Сло

 Сло
..........................

«Ну расскаж, ну расскажи!» Не унимался знакомый прохожий, подбоченившись и окруженный тремя другими друзьями, он мешал дворнику подметать его тротуар.
Вся эта четверка заливалась неудержимыми волнами смеха. Их перекручивало по полам в уже безмолвных приступах телесного содрогания. В этом уголке проспекта Марджанишвили, напротив входа в хашную, все настолько было и становилось небольшим и узким, что оно больше походило на небольшую улочку, чем на центральную артерию города. И все же поток машин в этом сужении, еще боле ускорял свой бег и впечатляющее количество пролетающих туда и обратно огромных и неповоротливых тролейбусов, не оставляло сомнений в « центральности» этого куска городской жизни.
Старый дворник, в этаком типичном сером от застиранности фартуке, поверх чистеньких, но тоже «царя гороха» времен остального его одеяния, прекратил кружить соей метлой и устало взглянул на веселившихся мужщин.
Послушай Иракли, когда ты под столом еще ходил, я уже крутил тут метлой, и когда ты на машине начал кататься,... и после тоже...я уже двадцать лет тут и всё тем же занимаюсь... Зачем же мне вдруг что то выдумывать?! Я и завтра тут и тем же буду заниматься, если Худе мне на это день лишний еще захочет дать.
Ираклий, самый мелкий, и в то же время самый пузатый из всех четверых наличествующих пузатиков, вытянул правую руку и размахивая указательным пальцем, выделывая в воздухе петлю за петлей, все еще периодический захлебываясь смехом выдавил из себя: «Ну Сло! Ну ты даешь! Я же не против!» Хах хах ха ах ха «Если оно тебе вдруг так захотелось, так что же не желать.... Я вроде твое дворничесвтво и под сомнение и не ставлю...Ха хах ахха что тут сомневаться!» Указывал он на метлу и двумя пальчиками затем брезгливо потянул за край фартука Сло.... « Но вот после всех этих лет твоего хокея с метлой и вдруг захотет на вершину правления?! Ты не курд и не езид Сло...ты верно армянин в своём размахе мечтаний!» ха ха хахах ах ха.
Сло , держа в левой метлу, поправил свою бороду и и с большим значением прикоснувшись к своим усам произнес: « Я клянусь вот этим, что все что я сказал- это было правдой и даже только маленькой её частью... а о той власти что у меня когда то была, ни тебе и не твоим дзмакацам и не снилась!» и уже почти про себя пробурчал: « и о моей честности к стати тоже»
Дато, тот что помоложе всех был, почти еще парнишка, с раскрасневшим от выпитой к хашам водки лицом, подтянулся к Сло и дыша ему в лицо чесночным выхлопом, кривляясь выбросил « Я твой мой трудна понимай... Председателъ» ха хахха ха!
Сло опустил «привычно» голову, и несмотря им в лицо, в который уже раз попросил « Ладно ладно вам, может пустите убирать. Уже восемь часов утра! Я давно дожен был все это закончить. Вот начальство проедет и сегодняшний день мне не зачтется. Жалко. Труд жалко. Худе. худе за что нам такое?!»
Молодые люди замолкли на какое то мгновение а потом по новой заржали « Джалко, дэн джалко! Сло а сколько твой день тебе приносит? Больше или меньше того когда ты первым то был?!» Ха хах аха ха
Сло, обойдя уже группку стороной и подметая угол между входом в хашную и изгибом в улице, который она тут внезапно и почти под прямым углом делала перед тем, как бежать уже дальше за поворот перед дверями магазинов «Боржоми» и «Книга», не поворачивасяь ответил: « Я тогда денег не получал. Я их зарабатывал для страны...»
Жеребцы еше более развесилились « Значит ты вроде как зарабатывал кому то , а себе значит ничего?! Ничего значит и не заработал? Ну как же Сло, а лагеря? Сам же говорил, на это ведь заработал!» ах насмешил Сло, вот так насмешил. Если бы ты грамотный был, может и подумали бы, что ты вроде как прочел все это, а так...хах хах ха даже не знаем! Ну от куда это в твоей бородатой голове взялось?!»
Сло подправил бороду и с гордостью указывая на огромную партийную эмблему с тремя выдaающимися коммунистами висевшую в витрине магазина «Книга» нарочито громко «публично» заявил : « Ну у двух из этих трех достойных были бороды...ну наверное у всех трех были, но такие как у мнея, только у двоих... у самых значит достойных!...если мелочи лысой, с короткой бородкой.. примазавшейся   бездарностью не считать.»
