Соломон Яковлевич Коган

СОЛОМОН ЯКОВЛЕВИЧ КОГАН

Памяти еврею от украинского
молодого (когда-то) человека 18 лет.

Миша сидел в купе подперев руками подбородок и смотрел в окно.
Зеленые травяные волны проплывали за окном, желтые пшеничные поля медленно уплывали назад уходя по холмам за горизонт. Пробегали мимо перепуганные деревья и ритмично проносились назад одинаковые столбы. Вагон мягко покачиваясь набирал ход. Где-то в начале поезда, в электровозе, сидел машинист, периодически переводя ручку контроллера. 80, 90, 100км. Это цифры, которых касалась стрелка скоростемера, медленно подымаясь по шкале. Помощник машиниста подавал иногда сигнал, говорил машинисту: "Вижу зеленый", на что машинист отвечал: "Есть зеленый". По привычному пути дружно бежали вагоны, выстроившись друг за другом, полязгивая автосцепками, колеса отлично отслеживали рельсовый путь, постукивая на стыках.
Надежно поезд увозил Мишу все дальше и дальше от родного когда-то города. Города где он родился, рос, учился, влюблялся и который оставил как и родную когда-то страну. Поезд вез его в Симферополь. Зачем он ехал в Крым? Ведь у него, там, дома, есть то же теплое море, и такие же пальмы, как в Ялте. Поезд вез его до Симферополя, а потом на вокзале он возьмет такси до аэропорта. Рейс Симферополь-Тель-Авив. Три часа лета. И все. Он приедет домой, к своей семье, и если вернется сюда, так что бы посетить могилы матери и отца. Отец умер совсем больной и слабый. Он сильно и часто болел в последнее время. Миша как мог чаще, прилетал к нему из Израиля, привозил лекарства, возил по больницам, платил профессорам. Когда он уезжал, за его отцом присматривали и соседи, раньше враждовавшие с ним, и сотрудники института, где он проработал большую часть своей жизни. Наведывались и еще живущие немногочисленные друзья. Но возраст и тяжелая жизнь взяли свое.
После короткого звонка на работу от бывшей соседки, черноглазой Эллы: "Миша, твой папа умер", он бросил все дела и планы. Миша успел. Успел заказать билет на первый попавшийся самолет, примчатся домой, успел собрать вещи. В ответ на удивленные глаза жены только и смог сказать: "Отец…". Жена не могла поехать с ним. Она только перенесла тяжелую операцию. Подойдя к Мише, она посмотрела на него мокрыми от слез глазами. Ничего не говорила. Слова были не нужны. Он успел прилететь. Долго, ох как долго, длился паспортный контроль. Таможенник осматривая вещи, спросил: "Что у Вас в пакете?". Миша ответил: "Землю везу на могилу отца". Таможенник посмотрел в его глаза и пропустил.
Шустрый таксист, побрякивая ключами, приговаривал: "Такси, кому такси. Симферополь, Севастополь, Ялта!". Миша не думая подошел к нему: "Днепропетровск", сказал он. Таксист удивленно посмотрел на него: "Сколько дашь?", в ответ он услышал: "Двести баксов, но что бы быстро".
Поехали. Пассажир не был настроен на разговор, да и встревоженный какой-то. Ладно, включив тихую музыку, Сергей повез пассажира в Днепропетровск. Opel-Vectra была куплена год назад. Устав от ворчания жены, Сергей бросил надежную, но мало оплачиваемую работу и продав после долгих колебаний дом отца в Бахчисарае стал таксовать. Не очень ему везло, больших денег и не зарабатывал, бензин, ГАИ, ремонт, жена, дети. Все высасывали с него деньги. А здесь такой случай. Двести баксов за 300 км. туда, и 300 км обратно! А может обратно повезет, кого-то подхватит. На Крым желающих найдется, думал он. Въезжая в город он разбудил дремавшего Михаила: "Куда дальше?". "К отцу" ответил тот. Потом придя в себя стал объяснять дорогу.
Opel уехал, покачиваясь на неровной дороге. Увидев Мишу начали сходиться соседи. Кто с сочувствием, кто с пониманием, кто просто подходил и здоровался. Войдя в опустевший дом он присел на стул. В доме было душно, пахло больным человеком и лекарствами. Тяжелая атмосфера смерти стояла в родном доме. В этом доме в котором раньше было и весело и интересно, где каждая комната для него имела свою тайну. В доме в котором ласковая мама пела ему грустные еврейские колыбельные, где отец играл с ним в машинки. Когда-то здесь было шумно, сходились гости, устраивались застолья. Пели под гитару, рассказывали анекдоты, предварительно выпроводив детей в детскую под присмотр строгой тети Раи. Мама умерла через год после его отъезда. Тогда он то же успел. Успел приехать всей семьей. И на кладбище отец стоял молча, ни единой слезинки на глазах. Но чего стоила ему эта сухость глаз!
Михаил Соломонович Коган. Так обращались к нему русскоязычные в Израиле. Пройдя долгий и тяжелый путь, он смог найти свое место в этом сложном обществе. Теперь он известный журналист, ведущий нескольких русскоязычных телепередач. Многое чего он добился в Израиле получилось благодаря его отцу Соломону Яковлевичу Когану. И усердие, и интерес к учебе, и многовековую еврейскую мудрость, все привил и вложил в молодую тогда еще голову отец.
