Магазин игрушек. История одного похмелья

Телевизор включился сам. Вернее, мы с ним включились одновременно. Там вчера не пили, поэтому пришли в себя быстрее меня. Я что-то пропустил, а Павел Любимцев обстоятельно, как даунёнку, объясняет мне, чем отличаются белые носороги от чёрных. Он говорит, что у белых носорогов верхняя губа треугольная: "...она образует как бы такой пальчик". При этом, наклонившись ближе к экрану, он вытягивает свои губищи и приставляет к верхней указательный палец, обращённый ко мне. А иначе их никак не различить: белые носороги такие же как и чёрные – серые.

Скука – детонатор. В холодильнике, с вечера, заложены мины. Решаю покончить со всем и дёргаю кольцо.

Взрывная волна выносит меня на улицы. Солнце, с неожиданной позиции, тычет в меня зеркалом, в которое мне стыдно смотреть. Люди двигают горы. Ничего не говоря, они презирают меня взглядами – я им мешаю. Я не спешу, не говорю по телефону, я – празден в неположенное время. Я – нарушаю режим. Я навлекаю на себя подозрения. Мне страшно, и я уязвим. Нужно спрятаться, куда-то себя деть. Чувствую на себе снайперские прицелы пьяниц-оборотней, которые презирают меня сейчас за то, что сами пьют только тогда, когда разрешено. За то, что они – режимны. Я боюсь открытого пространства. Нужно спасаться, а я так далеко отошёл от дома. Мною овладевает храбрость труса – отчаянная, прогрессирующая от каждого испуга. Ныряю в вертикальное зево торгового центра. Напролом через лабиринты прохлады, эскалаторов и указателей. Страх оказаться в тупике или перед зеркалом. Что-то или кто-то сбивает меня от намеченного маршрута. Я сворачиваю вправо и оказываюсь в просторном зале, заваленном игрушками. По инерции прохожу ещё некоторое расстояние. Повсюду – на полках, в корзинах, даже на полу – игрушки. Даже такие, которых не смог бы вообразить. Пахнет игрушками и абсурдом.

Я остановился. Немного впереди меня, какой-то гражданин смеётся в голос. Он тоже один. Обычный дядька, с лысиной, пошло усиленной жидкими, мокрыми от пота волосёнками, которые он отрастил сбоку. В кирзовой китайской куртке, проклюнутой переспелым пузом. В одной руке у него жириновский картуз из такой же кирзы, как и куртка, и дерматиновый портфель. Другой рукой он вытаскивает самые смешные игрушки, поднимает их на уровень глаз и хохочет. Насмеявшись вдоволь, он аккуратно кладёт игрушку на место и тут же поднимает другую, чтобы пережить то же самое. Я смотрю на него. На нас, с лёгким презрением, смотрит малоросская продавщица, в апражской майке со стразами и джинсах-окорочках. Какая-то тётка, загребая воздух, ухватила охапкой некрасивую толстую дочку и готовит её к эвакуации. Дочка, с раскрытым ртом и глазами, уставилась на дядьку, словно сейчас произойдёт что-то эксгибиционистское. Давление нашего присутствия останавливает гражданина. Он, кашлянув, ставит игрушку на место. Пробегает глазами вокруг, говорит что-то вроде: «да..», и смотрит на меня. Меня всегда удивляло, что у таких носорогов бывают пронзительно чистые глаза. Что под такой кучей безвкусицы прячется что-то, чему не дают прорасти. Он ещё раз усмехнулся, кивнув в сторону, опомнился и, почти вприпрыжку, вышел. Я проводил его взглядом. Гражданин надевал на голову свой картуз и, немного подпрыгнув, поправил согнутой в локте рукой свои жалкие штанишки.