Хит-парад книг

Последний (по крайней мере, на ближайшее время) хит-парад. Здесь перечисляются те книги из числа прочитанных мною когда-либо, которые произвели самое сильное впечатление. Рекомендую всем эти книги.
1. В. Пелевин «Священная книга оборотня»
2. С. Лукьяненко «Хроника Диптауна» («Лабиринт отражений», «Фальшивые зеркала», «Зеркальные витражи»)
3. В. Пелевин «Чапаев и пустота»
4. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»
5. Библия (Ветхий и Новый Заветы)
6. Ницше «Так говорил Заратустра»
7. А. Мирер «Дом скитальцев»
8. А., Б. Стругацкие «Обитаемый остров»
9. Х. Кортасар «Игра в классики»
10. В. Пелевин «ДПП(нн)»
11. Л.Н. Толстой «Воскресение»
12. М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»
13. Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»
14. К. Булычёв «Театр теней» (цикл)
Снова ползём улиткой по склону Фудзи к самой вершине...
14. К. Булычёв «Театр теней» (цикл)
Где-то в шестом классе я посмотрел фильм «Гостья из будущего» и, как и большинство моих сверстников в то время, влюбился без иллюзий в актрису Наташу Гусеву, игравшую Алису. Сам фильм, естественно, тоже произвёл неизгладимое впечатление. Мультфильм по Булычёву «Тайна третьей планеты» я уже успел к тому времени посмотреть, и он, разумеется, тоже мне нравился. Помимо прочих очевидных достоинств, в «Гостье из будущего» можно было увидеть прообраз Т-1000 из кино-хита всех времён и народов «Терминатор-2» (который («Терминатор-2») всех вообще, кроме скептиков в возрасте, сразил наповал) в лице пирата по имени Крыс, обладавшего способностью к мимикрии. Недавно с друзьями пересматривал «Гостью из будущего», и родил анекдот: «Космический пират перемещается в прошлое с помощью машины времени, подходит к первому попавшемуся мотоциклисту и говорит:
— Мне нужны твой мотоцикл, твоя одежда и миелофон!»
Кстати, раз уж я завёл разговор о детстве, то скажу, что не то в первом, не то во втором классе я прочитал первый в своей жизни роман — «Тарзан» Э.Р. Берроуза (потом в пионерском лагере читал его же «марсианские» произведения о приключениях Картера).
Естественно, что после такого фильма, как «Гостья...», я захотел прочитать первоисточник (впоследствии я прочитал весь цикл про Алису), который, наряду с «Обитаемым островом» и «Домом скитальцев», вошёл в число книг, из-за которых я полюбил фантастику. Сейчас К. Булычёв с В. Пелевиным, С. Лукьяненко (новая волна страсти к фантастике вспыхнула во мне после фильма «Ночной дозор»), Венедиктом Ерофеевым и А., Б. Стругацкими образуют вместе пятёрку любимых моих писателей (П.Л.Е.Б.С.).
До настоящего времени я прочёл уже большое количество книг Булычёва, хоть ещё и не все.
Романы «Вид на битву с высоты», «Старый год» (в шутку переименованный мной в «Старого гота»), «Операция «Гадюка», составляющие цикл «Театр теней», являются самыми моими любимыми булычёвскими произведениями. Кстати, из их содержания и из содержания одного рассказа в сборнике Булычёва (Игоря Можейко), который я купил на книжной распродаже на Новом Арбате, я сделал вывод о том, что К. Булычёв жил где-то поблизости от станций метро «Университет» и «Киевская». Если кто-то может меня поправить, буду рад. Когда я был в тех местах, я пытался ощутить связь с Киром, будучи абсолютно захваченным увлекательным миром «Театра». Мне очень хочется верить, что после смерти любого сколько-нибудь стоящего автора созданные им образы и видение мира остаются на Земле, и их создатель, таким образом, остаётся с нами. Он как бы отдаёт свою энергию при жизни «взаймы», чтобы обрести вечную жизнь. Может, глупо прозвучит, но мне хотелось почувствовать присутствие духа Игоря Всеволодовича Можейко. И мне показалось тогда, что я был близок к этому, однако рядом с Бережковской набережной я ощутил чёткое присутствие духа Аркадия Стругацкого (который обитал там при жизни), и он выразил мне и моему творчеству одобрение (может, всё это и галлюцинации, но так я это почувствовал) и пожелал успеха в деле продолжения традиций, заложенных им с братом.
