3. Сергей Иванович и девушка с косой

*************** НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ****************

В данном рассказе будет затронуто описание такой организации как морг. К сожалению (или к счастью?) автор до настоящего времени не прибегал к услугам данного заведения, а потому при описании руководствовался кадрами из фильмов и собственным воображением. Заранее прошу прощения за неизбежные неточности и откровенное вранье.

Сергей Иванович работает на мебельной фабрике инженером-дизайнером. Работает уже без малого двадцать лет и в ближайшие двадцать лет место работы менять не собирается; на заводе его уважают, временами даже ценят.
Но это сейчас. А было время, когда он на этом заводе никому был не нужен. Тогда вообще никому ни до чего дела не было – начало 90-х, производство даже не в упадке – в глубоком ступоре. Шутка ли – 4 года зарплату не платили. Где и как только Сергей Иванович ни подрабатывал – вспоминать не хочется… Спасибо другу детства – проктологу; тот через свои медицинские связи смог пристроить Сергея ночным смотрителем в городской морг. Надо было сидеть за дежурным столиком у входа, да еще время от времени совершать обход – вдруг кто-нибудь из доставленных по какой-либо причине (не приведи Господи) очнется? Обходы такие, сами понимаете, душевному равновесию не зело способствуют. А наш герой, никогда особой доблестью не отличавшийся, вообще первое время по коридорам чуть не по-пластунски перемещался – чтоб удобней было в обморок падать.
Человек, как известно, привыкает даже к виселице: подергается-подергается – и успокоится. Привык и Сергей Иванович.
Шел третий год его работы на посмертном поприще. На будильнике, стоявшем на дежурном столике, шел третий час ночи (будильник был нужен для того, чтобы не проспать часы обхода). Обычно Сергей Иванович после трудового дня на фабрике по-тихому кимарил за своей стойкой. Но в эту ночь сон упорно не шел. Оно бы и ладно (в кои-то веки не поспит на рабочем месте, а то достали эти санитары, время от времени навещавшие Сергея Ивановича на посту и неизменно будящие его криками в самое ухо: “У Вас клиент!”, “Не спи – замерзнешь!” или еще чего-нибудь в том же духе).
Но сегодня на место неявившегося сна пришла непонятная тоска. Тоска давящая, ничем не заглушаемая, та самая, которую очень справедливо называют смертной. И зачем только я уехал из Донецка, против маминой воли! Для чего!? Чтобы сидеть в глухую ночь в морге захудалого городишки, без каких-либо намеков на просветление в жизни? Мишке хорошо – у него квартира, работа стабильная, вон даже на всероссийскую конференцию его послали: “Проктология России – выход есть”. А я? Домой уже не вернусь – гордость не позволит. А здесь я никому не нужен. Ни-ко-му.
Как в мозгу возникло слово “самоубийство” – Сергей Иванович уже не помнит. Но как только возникло – тут же вытеснило все остальные мысли. Надо только способ оптимальный выбрать. Сергей Иванович по долгу службы успел насмотреться на усопших и для себя давно решил, что если надумает помирать, то постарается выглядеть при этом как можно более аккуратно. Исходя из этого повешение, прыжки с крыши или под КамАЗ сразу отметаются. Может, отравиться чем? Приедет бригада, а он лежит и вроде как спит. Она ему: “Не спи – замерзнешь!” А он… Стоп! А ведь это идея – ЗАМЕРЗНУТЬ! Ни боли, ни мучений, ни изуверств над собой. И морозильник – в десяти шагах по коридору. Сергей посмотрелся в небольшое зеркальце на стене. Ничего, сойдет. Эх, знал бы такое дело – надел бы свой лучший костюм. А в чем, собственно, дело? Сейчас записочку оставим. “Прошу похоронить меня в костюме, хранящемся в шкафу комнаты № 23 заводского общежития № 3. P.S. Прости меня, мама”.
Сергей Иванович торопился, потому как знал – на следующий день у него может духу не хватить. Сейчас или никогда. Записку положил в нагрудный карман рубашки, кончик на всякий случай высунул. Зашел в туалет, оправился, умылся, причесался. Вроде бы все. Нарочито бодрой походкой направился к морозильнику. Зашел, включил свет. Присмотрел свободную койку у стены. Выключил свет. Стараясь ни до чего не дотрагиваться, подошел к койке. Лег, сложив руки на животе. Закрыл глаза. Лежанка ледяная, скорей бы заснуть. А то неровен час припрется бригада, и вместо похорон и заметки в газете: “Еще один замерз на работе” будут только насморк и общественное порицание.
Вначале было просто холодно. Потом очень холодно. Потом непереносимо холодно. А потом все куда-то провалилось.
