Подмосковный город любви

 Предисловие.
Время года: лето.
Лето атакует жарой, духотой и гормонами, изредка балуя ливнями, а иногда и восхитительными грозами. Где-то кто-то заводит курортный роман, кто-то жениться, а кто-то делает карьеру, одни заводят детей, другие шествуют на аборт. Мужчины, распаленные нестерпимым по российским меркам солнцем, сходят с ума и организуют спектакли, в которых Эразмовская Глупость излишне расчетлива, и женщины, съеденные, переваренные и выплюнутые природой, модой и всезнающими журналами, написанными для них, а на деле – для рейтинга, ту же Глупость возводят в религию. Странно это. Ведь всегда странно, когда очаровывает обыденность.
Юноши и девушки порождают новую тенденцию. Вернее, реинкарнируют. Они ходят по миру длинною в проспект с видом достойнейших инфантов, забыв, что инфанту мало одного лишь звания, требуется еще и венценосные родители.
Малые дети распихиваются по лагерям, ассоциирующимися с концлагерями, или отправляются в деревню на молоко, которое ненавидят, к бабушке с менталитетом надсмотрщика на галере, полной рабов. Счастливое детство и летний отдых на воздухе – это нынче популярно. «Все лучшее – детям»!
Состояние: безумие.
Можно быть безумцем, а можно и не быть. Только юность традиционно выбирает безумие, как точку зрения, меланхолию в качестве «частного пространства» , порой выставляемого напоказ, чрезмерную широту души и мотовство внутренних ресурсов из чувств – для шарма и подозрительного вида романтику – просто на всякий случай.
Для той же души выбирается литература, преимущественно классическая, часто джазовый век, кто-то с придыханием цитирует Бальмонта и Арсения Тарковского, другие сыплют цитатами из «Ста лет одиночества» , и те, и другие с упоением спорят об образе Великого Инквизитора, хипповости Алеши Карамазова, и пьяном веселом и страстном Дмитрии. «Три товарища» возводятся в ранг святого, «Степной волк» вместе с Гарри распевает причудливые арии в «магическом театре» , а по каналу «Культура» именитые неизвестно кем седовласые джентельмены и экзальтированные дамы сокрушаются, что «молодежь нынче не читает» .
О нечитающих детях стонут и пенсионеры в автобусах, вероломно вмешивающиеся в детские разговоры толи о «покемонах» , толи о «фараонах» , вещая, будто в их возрасте читали Пушкина Александра Сергеевича, а они – дети, даже не знают, кто это. Далее их стоны переходят на домочадцев, мол внук вечно в интернете сидит(это самые образованные) или «уставился в дурацкий ящик, вот я в его возрасте всегда» ... И с переменами на то, что современную молодежь волнуют только деньги, а духовное – нет. В финале, выходная партия старух сводится к тому, что цены все выше, а пенсия – грошовая. Публика к тому времени с состраданием поглядывает на юнцов, юнцы старательно делают кислую мину, а бабки все нудят и нудят. Когда же «обличители нравственности» покидают, наконец, автобус, непременно проехав кому-нибудь по ногам неизменной тележкой, судя по весу, с кирпичами, остальные пассажиры вздыхают с облегчением.
Место: подмосковный город N.
По подмосковным городам дефилируют представительницы, э-э, слабого, нет прекрасного(???) пола в неглиже. Независимость узаконена и проявляется она в том, что выбор этого неглиже абсолютно независим от внешних данных и обстановки. Дородные и бестелесные, баскетбольного роста и едва ли не карлицы, десятилетние и пятидесятилетние, все они облачены в вещи с ближайшего рынка, сотканными китайскими и российскими кутюрье из подвалов. Впечатление «строя и марша» , а также обезличенности, сильнее чем от просмотра советских фильмов.
«Настоящие мужчины» (интересно, а любители этого словосочетания способны расшифровать, что под этим подразумевается?) ходят в вразвалочку, уподобившись вальяжному индюку, пришаркивая шлепанцами. Внешние особенности также не учитываются. Бермуды, ассоциирующиеся с семейными трусами в маразматический цветочек, пестрое нечто(тут автор затрудняется дать верное определение по причине своего невежества в подобных аспектах. Более всего подходит слово майка, из тех, что зимой иногда одевают под рубашку) и бритые головы, делающие львиную долю мужчин лучшими кандидатами на роль гегемона гоблинов.
Иногда встречаются смутьяны, их называют неформалами и подвергают всяческой критике.
Город, по предписанию классиков пусть называется N, бурлит неутомимой скукой. Единственный книжный магазин закрыт на ремонт, библиотеки не пополняются, а по сему те, кого «прАстые нАрмальные пАцаны» называют презрительно «интеллектуалы», разбегаются кто-куда, главное подальше от милого города N.
Казалось бы, что в нем (в этом городе) может случиться неординарного, такого, что могло бы заинтересовать? А все-таки именно здесь разгорелась самая нелепая в своей печальной веселости эпопея, наглый внеплановый фейерверк из грубейшей нежности чувств, совокупностью которых мы зовем любовь.