«Вид на битву с высоты» вырос из рассказа «Выбор», написанного где-то на рубеже 80-х и 90-х, а может, и раньше. За что я люблю фантастику подобного плана и не очень уважаю фэнтези (вслед за Борисом Натановичем Стругацким) — за то, что в первой имеет место иносказательное отображение актуальных (или вечных) проблем и тем, а вторую БН называл «эскапистской сказкой, норовящей увести читателя из мира реальности в мир грёз и выдумки, где поминутно происходят никого ни к чему не обязывающие события и можно радостно погрузиться в омуты этих событий и совсем ни о чём при этом не думать». В «Виде на битву с высоты» перед нами предстают аналогии с локальными вооружёнными столкновениями, в которые оказалось вовлечено наше государство. Кстати, раз уж мы вспомнили Бориса Натановича, то упомянем заодно и его отношение к фантастическим боевикам наподобие тех, которые пишет А. Бушков. Борису Натановичу не импонирует изобилие трупов, похороненных между страницами, и он выражает своё неприятие такого легкомысленного отношения к жизни человека (информация, как и вышеприведённая цитата, взята из интервью БН, опубликованного в книге Б.Л. Вишневского «Аркадий и Борис Стругацкие: Двойная звезда»). БН справедливо замечает, что в произведениях, написанных им с братом, такой «кровавости» никогда не было. После того, как я (А.М.) посмотрел фильм «Охота на пиранью», снятый по бушковскому произведению, я понял, что если уж буду писать фантастику, то как можно более далёкую от показанной в этой картине.
«Старый год», продолживший повествование о приключениях Гарика Гагарина, и «Операция «Гадюка», завершившая их, впечатлили меня ничуть не меньше первой вещи в трилогии. В заключительном романе хорошо показан, на мой вкус, Берия в мире с остановленным временем. В том же романе Кир Булычёв не обошёл вниманием такие актуальные проблемы, как СПИД, наркотики и т.д.
Особенной популярностью пользовался роман «Убежище», последний из написанных Булычёвым перед его кончиной, в котором он вернулся к сказочной форме повествования. А на меня очень сильное впечатление произвёл сборник булычёвских вещей, объединённых образом города Верёвкина. Это жёсткая сатира на нашу действительность, которую невозможно читать, оставаясь безучастным к описываемым событиям и явлениям.
В заключение хочу отметить громадный вклад К. Булычёва в дело развития русской фантастики. Это — бесспорный факт, хотя сам он писал в ответе на письмо любителей фантастики из города Кемерова: «При всём честном народе признаюсь, что украл у Лема (Лем со своим «Солярисом», кстати, чуть-чуть не дотягивает до того уровня, чтобы быть включённым в мой хит-парад, но скажу, что «пишет отлично товарищ наш Лем — его прочитать я советую всем!» — А.М.) город Великий Гусляр и его обитателей, а у Стругацких похитил Алису и её друзей (фильмы А. Тарковского «Сталкер» и «Солярис» (во втором самая удачная сцена, на мой взгляд, «воскрешение Хари») по книгам Стругацких и Лема тоже оказали на меня большое влияние — А.М.). Больше того, дочиста очистил антуражный багаж Жюля Верна и Уэллса».
Булычёвские позитивные вещи, особенно цикл о приключениях Алисы, вдохновили меня на написание небольшого простенького рассказика (лето 2004-го, Москва), который можно прочитать в «Дополнении».
13. Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»
Из всего того, что я прочитал у Фёдора Михайловича, эта вещь поразила меня больше всего. Как и с Толстым, здесь имел место факт непонимания мной кое-каких моментов по причине моей чрезмерной молодости на момент прочтения, но и прочитанного было более чем достаточно: Алёша Карамазов и его общение с церковными деятелями перекликались в то время с моим подобием веры (от которой сейчас осталось лишь слабое воспоминание), Дмитрий Карамазов напоминал мне о моих собственных проблемах с отцом. История о девочке, «слеза ребёнка», легенда о Великом Инквизиторе. Я был всем этим очень захвачен и прочитал роман на одном дыхании.
Почти с таким же удовольствием я прочитал и некоторые другие произведения Ф.М. И хотя Розанов писал, что для мировой литературы граф Толстой — единственный значимый русский автор, нельзя не вспомнить о популярности Достоевского (а впоследствии и Чехова), например, на Западе.
12. М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»
Несколько раз перечитывал этот роман, и думаю, что перечитаю ещё не раз! На мой взгляд, это гениальное произведение, стоящее особняком во всей русской литературе. Я задумываюсь иногда, чем же оно так привлекает читателя? Частичный ответ я нашёл. Появившись, это произведение, помимо волны почитания, породило волну сатанизма. Это говорит, на мой взгляд, только о том, что в условиях существования «совковой» (кстати, где-то прочитал о том, что термин «совок» изобрёл А. Градский) действительности в виде серых будней простых людей, постоянно находящихся под потенциальной угрозой ареста под надуманным поводом с одной стороны и зажравшихся лиц правящих лицемеров с другой нужна была какая-то ниша, помогающая отгородиться от окружающего мира. Если верить Довлатову и его произведению «Невидимая книга», чем-то подобным стала впоследствии поэзия Бродского, который, опять же по словам Довлатова, жил вне всяких взаимодействий с официальной властью и идеологией. И мне кажется, что в этом же кроются причины популярности тайно провозимых в «совок» произведений Дж.Р.Р. Толкиена.
На «Мастера и Маргариту» очень похожа книга «Отягощённые злом» А., Б. Стругацких, на мой взгляд, одна из лучших у братьев. Я не говорю о множестве других книг, так или иначе затрагивающих схожие темы, но написанных позже, которые также напоминают «Мастера».
11. Л.Н. Толстой «Воскресение»
Честно скажу — «Войну и мир» ещё не успел прочитать. Я слышал, что эту вещь лучше и полнее можно понять после тридцати, поэтому считаю, что можно подождать. Но такие вещи, как «Анна Каренина» и «Воскресение», запали мне в душу сразу и навсегда. Разумеется, не мне одному — Довлатов вот, например, писал в своих записных книжках: «Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной!» (очевидно, имелась в виду нелёгкая доля неконъюнктурного советского писателя).
Если мне «Каренина» интересна трагической судьбой главной героини, жизненными исканиями Лёвина, сценами рождения и смерти и т.п., то роман «Воскресение» — это потрясающая история Нехлюдова и Масловой, при описании которой ЛНТ охватил совершенно разные стороны жизни, включая каторгу, неуклюжие попытки помочь крепостным и т.д.
Не могу не привести здесь отрывка из романа Виктора Олеговича Пелевина «Числа»:
«Постепенно Стёпа перестал считать себя ненормальным. Особенно в этом помог фрагмент из романа Толстого «Воскресенье», который он прочёл летом на даче, когда под рукой не оказалось ничего интереснее.
Один из героев, член суда, проделывал операцию, которая показалась Стёпе настолько значительной, что он скопировал в тетрадь по военной подготовке посвящённый ей абзац:
«Теперь, когда он входил на возвышение, он имел сосредоточенный вид, потому что у него была привычка загадывать всеми возможными средствами на вопросы, которые он задавал себе. Теперь он загадал, что если число шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на три без остатка, то новый режим вылечит его от катара, если же не будет делиться, то нет. Шагов было двадцать шесть, но он сделал маленький шажок и ровно на двадцать седьмом подошёл к креслу».
