Всякой твари...

Юрий Сергин

ВСЯКОЙ ТВАРИ…



НАВЯЗЧИВОЕ  СНОВИДЕНИЕ

Ну вот, опять:
Ночь, мгла, в безлунном небе чёрные тучи. Лишь снег, вы-павший накануне, отбеливает мрак. Не всюду – в двух шагах уже не видно ни зги, но достаточно, чтобы  не потерять себя в про-странстве непрогляди. Точка.
Точка – это я. Пространство – улица, занесённая снегом: лишь узкая тропинка посередине. На тропинке я. Стою. Замёрз. Холодно.
Я не один. Позади, в санках, укутанная в тёплую шубу, Оленька, моя племянница. Сопит. Ей нужно, чтобы я шёл вперёд – к горке; ведь мы собрались кататься. А я сделал пару шагов – и остановился.
Замер.
Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.
Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла. Нужно идти, но…
Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте при-выкли уже – наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.
А я стою.
Не помогает и окрик:
-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?
И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.
Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь по-дёргиваю за верёвку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И сан-ки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходяще-го от снега.
Снег примят темнотой.
Вжат в землю, придавлен.
Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги
 – уже! –
но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.
Стою на месте.
Не шевелюсь.
Даже дышать боюсь.
За нас двоих дышит Оленька – и хватает ведь, почему бы и нет?
Это она вынудила меня выйти на улицу в такую морозную непроглядь: весь вечер ныла, канючила: пойдём, пойдём. Вот и пошли. Я-то не хотел: боялся.
Темноты.
Всю жизнь её боюсь, с детства.
Конечно, Оленька не знала об этом – или знала? – но настаи-вала, добивалась, чтобы по её было: пойдём, пойдём. На санках с горки хочу!
Добилась.
В гардеробе я обменял свой страх на куртку и осенние туфли. Оленька была в восторге.
Обмен не удался: я вышел – и испугался.
И замер.
И вот Оленька канючит за спиной:
-Ну что ты, дядя Коль? Пойдём, холодно же.
А я знаю, что холодно, что племянница замерзает – я и сам – но ничего не могу поделать: не то что самому сдвинуться, но и санки сдвинуть не в состоянии: вот подёргал за верёвку, а они даже не шелохнулись: полозья уже успели примёрзнуть…………..
……………………………………….…………………………тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихвачен-ные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…
Снег под каблуками.
Впереди.
Из темноты.
Оттуда -  к нам.
По тропинке.
На которой стоим
Мы.
Я и Оленька.
Слышит ли Оленька?
Слышит ли?
Не звуки, нет-нет.
Запах.
Осторожно и жадно вдыхаю морозный воздух.
Мороз отсеиваю, а то, что осталось – пробую на вкус…
Фу, противно.
И страшно.
Страшно
пахнет псиной.
Отвратительно, мерзко, страшно.
Невыносимо.
Невыносимо пахло собакой, и я ждал её появления. Прислу-шивался к каждому звуку, забыв про Оленьку и её возмущённое сопение мне в спину. Я вообще не слышал того, что происходило сзади; все мои чувства были обращены только вперёд: туда, от-куда исходила опасность.
Теперь-то я слышал отчётливо: собака бежала прямо по тро-пинке, на которой мы стояли, навстречу нам. Уверенно, бес-страшно, готовая растерзать любого, кто окажется на пути.
Нас.
Нет…Она не бежала – шла. Теперь я ясно это слышал. Хруст снега чёткий, ровный, чеканный. Так собаки не бегают. Так хо-дят только люди………………………………………………………….
……………………………………………………………….а вот и тьма раздвинулась - и верно: вовсе не собака впереди, а человек. Вижу:
во мраке ночи – ещё темнее
непрогляднее
силуэт
длиннополая шуба колышется
и лохматая шапка на голове -
модная зимняя
женская шапка…
а вот и тускло, блёкло, почти неразличимо,
почти мглою поглощено, но -
 блик, блик
В такт скрипу
набату
шагов
блик-блик
сверкает в обрезе шубы
серебряный подол платья.
Женщина.
Это всего лишь женщина, успокоил я себя. Что же ты тря-сёшься, трус? Не я, а она должна нас бояться: мы стоим на тро-пинке, мы пугаем её. Вот сейчас она увидит, что стою не шеве-лясь, подумает, что нарочно её поджидаю, таю злое, испугается, замедлит шаг – и набат шагов превратится в осторожное поскри-пывание… Ну! Ну?
Я почти себя успокоил, пока………………………………………
………………………………………………………………………………
…………………………………. луна не выскользнула из-за тучи, скупо разбросав невидимые лучи; и один из них упал на лицо женщины, всего лишь на мгновение, но достаточно: я увидел и отшатнулся в глубину мрака - там убежище, там укрытие, там спасение.
 Из-под лохматой шапки идущей мне навстречу женщины выглядывала собачья морда, искажённая в злобном оскале. На-литые кровью глаза устремлены в меня, в моё горло. Острые зу-бы клацают жадно. Голодная слюна стекает по обнажённым клыкам. Хриплое утробное рычание - вместо дыхания.
Я отшатнулся, чудовище на мгновение оторвало взгляд от моего горла, наши взгляды встретились, сцепились, переплелись, слились воедино. Всего на мгновение, на кратчайшую долю се-кунды, мне показалось, что…
Что?
Я вынырнул из омута сна, но не проснулся, а словно утопающий, хватанул ртом глоток воздуха, и снова - в омут.
И когда вновь погрузился в сон,
Чудовище исчезло.
Растворилось в темноте?
Прошло мимо?
А может, и не было его вовсе?
Вот Оленька канючит:
-Сколько стоять будем? Я уже вся замёрзла, до последней косточки, дядя Коль!
Глянул на неё, потом – на тропинку. Никого.
А запах?
Пахло зимой и холодом. Снова.
Я опускаюсь на колени.
-Оленька…
-Ну что, дядя Коля?
-Ты никого только что не видела?
-Где?
-Тут, на тропинке?
-Нет, дядя Коля, не видела.
И с упрёком:
-Вечно ты, дядя Коля, что-то выдумываешь. Мы идём ка-таться или нет? Идём?
-Идём,- говорю. Медленно-медленно поднимаюсь на ноги, от-ряхиваю снег с коленей, мягким рывком подтягиваю санки. Оленька облегчённо вздыхает и смеётся……………………………...
………………………….…………………..Она смеётся и тогда, когда
просыпаюсь.

Просыпаясь, я вспомнил, что у меня нет никакой племянницы Оленьки, и звать-то меня вовсе не Колей, и…

чудовище лязгнуло зубами, возбуждённо
прорычало…
улыбнулось алчно и холодно.
улыбка исказила свирепую собачью морду,
давая понять, что
видит меня
сквозь темноту
расстояние
время
где бы я не скрывался
хоть под слоем темноты
хоть в ярком свете
оно обязательно найдёт меня
настигнет
прикоснётся
и
Что?
Убьёт?
Или?
Пройдёт мимо?
Как сейчас?
Как в этом сне?

Когда я проснулся окончательно, конечно же, всё забыл.
Наступил очередной день моей жизни.


ВЕДЬМА

1. В ГОРОДСКОМ САДУ
В тот день я гулял по усыпанным жёлтой листвой дорожкам го-родского сада; погода и настроение были такими, что в пору бы и мелкому дождю, но дождя как назло не было, и в ожидании его я дол-го стоял у танцевальной площадки и смотрел за решётчатую изго-родь, где под звуки скрипучих духовых инструментов суетно танце-вали старики со старухами. Вернее, больше старухи со старухами, об-нявшись, как в старинных фильмах про послевоенные годы; о тех да-лёких годах они знали чуть больше, чем я, но тоже в основном по старым фильмам и книжкам. Но они были ближе к тому времени, по-этому танцевали как их родители: парами девочка с девочкой, потому что мужчин тогда было мало и их на всех не хватало, а танцевать хо-телось. Как и сейчас.
Оркестр фальшиво выводил старинную мелодию – плавную, на-ивную, оптимистичную – и бабушки тоже старались танцевать плав-но, а получалось наивно, и уж вовсе не оптимистично; они это пони-мали и компенсировали улыбками: улыбались друг другу – а кому ещё? Не мне же. Я глядел на них и испытывал странную тоску по прошлому, которого не знал.
Оркестр прекратил игру внезапно, на визге оборвав хвостик вы-сокой ноты; музыканты в потёртых костюмах повставали с расклад-ных стульчиков, зашумели, захлопали крышками футляров; старики попрощались и кто в одиночку, кто парами разбрелись по аллеям го-родского сада; пошёл и я.
Я шёл по дорожке вглубь парка, туда, где в желтизне клёнов пря-тались длинные скамейки. На самой крайней, что почти вплотную примыкала к площадке с аттракционами, сидела девушка. Я невольно скользнул взглядом по её ногам, машинально сравнив их с ногами фотомодели из молодёжного глянцевого журнала, а потом переместил взгляд выше – на грудь, лицо… и  поневоле остановился. Я узнал её.

2. ДЕВУШКА С ГИТАРОЙ
Впервые я увидел её в электричке, несколько дней назад. Я сидел у грязного окошка, уставший, измученный гнусным днём, надвинув на лоб фуражку и прикрыв глаза. Хотелось спать, но уснуть боялся – через три остановки выходить. Но сон морил и, борясь с ним, я на-пряжённо вслушивался в постылые голоса людей, что находились ря-дом, в вагоне, и в то же время - за тысячи километров от той точки во Вселенной, в которой находился я.
Я даже не сразу услышал, как её голос ворвался в скрипучий по-ток многоголосья, который раздражал и злил. Её голос не раздражал. Она не рассказывала, как многие и многие о скучном и постылом, она пела.
Пела что-то сопливое и сентиментальное, при этом неумело по-дыгрывала на плохо настроенной гитаре, но голос её был приятным, радостным – звонкий ручеёк среди скрежета металла, а потому заво-раживал и привлекал. Я распахнул глаза и посмотрел.
Она не была ни красавицей, ни дурнушкой. Вздёрнутый носик, прямые, без искусственных завитушек волосы, голубые глаза. И одета во что-то бесполое: штормовка, потёртые джинсы, поношенные крос-совки. В общем, ничего привлекательного. Такая же, как и все. Разве что не болтала о скучном, а пела. Чем же она привлекла меня?
Это понял я мгновение спустя, когда она закончила свою песню и пошла по проходу, распахнув рюкзачок, который свисал у неё с пра-вого локтя. Никто из моих болтливых попутчиков не обращал на неё внимания: ни когда она пела, ни сейчас – как болтали, так и продол-жали. Лишь один я расслышал в её голосе нечто такое, что заставило вынырнуть из трясины обыденного. И я сразу же понял что. Эту пес-ню она пела для меня – только для меня, исключительно для меня; и я один ссыпал ей в рюкзачок горсть мелочи. Она прошла мимо, в знак благодарности едва поведя в мою сторону взглядом.


3. ПЕСНЯ, КОТОРУЮ ПЕЛА
    ДЕВУШКА ИЗ ЭЛЕКТРИЧКИ

В твоём бокале плещется вино,
Но от вина тебе пьяней не стало,
К тебе явилась я туманным сном,
Туманным сном тебя околдовала.

Притушен свет, померк в ночи софит,
И смотришь ты через стекло бокала,
И слышишь – голос родничком звенит:
«Мой милый, я тебя околдовала».

И видишь блеск моих зелёных глаз,
То – бирюза грустит в сугробе талом,
Не призрак, не поэма, не рассказ,
А жизнь – так я тебя околдовала.

Морской волной неповторимых грёз
Накрыла и на ухо прошептала:
«До грусти, до отчаянья, до слёз
Вот так тебя, родной, околдовала».

И отстранив в невидимость бокал,
И вырвавшись из вязкой ряби зала,
Ты на моей ладошке прочитал:
«Да, это я  тебя околдовала».

4. ЗНАКОМИМСЯ
Я сбавил шаг и сказал:
-Привет.
Она даже не вздрогнула, как будто заранее знала, что я  заговорю с ней. Не отрывая взгляда от точки на асфальте, сказала:
-Привет, привет.
 И только потом посмотрела на меня. Я едва вынырнул из бездны голубизны.
-Где твоя гитара?- спросил я.
-Там,- неопределённо махнула она и беззвучно рассмеялась.- Хо-чешь послушать, как я играю?

5. А ВЕДЬ  МОГЛО БЫТЬ НЕ ТАК
Могло быть не так, подумал я, могло быть совсем по-другому. Наша встреча могла состояться в крошечном уютном баре, где сама атмосфера располагает к интимности. В баре знакомиться уместнее, чем на улице, в осеннем парке, под плохое настроение и в ожидании дождя. Я бы наверняка сидел за столиком, потягивал сносный кок-тейль и слушал шуршание тонкой ткани – то она с кошачьей грацией присаживалась  бы рядом. Полумрак мешал бы мне видеть, и я бы представлял: плавные движения разрезают воздух, словно масло, и атмосфера вокруг разряжается и приобретает новое – волшебное – свойство: присутствия красивой женщины. Конечно же, она была бы красивой, иначе какой смысл фантазировать? И вот чудо свершилось: секунду назад я был один и было скучно, а теперь сердце в груди бьётся чаще и громче; музыки вообще не слышно, а недокуренная си-гарета вонзилась в пепельницу. Вот теперь самое время повернуть го-лову и посмотреть на ту, которую однажды видел, но которой ещё не было.
И в этот раз, конечно, я не разочаровался. Ей не нужно было петь для одного меня, чтобы привлечь внимание. Теперь она была блон-динкой с шёлком распущенных волос. Та самая зеленоглазая незна-комка. Она глядела только на меня, и уголки её сладких губ изгиба-лись в приветливой улыбке.
«Судьба»,- подумал я и не отмахнулся от неосторожной мысли.
Мой привет  звучал совсем не навязчиво.
-Что вам заказать?
-То же, что и себе,- и она была сама приветливость.
-Андрей,- сказал я.- Меня зовут Андрей. А как вас?
-Это совсем не важно. Ведь имена – такая…

6. КАК БЫЛО
-… такая мелочь,- произнесла девушка со скамейки, когда от-смеялась в ответ на моё предложение познакомиться. Я чувствовал себя неловко, и она это видела.
-Впрочем,- сказала она,- и без имени тоже плохо, верно?
Сказать-то сказала, да не назвалась. А предложила:
-Идём.
-Куда?
-Как куда?- удивилась.- Ты же хотел послушать, как я играю. Или уже передумал?
Не передумал. Я приблизился к ней, неловко взял за руку, и мы пошли вместе, прочь из осеннего сада, шурша подошвами по жёлтой, ещё не загнившей листве.


7. СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ ДЕНЬ
Как правило, наши потуги продлить мгновения безмятежного существования беспощадно пресекаются. И эта встреча тоже сулила закончиться лишь совместной прогулкой по выкрашенной осенью ал-лее, но…
Она не повела меня к себе домой, как я надеялся, но в бар – ма-ленький и уютный, как две капли похожий на тот, что я представлял себе: оказывается, тут она работала – пела; тут же хранилась и её ги-тара, и вот она взяла её, подтянула колки и стала что-то наигрывать и напевать. Пела она нисколько не лучше, чем тогда в электричке, да и играла не очень, но я всё равно был зачарован, широким жестом  прощая ей все огрехи. Одна песня нанизывалась на другую, но я  не уставал слушать – ведь она пела для меня, ни секунды я в этом не со-мневался. Что-то про плачущие свечи, голубей на крыше, одинокого музыканта, подружку гитару, превратившийся в алмаз песок и т.д и т.п… Я не запоминал. Я просто слушал. Слушал и пил сносный кок-тейль. А когда она устала и отложила гитару, я ей сказал:
-Действительно, забудем имена. И будем обращаться друг к дру-гу просто…
-…на ты,- согласилась она.
-Верно.
Мне не терпелось продолжить наши отношения, и я попросил:
-Сыграй ещё.
-Нет,- сказала она.- Не сейчас.
-Когда?
-Позже. Чуть позже. И не здесь.
-Да,- сказал я.- Я понимаю.
-Нет,- улыбнулась она.- Я обязательно ещё спою.
-Где и когда?- мне не терпелось.
-Сегодня,- сказала она.
-Вечером,- сказала она.
-У меня,- сказала она.

8. КАК МОГЛО БЫТЬ-2
А как же девушка из фантазии, спросите вы. Чем закончилась  встреча? О, вопрос совершенно неуместный. Ведь в том баре и с той девушкой я был смелее, да и сам – привлекательнее, остроумнее. На-пористее, в конце концов. Я ей сказал:
-Ты прекрасна. Надеюсь, эту ночь мы проведём вдвоём?
-Разумеется,- сказала она.- Мы пойдём ко мне.
-Замечательно. Идём?
-Уже?
-Зачем откладывать?
-Но и спешить незачем,- улыбнулась она.
-Нет, нет!- воскликнул я.- Не в моих правилах отступать.
-И не в моих тоже,- сказала она и чуть склонилась ко мне. Я тоже невольно подался вперёд, влекомый магнитом её розовых губ, но вдруг, словно с невидимой стеной столкнулся: померещилось, что гу-бы она вытянула вовсе не для поцелуя.
Я смотрел на неё, а она на меня. Зелёные глаза изучали, прощу-пывали, удостоверялись. Не доверяла?
Она прошептала.
Я не слышал голоса, но слова хмельным эхом отозвались в голо-ве. Как это могло случиться? Впрочем, на то она и фантазия, чтобы в ней происходило всё, что угодно. Вот  звенело…

9. ОНА СКАЗАЛА
Отложив в сторону гитару, она прошептала мне на ухо:
-Надеюсь, ты не умрёшь от отчаяния, когда узнаешь, на что со-гласился.
Странным образом эта фраза полностью дублировала ту, которая прозвучала и в моей голове – в фантазии.
И тут, и там я слез со стульчика, подал руку своей спутнице, и мы вышли на улицу: в ночь, в сырость, в осень.

10. ПЛОХО ПОМНЮ
В баре казалась, что я совершенно трезв. Но, выйдя на улицу и глотнув свежего воздуха, вдруг закружилась голова, отяжелело тело, обмякли ноги: шёл и запинался.
-Ух,- смеялась спутница.- Что за кавалер мне сегодня достался?
Она не осуждала, ей было просто весело. Поэтому не петушился и я: позволил усадить себя в такси, и мы поехали. Куда? К ней, ко-нечно. Зачем? Что за вопрос!
Всю дорогу я что-то рассказывал, не помню. И всё пытался рас-смотреть её глаза: то ли зелёные они, то ли голубые? И с какой де-вушкой я еду? С той, из бара или… которая с гитарой? Пытался вы-яснить, задавая наводящие вопросы. Она же только весело смеялась. Я настаивал. Зачем? А как же: ведь с каждой из них я был разным. Каким-то ведь я должен выйти из машины, когда мы, наконец, прие-дем.

11. ПРИЕХАЛИ
Машина неслась куда-то и где-то; в салоне было тепло, а снару-жи холодно, может, даже хлестал проливной дождь, а может, и нет – я не видел: за стеклом стоял мрак, несмотря даже на то, что в салоне был выключен свет. А может, мы вообще никуда не ехали: машину почти не качало, а то что, на поворотах заносило и нас по инерции бросало то в одну сторону, то в другую, а чаще – друг на друга, под её и мой смех, так то не считается – ведь я был пьяный, меня качало и на ровном месте.
А потом дверцы сами собой отворились, и мы очутились на ули-це; не дождило, хоть воздух был пропитан влагой. Мы стояли напро-тив чёрной глыбы многоквартирного дома, расположенного в каком-то районе какого-то города.

12. ФОТОГРАФИЯ
….а кресло было глубоким и мягким, я в нём утопал и скользил полусонным взглядом по покрывалу двуспального дивана, и терпели-во ждал, пока хозяйка сварит кофе. Вот она принесла две крохотные чашечки, наполнив сонную комнату бодрящим ароматом, а из серван-та достала маленькую сувенирную бутылочку коньяка, и мы пили и то и другое, разговаривали и чего-то ждали… В тот вечер я был не-простительно, просто оскорбительно пассивен, скромен и неумел: этакий разом растерявший всю свою прыткость Дон Жуан, конфузли-во косящийся в вырез платья девушки, которую мгновение назад имел намерение соблазнить. Потом я спросил её кто изображён на фотографии, что висит на стене, она сказала догадайся сам, твоя дочка предположил я, нет сказала она, ты опять предположил я, нет сказала она, странно сказал я сходство просто удивительное, ничего удивительного засмеялась она это моя духовная мать. Мама спросил я, нет ответила она духовная мать, что значит духовная мать крё-стная что ли, примерно так я потом всё тебе расскажу, а сколько ей здесь лет, не знаю, восемь, не знаю, пятнадцать, не знаю, сорок пять, потом потом, она была очень красивой, она и сейчас красива, как ты, мне не сравниться. Ты удивительная женщина знаешь хо-чешь я подарю…
-…тебе свою фотографию?
-Ну, подари.
-Вот, я здесь ещё без усов.
-Такой смешной.
-Что без усов?
-Нет. То, что сидишь и не видишь меня: а я уже раздета. Пора в кроватку, милый.

13. УДИВИТЕЛЬНАЯ …
В свете красного абажура теперь я видел её: в полупрозрачном алом халате, идеально сложенную, такую удивительную и прекрас-ную. Сквозь тонкую материю просвечивались маленькие груди с тём-ными вздёрнутыми сосками. Я видел круглый животик и чёрный тре-угольник ниже. Я подошёл к ней, взял на руки и отнёс на диван. Сле-пая рука нащупала выключатель, я выскользнул из душной одежды и прильнул к женщине, которой предстояло стать моей. Руки скользили по идеальным округлостям её идеального тела, я ласкал её всюду и целовал в груди и живот, предугадывая её желания, владея ею и ей же подчиняясь; я брал её как мог, а она побеждала мягкостью; и вот пе-ревернула меня на спину, прильнула губами к уху, прошептала:
-Не спеши. Не волнуйся. Ты очень спешишь.
И я стал гладить медленнее, ещё медленнее, плавнее, плавнее; она вздрагивала, дышала горячо, гладила меня по тому месту, где с каждым мгновением всё мощнее и отчётливее концентрировалась энергия жизни. Вот я уже напрягся, хочу овладеть ею, но она шепчет опять:
-Рано, ещё рано…,- и ладошкой проводит там, где очень хоте-лось; и от этого поглаживания я почувствовал в себе великую силу, глубоко вздохнул, перевернул девушку, склонился над ней, а она по-могла найти её в пространстве Вселенной, и мы влились друг в друга, в один миг…


14. ЕЩЁ РАЗ
…а кресло оказалось не мягким и неудобным, и вообще это было не кресло, а стул, скованный из железа: металлические поручни с распахнутыми кольцами незащёлкнутых наручников, такие же кольца приделаны и к ножкам; а сиденье утыкано острыми шипами с заусен-цами на концах – распрямлённые гигантские рыболовные крючки; а на высокой спинке – выемка для головы, в середине которой – про-бойник.
-Садись, садись, не бойся,- толкала девушка к стулу и снисходи-тельно улыбалась, читая на лице моём смятение.- Ничего с тобой не случится.
-Но…
-Не случится,- убеждённо произнесла она.- Ты что, мне не ве-ришь?
Она толкнула настойчивее, и я, словно в бездонную пропасть по-летел, упал на стул, сжавшись от предчувствия дикой боли…………..
………………………………………………………………………..........
………………и ничего не произошло. Сиделось уютно и мягко, я уто-пал в нём и скользил полусонным взглядом по покрывалу двуспаль-ного дивана, терпеливо ожидая, когда хозяйка сварит кофе. И она во-шла с подносом в руках, на котором стоял бокал, а в нём искрилась золотистая жидкость – волшебная, вожделенная.
-Выпей,- сказала девушка.
Я взял бокал, повертел его в руках, полюбовался, как перелива-ются оттенки позолоты, пронизанные лучами электрического света, с усмешкой Джеймса Бонда спросил:
-А ты?
-Я уже пила.
-Когда?
-Когда ты меня угощал. В баре.
-А сейчас?
-Сейчас угощаю я.
И я выпил.

15. УДИВИТЕЛЬНАЯ, УДИВИТЕЛЬНАЯ…
…превратившись в одно целое. И в ту же секунду я как бы про-снулся и увидел себя – нас – со стороны, увидел окутанную ночной пеленой комнату, размытые очертания мебели: абажур, кресло – ме-таллический стул с кольцами наручников на подлокотниках и высо-кой спинкой - молодую женщину, имя которой я так до сих пор и не узнал и которой обладал сейчас: голубоглазую – зеленоглазую  незна-комку из бара – девушку из электрички, прильнувшую, отдавшуюся, счастливую единственным мигом; и я услышал –да! да! - услышал, и лишь потом почувствовал короткие резкие движения, подстроился под них и вошёл в резонанс, и ручейки удовольствия потекли под мо-ей кожей, и голова ещё глубже окунулась в хмельную чашу, и зады-шалось тяжело и сильно, и это продолжалось долго-долго, пока не достигло наивысшей точки, пока энергия была голубой и прозрачной, пока не перешла в мутную синеву, пока не растворилась в полумраке комнаты, пока…

16. ВДРУГ ВСЁ ПОШЛО НЕ ТАК
Много-много раз я целовал её в губы, и щёки, и нос, желая вер-нуться в прежнее волнующее я, так неожиданно утерянное, но она сказала:
-Отдохнём, я устала.
Я нехотя встал, нащупал в темноте сигареты и ушёл на кухню. Она пришла следом, села подле, вытряхнула из пачки сигарету. Ярко осветив лицо, прикурила от спички и без всякого интереса спросила:
-Хочешь кофе?
-Нет,- сказал я.- Который сейчас час?
-Наверное, третий.
А утром на работу, подумал я.
-Сейчас,- сказала она,- сейчас мы пойдём спать.
Я не понимал, когда успела пробежать между нами чёрная кош-ка. Не понимал, за что она на меня так внезапно рассердилась, не по-нимал и почему вдруг расхотел продолжать заниматься любовью. Вдавив бычок в пепельницу, я вернулся в спальню. Хотелось спать.
Она легла рядом и сказала:
-Мне с тобой хорошо.
Я ей не верил.
-Ещё,- сказала она.- Я хочу ещё.
Но я сказал:
-Поздно уже. Давай спать.
-Но я не хочу.
-Завтра,- пообещал я.

17. СТРАННОГО ВКУСА НАПИТОК
Я выпил залпом почти весь бокал, лишь последний глоточек по-смаковал. На вкус напиток оказался… таким знакомым... Но ассоции-ровался почему-то совсем с другим цветом.
-Ну, тебе понравилось?- спросила она, заглядывая в глаза.
-Да,- покривил я душой. Она не заметила.
-Конечно,- улыбнулась.- Ещё бы! Скажи, какой он?
-Ну… Не знаю,- растерялся я.- Густой. Ароматный. Сладкий. Чуть кисловатый.
-Да, да,- обрадовалась она,- Он такой… восхитительный! Правда ведь, он напоминает вкус крови?!

18. …
-Не веришь?- как ни в чём не бывало спросила она и полоснула острым – острее лезвия – ногтем по своей ладошке. Из разреза тут же тёмно-красным фонтанчиком хлынула кровь – прямо мне в лицо, и на одежду, и на пол…

19. НАПИТОК ДЕЙСТВУЕТ
Так зелье же это, вот что!
Глядите: вместо того, чтобы помочь девушке остановить крово-течение,
или вызвать скорую.
или уйти…А что?
я зачаровано смотрел на фонтанчик крови, бьющий из протяну-той ладошки, а потом склонился и… попробовал. Совсем чуть-чуть.
Права! Она была права! Вот что напоминал мне по вкусу напи-ток: кровь! Такой сладенький, такой кисловатый, и совсем-совсем не противный! Пьёшь – и не можешь напиться! Вот глоток, и второй, и третий. И ещё, и ещё, и ещё.
Как пёс из миски, лакал я кровь из ладошки незнакомки, стре-мясь быстрее насытиться, и не оставить, и не пролить ни капли. Осу-шить эту живую чашу, наполненную живой жидкостью! Я пребывал на небесах, покачивался на облаке блаженства, я сладострастно по-скуливал, когда она гладила меня по голове и перебирала тоненькими пальчиками слипшиеся волосы. Я пил и перерождался, становясь та-ким, каким хотела меня видеть она - таинственная незнакомка, синео-кая зеленоглазка; и я таким же хотел быть: иным, каким она хочет!
-Ну, милый, я была права?- спросила она, когда я дочиста зализал ранку на её ладошке.
-Да! Восхитительно! Восхитительно!!!
-Я так и знала,- прошептала она, поцеловав меня в мокрые губы.- Я не ошиблась, остановив свой выбор на тебе.