Высказанное было настолько необычно и по тем временам страшно откровенно и главное так публично, в восемь утра, посреди полного и переполненного проспекта! Все это было очень опасно и даже у прилично подвыпивших сохашников, на короткое время от страха протрезвели мозги: « Сло ты это сам так подумал... и вообще о чем ты тут? Ты про кого это? Про Ленина? Хотя! Лучше молчи! Нет нет не стоит! Ответа нэ надо, да! Чтоб ты огнем подавился! Молчи уж! Ты что это такой смелый сегодня?! Скучно тебе в Тбилиси стало? Что и взапраду охота белых медведей пасти...ты осторожнее тут,... мы то тут ни причем, если тебе нечего терять кроме твоей метлы...у нас все впереди!»
Сло почувстовав, что батоны впали мандраж, и начал прибавлять обороты в своем приступе антиправительственного угара. Откуда светской молодежи было знать, что после его утреннего «хокея» это было его любимым ежедневным делом - "давить" на  своих членов семьи и сородичей жуткими высказываниями о пройдохах комунистах и о его такой печальной доле...и вопросами вроде: "когда ему ещё  повезет увидить при жизни день падения режима?" То что в тихаря в небольшом колличестве десидентских грузинских семей  ещё иногда шепталось на кухнях, исключительно между очень своими, для Сло было рутиной его жизни. Он бузил и расходился в антикомунистическом на столько что ....трудно представить на сколько это могло вылиться в «зарешёточных» годах.
А сегодня задели его лоти-бездельники, вот и понесло его обычно молчаливого перед местной белой костью, в степии безграничной его ненависти к коммунякам.  Скольких он увидел трусишек кавказских в окопах второй мировой, в снегах Колымы и "на" колонии двести...и нигде ни одного крупняка среди политических...зато среди крупняка-мерзавцев урок каждый третий был кавказец. Скольких же он тогда их спас грузин и негрузин ....Скольких сумел перевести к себе, в свой барак, выведя их из смешанного убойника. А за скольких ему пришлось потом зализывать свои раны.... и что ?! В отличии от сотен других, тех кто потом еще десятилетиями раз в году навещали его тут в Тбилиси, ни одного из тех кавказцев не было. Был правда один раз осетин... и тот сильно занервничал, когда случайно потом в городе столкнулся с дворником Сло. Стыдно ему стало признавать его на людях,... как будто не он месяца два до этого целовал ему руку, прикладывал её к своему лбу, привычка оставшаяся еше с тех времен и перенятая от остальных езидов тогда живших на Калыме «под Слоем». Вот так опустил он глаза и прошел мимо как буд то... да бог с ним! Сло таким удивить было трудно, а точнее иногда хотелось ему быть удивленным, но после всего пережитого он жил в мире, который был настолько примитивен и однообразен, что о удивлении он мог только мечтать, пребывая в своей тихой жизни дворника с двумя университетскими дипломами и прошлым первого секретаря райкома парти где то в Апаранском районе соседней Армении. Жил дворником, незная ни праздников и не буден. Для дворников всего такого не бывает. Было для них одно и тоже: в пять часов утра подъем и в пол девятого - конец рабочего дня. Хорошая подготовка в лагерях пришлась к месту. Мучений с переменной режима не было. Правда раз в году позволял он себе пропустить работу и его дворничьий сотник этого в этот день «незамечал». Он как то в такой день, лет двадцать назад, взбешанный отсутсвием Сло, завалился к нему прямо домой и был ошарашен увиденым разнообразием медалей и орденов на его груди. Редчайшие ордена, имевшие неимоверный вес и уважение среди рядовых бойцов. Не геройские звездочки и не ленинские побрякушки, а настоящие бойцовскиеиз обычного метала "за отвагу", "слава"..! Все это висело в неимоверном изобилии на груди дворника. Окруженный группой в двадцать- тридцать человек, он выглядел неузнаваемым бугром среди своих друзей, сидевших вокруг длинного стола, накрытого белой простыней и рядами бутылок водки с металическими кружками и буханками черного хлеба, разных размеров и выпечек. Вместо праздничной сферы, дома висела гробовая тишина. Входившие или покидавшие комнату гости, молча прикладывали руку Сло ко лбу и с почетом шли дальше. Сотник, сам курд, понимал что езидов из присутствующих было всего пара человек, хотя даже и их он признал не сразу, из за черных костюмов и опять же этих медалей. Все остальные русские, узбеки и даже не то китайцы не то корейцы. Пойди узнай! Да он и не посмел тогда чего спросить. Ему было ясно, что это было братство. Правда некоторые из присутствующих были слишком молоды для того, что бы успеть на войне или лагерях побывать. по дороге домой он догнал одного такого, кажется русского , и спросил: « Простите а вы тоже ...там..вроде для войны вы вряд ли еще...?»