Стёпа понимал, что вряд ли какой-то юрист взял и рассказал мятежному графу о своей привычке за рюмкой шартреза. Скорее всего, Толстой наделил героя одной из собственных черт. А раз сам Толстой грешил чем-то подобным, волноваться за свой рассудок не стоило».
В.В. Розанов (если бы этот хит-парад составлял Вен. Ерофеев, Р. бы занял там далеко не последнее место), замечательнейший писатель и философ второй половины 19-го — начала 20-го веков, в своих «Опавших листьях» (книга, название которой дало название новому жанру) писал:
«Литература вся празднословие... Почти вся...
Исключений убийственно мало». И чуть ранее (об отражении русской литературой «семьи», «жизни», не «социал-женихов», а «социал-трудовиков»):
Здесь великое исключение представляет собою Толстой, который отнёсся с уважением к семье, к трудящемуся человеку, к отцам... Это — впервые и единственно в русской литературе, без подражаний и продолжений. От этого он не кончил и «Декабристов» (роман о декабристах, задуманный Львом Николаевичем, который не был окончен — А.М.), собственно, по великой пустоте сюжета».
10. В. Пелевин «ДПП(нн)»
Пелевин всегда будет занимать особое место в моей душе. В «Диалектике...» в среднестатистическую читательскую душу сильнее всего запал образ «ослика» (на худой конец, Пидормена). Уж не знаю, винить ли в этом автора или же самого читателя, который не хочет видеть философские глубины за глубинами анальными... Кто только не брал пелевинские сюжеты и образы — Денис Коваленко, Михаил Веллер (есть подозрение, что пелевинский «ослик» вдохновил Веллера на написание «Белого ослика»), очень многие молодые авторы. В связи с этим я не могу согласиться с Макс Фрай, которая в «Казусах с Пелевиным» пишет: «У Виктора Пелевина есть недостаток (...) он один такой. (...) литераторов, владеющих сходным методом и ведущих аналогичную стратегическую игру, в последнее десятилетие должна была бы появиться целая плеяда. Ан нет, не появилась пока, так что в нашем распоряжении по-прежнему всего один — Виктор Пелевин».
9. Х. Кортасар «Игра в классики»
Книга, сформировавшая мои представления о том, как же на практике должны выглядеть постмодернистские произведения. Кортасаровские «Классики» поразили меня как формой а-ля одноимённая детская игра, проиллюстрировавшей тезис о равноправности читателя и писателя в постмодернизме в деле создания текста — читать их можно очень по-разному не только в субъективном, но и в объективном смысле, так и содержанием, в котором очень много затронуто философских, социальных и прочих вопросов.
Вернёмся к разговору о постмодернизме. Его (п-м) можно и нужно трактовать по-разному. Главное — понимать следующие его аспекты (излагаю по книге «Русский литературный постмодернизм» Вячеслава Курицына — всем рекомендую (скачать в и-нете)):
Жан-Франсуа Лиотар (философ п-ма) в книге «Ситуация постмодернизма» предъявляет претензии ситуации «современности», «Нового времени». По Лиотару, на протяжении многих столетий разные типы нарраций, разные дискурсивные установки вели мирное, добрососедское сосуществование, но с эпохи Просвещения началось время метанарраций, вступил в силу новый тип дискурса, «дискурс легитимации».
Главное свойство таких нарраций: уверенность в собственной истинности и в том, что мир может быть описан неким универсальным языком, в силу чего этот язык вполне вправе диктовать остальным типам нарраций свою волю. Воля быть «главным» — «тоска по метанаррации». Уверенность в собственной истинности тянет за собой уверенность в справедливости своих устремлений и в их благотворности для тех, кто по каким-то причинам не может или не желает вписаться в большую наррацию.
П-м, по Лиотару, начинается там, где пропадает доверие к тотальным способам высказывания, и тогда, когда человечество осознаёт невозможность универсального языка. Иными словами, п-м означает равноправие разных точек зрения на то, как должно выглядеть произведение, что может порождать тексты, состоящие из фрагментов разных стилей и уровней языка.
