То, чего не видит моя кожа

Это впервые произошло пять лет назад, в день, когда дождь обволок своим телом город и прижался к его каменной груди, в которой не билось сердце. Я увидела, как кричит ветер, как торопиться сбежать из нашего мира. Это произошло, и я не смогу этого забыть. Быть может, только после смерти мне перестанут сниться кошмары.
Я сидела под широкой аркой окна и смотрела вниз, на улицу, по которой крупными каплями прыгал и танцевал дождь. Ему было всё-равно, кого топить собою, лишь бы жить. Но мне тоже хотелось жить, правда, меньше, чем ему. Я не переставала удивляться, как земля так жадно поглощает его воду, что не захлебнётся и не выплеснет всё обратно. Земля умна, она старая. Где-то в её глубине, под пылающими лавой лёгкими у неё прячется тайна, которая рвётся на свет, разрывая свою хозяйку, как червь, роющий землю. Эту тайну людям лучше не видеть, но есть судьба, которой мы сами подчиняемся, судьба любопытна. Она заставит нас видеть даже то, во что мы не можем верить просто физически. Она нас погубит, пусть не убьёт, но погубит. Мне всегда казалась, что есть у земли страхи, вот за них-то мы и умрём… Это мы испугали её.
Пока я знала всё свои мысли, пока я сама творила их, но это не надолго. Я сидела на окне, подставляя руки под тело дождя, и наслаждалась тем, что думала о разных пустяковых вещах. Я вспоминала отрывки своей памяти, складывала их тёмный пазл, улыбалась им. Мне было холодно, но я знала, где мой дом, где моя любовь, и от этого становилось теплее.
Мне открывались тайны, не ждавшие человеческих глаз. Я видела других. Я слышала и запомнила навсегда их имена. Теперь мне было не страшно видеть то, чего так страшатся люди.
За спиной шаги. Нет, это ещё не время, это всего лишь Майер. Он знает мало, столько же, сколько другие люди. Он мне верит, он меня любит. Он хочет научиться тому, что знаю и вижу я, но это погубит его, поэтому он знает лишь то, что не важно знать. Он так предан, так жалок… Лучше было завести собаку, она, по крайней мере, умрёт быстрее. Но Майер – моя любовь, я не стану противиться, просто уже не осталось времени, слишком поздно что-то менять. Я вижу, как текут реки, вижу ветер в своих волосах, они все убегают…
Всего шесть зим. Шесть. Я буду считать, буду готовиться и смотреть на мысли, когда я перестану их чувствовать. Люди не заметят, это не столь важно для них, только для тех, кто хочет видеть и чувствовать больше, таких, как Майер. Я возьму его с собой, куда бы не вела дорога. Он сам пойдёт. Он сильный, я научу его быть сильным. Через шесть зим мы отправимся в путь. Все отправятся, но лишь немногие увидят то, что указывает истинный путь. Я должна увидеть, и возьму с собой своего пса.
Дождь был неумолим и сходил с ума сильнее с каждой ночью. Нам пришлось покидать город и улетать скорее на северо-запад, в другой мир, в мир, где другой дождь. Здесь мы стали тенями собственных бренных тел. Мы с Майером покидали дом лишь в случае крайней необходимости или когда я видела ветер.
Мы выходили на улицу, становились лицом на север и думали, думали так, чтобы самим творить свои мысли, чтобы ощущать их касания с кожей. Я научила его, он умел, он был сильным. Когда был сильный ветер, я рассказывала Майеру, о чём думает, о чём шепчет и куда бежит, ища спасение. Быть может, когда пройдёт последняя зима, мы отправимся по его следам, по тихому шелесту чёрной листвы. Я и пёс мой.
Оставались дни. На дворе, покрытом инеем и солью снега, стоял февраль.
- Осталось немного, Майер, помнишь дни?
- Конечно. Только я не знаю, чего ждать, ты ведь не хочешь говорить. Это страшно?
Я поёжилась и уткнулась холодным носом в его свитер. Я не знала, но думала, что будет очень тяжело. Он тоже так думал.
- Увидим через две недели, когда снег станет чёрным.
Он сильнее обнял меня, поцеловал. Мне было спокойно, привычно быть рядом с ним, зная, сколько ещё нужно времени. Он боялся сильнее меня, потому что знал мало, но продолжал поддерживать меня, согревал. Его страх холодными проводами обвивал его тело, давая разряды в мозг, едва он начинал думать. Мне тоже стало больно творить мысли, мне тоже стало страшно, но я выдержу. Мне нужно продержаться до той поры, пока снег станет чёрным, пока нужно будет видеть нужный путь.