Парень расмеялся: « Ну что вы! что вы! Конечно нет. Мой отец, он умер несколько лет назад, но год два до этого он попросил меня навещать в этот день Сло... и так до конца его жизни, где бы он нибыл.»
« А что такого Сло ему сделал? Ну кроме того как воевали вместе наверное...»
Парень улыбнулся: « Они вместе и не воевали. Сло его спас на Днепре. Тогда, при переходе, он попал в воду, а плавать он не мог....Всю реку проплыл на Сло... Вот так... А вода была красная от крови. Сло просто дал ему сцепиться и висеть  на себе и это когда своя шинель тянула ко дну.. Да вообще то все кто там присутствовали...все они когда то на нем вот так и висели. Не в прямом смысле конечно. Всех в какой то момент Сло тянул к свету...Такой вот паравоз, а не дядя Сло. А я ведь аж с Киева приезжаю. Ах хорошо в Тбилиси. Красиво.»
« Да красиво, а то как же!» обидно думалось сотнику и с тяжелым чувством он вспоминал о всех своих таких ставших внезапно убогих упреках в отношениях с Сло. С тех пор он не проронил в разговорах с Сло ни одного другого слова кроме «Рож хер» и « Хатре та». Все остальное уважение к нему вылилось в неограниченном доверии. Он всегда проезжал по улицам «подчиненных» дворников, но на улицах Сло он никогда не останавливался и тем более не котролировал чистоту. Она и так была всегда идеальной. «Странно неужели всех дворников следовало бы послать на войну и Колыму, что бы они вот такими образцовыми стали, а может все те, кто туда посылались уже были такими и поэтому вроде как и ... Да жалко тогда столько приличных людей  сгубилось.» Думалось в последующем не раз этому сотнику, хотя даже в самых своих приблизительных цыфрах он и близко не смог бы оценить весь ужас величны этой потери.
А теперь Сло стоял вроде чучела над которым насмехались четверо молодых кацо, отцы которых наворавали столько, что их сыновья могли вместо девяти часов утра появляться на работе около полудня и конечно после хашной опохмеловки... и так день за днем проходя мимо Сло, даже не замечая его. Надо же было ему сегодня отреагировать на их замечание! Они, выйдя хашной, на улице уже столкнулись с ним. Да вроде почти каждый день они тут и встречаются, а сегодня им вот хаши не пришлось по вкусу, и крича поводу  омерзительного вкуса  хаша, они навалились на Сло своим недовольствием. « Слыш Сло, такая гадость это хаш от Малхаза! Вот и клиентов сегодня не так уж много, можешь заходить. Он точно в полцены отпустит.»
Сло не то что бы оскорбился такими речами, а просто по старчески поучительно пробурчал: « Много у вас всего стало, вот и не ценится оно вам. Поели бы лет семь подряд похлебки из тухлых рыбьих голов...оно бы вам по другому показалось бы!»
Ребята тогда не поняли «юмора Сло» и уже достаточно агрессивно начали приставать к нему с тем « что он этим хочет сказать и на что это он вот таким гавном значит смеет намекать!»
Сло, поняв опасность ситуации, вынужден был объяснить, что ровно столько просидел он во второй свой срок на Калыме. Оно тогда пошло и поехало! Молодежь подняла на смех «политического» дворника , отсидевшего в его «фантазиях 12 или тринадцать лет в лагерях, и даже аж до какой то колонии двести успевшего "дойти", а до всего этого ещё  проработать многие годы первым секретарем райкома партии. И как последний аккорд в болезненном воображении прозвучал пасаж о том, как он между отсидками прошел путь от рядового до командира батальона войсковой разведки. Все это было так дико не применимо к образу этого «застиранного», вспотевшего от уборки, бородатого курда-дворника, что кроме как на приступы смеха их возмущения уже и не хватило.