8. А., Б. Стругацкие «Обитаемый остров»
В тот период, когда я впервые прочёл «ОО» (лет в одиннадцать), я мечтал стать не писателем, а художником. У меня до сих пор лежит в столе мой рисунок — иллюстрация к этому произведению примерно того же времени.
Если бы Андрей Чертков решил выпустить четвёртую часть «Времени учеников» (сборник произведений «по мотивам» нетленок АБС) и предложил мне принять участие, я бы написал продолжение «Острова». Первыми словами были бы: «Максим Каммерер уничтожил центр. Он понимал, что башни нельзя оставить даже для использования в благих целях». Я решил так в период работы над романом «Обновление», в котором речь как раз и идёт о правомерности влияния на человеческие сознания в благих целях.
7. А. Мирер «Дом скитальцев»
Сейчас я держу в руках книгу Александра Исааковича Мирера 1992-го года издания, с пожелтевшими страницами, и лишь снова удивляюсь, почему одни авторы обретают всенародную славу и любовь, а других, не менее талантливых, она минует. Это с полным правом можно отнести к Миреру — его «Дом скитальцев» я считаю настоящим шедевром.
И снова я сперва увидел экранизацию («Посредник»), и лишь затем прочитал первоисточник. А. Стругацкий так охарактеризовал «ДС»: «Одна из лучших фантастических книг для подростков, которую я читал за долгое время». Но я бы не стал утверждать, что книга была бы неинтересна и взрослому читателю. Там видны совершенно чёткие аллюзии на тоталитарную систему, например.
6. Ницше «Так говорил Заратустра»
Ницше — провозвестник тех идей, отголоски которых я встретил у многих авторов (Брюс Ли, К. Кинчев, П. Коэльо, В. Пелевин и др.). В уста Заратустры он вложил столько мудрости и поэзии, сколько было необходимо для освещения концепций Сверхчеловека и Вечного Возращения. Его учение много раз извращалось и поливалось грязью, но свет истины не слабнет и отчётливо светит сквозь время, освещая людям ищущим их путь.
5. Библия (Ветхий и Новый Заветы)
Что бы мне в уши ни нашёптывал мой шаткий и недолговечный эмпирический атеизм, я знаю, что:
А) Бог есть.
Б) Библия — одна из (если не самая) величайших книг из когда-либо появлявшихся на Земле.
Хочешь быть ближе к Богу? Умей вертеться!
4. Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»
Из пяти моих любимых авторов (П.Л.Е.Б.С.) о Ерофееве, порою иносказательно, писали все, кроме, пожалуй, Лукьяненко. Даже сам Ерофеев писал (напр., «Записки психопата»). «Петушков» — этот бестселлер восьмидесятых — я прочитал году в 2003-м (мне был двадцать один год). Удар молнии. Взрыв мозгов. В голове — «Вот оно! Вот оно!!»
Да, есть за что любить эту книгу. Трагизм личности, живущей не в том веке. Не в той стране. Судьба протестующего члена общества, построенного на принуждении и лжи. Ерофеев спрашивал у переводчика его поэмы на какой-то язык советского в то время пространства, смеялся ли он во время перевода. Тот ответил, что плакал. А я (А.М., естественно) — смеялся, когда читал. Меня то время, которое описывает Ерофеев, практически не задело. Но не посочувствовать я, естественно, не мог. Да и скажите мне, всё ли и в наше время так хорошо, как хотелось бы и как виделось тогда, когда распадался «совок» и все были захвачены иллюзиями грядущей демократии?
3. В. Пелевин «Чапаев и пустота»
Спектакль, к сожалению, так и не посмотрел. Может, ещё успею. А книга не зря пользуется всенародной любовью. Её хвалили даже те, кто не понял ни грамма из заложенных в ней философских концепций. Потому что им было бы стыдно признаться в своей недалёкости. А те, кто всё понял, принял и кому сорвало крышу от этого текста, готовы сколь угодно ожесточённо и долго сражаться со скептиками за её художественные достоинства.
