломал мне весь вечер. Взял и поколебал устои. Я бы его сейчас просто прибил. Я осмотрелся. Я увидел его тень. Далековато, но это был он.
Что мне нужно было сделать:
1. Остановиться.
2. подождать.
3. разобраться в ситуации и/или принять бой
Что стало со мной:
1. Испуг
2. Побег
Нет. Не бегом. Просто я ускорил шаг. Мелькала мысль, что такого не может быть и прочее. Я осмотрелся. Снова никого. И снова ускоряю шаг. Я думал, что я бы, будь на его месте, тоже проявил бы подобную тактику. Особенно, зная дворы и переулки, можно вообще с лёгкостью вести человека, куда бы он ни шёл. А идти человек всё равно будет самыми светлыми, по его мнению – самыми безопасными улицами: главное немного припугнуть.
Так. Стоп! Вообще – речь сейчас обо мне или о ком?

04:01 Трезвею. Хотя, вроде пью. Хочу спать. Я давно дома.

Сволочь. Мерзость. Просто дойти домой. Всё надоело. Гадко. Свернул. Перебежал дорогу. Припаркованные грузовики. Я в тени на освещённой улице. Я обернулся. Где-то вначале шагает парочка – парень и девушка. Но я не уверен. Я иду узким тротуаром. Из здания напротив наглый голос: «Эй! Ты баба или мужик?» Я иду, это не ко мне, хотя больше нет никого. «Слышь, ты!» У меня длинные волосы, я в долгополом пальто, каблуки моих Вагабондов метрономят ночную тишь. Конечно, это мне. У моего преследователя появился союзник. Я думаю о том что:
1. Остановиться.
2. Спросить, твёрдо и громко: «Тебе просто ответить или показать мой член?»
Но я иду молча, ускоренным шагом. Я думаю о том, что сейчас будет очень не кстати, если тот парень меня нагонит именно здесь. Навстречу какие-то люди. Четверо. Идут вряд. Гогочут – пьяные. Мне плевать на них. Их-то я не боюсь, чёрт возьми! Я ведь, вообще не боялся никого – я так думал. Сейчас я боялся резко оглянуться – я боялся застать его врасплох. Пускай он остаётся невидимым. Но он здесь. Я чувствую.
Скоро дом. Вот магазин. Возьму пиво, каких-нибудь сосисок. Запрусь, успокоюсь. Напьюсь, в конце концов.
Я в магазине. Очередь – четыре человека. Пара нагловатых местных, пара малороссийских гастарбайтеров. Каждый берёт помногу, смуглая продавщица плохо ориентируется в товаре, всё происходит очень долго. Огромное окно, я как раз стою на чёрном фоне. Несколько раз заходили в магазин. Я ждал, что зайдёт он.
Я взял пять банок Хольстена и упаковку сосисок. Хлеба в магазине уже не было никакого.
Мне два двора до дома. И перейти дорогу.
Там, где я уже мысленно был дома, столб, фонарь которого освещает мою финишную прямую, раздвоился. То есть распался на фонарь и тень. Тень подошёл ко мне, ковыряя пальцем в зубе. Я сразу понял, что сейчас произойдёт. Нет, я сразу знал, что сейчас будет. Не так. По порядку.
Сначала, даже, по-моему, без вступительной речи, я получил тяжёлую плюху в висок. Металлический звон. У меня в руке был тяжёлый пакет с пивом. Он не дал мне возможности закрыться, но, выступив грузом, я смог с его помощью сбалансировать и остаться на ногах. Вторая рука у меня была в кармане. Ею я уже сжимал ключи от квартиры. Не успел звон от удара смолкнуть в моей голове, как я тут же получаю новый – с другой стороны. Крепок парень, но я падаю с ног не от потери сознания или ориентиров. Просто – как от сильного толчка. И со мной происходит метаморфоза. Я ничего больше не боюсь. Он стал реальным. Меня отпускают все мои комплексы и неприятности. Я перестаю думать абстрактно. Я становлюсь лёгок и упруг. В один миг, как во сне. Я упал. Парень прыжком оказался подле и попытался меня пнуть. Я, пребывая пока в некоем полусне, понимал, что он метит мне в голову. Я подставил левую руку навстречу его порыву, порвался пакет, банки. В общем, смазанный получился удар. И тут он сделал самую главную ошибку в своей жизни. Он присел в партер. Я уже изловчился и схватил его свободной левой за отворот его чего-то там такого. Правую же руку достал из кармана. В ней были зажаты ключи, которые я тоже намеревался пустить в ход, только пока не знал как.