Всю свою жизнь Соломон Яковлевич посвятил железной дороге. Поступив в Днепропетровский институт инженеров транспорта, впитал в себя все знания. Работал инженером, главным инженером и даже директором стрелочного завода. Перед самой войной, в 1940 году принял он сложное хозяйство завода выпускавшего стратегическую продукцию – стрелочные переводы. Как-то его обошла волна 33-37 годов, НКВД, наверное, посчитали его очень ценным работником, а может, родственник в городском НКВД помог, благо никто не знал об их родстве. Работать он умел, и быстро наладил этот сложнейший механизм. Его уважали, его редко "пропесочивало" начальство. Он получал большие деньги, а за выполнение срочного заказа, его как-то наградили автомобилем. "Эмка", серо-грязного цвета, была редкостью. Соломон Яковлевич ни разу не сел за руль, что бы проехаться, только для фотографий.
Удивительные дела произошли с ним, признанный Советской властью, он оказался не тронутым и немцами, вошедшими в город. Он как был директором, так и остался им. Еврей директор, к которому немцы ни разу не ворвались в дом, не арестовали и не увезли членов его семьи. Вот так он руководил заводом при оккупации. Ходили слухи о предательстве и выслуживании перед немцами. Особенно потому, что на его заводе ни разу не было саботажа, диверсии, никто не портил станки и готовую продукцию. Шли слухи. Но никто, не догадывался, сколько сумел спасти он людей от верной гибели, арестов. Как он мог руководить целым заводским подпольем, чего стоило ему убедить людей в обратном. Чем лучше будем работать, тем больше принесем пользы своей Родине. Железная дорога будет нужнее своим войскам работающей, чем разрушенной. В то, что немцы уйдут, он не только знал, но и чувствовал. Так оно и вышло.
Ушли немцы, пришли наши. Сколько предателей, сколько людей работавших на оккупантов попало под расстрел, лагеря! Смерш, НКВД, фронтовые разведки, и еще сколько всяких скользких лиц его допрашивало! Сколько раз ему казалось что он на волоске от приговора тройки. Но неожиданно его оставили в покое. Наверное, руководство подполья смогло доказать, как много сделал он для спасения людей и завода. Соломон Яковлевич снова стал директором стрелочного завода. Опять налаженная работа завода обеспечивала нуждающуюся страну надежной продукцией.
Темное крыло опасности почти коснулось его в 1952 году. Его брат работал в Кремлевской больнице. Начиналось дело врачей. А тут еще после проверки его родственников, оказалось один из них работал на немцев! Но справедливо смерть выбрала того. Вождя. Того, который много раз посылал эту смерть на других. 1953 год. Умер Сталин.
Миша знал жизнь отца. Знал и другие беды и несчастья, выпавшие на голову отца. Смерть двоих маленьких детей, тяжелая болезнь жены. И все-таки пресловутый пятый пункт! Вроде бы никто и не мешает тебе, и по закону все правильно, и казалось открыты все двери, но анкета… Да и брежневские времена меняли многое не в лучшую сторону. Да и возраст не тот, когда молодые, перспективные, напирали сзади, отталкивая в сторону таких как он. Его позвали в институт, где он потом работал в лаборатории долгие годы. От института отец получил дом в "профессорском" поселке. Там Миша и вырос. Соломон Яковлевич не мог заниматься научной или практической работой (лаборатория занималась испытаниями подвижного состава), но как организатор и человек имеющий связи, он организовывал подготовку испытаний, следил за готовностью вагона-лаборатории, и многими делами, даже хозяйственными. Все получалось у него легко и просто.
 А вот теперь Миша ехал в поезде. Хоронил отца Михаил мужественно и стойко. Он держался как и отец во время похорон мамы. Сейчас в голове его то кружились мысли, то образовывалась пустота. Ему захотелось выпить. "Но нет" – подумал он – "Напьюсь дома!". Дома. Привычное за много последних лет слово. А есть ли у него теперь дом? В Израиле – жилье. Со смертью отца не стало и дома. Не стало того родного места, где он вырос и которое было ему очень родным и дорогим. Хорошо, что отец повидал своих внуков. Полгода назад Миша с женой приехали с детьми и погостили у него. Порадовался старик. И с внуками был нежен и изобретателен. Он рассказывал им разные истории, покупал сладости и с грустью иногда смотрел на них. Он догадывался, чувствовал, знал, что последний раз видит их. Болезнь одолела.
Миша не знал, когда отец всерьез заболел. Отец скрывал. Только тревогу в глазах замечал Миша во время нечастых приездов. Но не понял, не придал значения. Друзья, посиделки с водочкой, коньячком. Поздние возвращения во хмелю. Не заметил. А ведь кинься раньше может и спас, хоть оттянул неотвратимое. Теперь земля, могила и еще одна еврейская душа на небесах.



Миша сидел в купе подперев руками подбородок и смотрел в окно.