Русская буколика

 Вот и жатва! Нивы покрылись налитым золотом тугих колосьев. Густой, терпкий от ароматов спелых ржи и гречихи, ленивый зефир мягко качал на волнах своих отяжелевших от обильных нош пчёл. Благостная тишина последних нежарких дней позднего лета прерывалась изредка тягучими ударами старинного колокола на покосившейся колокольне церкви в Михайловском, призывавшего прихожан на службы. Но нет! Утерев горячий пот со лба, селяне творили про себя быструю молитву, били три земных поклона на восход и вновь брались за серпы, косы и цепы…Страда!
Пастух Макар неспешно подогнал стадо к водопою у реки. Теля жадно припали к свежим прохладным струям. Макар, глядя на них ласково и усмехаясь в пышные ржаные усы, побрёл в тень ракитника. Отогнув мозолистой рукой упругие ветви, он вдруг оцепенел. Под сенью густой листвы, под кустом распласталась в сонной истоме в тёплой, сочной мураве Марфушка, 16-ти летняя середняя дочерь Кузьмы Фомина. Ленивый ветерок завернул ситцевый кумачовый сарафан, оголив тонкие девичьи ноги и бугорок лона, едва поросший нежными шелковистыми побегами тёмных завитков. Из уголка пунцовых девичьих ланит, полуобнажавших два ряда жемчужинок непорченых ещё зубов, тонкой струйкой стекала на душистую траву прозрачная, тягучая слюна. Трудяги-мураши сновали в редких зарослях марфушкиного молодого леса. Марфушка морщилась и постанывала во сне, не понимая, очевидно, причины странного беспокойства.
 - Кыш, кыш, окаянные! – Макар, сорванной былинкой шебаршнул по марфушкиным куделькам, отгоняя назойливых гостей…
 * * *
 -Ой! Дядь Макар! – Марфушка распахнула туманные со сна бирюзовые глаза, опушённые густыми, длинными ресницами.
 -Чаво, притомилася, милая? – Макар усмехнулся, покрыв сеточкой лукавых морщин уголки белёсых уже от старости, водки и солнца глаз.- Ничаво…Быват!
 -Ох, дядь Макар! Я ж к тяте, на жниву шла, гостинцы вот, с усадьбы, отдать хотела! – Марфушка рукою указала на узелок, завалившийся в густую траву, - Сахару там с пол-головы, табаку, лент атласных сёстрам…
 -Гостинцы? Ах ты, умница! Даром, что при барах, на усадьбе живёшь! И сродников не забывашь! Ай, молодца, девка!
 Марфушка утёрла рукавом рот и закинула руку под голову, глядя в глаза Макару. Ветерок затеребил подол сарафана ещё выше, обнажая пуповину.
 - А что, Марфа, не забижають тебя на усадьбе? Господа-то?
 - Да нет, дядь Макар! Баре добрые! Особливо барынька…
 - А и что ж? Балует?
 - Балует, балует! На прошлый престольный праздник кликнули к себе… Велели снять с себя всю одёжку, надеть Пахомки-лакея ливрею и его ж накладные волосы, пюриг, по-ихнему… Сами оделись в кружевное исподнее, сели на спинку канапы, заголились до поясу, и велели мне их плёткой по спине охаживать… Ох, как кричали! Как по канопе елозили! А апосля, когда стихли, встали передо мной на колени и срамное место языком своим барским шеборшили!
 -Вот баловница, барынька-то, я погляжу!
 -А то! Апосля серёжки мне изволили подарить!
 -И где ж оне?
 -Да вота! – Марфушка заголилась до пояса и показала Макару свои девичьи козьи груди, соски которых украшали два маленьких золотых кружка.
 -У барыньки такие же! Да еще – на пуповине…Да ещё…- Марфушка зарделась.
 -Ах ты, Господи! Иисусе Христе! – Макар осенил себя крёстным знамением.
 -А из дворовых, никто не забижает?
 Марфушка потупилась.
 - На позапрошлой неделе Пахомка-лакей да Силуянка-кучер пымали на гумне… «…Возьми- говорят- срам на уста, иначе – снасильничаем!»
 -И чаво?
 -Чаво, чаво…Куды податься? Взяла! Как же ж я апосля мужу свавому будущиму, Кольке, да снохе, Агашке, в глаза глядеть буду?