Парень отвёл предплечье, чтобы нанести мне по лицу удар кулаком. Мне показалось, что он действует как-то медленно, старательно, что ли. Аккуратно, почти любовным жестом, я успел захватить правой рукой с ключами его шею, и, опираясь на эту шею, от всей души нанёс ему свою «коронку». Во времена первой молодости, не обладая ни весом, ни особой физической силой, мне нередко приходилось бить лбом, когда ситуация становилась критической. Со временем, я совершенствовал этот приём, осознавая «куда» и «как». Но, в этот раз, форма была уже не той. На самом деле – я целил в переносицу. Куча соплей и крови, острая боль и всё такое. Но мой лоб ударился в наковальню. Такое ощущение, будто тебя с размаху ударили железной трубой в лоб и этот момент сфотографировали со вспышкой.
Но это всё – доли секунды. Я пришёл в себя первым. И сразу, пожалев о возможно упущенном времени, правой рукой, зажатым в ней ключом, ударил его по голове. В темя. И тут же второй. В темя. Третий – в темя. У меня один ключ (как же они называются?) прямой, длинный, заострённый с одного конца колун. Самодельный и большой как напильник, с набалдашником из советской пластмассы.
Я не собирался останавливаться. Но в третий раз ключ ушёл, как мне показалось, в сторону, застрял.
Парень обдал меня тухловатым дыханием и слюной. Он весь стал каким-то совсем твёрдым. Мультипликационно попытался проделать свои действия в обратном порядке, и сразу сник. Без слов, без хрипа, но ещё держа плечи на выставленных руках. Голова свесилась над моим лицом так близко и безмятежно, что я подумал, он надумал меня поцеловать.
Я, с зацепкой, выдернул ключ. Парень сдал немного назад. Моё пальто нараспашку, под ним только футболка. На грудь, как бы спросив разрешения, полилось тяжёлое и тёплое. И я знал – что это.
Я ударил слева в приоткрытую челюсть, она хрустнула. Тело завалилось набок. Я встал, огляделся. В общем-то, наша возня, без криков и лишнего шума, вряд ли привлекла чьё-то внимание. Вы когда-нибудь были в районе Бывшего Трамвайного Мостика? Тишь. Тем более он сам позаботился, чтобы место было совершенно безлюдным, даже безоконным.
Ощупывая грязными пальцами скользкую густую рану, как-то торжественно констатировал себе, что она – несовместима с жизнью. Хотя, когда подносил к задранным зрачкам зажигалку, всё ещё опасался, что он хватанёт меня за руку.
Я отволок его к тому столбу. Придал его трупу максимально умиротворённую позу живого человека, собрал раскатившиеся банки в порванный пакет (сосиски так и не выпали), пришёл домой. В прихожей, при свете и перед зеркалом, удивился обилию крови на своей одежде – помнил, допускал гораздо меньше. Разделся догола. Всё, что было на мне, вместе с пальто, бросил в ванную. Сам встал на одежду сверху, включил душ и думал о том, что я убил человека. Что теперь я – убийца. Но я чувствовал себя освобождённым настолько, что мне было наплевать на это.
Потом мне попался на глаза ключ. Я заставил себя подумать: вот этим предметом я убил человека. На самом деле я подумал, что нужно проверить замок, возможно, там могли остаться заметные ошмётки мозга человека, которого я убил. Хотя я был при ясной памяти постоянно. Я сразу, ещё тёплым, тщательно вытер ключ. Сначала о его одежду. Потом, вырвав кусок подкладки его нагрудного кармана, оттёр каждый зубец. Тряпицу всунул ему в дырку в голове.

05:43 Немного побаливает голова. Пить больше не хочу. Из моего окна трупа не видно. Разбудил по телефону Лиину. Извинился. «Нажрался всё-таки?», - сонная; она мой друг. Легко вздыхая, прерываю связь. В шесть тридцать выходят дворники. Я уже буду спать.
 
Here is something you can’t understand how I could just kill a man. (Rage Against The Machine – Renegades)