Афганец
Я шла по переходу, подставляя лицо ветреным потокам теплого, пахнущего мочой и гнилыми яблоками, воздуху….Улыбалась симпатичным мальчикам – а почему нет, по крайней мере улыбаться симпатичным мальчикам сейчас представляется мне вещью намного более естественной, чем улыбаться им же когда мне стукнет шестьдесят, а то и все семьдесят.
Я шла, рассматривала пошлые витрины с подделками под LV и подумывала о чашечке кофе в ближайшем кафе…И вдруг я увидела взгляд. Не глаза – не стану расписывать сумасшедшую глубину как в идиотском любовном романе, тут дело совсем не в этом. Не глаза – взгляд. Острый, выпуклый, до жути ощутимый на коже…Взгляд, об который спотыкаешься и пройти мимо просто не можешь. Он сидел у стены, обернутый в какие-то тряпки, в защитке из под которой грязными полосками сверкала тельняшка, угрюмо смотрел исподлобья и курил мокрую сигарету, которая чадила, воняла, но курилась, даря ему спасительные глотки никотина. У его ног стояла ободранная ушанка, в которую, как дань или как просто – отмазку, прохожие кидали ничего не решающие монеты. Ничего не решающие, потому что монетки создавали только тяжесть в кармане, пользы от них не было никакой. Я тоже не люблю монеты. Лежат мертвым грузом. Я дома их в стаканы складываю. А потом не знаю, что с ними делать буду. Как-нибудь насобираю целый мешочек и буду под подушкой, в целях самообороны хранить. Начнет кто-то приставать, так я мешочком и убить смогу – тяжелый ведь…
Он не просил, не говорил банальных фраз, типа :Помогите, чем можете» Он просто сидел, прислонившись спиной к стене и смотрел прямо перед собой. Я присела рядом. Закурила. Хотела что-то сказать, но не знала что. Он сам начал:
«Ну привет, сестренка. Сигареткой не угостишь? Я молча протянула начатую пачку Parliament. «Ооо – он улыбнулся – сестренка шикует…Сестренка богатая. Не пожалей служивому…» Взял три сигареты, потом подумал и взял еще одну.
«А я в Афгане служил. Вот – отняли ноженьки по самые яйца» Он сплюнул и покашлял, потом поняла – он так рассмеялся. Распахнул свои тряпки и я увидела пустые штанины. Больно запульсировала в висках жалость. Отогнала. Улетела вместе с последним дымом – дымом последней затяжки. Он ловко подтянулся на руках и втиснулся в маленькое креслице на колесиках – типа дощечки, с краями. Я поднялась. Он вопросительно посмотрел на меня – неухоженный, взрослый дядька, заросшая голова, похожая на подертый качан капусты. «Пойдешь со мной?» Неа, не было раздумья. Пойду. Я поняла, что пойду. И не жалость ни ***. Сложнее и глубже. Надо было идти и я пошла.
Мы долго шли по каким-то переулкам, молча, он кряхтел, руками в рваных кожаных перчатках отталкиваясь от асфальта. Иногда он попадал руками в осенние лужи и я болезненно морщилась, как будто у меня брали кровь. Ржавой иглой. Наконец мы пришли. Он жил в старинном доме, где-то в центре, в закоулке. Я удивилась, что он живет в таком доме. Не знаю. Возможно я ожидала увидеть землянку, именно с такой обителью вязался его незамысловатый образ. Какой в жопу образ – просто солдат. Обычный. Только не целый – по пояс солдат. И этого хватало.
Он сочно постучал в ветхую дверь. Отворил какой-то мужик с одухотворенным лицом хронического алкаша. «Боря пришел» - сообщил он в глубь комнаты и отошел куда-то в темноту.
Коммуналка что ли – подумала я и мы вошли в мрак сырого коридора, пропахшего блевотиной и спиртом. Его комната была практически пустой. Гора пустых бутылок в углу, на полу топчан, типа спального мешка, от которого воняло ссаньем и солеными помидорами. «Располагайся» - сказал он и ловко перепрыгнул на руках из своей колясочки на топчан. Достал сигарету и закурил сильно затягиваясь. Я нашла табуретку и осторожно присела на краешек. Лилипутский приют – я чувствовала себя гигантом в комнате. Где все полезные вещи располагались на полу – даже рулон туалетной бумаги валялся тут же. Он поблескивал глазами в странно уютном, несмотря на убранство, полумраке комнаты.