Да вообще то так оно смеялось над курдами всем Тбилиским, грузинским обществом. Хотя все же может и не всем. Два раза в месяц в три часа дня должен был Сло появляться в одном из центральных отделов комисариата по призыву в армию, где по неизвестным причинам уже лет тридцать в конце коридора находился маленький серый кабинет гозбезопасности. Каждый раз начиная с 1965 года его дважды в месяц пилили требованием принять обратно партийный билет и востановиться в рядах партии. Два раза в месяц Сло привычно вежливо отказывался от предложения и подписавшись на необходимых документах, покидал кабинет. Точно так же его сын вынужден был покинуть город после неоднократных "случайных" столкновений с милицией и жить десятилетиями в Баку, в Ростове и бог знает где, но только не рядом с отцом, из за которого жизнь его в Грузии сделалась непереносимой. Вот так лишили Сло вначале молодости, а потом и радости быть отцом.
С таким вот грузом на сердце почувствовал сегодня Сло вкус публичного «проучить» против этих малокососов. Он пригладил свою бороду еще раз и продолжил в том же духе: « Знаете что бичебо? Ведь у меня не только в бороде схожесть. Ума и идей о том, как все это обратно нормальным сделать, у меня не меньше чем у первого, если не считать того, что второй примазался к нему и был просто богатым газетчиком, а про башкирца того с клинышком я вообще уж лучше промолчу!» Все четверо едва поняли о чем тут Сло говорил, но сказанное было уже настолько «неуважительно» и главное просто потенциально опасно, что наступила долгая тишина. Было видно, что высказанное будет трудно «притянуть» до статуса серьезной «причины» для его битья. И вообще трудно было бы своему грузинскому окружению, объяснить, что старого Сло отдубасили вроде как за Маркса, Энгельса и Ленина. За такой рассказ жизнь их стала бы в грузинском обществе не слаще чем.... Да просто не выносимой она стала бы. С другой стороны ничего не делать, означало пособничать в речах этого сумашедшего курда. Пока типы остолбенев стояли перед Сло, он набрался еще порции «наглости» и заявил: « А по поводу тухлых рыбьих голов... Это не самое страшное...Вот подождите минут пять и за этой кучкой муссора подъедед мусоровоз. Там за рулем сидит перень с золотыми зубами. Зовут его Юриком. Зубы эти он себе поставил не от богатства. Ему в первые месяцы сылки в Казахстанские степи, со всей его семьёй, тогда пришлось ...короче ему всё ещё вкус человечины во рту не забывался. В особенности его родной и такой любимой тетки. Воспоминания мучают о том как они в суровый мартовский день, её уже подпортившуюся от оттепелей ели....» дымя своей дешёвой папироской, он отвлекся от созерцания клубов ядовитого и мохнатого дыма, посмотрел на ставшие зеленными от ужаса лица мужиков, он как ни в чем нибыла продолжил « лечился значит он у всех..даже у академика Зурабашвили бывал не раз...и ничего не помогло. Вот я ему и посоветовал все зубы запаковать в метал. Вкуса тогда как ни бывало! Это вроде как от вашего хаша. Он у вас на эмали зубной сидит. В кость значит такой вкус въедается... А ведь так кажется что на языке,правда?! Зубы понимаешь надо после такого не только чистить, но и...» он продолжал умничать, не смотря на то, что Дато уже отскочил к дереву и выпускал под корни клена потоки хаша. Трое других с трудом еще могли удержать двигающуюся к верху волнами массу съеденного. Из за поворота медленно выполз старенький Газон муссорки. Утреннее солнце ударило своим лучом в водительскую кабину и отразилось сотнями желтых лучиков в золотых зубах широко улыбающегося водителя. Юра подъехал к Сло и остановился рядом с ним.
Выглянув с кабины он степенно спросил: « пире мен, дядя Сло, что это три кабана там рыгают. Проблемы...помочь?»
Сло махнул манерно папироской и как ни в чем не бывало спросил « Юре, тетка твоя, ну ту что вы съели, как вы её поминаете...вроде могилки и нету? Вот все это время у меня вопрос в голове крутился, а спросить забываю. Вроде в наших традициях трудно вспомнить что на такой случай пологается...»
Юра помрачнел: « Мы вроде как фиктивную могилу сделали рядом с моим отцом на Кукии. Да вы наверное видели, только не обратили внимание. Там же на табличке и стоит Гулизару от племяника Юры, ну и значит от остальных кто...» при последнем, последний из четверёх побежал к «общему» дереву присоеденяться к утреннему очищающему ритуалу.
Юра, непонимающе посмотрел на четверку и показывая на них пальцем снова повеселел « Ну Сло у тебя знакомые! Надо же так без остановки вырывать! Чем это они там траванулись? Не знаешь?»
Сло в ответ горько усмехнулся: « Эх дорогой сынок, им кушается получшее чем нам с тобой, только вот желудок и совесть у них послабее, и рыгается им вот даже от молочного хаши Малхаза. Ты езжай, езжай себе. Тебе еще столько работать! Худе ръя та растка.»