 -Грех-то какой!
 -Я так отцу Нифонту на исповеди и сказала!
 -А он?
 -Осерчал! Велел после службы иттить в анбар и показать, как грех-то был. Я иму и показала. Осерчал ещё более! Я, грит, на их, супостатов, управу-то найду! И точна,на другой день Пахомка кохту мне плюшевую подорил, а Силуянка, обещал с ярманки платок привезть! О-как! А когда благочинный в наш храм приезжал, отец Нифонт мне и ему велел показать, как христиане с чистыми девушками греховодничают! Отец благочинный даже и сказать ничаво не смог, тольки мычал да трясся. Видать, разгневался шибко. Уж и не знаю, что таперича будет с ими, с охальниками!
 - Ты б лучше барину, Ляксан Сиргеичу жалилась! – подумав, молвил Макар.
 - Не! Барин с барыней – ужас, какие гордые! Прислугу в дом пущають только по большой надобности. Давеча, несла дрова в комин, так в щёлку видала: в зале – барыня лежать на столе с завёрнутым подолом, а Пахомка, Силуянка да фершел наш, Карл Иванович, по очереди их пользуют! Как есть, в сапогах и в верхнем платье… Барыня стонут... Больна, чай! А барин, Ляксан Сиргеич, смотрют на всё энто безобразие в лорнетку, стёклышки на палке, да срам свой теребят! Вот уж грех-то!
 * * *
 - Жарка, дядь Макар! Охолонусь я, ладна?
 Марфушка сбросила с себя сарафан и нижнюю сорочку и, замерев на секунду вытянутым молодым своим, упругим телом, рухнула, поднимая сонмы хрустальных брызг, в прохладу волн.
 -Дядь Макар, пособи выбраться! – Марфушка протянула свои гибкие девичьи руки к пастуху, стоя по грудь в стремнине около берега.
 Макар подал руку и вытянул девку на поросший травой речной уступ. Марфа упала в зыбь сочных трав.
 -Щас обсохну, тогда и оденуся….
 Влажное тело, со струящимися с него капельками воды, замерло в истоме на шёлку изумрудной муравы.
 -Дядь Макар! На-ко!
 Девичья рука ткнула под нос пастуху сорванный лист чистотела с выделившимся в месте срыва ядовито-жёлтым соком.
 - Ты глянь, дядь Макар! От здеся…- гибкий стебель девичьей руки указал Макару точку между лоном и ягодицами.
 - Што-то, чувствую я, не то здеся! То ли прыщ, то ли бородавка… Глянь, дядь! Заприметишь, смажь! – Марфушка подняла обе ноги.
 -Ты б к фершалу, Карл Иванычу, сходила б…
 -Дык ходила! Ане сказали: «…встань на карачки да терпи, покуда есть мочи!»
 - И што?
 - Терпела, Истинный Христос, пока оне мне пальцем в самую в сраку лазили! А палец, не приведи Господь! Большой, толстай…Правда, пилюлек дали. Так толку? Глянь, дядь Макар!
 Макар обтёр рукавом мягкую пушистую наготу, долго приглядывался и ткнул наконец сочащимся стеблем в запримеченное место.
 - Ну, как?
 - Легшее! Спасибачки!
 Марфушка быстро накинула на себя сорочку. Стоя с сарафаном в руках спросила:
 - Дак я пойду, дядь Макар?
 -Ступай, ступай, милая к тяте! Он ить, пади, тебя заждалси!
 Марфа, неся в одной руке узелок с гостинцами а в другой – мятый сарафан, медленно побрела прочь, шурша высокими стройными ногами по нескошенным зарослям густой травы….
 * * *
 Макар долго глядел ей в след….
 Вдруг, присев по макушку в высокую траву, он на карачках засеменил к опушке дубравы.
 В кустах орешника, глядя во-след удаляющейся Марфе и теребя себя в портах за срамное место, перед ним предстала хрупкая фигурка подпаска Кирюхи.
 -Ах ты, поганец! Что удумал!
 -Дядь Макар, дядь Макар! Эта я так…Тятьке не говорите! А?
 -Лана, тятьке не скажу! Но, наказать за греховодничество – должон!
 -Пороть будете, дядь Макар?
 -Ага! Пороть! Скидовай портки! Живо!