20. ОДЕЖДЫ СОРВАНЫ
А потом мы любили друг друга.
Ах, как мы любили друг друга!
Мы были едины и неразделимы……………………………………..
…………………………………………и ручейки удовольствия текли под моей кожей - и под её, и я с головой окунался в хмельную чашу – и она, и дышалось тяжело и сильно – и ей, и это продолжалось долго-долго, пока не достигло наивысшей точки, пока энергия была голубой и прозрачной, пока не перешла в мутную синеву, пока не раствори-лась в полумраке комнаты, пока…

21. НЕ ТАК
-Давай ещё,- попросила она, но я лишь устало дышал.
-Вставай же, милый, вставай! И возьми меня!
-Подожди,- пробормотал я, выныривая на поверхность реально-сти.
-Не хочу ждать, не хочу!- выкрикнула она и с ненавистью толк-нула меня…

22. ЗАВТРА?
…пообещал я.- Завтра обязательно.
-А если завтра уже не будет?- вырвалось у неё, и я спросил себя, почему же не будет? Будет, и ещё много-много раз, и завтра, и после-завтра…и
Она не стала настаивать. Отстранилась. Сжалась в комочек. Сде-лала вид, что уже спит. А я…

23. СЕРДЦЕ
…кувырком полетел на мягкий ковер, но через секунду уже стоял на ногах, отступая в угол комнаты и защищаясь от наскоков разъя-рённой женщины. Скоро я был прижат к стене, уже некуда было от-ступать, и я хотел было ухватить её за руки и как-то успокоить, но она оказалась проворнее. Удар пришёлся мне в грудь. Сначала я ни-чего не почувствовал: лишь увидел, как острые ногти пронзают груд-ную клетку, разрывая плоть и ломая кости. Рука вошла в меня сперва по ладонь, а потом и по локоть, и, мгновение спустя, выскользнула назад, уже окровавленная. А потом внутри что-то с хлюпаньем ото-рвалось и мочалкой прошуршало по осколотым ребрам. Я подался вперёд, едва не упав, но девушка подтолкнула меня к креслу, которое, пока я падал, превратилось в металлический стул с шипами. И на этот раз шипы  оказались настоящими: насаженный на них, я взвыл от бо-ли. А девушка стояла напротив и в окровавленной ладони сжимала судорожно подрагивающий кусок моей плоти.
-Вот оно, твоё сердце,- торжествующе воскликнула она.- Смотри, что я с ним сейчас сделаю!

24. О, СЕРДЦЕ…
Сквозь брызнувшие слёзы я увидел, как она поднесла моё крово-точащее сердце к алым губам и зубами вонзилась в него. Но не отку-сила, а прокусила лишь - и принялась высасывать кровь, самозабвен-но, с наслаждением… Сладострастие радужной тенью переливалась на её румяных щеках; с каждым глотком черты лица менялись: нос заострялся и вытягивался, волосы распрямлялись, редели и серебри-лись, а некогда прекрасные изумрудные – голубые – глаза обесцвечи-вались и покрывались пеленой вечности…Но оказалось, и это всего лишь тень, неясный образ из будущего, стёртый и побеждённый кра-сотой дня сегодняшнего…

25. Я
А что я? Орал, испытывая адскую боль, но не оттого, что и про-ломана грудная клетка, и острые шипы впиваются в ляжки и задницу, а оттого, что она сосала кровь из моего вырванного сердца. Каждый глоток, сделанный ведьмой, вытягивал из меня не только кровь, но и жизнь. Я должен был умереть. Я не понимал, почему ещё не умер. Ведь известно каждому: без сердца жить невозможно…
Умереть, позволь мне умереть, в отчаянии закричал я и погру-зился во мглу.



НАВЯЗЧИВОЕ  СНОВИДЕНИЕ

Ночь, мгла, в безлунном небе чёрные тучи. Лишь снег, вы-павший накануне, отбеливает мрак. Не всюду – в двух шагах уже не видно ни зги, но достаточно, чтобы  не потерять себя в про-странстве непрогляди. Точка.
Точка – это я. Пространство – улица, занесённая снегом: лишь узкая тропинка посередине. На тропинке я. Стою. Замёрз. Холодно.
Я не один. Позади, в санках, укутанная в тёплую шубу, Оленька, моя племянница. Сопит. Ей нужно, чтобы я шёл вперёд – к горке; ведь мы собрались кататься. А я сделал пару шагов – и остановился.
Замер.
Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.
Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла.
Нужно идти, но…
Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте при-выкли уже – наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.
А я стою.
Не помогает и окрик:
-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?
И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.
Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь по-дёргиваю за верёвку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И сан-ки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходяще-го от снега.
Снег примят темнотой.
Вжат в землю, придавлен.
Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги
 – уже! –
но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.
Стою на месте.
Не шевелюсь.
Даже дышать боюсь.
За нас двоих дышит Оленька – и хватает ведь, почему бы и нет?
Это она вынудила меня выйти на улицу в такую морозную непроглядь: весь вечер ныла, канючила: пойдём, пойдём. Вот и пошли. Я-то не хотел: боялся.
Темноты.
Всю жизнь её боюсь, с детства.
Конечно, Оленька не знала об этом – или знала? – но настаи-вала, добивалась, чтобы по её было: пойдём, пойдём. На санках с горки хочу!
Добилась.
В гардеробе я обменял свой страх на куртку и осенние туфли. Оленька была в восторге.
Обмен не удался: я вышел – и испугался.
И замер.
И вот Оленька канючит за спиной:
-Ну что ты, дядя Коль? Пойдём, холодно же.
А я знаю, что холодно, что племянница замерзает – я и сам – но ничего не могу поделать: не то что самому сдвинуться, но и санки сдвинуть не в состоянии: вот подёргал за верёвку, а они даже не шелохнулись: полозья уже успели примёрзнуть..................
………………………………………………………..…………….…тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали при-хваченные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых де-ревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…
Снег под каблуками.
Впереди.
Из темноты.
Оттуда -  к нам.
По тропинке.
На которой стоим
Мы.
Я и Оленька.
Слышит ли Оленька?
Слышит ли?
Не звуки, нет-нет.
Запах.
Осторожно и жадно вдыхаю морозный воздух.
Мороз отсеиваю, а то, что осталось – пробую на вкус…
Фу, противно.
И страшно.
Страшно
пахнет псиной.
Отвратительно, мерзко, страшно.
Невыносимо.



ВЕДЬМА

26. ЛИЦО КАК ЛИЦО
Очнулся я дома, на своём диване. За расшторенным окном ярко светило солнце, и это меня несказанно обрадовало; какое-то время я лежал, размышлял, и не мог понять причину такой радости. А потом вспомнил, что произошло со мною вчера, и подумал: ну и бред! Надо же такому присниться?
Ничего, подумал я, полежу минут двадцать, и сон выветрится. Нужно только окончательно проснуться… окончательно проснуть-ся… просну…
Я лежал с полуоткрытыми глазами бесконечных полчаса. Ровно в восемь, за несколько секунд до стрекота будильника, встал, натянул рубашку и закрылся в ванной. Сон не выветривался.
Умываясь, я старался не смотреться в зеркало. Прыскал в лицо холодной водой и жмурился. Искушение было велико: вот сейчас по-смотрюсь и…
А если действительно…
Чтобы приструнить неуёмную фантазию, в зеркало я всё-таки по-смотрелся, но не в ванной, а уже в коридоре, когда возвращался в комнату одеваться. Лицо как лицо. Только непривычно серое, да мешки под глазами…
Всё! Всё! Хватит дурака валять, прикрикнул я и, одевшись, по-спешил на кухню  завтракать.

27. ОБЫДЕННО
-Проснулся?- не глядя в мою сторону, спросила мать. Она скло-нилась за разделочным столом, ко мне спиной. Непричёсанные серые волосы едва прикрывали потёртый воротник застиранного до бесцве-тия халата.
-Г-мм,- промычал я и сел на шаткую табуретку.
Было сумрачно: свет сквозь давно не мытое окно на кухню про-никал плохо.
-Ну, где опять вчера пропадал?- упрекнула мать.
-Так… Гулял,- неопределённо ответил я и подумал: а на самом деле, где? С утра бродил по городскому саду, познакомился с девуш-кой, пошли в бар… А дальше – сон…Или явь?
-С кем?
-Что?
-С кем, спрашиваю, гулял?
-Один,- отмахнулся я.
-И долго это будет продолжаться?- как всегда мать завелась с пол-оборота; даже редкое солнышко в осенний день её не радовало. Я запил застрявший в горле кусок бутерброда едва тёплым чаем.
-Что именно?- спросил, жуясь.- Мои прогулки в одиночестве?
-Не хами,- сказала мать.- Ты сам знаешь, что.
-Не знаю,- сказал я. Бутерброд никак не съедался.
-Знаешь. Сегодня ты опять явился под утро. И опять пьяным.
-Ну и что? Я уже взрослый человек…
-Ты наш сын и живёшь с нами!- повысила голос мать.
Я посмотрел на часы.
-Пока живёшь в этом доме, ты обязан с нами считаться!- сказала мать.
Наконец, бутерброд съеден.
-Опаздываю,- сказал я, отодвигая табуретку.
-Отец всю ночь не спал,- использовала она запрещённый приём.
-Напрасно,- пробурчал я.- Теперь невыспавшимся пойдёт на ра-боту.
-Хам,- сказала мать.
-Ну, пока,- бросил я уже в коридоре, зашнуровывая ботинки. Мать из кухни продолжала попрекать, но я почти не слушал и не при-нимал близко к сердцу её слова. Едва ли не каждое утро она устраи-вала такие сцены. Она нуждалась в выплеске эмоций и щедро дели-лась ими то со мной, то с отцом. Конечно, по-своему я любил  мать, но долго находиться с ней в одной комнате не мог, это было выше моих сил. Когда-то давно, во времена моего детства, она такой не бы-ла. Тогда я видел её только весёлой и приветливой. В те годы в нашей квартире постоянно играли солнечные зайчики, даже на кухне. Те-перь воздух стал затхлым, а  стены пропитались пылью. Входную дверь я закрыл спокойно, но громыхнуло на весь подъезд. Гул про-нёсся вниз по лестничному пролету, медленно угасая в цоканье моих каблуков.

28. НЕ ЛЮБЛЮ
Я не люблю рано утром продирать глаза, стоять на автобусной остановке, толкаться в переполненном автобусе, выходить на своей остановке, подходить к обшарпанному крылечку конторы, нажимать кнопку скрипучего лифта, ехать с многочисленными остановками на восьмой этаж, заходить в отдел комплексного проектирования номер три, садиться за кульман, смотреть на пустой лист ватмана, здоро-ваться с коллегами, отдельно здороваться с начальством, чертить, подтачивать карандаши, копаться в справочниках и СНиПах, полу-чать задания и к сроку сдавать их, слушать радио, пить чай, переку-ривать в тамбуре общественного туалета, прозванного курилкой, иг-рать в шахматы во время обеденного перерыва, и делать вид, что всё это мне нравится.
Но отдельно я не люблю водителя из отдела геологоразведки дя-дю Лёню, который на мою беду является старинным отцовским при-ятелем. Особенно ненавижу встречаться с ним в курилке. Терпеть не могу, когда он на правах отцовского друга вытягивает из меня жилы, расспрашивая о делах, при этом постоянно подшучивая, подсмеива-ясь, намекая на что-то и пошля на темы, которые его совершенно не касаются. Я страшно не люблю отвечать на его дурацкие расспросы и реагировать на его плоские  шутки.
-Тебя что, всю ночь мешками по голове били?- вот и теперь вме-сто приветствия выродил он, когда столкнулись с ним в курилке. Это была шутка, на которую я должен был отреагировать, иначе – кровная обида.
-Всё нормально,-  сказал я и сморщился якобы от едкого дыма.
-Вечно у вас, пацанвы, всё нормально,- сел он на любимого конь-ка.- Фраерите, черти. А случись чего, к нам, старикам, бежите. Ну, за-нять гроши?
-Зачем?
-Как зачем? На опохмел,- он подмигнул.
-Нет, не надо.
-Ну и дурак,- обиделся он.
-Какой есть.
Сегодня я грубил, ему это не нравилось, и он хмурился.
-Ну-ну, значит, без опохмелу жить намерен, да? Ага, фраери дальше.
Представив, что заплёванная мусорница в углу курилки – дядя Лёня, я щёлкнул в неё недокуренной сигаретой, не попал и направил-ся к выходу. Я был уже в дверях, когда дядя Лёня сказал.

29. БЫЛО?
 Он сказал как бы между прочим, при этом блудливо подмигивая:
-А деваху-то твою я приметил. Ничего себе краля.
-Что-что?- застыл я.
-Деваху твою, говорю, приметил!- хихикнул снова дядя Лёня.- Белобрысую. Ну ту, которую ты вчера в баре охмурял.
По спине зябко пробежали мурашки. Затряслись пальцы на ру-ках. Чтобы успокоить дрожь, я смахнул со лба капельки холодного пота. Хватаясь как за соломинку, я спросил:
-С гитарой?
-Кто с гитарой?- не понял дядя Лёня.
-Девушка была с гитарой?
-Не, без гитары. Точно без гитары,- мотнул он головой. И рас-смеялся, подмигивая:
-Так ты вчера не с ней одной крутил, а? Молоток!
Всем видом он показывал, что на моей стороне. Я же реагировал не так, как ему хотелось: не выпячивал грудь, не подхихикивал. Я молчал. Это его выводило из равновесия. Он озабочено морщил лоб и лихорадочно искал объяснения. Нашёл:
-Хо-хо… Струхнул? С чего бы, не женатый ещё…

30. С КЕМ?
Значит, думал я, девушка мне вовсе не приснилась. По крайней мере, та, с которой познакомился в баре. Не случайно дядя Лёня ска-зал – краля. Ту, которая с гитарой, кем-кем, но кралей назвать язык не повернётся… И гитару он не видел.
Итак, вчера был выходной, я пошёл в бар и набрался так, что вы-думал девушку с гитарой и историю о том, как встретился с ней в го-родском парке, а когда пьяный вдрызг познакомился совсем с другой девушкой – белобрысой кралей – спроецировал образ первой на вто-рую, образ выдуманной – на вполне реальную.
Но что же тогда получается?
Получается то, что мерзкая сцена с питьём крови и вырыванием сердца – правда? Глупости!!!
Значит, наоборот всё же: девушку из бара выдумал, а вечер про-вёл с голубоглазой гитаристкой? И… что? Куда мы с ней отправи-лись после бара? Домой? К ней домой?
С кем же видел меня дядя Лёня?

31. ОПЯТЬ СМОТРЮСЬ В ЗЕРКАЛО
Так долго я не рассматривал себя в зеркале никогда в жизни.
Вот какой я стал после вчерашнего: кожа бледная, даже серая, и дряблая, как у заправского алкоголика. Или покойника. Под глазами набухли чёрные мешки. И губы – пепельные, потрескавшиеся. Не случайно дядя Лёня предложил занять на опохмелье.
А что там за тёмное пятнышко на подбородке? Я отковырнул и внимательно рассмотрел.
Это была засохшая капелька крови.

32. НЕ БЬЁТСЯ!
Я заставил себя рассмеяться. Смех получился вымученным, су-хим, каркающим.
Нет, капелька крови – ещё не доказательство. Я мог поцарапаться когда угодно и где угодно, вот хотя бы сейчас – ногтем. А вот проло-манная грудная клетка…
Распахнув на груди рубашку, я осмотрел себя и не обнаружил ничего: ни пореза, ни даже царапинки. Прислушался: не болит. Начал ощупывать, тщательно, сантиметр за сантиметром: и тут, и тут, и вот тут… А вот тут должно быть сердце…Ну. Ну…
НУ!!!
Я ждал долго, долго.
Я видел, как меняется в зеркале моё лицо. Оно сделалось ещё бо-лее серым, но не это главное. В глазах засветился какой-то тусклый огонёк, челюсть отвисла, обнажив неровный ряд прокуренных зубов. Так проступал страх – дикий, животный – превратив  моё и без того бледное лицо в безжизненную маску.
Сердце не билось…

33. ВОТ И ЗИНАИДА…
Не отпросившись у начальства, я побежал в поликлинику, благо – недалеко. Зинаида Михайловна, наш участковый терапевт, которая знала меня едва ли не с пелёнок, поводила по моей груди холодной чашечкой фонендоскопа, дунула в него, ещё поводила,  нахмурилась, отложила фонендоскоп в сторону, постучала пальцами по грудной клетке,  потом заставила высунуть язык, оттянула веки, присела за стол, полистала стопку бумаг перед собой, покачала головой и сказа-ла:
-М-да, Андрюшенька…
-Что, Зинаид Михална?
Задумчивым взглядом скользнула по моему лицу - серому, дряб-лому, спросила:
-Давно пьёшь?
-Да не пью я…
-Не ври.
-Правда, не пью. Если только чуть-чуть.
-Угу.
-Правда!
-Ну-ну, не кричи,- успокоила она.
-Я не кричу, просто не вы первая сегодня.
-Вот и посмотрим,- сказала она и протянула бумажку.- Держи.
-Что это?- спросил я.
-Анализы сдашь, и вот ещё,- протянула ещё бумажку – Пройди-ка флюорографию.
-А без этого нельзя?
-Ты что, флюорографии испугался?- хмыкнула Зинаида.
-Нет,- сказал я.- Но её же ждать придётся.
-Угу.
-А мне сейчас нужно.
-Что – сейчас?
-Результат нужен сейчас.
-Какой?
-Ну,- замялся я.- Как там моё здоровье. И… это…,- я совсем сму-тился,- не видно ли по мне, что…
-Видно,- сказала Зинаида.- Поэтому и спросила.
-Я же сказал, что не пью.
-Верю,- сказала Зинаида.- Поэтому и выписала всего лишь на-правление на флюорографию.
-Зачем?
-А чтобы посмотреть, что там у тебя, непьющего, внутри.
-Ничего там нет,- сказал я.
-М-да,- сказала она.- Вижу. Иди.
-Значит, никак?
-Нет, Андрюшенька, никак. Без флюорографии никак. Я, мальчик мой, хоть старый и опытный врач, но не рентген, и заглянуть в твои внутренности никак не могу.
-А это,- я указал на фонендоскоп.- Это вам тогда зачем?
-Ах, это,- сказала Зинаида.- Это, Андрюшенька, почему-то сего-дня отказывается работать. Если верить этому, то ты никак не мо-жешь сейчас стоять передо мной и препираться из-за пустяков. Ибо то, что это рассказало мне о твоём здоровье, не соответствует тому, что я вижу. А вижу я тебя, родной мой, слава Богу, стоящим и бол-тающим, хотя, если полагаться на это, должно быть наоборот.
-То есть?
-Должен лежать и молчать,- отрубила Зинаида, сердито откинув фонендоскоп на кушетку.
-Вы хотите сказать, что моё сердце не бьётся?- каждое слово да-валось мне с трудом.
-Нет,- усмехнулась Зинаида Михайловна.- Я хочу сказать, что эта штуковина, которая прослужила мне верой и правдой тридцать с лишним лет и на которую ты возлагаешь такие надежды, всё-таки сломалась или бессовестно врёт. Я думаю, что первое. А ты?
-Так вы не услышали, как бьётся моё сердце?- спросил я.
-Нет, не услышала,- сказала Зинаида.- А теперь иди и не мешай работать.

34. В БАРЕ
И я пошёл. Ватные ноги принесли меня сначала в кабинет флюо-рографии, а потом – какая работа? – в бар, где по смутным воспоми-наниям я вчера провёл вечер. Две версии вчерашних событий оконча-тельно перепутались в голове, я не знал, какая из них реальна, а ка-кую  выдумал, даже чувство времени потерял: то ли  целый день про-вёл с девушкой, то ли только вечер? Зато столик, за которым мы вче-ра сидели, помнил отлично: вот он, первый справа, во втором ряду, рядом со стойкой. Теперь я снова сел за него.

35. ПЬЯНЕЮ
Я совсем не был уверен, что она снова появится здесь. Может так случиться, что она вообще никогда больше сюда не придет. Более то-го, нет никакой гарантии, что эта девушка существует в реальности. Дядя Лёня? Он мог ошибаться или вообще не меня видел… Зинаида Михайловна? Так она ничего определённого и не сказала, а направле-ние на флюорографию выписала, чтобы отвязаться от меня. После четвёртой рюмки я понял, что и на флюорографию рассчитывать не-чего: что этот дурацкий снимок может показать? Ничего…Ничего…
-Никто не гарантирован от ошибки,- изрёк я вслух и почти успо-коился. Это случилось после шестой рюмки.
А потом я вмиг протрезвел и понял, что в моём случае никакой ошибки быть не может. Потому что вчера я действительно был тут, общался с белокурой незнакомкой, с которой познакомился в парке и которая напоила меня какой-то дрянью и…И мне пригрезилась всякая чертовщина.
А с сегодняшнего утра перестало биться сердце.
Да что там! У меня вообще нет сердца – ведь ведьма вырвала его и высосала из него кровь! А я каким-то образом выжил и… живу до сих пор.
Нужно разобраться в этом, и как можно быстрее. А для этого – встретиться с ней и заставить рассказать всё.
Всё!

36. ВЕЧЕР НАСМАРКУ
Я ждал до одиннадцати. Напротив стояли пустой графин и пустая рюмка. Закуски не было – даже не заказывал. Около двенадцати бар-мен принялся выпроваживать меня, я не хотел, он настоял. Я вышел в лунную ночь и спрятал голову в воротник пальто. Я был расстроен, совсем не пьян и плохо соображал. Я не знал, куда теперь идти. Не-много потоптавшись, решил идти домой. Я был разочарован: она так и не пришла.
Через прогрызенную мглою арку я вошёл в крохотный дворик дома, в котором жил. Ещё два десятка шагов – и окажусь у дверей подъезда. А дальше – мрак квартиры, и один на один с пустыми мыс-лями и чудовищными предчувствиями. Целая ночь…
Шаг.
Другой.
Третий…

37. НЕТ!
Я увидел её на детской площадке. Освещённая светом луны, она легонько покачивалась на скрипучих качелях. Опять начал накрапы-вать холодный дождь, но девушка, казалось, не замечала этого. Она была одета в лёгкое летнее платье, которое чуть шевелилось под ду-новениями ветерка.
Я облегчённо вздохнул и направился к ней.

38. ОНА
Она смотрела на меня, молчала, улыбалась. Несмотря на ночь и дождь, каждая чёрточка её лица была видна отчётливо, ясно. Лунный свет притягивался к ней и, одетая во всё белое, она словно светилась в темноте. Тьма не принимала, выталкивала её, и было непонятно, как такая девушка могла быть связана со странными, пугающими собы-тиями прошлой ночи. Кто она?
-Кто ты?- спросил я.
-Разве ты ещё не понял? Колдунья.
-Ведьма,- уточнил я.
Она не смутилась:
-Если хочешь, можно и так.
-Что ты со мною сделала?
Зелёные глаза её вспыхнули, перелились в голубое, потом снова в изумрудное.
-Лишь то, что ты сам хотел.
-Сам? Сам?
-Конечно. Ты же мечтал слиться со мной в единое. Вот и полу-чил.
Она смеялась.
Кровь ударила мне в голову.
-Я… я убью тебя!- крикнул.
Она рассмеялась ещё громче.
-А ты попробуй!
И протянула  нож.

39. ИСПУГАЛСЯ
Нож находился слишком близко, чтобы не очутиться в моих ру-ках. Трясущимися пальцами я держал нож за рукоятку, но не выро-нил: он сам вплывал в ладонь.
-Ну, чего же ты ждёшь?
Луч лунного света упал на длинное острое лезвие и ослепил. Я зажмурился, голова закружилась, я едва не упал. Но, чёрт возьми, да-же ослеплённый, даже с закрытыми глазами я видел её! Я видел, как она распахивает на груди платье, подставляя себя под клинок. Глаза её смеялись и… издевались, издевались…
Я замахнулся. Лезвие молнией сверкнуло над головой и стало быстро опускаться. Но в самый последний момент, когда остриё на-ходилось всего на волосок от её груди - белой, молочной, шелковис-той, рука застыла. Ничто мне не помешало, я сам остановил руку.
С отвращением отбросил нож во тьму.
-Ну что?- спросила она, преувеличивая разочарование.- Струсил?
Я молчал.
-Струсил,- сказала она и тихонечко засмеялась.
Её смех был похож на звон хрустального колокольчика.

40. ТОЛЬКО ПОЗОВИ
-Я не осуждаю тебя,- посмеивалась она, раскачиваясь на качелях под шорох дождя и шуршание развивающегося платья.- Ведь убив меня, ты убил бы и себя самого. Не забывай: теперь мы с тобой еди-ное существо…
-Может быть, теперь скажешь, как зовут тебя?
-Зачем?- пожала она плечами.
-А если захочу тебя увидеть?
-Никаких проблем,- сказала она.- Только подумай обо мне – и я появлюсь. Этого вполне достаточно.

41. СЕРДЦА РЯДОМ
Дождь усилился, но уже не мешал. Я спросил:
-Что ты сделала с моим сердцем?
-Оно во мне,- просто ответила она.- Твоё сердце во мне.
Теперь она была бледна, а может, просто луна забежала за тучку, и всё побледнело вокруг. Но даже в этих полутонах её белые волосы и белое платье резко выделялись на фоне ночи и уже казались естест-венным продолжением темноты.
Протягивая руку из светотени, она приглашала меня в свой мир.
-Выпив  кровь, я положила твоё сердце рядом со своим. Оно лег-ло таким маленьким, сморщенным комочком, что я его почти и не чувствую. Но оно ещё бьётся. Хочешь послушать?
Теперь она глядела на меня с такой теплотой, что гнев отступил: ведь о моём сердце она говорила так, словно оно было её.
Она взяла в ладошку мою безвольную руку и поднесла её к груди – тёплой, шелковистой, молочной. Сначала – ничего, а потом ясно ощутил: два сердца. Бьются. Одно – большое – громко-громко, но и второе – едва слышно, но бьётся. Бьётся! Моё!
-Слышишь?- спросила она, обворожив меня доверительным взглядом.
-Да. Да.
-Как будет жаль, если оно остановится,- произнесла ведьма.

42. ВЕДЬМА!
-Что произойдёт со мной? Я умру?
-Увы.
-Это несправедливо!
-Ты прав, мир полон несправедливости.
-Но что же мне делать?
-Заставь своё сердце биться.
-Как?
-Накорми его.
-Чем, чем?

43. ГЛУПО
Конечно. Ведь я уже знал, что она ответит. Но всё равно ждал, когда она сама произнесёт эти слова. Что она и сделала, приподняв-шись на цыпочках и прошептав мне на ухо:
-Сердце питается кровью, мой милый. Добудь ему крови – и оно забьётся так же громко, как и моё.

44. ИГРА
Теперь мы сидели на скамейке под тенью памятника. Я курил, а она, балуясь, дергала меня за рукав и играла роль моей возлюблен-ной:
-Между прочим, Андрюшенька,- шептала она,- нам совсем не-обязательно разлучаться. Совсем-совсем. Это удобно: тебе и звать меня не придётся. А у меня большая удобная квартира, в центре горо-да. И я живу совсем одна. А у нас, Андрюшенька, такой беспокойный дом. Соседи – просто ужас. Постоянно скандалят. Я боюсь.
Конечно, это была всего лишь игра, так она выводила меня из транса, в который и вогнала сама, предложив совершить убийство. И вот, искупляя, человеком притворялась. И я, как ни странно, подыг-рывал, судорожно цепляясь за остатки человеческого. И по капле вы-давливал из себя:
-Не бойся,- говорил.- Ничего с тобой не случится.
-Случится, случится. Я боюсь одна.
-Ничего страшного,- продолжал молоть несуразное я.- И в оди-ночестве имеются свои прелести: приходи, когда заблагорассудится, ложись, во сколько хочешь, и спи от души – никто не мешает.
-Так оно и было. Раньше,- говорила она и тут же льстила.- Пока не встретила тебя…
-Может, ты и права. Может, я и пойду к тебе. Но не сегодня, - пробивал я тропинку из болота одной фантазии в омут другой.- Сего-дня нет смысла: ведь скоро уже утро…

45. СПЕШИТЬ НАДО
-У нас почти не осталось времени, - торопила ведьма.- Скоро уже утро, нужно спешить.
Я старался. Но…сердце.
Чувствовал: оно уже на пределе. Оно нуждалось в пище, и я дол-жен… я был обязан убить человека и напиться крови… Оно не давало мне ни на секунду забыть об этом, вот меня и шатало, вот и кружи-лась голова, вот и свинец усталости заливал плечи и спину и ватными становились ноги.
Мы шли по тёмной дороге. В бликах редких фонарей мерцал мокрый асфальт. Ведьма находилась чуть впереди, а я тащился за ней, словно привязанный. А в голове позвякивали отголоски какого-то разговора, якобы произошедшего всего пять минут назад, между мною и девушкой из фантазии, а может – и  другой –  из реальности?
Тепло прижавшись ко мне и поцеловав в щёку, а потом отвер-нувшись, она заставила меня посмотреть на нависший над нами па-мятник и сказала:
-Теперь-то я знаю, чем вы с ним похожи.
-С кем?
-С этим дядей из бетона. Вы оба – вроде как мужчины.
Нарочно обидела. За то, что отказался жить у неё.
Да откуда же взялся этот разговор? Ведь вроде бы и не было его – а вот и был одновременно. Как возник? В каком закоулке фантазии зародился?
Да ни в каком! Потому что, встретившись с ведьмой, я продол-жал встречаться и с девушкой с гитарой, с нею я и разговаривал, сидя там, на скамейке.

46. О ЧЁМ ГОВОРИЛИ ЕЩЁ
-… оба – вроде как мужчины.
Конечно,  я обиделся, и выдал обиду тем, что слишком громко рассмеялся и охрипшим голосом произнёс:
-А вот сейчас докажу, что ты неправа.
-Докажи,- повернулась она и снизу вверх взглянула на меня, веря и одновременно подсмеиваясь: хвастунишка.
И я натянуто, преодолевая вдруг свалившуюся тяжесть, притис-нул её к себе и отчаянно вжался в её губы, как в подушку. Губы её в тот же миг напряглись, сделались мокрыми и прохладными, и я…впервые в жизни поцеловал.
-Вот так-то,- любуясь самим собой, произнёс я.
А она рассмеялась:
-Что – так? И это всё?
-Нет, не всё,- защищал я в себе мужчину.- Это всего лишь начало.
-А когда будет продолжение?
-Когда хочешь.
-Тогда пошли,- сказала она.- Скоро уже утро, нам нужно спе-шить.