Сложно сказать, что больше всего поразило меня в этом шедевре. Но если говорить о том месте, которое поменяло мои взгляды на то, как надо писать, то это всё же самое начало, те события, которые разворачиваются до пробуждения главного (?) героя в психиатрической больнице.
2. С. Лукьяненко «Хроника Диптауна» («Лабиринт отражений», «Фальшивые зеркала», «Зеркальные витражи»)
Трилогия эта (вернее, её первая часть, «ЛО» (1996)) создала все предпосылки для того, чтобы братья В. сняли свою «Матрицу». Ответ Чемберлена на Глубину — Матрица, на дайвера — Избранный, и так далее. Уж насколько Лукьяненко горазд на заимствования антуража у Стругацких и прочих мастеров, но вот и до него самого добрались... А спустя десять лет Виктор Пелевин спародирует отдельные моменты «Дозоров» в «Ампире В». Хотя как раз про Пелевина имелось упоминание в «Дневном Дозоре». Кроме того, «Принц Госплана» оказал заметное влияние на «Хронику Диптауна».
Ну что я вам могу рассказать о приключениях дайвера Лёни? Скажу лишь, что такого сочетания развлекательной и серьёзной литературы я не видел, пожалуй, больше ни у кого, кроме разве Пелевина.
А сейчас хочу поведать о заимствованиях Лукьяненко в других его произведениях.
Произведём сравнительный анализ схожих мест в двух работах: «Дэвид Старр — космический рэйнджер» Айзека Азимова и «Лорд с планеты Земля» Сергея Васильевича Лукьяненко.
EXTRACT 1:
«<...> А что говорят насчёт ношения силовых бритв марсианские законы?
Он знал, что это — самое варварское оружие во всей галактике. На вид — пустяк, короткий стальной черенок, чуть тоньше, чем черенок обычного ножа, помещающийся в ладони. Но внутри находился микрогенератор, который вырабатывал острое как бритва поле длиной дюймов в девять, это поле проходило сквозь любой материал, как сквозь масло. Никакая броня тут не помогала, а поскольку бритва резала кости с той же лёгкостью, что и плоть, то любая рана оказывалась смертельной» (А. Азимов «Космический рэйнджер». Рига, «АВОТС», 1991. Перевод с английского — А. Левкина).
EXTRACT 2:
«Лезвие «ритуального меча» было микронной толщины. А может, куда тоньше. Меч словно не имел одного измерения — толщины, прекрасно обходясь длиной и шириной. Плоскостной меч» (С. Лукьяненко «Лорд с планеты земля», М., 2004).
Нужны комментарии?
EXTRACT 3:
«— А что маска даёт ещё? Руки Дэвида медленно двигались в окутывающем его дыме. Ничего особенного он не чувствовал.
— То, что кажется тебе дымом, на самом деле барьер, который непреодолим как для коротковолновых излучений, так и для материальных объектов, превышающих размерами молекулу» (А. Азимов «Космический рэйнджер»).
EXTRACT 4:
«Аннигилятор? Неужели в меня выстрелили античастицами — а я остался жив?
Впрочем — нейтрализующее поле. Энергетика любого процесса вокруг меня тормозится. Я болтаюсь в центре огненного ада, невредимый благодаря созданному на Земле снаряжению. Интересно лишь, как удалось уменьшить многотонные генераторы до размеров молекулы. Но чёрт с ними, с учёными. Сделали — и спасибо...» (С. Лукьяненко «Лорд с планеты земля»).
Думаю, всё видно невооружённым глазом.
1. В. Пелевин «Священная книга оборотня».
О-о-о! Вот это КНИГА! Тираж с прилагавшимся компакт-диском проиллюстрировал всем тезис о приоритете текста и его восприятия в постмодернизме. Это именно та книга, которую я, слушая параллельно диск, перечитаю, когда мне будет так плохо, как только бывает. Пока же воспоминание о первом прочтении не увядает из моей души, а образ А Хули остаётся идеалом.
Пока есть такие книги, буду и я. Правда, когда меня не будет, такие книги всё же останутся.
