Изюм

Ты сними, сними меня, фотограф
Будто я окружена друзьями
Будто я довольна этим миром
Чтоб никто и не подумал,
Чтоб никто и не поверил
В то, что очень одиноко мне.


Мы называли его Изюмом. Потому, что фамилия Виноградов, а может по тому, что он был маленький и сухощавый, как будто с детства его готовили стать мумией. Всем своим видом он напоминал гадкого утенка. Хотя нет, из гадкого утенка вырос лебедь, а из Изюма уже никто не вырастит. Скорее он был похож на взъерошенного воробья, который то и делал, что пыжился. Вообще у окружающих Изюм вызывал только жалость и чувство вины не объяснимой природы. К тому же он не умел говорить, не в том смысле, что был немым (только этого ему и не хватало), просто речь его была монотонной и состояла из длинных запутанных предложений с множеством слов типа экзестенцианализм, и в процессе построений он всегда забывал с чего начал. А все это было для того, чтобы казаться умнее. Собеседники, а вернее слушатели, не выдерживали больше нескольких минут или старались уйти еще до начала монолога, так как рассказывал Изюма только о себе, и все это было непрерывным потоком вранья. Пять шесть историй, которые он преподносил в разных вариациях. Вранье то, что у него разряды по дзюдо и плаванию, две девушки, Света и Наташа, обе модельного типа и от него пищат. А он никак не может выбрать с кем остаться. Но с особым удовольствием Изюм говорил о том, что такие сильные и харизматичные личности как он рождаются раз в пятьсот лет и меняют мировое сознание.

Когда мы слышали эти сказки, то прятали глаза, иногда смеялись в кулак, и всегда не ловко себя чувствовали как будто врали мы, а не Изюм. Из-за этого проклятого чувства вины, которое выросло из ощущения физического превосходства, нам было не удобно сказать ему, что всё это враньё, т.е. сказать, что у тебя ничего нет и ты одинокий маленький лжец, который никому не нужен. Мы боялись унизить Изюма и, чтобы не чувствовать себя по дурацки, избегали его общества, проще говоря прятались в женском туалете. Но Изюм раскусил наш план. Он просто стоял и ждал нас под дверью, ведь когда-то же мы должны были выйти. В этот момент мы пожалели, что оказались воспитанными девушками.

После зимних каникул Изюм всегда рассказывал, что ездил со Светой (или Наташей) в Польшу на горнолыжный курорт, хотя на самом деле чистил снег в деревне у бабушки. После летних – что был в Антальи с Наташей (или Светой), он всегда путал имена девочек. С каждым повтором история обрастала новыми подробностями, обычно это были персонажи женского пола и все без ума от Изюма.

После нынешнего лета кроме Антальи мы услышали новое враньё – о друзьях байкерах, которые брали его с собой на ежегодный слет. Когда Вита, сказала – и я там была – нас передернуло, я лягнула ее ногой и уже она врала, что это не те, что это другие байкеры и другой слет.

Через две недели после начала занятий возникла новая история. Изюм пришел на факультет, прихрамывая. И рассказал, что на него напали, и он, разрядник дзюдоист, уложил троих, пятерых, семерых. Но это не прижилось. Вскоре вокруг хромоты возник новый миф, который не стыковался с предыдущим ни каким боком. Так вот, Изюм поведал, что хромота – это навсегда, что у него редкая болезнь костей такая же, как у Тулуз Латрека.

С этого дня он стал загадочным и молчаливым, и это нас очень радовало. После каждой пары, прихрамывая, шел в буфет, а иногда просто бежал без всякой хромоты. В буфете занимал дальний столик и что-то рисовал в блокноте. Из новых рассказов было понятно, что Виноградов окончил художественную школу и очень не плохо рисует. Когда же мы просили посмотреть, он всегда отвечал, что в блокноте эскизы, а ему не хотелось бы показывать не законченные работы.

Из всего этого следовало, что Изюм хочет быть похож на маленького, хромого, несчастного, но великого художника. Ну что ж, образ ему вполне подходил. Мы смеялись над тем, что верх Изюмовых мечтаний умереть от сифилиса в тридцать восемь лет, как Тулуз Латрек.
Всю жизнь этот воробышек хотел быть ярким, и даже не думал о том, что самая яркая птица – попугай. Он врал, чтобы казаться другим, не таким серым и одиноким, врал, чтобы о нем говорили, чтобы о нем помнили. Но каждый высококлассный лжец придерживается определенных правил, а Изюм выполнял только одно - непрерывная практика.

А еще нужно было запоминать, что и кому врал. Если не запоминаешь, то врать всем одно и тоже. Врать только о том, что мог бы сделать реально и, что нельзя проверить, и к тому же нужно уметь состыковывай новую ложь с предыдущей. Но самое главное - ты должен сам верить в свою ложь.

Мы всегда смеялись над Изюмовыми россказням, но, похоже, что последнюю историю он хорошо продумал. Его художественная школа казалась вполне реальной, тем более, что никто из нас там не учился, мы все в детстве мучили пианино. И каждая из нас поверила. Пока однажды Изюм не побежал за очередным кофе и не забыл свой блокнот. Любая женщина воспользуется таким шансом. И что же мы увидели вместо эскизов? Тетрадные клеточки, закрашенные в шахматном порядке. Мы долго смеялись над этим гением, а больше над собой, что повелись на очередное вранье.

В понедельник еще на пороге факультета я услышала:
-Виноградов. Ну, страшный такой.

-А, Изюм, который сидит в буфете.

-Да, который всем врет.

И в холле слышалось Изюм, Изюм, и на лестницах, и возле подоконников. Я подумала: «Надо же, Виноградов стал таким популярным». Это был его день. О нем заговорили все – и даже местное телевидение.

Он погиб под колесами желтой спортивной машины, когда был вдвое моложе Тулуз Латрека, и это была единственная яркая правда в его жизни.