47. ПРЕВРАЩЕНИЕ
Она произнесла это, и я перестал мыслить по-человечески.
Я превратился в вампира.
Моё сердце жаждало крови.
Я готов был пойти на всё, чтобы утолить жажду.

48. ЖАЖДА
Как назло, улицы оставались безлюдны. Изредка мимо проноси-лись автомобили, обдавая жгучей струёй ярких фар. Как мог, я увора-чивался, прятался в тень, откуда с ненавистью провожал их взглядом, и людей, что находились в них. Ах, если бы вдруг отказал мотор, и машина остановилась… Во мгновение ока я… утолил бы жажду.
Мы почти подошли к центральной площади города, освещённой яркими фонарями, и, конечно, свернули в тёмный переулок; помнит-ся, где-то рядом должна быть автобусная остановка. Ах, вот и она – и человек же на ней! Ноги сами понесли вперёд. Уже не иду – бегу, бе-гу!!!.......................………………………………………………………….
………………Ах, какая досада - опоздал: некстати подъехал автобус, окотил болью яркого света, сбил с бега, зашипел дверьми и увёз в не-достань мою пищу.
Проклятье, проклятье!!!
-Ничего, не переживай,- успокаивала спутница, но по голосу чув-ствовалось, что и она в досаде.
-Устал, не могу больше,- простонал я, навалился спиной на столб и съехал вниз, на корточки. Мне было совсем плохо. Я превратился в дряхлого старика. Не оставалось сил не только охотиться, но и пере-двигаться.
-Прекрати!- раздражённо воскликнула ведьма.- Прекрати, слы-шишь!
Она грубо схватила меня за плечо и рванула так, что меня под-бросило вверх и со шлепком приземлило на каблуки. Я больше не па-дал – не смел. Опять тянулся за ней: шаг за шагом, шаг за шагом…
Она шла, а потом вдруг резко остановилась – и я по инерции на-летел на неё, едва не свалив и не упав сам. Но она даже не обратила на это внимания. Она смотрела вперёд, в темноту. Я тоже пытался глядеть туда же. Напрягался из последних сил…
И слышал сладкий запах крови.

49. ЖЕРТВА ПЕРВАЯ
По узкой улице, лишённой прохожих и фонарей, опираясь на клюку, елозя истёртыми подошвами тяжёлых ботинок, источая запах страха и дикой агрессии, рыская подслеповатыми глазёнками по за-коулкам в поисках пустых бутылок и банок, мучаясь головной болью от выпитого накануне, шкандыбала старая бомжиха, бездомная ста-рушенция, навстречу нам - навстречу своей смерти.

50. ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО НУЖНО ДЕЛАТЬ
Она приближалась, напряжение нарастало, воздух дрожал, виб-рировал, ведьма горячо шептала мне на ухо:
-Ты знаешь, что нужно делать! Не стой же на месте, иди!!!
И я пошёл.
Каждый шаг давался с трудом и с лёгкостью одновременно: ас-фальт магнитил подошвы, а запах крови влёк и пересиливал, вдыхал в меня энергию. Когда я оказался возле бомжихи, силы вдруг верну-лись, я снова почувствовал себя молодым. С невероятной лёгкостью – всего лишь одним несильным ударом - свалил старуху с ног. Она упа-ла и взмахнула клюкой, но я нанёс ещё удар, которым одновременно отбил клюку и размозжил старухе голову. Клюка загремела по ас-фальту, голова выплеснула кровь и мозги и застыла на булыжнике бордюра. Я разорвал на старухе одежду, пробил дыру в груди и при-пал губами к живительному источнику.

51. ВКУСНО!
И только в тот миг, когда кровь проникла в желудок, я понял, на-сколько сильную испытывал жажду. Я находился между жизнью и смертью, и если бы не бомжиха, если бы не её кровь…
Кровь я алкал с таким наслаждением, с такой жадностью, что да-вился ни раз и ни два, и простужено, с надрывом откашливался, раз-брызгивая повсюду драгоценные капли, и знал, что виноват, что так нельзя, что буду наказан, и всё равно разбрызгивал: от спеху и от жадности, подгоняемый желанием насытиться – сердце своё насы-тить и не умереть. Но как бы ни был поглощён этим занятием, я ни на секунду не забывал о той, которая находилась за моей спиной и взглядом подталкивала: давай же, давай! И умоляла: оставь и мне! Я чувствовал, как содрогается её тело, как трясутся руки от нетерпения, как душа её переполняется страстным желанием утолить и свою жаж-ду – я и сам испытывал то же всего минуту назад! -  но не спешил уступать место. Более того, я вообще не собирался делиться с ней до-бычей. В старухином теле было слишком мало крови, чтобы делить её на двоих. Да что там: слишком мало, чтобы насытиться одному. Мне. Мне!!!

52. А ГОЛОД…
Вылакав всё без остатка и облизав рану до белизны кожи, я вдруг почувствовал, что хоть желудок и наполнил, но нисколько не насы-тился, голод как мучил меня, так и продолжал. И от этого усталость с новой силой навалилась на меня, ещё даже сильнее, чем до встречи со старухой.  Я чувствовал себя беспомощным, раздавленным, примя-тым. Переполненный желудок выпирал, давил – и придавливал к зем-ле. Я не мог шевельнуться. Я устал и нуждался в покое. И хотелось крови… ещё, ещё.

53. ЛУЧШАЯ ПОЛОВИНА
Я лежал головой на асфальте, подставив лицо под дождь и за-крыв глаза. Я умирал.
А издалека доносился голос…ведьмы?
-Отлично, молодец! Ты лучшая половина, которая когда-либо была у меня!!!

54. ТЫ И Я
…а из далёка доносился голос:
-Поздно, слишком поздно, милый.
-Почему?- не понимал я.
-Я хотела сделать тебя любовником, но у нас ничего не получи-лось. Ты для меня как брат. Славный, скромный, ласковый братик.
-А ты – сестрёнка,- проглотив горький комок, пробормотал я.
-Да, я твоя сестрёнка, Андрюшенька. А ты мой братик. И не боль-ше, понимаешь? А теперь поцелуй меня и проводи до остановки. Я поеду домой одна.
И я обречённо огляделся, пытаясь понять, где мы находимся. Бы-ла ночь, шёл дождь, и скамейки, на которых мы провели долгие-долгие часы и целовались до умопомрачения, были пусты, и лёд то-ненькой коркою покрывал эти скамейки, а чёрный силуэт памятника едва вырисовывался в иссиня-сером ночном небе.

55. ПОЧТИ САМЫЙ-САМЫЙ
Напрасно она сказала это. Она думала, что я окончательно ли-шился сил, ни на что не способен, умер? Да, я был выжат без остатка, в моей душе было полынно и мерзко, растоптаны многие и многие чувства, но… не ревность! Злая волна захлестнула меня и понесла из омута, из бессознанья - на поверхность реальности, туда, где - воздух и жизнь.
-Ты дрянь! Ты грязная, ничтожная дрянь! Я всё отдал тебе, я да-же не знаю, жив ли я на самом деле, а ты издеваешься надо мной! Пошла прочь!!!
И попытался её оттолкнуть, когда тёплая ладошка коснулась мо-ей щеки. Я крутил головой, а она гладила и гладила, и я помаленьку успокаивался, убаюкиваемый соприкосновением с её тёплой ладонью и словами, что она произносила:
-Я обидела тебя, извини. Я не знала, что ты такой ревнивый. Но и наивно же полагать, что ты у меня первый. Я и не хочу скрывать – ты не первый, но это ещё ничего не значит. Не значит, что не любимый. Не самый любимый. И ты можешь им стать, милый. Самым-самым. И, признаюсь, ты совсем близок к этому. Даже не представляешь, на-сколько близок. Поверь, ты мне очень нравишься и… Я просто в вос-торге, как ты справился с первым испытанием. Ну, больше не обижа-ешься на меня? Всё хорошо?
-Да,- произнёс я спустя какое-то время.- Я действительно слиш-ком много себе позволил. В конце концов, мы знакомы всего лишь сутки… А я просто влюбчивый дурак.
-Не говори так,- шептала она.- Я не согласна. Я так благодарна тебе, что ты смог полюбить меня. Это значит, что у нас всё будет хо-рошо. И уж если нам выпал жребий стать одним существом, вопло-щать одно целое в двух лицах, мы обязательно должны научиться с полуслова понимать друг друга и, конечно, дружить…
-Любить,- поправил я.
-Конечно,- согласилась она.- И любить. Ведь мы одно целое. Как же нам без любви?
-Чего же мы ждём?- воскликнул я.- Давай же, давай!

56. ВОТ ТАКАЯ ЛЮБОВЬ
Я потянулся к ней, возвращённый к жизни внезапным приступом возбуждения. В какой-то момент наши губы соприкоснулись, но……
……………………………………………………………………………...
……………………поцелуя я не почувствовал. Я испытал странное те-пло, исходящее от её губ, но не больше.
А потом это тепло стало проникать в меня. Оно влилось через горло в желудок, обволокло его стенки, захватило старухину кровь, которая тяжёлым комом придавливала меня к земле, и медленно, плавно, стало выходить наружу вместе… с содержимым желудка. Я невольно подался вперёд, вытянув руки, и ладонями натолкнулся на растопыренные пальцы девушки, найдя в них опору – и застыл, напу-ганный неожиданным поворотом.

57. НЕ ВАМПИР
Старухина кровь мощным потоком хлестала из моего рта; я за-дыхался, пытался кашлять, остановить струю, но тщетно. Желудок опустошался с бешеной скоростью, причём не рывками, а равномер-ным потоком, словно насос откачивал из желудка содержимое. Каза-лось, вместе с кровью из меня вымывает и кишки; ещё я чувствовал, как сжимается желудок, отчаянно пытающийся сохранить хоть часть того, что уже считал своим. А ещё я чувствовал облегчение - и физи-ческое, и моральное: силы ко мне возвращались, и радость зарожда-лась в душе: вот отторгает мой организм человеческую кровь – и хо-рошо. Значит, не вампир я, не чудовище, не убийца. Если и умру по-сле всего, что случилось, то человеком – и это радовало.

58. ЗА ЧТО ЛЮБИТЬ?
А огорчало вот что:
-Ты любил меня?- спрашивала девушка с гитарой, после того, как сказала, что я ей брат, и предложила проводить лишь до остановки.
-Нет,- сказал я.
-Правильно,- сказала она.- Меня не за что любить. Но почему-то все мужчины меня любят.
-Я не люблю.
-Ты не в счёт. Ты мой братик.
Я не выдержал и отвернулся. Она провела ладошкой по моей ще-ке и, картавя слова, как маленькая, сказала:
-Ну, лапуська, миненький, савненький, холосенький, ну не сер-дись на свою сестлёнку. Я знаю, сто плёхая, но я совсем не хотела те-бя обидеть. Ты хороший, добрый, порядочный, мне искренне жаль, что всё так получилось…

59. В МОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ
Когда я смог открыть глаза, стало заметно светлее. А может, мне только так показалось, на самом деле лишь отдалённый свет фонарей создавал иллюзию наступающего утра. Я посмотрел на старухин труп. В какой-то момент я решил, что происшедшее накануне – это обман, лишь игра воображения, а оказалось – нет. Стало быть, правда.
Как правда и – изумрудом сверкающие глаза ведьмы, которая на-ходилась рядом. На губах её играла лёгкая улыбка, лицо светилось от удовольствия, а на подбородке отпечатался тоненький кровавый след.
«Так вот что было,- подумал я.- Вот почему кровь вырывалась из меня, словно  откачиваемая насосом. Вовсе не организм мой отторгал кровь, противясь вампирскому опыту – это ведьма откачивала из меня старухину кровь и пила её. Бережно. С наслаждением. Со сладостра-стием».
Я представил, как это выглядело со стороны.

60. СО СТОРОНЫ
Вот лежу я,
Убаюканный её сладкими обманчивыми речами.
Ведьма шепчет и шепчет
И медленно склоняется надо мной.
Я поднимаю голову для поцелуя.
Её губы сложены в трубочку,
Словно целоваться хочет -
Так я и обманулся:
Ей не до поцелуев.
Она произносит заклятие
Или не произносит,
А кровь изо рта в рот,
Из моего рта – в её
Устремляется бурлящим потоком.
Она жадно глотает…

61. ЗАЧЕМ?
Ясно: чтобы накормить свое сердце, но не только. И моё тоже. Моё - жалкое, сморщенное, иссушенное, дающее сбои из-за недостат-ка крови, и убивающее меня.
-Люблю тебя,- прошептала ведьма.- Вот ты и доказал, что дейст-вительно самый лучший.

62. КТО КОГО  ЛЮБИТ?
А я молчал, потому что в голове звенел другой голос – из разго-вора с другой девушкой, и в ресторане... был ещё кто-то, и не один, и сказал подвыпивший сосед по столику:
-Приятно видеть влюблённую пару.
Я от удовольствия хрюкнул, погрузившись в мягкую перину лёг-кого головокружения. Захотелось вдруг демонстративно поцеловать девушку с гитарой, показать всем, что она принадлежит мне, только мне… Она всё испортила. Она рассмеялась и сказала:
-Нет, вы не поняли. Мы вовсе не влюблённая пара. Мы просто друзья.
-Ах, вот оно что,- сказал сосед и наполнил рюмки.
А тебя заколотило внутри. «Друзья, братик…» Ах, дрянь такая. Дрянь! Дрянь!
-Не возражаете?- донеслось вдруг сверху, я поднял голову: неяс-ная коричневая фигура, прыщавая харя.
-Что?
-Вы не будете возражать, если я вашу девушку приглашу на та-нец?
-Нет, не буду,- сквозь зубы прошипел я и выпил.
Сосед предложил:
-Покурим?
-Не хочу,- сказал я.
-Как хочешь,- сказал сосед.
Я закусил салатом.
-Зря психуешь,- сказал сосед.
Я нервно посмотрел на него. Он грустил.
-Она не любит тебя.
 Я залпом выпил.
-Ну и что?
-Так ты-то её любишь,- усмехнувшись, сказал сосед.

63. ОПЯТЬ ПРО ЛЮБОВЬ
Я молчал. Хоть и приятно было слышать такое, но я ещё не за-был, что произошло, когда в последний раз она произнесла это слово. Я не сомневался в искренности её чувств, но подозревал, что в слово любовь она вкладывает что-то своё, ведьмино, не имеющее никакого отношения к человеческому чувству. Поэтому я аккуратно обошёл эту тему, как бы между прочим сказал:
-Вот уж не знал, что колдуньи питаются кровью.
-Ты многое чего не знаешь,- сказала она.- И тебе многое пред-стоит узнать.
-Зачем я тебе нужен?- спросил я.
-Тебе неприятно моё общество, милый?
-Нет,- покачал я головой. -Мне с тобой хорошо, несмотря ни на что… Но я хочу разобраться, понять…
-Не терзайся, милый,- сказала она.- Всё хорошо. Всё очень даже хорошо. Мы вместе. Я люблю тебя как друга и как вторую половину. И вижу, что и ты меня любишь.
-Вот именно!- воскликнул я.- Люблю! Люблю! Я хочу тебя как женщину, понимаешь?!
И я простёр руки, уверенный, что сейчас-то мы сольёмся в объя-тиях.
Но она лишь грустно усмехнулась, и я вспомнил слова соседа по столику из фантазии.
-Это невозможно, милый,- сказала она.
Ведьма!!!

64. НЕ ПОНИМАЮ
-Почему невозможно, почему? Ведь прошлой ночью…
-Не было прошлой ночи,- покачала она головой.
-Как не было? Ведь я же хорошо помню…
-Не было. И не могло быть.
-Но почему?
-Потому что,- сказала она,- ни тебя, ни меня как индивидуумов уже не существует: есть ты и я, но никак только ты и только я. Мы – одно целое, одно живое существо в двух лицах. Я – властительница твоего сердца, и ты – его кормилец и мой. Как же мы можем зани-маться любовью?
-Ерунда какая-то,- возмутился я.- Вот ты, а вот я, поче…

65.ОНА+Я
И запнулся на полуфразе, поражённый тем, что вдруг произошло. Девушка исчезла, но не растворилась во мраке, не рассыпалась на ис-корки, а просто перестала существовать как отдельная личность.
Изменился и я. Туловище так расширилось, что на нём умести-лось сразу две головы – моя, а справа – ведьмина, а когда я поднял правую руку, то оказалось, что и она изменилась: стала изящной, женской. Впрочем, левая осталась прежней. Зато я, наконец, почувст-вовал своё сердце, и не только своё, но и ведьмино – вот они бьются в унисон, и не отличишь сразу, где чьё.
Лишь ноги не изменились, но налились такой силой, что, каза-лось, вот подпрыгну – и рассеку сырой ночной воздух, и без особых усилий долечу до звёзд.
Одна голова повернулась к другой, сверкнула зелёными зрачками и спросила:
-Теперь-то понимаешь?
-Понимаю. Мы воссоединены.
-Нет, мы едины.
-Да, да! Мы одно существо. И нам не дано любить друг друга.
-Не совсем так. Ты любишь меня, и я. Это же так естественно – любить свои руки и ноги, своё собственное тело. Любить и заботить-ся. Ты же будешь обо мне заботиться, правда?
-Конечно. Иначе и быть не может. Ты же – это я. А я…
-…это ты. У нас одно общее тело, которое мы обязаны любить и лелеять. Это так естественно.
-Так естественно!- воскликнула мужская голова и в этот мо-мент…

66. ВЕРОНИКА
…я снова стал самим собой. Колдунья смотрела на меня и улы-балась.
-Как себя чувствуешь?
-Очень устал,- признался я.
-Ничего, это пройдёт. Сегодня ты хорошо поработал, милый.
Она таяла в ночи. Удалялась.
-Постой,- крикнул я вдогонку.- Не уходи!
-Не волнуйся,- сказала она.- Очень скоро мы вновь встретимся.
Я не сомневался в этом. Но всё равно:
-Ты не можешь уйти просто так, не сказав ни слова,- крикнул я.
-Почему?- она чуть приостановилась.
-После того, что между нами произошло, ты просто обязана на-звать своё имя.
-Вероника,- сказала она.- Это всё, что тебя интересует?
-Нет.
-Что ещё?
-Я хочу знать…

67. РАССКАЖУ
-…как случилось, что ты стала ведьмой?
-Это так важно?- усмехнулась она.
-Для меня – да.
-Что ж,- подумав, произнесла она.- Я расскажу.
Она вынырнула из темноты, осмотрелась, скользнула взглядом по трупу, асфальту, бордюру, перевела взгляд на меня и сказала:
-Расскажу. Но не здесь. Идём.
-Куда?
-Ко мне.
Я вспомнил вчерашнюю ночь.
-Нет,- сказал я.- Пойдём ко мне.
К тебе так к тебе, сказала она, и мы пошли.

68. КОГДА-ТО И Я БЫЛА ЧЕЛОВЕКОМ
-Да, была,- сказала она, блуждая взглядом по моей комнате. Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, а я – на стуле, напротив неё. Когда мы вошли, она долго молчала, рассеянно разглядывая мои безделушки, останавливаясь возле некоторых – вот и возле моей фо-тографии, где я ещё без усов, и мне показалось, что она передумала рассказывать о себе и сейчас уйдёт, лишив меня покоя ещё на одну ночь. Но она не ушла, села на диван и произнесла:
-Как многие и многие, и я свой путь начинала отнюдь не кол-дуньей. До этого я была привидением, а ещё раньше - вампиром. Но ещё до того, много-много лет назад, я была человеком.



ВЕРОНИКА

Глава первая
1.
-Люблю, люблю тебя, милый,- горячо шептала я, прижимаясь к его крепкому мускулистому телу. Мы лежали на песке, на берегу ре-ки, был ранний вечер, тёплый ветерок шевелил мои распущенные во-лосы, заслоняя его лицо.
Я была молода, красива и прекрасно знала об этом. Накануне ве-чером, готовясь к свиданию, я долго стояла перед зеркалом в ванной и внимательно себя рассматривала. Критически, конечно, но и с лю-бовью – ведь это моё тело, как же мне его не любить?
Вчера он сказал:
-Люблю тебя за твоё прекрасное тело.
-А то, что внутри него, тебя не интересует?- обиделась я.
-Я знаю, что там,- усмехнувшись, сказал он.
-Что?- и застыла: вот сейчас и про душу, про доброту мою ска-жет. Похвалит. Восхитится.
А он: ………………………………………………………………….
Не хочу об этом, как-нибудь в другой раз. Ведь то, что он сказал, мне не понравилось, но он поцелуем и загладил свою вину.
Да, он обидел меня, но не очень. В конце концов, я всегда люби-ла своё тело, гордилась им. К тому же, меня он совсем ещё не знает. Ведь три встречи, три мимолётных мгновения – это совсем ничего. Нельзя узнать человека, особенно женщину, за такой короткий срок.
Да, он обидел меня, но я не хотела, чтобы он догадался об этом. Ведь я не только красивая женщина, что, разумеется, очень важно, но и достаточно умная. Он думает, что вскружил мне голову, и я совсем рассудок потеряла? Не-ет, слишком высокого мнения он о себе. Впрочем, как и все мужчины. Наверное, он считает меня глупой, если я на третий день знакомства позволила интимность… Ну и пусть себе считает, пусть тешится. Просто всё это так неожиданно, невероятно, сказочно. Да, может быть, на короткое время я и потеряла голову. Но ненадолго. Совсем на чуть-чуть. Так, назовём это кратковременным романом. Лёгким увлечением. А потом…потом ситуация прояснится сама собой. И вот тогда-то он и узнает, что главное во мне не тело во-все, а душа – чистая, благородная и отзывчивая.
Пусть.
Глупышка.
Такой сильный, красивый, мужественный… глупышка.
Впрочем, ничего обидного в том нет, что он восхищается моим телом. Ведь и я тоже полюбила его далеко не за ум. Посмотрите, ка-кое у него сильное, натренированное тело, какие крепкие мускулы. А ещё он спокойный, выдержанный. Он настоящий мужчина. Мужик. Таких сейчас мало. Всё больше – слабаки, отстаивающие своё равно-правие с нами, женщинами. А этот не отстаивает. Этот берёт то, что ему нужно; берёт не спрашивая. И это мне нравится. Да, нравится.
Вот и призналась: полюбила я его тоже за тело. Теперь мы квиты. Впрочем… не полюбила. Не полюбила. Так, увлеклась. Он мне про-сто нравится.
Давай-ка, милый, ещё раз поцелуемся. Обними меня, крепко-крепко. А если вдруг не хочешь – всё равно обними. Пусть это будет тебе искуплением за то, что не обнял меня в первый раз, когда со мной это приключилось - в тот вечер, когда я была несчастной, пом-нишь? Это было давным-давно – три дня назад.
В тот вечер ты спас меня…

2.
…от насильника, который бесшумной тенью выскользнул из кус-тов, грубо схватил меня за руку и рванул к себе. Потом-то я поняла, что не за руку схватил, а за сумочку, и вообще он не насильником был, а вором – примитивным воришкой, который промышлял в го-родском парке: прятался вечерами в тени деревьев и набрасывался на одиноких прохожих. Собственно, ему всё равно было кого грабить, лишь бы слабою оказалась жертва, не способною дать отпор, и при этом что-то несла.
Я хоть и испугалась, когда он напал на меня, но сумочку из рук не выпустила – вместе с нею и полетела на газон, едва не сбив вора с ног. Но он увернулся вправо, и тоже не выпустил сумочку, которую уже считал своей, и моя правая рука так выкрутилась, что показалось, вырвется с корнем; она и до сих пор болит, моя бедненькая рученька. Я заорала от боли и страха, что придало силы. Дёрнула на себя, су-мочка вдруг выскользнула из его рук, а я по инерции полетела назад и упала, больно ударившись обо что-то, успев, однако, заметить, что ремешок порвался и из сумочки высыпалось всё содержимое: косме-тичка, расчёска, кошелёк, зеркальце, в общем, всё-всё. Потом взгляд упал на приближающиеся чёрные сапоги, которые топали прямо по моей разорённой косметичке, особенно стало жалко зеркальце, кото-рое хрупнуло под каблуком, отчего я заорала ещё громче. А негодяй опять принялся вырывать сумочку. Я попыталась наподдать ему хо-рошенько ногой,  но он всё время отскакивал и шипел:
-Но, но, полягайся ещё!
Тут моя сумочка вдруг оказалась у него в руках. Я увидела, как он её облапывает своими мерзкими руками, ухмыляется… а тут ещё – муж, обиды, неустроенная жизнь… В общем, разревелась я не на шутку. А он, стервец, сумку под мышку - и к кустам.
Побежать-то побежал, да не добежал. Вдруг споткнулся – и как подкошенный грохнулся наземь. Думала, сейчас встанет и побежит. Нет. Сколько-то выждала – лежит. Тогда я набралась смелости,  на коленках подползла к нему, осторожно ткнула туфлёй в плечо – ле-жит, не шевелится. Может, и не дышит? Вроде бы…Точно не дышит!
-Ой, мамочки,- прошептала я, хотела уже бежать, да вовремя вспомнила про свою сумочку, выцепила её из бесчувственных рук – и осторожно поползла назад: задом, не отрывая от него взгляда – вдруг соскочит и снова бросится?
Вот так – задом – и упёрлась во что-то твёрдое. Сначала подума-ла, в ствол дерева. Да откуда оно на газоне? Оглянулась – и со страху чуть в обморок не упала. Возвышается надо мной огромный дядька, и с высоты своего двухметрового роста с любопытством наблюдает: че-го эта ненормальная, то есть я, здесь ползает?
Может, я и орала, может, и в обморок падала – чего не помню, того не помню, а помню вот что. Протягивает он мне руку и говорит:
-Извините, кажется, я напугал вас.
-Да уж, - сказала я и быстро вскочила на ноги. Отряхнулась,  как могла поправила на себе одежду. Неудачно. Такая растрёпанная и стояла перед ним. И не знала: бояться его или довериться?
-А он нагнулся и поднял что-то:
-Вот, это, кажется, ваше.
Взглянула – а это моя многострадальная сумочка. Наверное, вы-ронила её, пока отряхивалась.
-Спасибо,- сказала я и охнула.
-Рука…
-Что с ней?- тут же обеспокоился он.
Я протянула ладошку, он нежно погладил её…
-Сломана?- спросила я. Если бы он сказал «да», я бы тут же пове-рила: его взгляд магнитил, привлекал, дурманил. Рука совсем пере-стала болеть, но я на всякий случай ещё несколько раз ойкнула.
-Нет, с рукой всё в порядке, скоро пройдёт,- пообещал он, но ру-ку не выпустил. И я не вырывала…...……………………………………
………………………………………………………………………………
…………………………………………а потом он спросил:
-Больше ничего не повредили?- и вывел меня из дурмана.  Я тут же высвободила руку и принялась торопливо собирать содержимое сумочки, разбросанное тут и там. Всё было растоптано, зеркальце раз-бито, ничего не годилось для дальнейшего применения – только на выброс, но я всё равно собирала. Он не помогал. Стоял за спиной и пялился на меня. Я почувствовала себя неловко и спросила:
-Вы его… убили?
Он хмыкнул, пренебрежительно склонился над неподвижным во-ришкой:
-Жить будет.
У меня словно камень с души упал.
-Чем вы его так?- спросила.
-Да вот,- указал он на большую сосновую шишку. Он вовсе и не похвалялся и не гордился умением сшибать людей простой сосновой шишкой, но…
Я сказала:
-Спасибо. Он меня едва не убил. Вы спасли меня.
-Ну уж, не преувеличивайте,- улыбался он, и я, чтобы оконча-тельно не втюриться, сунула ладошку в его большую тёплую руку и сказала:
-До свидания.
-Я вас провожу,- предложил он.
-Нет,- сказала я, раздираемая сомнениями.- Мне недалеко. Я жи-ву вон в том доме. До свидания.
И чтобы унять дрожь, проскользнула мимо – и бегом к пятиэтаж-ке, к яркому пятну подъезда: устала я в этот вечер от переживаний и сумерек. Но у входа всё-таки задержалась, захотела – нет, не позна-комиться, но хотя бы ещё раз поблагодарить, ведь он совершил такой благородный поступок, спас меня. Оглянулась и…
Ну вот! Дура! Какая же я дура! Зачем убежала, ведь не хотела же. А он даже не пошёл за мной, остался там, в парке, или вообще ушёл восвояси. И теперь мы с ним никогда, никогда не встретимся.
В надежде, что не заметила его в быстро наступающей темноте, а на самом деле он где-то рядом, громко сказала:
-Эй!.. Вы здесь? - и прислушалась: вдруг объявится. Нет. Никого. Ни души.