В заключение хочу выразить свою глубочайшую благодарность и признательность всем этим книгам и их авторам. Надеюсь, что на смену им придут не менее, а более замечательные книги и авторы, хоть это и будет происходить без меня.
Дополнение
Робот пляшет (рассказ)
— Робот пляшет. Из него
Водоросль течёт на дно.
Он в прыжке взмахнёт ногой:
Был как все, а стал — другой, —
проговорила Маня. Она стояла и, закрыв глаза, ждала реакции от своего спутника, робота Васи. Вася вяло похлопал в ладоши, скрипя несмазанными суставами. Девушка достала маслёнку из чемодана и занялась Васей, который не молчал:
— Водоросль течёт из меня не на дно, а, наоборот, тянется вверх, чтобы я мог зацепиться и перебросить нас с тобой к следующим руинам.
— Ну, уж извини.
— Да ладно, чего уж там! Про скачковую трансформацию в лучемёт всё верно.
— Спасибо хоть на этом, — произнесла Маня, заканчивая ТО и залезая Васе на спину. Вася подождал, пока она усядется, и выпустил из-под щитка на груди зелёный трос с миниатюрным захватом на конце. Трос поднялся вверх, прикрепился к устойчивой поверхности, и наши герои продолжили путешествие a la Тарзан, перелетая над какими-то развалинами. Трос прикреплялся к ветвям деревьев, металлическим конструкциям и столбикам.
— Слушай, Вась, — спросила во время очередного прыжка Маня, — а как мы узнаем, что перед нами — разумное существо?
— Попытаемся войти с ним в контакт.
— А если найденное нами существо проявит агрессию?
— Его остановит электромагнитная волна.
— Ты в это действительно веришь?
— Мань, я знаю не больше твоего, я лишь робот, пусть и с искусственным интеллектом.
— ...И при том не самым мощным, — в тон ему сказала Маня.
— Но-но-но! Я хоть и старой модели, а два раза проходил обучение класса Р-3-54, и к тому же знаю основные разделы психологии контакта с неизвестными науке разумными существами во Вселенной... Внимание! — вдруг воскликнул Вася. — Вижу объект — разумное существо, вооружённое аналогом земного лука. Во избежание возможных повреждений включаю вокруг себя и Мани силовое поле электромагнитного излучения. Приближаюсь.
Маня и Вася опустились рядом с существом, похожим на человека, но без головы, с глазами там, где у людей грудь, и сиреневого цвета. Выпустив стрелу и увидев, что она упала в метре от цели, существо хотело скрыться.
— Лови его полем! — сказала в порыве охотничьего азарта Маня. Существо испуганно забегало внутри невидимого силового заслона.
— Как тебя зовут? — спросила Маня на космолингве.
— Томо, — ответило существо.
— А меня — Маня. Ты не убежишь, если я сниму поле?
— А вы не обидите меня?
— Нет, не бойся!
— Обещаете? Я пришельцам не очень-то доверяю.
— Обещаем! — сказал Вася.
— Ну ладно, я поверю вам.
Поле сняли, но Томо не убежал.
— Что случилось с вашей планетой? Здесь есть ещё живые существа, или ты один остался?
— Я не знаю. Против моего племени было применено Оружие, все погибли.
— Как ты спасся?
— Я знаю укрытие.
— Когда произошло то, о чём ты говоришь?
— Вчера.
— А мы сегодня только прилетели.
— Вы заберёте меня отсюда?
— Хорошо. Следуй за нами, мы укажем тебе путь к нашему звездолёту.
Они отправились в путь. Впереди — Маня и робот Вася, сзади — существо Томо.
Томо немного показали различные отсеки корабля. Через несколько минут всё было готово к старту, и корабль с рёвом двигателей оторвался от поверхности планеты. В космосе Томо спросил:
— А это ещё что за кнопочка?
— Не трогай! Это же кнопка самоуничт...
©Алексей Михеев, зима 2007.
©Алексей Михеев, 2004.