 Сло подождал пока молодежь выбросит наружу последние остатки ненавистного хаши и еще полчаса молча убирал за ними все это безобразие. Улица была его и порядок на ней лежал на нем, внезависимости обижен был он или нет, вне зависимости - его это город или нет, не ожидая за это от «хозяев» похвалы. Не было бы упрека, - это уже значило для него- жить себе дворником спокойно и дальше. Это была его горькая доля, доля курда верующего, что это его родина и знающего что это не так. Как схожи судьбы двух солнечных народов: евреев и курдов. За их трудолюбие и миролюбие, за такое мудрое понимание жизни, они обречены искать себе место в которое не надо верить, а просто знать что это твое. Тут тебя не обидят. И ведь сколько нам, обоим народам, пришлось испытать?! А сколько детей израилевых стало его братьями в лагерях, на полях боя. Скольким он не не смел посмотреть им в глаза, выводя их из браков лагерей..как будто в этом была и его вина за то что не защитил и не усмотрел..... Кажется от таких мыслей, кто другой чувствовал бы себя героем и вообще....только не для Сло. Для него -это было незаконченным рассказом его жизни. Точно такой же нелегко прожитой для Юры, Дниямала, Ризгана и тысяч других курдов-езидов, да и всех остальных курдов. Ну кто из нас знал жизнь степенную и «предсказуемую »?! Через каждые пятьдесят лет - пересление. Блуждания от одного царя до другого, от одного народа к другому под пятку, в бараки и подвалы, на безлюдные голые горы. И думая о всем этом, он как всегда старался выбрать самый тяжелый кусок истории СССР, которую ему пришлось писать с миллионами других соавторов. Не получалось у него. И не удивительно это. Вот уже десятилетия под конец рабочего, дворнического дня, он старался сделать этот выбор и он никак не мог сам себе признаться в одном: самое страшное это не то что было пережито тогда страхом, а то что как оно болезненно, страшно вспоминается потом. Значит это -сейчас.
Сло смиренно расчистил свою улицу. Выправившись, взглянул на солнце, отложил в сторону метлу и обратившись к светилу, провел своими обоими ладонями по лицу, произнес молитву приветствия и пожелания всем счастья. Улыбнулся красоте дня. Он не знал еще, что через несколько месяцев после всего тут сказанного, тот серый человечек в конце коридора, который из серого маленького кабинета, позвонит в милицию и его единственного внука обвинять в подставном деле и отправит на годы в Цхинвальскую колонию для малолеток, а потом запрут в закрытом психиатрическом отделении. Для Сло стало это последней капелькой горя, сумевшего наконец затмить то неисякаемое отображение солнца, что до этого жило в его душе. Жило в нем в тех темных и морозных окопах. Жило, освещая ему путь в сумраках тайги и радовало его надеждой каждым утром всей его последующей жизни.
 Он умер через несколько месяцев после всего этого "от сердца". Он знал, что умирает и уже неизличимо больной он уехал в Киев, встретиться с Днепром. Невероятно, но езид, духовник, последний момент своей жизни решил провести там, где он наконец определил точку наибольшего страха, когда либо побежденного им.
Я думаю, что это именно так и произошло потому, что как то случайно, будучи у него в гостях, мы смотрели передачу о второй мировой. Помню как во время хвалебных дикторских речей об этом наступлении, он бледный от увиденных «красивых» и таких ложных картинок, не удержал стакан с кипящим чаем, разлив его себе на колени. При этом его лицо осталось каменным от напряжения, а глаза прикованным к голубому экрану. Он обернулся тогда ко мне и сказал: « Не правда все это. Не верь. По Днепру можно было ходить... идти по бездыханным телам...Вода в нем тогда стала солённой... от крови... и цветом... Я такого больше никогда не видел... “Страшно” для этого не подходит. Своим народом, своя страна так не разбрасывается! За это всех их надо судить, а не фильмы красивые показывать. Сволочи!»
 И все же самое невероятное, и наверное какое то типичное для людей с его судьбой, было именно то что, тот серый мерзавец из комиссариата, от него все эти года добивался…трудно поверить, но Сло лютой ненавистью ненавидел людей, отрицающих ценности коммунистической морали. Глубоковерующий и уважаемый своим народом пир, все это время считал себя членом коммунистической партии.... только какой?! Вероятнее всего той призрачной, где все приличные люди, не зависимости от национальности и веры, и так уже членствуют.