3.
Вставляя ключ в замочную скважину, я подумала, что он ушёл, потому что я обидела его. Он меня спас, предложил помощь и вооб-ще… А я так быстро убежала. Вот он и решил, что я ненормальная… А я и есть такая.
Закрыла дверь на защёлку. Из комнаты доносился звук телевизо-ра, в темноте сверкали блики экрана. Я вошла. Муж лежал на диване, не поворачивая головы, спросил:
-Где была?
Я не выдержала, опустилась на стул и разревелась. Тушь бежала по щекам, попадала в глаза, щипала. Чем громче ревела, тем легче становилось.
Муж – объелся груш – недоуменно пыхтел со своего дивана: че-го, мол, ты, а?
И опять докапывался:
-Где была-то?
-Нигде,- пожаловалась я.- Тебе-то какое дело?
И от обиды, что муж такой бестолковый, даже утешить не может, тряпка… а настоящего мужчину так бездарно упустила, разревелась ещё громче.
-Вот те на,- сказал Михаил и только заметил.- Где плащ-то по-рвала?
Если бы спросил – кто, если бы пожалел, утешил, произнёс лас-ковые слова, которые знал – ведь говорил же когда-то! - если бы всё это сделал, а не обвинял, то наверняка я простила бы ему не только эту, но и другие обиды. А так:
-Уйди!- взмолилась.- Не лезь ко мне!
А он:
-Я и не лезу,- и опять улёгся на свой чёртов диван.
Ой-ой–ой!- слёзы мелкими горошинами выкатывались из глаз, я платочком стирала с лица тушь, сжимала в руках распотрошённую сумочку, жалела её и себя.
А Михаил всё не унимался, всё бубнил с дивана:
-Слушай, хватит, а? Мне твои истерики вот уже где. Дочь ведь разбудишь.
Сквозь слёзы видела, что он даже не смотрит на меня, а всё – в телевизор да в телевизор.
-Не разбужу,- озлилась я.- И вообще, это не твоё дело!
Он молчал. Лежал на диване. Смотрел передачу.
Ну всё, хватит, сказала я себе. Прекрати сейчас же. Он-то тут причём? Иди на кухню.
И заставила себя встать и уйти на кухню.
Зажгла плиту. Поставила чайник.
«Как это не причём?!- клокотало в душе.- Он, только он и вино-ват во всём. Такой противный, гадкий, холодный. Муж называется. Эгоист проклятый. Всю жизнь мою исковеркал, инженеришко зачу-ханный»…………………………………………………………………….
………………………………………………………………………………
……………………………..А потом мысли как-то сами собою пере-ключились на того человека, что спас меня, и я подумала: «А кто, ин-тересно, он? Уж наверняка не чертёжник. Спортсмен или военный. Десантник. Их же учат бросаться…всякими там предметами. Как ловко он справился с тем подонком! Я даже сообразить ничего не ус-пела, а он – раз – и готово дело. Шишкой по лбу!». Я тихонько, чтобы муж не услышал, рассмеялась, представив, как он это сделал. Дейст-вительно, получалось смешно: ведь шишку-то в моей фантазии дер-жал вовсе не он, а Мишка косолапый. Ну, из детского стишка, помни-те же!
«Всё-таки он спортсмен,- решила.- Военные так не умеют. Наши офицеры только командовать солдатиками обучены, а кидаться метко могут только спортсмены… А мой что умеет? Себя-то, если что, за-щитить не сможет, не говорю уже обо мне. Эх, вышла замуж…».

4.
А раньше, до свадьбы и в первый год нашей совместной жизни, ты ведь совсем другим был. Мягким, добрым, чутким, сердечным… А потом охладел. И я – в отместку – тоже охладела! И ничего нас, кроме дочери, уже не связывает. Ни-че-го! Ни-че-го-шень-ки! Ах, Миша, Мишенька…Если бы раньше знать, что у нас так получится. Ведь ты цветы мне чуть ли не каждое свидание дарил. А теперь – даже слёзы мои тебя не прошибают.
…А тот, в парке, только услышал мой крик – сразу на помощь. И защитил. Спас. И без цветов.
Впрочем… Как знать? Может, будут ещё и цветы? Может, наша встреча – судьба, а?
Нет, не ври хоть самой себе: и этот тоже ушёл. Из вежливости предложил проводить, а как узнал, что провожать не нужно, сразу и ушёл. Выбросил меня из головы. Даже до свидания не сказал.
Господи, да что же это я? Чайник-то кипит давно!

5.
И я налила себе чай, разделась прямо на кухне, умылась и присе-ла за стол. Кипяток разлился по телу и немножечко успокоил.
До глубокой ночи просидела я на кухне, думала о том человеке, что вдруг появился и исчез из моей жизни. Казалось бы – мимолётная встреча, хоть и при чрезвычайных обстоятельствах, но на самом деле – долгая и такая… такая. Ну, не знаю, просто такая. Весь вечер я продумала, промечтала о нём, а когда уже сильно-сильно захотелось спать, прокралась на цыпочках в комнату, расстелила себе на полу и легла… Михаил сопел на диване.


Глава вторая
1.
…А оказалось – и не исчез вовсе. Ведь именно с ним стоим мы сейчас на городском пляже, и его губы с нежностью прикасаются к моей шее. Сейчас поцелует, сейчас. Ах, как я хочу этого!

2.
Следующим вечером он ждал меня у подъезда.
Я возвращалась с работы, держа авоську с продуктами в руках, уставшая-преуставшая. Издалека его увидела и сразу узнала. Сердце радостно забилось, но и тревожно стало: а смогу ли я ему стать инте-ресной вот такая – уставшая, вечером после работы?
А вот и цветы! Розы. Ведь знала же! Он молча протянул букет, я взяла – и усталость как рукой сняло.
Его лицо было загорелым, грубо слепленным и невероятно при-влекательным. В отсвете вечерних полутонов он понравился мне ещё больше.
-Я вас ждал,-  сказал он.
-Мы вчера так странно расстались,- улыбнулась я.
Он понял, о чём я. И извинился:
-Увы, вчера я очень спешил.
-Поэтому даже забыли назвать своё имя?- простила я.
-Давайте сделаем так: притворимся, будто не было вчерашнего, а мы только сегодня встретились. Впервые.
-Зачем?- удивилась я.
-Чтобы меня не мучила совесть за непростительные ошибки, ко-торые вчера совершил.
-Что вы?- мне было ужас как приятно.- Вы спасли меня. Как же я могу об этом забыть?
-Забудьте,- попросил он.- Любой на моём месте поступил бы так же.
-Нет, не любой,- не согласилась я.- Например, мой муж…
-Михаил,- сказал он.
-Что?- я растерялась.- Вы знаете моего мужа?
Это почему-то неприятно кольнуло.
-Меня зовут Михаил,- пояснил он.
Ах так!- подумала я.
И спохватилась: нехорошо замужней женщине принимать цветы от чужого мужчины возле подъезда своего дома. Соседки в окна смотрят, не избежать потом косых взглядов и пересудов.
-Может, присядем?- предложила я.- Вон там?
И увела его в соседний двор.
-Почему вы пришли… сегодня?- осторожно спросила я.
-Чтобы вас увидеть.
-Но я… Я замужем.
-И что?
-А вы – тоже?
-Не совсем,- сказал он.- Моя жена умерла, но я воспитываю де-тей. Они уже почти взрослые.
Вот и объяснились, подумала я. Бесперспективно?
Он взял меня за руку, погладил большим пальцем по ладошке.
-У вас длинная линия жизни,- сказал он.
-Вы умеете гадать?- оживилась я.
-В некотором роде.
-Да? Погадайте! Что там ещё написано?
-Что вы несчастна и вам совсем некому излить душу,- сказал он.
Я высвободила ладонь, сжала её в кулачок.
-Вот ещё!
А он продолжал и без руки:
-Вы способны сильно и беззаветно любить. Может быть, уже и сейчас любите…Я прав?
-Сейчас?- я посмотрела ему в глаза.- И кого же?
-Не мужа,- уклончиво ответил он. Глаза его сияли. Не смеялись. Они были глубоки, словно озёра. Я утопала, утопала в них.
-Впрочем, нет,- доносился издалека его голос.- Ещё не любите. Но влюблены. Влюблены в человека, который…
-…который вчера спас меня,- сорвалось вдруг с губ.
-Да!- страсть уже кипела в нём.- И уверяю, этот человек тоже вас любит.
-Это вы говорите всем, кого защищаете от хулиганов?- голова сладко кружилась, сердце выскакивало из груди: так и подмывало нравится и кокетничать.
-Это я говорю вам, только вам…Только тебе.
-Спасибо, но… Всё это, имею в виду наши отношения… они со-вершенно не имеют перспективы и,- захлебываясь в чувствах, шепта-ла я.- Мне нужно… спешить…ах!
Наконец он поцеловал меня в губы, и я тут же забыла, что нужно спешить. Лишь прошептала:
-Не сейчас…Не здесь…
-Где?- настаивал он.
-В парке… Нет, на городском пляже…Завтра…Вечером.
Он продолжал целовать и шептал:
-Я люблю тебя…
А потом – прошептал те слова, с которых я и начала свой рассказ:
-Люблю твоё прекрасное тело.
Такого мне ещё никто и никогда не говорил. Ну, про фигуру и так далее – это я слышала, и не раз.  Но чтобы так откровенно – тело. Чувства смешались, вдруг вспомнился холодный, безразличный муж, вечная проклятая авоська, вчерашние события и долгий вечер на кух-не за чашкой горячего чая. И так мне вдруг стало обидно за себя – та-кую несчастную, такую непонятую: ведь никто - даже вот этот чело-век, которого внезапно полюбила - не может сказать ни слова про мою богатую внутреннюю жизнь, про мою душу, сводя все разговоры на тело.
-А что внутри этого тела, тебя не интересует?- упрекнула я. 
И ждала: вот сейчас всё и скажет. Конечно, мол, ты самая несча-стная, но не отчаивайся, я тебя сделаю счастливой и… Ах, про несча-стную он уже говорил. И про счастливую намекал. Только что. Толь-ко что. Когда по руке гадал.
А теперь сказал:
-Я знаю, что там.
«Душа…»
-Что?         
А он ответил:
-Кровь.
И тут же в моём сознании разлилась по асфальту огромная тём-но-красная лужа, а прохожие шли мимо, шлёпали по ней босыми но-гами, разбрызгивали…
-Фу…,- сделалось противно.- А ещё?
-Разве этого мало?
-Да, мало,- горячо откликнулась я.- Там есть душа!
А он, вместо того, чтобы понять, прошептал на ухо:
-Душа? Твоё прекрасное тело – и есть твоя душа.
Я же возмутилась, и… поплыла, поняв вдруг, что он тысячу раз прав, и мне есть чем гордиться. Поэтому я ещё нежнее прижала к гру-ди букет и пообещала:
-До завтра… На пляже…
И поспешила к своему подъезду.
С трудом справляясь с головокружением, подумала:
«Надо же, и его Михаилом зовут. Как мужа».
Но про мужа я тотчас забыла, а про этого Михаила – уже единст-венного для меня – думала долго-долго, вплоть до свидания на пляже.

3.
Этого свидания я ждала как часа исполнения всех заветных же-ланий. Борясь с возбуждением, я то и дело поглядывала на часы, то-мимая безвременьем. Долго примеряла платья, никак не могла вы-брать самое подходящее, ещё дольше стояла у зеркала – обнажённая – и всё смотрела, смотрела на себя.
Да, я красива!
У меня большие выразительные – зелёные – глаза, длинные гус-тые ресницы, тонкий прямой нос и пухлые губы. Не такие пухлые, как бы хотелось, но если чуть надуть – вот так – вот вам и идеал! Хоть сейчас на обложку глянцевого журнала.
А волосы! Мягкие, волнистые, послушные. Как я люблю щёткой их расчёсывать, укладывать в различные комбинации, самые-самые фантастические.
А фигура? Нет такой фотомодели, которая не позавидовала бы моей фигуре, вот!
Когда солнце растворилось в алом молоке, разлитом над верхуш-ками деревьев, я последний раз критически окинула взглядом своё отражение в зеркале и выскользнула на улицу.
Ни минутки, ни секундочки не сомневалась я, правильно ли по-ступила, сама назначив ему свидание. Нет, я не ждала – я жаждала этой встречи. Причём с того самого мгновения, как впервые увидела его. Вот вам и любовь с первого взгляда. Как магнит, он притягивал к себе, я ничего не могла с собой поделать. Я шла на свидание и обма-нывала себя: ведь я смогу в любую минуту остановиться, порвать с ним. И понимала, что обманываю: не смогу, вот не смогу и всё.
Вот он сказал, что тело – моя душа. И я рада, что он так прямо, может быть, грубовато, но честно и, главное, искренне высказал то, в чём мне самой признаться не хватало смелости. Да, именно тело, и никакая ни душа. Так и должно быть, ведь я же женщина…Я так меч-тала – может быть, всю свою жизнь – хоть один вечер побыть на-стоящей женщиной.

4.
Он стоял на берегу и ждал меня. Смеркалось, его высокая фигура размывалась сумерками. Казалось, сделай он шаг в сторону – и соль-ётся с вечером, растворится в сиреневом воздухе. Чтобы не потерять его, я прибавила шагу.
Он ринулся мне навстречу, принял в свои объятия и прошептал:
-Ты пришла! Наконец-то!
Он дрожал, я дрожала.
-Люблю, люблю тебя…
Кто это сказал? Оба?
Перед глазами проплывали мгновения прошедших двух встреч, расслабляли, дурманили, уносили куда-то. Чтобы не упасть, я обхва-тила его за шею.
И ждала.
Сердце вырывалось из груди.
Его губы ступеньками поцелуев спускались с моих губ к шее… Ах!
Слова завораживали:
-Люблю тебя… только тебя…только…

5.
-Расслабься, не бойся, откинь голову,- услышала я и повинова-лась.
И тут же почувствовала, как что-то холодное, гладкое скользнуло по коже и вонзилось в шею, размякшую от нежности его губ. Я от-прянула – попыталась отпрянуть… Но он держал крепко, и пальцы на его руках были уже не мягкие и добрые, а твёрдые и холодные, как железо. Почудилось, что я уже не в объятиях, а охвачена металличе-скими прутьями, и тело разламывает от боли и холода, боли и холода. Его губы - нет, язык – скользил по моей шее, но это уже совсем не возбуждало. Наоборот, мне было противно и мерзко. Я ещё раз попы-талась вырваться, не смогла, распахнула глаза…
Мелькнуло:

Острое, покрытое шерстью собачье ухо.
Зелёная кожа в мелких морщинах, словно в паутине.
Стеклянный глаз хищника.

Это был он – Михаил. Я это поняла сразу же и испугалась ещё сильнее. Отчаянно забилась, пытаясь вырваться. А лицо – морда - чуть отстранилась…
Увидела:

Стеклянный глаз хищника, налитый кровью.
На месте носа – чёрная впадина.
Вытянутая пасть приоткрыта, клыки оголены.
На клыках отпечатались следы крови.
Моей?
Зелёная морда – в складках: дряблая, изношенная.
Мерзкая.
Отпусти!
Клыки клацнули и исчезли – утонули в моей шее.

Моей некогда прекрасной, а теперь растерзанной шее…
Я закричала и не услышала собственного голоса.
Я взмахнула руками, но они не послушались.
И ноги.
Сознание сизым туманом вырвалось из плена, дрожью пробежа-ло по непослушному телу и растворилось в вечернем сиреневом воз-духе.


НЕ СНЫ
Конечно, это были не сны, и мне ничего не привиделось. Она, моя Духовная Мать, на самом деле  приходила ко мне. Приходила и разго-варивала со мной, а я думала - снится. Это было Тогда, это было Давным-давно, это никогда мне не снилось, это была – Реальность. Единственная, доступная мне, а  теперь - и тебе. Но тогда мне ка-залось – снится, и даже теперь я не хочу отказываться от этого дивного ощущения. Снится – и пусть! Я расскажу о встречах с Ду-ховной Матерью словно это были Сны, а  ты слушай.
Вот так она приходила:

Лёгкая как воздух, как морская пена, как нежная вуаль. По ла-зурным волнам, шелестящим ласковым шёпотом, идёт высокая эле-гантная женщина, одетая в белоснежные ниспадающие одежды. Ан-гел? Нет: ведь глаза её горят как две звезды в ночном небе; хоть губы и теплит улыбка, и улыбается приветливо, но лишь с лёгким сочувст-вием, без сострадания; и щёки бледны, не румяны. Идёт по воде – с волны на волну, с волны на волну ступает босыми ногами, и от неё веет прохладой, и теплом, и морозом, и талостью. Она приближается и говорит, а голос холоден как хрусталь:
«Бедная моя, бедная моя девочка».
 Я падаю на колени и целую подол её платья. А она гладит меня по голове ледяными ладонями и повторяет:
«Бедная, бедная. Вот, наконец, мы и встретились».
Говорит, а губы не движутся. Лицо – как маска.
А моё? Вот я отвечаю – и тоже не шевелю губами.
Лишь думаю. Но этого нам достаточно.
«Кто ты?»
«Я твоя Духовная Мать. Ведь ты звала меня».
«Звала?- я совершенно не помню, но она смотрит на меня так, что я верю. Верю каждому её слову. И признаюсь:
«Мне страшно».
А она гладит меня по голове, успокаивает:
«Не надо бояться. Всё уже позади. Лучше расскажи о себе».
«Но ты всё знаешь».
«Ну так что ж?- улыбается она,-  Лучше бы ты сама рассказала».
Обнимает, прижимает к груди. Как мама в далёком детстве, когда было плохо. Я плачу, уткнувшись головой в её живот.
«Он обманул,- слова пробиваются сквозь слёзы.- Он убил меня».
«Нет, нет,- успокаивает она.- Он оставил тебе жизнь. Ты будешь жить».
«Нет, не буду. Не могу».
«Можешь,- успокаивает меня. И обнадёживает,- Ты ещё смо-жешь любить. Ты создана для большой любви».
«Как? Ведь он отнял мою душу».
«Ну что ты, девочка,- смеётся она.- Такое ему не под силу».
«А он – смог!»
Отчаянным рывком срываю с горла платок, прикрывающий ужасную рану на шее, показываю. Ветер проводит по ране невидимой ладонью, я вздрагиваю от соприкосновения.
«Это исправимо,- успокаивает она.- Вот так».
Теперь её ладошка тянется к ране. Я доверяюсь – и боюсь… нет, не боюсь, трогай.
«Вот и всё»,- говорит она и подносит зеркало. Я вижу, что на том месте, где только что было больно, раны никакой нет. Кожа гладкая, ровная, бархатная. Ещё лучше, чем была до.
«Ты удовлетворена?»
«Да».
«Но ещё сомневаешься?»
«Да».
«Увы,- вздыхает она.- Жизнь послала тебе суровое испытание. Но поверь, всё закончится хорошо».
«Кто он?»,- спустя какое-то время спрашиваю о том, кто назвался Михаилом.
Она отвечает - и нет:
«Когда-то и он был человеком».
«Когда-то,- повторяю я, и вдруг пугаюсь.- А где он сейчас?»
«Сейчас его нет,- говорит она.- Он появляется лишь с закатом солнца. Но не бойся. Теперь он тебе не страшен».
«Он – Дьявол?»- спрашиваю я, и она смеётся:
«Конечно, нет. Он лишь слуга».
«Он наказал меня?- допытываюсь я.- В чём моя вина?»
«Ты ни в чём не виновата. И никто тебя не наказывал».
«Тогда – почему?».
«Ты неправильно жила».
Я не понимаю. Она поясняет:
«Ты тихо жила».
Не понимаю. Она поясняет ещё:
«Ты тихо страдала».
Теперь – поняла. Тихо страдала. Понятно.
«И он пожалел тебя».
«Но я же не жаловалась. Никому».
«А мне?».
И после этих слов я понимаю, что действительно жаловалась – ей – на свою судьбу, на скомканную жизнь, на мужа, на одиночество, на пустоту; думала, что жалуюсь подушке, а оказалось – ей. И поняв это, я вот ещё что поняла:
«Ты святая!»
 Она улыбнулась – согласна. Но всё же:
«Не меня, его благодари».
«Кого?»
«Дьявола».
«Нет, нет!- протестую я.- Ведь он подослал ко мне Михаила».
А она поясняет:
«Лишь, потому что об этом его попросила я».
Ах, вот как! Тогда… другое дело.
 «Но почему – ты?»
«Потому что не могла не откликнуться на твои страдания и слё-зы. Потому что ты не заслуживаешь такой жизни, какую вела. Потому что ты страдала. Потому что ты создана для большой любви».
«Для большой любви?»
«Да, девочка моя».
«Но разве нельзя любить… как-то иначе?»
«Нельзя».
«Но другие-то любят».
«Они – просто любят. Тебе же суждено безумно любить».
«Когда?»
«Когда наступит время».
«Когда наступит время?»
«Узнаешь сама».
Она мягко высвободилась из объятий, стала подниматься, и меня поднимала, придерживая за локоть.
«Уже уходишь?»
«Так нужно».
«К нему? К Дьяволу?»
Ревность. Откуда?
«Да,- улыбнулась она.- Ведь он мой муж».
Ах…
«Муж? Кто же ты?»
«Я уже говорила: Духовная Мать. Твоя Духовная Мать».
«Но как зовут тебя?»
«Духовная Мать».
«Прости, прости меня»,- казалось, что теперь я поняла. Всё.
Она посмотрела. Сказала. Простила:
«Благословляю тебя. Иди».
И я пошла. За спиной тихо шептались волны на жёлто-белом мокром песке.


Глава третья
1.
Думаешь, я своего мужа не знала? Ошибалась в нём? Придумала причинённые им обиды? Да нет же. Таким он и был, каким описываю:
Прежде всего, он был благоустроенным человеком. То есть, у не-го имелось всё. Новая шляпа. Новое пальто. Новые ботинки. Новая жена. Правда, с женой осечка вышла – была новая, а теперь уж вроде бы и нет. Время-то прошло. Ботинки со шляпой обновились, а жена всё та же. Как никак пять лет вместе. Надоела. Приелась. Поизноси-лась. Неновая вещь.
Конечно, когда-то он меня любил, как же без этого. Потому и женился. Но прошло полтора года – и он устал. От меня. Он так и го-ворил. Надоели, мол, мне твои бесконечные проблемы, перемены на-строения и слёзы. Как будто бы у него настроение никогда не меня-лось? Но я же молчала. Молчала все пять лет…

2.
Вижу ведь: устал ты от меня, как устаёт ребёнок от надоевшей игрушки. Сам-то догадываешься, что ставишь меня в один ряд со сво-ей шляпой? Ужасаешься? Или воспринимаешь как должное? Думал ли о том, что так сложится жизнь, когда делал мне предложение? Или благоустроенный вещизм жизни нисколько не смущает - такая уж твоя натура? Может, и себя самого ставишь в один ряд с новыми ве-щами? И самого себя пришпилил между шляпой и новым пальто… Или - в них. А жена – рядом, с этими вещами.
Не хочу верить!
А хочу верить в то, что и тебе самому надоело всё это. Телевизор, квартира, шмотки. И ты сам не знаешь, что хочешь. По-своему лю-бишь меня, что, впрочем, не мешает любить и себя… и шляпу, и но-вые ботинки. Хочу верить, что ты ненавидишь вещи, просто не мо-жешь обойтись без них. Как не можешь обойтись и без меня… Да, без меня ты обойтись не можешь: кому-то же надо тебя обслуживать, кормить, поить, стирать твои трусы и носки. Не самому же. Мне. Для этого ты меня и полюбил. Сначала – горячо, ведь в новинку была, а когда приелась, опостылела – поставил в один ряд с вещами. Пере-стал любить? Нет. Любишь и сейчас, но – отстранённо, опосредован-но, в мечтах, когда рядом меня нет и уж точно не тогда, когда смот-ришь свою любимую передачу. В это время ты любишь свой телеви-зор, а я только мешаю, не даю свободно, легко и непринуждённо жить.
Да, я красива.
Но ты считаешь, что могла бы быть ещё красивей.
Да, я нежная.
Но ты уверен, что нежность я проявляю к тебе не потому что ты просто есть, а потому что нас связывает дочь, и ещё я боюсь ли-шиться твоих денег.
А ещё ты ревнуешь меня к дочери. Конечно, ты любишь нашу дочку, нашу Оленьку. Но какое место среди вещей отведено ей? На-деюсь, где-то возле меня? Значит, после новых ботинок?
Я знаю твою тайну, твоё сокровенное желание: ведь и тебе хо-чется свободы, хочется как-нибудь выйти на улицу, сесть в автобус и уехать куда-нибудь далеко за город, забрести в широкое поле и упасть с головой в пшеницу… И закричать от счастья и свободы! И завыть волком от размеренности жизни, от её постности и быстротеч-ности. Знаю, знаю.
Знаю, Мишенька, что ты устал от семейной жизни. Тебе хочется порвать со мной. Но ты никогда на это не пойдёшь. Как и не поедешь за город, и не нырнёшь в море пшеницы. Диван-то ведь не отпускает. Лёжа на нём, твоя заветная мечта кажется тебе едва ли не кощунст-венной. Сокровенное желание упрятано так далеко, что не сразу и уг-лядишь. И мечтать – бунтовать – ты можешь только во сне. Про-снувшись, ты обо всём забываешь. Конечно, иногда тебя что-то бес-покоит, ты начинаешь нервничать, и от этого уходишь ещё глубже в себя, в свой вещизм. И даже не подозреваешь, что во сне считаешь се-бя несчастным человеком. Скажи тебе об этом днём – воспримешь ведь как страшное оскорбление. Но это – правда. И ты действительно несчастный человек. Вот только виновата в этом не я, как иногда ду-маешь, а ты сам. Только ты сам. И совсем не важно, какое место в ря-ду вещей ты мне отводишь: перед пальто или после ботинок. Главное – твоя мечта никогда не осуществится. Никогда, Мишенька, не бу-дешь ты жить свободной и полной жизнью. Да и этой, которую ве-дёшь сейчас – благоустроенной, постной -  жить тебе осталось очень недолго.

3.
Я знаю, как он провёл последние часы своей жизни.
Он метался.

4.
Ты не знал, что думать. Как дальше жить? Кого винить? В пер-вую секунду, как узнал об этом, готов был растерзать меня и… бить, бить что есть силы. Но секунда прошла, и ты взял себя в руки. В кон-це концов, что это за глупость такая – бить? Варварство. Ты же все-гда был спокойным, выдержанным. А тут вдруг – бить. Нет, совсем голову потерял. Бить, г-м… Ну и ну…бить…
Но как обманула! Как обманула!!! В душу плюнула!!!
И ты опять вспомнил себя у дверей квартиры, а между тобой и дверьми – худенькая, вёрткая старушонка-соседка Евгения Ивановна. Смотрит прямо в глаза, источает притворное сочувствие, а в голосе – ядовитая медовуха:
-Вот вы, Михаил, целыми днями на заводе трудитесь, спины не разгибаете, деньги зарабатываете, всё в дом да в дом, а тем време-нем… Ох, не хочется говорить прямо. Но ведь не в лесу живём, лю-дей-то много, и все видят…
-Что видят?- мычишь ты. Понимаешь уже, к чему разговор?
Но Евгения Ивановна не спешит: не для того целый час в двер-ную скважину подглядывала, всё высматривала, соседа пропустить боялась.
-Ведь и ребёночек у вас, милая девочка Оленька, какая красави-ца, куколка прямо. А вы? Вы-то какой молодец! Дай бог каждой тако-го – не пьёте, не курите, по бабам, прости Господи, не таскаетесь. Че-го ещё, спрашивается, надо? Живи – не тужи. Так нет. Всё мало, мало. На приключения тянет. Совсем уж стыд потеряла.
-Вы о чём?- разговор тебе неприятен, неприятна и соседка, но от-брить её не можешь – что о тебе люди подумают?
-Как о чём?- притворно удивляется Евгения Ивановна.- Разве я не сказала? И вы сами ни о чём не догадываетесь? Так, может, напрасно я и разговор завела…
-Говорите же, не тяните.
-А вы правда ничего не знаете?
-Евгения…э-э Ивановна, у меня не так много времени…
-Ну-ну, не сердитесь, Мишенька,- одёргивает тебя соседка. А то как же: с такими строптивыми и нужно построже.- Знаю, занятой вы человек, а то больше времени уделяли бы своей семье, не распускали бы её.
-Кого?
-Как кого? Жену. Свою жёнушку. Ведь именно она на глазах у всех соседей, так сказать, жильцов нашего дома, назначает свидания своим, извиняюсь, ухажёрам прямо у дверей подъезда.
-У каких дверей?
-А у наших, подъездных дверей,- морщится соседка, недовольная тем, что ты никак суть уловить не можешь. И повторяет.- Свидание ухажёрам.
-Каким?- мычишь ты. До чего же непонятливый.
-Вот чего не знаю, того не знаю.
-Евгения Ивановна, давайте-ка по существу, а?
-Да уж я ли не по существу?- оскорбляется соседка.- Я и так вам всё уже рассказала. А могла бы и промолчать, утаить. Но глубоко уважая вас… В общем, возвращаюсь я вчера вечером из магазина, то-роплюсь как всегда к своей Мурочке. А тут встретила Кузьминичну из соседнего подъезда, она обещала новый рецепт засолки огурцов рассказать. И вдруг вижу – у подъезда нашего мужчина незнакомый. Красивый такой, высоченный, в руках цветы. Огромный букет крас-ных роз. К кому это, думаю, кавалер щедрый пожаловал? Уж не к Людке ли с четвёртого этажа? Глядь, а тут жена ваша к нему едва ли не бегом. Обрадованная. Так и бросилась ему в объятия. Обнялись они, значит, и в обнимку ушли  - недалеко, в соседний двор. Присели на скамейке, и давай ворковать, как те голубки. И это при живом-то муже, эх. Уж не знаю, о чём они там ворковали, но уж явно не о по-следних известиях. И ваша жена страх как довольна была. А потом целоваться давай и обниматься, и опять целоваться. Срам-то какой! В общем, нацеловались они от души, она взяла свою сумку и пошла до-мой – мимо меня продефилировала, даже не заметила. А он долго по-том ещё возле нашего дома околачивался. Всё на окна пялился. Вы-сматривал. Я его и Кузьминичне показала, и Валентиновне: не при-знают ли, откуда такой выискался? Нет, говорят, впервые в жизни ви-дим. Вот, Мишенька, не хотела вам рассказывать, но поскольку чело-век я честный и камня за пазухой ни на кого не держу…
Молодец, хоть дальше слушать не стал. Решительно отодвинул соседку от дверей, вонзил ключ в замок и влетел в квартиру. Меня дома не было.
Зато на журнальном столике, в хрустальной вазе, той самой, ко-торую твоя мама на пятилетие нашей свадьбы подарила, стояли розы, о которых рассказывала соседка.
Ты опустился в кресло и впёрся взглядом в букет.