…Только через некоторое время очнулся Сергей Иванович и видит – в морозильнике свет горит. Не успел удивиться, как почувствовал, что ему не холодно. Неужто генератор полетел? Вскочил со своего ложа – и только тут заметил, что кроме его койки все остальные – и пустые, и занятые – куда-то подевались. Вот это уже совсем интересно. И тут Сергей Иванович заметил еще одну странность, окончательно его добившую: горела лампа дневного света, крайняя слева во втором ряду. Сколько он тут работает, эта лампа все время мигала. Или не зажигалась вообще. А тут горит ровным светом вместе с остальными. Так что Сергей Иванович от всего наблюдаемого и ощущаемого вынужден был присесть на свою кушетку.
И тут же услышал шаги.
Ему бы обрадоваться – живые люди идут, сейчас объяснят все происходящее. А Сергей еще больше забеспокоился. Ибо услышал он не мерную санитарскую поступь пополам с поскрипыванием медицинской каталки, а легкий цокот каблучков, принадлежащих существу явно женского пола. А женщины Сергея Ивановича на посту своим обществом не баловали (если не считать глухонемой уборщицы Филипповны, но та приходит под утро. И потом Филипповне с ее 40-летним уборщицким стажем на каблучки даже при очень большом желании не залезть).
Размышляет таким вот образом наш герой – а шаги тем временем ближе, ближе… И заходит девушка лет двадцати пяти. В черном брючном костюме. Под пиджаком серая водолазка. На ногах, есссно, черные туфли на невысоком каблуке. Каштановые волосы на голове в довольно длинный конский хвостик собраны. Очень хорошенькая. И совсем бы Сергей Иванович расслабился, если бы не одна деталь. Коса. Здоровенная, начищенная до блеска коса у барышни на плече. Точно такую же маленький Сережа видел у дедушки Кости в сарае.
И когда Сергей Иванович сопоставил косу, девушку, одинокую койку, работающую лампу и нехолодный холодильник, до него, наконец, дошло, КТО перед ним. Вот она, значит, какая. Смерть.
А Смерть молча подошла, присела рядом на койку. Косу рядом поставила лезвием вверх. Потом повернулась и пристально посмотрела Сергею Ивановичу в глаза. И вдруг говорит:
– Что, Сергей Иванович, умереть надумали? Не рановато?
Тут только Сергею Ивановичу пришла в голову мысль, что если он Смерть, что называется, живьем видит, то он уже как бы и не на этом свете находится. Быстро он, однако, обернулся! И не почувствовал ничего, всегда б так помирать… Для проформы все-таки решил спросить:
– А я что – уже умер?
Смерть помолчала, повертела косу на одном месте. Потом говорит (как показалось Сергею – с неохотой):
– Вообще-то еще нет. В данный момент ты находишься в состоянии глубокого летаргического сна. Из плюсов – формально ты пока числишься живым. Из минусов – сам ты уже не проснешься. Если только разбудит кто-то, но это вряд ли. Еще 15-20 минут – и можно уже будет тебя никуда с лежанки не таскать. А то так пошли прямо сейчас?
– Куда? – насторожился Сергей Иванович.
– Куда-куда – туда! – девушка мотнула косой в сторону двери.
Сергей Иванович осторожно встал с койки, осторожно подошел к двери, осторожно выглянул в коридор, а там – темнотища хоть глаз коли.
– А что там? – наивно так спрашивает Сергей Иванович.
Девушка посмотрела на него – как смотрят на тех, на кого грех обижаться. Потом улыбнулась:
– Сюрприз. Могу только сказать , что верующие в царствие небесное и адское пекло так же близки к истине, как и те, кто верит в переселение душ.
Сергей Иванович ничего не понял, но на всякий случай поспешил вернуться обратно на лежанку. Смерть с интересом наблюдала за его перемещениями, а когда он сел рядом с ней, усмехнулась и сказала:
– Интересные вы все-таки, люди. Пять минут назад еще на полном серьезе изготовился дуба дать – а как узнал, что еще можно несколько мгновений на этом свете поегозить – не телом, так сознанием – сразу притормозил. Со всеми легко и просто, а с вами – вечная морока.
– А со всеми – это с кем? – в целях повышения образованности поинтересовался Сергей Иванович.
– С кем? С животными, с растениями… Да, Сергей Иванович, да. Самая тоненькая травинка: пока растет – живет, когда засыхает или ее затаптывают – умирает. И только люди продолжают упорно считать, что мои трюки с косой – исключительно их привилегия… Как я эту косу ненавижу – если б только кто бы знал бы! Ведь сто лет она мне не нужна – а без нее с человеками работать невозможно: не принимают всерьез, и все. Пробовала несколько раз являться скелетом в саване, но, во-первых, мне самой это чисто физиологически неприятно, а во-вторых, на отходящих больно гнетущее впечатление производит. Все-таки, смерть – довольно серьезное событие в жизни, чтобы такой маскарад устраивать. Как ты считаешь?
Сергей Иванович, живо представивший на месте миловидной девушки ходячий скелет, быстро согласился. Помолчали.