I

Городские традиции.
Стоит оговориться, что несмотря на близость к столице, состоящей из шума, осколков культуры и неистовства контркультуры, музеев и почти легальных борделей, банков, фирм, бурных денежных рек и нищеты, пространства, где яблоку негде упасть, зато величественного в километраже, сотни приевшихся развлечений, ленивого гламура и вялого разврата, город N, старательно пытающийся перенять хоть толику духа мегаполиса по меньшей мере внешне, жил, в сущности, старыми деревенскими нравами.
Свобода не подразумевалась как жанр, будь то деловые отношения или интимные, ибо все друг друга знали. Или знали знакомых этого друга. То есть, таинственность, завещанная романтиками, исключалась. Ей просто негде было б развернуться.
Приходилось изворачиваться. Но спустя, в лучшем случае, месяц, а то и через час, невесть как сложившаяся пара знала про партнера всю подноготную, состоящую из клочкастых сведений, преподнесенных услужливыми знакомыми. Сведенья унылые и скучные, по причине излишней полноты, сдобренной фантазией снабженца. В основном: с кем трахался партнер до отношений, с кем вероятно спит сейчас, а также, с кем совокупляться собирается после расставания.
Так закипали ссоры и мордобития, алкоголизм и суицидальный синдром, в результате к европейскому совершеннолетию жители N разочаровывались во всем, женились, заводили детей и срывали на них свою эмоциональную несостоятельность и лицемерное чувство вины. Объяснялось просто:
Я не ревную к моему врагу,
Я не страшусь твоей недоброй славы,
Кляни меня, замучь, но – Боже правый! -
Любить тебя в обиде не могу.

Контркультура и рок-фестивали.
Видимо, чтобы не производить впечатление заскорузлого, невидящего не то что завтрашнего, а даже нынешнего дня, в городе три Дома Культуры дают приют рок-музыкантам. Девять десятых из этой славной братии оказываются не дружны с музыкальным слухом. Впрочем, так везде, но учитывая ничтожный километраж N, прискорбная глухота в этой среде нагло бросается в глаза. Оставшаяся часть воспринимается куда менее восторженно, и развивается с той медлительностью, которая приводит к деградации, потому как звука, приличного, разумеется, нет.
Умиляют статьи в местных газетах об так называемых N-ских рок-фестивалях. Некое существо, непременно женского пола, неясного возраста, а потому никак не попадающая под определение «прелесть, какая дурочка» , зато со всеми признаками «ужас , какая дура» скрипучими штампами и клише описывает сие событие, как главный прогресс человечества, называя свою статью «медными ритмами» .
Восторженная идиотия и незнание элементарнейших терминов – то самое общее, что содержится во всех статья о зачахнувшей в зародыше контркультуре, ибо ни сами деятели, ни горе-журналисты, так и не поняли, в чем смысл этого сакрального «контр» , где он расположен, и вообще, «а был ли мальчик» .
Рок-фестивали в понимании горожан N – отдельное зрелище. Проводятся они НЕПРЕМЕННО в одном из Домов Культуры. Зал способен вместить человек двести. Места сидячие. За тем, чтобы меломаны сидели зорко следят пятидесятилетние тетки в жутких платьях, которые в прошлой жизни наверняка были аргентинскими догами2 , повадки сохранили.
Зал поражает омерзительной акустикой и последний раз никогда пропускающими «низы» и «верха» колонками.
Но и с этим можно смириться. Воспринимать, как местный колорит, например.
Далее на сцену выходит еще одна зловещая тетка. Иногда пэтэушная девочка. Она объявляет первую группу.
И тут половина мечтает испариться из пыльного зала. Потому что «группа» - либо затюканный мальчик с голосом барана-кастрата, либо жуткого вида громила, видимо, по случаю фестиваля, отпущенный на день из клетки в зоопарке, где проходят его дни, а на табличке у клетки надпись: «бабуин» .
Вторая половина зала, естественно, эрегирует, покрывается восторженным потом и подпевает. Это не сложно, ведь не попадая в ноты, фронт-мэн на сцене гундит либо «Арию» , либо «Звери» .
Спустя четверть часа является вторая группа – близнец первой. И так два часа.
Фестиваль длится три дня. На третий объявляют победителей.
Иногда случается чудо, в качестве хэд-лайнера на сцене материализуется либо неместная, либо местная только по географии группа, пробивающая своим энтузиазмом негодную технику, вероятно, из сострадания. Но так как они являются ближе к концу, то те, кто мечтал исчезнуть из зала, воспринимают их творчество «сквозь вату» , а остальные – недовольны, так как являются адептами мусора.
Досуг.
Для отдыха есть кабаки, пара ночных клубов, бильярдные, кафе, аллея, парк, два полулысых лесочка и несколько водоемов, пышащих антисанитарией. В тех же Домах Культуры есть театральные кружки. На афишах то и дело упоминаются их спектакли, смотрят данное творчество невезучие школьники и дошкольники. Еще пара музеев, куда, опять же пинками загоняют мученников среднего образования.
Но летом народ осаждает местные пляжи. Песок мешается с разбитым стеклом. Бойко торгуют шашлыком из собачек, мороженым и пивом. Народ лежит на старых банных полотенцах или простынях. С каждым годом купальники становятся все откровеннее, а тела – все более расплывшимися. Беспредельничают оводы, осы и прочие жужжи-бомбардировщики. За сезон хоть кто-нибудь да по пьянке утонет.
Все в тех же местных газетах анонсы досуга, состоящие из объявлений о том, что с такого-то числа по такое-то проходят: 1)Выставка работ художника Филькина; 2)В Доме Культуры имени *** спектакль «Мой друг – гиппопотам»; 3)Клуб для одиноких проводит еженедельную вечеринку; 4)Выставка восточной культуры; 5)Футбольный матч между двумя местными командами; 6)Дискотека для молодежи.
На спектакли, выставки «восточная культура» и художника Филькина загоняют детей. Больше там никто не появляется. Дискотека пользуется спросом у любителей свар, дрянной музыки и секса в грязном туалете. Иногда пролетает слух о том(и это воспринимается, как откровение), что на дискотеках торгуют наркотиками. Хотя, судя по виду завсегдатаев, там идет активнейшая торговля клеем и ацетоном.
Но даже в таких декорациях может возникнуть любовь, о которой стонали романисты и романтики XIX века.