5.
И вот теперь ты увидел меня.
Ты увидел меня такой, какой была я для тебя раньше - юной, не-винной, бегущей тебе навстречу по первому осеннему снегу, в то са-мое утро, когда ты понял, что любишь меня. Ты заглядывал мне в гла-за, видел в них наивность и детство, ласкал взглядом мои пышные во-лосы, выбивающиеся из-под меховой шапки.
Вещью я стала спустя полтора года, а тогда, в то далёкое и вдруг вспомнившееся осеннее утро, я была для тебя единственной и непо-вторимой, которая тебя, такого спокойного, уравновешенного и вроде бы невпечатлительного, смогла увлечь, околдовать и впечатлить.
Удивляешься, почему теперь, в нелёгкую для тебя минуту, вспомнил меня ту – близкую и такую далёкую, потерянную навеки? Да прямо перед тобой, на стене, висит моя фотография, сделанная как раз в то осеннее утро. В тот год ты купил фотоаппарат «Зенит», пом-нишь? И на меня тогда ты не жалел плёнки, всё снимал и снимал без конца, огорчаясь, что никак не получается поймать мою индивиду-альность, изюминку, мою неуловимость. Долго выбирал нащёлкан-ные снимки, отбраковывал и, наконец, выбрал эту, что сейчас висит перед тобой – над букетом кроваво-красных роз, подаренных мне другим мужчиной. Злишься?
Оттолкнувшись от кресла так, что оно, отъехав, свалилось на спинку, ты рванулся к журнальному столику и вырвал из вазы букет. Ваза зашаталась и упала на ковёр, вода разлилась, впиталась в ворс, сделав его вологим, болотным. А букет полетел прямиком в мой портрет, сбив его со стены – и он упал на вологость ковра, облеплен-ный красными лепестками и прозрачными каплями воды. Глаза неко-гда любимой женщины смотрели на тебя из-под переломленного стебля.
Это успокоило тебя? Вовсе нет. Ты ещё и ногой наподдал мой портрет, и он, порвавшись, отлетел в угол комнаты, а розы размета-лись повсюду; красные лепестки облепили белые обои.
Спрашиваешь, чего мене не хватало? Мол, дал ты мне всё. Мол, квартира, машина, ребёнок. Ишачил день и ночь, собирал эти прокля-тые копейки. Хочу шубу? Пожалуйста, Платье? Вот деньги. Кольцо? С удовольствием. А мне всё мало, мало. Теперь, вот, нового мужика подавай…
Ну, во-первых, не так уж и «пожалуйста», и далеко не всегда «с удовольствием». А во-вторых – да.
Да! Милый мой! Можешь что угодно обо мне думать, ругать по-следними словами. Да, я такая. Но кто меня такой сделал? Ты. Ты.
Так что пускай злость и негодование переполняют тебя сколько угодно. Обижайся, обвиняй меня, оправдывай себя. Говори, что ты никогда не позволял шалости на стороне… Ну и не позволял. Ну и был примерным семьянином. Ну и что с того? А я позволила.
Опять заводишься? Снова обвиняешь? Не даёт покоя мысль, что встретилась со своим любовником у подъезда, на глазах у соседей? И правильно. Ты называешь это нахальством, наглостью. А я – безраз-личием к тебе, Мишенька. Ты для меня больше не существуешь.
Что, что? Спрашиваешь, подумала ли я о дочери? Интересно, ин-тересно…

6.
Ты вбежал в Оленькину комнату и застыл… на пороге.
Оленька, четырёхлетняя девочка, наша дочка – твоя дочка, между прочим, Мишенька – крепко спала в кроватке, поджав под себя пух-лые ножки. Тихо-тихо, на цыпочках ты подошёл к ней, присел рядом. Прислушался к ровному дыханию. Потом также тихо поднялся и вы-шел из комнаты. Плотно прикрыл за собой двери, остановился, при-слонился к косяку и закрыл глаза.
И вдруг успокоился.

7.
А ты думал, что войдёшь к дочке, посмотришь на неё – и ещё пуще разозлишься? Не вышло, да?
А знаешь, на самом деле почему ты вошёл к ней? Чтобы при-влечь на свою сторону. Вот, мол, доченька, спишь и не ведаешь, что мамка твоя – шлюха, бросила тебя… А папка – нет. Я – нет. Я – с тобой. Я всегда с тобой. Не оставлю, не покину. Навеки вместе. Ты и я. Дочка и отец. Я тебя очень люблю. Только и ты люби меня. Пойми своей детской, ещё несформировавшейся душой оскорблённого и обиженного папку, проникнись, прояви сочувствие и займи мою сто-рону. Твою, то бишь.
Не получилось, как хотел?
А получилось наоборот?
Так подними кресло, сядь в него и хорошенько подумай…

8.
Вот что думаешь теперь ты:
«А, может, врёт всё соседка? Мало ли что могло случить-ся…Может, не с любовником вовсе встречалась жена, а с кем-то ещё? Со школьным приятелем или институтским, например? Или вообще не встречалась ни с кем. Ведь известно, Евгения – великая сплетница. И врунья. Соврёт – и глазом не моргнёт. Господи, нашёл кому ве-рить? Ведь она же и добивается того, чтобы я поверил. Почему? Да хотя бы потому, что моя жена ей не нравится. Конечно, не нравится. Ведь не сидит вечерами с нею у подъезда, не перемалывает косточки соседям. Или ещё проще - не так сладко, как хотелось бы, поздорова-лась или улыбнулась. Вот вам и враг…
А если…если всё-таки права Евгения?  Допустим, что было? То-гда что? Да ничего, ровным счётом. Она же рассказывала только то, что видела сама и думала сама, когда видела. А о чём может подумать одинокая старуха, жаждущая сплетен и подглядывающая за молодой соседкой, которую терпеть не может? Конечно, не исключено, совсем не исключено, что измена не привиделась, не надумана, а действи-тельно имела место… Нет, бред, бред! Ничего подобного не было. Не могло быть. Никак не могло. Только не со мной. Розы? Почему нет? Почему бы ей и не принять букет красивых цветов – пусть даже и от мужчины. И в благодарность даже… пофлиртовать. Чуть-чуть. Со-всем чуть-чуть. Она же женщина, в конце концов. А? Ревную? Рев-ную…»
Всё, хватит, Мишенька. Не изводи себя. Слышишь звонок? Это я. Да, та самая, что изображена на фотографии, которая пять лет прови-села на стене, а теперь, мокрая и разорванная, лежит в углу. Иди же, открывай двери. Я пришла…

9.
Щёлк – замок. Скрип – дверь. Белое платье и нечёткий овал лица в темноте подъезда. Шаг. Ещё, ещё. Ты – прижат к двери. Пропуска-ешь. Смотришь. Молчишь. Подозреваешь – опять.
Комната. Разбросанные розы на ковре. Ваза. Фотография. Моя.
Телевизор молчит. Чёрный экран.
Голос:
-Что с тобой?
Михаил. Напуган.
Не шевелюсь. Молчу.
Берёт за руку. Горячий!
-Замёрзла? На улице дождь? Где твой зонтик?
Как много вопросов.
Дождь? Зонтик? А, всё равно.
-Что с тобой?
Нервничает. Пусть.
-Что с тобой?
Молчу.
Руки – тянутся. На моих плечах. Привлекает к себе. Заботится?
-Уж не больна ли ты?
Берёт на руки. Меня. Несёт. На диван. На свой диван. Лежу. Одеяло. Давит. Всё равно лежу. Пусть дождь.
А он: звонит. Скрипит в тишине диск телефона. Раз. Два. Две цифры. Ноль и…
-Скорая? Примите, пожалуйста, вызов…Больная, да… Не знаю – что… Невменяемая…Да, да…Вот адрес, записывайте…
Больная? Невменяемая? Что ты, Мишенька? Я же просто жалела тебя. Как лучше хотела. А ты…
Хорошо, пусть будет так. Идёшь ко мне? Иди. Ближе, ближе… Что там у тебя в руках? Градусник? Не нужно…

10.
Ты склонился надо мной, а я обхватила тебя за шею и притянула к себе. От неожиданности ты легко подался, повалился на меня, шеей прямо к моему лицу. Ко рту. К зубам…
И комната, и градусник, и мои мокрые волосы поплыли перед твоими глазами, ты вздохнул полной грудью, а выдохнуть уже не смог.


Глава четвёртая
1.
Спасибо тебе, Духовная Мать, за то, что…

2.
…невидимая сила подхватила, подняла высоко в ночь, в бездну пространства и, против лёгкого ветерка, понесла туда, где горят огни засыпающего города. Не в полудрёме – ясно, отчётливо – гляжу на сверкающие внизу электрические точки и полоски и нисколько не за-бочусь о том, куда меня несёт, где край этому полёту, что со мной станется и как жить дальше. Как получится, так и буду. Главное – любовь, Большая любовь… А остальное…
Я счастлива. Может быть, впервые в жизни я ощущаю свободу души и тела (моей непонятой души и моего красивого тела) – оттого легко и беззаботно кружусь в ночном небе, влекомая течением против лёгкого ветерка…………………………………………………………….
………………………………………………………………………………
……………………………………я находилась между небом и землей, между электрическими огоньками, что внизу, и россыпью звёздочек над головой, и не боялась высоты, и захлёбывалась от восторга, напе-вая какую-то песню, которая рождалась сейчас, неизвестная мне мгновение назад и забытая напрочь через мгновение потом. Песня пелась от всей души, в полный голос, единственная на всё ночное не-бо, на весь мир, на всю Вселенную.
А потом я ступила на воздушный поток, который увидела, пото-му что он рябил и ступеньками спускался вниз, и пошла по нему – всё ниже и ниже, к электрическим огонькам, к чёрным коробкам много-этажек, к улицам, к подъездам домов. И вот что странно: чем ниже я опускалась, тем слабее светили фонари, а дома окутывало туманом, и когда я опустилась совсем низко, то очутилась в клубящейся гуще то-плёного молока, которое разбегалось по сторонам от малейшего мое-го движения, но быстро возвращалось, образуя вокруг облако, из ко-торого невозможно найти выход. Впрочем, я и не искала. Я  шла, про-сто шла куда-то, и вышла на островок пшеничного поля, на котором нашла сморщенного человечка с улыбкой наоборот на измождённом лице. Приглядевшись, я признала в нём своего мужа Михаила, о ко-тором узналось многое – достаточно было бросить один лишь взгляд – и я многое поняла в нём, а многое не поняла, но мне было всё равно, ведь я уже не любила его.
И он меня узнал. Согнулся в три погибели, свесил руки до земли, подкосил колени и побрёл ко мне, словно пёс. Я не хотела, чтобы он приближался, отпрянула – и облако забурлило вокруг – но поймала его умоляющий взгляд, и пожалела, остановилась. А он упал на коле-ни, сложил ладони кувшинкой и показал; а в кувшинке – что-то неж-ное, воздушное. Пригляделась – а это пушинка: большая, размером с яблоко. Я. Дрожу в серых, иссушенных руках. Михаил на глазах – в несколько секунд - превратившийся в дряхлого старика, тянется без-зубым ртом к пушинке, щурит провалы глазниц. Я невольно подалась назад, а пушинка - я –  вырвалась из соединённых ладошек, подлетела ко мне и повисла в нескольких сантиметрах от левого плеча. Я отмах-нулась от неё – себя - и она улетела, исчезнув в  топлёном молозиве тумана, а Михаил в отчаянии обхватил голову, упал в пшеницу и за-стонал – тяжело, надрывно. Я взглянула на его сотрясаемые в рыда-ниях плечи и пожалела.
-Мишенька,- сказала.- Не плачь. Посмотри на меня.
Он поднял на меня покрасневшие глаза – и не узнал. Кого он ви-дел перед собой? Какая прекрасная незнакомка заслоняла в его глазах мою внешность? Или вовсе не прекрасная? Почему он меняется в ли-це: ещё секунду назад смотрел на меня с восторгом и любовью, а тут вдруг отшатнулся, затрясся, а в глазах – ужас.
А потом стал уменьшаться. Вот он размером с девятилетнего мальчика, а вот – и новорождённое дитя, а ещё миг – и кукла, мат-рёшка, пупсик, солдатик. Букашка. Еле вижу его, копошащегося под каблуком моей туфельки. Вот наступлю на него – и нет у меня мужа.
Маленький, маленький, а голос – что трубный звон. Сказал - за-полнил каждую клеточку мира:
ЧТО С ТОБОЙ???
Как будто и не он спрашивает, а кто-то великий, могуществен-ный – извне. Но – он, мне ли не знать голос собственного мужа?
Я улыбнулась, но ничего не ответила. Теперь-то я знаю, что де-лать с этой букашкой. Не стану я топтать его. Мы будем бороться на равных. Я приказала ему стать прежним, каким был – и он тут же вы-рос, сбросил с себя личину старца, помолодел, распрямил спину. По-зволила ему подойти. Но когда его серая противная ручонка косну-лась моей груди, я засмеялась и схватила его за руку. Рванула на себя – и он, конечно, не удержался на ногах, упал. Рядом. У ног. А я на-клонилась, поцеловала в лоб и оголила ему шею. Вот она, кровенос-ная жила: видите – дрожит. Можно погладить, ощутить пальцами бе-шеную пульсацию крови. Но лучше не пальцами, а губами, ртом. И надкусить. Надкусить… Вот так.

3.
Горячая кровь наполнила рот, и я сделала свой первый судорож-ный глоток. Сладко. Чудесно.

4.
Второй и третьи глотки тоже такие же поспешные, что и первый, и они принесли желаемое удовольствие. А вот потом…

5.
Я пила медленно-медленно, маленькими глоточками. Чувствова-ла, как драгоценная влага разливается по желудку, ласкает меня из-нутри, проясняет мозг. Ты мне помогаешь – лежишь неподвижно, нисколечко не сопротивляешься. В благодарность за это я глажу тебя по голове. Но скоро перестаю, потому что начинаешь меня раздра-жать. Почему в твоём теле так мало крови? Почему с каждым глотком её всё меньше и меньше? А вот уже и нету – почему? Ты не любишь меня, не любишь?
Поди прочь!
Расслабив объятия, я позволила ему упасть в бездну. Бездной оказался пол. И молозивный туман вдруг отступил, впитавшись в обои – белизна в белизну. Всё знакомо. Я в своей собственной квар-тире?
Да: вот диван, вот телевизор, вот журнальный столик – я узнала и его, хотя на нём нет хрустальной вазы, куда вчера вечером поставила букет роз… Ах, вот же: на полу, в луже сморщились кроваво-красные лепестки… Розы, мои бедные, несчастные розы.
Их цвет напомнил мне о крови. О том, что я голодна.
Что я всё ещё голодна.
Ещё, хочу ещё. Ещё, ещё, ещё!!!
Вон из квартиры – туда, откуда доносится запах. Я слышу. Кровь поёт мою песню и зовёт меня…

6.
Теперь я стучусь к вам, Евгения Ивановна. Да-да, к вам, против-ная старушенция, считающая, что живёте тихо, скромно и никому не мешаете, а на самом деле своими сплетнями и интригами довели до белого каления уже полподъезда.
Тук-тук, Евгения Ивановна.
Кроме интриг и сплетен, чем вы ещё живёте? Своей комнатной собачонкой с кошачьим именем Мурка да футбольными матчами по телевизору? Похвально. Вот и сейчас ваш старенький «Фотон» вклю-чен на полную громкость, а в матче первенства Союза «Спартак» -  «Динамо» Киев счёт равный - 1:1. Страсти накалены, Демьяненко пе-редает пас Блохину, тот бьет и… Ай, что вас отвлекло, Евгения Ива-новна?
Тук-тук.
Это я стучу, поспешите, поспешите.
 Вот, хорошо. Я уже слышу, как вы хоть и раздражённо, но при-ближаетесь к дверям. Спрашивайте!
-Ну, что там ещё?
Ах, это вы не со мной. С собакой. С вашей жалкой комнатной со-бачонкой.  Она скребётся в двери, срывая когтями дерматиновую обивку, и воет – меня чувствует. Не торопись, и до тебя дойдёт оче-редь. Успокойся. Ведь хозяйка тебя успокаивает. Забудь о страхе, прислушайся.
-Ну что ты, маленькая моя?- слышишь, это тебе.- Что тебя так напугало? Плохие люди? Да, сладенькая, плохие люди. Они, люди, очень-очень плохие. Обижают мою сладенькую…
Тук-тук, Евгения Ивановна.
-Что такое? Кто-то стучится?- ну наконец-то, услышала.- Кто там?
-Это я, Евгения Ивановна. Соседка ваша.
-Какая соседка?
-Что напротив живёт. Ветрова.
-А, сейчас, сейчас открою. Только собаку запру.
И – своей Мурке, с добродушным укором:
-Что же ты соседей-то боишься? Нехорошо.
Скрипнули двери на кухню, приглушив собачий визг.
Тук-тук, Евгения Ивановна.
Вот и щёлкнул замок.  Приоткрылась дверь, высунулась стару-шечья голова.

7.
«Молодец, мужик, показал бабе, где раки зимуют. На славу отде-лал. Так и надо: будет знать!»
-Ой, миленькая, ах родненькая ты моя, да что же это такое, а?  Что случилось, деточка? Что с тобой? Это муж тебя так, да? Он, про-клятый? Проходи, проходи, я тебе помогу, я тебе, милая моя дочень-ка, помогу-у-у.
Вот сколько слов – и все обо мне. Увидела кровь на моём лице – и подумала… А то, что это кровь не моя, а Михаила, и в голову не пришло, да? Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Главное - ты меня пригласила. Впустила.
И теперь - сама виновата.
Я принимаю твоё приглашение.
Я вхожу.

8.
-Да как же? И кто же?- продолжала причитать Евгения Ивановна, невольно отступая назад; ведь я надвигалась прямо на неё.- Небось, Мишка, муженёк твой окаянный? Вот паразит, вот изверг! И за что? А? Пьяный заявился? Так хоть и пьяный, соображать же надо. Или… приревновал? А? Приревновал?
Слова отскакивали от меня как горох, превращались в монотон-ную дробь. Я старалась не слушать: ведь кровь, текущая по старухи-ным венам, пела мою песню и манила, очаровывала.
Старуха же не унималась, отвлекала от главного, раздражала:
-Так что, вызываем милицию-то?
Я сказала ей:
-Я к вам пришла… Вы же ждали меня, не так ли?
И выдавила улыбку на коченеющих губах.
-Ждала?- растерялась старуха.- С чего ты взяла?
-Ждали, ждали,- надвигалась я.- Давно уже ждали. Вот я и при-шла.
-И хорошо, и хорошо, пусть ждала, раз ты этого хочешь,- испу-ганно бормотала старуха, отступая в темноту узкого коридора. Она уже поняла, что со мной что-то не так, корила себя за то, что впусти-ла, и лихорадочно искала выход из создавшейся ситуации. Выхода не было. Я подходила всё ближе и ближе.
-Не бойтесь меня, Евгения Ивановна.
Вот ей и отступать уже некуда: спиною упёрлась в стенку… Глазки судорожно бегают, саблей секут из стороны в сторону – и по моему же лицу. И мысли вырываются уже в громкий голос:
«Ах, Мишка, не рассчитал силушку. Все мозги выбил бабе».
-Не выбил,- успокоила я и потянулась к её горлу.
-Что ты!- испугалась Евгения Ивановна.- Я это так, подумала просто.
-А я знаю, что вы просто подумали.
Ну что, страшно? Страшно?
«Батюшки, что же это такое?»
-Ничего. И не бойтесь меня. Ну, что же вы так напряглись? Рас-слабьтесь…
-Ай, дурёха! Ты же задушишь меня! Ай!!!

9.
Услышав отчаянный крик хозяйки, собака вырвалась из кухни и бросилась ей на помощь. Лохматым комком пролетела по коридору, подпрыгнула и налету вцепилась а мою руку, которой я уже почти схватила старуху за горло.
Уцепилась крепко, судорожно сжав челюсти. Мне же было не больно, да и не тяжело её держать – собачка-то совсем крохотная. Но она мешала и раздражала, и я избавилась от неё. Свободной рукой схватила за загривок и сорвала, как грушу. Та тут же завизжала и за-брыкалась, пытаясь освободиться. Я и освободила её: второй рукой поймала за лапы и развела руки.
Визг. ВИЗГ!!!
Хруст.
Вот и всё: теперь у вас, Евгения Ивановна, целых две полусоба-ки. Посмотрите, какая кровь хлещет из обеих: красная, густая, краси-вая, вкусная… м-ммм…

10.
Отчаянно сжавшись в стену, сходя с ума от ужаса и думая, что это сон, Евгения Ивановна смотрела, как я разрываю собаку и всё во-круг – пол, стены и даже потолок – окрашивается чёрно-красным. По-следнее, что она увидела: я бросаю два шерстяных комочка в мусор-ную корзину и вытираю о платье окровавленные руки. Потом она по-теряла сознание, чем немало огорчила меня. Пришлось наслаждаться этой прекрасной сценой в грустном одиночестве: моя рука из миниа-тюрной, женской, человеческой, превращается в мощную лапу фанта-стического существа - кожа темнеет, покрывается серо-зелёными складками и плесенью; твёрдые чёрные волосы пробиваются сквозь кожу; пальцы укорачиваются и толстеют, заостряясь на концах –  плавно переходят в когти. Вот этой рукой я и превратила старухино горло в жидкую кашу.
Тук-тук, Евгения Ивановна.

11.
Насытившись, наконец, я распрямила затёкшую спину и смахну-ла с губ остатки пищи. Когти на руках мешали, но их присутствие не раздражало. Пока. Я сорвала с себя человеческую одежду и задышала полной грудью……………………………………………………………..
……………………………………………………………………..……………но когда пришла немного в себя, когда колокола перестали зве-неть, когда моя песня уплыла к границам беззвучия, я ещё раз осмот-рела своё тело, и мне стало досадно. Новая кожа оказалась дряблой, хуже, чем у старухи; и грудей почти не было, вместо них – две розо-вые шишечки, покрытые мыльными пузырями. Всё, что ниже грудей, поросло густой шерстью и трансформировалось – живот выперло, но не как у беременной, а как будто грыжа; ноги потеряли стройность – сделались худыми, корявыми, сучковатыми. И непропорционально короткими. Короче в два раза, чем были… Потом я поняла: ошиба-юсь. Ведь я стою на коленях, вот и кажется… Сейчас встану – и ноги удлиняться.
Встала.
Удлинились.
Теперь не мешало бы посмотреться и в зеркало. Что у меня там с лицом?
Вон зеркало – на стене…
В зеркале я увидела стены, часть потолка, лампочку на потолке, угол шифоньера – всё отражалось, и всё было забрызгано кровью. Но я не увидела главное –  не увидела себя.
К досаде прибавилась и грусть. Провела ладонью по лицу и по-няла, что и оно изменилось. Стало вытянутым, как у собаки, неприят-но скользким и покрытым короткой шерстью. Верхнюю губу холоди-ла гладкая кость. Две. Клыки?
Я представила, что по ним стекают ручейки крови – как у Ми-хаила - и попыталась слизнуть. Что-то узкое, длинное, свёрнутое – ещё удлинилось и развернулось, мелькнуло перед глазами раздвоен-ным кончиком. Язык, догадалась я. Я поморщилась и закрыла глаза.
И… уснула?


НЕ СНЫ
«Ну, дочь моя, как себя чувствуешь?»
«Плохо».
«Что тебя беспокоит?»
«Не знаю… Совесть?»
«Это хорошо. Значит, ты уже ступила на путь раскаянья».
«Я грешна?»
«Как и каждый из нас».
«Да, я грешна. Я убила своего мужа».
«Ты лишь помогла ему освободиться от жизни, которую втайне он ненавидел».
«Но я не имела права…»
«Имела, дочь моя. Имела. Ведь он сделал тебя несчастной. Он за-ставил тебя страдать».
«Но ведь…»
«Не терзай себя. Ты ни в чём не виновата. Ты поступила так, как должна была».
«Он… станет таким, как я?»
«Тебя это очень заботит?»
«Наверное, да».
«Нет, он умрёт».
«Но Михаил – не муж, а другой, вампир – укусил меня, и я не умерла».
«За твою жизнь заступилась я».
«А я хочу заступиться…»
«Нет, нет, дочь моя. Он умер».
«Ну почему ты не хочешь заступиться за него, ведь я же прошу!»
«Потому что я не могу заботиться обо всех».
«Но…»
«Всё, девочка моя, всё. Хватит о нём. Он недостоин. Он уже ос-тался в прошлом».
«Но что же мне теперь делать?»
«Жить. Просто жить».
«Как? Посмотри на меня, на моё тело. Такой я жить не могу».
«Такой ты жить и не будешь. В таком виде ты будешь являться только ко мне».
«Значит, ко мне вернётся прежняя внешность?»
«Сразу, как только откроешь глаза».
«И я никогда-никогда не буду вспоминать о том, что произош-ло?»
«Всю жизнь ты будешь об этом помнить».
«Неужели ты станешь напоминать мне?»
«Нет, девочка. Совесть. Твоя совесть».
«Но ты же сама говорила, что я ступила на путь раскаянья. То есть я искупаю свои грехи и…»
«Никогда твои грехи не искупятся, если прегрешения совершать будешь безрассудно».
«Ты имеешь в виду… то, что я сделала с соседкой, Евгенией Ива-новной?»
«Я лишь хочу предостеречь тебя от совершения импульсивных поступков в будущем».
«Но она сама виновата! Она оклеветала меня».
«Разве? Она рассказала о тебе правду».
«Это была неправильная правда».
«Какая уж была, и ты это знаешь».
«Знаю, увы. Что ещё ты хочешь услышать от меня?... Хорошо: прости».
«Передо мною ты не виновата. Мне прощать тебя не за что. Лишь бы ты сама простила себя».
«Я уже… почти простила».
……………………………………………………………………
……………………………………………………………………
«Знаешь, Духовная Мать, я слышала, о чём они думали – и Ми-хаил, и Евгения Ивановна».
«Хочешь сказать, что уже умеешь читать чужие мысли?»
«Да».
«Что ж, ты делаешь успехи. Но тебе нужно научиться удерживать себя от совершения необдуманных поступков».
«Как? Научи!»
«Этому ты должна научиться сама».
……………………………………………………………………
……………………………………………………………………
«Я постараюсь».
«Ты должна научиться жить среди людей».
«Да-да… Но у меня никого нет, кроме Оленьки».
«О дочери не думай. Я сама о ней позабочусь».
«Отдашь её слугам Дьявола?»
«Нет. Человеку».
«Хорошему?»
«Надеюсь, да».
«Но разве есть ещё хорошие люди?»
«А как же. Конечно».
«А я? Я хорошая?»
«У меня спрашиваешь?»
«Думаю, я плохая».
«И всегда была?»
«Нет, кажется, не всегда».
«Когда же ты стала плохой?»
«Думаю, не вчера. Может, несколько лет назад?»
«И хочешь плохой остаться?»
«Нет, я хочу быть хорошей».
«Ты будешь».
……………………………………………………………………
……………………………………………………………………
«Я постараюсь».
«Ты должна научиться жить среди бывших людей».
«Таких, как я?»
«Да».
«Где я их найду?»
«Ищи».
«Я постараюсь».
«Ты должна доказать самой себе, что ты женщина».
«Я постараюсь».
«Ты должна пройти свой путь от Ненависти к Любви».
«Я постараюсь».
«Любовь должна очистить тебя».
«Я постараюсь».
«Есть ли у тебя силы преодолеть всё это?»
«Надеюсь».
«Есть ли у тебя желание испытать всё это?»
«Есть».
«Есть ли у тебя надежда на то, что ты станешь хорошей?»
«Да, есть».
«Помни: что бы ты не сделала, какие бы поступки не совершала, как сильно не ненавидела бы – высшей мукой и высшей наградой те-бе будет Любовь».
«Я постараюсь быть осторожной».
«И терпимой».
«И терпимой».
«Иди к людям. Иди к бывшим людям».
«Да-да!»
«Найди бывшего человека».
«Где мне искать его?»
«Найдёшь. Он поможет тебе. Он научит…
Любить?
…ненавидеть».
«Но…»
«Ненависть – это очищение. Твоё очищение».
«Я иду, Духовная Мать!»
«Иди, дочь моя. И помни – в трудную минуту лишь позови – и я приду на помощь».
«Ты ещё любишь меня, плохую?»
«Я твоя Духовная Мать. Ты моё дитя».
«Я верю: ты не научишь меня дурному. Прощай».
«Нет, до свидания. До скорого свидания».