– Скажите, а как это вы за каждой травинкой и каждым муравьем поспеваете?
– А не много ли вопросов для последних минут жизни, а, Сергей Иванович!? – взорвалась Смерть. – Тебя сейчас другое должно волновать: ты у нас суицидник, а у суицидников участь незавидная – в этом можешь не сомневаться.
Сергей Иванович, хотя и был ошеломлен, все-таки нашел силы буркнуть: “А Вам не все равно?” – и тут же встретился взглядом с печальными глазами девушки.
– Нет, Сергей, не все равно. Я ведь не только отнимаю жизнь. Я ее и дарю.
Сергей Иванович уставился квадратными глазами.
– Как же вы никак понять не можете, что жизнь и смерть – это две неразрывные части одного целого. Жизнь – это когда из Ничто возникает Нечто. Смерть – это когда Нечто переходит в Ничто. А по сути – это один непрерывный процесс. Только между двумя критическими точками(на самом деле, одной, но ты все равно не поймешь) каждому дается право на существование, которым можно распоряжаться по собственному усмотрению. Но мне обидно, нестерпимо обидно, когда НЕКОТОРЫЕ по собственному хотению прерывают этот непрерывный цикл, не понимая, что тем самым они лишают себя последней надежды – выпадают в Небытие. Поверь мне, Сергей: какой бы беспросветной ни казалась тебе твоя жизнь, разменивать ее на Небытие не следует никогда. Существование на то и существование, что в нем существует все – день и ночь, боль и радость, победа и поражение. А Небытие – это полный ноль. Точнее не опишешь. И тем, кто добровольно на него соглашается, нет прощения. Вставай! – Голос у девушки внезапно стал ледяным, как койка в морозильнике.
“Только бы не разреветься”. Сергей медленно встал и побрел к выходу. Выйдя, заметил, что в конце коридора (ставшего вдруг ужасно длинным) забрезжил тусклый свет.
– Э! Э! Куда? Тебе в обратную сторону! Иди за мной.
Сергей Иванович повернулся к девушке, которая каким-то образом была отчетливо видна в кромешной тьме.
И вдруг он услышал – даже нет, не услышал – почувствовал какие-то звуковые колебания со стороны тусклого света. И тут же в коридоре ощутимо похолодало. Сергей в отчаяньи оглянулся на Смерть.
– Даже не думай! Ты свой выбор сделал. Так что не зли меня: силой тебя доставить мне – раз плюнуть, а тебе – будет ооочень неприятно. Так что шевелись, а то замерзнешь.
Девушка повернулась к Сергею Ивановичу спиной и зашагала.
И тут Сергей Иванович рванул к свету так, как не бегал больше никогда в жизни.
– СТОООЙ!!! – раздался вопль сзади, отчего Сергей припустил еще быстрее, хотя быстрее уже казалось некуда.
Когда до бледного сияния (подозрительно похожего на свет лампы дневного света) оставалось шагов пять, Сергей Иванович на всякий случай оглянулся – и встал как вкопанный: Смерть стояла, облокотившись на свою косу – и улыбалась. Но увидев, что Сергей остановился, она тут же убрала улыбку с лица, взяла косу в руку и грозно потрясла ей в воздухе. Сергей Иванович был человеком понятливым. Последнее, что он услышал, перед тем, как нырнуть в светящуюся мглу, было:
– До встречи, Сергей Иванович!
… Первым ощущением был вой сирены “Скорой помощи”; вторым – резкий запах спирта. Тела своего Сергей напрочь не ощущал, но по тому, как это тело самостоятельно ерзало, он понял, что его растирают. Потом к этому запаху примешался запах бензина, из чего он заключил, что едет в машине. И когда он разлепил (наполовину) смерзшиеся веки, то услышал слово, которому обрадовался больше, чем самому дорогому подарку:
– ЖИВОООЙ!
И тут же получил кружкой со спиртом в зубы.
Конечно, насморком дело не обошлось. Было и воспаление легких с температурой под 40, и обморожение конечностей. Но ведь поправился! И ни осложнений, ни последствий, так что лечащий врач только головой качал и бормотал:
– Научно доказано: самая сильная воля к жизни – у несостоявшихся суицидников.
Была и заплаканная мама, приехавшая из Донецка, и досрочно вернувшийся с конференции Миша, пообещавший, что, как только Сергею позволит здоровье, он ему вкатит трехлитровую “финскую” клизму для прояснения сознания (и ведь вкатил, подлец!)
Из морга Сергея Ивановича, ясное дело, вытурили, предупредив, чтобы он к этому заведению в вертикальном состоянии и близко не приближался. Что Сергей Иванович с радостью и исполнил. Правда, денег опять не было, а до событий, описанных в рассказе “Сергей Иванович и перпетуум-мобиле”, оставалось полтора года. Впрочем, это уже совсем другая история.