«Помню… - начал он глухо – на войне…Стреляешь и плачешь…Шмаляешь по ним, ****ь, и плачешь…Потому что если не ты – то тебя…» Он сплюнул на пол и прикурил новую сигарету. Я слушала. А что я могла сказать? Я не знала ничего о его правде, свою я засунула поглубже за пазуху и просто слушала, иногда сглатывая. «Дааа – продолжал он – наших много ушло…Ребятушки мои…» - он странно скривился и я поняла, что сейчас он будет плакать. Я знала, что надо тактично отвести взгляд, но не хотела – я хотела впитывать этого человека во всех проявлениях, и особенно, почему-то, в слезах… «Подай бутылку, справа от тебя» - я подала, успев заметить желтую этикетку. Водка. Наверняка паленая, которая обжигает нутро одним своим видом. Откуда-то достав грязные стаканы, он уже разлил по ним пойло и протянул один из них мне. Выпили. Я не скривилась – я старалась изо всех сил, хотя и задохнулась от внушительного глотка. «Ты помоги мне, раз уж пришла» – он странно посмотрел на меня и я внутренне содрогнулась.
Потом я скребла его заблеванные полы, мыла груду заплесневевшей посуды, в конце концов практически на руках перенесла его в вонючую ванную, в которой он, казалось, не бывал с рождения. Я с остервенением вычесывала вшей из его длинных волос и перехватывала, и отталкивала его смелые, чересчур назойливые руки. Наливала ему, прикуривала для него сигареты и слушала, слушала его весомые, не пустые слова. Я уснула далеко за полночь, чувствуя на шее его тяжелое дыхание. Я не могла ответить себе на вопрос, что я здесь делала. Кто он…Кто я…Зачем…Я просто была там. И все.
Утро застало меня врасплох, я с трудом вспомнила вчерашний вечер и удивилась, найдя себя на полу грязной комнаты, с чужой, исколотой рукой на груди. Я встала и бездумно огладывала человека, за которым пошла…И мне было жутко. Молодое, еще сильное тело, без ног, без смысла и миссии – распростертое на полу у моих ног.
Отворилась дверь и вошла женщина, пожилая. Она молча оглядела меня и поставила большую кастрюлю на дощатый стол, бухнула тарелку рядом и принялась наливать в нее вкусно пахнущий суп. «Борюся, сынок, просыпайся» - голос шелестел, как листочки на деревьях ранней весной. Тело промычало что-то в ответ, все еще находясь под впечатлением от выпитого, и перевернулось на другой бок. «Иди и ты поешь» - женщина зыркнула на меня выцветшими глазами и придвинула тарелку поближе.
Я ела с аппетитом, удивляясь, я очень привередлива в еде. Женщина смотрела на меня, на то, как я ем, и я читала жалось в ее глазах. «А ты, дочка, чего здесь? Неужель, тоже от мамки родной убегла, штобы тута пить?»
Я отрицательно покачала головой. Указала глазами на ее сына и сказала:
«Мне его жалко, наверное, стало…Не знаю, должны мы ему все видимо…Афган этот...»
«Какой такой Афган?» - женщина смотрела на меня с интересом и я почувствовала, как кровы постепенно поднимается к вискам и начинает выбивать барабанную дробь.
«Ну он же воевал» - ложка зависла в воздухе, я напряженно смотрела на женщину и видела как вокруг ее глаз образуются морщинки, как в замедленной съемке – одна за другой…Женщина мелко рассмеялась, прикрывая рот ладошкой. «Борька? Воевал? Ага, как же!» Она продолжала смеяться. Не замечая, как темнеют мои глаза.
«А ноги как же?» - почти шепотом спросила я.
«Ноги-то? Дак ноги ему два года как трамваем оторвало. Упал по пьянке, дак трамвай ноги ему и перерезал. Он тута с женой жил, да она еще до того от него ушла, все из за водки этой…»
Как бисер, сыпались из женщины, такие значимые, и такие ничего не значащие…Я металась по комнате собирая свою одежду. Пинком открыла двери, летела по мутному коридору, натыкаясь на пьяные руки безумных людей….
Вылетела на улицу и как безумная охапками заталкивала в легкие свежий утренний воздух… «Стреляешь и плачешь» - повторяла я шепотом – «Стреляешь и плачешь». Мой громкий смех спугнул воронье на русской березе. Русской березе, за которую кто-то когда-то…
Свидетельство о публикации №207012900031
Слов нет...
Лянка Шатц 04.05.2007 10:23 Заявить о нарушении
Калябяська 08.05.2007 17:35 Заявить о нарушении