Глава пятая
1.
Я слышу.
Сперва – пугающая тишина, но потом вкрадываются звуки. Сту-чат по стеклу капли дождя. Шуршат шины проезжающих автомоби-лей.  Люди проходят мимо – и тоже шуршат подошвами об асфальт.
Я вижу.
Серый потолок, тенета на нём. Прямо над головой – люстра: кас-кад спиралевидных сосулек. Пыль въелась в поверхность, осерила ор-ганику. Там и сям дрожат ошмётки паутины.
Окно – тоже серое. Или за окном серо? Но сухо. Ни капельки на стекле. А что шуршит?
Приподнимаюсь. Осматриваюсь.
В углу чужой комнаты стоит старенький телевизор; включен, а трансляцию закончили – вот и шуршит: по экрану бегут серые полос-ки, из динамика вырывается тихий шум, напоминающий шёпот хо-лодного осеннего дождя. И шуршание шин. И шлёпанье подошв.
Вспоминаю…
Пугаюсь.
Смотрю на руку…
Уф, обычная, человеческая! Ещё всматриваюсь. Убеждаюсь, что не сплю. Всё человеческое: и ноги, и тело. Всё моё. Какое счастье!
Смеюсь, готовая вспорхнуть и кружиться в танце: значит, не сон! Духовная Мать действительно приходила и разговаривала со мной. Не нужно бояться, Духовная Мать не нарушит обещания. И ночной кошмар больше никогда не повторится, если, конечно, буду… кон-тролировать свои эмоции и поступать так, как наставляет она.
Я верила ей: ведь тело возвращено!
Но и боялась: вдруг только в моём восприятии, а на самом деле я так и осталась чудовищем? Кто скажет правду? Зеркало?
Оно – на стене. Вчера оно сказало: меня нет. Не существую. Я нереальность, фантазия, выдумка. А сегодня?
Кто я? Вампир? Нет, нет… Конечно, я убила мужа, а за ним – и соседку, но тому была причина: не моё личное желание, а… некая си-ла принудила поступить так – помимо воли, помимо моей воли…

2.
И почему я вдруг решила, что   кто-то меня укусил, что я превра-тилась в вампира? Каждому понятно, это же сказка. А  сказок не бы-вает, бываю только сны. Вот мне и приснилось. Никого я, конечно, не убивала. Просто мне приснился кошмар, который через несколько минут забудется навсегда. Почему я так решила? Да потому что про-снулась – и вместо уродливого существа, в которое превратилась во сне, увидела саму себя…
Почему в чужой комнате?
А вот сейчас закрою глаза, встряхну головой, вновь открою – и окажусь дома, на диване, а рядышком - в детской кроватке посапыва-ет Оленька, через стенку в большой комнате спит муж, а часы на сте-не отсчитывают секунды. Ведь сколько раз так раньше бывало: при-снится всякая гадость, думаешь, что это правда и есть, а проснёшься – и удивляешься: надо же…
Вот: глаза зажмурены. Крепко-крепко. Теперь что? Покрутить головой и послушать тишину. Вслушаться! Явь абсолютно иная, и чудесам в ней нет места. Сейчас услышу тиканье часов, и всё встанет на свои места…Ну! Ну!

3.
Не нужно было открывать глаза, чтобы понять: ничего не изме-нилось.
Серый потолок, тенета на нём. Прямо над головой – люстра: кас-кад  спиралевидных сосулек. Пыль въелась в поверхность, осерила органику. Там и сям дрожат ошмётки паутины.
В углу чужой комнаты стоит старенький телевизор; включен, а трансляцию закончили – вот и шуршит: по экрану бегут серые полос-ки, из динамика вырывается тихий шум, напоминающий шёпот хо-лодного осеннего дождя. И шуршание шин. И шлёпанье подошв.
…Или я забыла, что Евгения Ивановна пригласила меня вчера вечером в гости на чашку чая, мы засиделись допоздна, и я, чтобы не будить мужа, а ключи от квартиры забыла, осталась переночевать у соседки?
На полу?
Обнажённая на полу?

4.
Ничего больше не остаётся:
Встала, отбросила со лба непослушную прядь, прошлёпала бо-сыми ногами по паркету и нерешительно поскреблась о полировку двери, ведущую из комнаты – в коридор. Тихо скрипнув, двери при-открылись, и из темноты, сквозь щель, залетела мелкая пыль, лениво играющая в квадрате света, что падал из окна.
Сейчас, подумала я, возьмусь за ручку и распахну двери настежь. И облегчённо вздохну, рассмеюсь даже, и скажу громко: «Евгения Ивановна, вы ещё спите?»

5.
Я так и сделала, но ничего не сказала. Потому что говорить было не с кем: в дальнем конце коридора, под встроенным в стенку шка-фом, темнело пятно распростёртого тела. Ноги в серых чулках упёр-лись в ящик для обуви, чуть сдвинув его в сторону. С правой ступни слетел тапочек. Второго вообще не видно. Подол задран, оголяя бе-лые, похожие на мрамор ляжки: они чужеродным пятном выглядыва-ли из сумрака. Голова сильно запрокинута назад, так что не видно ни лица, ни волос. Зато хорошо видна шея  и - чуть ниже того места, где ухо сходится с челюстью -  кровавое месиво.
Может, я кричала. А может, и нет. Может, ладошками заткнула рот, непослушно растягивающийся в истеричном крике – и проглоти-ла всё, что вырывалось наружу. Но если бы так просто можно было унять эмоции.  Не криком, так действием – они всё равно вырвутся из тебя. Вот я и бегала по квартире, металась, хватала первые попавшие-ся под руку вещи, тут же отбрасывала их, и опять хватала. Рвала ка-кие-то листки, уронила на пол фарфоровые статуэтки, смахнула со стены полочку с посудой, и тарелки разбились, засыпав осколками пол и газовую плиту; в ванной зачем-то включила воду; досталось и люстре – вместе с паутиной и пылью сбила сосульки на ковёр: они бесшумно падали, как застывшие капли доисторического дождя.
А потом сказала себе: «Остановись! Что же ты делаешь?».
И, представляешь, успокоилась. Почти успокоилась. По крайней мере, услышала, как бьётся сердце, а из груди вырывается спешащее куда-то дыхание. Удивлённо осмотрелась, увидела бедлам, который сама же и устроила, услышала гул воды из ванной, кинулась было за-крывать, но поняла, что опоздала - вода давно уже наполнила и ванну, и перелилась через край, и разлилась по полу - в коридоре и на кухне. Я остановилась…………………………………………………………….
……………………………………………………………………………..
………………………….. а ещё спустя какое-то время поняла, что пора уходить. И я ушла, прикрыв наготу старухиной одеждой, которую нашла в шкафу. Одежда была плохая и ношеная, но, переодеваясь, от-вращения я не испытывала. Может быть, чуточку неприятно было. Но идти в свою квартиру за своей одеждой я тоже не осмеливалась. Встречаться с Михаилом, пусть даже мёртвым, было выше моих сил. Да и старухины обноски оказались почти впору.
Потом зашла в ванную, шлёпая босиком по холодной воде, умы-лась. Нащупала на полочке расчёску, кое-как расчесалась. Потом гля-нула на себя в зеркало – ничего вроде…
Ах.
Я увидела в зеркале своё отражение! Вот оно, неопровержимое доказательство: я не вурдалак, не вампир. Да, я совершила страшные, даже чудовищные поступки – убила людей, собственного мужа! – но ведь зеркало не оттолкнуло меня, приняла как реально существую-щий, материальный объект. Значит, не случайно я сомневалась, не хо-тела верить в реальность происходящего. Ах, как права была Духов-ная Мать, когда говорила (а я не верила), что только от меня самой зависит, какое ждёт меня будущее. Вот, не захотела быть вампиром – и не стала. И чем скорее начну новую жизнь – чистую, светлую, без-грешную -  тем быстрее пройду свой путь (как сказала Духовная Мать) от ненависти к любви, большой любви и… И смогу вернуться к Оленьке, моей ненаглядной дочурке.
Счастливая и всем сердцем готовая принять новую жизнь, я рас-пахнула двери и выбежала на лестничную площадку…

6.
А моё изображение в зеркале исчезло не сразу, а медленно пре-вратилось в другую женщину – Духовную Мать, и только потом по-крылось туманом и рассеялось. И зеркало стало отображать лишь то, что принадлежало реальному миру: дверь, коридор, встроенный в стену шкаф и труп Евгении Ивановны, застывший на полу. А я и не знала. Впрочем, как я могла это знать: ведь я бежала… бежала… бе-жала, подставляя лицо прохладному ветерку, точно такому же, что обдувал меня накануне ночью, когда летела над спящим городом, медленно приближаясь  к родному дому, по привычке выглядывая  свет в окошках.

7.
…а когда отбежала далеко от дома и устала, долго-долго бродила по улицам, и от обилия переживаний, мыслей и дневного света слегка подташнивало, и кружилась голова; так и подталкивало спрятаться где-нибудь в тень и дождаться вечерней прохлады. Но именно пото-му, что всё сильнее и всё нестерпимее этого хотелось, я нарочно не позволяла себе этого. Я умышленно держалась только солнечной сто-роны, выбирала улицы, где мало тени и мало зелени, выгоняла себя на площади, где жарко, спекотно и невыносимо душно, если уставала, то присаживалась на скамейки, но только на те, что были установлены на освещённом месте. Этим я доказывала самой себе, что, несмотря на воспоминания, я по-прежнему остаюсь человеком, ведь доказа-тельством тому – отражение в зеркале. А что дневной свет убивает… Так ведь и не убивает вовсе – жива же. И не свет вовсе, а жара… Ах, какая жара нынче стоит. Много-много лет такой жары не было. Нико-гда… Никогда……………………………………………………………..
……………………………………………………………………………..
……………………………к концу дня я еле передвигалась. И бороться с естественным желанием укрыться в тень уже не оставалось сил. Всё чаще я вдруг с удивлением обнаруживала, что нахожусь в тёмных подворотнях, в сырых подъездах, там и отдыхаю. Силой заставляла себя вернуться на улицу, и если возвращалась, но уже из тени не вы-ходила. Дневной свет убивал меня, а сумрак притягивал. Я чувствова-ла себя как утомлённый путник в выжженной жаром пустыне. Им – и там - я и была. Я физически ощущала потребность спрятаться в тень – и пряталась, уже не думая о том, что я человек, и что видела своё отражение. Я чувствовала себя так плохо, что уже и колебалась: а смотрелась ли в зеркало на самом деле или и это мне привиделось? И вообще, что происходило со мной до того, как я выбежала на лест-ничную площадку, спустилась по пролёту и отбежала далеко-далеко от дома? Память, выжженная солнечным днём, быстро испарялась из иссушенного мозга, и хоть я ещё цеплялась за обрывки воспоминаний как за кочки в болоте, но долго удержаться не могла: обжигала вирту-альные ладони и летела куда-то, падала, тонула…пропадала.
Когда злые лучи солнца ещё не исчезли за крышами домов, я всё же решилась на последнюю попытку: вошла в магазин, сверкающий неоном, нарочно встала под люминесцентной лампой: пусть жжёт, пусть губит, не хочу жить нелюдем… Зуд в голове нарастал, в висках стучало, щипало в глазах, мозг выедало острой болью, но я упорно шептала, проговаривала, выкрикивала: не хочу, не хочу!!! - и боль, ка-жется, ненадолго отступила, гул чуть затих, и вдруг за ним расслы-шались ещё голоса, которые  сперва сливались в один сплошной гул – хоть и иной, человеческий, но постепенно расслаивались, и я научи-лась различать в них отдельные звуки и слова, которые даже слипа-лись во фразы, смысл которых потихоньку становился понятен.
…шайте экстренное сообще управления вну дел ершено злодейс преступление приехавшая на вызов по указанному адресу бригада скорой помощи обнаружила в квартире труп мужчины по предвари-тельным данным им оказался михаил ветров  нилось так же…
-Выяснилось так же,- кричало на весь мир из динамика телевизо-ра с выставочного стенда,- что супруга пострадавшего исчезла. Ве-дутся поиски. Управление внутренних дел просит всех, кто хоть что-то знает о месте пребывания этой женщины, сообщить по телефо-нам…
Было от чего вздрогнуть. Ищут, уже!
«Может, не меня?»,- мелькнула глупая надежда. Но с экрана мне в глаза смотрела я - с той самой фотографии, в которую Михаил швырнул букетом. Я глядела на саму себя и слушала, как диктор бес-пристрастно описывает мою внешность.
Вот, садануло в голове, вот чего ты добилась! В любую минуту тебя могут узнать и задержать, посадить в клетку, начнут тыкать пальцами, называть убийцей и…и… А ты стоишь здесь, в центре го-рода, в битком набитом людьми магазине, в лучах яркого света, на виду у тысяч и тысяч, и занимаешься какими-то глупостями: доказы-ваешь самой себе, что ты человек. Дура! Какая же  ты – я - дура!
Вдруг почудилось, что все, кто находился в этот момент рядом, уже обратили на меня внимание, сравнили с фотографией, которую до сих пор показывают по телевизору, и мысли их только и заняты тем, как бы меня схватить, задержать, скрутить. Да много ли силы на-до, чтобы справиться со слабой, беззащитной женщиной? Не вырвусь. Не освобожусь… Не найду бывших людей! Не познаю настоящую, великую любовь!
И я поспешила опустить глаза, вжать голову в плечи и выбежать из магазина. То и дело натыкаясь на сердитых прохожих, я еле-еле добежала до ближайшего поворота, свернула в крохотный тихий дво-рик, где было наконец-то темно, и укрылась в сумраке одинокой бе-седки.

8.
И мрак принял меня, растворив до невидимости моё измученное тело и измученную терзаниями  душу.

9.
И тело моё сделалось лёгким-лёгким, почти воздушным. И силы стали возвращаться, а вместе с ними – и душевное спокойствие. Все сомнения, терзания, глупости, которыми на протяжении целого дня я мучила себя, испарились в один миг, словно и не было их, как будто не было прошлого, и совесть больше уже не мучила. То, что волнова-ло меня днём, принадлежит свету, пусть там и остаётся. Мне же свет не нужен, он причиняет боль, таит зло.
Лишь теперь я поняла, как страдала весь день, издевалась над со-бой, шла наперекор нормальному желанию укрыться в тени – и всё ради того, чтобы обмануть себя. Но ведь это неправильно. Теперь я это прекрасно понимаю. Тень – вот моя атмосфера. Ночь – вот моё измерение. Мрак – вот то жизненное пространство, которое доставля-ет истинную радость. Наконец-то я избавилась от ненавистных чело-веческих забот, мучивших в прошлом. Теперь наступила другая эра – неведомая, таинственная, привораживающая. Моя!
Я свободна! Вот я и обрела ценность, какую желала: сумрак, ноч-ная тишина, особенные ночные запахи.
Я счастлива!
Как предстоит жить, чем? – уже не важно. Главное, я свободна и счастлива. К тому же, всё уже решено прошлой ночью, когда разгова-ривала с Духовной Матерью и… обещала ей! Обещала! Что? А вот:
-Я должна идти к бывшим людям. Их мир - это и мой мир, мои грёзы, мои мечты.
Где искать их? Как они выглядят, где живут, как, в конце концов, примут меня? Не важно. Не важно. Не важно.
Как искать их? Когда?
Сейчас. Немедленно. Пока царит ночь.

10.
Бывшие люди, они здесь, где-то рядом. Может, достаточно лишь протянуть руку – и прикоснёшься к плечу бывшего. И не нужно будет с ним объясняться, только притронься – и он сам признает в тебе сво-его, свою, своё.
Их очень много, бывших людей. Ночами они бродят по пустын-ным улицам, заглядывают в спящие окна и смеются – беззвучно – над теми, кто в этот час лежит в постели в ожидании света. Они, лежа-щие, никогда не познают прелести мрака, его шуршащего, шелестя-щего, шепчущего многоголосья.
Найти ночного прохожего совсем не трудно. И положить ему на плечо руку не составляет труда. Главное – не ошибиться, по особым, едва уловимым признакам определить наверняка, бывший ли это че-ловек? А если нет?
Если нет - произойдёт то, что и прошлой ночью. Снова.
Твоё тело покроется густой шерстью, глаза нальются кровью, из-под верхней губы выскользнут два острых клыка. И сердце бешено забьётся, иссыхающее без притока свежей чужой крови.
Ты хочешь это повторить?

11.
Не хочу.
Хочу.
Нет!!!
Хочу. Или…
Не знаю.

12.
Чтобы не сойти с ума, нужно делать то, что требует от тебя твоё существо. Если уж уготовлено судьбою питаться человеческой кро-вью, то…
Но не увлекаться! Сдерживать свои желания! Этому меня учила и Духовная Мать. Ведь как не слаба я, а уже обладаю огромной вла-стью над простыми людьми, стою выше их правил и условностей. Проще простого выбежать из беседки, догнать первого же прохожего – и ошибиться. Нужно жалеть людей, искать с ними встречи только по необходимости, например... когда тело каменеет, покрывается пле-сенью и требует свежей крови. Убив Михаила и Евгению Ивановну, я достаточно утолила жажду, чтобы продержаться несколько дней. Мой организм не нуждается в новой пище. Пока. Поэтому совершить ошибку не имею права. Нужно выйти и найти – с первой же попытки – бывшего человека.

13.
Вспомнила!
Знаю!
Понимаю!
Вспомнила бывшего человека, знаю, как его зовут, и понимаю, что должна сделать, чтобы найти его.
Совсем не обязательно бродить во тьме, заглядывать в лица про-хожих, читать их мысли. Достаточно лишь подумать об одном из них и позвать! Он придёт.
«Михаил»,- подумала я.
«Михаил, приди»,- позвала я и уверенно вытянула перед собою руки.
И нисколько не удивилась, когда почувствовала соприкоснове-ние, совсем лёгкое, едва ощутимое.
Он пришёл.


Глава шестая
1.
-Вот и снова мы вместе,- сказал бывший человек.
-Здравствуй, мой милый,- прильнула я к нему, облегчённо вздох-нув.
Он поцеловал меня в щёку. Я ответила поцелуем.
-Как ты жил без меня?
-Мы не виделись всего один день.
-А мне показалось, целую вечность.
-Тебе было плохо без меня?
-Теперь уже хорошо,- улыбнулась я, стерев со щеки слезинку.- Любишь меня?
-Я люблю твоё тело,- напомнил он.
И я ему напомнила:
-А кровь?
-Твоя кровь во мне.
-Тебе это приятно?
-Да,- сказал правду он.
-Рад, что я нашла тебя?
И он опять сказал правду:
-Очень.
-Ты такой добрый. Спасибо, Михаил.
Он сказал, крепко обнимая меня:
-Меня зовут не Михаил, милая. Повстречав тебя в парке, я про-читал твои мысли и понял, что единственное имя, способное околдо-вать тебя – ту, которой ты была – это Михаил. И я использовал это имя.
А эта правда мне уже не понравилась: получается, что наше зна-комство началось с обмана? Но я подавила обиду и сделала вид, что не поняла. Лишь капельку грусти не удержала:
-Так звали моего мужа.
-Я знаю,- сказал он.- Ты любила его?
-Прочти мои мысли.
-Ты любила его,- вздохнул он.- Несмотря ни на что.
-Но тебя я люблю сильнее,- заверила я, а он сказал:
-Я знаю.
-Скажи, как тебя зовут?
-Леонард.
И правда – не Михаил, разочарованно подумала я.
-Милый, у тебя красивое имя.
-Ты тоже должна подобрать себе красивое имя,- сказал он.
-А моё не нравится?- удивилась я.
-Нравится,- сказал он.- Но это твоё бывшее имя.
-Не хочу расставаться с ним,- сказала я.
-Но придётся,- вздохнул Леонард.- Как и всем нам, бывшим лю-дям.
-Почему?
-Таков закон. Чтобы не навлечь беду на живых людей.
-Мое имя… проклято?
-Нет, конечно,- улыбнулся он.- Просто ты перестала быть чело-веком. Ты стала другой. Если же тебя назовут прежним именем, ты придёшь на зов. И сама знаешь, что произойдёт.
-Да-да,- сказала я.- Духовная Мать объясняла мне. Она предосте-регала от импульсивных поступков.
-Если человек назовёт тебя прежним именем, это и подтолкнёт тебя на импульсивный поступок,- сказал Леонард.
-Я наброшусь на него и выпью кровь?
-Именно так.
Именно так, подтвердила и я, а вслух сказала:
-Никогда не думала раньше, что вампиры – гуманные существа.
-Гуманность – это основа основ,- как заученное произнёс Лео-нард.- Не будь её, людской род давным-давно прекратил бы своё су-ществование. А следом за ним – и мы.

2.
-Отчего же люди боятся и ненавидят вампиров?
-Люди злы и завистливы,- объяснил Леонард.- Они терпеть не могут всё, что создано не по их образу и подобию.
Опять заученное.
-Но мы так похожи на живых людей,- высказала вдруг родив-шуюся мысль.
-Нет, на людей мы совсем, совсем не похожи.
Мне показалось, что Леонард сожалеет об этом.
А он не так-то прост, подумала я.
-Жалеешь, что стал вампиром?- поинтересовалась я.
-Нет,- покачал он головой.- Я жалею, что не похож на человека.
Не прост, совсем не прост.
-Но ты же сам говорил, что люди злы и завистливы.
Он тут же напрягся, отстранившись от меня.
-Но они не пьют чужую кровь.
Всё более удивляясь, я попыталась утешить его, тихонько рас-смеялась:
-Ой, ошибаешься. Пьют, пьют, да ещё как.
Он не понял, что утешаю, совсем отстранился:
-Нет, не пьют. Кровь пьют только нелюди.
 Теперь он был похож на несчастного вампира. Но мне почему-то было совсем его не жалко.

3.
-Ты давно уже не человек?- осторожно спросила я.
Спустя какое-то время он произнёс:
-Давно.
Конечно, это был не ответ, но я, кажется, поняла:
-Ты забыл самого себя… в прошлом?
Это вернуло его ко мне. Он вынырнул из бездны собственных переживаний и обнаружил рядом меня.
-До недавнего времени и не вспоминал,- усмехнувшись, произнёс он.
-Что же тебя заставило вспомнить?
-Ты,- ответил он.
-Я?- я была польщена.
-Да, ты,- сказал он.- Твоя кровь оказалась… особенной. Да и сама ты была…
Я ждала. Он же долго подбирал слова, но так ничего и не приду-мал. Всё твердил: была, была…  Так часто повторял, что мне стало уже неинтересно узнать – какой была. Ведь теперь я уже другая. А то-гда…
-Как это грустно звучит – была,- пожаловалась я.
-Да, очень грустно,- согласился он.
-Но сегодня я совсем не хочу грустить. Я счастлива, что нашла тебя.
-Я тоже счастлив.
Мы снова обнялись. Грусти как не бывало. И радость встречи возродилась с новой силой.

4.
-Назови мне своё новое имя,- попросил Леонард.
-Вероника,- сказала я.
-Запомни это имя хорошенько, и забудь прежнее,- произнёс он.
-Хорошо,- сказала я.- Забуду.
-Этим ты защитишься от поступков, о которых в дальнейшем можешь сожалеть.
-Я поняла. Спасибо.
-За что?
-За то, что помогаешь мне.
-Это моя обязанность. Ведь ты позвала меня.
-Спасибо,- поблагодарила я опять.- За то, что откликнулся.
И мы поцеловались. Я действительно была благодарна. Настоль-ко, что многое не замечала. А ведь от него веяло подвальной затхло-стью. Но до поцелуя - этого поцелуя - я ещё любила его. Как же толь-ко наши губы соприкоснулись, я поняла, что любовь умерла. Чувства были, а любви - нет. Поцелуй оставил меня совершенно равнодуш-ной.

5.
Я прижалась к нему, когда он обнял, мы вышли из беседки и на-правились по ночной улице – в манящую неведомую даль. Я чувство-вала себя прекрасно, от дневной усталости не осталось и следа. Тело было настолько лёгким и послушным, что, казалось, я плыву над тро-туаром, хотя отчётливо слышала стук каблуков по асфальту. А ещё я продолжала считать себя невидимой, как и в беседке, поэтому шла, не выбирая дороги – сначала по тротуару, потом по проезжей части, а потом – и над кустарниками, деревьями, многоэтажками, вышками… Вчерашний ночной полёт повторялся, только на этот раз я была с Ле-онардом. Мы шли – летели – довольно быстро, серые тени домов мелькали  над нами – по сторонам – я едва успевала отталкиваться подошвами от асфальта – воздуха – но усталости не чувствовала и ни-куда не спешила; шла так, словно бы на прогулке. Иногда мне каза-лось, что я и не иду вовсе, лишь на месте перебираю ногами, а мир проворачивается мне навстречу, причём всё быстрее и быстрее. Но я-то понимала, что это не так. Мы проплывали в пространстве незнако-мых улиц, мимо ночных фонарей, спящих киосков, дремлющих мос-тов, сворачивали в чёрные переулки – и это было прекрасно, это было волшебно.
Я прижималась к Леонарду, рассеянно глядя на мелькающий под ногами город, и думала о своём, совершенно забыв, что мой спутник может прочитать мои мысли. Впрочем, это меня не очень заботило.

6.
Я так и не могла понять, почему поцелуй Леонарда оставил меня равнодушной? Разве я разлюбила его? Когда? Ведь накануне ещё лю-била! Любила и тогда, когда он нашёл меня в беседке, измученную, обессиленную, одинокую. Неужели, порвав с прошлым, я навеки ли-шилась такого светлого, восхитительного чувства как любовь? Неу-жели уже никогда я не способна буду любить? Будучи любимой, ос-танусь холодной, равнодушной? В прошлой жизни я так и не смогла по-настоящему испытать это опьяняющее чувство – любовь. Конечно, мужа любила, но несильно. Или любила? Нет-нет…
Потом я полюбила дочь, но ведь не такой любовью – не безрас-судной, не опьяняющей, не такой, какой любит женщина мужчину… Материнская любовь – иное.
Любовников у меня никогда не было.
Мимолётные романы ни с кем не заводила.
Муж отталкивал, год от года становился всё холоднее и холод-нее.
А ведь любви-то хотелось!
Я жаждала любви!
Духовная Мать обещала мне это чувство. Говорила, что я для любви и создана, должна жить любовью и порождать любовь… Я по-верила. Всем сердцем, всей душой.
И вот встретился человек, который покорил, околдовал, вывел из руин обыденного. И я не прочь отдать ему всю себя, всю свою сущ-ность – так почему же не могу? Почему не люблю?
Почему уже не люблю?
Перестав быть человеком, я потеряла способность любить?
Духовная Мать, ты обманула меня?


НЕ СНЫ
«Скажи, Духовная Мать, говоря о любви, ты всего лишь успо-каивала меня?»
«Нет, девочка моя».
«Но я не люблю».
«Конечно, ещё нет».
«Значит, любовь впереди?»
«Конечно».
«Но когда, когда?»
«Не спеши. Жди, надейся – всё сбудется».
«Но сколько ещё ждать?»
«Ох, ты нетерпелива».
«Я так долго ждала».
«Ты совсем, совсем нетерпелива».
«Хочу любить сейчас, немедленно!»
«Ещё не время».
«Я многое в своей жизни испытала».
«Все испытания впереди».
«Вся моя жизнь позади».
«Ты же уже знаешь, девочка: жизнь – материя изменчивая».
«Я бывший человек».
«Нет, милая, ещё нет».
Я удивлена:
«Но я же вампир!»
«Не совсем… Ты не совсем ещё вампир».
Вот как!
«Значит, ужасы, что я пережила – ничто?»
«Ну почему же? Это было испытание».
«Я его прошла?»
«Конечно, моя девочка. А как же иначе?»
«И что теперь меня ждёт?»
«Жизнь. Жизнь бывшего человека».
«И всё?»
«Разве этого мало?»
«Это скучно!!!»
«А-а,- поняла, наконец, Духовная Мать.- Тебя огорчил Леонард?»
Конечно, он, но ведь признания так тяжело даются. Может, дело вовсе не в нём, а во мне…
«Меня огорчила моя душа».
Но Духовную Мать не проведёшь:
«Сегодня ты почувствовала, что Леонард стал другим?»
Хорошо:
«Конечно, он добр ко мне… Но ведь и Михаил тоже был добр ко мне…»
«Но не был сердечным».
«Он был добрым со мной и сердечным с Оленькой».
«Леонард – сердечный человек»,- сделала попытку успокоить меня Духовная Мать.
А я отвергла:
«Бывший человек. Бывший».
«Ты тоже скоро им станешь».
И?
«И тогда сомнения исчезнут?»
«Конечно, нет. Их станет больше».
«Зачем же тогда…»
«Я уже говорила: чтобы испытать любовь. Настоящую любовь».
«Значит, я всё-таки полюблю Леонарда?»
«А сама как думаешь?»
«Нет».
«Вот ты и получила ответ».
«Значит – не Леонарда? Не Леонарда? А кого?»
«Узнаешь, когда придёт время».
«Скажи мне, Духовная Мать. Ну пожалуйста».
Пожалела. Смилостивилась. Поцеловала.
«Полюбишь, девочка моя. Ты полюбишь человека».
Отпрянула я:
«Я не могу полюбить человека. Ведь я выпью его кровь, убью его!»
«И, тем не менее, полюбишь».
Ах, Духовная Мать…
«Зачем, зачем ты сказала мне это».
«Ты же просила».
«Как скучно жить, зная своё будущее».
«Сладкая моя, ты вовсе не знаешь своего будущего».
«Ты же только что сказала мне, что я полюблю…»
«Значит, так и будет».
Улыбается. Гладит по голове. Целует в макушку.
«Что ты скрываешь от меня, Духовная Мать?»
«Всю твою дальнейшую жизнь».
Снова – загадка.
«Она что, такая ужасная?»
«Не знаю».
«Прекрасная?»
«Не знаю».
…………………………………………………………………….
…………………………………………………………………….

«Теперь ты довольна, дочь моя?»
«Не знаю».
«Ты счастлива?»
«Не уверена».