Над головой луна. Такая безмолвная, печальная… Хочется утешить её, рассказать о том, что ей ничего не угрожает. Она жалостливая, но злая. С ней хорошо мечтать, плакать о чём-то тайном и тёмном. Луна видит меня, луна любит меня. Нет, не так, как Майер, а своей любовью. Её любовь освежает и гудит в голове. Это луна рассказывает мне, сколько осталось. Она умная, хотя сама очень юна. Она зависла над ночью, обволоклась облаками, как я длинным шарфом. Я стою на улице, вдали от света фонаря и смотрю в её чёрные глаза.
- Значит, так скоро? – спрашиваю я.
Луна лишь скорбно кивает.
Я укуталась теплее, а она исчезла в тёмном небе. Я простилась с ней, теперь никто её не увидит, только те, кто найдёт правильный путь. Вернувшись домой, я не увидела на кровати Майера, что было странно, обычно только я гуляю по улице в четыре часа утра. Я сбросила на кресло пальто и шарф и мгновенно уснула, как только голова коснулась мягкой подушки.
Я ничего не слышала – это был только сон. До меня дотронулось что-то мокрое холодное. Нервы наполнились силой, и я увидела кожей чёрное… чёрный снег, тающий на моей руке. Я резко открыла глаза, кожа вновь ослепла.
- Уже! Но почему, мне ведь дали три дня!
Я была в ярости и теперь носилась по комнате, сбивая мебель на пути. Майер был не в лучшем состоянии. В его руках медленно таял комочек чёрного, безумно чёрного снега. На лице моего возлюбленного не осталось ничего, кроме горести и бесконечного страха перед неведением.
На улице раздавались крики и причитания людей, боящихся гораздо сильнее нас. Нужно было торопиться. Нельзя паниковать. Я остановилась как вкопанная, взглянула тяжело на Майера и начала собирать вещи. Я знала, куда идти, уже знала.
Если глаза мои слепы были, кожа моя видела то, что никто не видел. Все цвета, формы и состояния поддавались её безграничным глазам. Она видела всё.
Мы вышли на улицу. Кругом царил черный хаос. Людей пугала даже мысль о том, что снег действительно стал цветом могильного холода. Кто-то уже ушёл, ища пути, а кто-то, как и мы с Майером, только уходил. Но уйти должны были все, тем, людям, что рискнут остаться, уготован один - плачевный - конец. Я знала об этом и хотела уйти скорее, чтобы найти правильный путь, чтобы увидеть первой.
Пройдя через улицу, мы пошли по парку, вскоре выйдя на главную площадь города. Людей было не много, в основном только тени. Они бесцельно шатались по улице, мешая свободно идти вперёд. Было совсем тихо, так тихо, что я слышала тихое дыхание Майера за спиной. Тени рассеялись, и я увидела яркий белый свет под мостом на другой стороне улицы. Я схватила похолодевшую руку Майера и бросилась туда. Впереди меня бежал рыдающий ветер, мечтавший добраться до света первым, чтобы выжить. Но мне тоже хотелось жить, правда, меньше, чем ему.
Я достигла моста, обогнала обезумевший и отчаявшийся ветер, вступила внутрь.
Перед светом мы были одни, и никто не видел нас, мы не видели никого и ничего. Не видела и моя кожа. Впервые в жизни я не могла видеть. Мне было страшно от этого ощущения беспомощности, проникшего в мои нервы. Я боялась и не чувствовала рядом Майера, который раньше был со мной.
«Где ты?» - думала я остатками нервов.
Всё кружилось, прыгало и переливалось из плоскости в плоскость, из реальности в фантазию воспалённого мозга.
Я упала.
Где-то глубоко, в теле земли, есть пути, ведущие к ним, к тем, которых я видела. Они должны спасти нас. Должны, но спасут ли? Мы пойдём туда, где прячутся тайны, туда, где нет пустот и дверей. К ним.
Добилась ли я того, чего хотела? Я даже не могу представить, что стало с другими людьми там, под слоем чёрного снега и над моей головой. Быть может, это вовсе не спасение, а ад? Только мне всё-равно…
«Где ты?» - не перестаю думать я. Теперь не больно, теперь всё проще: и кожа видит и глаза, да вот только видеть теперь нечего. Не в том мире. Здесь нет Майера, и я не знаю, где найти его. Может он там, со всеми, а может – так же ищет меня.
Теперь я познала смысл того, чего не видит моя кожа – любви.