II
Школьница.
- Наша команда заняла сегодня второе место, - говорит шестнадцатилетняя школьница. - Чуть-чуть не хватило.
Далее она обрушивает поток информации: после школы собирается поступать в местный институт на строительный, со своим парнем она уже вместе полгода и они никогда не ссорятся, упоминает некую местную тусовку все тех же товарищей с местного рок-фестиваля; стреляет сигарету и уходит.
- Я с ней две недели встречался, - непонятно зачем поясняет мой старый знакомый. - Дело даже не в сексе...
- Педофил, - отзываюсь я, сбитая с толку.
Ибо не отношусь к людям, интересующимся чужими отношениями и сексуальными коллизиями.
Прогулки по городу со знакомым превращаются в нечто поучительное. Будучи ярым противником любой формы морализма, не могу устоять перед очарованием его гротеска. Редкие люди, которых я не знаю, чему искренне радуюсь через секунду после того, как те открыли рот. Разбитые дороги и каждые два метра вино-водочный ларек.
- Здесь книжный где-нибудь есть? - устало спрашиваю я, загоревшаяся купить сборник стихотворений Германа Гессе.
- Он на ремонте.
- Что, все?!
- А он один.
Было четыре. Ясно, книги в городе N – товар непопулярный.
Книгомания.
Подхожу к книжному киоску. Чтивом заполнены ряды с обоих сторон. Спрашиваю Гессе. Естественно – нет. Впрочем, как и Тарковского, А. Еременко, Бальмонта, Цветаевой, Ремарка, Золя и Достоевского.
Второй киоск. Тот же результат.
В третем покупаю Аксенова «Москва-Ква-Ква» . Выясняется, что продавец уже и не надеялся продать книгу. Полгода висела балластом.
- А что из книг покупают? - по недомыслию интересуюсь я.
Продавец оживляется:
- Акунина, Донцову, Маринину, Дашкову, Куликову, Серого...
- Классика бывает?
- Например?
- Достоевский, Куприн, Апдайк, Байрон...
- Это в магазинах для школьников...
- Понятно.
Ехать в любимый книжный магазин «МОСКВА» лень, а романа Аксенова мне хватит на вечер. Вспомнив школу, иду в библиотеку.
Одна оказывается на ремонте, вторую закрыли за ненадобностью. Третья все же открыта. Первое, что я вижу – это любовные романы и детективы. Далее, школьные учебники тридцатилетней давности. Затем библиотекаря.
- Здравствуйте, Гессе есть?
- Нет.
- Апулей?
- Нет.
- Маркес?
- Нет.
- Вроде же был! - удивляюсь я.
- Списали, - зевнула библиотекарь. - А нового не заказали. Все равно НИКТО СЕЙЧАС НЕ ЧИТАЕТ.
- До свиданья, - говорю я, чувствуя себя толи мамонтом, толи еще кем-то вымершим.
Кстати, дома, зайдя в интернет, нашла все, что хотела, вплоть до «песни о нибелунгах» . Причем, бесплатно. Виват техническому прогрессу!
О любви.
Обещанной любви я так и не нашла. Просто в подмосковном городе N для нее слишком мало места. Может, я плохо искала. Но я думаю, что она все-таки есть. Засияла заревом, растеклась рекой счастливых слез.
Тем более, где-то прорвало водопроводную трубу.
В общем, эпопея любви здесь наверняка есть. Только ее не заметишь. Я в нее верю. Точнее верую. Потому что никогда не встречала.

30 июня 2006