Глава седьмая
1.
-Вероника, проснись, мы уже дома.
Я распахнула глаза и огляделась.  Оказывается, я и сама не заме-тила, как уснула, и Леонард подхватил меня и донёс до дверей камен-ного двухэтажного особняка. Теперь он держал меня на руках и свер-ху вниз смотрел на меня, ещё полусонную, чуть наклонив голову и улыбаясь. У него была очень грустная улыбка и грустные глаза. По-чему раньше я этого не замечала?
-Ты уснула пока мы шли, и я, чтобы не будить тебя, подхватил на руки,- объяснил он, хотя совсем и не нужно было.
-Ты такой внимательный, милый.
-Это ты заставляешь меня быть таким.
Внимательный, внимательный.
Двери распахнулись – сами собой? - он внёс меня в просторную комнату, окна которой были наглухо задёрнуты шторами. В углу стояла двуспальная кровать, и он опустил меня на неё, и сам присел рядышком, склонился надо мной и поцеловал  в лоб. Пружины ревни-во заскрипели.
-Отдохни,- сказал он.
Ты ко мне с лаской, и я:
-Останься. Я совсем не устала.
А он, оказывается, и не собирался никуда.
-Тебе нравится эта комната?- спросил, глядя в глаза.
-Здесь темно, но очень уютно,- сказала я.
-Темнота и создаёт уют.
-Да, солнечный свет здесь был бы совсем неуместен,- согласи-лась я.
Он молчал. Я знала, ему хотелось ещё говорить, но видел, что я уже устала от разговоров и уже засыпаю. Ещё он чувствовал, что моё отношение к нему изменилось, и испытывал досаду и желание вер-нуть меня прежнюю, хотя и знал, что это уже невозможно, что я не хотела – и это он знал.
Я подумала: всё равно, пусть знает. Но об этом можно погово-рить и завтра, а сейчас я хочу спать. Потом я вспомнила о том, что завтра утром проснусь, и мне совершенно нечего будет надеть на се-бя. Эта мысль выпихнула меня из полудрёмы, от досады я распахнула глаза. Леонард всё ещё был здесь. Я вздохнула.
-Тебя что-то беспокоит?- спросил он
-Да,- сказала я.- Мне нужно другое платье. Ведь мне не во что даже переодеться.
-Не волнуйся. Завтра у тебя будет всё. Всё, что пожелаешь.
Вот мы и поменялись ролями: теперь он от меня потерял голову. Как жаль, что я разлюбила его. А ведь он такой милый.
-Не уходи, милый,- сказала я и прикоснулась к его большой шер-шавой ладони.
-Я не ухожу.
-Приложи руку к моему сердцу. Вот так. Слышишь, как оно бьёт-ся?
-Да.
-У тебя очень холодная рука.
-Тебе холодно?- встревожился он.
Мне вдруг действительно стало холодно. Поежившись, я потяну-ла на себя одеяло. Ему пришлось привстать, чтобы я смогла это сде-лать.
 -Ляжешь со мной?- спросила я.
Он сверху вниз глядел на меня. Я старалась ни о чём не думать.
-Почему ты боишься меня?- грустно спросил он.
-Какой странный вопрос,- удивилась я и… насторожилась: ещё минуту назад  не боялась – а теперь?
-Ты вся дрожишь,- пояснил он. Беспокоился или… упрекал?
-Глупенький, я дрожу от переживаний,- обманула я.
Он, конечно, не поверил. Тогда я улыбнулась:
-Ты совсем забыл, что значит быть человеком.
А он вдруг вздрогнул, отстранился, как там, в беседке, и произ-нёс:
-Общаясь с тобой, я вспоминаю.
Он являлся большой загадкой, которую предстояло разгадать.
-Расскажешь о себе?- попросила.
-Конечно.
-Всё-всё?
-Всё-всё.
Я опустила голову на подушку и закрыла глаза. Сейчас он уйдёт и…
-Вероника, ты уже спишь?
-Милый, не называй меня Вероникой,- сквозь сон попросила я.
-А как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
-Моим прежним именем.
-Нельзя,- сказал он.- Я же уже объяснял…
- Нельзя так нельзя,- легко согласилась я и уснула.

2.
Он гладит мою руку, медленно проводя холодными пальцами от локтя к запястью и обратно, а я, напрягшись вся, жду: сейчас привык-ну к леденящему холоду его пальцев и усну. Я заставляю себя при-выкнуть –  и не одергиваю руку, а ведь хочется.
Или уже сплю, и это мне только снится? Может, не рука его во-все касается меня, а холодный ветер?
-Леонард,- спрашиваю.- Ты меня любишь?
-Очень,- шепчет он. Или ветер?
-А почему ты не спрашиваешь: люблю ли я тебя?
Он склоняется и шепчет на ухо:
 -Надеюсь, и ты меня полюбишь.
Мне стыдно и противно. Действительно, зачем его мучаю, зачем притворяюсь, ведь он всё прекрасно видит. Без слов. Он умеет читать чужие мысли. Мои мысли. Скрывать их я совсем не умею. А он уме-ет. Ведь он давно уже бывший, он опытный, свои мысли умеет пря-тать. Как не стараюсь, а ничего, совсем ничего не слышу, о чём сей-час думает он.
«Я уже ухожу,- слышу вдруг,- Ухожу. Спи спокойно. До завтра, любимая».
И ощущение холода в руке исчезает.
Вот теперь на самом деле сплю.

3.
А утром долго-долго лежала в постели, свободно раскинув руки, не решаясь раскрыть глаза. А вдруг, думала, я вновь превратилась в чудовище и уже никогда не увижу своего человеческого лица? Тогда все желания обратятся в прах, а мечта о великой любви превратится в так и несбывшуюся фантазию: ведь чудовище не способно любить, разве что в сказке…

4.
А как же «Аленький цветочек»? Как же Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери»?
Я же говорю – в сказке…

5.
Потом я опять вспомнила Леонарда и вдруг поймала себя на мысли, что за всю вчерашнюю ночь ни разу не увидела его лица. Я столько раз глядела на него, целовала, обнималась, но  не увидела: всё это время перед  глазами стоял лишь образ того человека, который за-воевал моё сердце несколько дней назад, в парке. До сих пор он пред-ставлялся мне красивым, мужественным, сильным… Он был похож на героя, а какое-то время и был им. Но какова его внешность?
Потом я поняла: у него нет внешности. По крайней мере, в том смысле, какой я вкладываю. Много раз я смотрела на него – и не ви-дела. Черты лица менялись, каждый раз в них появлялось что-то но-вое. То он представлялся широкоскулым, то горбоносым, то тонкогу-бым, то… В общем, всяким. Разным. Меняющимся. В зависимости от настроения, времени, моего желания. А всё потому, что он не чело-век, а чудовище; и однажды я видела его:

Острое, покрытое шерстью собачье ухо.
Зелёная кожа в мелких морщинах, словно в паутине.
Стеклянный глаз хищника.

Это он – Михаил…
Леонард:

Стеклянный глаз хищника, налитый кровью.
На месте носа – чёрная впадина.
Вытянутая пасть приоткрыта, клыки оголены.
На клыках  отпечатались следы  крови.
Зелёная морда – в складках: дряблая, изношенная.
Мерзкая.

Вот какая его настоящая внешность!
Всё остальное - широкие скулы,  горбатый нос,  тонкие губы, обаятельная улыбка, весёлый взгляд - маски, которые он надевает. Для меня?
Наряду с человеческими масками он пользуется и человеческими характерами, настроениями, страстями: то он благородный герой, то обольстительный сердцеед, то покинутый любовник. Но на самом де-ле он всегда остаётся порождением Тьмы, исчадием Ада, слугой Дья-вола, вампиром...
…Таким добрым, сердечным,  заботливым…
Вдруг возникло непреодолимое желание прильнуть к нему, креп-ко прижаться и медленно, до малейших подробностей изучить… его внешность: явную, настоящую.
-Леонард,- позвала я, уверенная, что он где-то рядом, что слышит меня. Я ждала  прикосновения  его  ледяных  пальцев. Вчера так и не привыкшая к холоду его рук, сегодня я загодя готовилась к этому прикосновению. И всё же, когда его пальцы коснулись плеча, я не удержалась, вздрогнула. Сегодня его пальцы были ещё холоднее,  они оказались просто чудовищно холодными.
Он увидел, что я вздрогнула, быстро убрал руку. Встревожился:
-Разбудил?
Теперь на нём были глаза цвета голубого неба - завораживаю-щие, манящие, призывающие довериться, созданные для любви.
-Нет, я уже не спала.
-Тогда быстренько вставай, тебя ждёт сюрприз,- пообещал он.
Я выскользнула из-под одеяла и протянула руку к креслу, куда вчера, как мне казалось, бросила старухино платье. Но ничего там не нашла. Удивлённая, перевела взгляд на Леонарда,  и - на то, что он держал перед собою, и не удержалась - вскрикнула от радости.
Платье было белое-белое, чище первого снега, точно такое, какое видела на себе в ту ночь, когда мысленно превращалась в пушинку, чтобы резвиться в мягких ладонях Михаила. Как сокровище взяла я это платье и одела на себя, ощущая при этом, что не наготу прикры-ваю вовсе, а преображаюсь... В кого?
-Ну, как?- повернулась к Леонарду, когда, наконец, была готова показаться новой, преображённой.
 -Восхитительно,- произнёс Леонард.
-Подай зеркало,- потребовала я.
А он странно посмотрел на меня, как будто сморщился:
-В этом доме нет же зеркал.
Чуть не вырвалось почему, но тут же опомнилась. «Действитель-но,- подумала.- Откуда здесь зеркала? Ведь в этом доме живёт… вам-пир… Бывший человек…Леонард».
 А следом ещё мысль мелькнула: но своё-то изображение я от-чётливо видела…в зеркале у Евгении Ивановны…
Мысль мелькнула и забылась, хоть и радостная, несвоевременная и совсем ненужная, ведь Леонард смотрел мне прямо в глаза и гово-рил; и то, что он говорил, мне совсем не нравилось:
-Милая, вчерашним вечером я не успел предупредить тебя…
-О чём?
-Я  живу здесь не один...
Вот новость. А я – о зеркалах…
-Ты женат?
-Нет, нет, что ты,- поспешно ответил он.- Это совсем не то, о чём ты думаешь.
 
6.
Вот и хорошо, что ты знаешь, о чём я думаю!
Отвечай же!

7.
Да, в этом доме есть женщина.
Да, я люблю её.
Но и тебя я люблю.
Я люблю вас обеих.
И я люблю вас по-разному
Тебя – как женщину.
Её - как дочь.
Как дочь.
Она совсем ещё девочка.
Ребёнок.
И у неё  есть брат, который тоже живёт тут.
Я и его люблю.
Я хочу, чтобы и ты их
Обоих
Полюбила.

8.
Я оттаяла.
-Конечно, это очень мило.
И даже поцеловала его в щёку. А он продолжал бубнить:
-Они очень ко мне привязаны, эти дети. Очень.
-Они тоже вампиры?- осторожно поинтересовалась я.
-В том-то и дело, что нет,- стараясь не встречаться со мной взгля-дом, сказал Леонард.- Поэтому я и начал этот разговор. Они ничего обо мне не знают. И я не хочу, чтобы они что-то знали, понимаешь? Поэтому, будь с ними...
Он долго подбирал нужное слово.
-Осторожнее? Аккуратнее? Внимательнее?- подсказывала я.
-Нет, нет…
-Предусмотрительнее?
-Сдержаннее,- сказал он.
Я тебя прошу, сказал он, не поддавайся эмоциям, контролируй свои чувства, держи себя в рамках, не подвергай их жизни опасности. Заклинаю тебя!
Хорошо.

9.
-Ты сказал, они твои дети? Родные?- спросила я.
-Конечно, нет,- не слишком охотно ответил Леонард.- Ведь я давно уже не человек, чтобы мои родные дети были живы. Конечно, приёмные. Но разве это имеет какое-то значение?
Конечно имеет, подумала я, но вслух не сказала; а в мысли мои он заглянуть не догадался… Или я уже научилась их скрывать?
-Кто их родители?- спросила я, расчёсывая волосы и представляя, что сижу перед зеркалом. Получалось плохо.
-Люди, просто люди. А кто ещё?
-Они живы?
-Нет...
-Дети, конечно, об этом не знают?
-Они знают лишь то, что я им рассказал,- ответил Леонард. Мне не нравилось, что каждое слово я вырывала из него, словно щипцами.
-Если хочешь, чтобы я полюбила их так же, как и ты их,- сказала я,- не скрывай от меня ничего. Ты сам привёл меня сюда, я не проси-ла.
-Да,- подумав, сказал Леонард.- Ты права. Извини.
Я чувствовала, что быстро становлюсь хозяйкой в этом доме, и мне это нравилось.

10.
 -Я им сказал, что их мать умерла, а отец, ну… якобы настоящий отец - я.
-Ты?
-Я,- склонил голову Леонард.
Конечно, конечно, подумала я.
Теперь он не казался, а на самом деле был бедным и несчаст-ным… Но мне нисколько его не было жалко.
-Тебе хочется, чтобы и я  относилась к ним, как к своим родным детям,- поняла я.
-Да, насколько это возможно,- он уже не просил, а умолял. Если я соглашусь, он сделает для меня всё, что угодно.
-Я люблю тебя,- сказала я, обняла его и вновь почувствовала хо-лод его тела.
-Я люблю тебя,- повторила я.- И сделаю так, как ты просишь.
-Спасибо,- сказал он и за руку повёл меня к дверям – и через ко-ридор – в гостиную…



Глава восьмая
1.
…которая представляла собою безвкусно обставленную старин-ной мебелью большую комнату, которая от изобилия громоздких шкафов, ящиков и кресел казалась очень тесной, неуютной. Всюду были развешаны бра, их бледный свет отображался в тусклой поли-ровке и утопал в ней, гас. Поэтому казалось, что в комнате царит ве-черний сумрак. И это ощущение тоже уюта не добавляло. За большим чёрным круглым столом, изготовленным из массивного дерева, сиде-ла   миниатюрная   девушка, коротко остриженная – под мальчишку. А чуть поодаль, у книжного шкафа, стоял молодой человек, почти мальчик. Впрочем, с непривычки могло показаться и наоборот: маль-чик сидел, а девочка стояла. Отличить их друг от друга было доволь-но сложно: наряди их одинаково, пожалуй, никто не смог бы с полной уверенностью сказать, кто из них кто. У обоих были большие, широко распахнутые глаза, чуть припухлые щёки и остренькие подбородки. Когда-то давно, ещё в детстве, мама купила мне плюшевого медве-жонка - их лица очень напомнили мне его мордашку: такую же неж-ную и добрую. Это было первое – и обманчивое - впечатление. По крайней мере, ровно наполовину.

2.
Я отличила их по взглядам, которыми они наградили меня, когда Леонард распахнул передо мной двери. Девушка изучала меня, юно-ша оценивал. Она отыскивала во мне недостатки, он – достоинства. Совсем не нужно было проникать в их мысли. То, что они думали обо мне, легко читалось и на их лицах. Им было по семнадцать лет. Они были юны и категоричны в суждениях.
-Ребята,- обратился к ним Леонард.- Я хотел бы познакомить вас с моей женой и, будем надеяться, вашей матерью.  Уверен, когда-нибудь она сможет заменить вам маму.
Глупец, мысленно воскликнула я, сердито шаря глазами по его лицу и пытаясь пробиться к его мыслям; напрасно: он оставался не-проницаем, а на лицо нацепил очередную маску. Глупец, ты всё ис-портил, крикнула я, он не услышал.
-Здравствуйте, очень приятно, меня зовут Серёжа,- сказал моло-дой человек. Он был мил, слова Леонарда от меня его не оттолкнули.
Но – разумеется - оттолкнули девушку. Впрочем, она тоже пред-ставилась, хоть и враждебно, колюче:
-Светлана.
А я опять не успела: опять Леонард опередил меня, представив:
-Вероника Андреевна.
Хорошо ещё, что не мама.
-Вероника,- настояла на своём я и поджала губы.
-Можно, я вас буду называть Верой?- тут же откликнулся Серё-жа.
Он предлагал дружбу, я радостно согласилась:
-Конечно,- и улыбнулась.
-Вы будете жить в маминой комнате?- тут же уколола Светлана.
Я обернулась к Леонарду: отвечай, ведь сам заварил эту кашу.
-Да, Светлана,- произнёс он.- Вероника будет жить в маминой комнате.
-В таком случае,- поджала губы Светлана,- я уберу оттуда кое-какие вещи. Вы не возражаете, Вероника Андреевна?
Я не возражала. И злилась, злилась... Не на девушку, конечно. На Леонарда. Куда он привёл меня? В дом, где господствуют отравлен-ные ложью отношения? Всё здесь построено на фальши, лицемерии. Я вдруг поняла:

3.
жизнь домов, где ютятся вампиры - такая же гнусность, что и до-ма живых людей. Я еле сдерживала себя, чтобы не высказать это вслух и дрожала от нетерпения выбежать вон, немедленно, сейчас же! Но… какая-то сила – высшая, могучая, древняя, мудрая, непостижи-мая - удерживала меня, и я была вынуждена оставаться на прежнем месте, в прежней натянутой позе. Светлана демонстративно молча вышла из комнаты. Следом - и Серёжа, сказав до свидания за себя и за сестру. В другой ситуации я бы подумала: «Неплохой мальчик». Но я не подумала ничего.

4.
-К чему эта комедия?- раздражённо спросила я, когда, наконец, мы остались вдвоём.
А он, словно бы ничего и не произошло, подошёл, попытался об-нять, обдал ледяным холодом:
-Обиделась?
И разозлил ещё сильнее. Я толкнула его в грудь, крикнула:
-Они уже достаточно взрослые, чтобы вести себя с ними не так, как это делаешь ты!
-А как?- спросил он.
-В первую очередь, не нужно диктовать им свои условия. Нужно было объяснить, попросить совета, дать время самим решить, кем я для них буду!
Он нисколько не обиделся, а крепко взял меня за руку, чтоб я не вырвала, и поцеловал.
-Спасибо,- сказал.- Вот ты уже и выполняешь мою просьбу.
-О чём ты?- не поняла я.
-Ну как же,- улыбнулся он.- В нашем споре ты заняла их сторону, то есть защищаешь их…как мать.
Глупец, подумала я и вслух повторила:
-Глупец.
-Леонард,- сказала я.- Когда я оказалась на перепутье и позвала тебя, я думала, что зову того человека, который спас меня от хулигана и которого я полюбила. Но то, как ты поступил со мной сегодня… Это унижает!
-Кого?- спросил он.
-Меня. И тебя.
Он сделал протестующий жест, но я продолжила:
-Не знаю, какую цель ты преследуешь, разыгрывая эту комедию, но это мне совсем не нравится. И ты, ты тоже перестаёшь нравить-ся.

5.
-Я-то считала, что ты очень сильный, что ты настоящий мужчи-на, а оказалось…
Хоть и сидел он рядом, с опущенной головой, даже не сопротив-ляющийся моему натиску, но на самом деле находился где-то далеко, совсем в другом мире, за глухою стеной.
И то, что он говорил мне, тоже доносилось из далёкого далека, но я слышала, хоть и с трудом. А говорил он мне вот что:
-Я не человек, а вампир, и ты это знаешь. Я им стал очень давно, сотни лет назад. Я уже и не помню, что значит быть человеком. Но ты-то была недавно. И ты ещё не могла этого забыть. Вот я и поду-мал: тебе будет приятно, если отношения между нами сохраняться как между людьми: человеческими.
-Нет, мне это неприятно,- сказала я.
-Извини. Я лишь попробовал.
-Не делай больше так, слышишь? Никогда.
-Жаль,- сказал он.
И вздохнул:
-В последнее время мне так этого не хватает.
И утопил лицо в ладонях.
Нет, он совсем не был похож на того, каким я его представляла. Он оказался тряпкой; маску мужчины он только  надевает, чтобы со-блазнять доверчивых девушек и высасывать из них кровь. Вся его си-ла, мужественность - фикция, мишура. Игра.
И на это ничтожество я променяла своего Михаила?

6.
-Честнее будет, если мы останемся теми, кем являемся на самом деле. Ты, именно ты, сделал из меня вампира! А теперь талдычишь о каких-то человеческих отношениях,- презрительно бросила я.
Он прятал взгляд. Согнувшись над столом, он теребил бахрому скатерти, дрожащими пальцами выдёргивал из материи нитки и бро-сал их на пол.
-Да, я ошибся,- наконец сказал он.- Извини.
Как могла я жалеть это существо, которое униженно вымаливало прощения? Меня раздражала в нём неестественная для бывшего чело-века мягкость, человечность.
-Чем ближе узнаю тебя,- сказала я,- тем ты больше становишься похожим на человека.
Я хотела пристыдить его, а он вдруг вздрогнул, недоверчиво по-смотрел на меня, улыбнулся:
-Ты так считаешь?
-Я это вижу. Ещё вчера ты был другим.
Он встал. Уходит? Наконец-то!
-Да, ещё вчера я был другим,- согласился он, но никуда не вы-шел.
Так мы и провели остаток дня в одной комнате.

7.
Не разговаривали. Дулись.
Я презирала его. Обвиняла – молчанием.
Он отмалчивался. Извинялся? Но не подходил же…
Сторонилась и я. Приводила в порядок комнату, в которой пред-стояло теперь жить, разбирала платья, подаренные Леонардом, и до-садливо посматривала на него, лежащего на диване в тёмном углу комнаты. Мне было плохо. Руки и ноги вновь наливалась свинцом, голова заполнялась шумом, мешающим сосредоточиться. Объясняла это расшатанными нервами и плохим настроением. Ведь Леонард очень, очень огорчил меня, а я так ему верила. Может быть, только ради него я вчерашним вечером и спряталась от света, хотя сперва го-това была умереть, но остаться в том мире. И лишь желая встречи с Леонардом, совершила этот опрометчивый шаг: спряталась в тёмную беседку, навеки порвав с миром, которому до сих пор принадлежала. Ведь я осознанно приобщила себя к бывшим людям, приняв их законы на веру, раз и навсегда, без долгих сомнений и колебаний...
-Ты и не могла поступить иначе,- ворвался он в мои мысли. Ока-зывается, всё то время, что я ждала от него поступков (подойдёт, за-говорит, извинится, обнимет, и опять извинится), он и в ус не дул и копался в моей голове…
-С чего ты взял?- с презрением спросила я.
Он ответил голосом тихим, неэмоциональным - шёпотом. Но я услышала:
-Иначе бы ты умерла.
-Ну и пусть!
-О,- вздохнул он.- Так ты говоришь, потому что ещё не знаешь, как умирают вампиры.
Мысли в больной голове смешались, переплелись, превратились в густую слизь и влились в реку обиды и растерянности:
-Вампиры бессмертны.
-Ошибаешься. Как же ты ошибаешься, Вероника.

8.
И Леонард поведал:
И вампиру ведома смерть. Не от серебряной пули, осинового ко-ла, креста или освящённой воды,- такая смерть тоже случается, но это  смерть насильственная: так нас убивают. Я же говорю о есте-ственной смерти. Она медленна, и, к счастью, неотвратима. Вампир предчувствует её и заблаговременно к ней готовится. Сначала он должен найти себе замену среди живых людей, выпив из жертвы кровь. Это очень трудная задача, потому что человек должен быть особенный и кровь у него должна быть не такая, как у других людей. Поэтому вурдалак мечется, ибо он должен умереть – того требует его сознание - но обречён жить. И жизнью такое существование не назовёшь. Его постоянно гнетёт страх, жажда голода,  не останав-ливаясь, он сосёт кровь, но не может насытиться. Он пухнет от из-бытка крови, но не может остановиться. Единственное избавление - найти человека с особенной кровью. Но вот, спустя долгие годы, этот человек найден. Вурдалак бросается на него, вонзает в его гор-ло клыки  и последний раз в жизни выпивает кровь, всю, без остатка. А потом склоняется над бездыханным телом и вдыхает в него своё естество. Это всё? Теперь – покой, избавление, смерть? Нет. Нуж-но ещё подготовить нового вурдалака, ввести его в мир теней, в страну бывших людей. И только тогда, когда сам Дьявол одобрит его выбор, вампир наконец-то обретает долгожданный покой - уми-рает.

9
И ещё Леонард поведал:
Приход смерти  отмечен верным знаком – вампир начинает тос-ковать по своему человеческому прошлому и медленно дегенерирует, превращаясь в человека со всеми его слабостями и недостатками. С каждым днём, месяцем, годом он всё глубже и глубже скатывается в бездонную яму, наполненную человеческими чувствами и ощуще-ниями. Запутывается в человеческих страстях, уже не в состоянии отличить, какое чувство родное, вампирское, а какое когда-то за-бытое, а теперь вновь приобретённое - человеческое. В этом сла-бость умирающего вампира. Он становится сентиментальным, глу-пым, несчастным. Уязвимым. И жаждущим кончины: ведь на смертном ложе на какое-то короткое мгновение он снова станет человеком – таким, каким он и пришёл когда-то в этот мир.

10.
Я слушала, и плакала, и ругала себя, и любила Леонарда, тут же простив ему всё. Сквозь слёзы смотрела на него, лежащего на диване, а видела, как он стоит передо мной, и слышала, как произносит:
«Жалею, что я не похож на человека».
Неужели...
Неужели?
Я именно та жертва с особенной кровью, которая превращает вампира в человека и в отместку убивает его. Я преемница духа Лео-нарда, который… который умрёт?
Страшно.
-Да, умру,- подтверждает Леонард и облегчённо вздыхает.- Но перед тем как умереть, позволь проводить тебя в удивительный мир теней, на пороге которого ты уже стоишь. Я введу тебя туда, и ты бу-дешь жить законами, предписанными самим Дьяволом. Разве это не прекрасно?
-Прекрасно,- ответила я, безуспешно вытирая слёзы.- Прекрасно. И когда же мы совершим наше путешествие?
-Сейчас,- сказал Леонард.
И я повторила за ним – обречённо, отчаянно:
-Сейчас.
Он встал с дивана, протянул руку. Я доверчиво вложила свою ла-дошку в его большую ладонь.

11.
Он рос, увеличивался, рубашка на нём трещала по швам, из раз-рывов показывались длинные чёрные волосы, лицо вытягивалось, зе-ленело и плесневело, нос впадал во внутрь, очерняя две овальные впадины, рот разрывался от уха до уха, из-под верхней губы вылезали два жёлтых клыка. Но я нисколько его не боялась, потому что чувст-вовала, что и со мной происходит такая же трансформация. И я в вос-торге вскинула руки – мои поросшие чёрными густыми волосами сильные руки, запрокинула голову, растрепала на голове жёсткие ко-роткие волосы и пронзительно – на весь мир - захохотала. Леонард подхватил меня на руки, и мы выскользнули в ночь.



Глава девятая
1.
Небо над головой было прозрачным, бесконечным, звёздным и таинственным. Ночь не скрадывала безбрежности пространства, на-против, придавала ему особенную выразительность, подчёркивала глубину тайны, хранимую ею. Мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я  постигну эту тайну, в которой было много и тоскливого, и непонятно-го, и необъяснимого. Но смогу ли выразить её словами или хотя бы мыслями? Чувствительными отростками души, которые теперь не только существовали в моей фантазии, но и в реальности в виде мно-гочисленных микроскопических пупырышков, образовавшихся вдруг на моём теле, я впитывала в себя тайну мрака, восхищаясь невероят-ной силой и мощью, которые он источал. Ночной воздух проникал в меня и разливался по венам, как хорошее дорогое вино, пьяня, кол-довским ароматом кружа голову. И мне было хорошо, и я была счаст-лива, и дышала полной грудью, наслаждаясь свежестью ночного воз-духа. Ласковый ветерок ласкал голые  руки, игрался жёсткими волос-ками на теле, гладил щетину на щеках. Я не сомневалась, что именно сейчас моё тело - самое совершенное, идеальное, лишённое недостат-ков, чего не могла сказать уже о том, которое раньше имела и каким наивно гордилась. Мне хотелось, чтобы Леонард увидел, какой я ста-ла красивой, идеальной, совершенной и неповторимой, и сбросила с себя платье, оставшись обнажённой - свободной. Леонард оценил! Он клацнул клыками, скользнул костяшками когтей по моему шершаво-му подбородку и восторженно воскликнул:
-Ты прекрасна!
И я, счастливая, закружилась, повизгивая от восторга, освобож-дённая духом и великолепная телом.
А Леонард вознёс меня над головой и понёсся вперёд по ночным улицам, держа меня  правой рукою, а левой срывая и с себя тесную одежду, счастливо поблёскивая кровавыми угольками глаз, со сви-стом вдыхая впадиною носа и разрывая вязкую пустоту щелчками острых клыков. Он врезался в ночь как ураган, как метеорит, он за-хлёбывался воздухом, наслаждаясь гармонией тела, чистотой ночи и приливом  сумасшедшего восторга.
И я, откинув голову чуть назад, широко раскинув руки, сидела на его ладони и улыбалась звёздному небу – наслаждалась, довольство-валась.

2.
Так мы и неслись по улицам ночного города, одухотворённые приливом свежих ощущений. Мне хотелось так мчаться всю жизнь, никогда и нигде не останавливаясь, не переводя дыхания. Только сей-час я стала постигать прелесть ночного существования, нечеловече-скую силу своего тела и головокружительное чувство власти над людьми, которые задрожали бы от ужаса только от одного моего ви-да. Жаль, что они не видели меня. Мы неслись так быстро, что их ле-нивые органы чувств почти не реагировали на наше присутствие; а ведь мы где только не побывали той ночью. И в парках, и на цен-тральных улицах, и на площадях, и возле стадионов и кинотеатров. Всюду были люди, несмотря на позднюю ночь. Они ходили, разгова-ривали, веселились. А мы проносились мимо и сбивали кого-то с ног, кого-то ухватывали за волосы и волокли за собой, кого-то сталкивали с мостов, кому-то помогали попасть под проезжающий мимо автомо-биль, кому-то сжимали до смерти сердце. Одного бродягу мы толкну-ли на землю и долго топтали ногами, воя от восторга, как свирепые псы воют над своей жертвой. Удобно устроившись на ладони Лео-нарда, я протягивала руки книзу, кончиками когтей цепляла людей за ноздри, щёки, глаза - и сцарапывала всё, что могла; то, что оставалось на ногтях - слизывала. Цеплялась за шеи молодых парней, обнимаю-щих девушек в темноте подъездов, проволакивала их метров пять и отпускала, хохоча от удовольствия. Но, к сожалению, они этого со-всем не замечали и думали, что это их обдаёт внезапный порыв ледя-ного ветра, а те, кто умирал – что умирают по собственному желанию или естественной смертью.

