Следы на воде

Я соберу тебя из кусочков рассыпанных воспоминаний. Я соберу тебя из строчек стихотворений. Я пройду следами, оставленными тобой на воде, и разобьюсь волной о крутой берег. Я напишу тебя с чистого листа. Того тебя, который так хотел выйти за рамки холодного человечества, за рамки обычного человека. Того тебя, который навсегда останется юным и холодным, в неизменно черной одежде, пахнущим смесью масла, бензина и простого мужского одеколона. Того тебя, который улыбался нам в баре и ничего не пил. Того, кто ушел и навсегда.

 ****************************************

Твои холодные руки восковыми фигурками лежали на белой простыне. Твоя мать смотрела на тебя, и слезы её тихо капали на мраморный пол морга. Отец, поджав губы, обнимал её одной рукой и смотрел в сторону. Он не мог видеть тебя, не должен был видеть. Ему хватило опознания твоего разрушенного тела, которое по кусочкам собирали с асфальта.

Простыня до подбородка и толстый слой грима – это всё, что смогла увидеть я. Где ты? Я смотрю по сторонам и до сих пор не верю, что это наша с тобой последняя встреча. Тебя здесь нет. Почему меня сюда привели? Хочется убежать, но держит спина твоей мамы – безмолвная, черная спина.

Тебя подняли, понесли. Вкус давно забытой сигареты. Нет, не то. Чего-то другого я искала на улице. Может этих суровых лиц байкеров, которые оставили свои машины далеко отсюда, чтобы не было шума моторов, набатом звучащих в наших головах.

Зареванное лицо симпатичной девушки, которая слишком молода, чтобы понять, что ты значил для её будущего мужа, твоего бывшего друга. Вчерашние молодожены, из-за их свадьбы мы не увиделись два дня назад.

Надо позвонить тебе. Мы ведь так давно хотели встретиться. Пока сезон не закончился -- надо позвонить.

Долго-долго мы едем в автобусе. Мама плачет тихо, стараясь не думать о том, куда нас везут. Я стараюсь не понимать. Не сейчас, не сегодня, потом.

Я не могу подойти к тебе. Подойти – это, значит, признать тебя не живым. Подойти – это похоронить, но ты останешься со мной. Я не отпущу тебя туда, где холодно и мокро, где глина, которая, высыхая, трескается, как кожа рук, после управления без перчаток.

Глоток водки и пирожок с печенью. Я не ем мяса, но нельзя не есть. Горячее пойло в глотку, как таблетку от боли, и убежать.

Ты останешься тем же: молодым и улыбающимся с фото, где ты опираешься на свой байк. Ногами по размазанной грязи Васильевского острова, а в голове по кругу одно и тоже: «Сначала мы учились любить, потом хоронить друзей».

Идем молча, а потом он – мне, заикаясь:

-- Надеюсь, ты не станешь настаивать на том, чтобы я пересмотрел свои взгляды?
-- Нет. Это же не транспорт, а идея. А Толик не мог не погибнуть…

И за словами слезы. И не помогает уже убеждения себя – «Тушь не размазать!» -- которой для отсутствия слез и воспользовалась. Идем и делаем вид, что все нормально, потому что любое новое слово захлебнется истерикой.

Сначала любить – потом хоронить.

 ***********************************

Мы вырвались загород втроём. Просто покататься, посмотреть на Ладогу, поесть рыбки. Песчаный берег, шумящая вода, два байка в лесу, пустые темы для разговора, потому что, видя все то, что вокруг нас, только молчать хочется. Я люблю это место: длинная песчаная коса, отгороженная от поселка широкой лесной полосой с одной стороны и водной гладью с другой. Одинокое место, не смотря на близость поселка.

Ты улыбаешься, и что-то говоришь – не слышу, только вижу. Вижу твоё правильное и совершенно симметричное лицо.

Мне с первой встречи оно казалось слишком симметричным. Не видела тебя в светлой одежде никогда и всегда думала, что лицо твоё белое, гипсовое с огромными черными глазами не имеет изъянов. А еще ты умел улыбаться одними губами, как это делают куклы.

Берег Ладоги закапывает наши ноги в песок, и мы молчим, глядя на голубые воды, волнуемые ветром.

-- Спаситель ходил по воде, не оставляя следов.
-- Это ты к чему? – мой муж был несколько удивлен моей фразой, которая прозвучала громко, после всеобщего молчания. Ему всегда не нравилась моя меланхоличность и загадочность в присутствии кого-то еще.
-- Я вот думаю: его считали воскресшим, а ведь он был просто духом.
-- А духи есть всегда и никогда не оставляют следов, – добавил Толик, как бы продолжая мою мысль.
-- Верили они в духов? Как думаешь Толик?

Молчит. Отщипывает от булки маленькие кусочки и отправляет их в рот, закусывая слишком соленую копченную рыбу, которую я чистила на всех.

-- Не могу сказать определенно. Я там не был. Мне кажется, в любое время были люди, которые верят в духов.
-- Дух духу рознь, – скептически заметил Макс.
-- Дух это душа умершего, да?
-- Ален, дух есть и у живого. Он тогда, как часть целого выступает.
-- Толик, ты думаешь, что твой дух может быть свободен от тебя и гулять по воде?
Улыбается.
-- И ходить по воде, не оставляя следов, - говорит он нарочито серьезно и мы смеемся.

Этот смех возвращает нас к действительности, ведь уже поздно и пора выталкивать двухколесных из песка, чтобы отправляться в обратный путь, через маленький поселок навстречу заходящему солнцу.

Всю обратную дорогу я ехала и думала о том, как можно увидеть душу мертвого человека, но ничего в голову не приходило. Одни глупости, а потому я уставилась в бесконечность красных стоп-огней, которую мы обгоняли прямо по встречной полосе.

 *********************************************

Через неделю нам сообщили о его смерти. Жизнь ухмыльнулась и проглотила мои слезы о душе, которая еще даже не отделилась от тела. Смерть его была настолько неожиданна, впрочем, как и все смерти. Я знаю, что те, кто знаком с мотоциклами, всегда ходят по разделительной полосе между здесь и там. Это та самая категория людей, которая выбирает себе удовольствие жить коротко и ярко среди урчания моторов под свист ветра. Он был один из них, один из нас.

Поехать надо на Ладогу и посмотреть, не осталось ли следов на воде от человека, который так легко и быстро покинул эту жизнь. Ведь для меня он остался там, на берегу, где я запомнила его стоящим по щиколотку в песке, улыбающегося одними губами холодному ветру.

Те следы, что остаются в наших душах не смоет ни одна вода, хотя души не менее переменчивы. Каждая из них свой водоем, но каждая может хранить следы на своей неустойчивой поверхности. Следы на душе.