3.
Я видела многих людей, но не видела их лиц и их душ; все они стали для меня едой, пищей.  Хоть вчера ещё я утолила жажду, но, видя столько пищи кругом, опять захотелось крови. Руки тряслись от желания разорвать кому-нибудь горло, припасть губами к ране и пить, пить, но так я никого и не убила, удовлетворяясь малым – ка-пельками крови на когтях. Я помнила о предупреждении Духовной Матери быть терпимой, не поддаваться внезапным порывам чувств – и старалась быть такою, и не поддавалась. А ещё я предчувствовала, что главное впереди, и оно вознаградит за воздержание, подарит столько удовольствия, сколько не испытывала никогда. И тело моё импульсивно вздрагивало, и щетина поднималась на лице, и глаза сверкали кровавыми огоньками, и сердце замирало, и длинный змеи-ный язык обматывался вокруг клыков.
А потом я почувствовала, что медленно опускаюсь, что ладонь, на которой сидела, покрылась густой гладкой шерстью и увеличи-лась. И теперь это уже была не ладонь, а спина  большой собаки, на которой я сидела, крепко вцепившись руками в холку.
Собака, в которую трансформировался Леонард, бежала ещё бы-стрее – фасады домов так и мелькали, размытые ночью и скоростью. С большим трудом я различала силуэты домов, памятников, чёрные провалы скверов, но меня не покидало ощущение, что всё вокруг мне знакомо, что здесь я  когда-то уже бывала - в той, прошлой жизни. Вот старая, обшарпанная пятиэтажка, глухой подъезд, давно не кра-шенная скамейка, перевёрнутая кверху дном урна. Я не хотела, а сердце помимо воли тоскливо застучало. Оно-то сразу признало

4.
 мой дом: не тот, в котором жила с мужем, а другой, где прошло моё детство, где умерла моя мама...
 Я дёрнула Леонарда за холку, но он и без этого уже сбавил ско-рость и, пригнув голову, медленно шёл вдоль тротуара. А я смотрела на двери – единственные двери подъезда и вспоминала…
Красочный калейдоскоп, составленный из кусочков воистину счастливой жизни, минувшей, но никогда не забываемой, вдруг за-мелькал в голове…

5.
Нет, не стану я рассказывать, о чём тогда вспоминала.  Ведь слу-шать ты будешь только из вежливости, причём вполуха, а вспоминать будешь исключительно своё – яркое, светлое, выразительное. Ведь и в твоей душе таится калейдоскоп из твоего детства; он дорог только тебе, а мой – только мне.
А расскажу-ка я вот что: погрузившись в океан воспоминаний, я даже не сразу и заметила, как

6.
из подъезда вышла женщина, держа за руку шестилетнюю девоч-ку. А девочка держала большую куклу, очень похожую на неё саму: такая она была пухленькая, нарядненькая и тоже, кстати, с косичками.
Они шли в нашу сторону.
Во дворе никого больше не было: только они – женщина с девоч-кой, и мы – два вампира.
Они находились посреди двора, мы жались к кромке бордюра.
Они нас не видели, мы же видели их прекрасно.
По асфальту цокали каблучки, наполняя звуками тишину ночи.
А потом…

7.
зарычала собака.
Это Леонард предупреждал меня: готовься, уже скоро.
Женщина услышала и остановилась, испуганно вглядываясь в темноту и крепко сжимая дочкину руку. Хоть и больно было, девочка руку не высвобождала, наоборот, прижималась к матери: тёмной но-чью детям страшнее.
Леонард алчно щёлкнул клыками. И я поняла, что наступило моё время. Я соскользнула со спины собаки и пошла навстречу людям.
Женщина видела, как приближается красивая девушка в летнем воздушном платье. Слабый ветерок нежно трепыхал подол её лёгкого не по сезону наряда, шевелил распущенные волосы. Она казалась та-кой изящной, невинной, что темнота словно бы расступилась вокруг, обрамляя её фигуру лунным сиянием. Вот так я шла им навстречу, околдовывая их и сама околдовываясь странным чувством, что то, что совершу сейчас, запомнится на всю жизнь, и не просто, а выжжется в моей совести незаживающим тавром. Но тогда я почему-то этого не боялась.
Я чувствовала, что если не сделаю сейчас то, что от меня требу-ется – а от меня это, конечно, требовалось - то…буду сожалеть всю оставшуюся жизнь. И моя мечта о великой любви уже никогда не ис-полнится. А я не могла этого допустить. Ведь я уже прошла через та-кие испытания, перешагнула через такие барьеры, что убийство жен-щины с ребёнком – тьфу, а не испытание, тьфу, а не барьер… А с дру-гой стороны, я понимала, что нынешняя встреча с  отдалённо знако-мой женщиной и маленькой девочкой – как раз и есть то испытание, та проверка, которую мне необходимо пройти, чтобы заслужить ис-полнения моей мечты. Великая любовь – достойная ли награда за убийство женщины и ребёнка? Мне тогда казалось, что вполне. По-этому я без колебаний приближалась к людям, стараясь улыбаться им как можно милее, чтобы, не вспугнуть их, не посеять в их душах со-мнения.
Я смотрела женщине прямо в глаза и ощущала прилив голода. И ничего больше. Я жаждала крови, слюни наполняли рот.
Всё произошло мгновенно. Никакой борьбы, даже сопротивле-ния. Я приблизилась, сбросила маску и укусила. Придерживала её обмякшее тело, делала первые глотки и краем уха слушала, как виз-жит девочка. Визг нарушал гармонию. Я нетерпеливо отмахнулась от него, задев за что-то рукой – и визг оборвался.
Кровь я пила в полнейшей тишине.

8.
Когда крови в теле почти не осталось, а мой желудок уже напол-нился до отрыжки, я отняла губы от живительного источника и уви-дела, что Леонард снова превратился в самого себя. Он стоял чуть по-одаль и держал в руках девчонку.  Та была ещё жива, хоть и без соз-нания. Я мысленно спросила Леонарда, почему он не разделается с ней, но ответа не получила.
Я опустила тело женщины под ноги, перешагнула через него и присела на бордюр. Я была сыта, сильна, но почему-то опять несчаст-лива. Было такое чувство, будто я что-то безвозвратно потеряла.
А я-то думала – последнее испытание. А я-то надеялась – награда близка.
Девчонку убивать я уже не хотела.
Но для чего-то ведь Леонард сохранил ей жизнь?
Чтобы опять убила я?

9.
-Что ж, совсем неплохо,- раздался вдруг незнакомый голос. Я подняла голову. Рядом с Леонардом стояли двое – мужчина и женщи-на. Несмотря на ночь, я хорошо их разглядела. Мужчина был высок, строен, тёмен лицом и прекрасен. Его чёрные, блестящие под лунным светом волосы были зачёсаны назад, открывая высокий, без единой морщинки лоб. Тёмно-карие глаза светились иронией и мудростью. Прямой идеальный нос, правильный подбородок, узкие скулы, почти без мочек уши – всё в этом лице было гармоничным и идеальным.
И женщина была под стать ему. Почти такая же высокая, она вы-глядела шикарно: идеальная фигура в сногсшибательном вечернем платье, копна вороньего цвета волнистых волос ниспадали на оголён-ные плечи и спину… Вот только лицо её я вдруг не смогла разгля-деть: вроде бы ничем не прикрытое, оно постоянно находилось в те-ни, и как я не присматривалась, ничего не увидела.
Не нужно было ничего спрашивать, и без слов было понятно: явился тот, ради которого и было совершено это. И Леонард своим видом показывал, что моя догадка верна: его спина была почтительно согнута, клыки спрятаны под верхней губой, руки безвольно опуще-ны; девчонка  лежала на земле, под его ногами.
-Поздравляю,- сказал Хозяин Леонарду.- Ты нашёл себе не-плохую замену...
И тут же - мне:
-Видела её лицо?
-Чьё?- смутилась я.
-Женщины, чью кровь пила.
-Н...нет,- сказала я и вдруг испугалась.  Растерянно посмотрела на Леонарда. Но лицо его оставалось беспристрастным.
-Так посмотри,- приказал незнакомец.
Я склонилась над трупом женщины, смахнула с её лица длинные локоны волос...

10.
Вот и встретились мы с тобой, мама.
Ты умерла семь лет назад, совсем ещё молодой - такой я тебя и помню. Помню, как мы гуляли с тобою в парке, как ты покупала мне эскимо, как катались на «Чёртовом колесе» - и вместе боялись. Ещё помню, как ты забирала меня из садика, порой и самой последней, и я за это дулась на тебя, и даже ревела, и обижалась, и капризничала, но всегда-всегда-всегда-всегда любила тебя, мама, моя дорогая мамочка. Я любила тебя и тогда, когда ты поссорилась с отцом – я отлично помню, как вы ругались – а потом ты поспешно собрала меня и увезла куда-то в чужое место, которое впоследствии стало моим родным до-мом. Отца я тоже любила, и долго скучала по нему, но он не появлял-ся, и я забыла о нём, потому что тебя я любила сильнее. Я любила, ко-гда мы оставались вдвоём, когда вместе смотрели телевизор, когда ты провожала меня в школу, когда навещали твоих подруг. Ещё я люби-ла ходить с тобой в кино и по магазинам, но больше всего – когда ты рассказывала мне о бабушке, которую я совершенно не помню, пото-му что она умерла молодой ещё до моего рождения. Бабушка болела раком, от этого и умерла, от рака умерла и ты, мамочка.
И вот теперь я вижу опять тебя, мама. Не молодой, как в памяти моей и на старых чёрно-белых фотографиях, а старенькой и смор-щенной, словно лимонная корка – вот во что превратила тебя болезнь. Такой ты и умерла, с такою тобой я и встретилась сегодня. Вот по-чему я тебя не узнала. Вот почему я тебя не узнала сразу.
Сегодня мы с тобою снова встретились, но за эти годы ты нис-колько не изменилась, не похорошела, не вернулась в тот образ, кото-рый дорог мне. Ты осталась такой, какой лежала в гробу – старой, от-мучившейся, мёртвой.
Но на этот раз не болезнь убила тебя.
На этот раз тебя убила я.

11.
-Узнала?- проявил интерес Хозяин.
Я с трудом оторвала взгляд от мёртвого лица матери, которое со-всем не походило на то, которое помнила, и ответила, стараясь побо-роть дрожь в голосе:
-Да.
-Прекрасно,- сказал Хозяин.
Он улыбнулся, но не мне – Леонарду.
-Поздравляю.
Тот благодарно опустил голову.
Его он поздравлял, а мне задавал вопросы. Вот и ещё один:
-Твоё имя?
-Вероника,- ответила я, едва не назвав своё прежнее имя.
-Великолепно, Леонард, я принимаю её!
И опять - мне:
 -А теперь выполни свой долг до конца. Убей её,- и указал на дев-чонку, лежащую у ног Леонарда. Вампир тотчас наклонился, подхва-тил девочку как кутёнка за шкирку и протянул мне, ободряюще улыб-нувшись.
-Сделай это, Вероника,- прошептал. Он не мог мне приказывать, но просил.  Могла ли я ему отказать?
Я грубо схватила девчонку - она до сих пор была без сознания - и острой собачьей мордой впилась в её горло. Впервые пила я кровь и не испытывала наслаждения. Ведь я пила кровь у самой себя: узнав в женщине маму, в девочке я тут же узнала и себя. Кем как не мною могла быть эта девочка с большой нарядной куклой с косичками, ко-торую я так часто видела на старых фотографиях? Только мною – в далёком прошлом, которое по воле Хозяина вернулось – для меня, ис-ключительно для меня.

-Умница,- похвалил меня Хозяин.- Ты всё поняла правильно.
Спустя бесконечное время, наполненное тишиной и чавканьем, он приказал опять:
-Оставь и подойди ко мне.
Я повиновалась.
Он поднял руку и рывком вырвал клок волос из щетины на моём подбородке. Я опустилась на колени. Поднеся волосы к губам, Хозя-ин легонько дунул - и они вспыхнули ярким светом, миллионы искр посыпалась в разные стороны. Я зажмурилась. В этот миг я боялась и любила его безумно.
-Я принимаю тебя в Мир теней, Вероника!- произнёс он, помогая мне подняться.- С этой минуты ты начнёшь отсчитывать часы, годы и века новой жизни, которую даровал тебе я. Помни об этом, Вероника!
Он ждал ответа, а я не могла найти нужных слов – ведь я любила и боялась его, и мой взгляд уже много раз сказал ему об этом. На по-мощь пришёл Леонард:
-Поклянись,- прошептал он.
-Клянусь!- произнесла я.
Хозяин удовлетворённо кивнул и щёлкнул пальцами. Щелчок прогремел громче канонады и плавно перетёк в цокот конских копыт – и правда: вскоре перед ними остановились два катафалка. Могучие чёрные кони гарцевали на месте, выбивая ударами копыт искры из асфальта. Кучера-вампиры проворно соскочили с козел, распахнули задние дверца одного из катафалков и вытянули оттуда два гроба, обитые чёрным сукном. Затем так же молча подняли тела женщины и девочки – моей матери и моё - и уложили их в гробы, но крышками накрывать не спешили; выполнив свою работу, они застыли чуть по-одаль, куда не попадал лунный свет.
Сопровождаемый своею спутницей, Хозяин подошёл к гробам, бросил взгляд на покойников. Не поворачивая головы, приказал - мне:
-Закрой им глаза.
Я подошла.
Подошла.
Тонкие губы Хозяина ломались в кривой усмешке. Но глаза не смеялись. Он был серьёзен и источал ледяной холод. Моя любовь его не пробирала. Его любили слишком многие, нечета мне. Я ему не па-ра. Такая… уродливая, волосатая, собаковидная…
-Ну!- нетерпеливо подтолкнул он.
Я вслепую нащупала холодное лицо матери и мягко провела по нему ладонью. Ещё раз взглянуть на неё не решалась - страшно. Семь лет назад я так же скользила пальцами по её лицу, рыдая от горя и глядя в это изменившееся, окаменевшее, постаревшее и обретшее по-кой лицо ... мёртвое… И вот опять, уже во второй раз?
Я убрала руку и с вызовом взглянула на Хозяина.
-Достаточно!- холодно произнёс он. Мне показалось, я перестала для него существовать.
Он кивнул кучерам: приступайте!
Вампиры привычно накрыли гробы крышками, погрузили их в один катафалк, бесшумно защёлкнули дверца и запрыгнули на козлы.
Зазвенели окна спящего дома, когда в них ударилось эхо лоша-диного ржания, кучерского улюлюкания и свиста взметнувшегося кнута. Кони поднялись на дыбы, забили копытами и галопом умча-лись прочь, унеся с собой тело моей матери. И моё.
А второй катафалк даже не шелохнулся.
Я подумала, что на нём уедет Хозяин со своей спутницей, кото-рая за всё время так и не проронила ни слова и лица которой я так и не рассмотрела. Но они сделали пару шагов в другую сторону и рас-творились во тьме, а катафалк так и не тронулся с места.
Но на него я бросила лишь короткий взгляд, продолжая всматри-ваться туда, где только что находились Хозяин со спутницей.
Казалось, воздух ещё сохранил очертания их тел; настолько вне-запным было исчезновение, что я даже на какую-то долю секунды за-сомневалась: может, всё это  только мне снится, и не было ни Хозяи-на, ни матери и меня самой в детстве, ни катафалков, управляемых услужливыми вампирами? Просто привиделось?
Конечно, нет.
Один катафалк умчался, а второй-то остался: вот он рядом стоит, и кучер-вампир дремлет на его козлах. И Леонард там же, у катафал-ка, у крышки гроба,  проглядывающего из темноты салона.
Конечно, есть…



Глава десятая
1.
Догадывалась, а всё равно спросила:
-Кто это был?
-Дьявол.
-А кто его спутница?
-Его жена.
-Духовная Мать?- вырвалось вслух.
-Что?
Я лишь досадливо поморщилась. Объяснять ничего не хотелось. Всё было и просто, и сложно. Ведь если бы не она, неизвестно как сложилась бы моя жизнь. В самые трудные моменты она появлялась и убеждала покориться судьбе, поверить ей на слово, не нарушать есте-ственный ход событий.
Но с другой стороны, сегодняшней ночью, когда моя жизнь дос-тигла критической точки, когда наступил час испытания, когда я мог-ла совершить ошибку и превратить в прах надежды на будущее, Ду-ховная мать вдруг отступилась, спряталась, сделала вид, что не узна-ёт. Это несправедливо, я не заслужила такого отношения, ведь я все-гда была послушной исполнительницей её воли. Уж если не хотела, чтобы Леонард догадался о том, что мне покровительствует сама Же-на Дьявола, то предупредила бы или знак какой подала. Не дурная, я бы догадалась и сделала вид, что не узнала наставницу (хотя не по-нимаю, к чему такая таинственность). Но скрываться, прятаться... Не-ужели у неё нет сердца, ведь она прекрасно знала, как трудно мне, что я нуждаюсь в поддержке, помощи. Нет, ничего. Ни жеста. Ни слова. Ни взгляда. Прятала лицо и беспристрастно наблюдала, как я муча-юсь и страдаю. Вот и получается, что ни Дьявол, ни я сама, а именно она, Духовная Мать, сделала из меня матереубийцу  и самоубийцу…
Как же мне не винить её за это?
2.
-Как её зовут?- спросила я Леонарда.
-У неё нет имени.
-Как зовете её вы?
-Жена Дьявола.
-Но ведь как-то её звали, когда она ещё не была Женой Дьявола?
-Конечно,- сказал Леонард.- Все мы когда-то имели другие име-на.
-Какое имя имела она? Не знаешь?- спросила я.
-Ну почему же?- пожал плечами Леонард.- Это вовсе не секрет.
-Так скажи мне.
-Ева. Таким именем звали её прежде.

3.
Удивительно!
-Та самая? Первая женщина на Земле?
-Да,- подтвердил Леонард.- Та самая.
-Но у неё был муж  Адам.
-Ну так что ж? Адам умер, а она нет. Потому что вышла замуж за Дьявола.
-Но почему Дьявол выбрал именно её?
-Потому что она - Первая женщина на Земле.
-А Бог?
-Что - Бог?- не понял Леонард.
-Бог тоже женат?- спросила я
-Не знаю,- удивился Леонард.- А какое это имеет значение?
-Нет, Бог не женат,- решила я.- Но обязательно женится. И Его женой буду я!
Леонард лишь рассмеялся.
Но меня заклинило:
-Я серьёзно!
-О, женщины, женщины! Существует ли предел вашему самолю-бию? Ты не можешь быть женой не то что Бога, но даже и человека.
-Это почему?
-Потому что на  брачном ложе ты выпьешь его кровь,- полушутя ответил он.
-А если я не захочу пить кровь?- бросила я вызов.
-Ты – вурдалак,- произнёс Леонард.- Поэтому ты не можешь не захотеть. После первого же поцелуя ты вонзишь клыки в шею своего избранника.
-Тогда я выйду замуж за вурдалака,- упрямилась я.- За тебя, на-пример. Ты же сам этого хотел.
Леонард покачал головой, медленно произнёс:
-Теперь уже поздно.
-Но почему? Почему?
-Сейчас я умру!
И эта фраза заставила меня прекратить истерику и вернуться из фантазии в реальность.

4.
Конечно, я знала, что  рано или поздно это произойдёт, но чтобы сегодня, сейчас...
-Леонард,  ты  нарочно пугаешь меня, да?- прильнула я к нему. Он поднял большую камнеподобную голову. Потёрся щекой о мою. Намочил щетину слезами.
-Нет,- сказал он.- Моё время уже пришло.
-Но откуда, откуда ты знаешь, что умрёшь именно сегодня? Ты не можешь этого знать. Этого никто не знает. Ни один человек не может точно предсказать час своей смерти. Ты обманываешь меня, Леонард!
-Я не человек, а вампир.
-Нет, ты уже человек!- воскликнула я.- У тебя даже лицо измени-лось. Смотри, я ещё покрыта шерстью, а ты совсем изменился: ты уже такой, как днём. У тебя гладкая кожа и обычное человеческое лицо!
Сказав это, хотела его успокоить, а на самом деле напугала. Он вздрогнул, провёл ладонью по своему лицу, и, убедившись, что я не обманываю, воскликнул:
-Вот видишь! Видишь! Мне осталось жить всего-то несколько минут.
-Нет!- закричала я.- Я не хочу!
Мне было отчаянно плохо и одиноко.
Ему бы утешить меня, сказать, что шутит, что не умрёт, по край-ней мере – сегодня, а он молчал, шарил по темноте глазами, искал ко-го-то, не меня. Наконец он сказал:
-Подай зеркало!
-Откуда у меня?- взмолилась я. Но отчаяние в его голосе рвало душу:
-Подай… пожалуйста.
Я тоже стала шарить глазами по сторонам, по чёрным стенам и днищу катафалка, но ничего не видела, кроме темноты и ещё более тёмного очертания гроба и прислонённой к нему крышки. Но тут на мгновение луна выглянула из-за тучи, и что-то сверкнуло совсем ря-дом, едва ли не под рукою. Я потянулась, ухватила осколок зеркала за скользкую поверхность и протянула Леонарду:
-Вот, нашла.
Он выхватил из моих рук зеркальце, едва не порезав острым кра-ем мой палец, и прильнул к нему. Долго вглядывался, потом молча обмяк и опустился на колени.
-Вот и всё,-  упокоено произнёс он.
-Что ты там увидел?- шёпотом спросила я.
-Своё лицо,- ответил Леонард.
-Своё лицо?- переспросила я.
-Вампиры в зеркале не отражаются, ты же знаешь.
-Но... я видела своё отображение!- прошептала я.
-Не может этого быть.
-Но я действительно видела!
-Когда?- он мне не верил.
-Позавчера утром. В квартире Евгении Ивановны.
-Этого не может быть,- опять повторил он.- Позавчера утром ты уже не была человеком.
Но я настаивала на своём: видела, видела!
Он протянул мне зеркало.
-Ну, посмотрись!
И я испугалась. Вдруг расхотелось не то, что смотреться - прика-саться к нему. Ещё минуту назад посмотрись я в это зеркало и увидь своё отображение - я бы только обрадовалась: ведь  отображение – это подтверждение, что я не вампир, по крайней мере, ещё, а коли так, у меня остаётся шанс никогда им не стать... А теперь вдруг совсем расхотелось себя видеть – вдруг увижу - и умру, как Леонард…
А в висках стучало: видела, видела!
Дрожащими руками поднесла зеркало к глазам и заставила себя посмотреть.
-Ну?- спросил Леонард.
А я испуганно шарила глазами по блюдцу зеркала и ничего там не видела. Чернота.
С облегчением опустила руку, прикрыла глаза и выдохнула:
-Нет...
-Вот видишь,- сказал Леонард,- Тебе просто показалось... Вампир не может видеть себя в зеркале.
-А если увидит?- спросила я.
-Значит, скоро умрёт.
Я глядела впереди себя и видела лицо Леонарда. Оно сильно из-менилось. Волосы поседели, лоб и щёки покрылись глубокими мор-щинами. И только глаза по-прежнему ярко сияли.

5.
-Помнишь, ты говорил, что вампиру трудно умереть. И смерть вы… мы принимаем как избавление... Ты счастлив?
-Нет.
-Почему?
-Я полюбил тебя.
-Но мы с тобой не можем жить вместе.
-Нет, уже не можем.
-И всё-таки любишь?
-Да, люблю.
-Ты знал, что я обманывала тебя, признаваясь в любви?
-Ты не обманывала. Ты просто ошибалась.
Я согласилась.
-Да, ошибалась. Но теперь...
-Теперь ты опять думаешь, что любишь меня?- грустно улыбнул-ся он.
-Мне было предсказано, что полюблю человека,- уклончиво от-ветила я.
-Кто тебе это предсказал?
-Жена Дьявола,- ответила я. Леонард подумал, что во мне опять заговорило женское тщеславие, но перед смертью не хотел лукавить и сказал то, что думал:
-Вы и словом не обмолвились. Ведь я всё время находился рядом.
-Не сейчас, раньше... Ведь она моя Духовная Мать.
-Но сегодня ты не узнала её,- всё ещё не верил он.
-Не узнала,- огорчилась я.- Ведь когда мы встречались, она пред-ставлялась мне совсем другой. Она…она была прекрасна!!!
Я зажмурилась, пытаясь представить её такой, какой она прихо-дила ко мне. И хотела сравнить с тою, какой увидела сегодня. Но по-чему-то не представлялось и не сравнивалось. Что-то мешало. Может, скорбь по Леонарду, которому скоро предстояло умереть? Я гнала эту мысль, не хотела об этом думать.
-Тебе часто приходилось видеть Жену Дьявола?- спросила я.
-Тысячи раз.
-Опиши её.
-Она красива. У неё длинные русые волосы, узкий нос и печаль-ные глаза. Она похожа на святую.
Такая, подумала я и произнесла убеждённо:
-Она святая.
-Нет, только похожа,- покачал головой Леонард и поднялся с ко-лен. Взгляд его говорил: пора. А мне всё не верилось.
-Уже?
Он протянул  руку, помог мне взобраться на катафалк. Взобрался и сам. Рессоры мягко пружинили, чутко реагируя на каждое наше движение. Пригнувшись, мы вошли в темноту салона, позади двери чуть слышно скрипнули и закрылись. И в тот же миг весь мир сузился до крохотной душной камеры катафалка, отгородившего нас от всего, даже от лунного света.
В кромешной темноте вспыхнула спичка, Леонард зажёг две свечки, установленные в изголовье гроба. Пламя конвульсивно дёр-нулось, но не потухло, поплыло вверх, медленно набирая силу. Эти свечки казались крохотными светлячками в сдавленном пространстве непроглядной тьмы. Леонард обернул вокруг своего тела чёрное по-крывало, расправил простыню на дне гроба и лёг. Я молча наблюдала, как он вытягивался в гробу, примеряя, подходит ли он по длине, мяг-ка ли подушка под головою, не образовались ли на простыне складки. Убедившись, что всё в порядке, он затих – и лежал совсем неподвиж-но, как покойник, разве что дышал. Пока.
Потом он протянул мне руку из гроба.
-Что ж, Вероника, будем прощаться.
-Леонард!-  голос мой вдруг сделался плаксивым, чужим.
-Погоди, ещё успеешь наплакаться...- поморщился он.-  Мне нужно кое-что сказать тебе... Дай слово, что исполнишь моё желание!
-Да, конечно!- растирая слёзы, пообещала я.
-Не давай в обиду детей, Светлану и Серёжу. Замени им мать.
Я поспешно закивала: конечно, конечно.
Но он хотел, что бы я обещала от чистого сердца. И объяснял:
-Я когда-то убил их родителей. Это было давно, пятнадцать лет назад. Хотел убить и их, но... пожалел, сам не знаю почему. Я их вы-растил и воспитал. Всю жизнь они  считали меня  родным  отцом.  Умирая, я не вправе оставить их одних. Поэтому привёл тебя в мой дом. Вернись к ним и воспитай.
-Хорошо,- сказала я.- Сделаю всё, как ты прикажешь.
-Это не приказ,- сказал Леонард.- Это моя последняя просьба.
-Я исполню твою просьбу, Леонард!
Слёзы наполняли глаза, бежали по щекам и падали на грудь. Я даже не заметила, как превратилась в человека. Я была нага, мне было холодно, мне было тошно и холодно. Я плакала и сквозь линзы слёз глядела на Леонарда.
Он лежал в гробу, ещё живой, но уже и не живой. Он умирал, я видела. Вот он сомкнул веки и прошептал:
-Поцелуй меня.
Я упала ему на грудь и, скользя мокрыми щеками по лицу, приль-нула к губам.

6.
Он ещё мог улыбаться, он ещё мог говорить. Слабо, беспомощно, но мог. Он звал меня, и я сквозь немые рыдания отзывалась:
-Я здесь, милый…
-Спаси меня.
-Как? Как?- отчаянно спрашивала я.
А он просил:
-Спаси.
-Скажи, что мне делать?
-Открой… окошко.
-Какое?
Он показывал лишь глазами.
Я посмотрела и увидела в потолке катафалка чёрный квадрат… А потом увидела  на нём ручку.
-Открой!
Я потянулась, но тут же одёрнула руку: вдруг поняла, что если открою – убью Леонарда. Как мою мать. Как саму себя. Нет. Почему опять я? Я не убийца, нет…
-Открой,- просил он.
-Нет, нет.
-Открой…
-Спаси…
Спаси!
Он умолял. Стараясь не встречаться с ним взглядом, и не глядя на ручку люка, вцепившись зрачками в неопределённую точку между углом гроба и темнотой, я с трудом дотянулась до ручки и… что силы потянула её вниз…

7.
а во мрак катафалка ворвался мощный поток яркого солнечного света, раздавив мозг и сердце умирающего Леонарда. Он бессильно дёрнулся, подставив вздыбленную грудь под убийственный свет, про-тяжно, по-волчьи завыл, дрожь пробежала по его членам, и он, пода-вившись воем, упал замертво. И свет тут же исчез, словно сверху над катафалком заволокло грозовыми тучами, в салоне сразу сделалось сумрачно, предрассветно. Подул ветер, задув свечи, миллионы пыли-нок закружились в воздухе. Рваные куски паутины метались над го-ловой, липли к лицу.
Я смотрела на Леонарда.

8 .
Серым куском изношенной кожи с лица его сползла человеческая маска и из-под неё выглянула неподвижная собачья морда с обнажён-ными острыми клыками и остекленевшими пузырьками глаз.
Потом морда стала вваливаться и ужиматься, уступая место кро-вожадной физиономии вампира с зелёной кожей. Затем и эта маска покрылась сеткой трещин и распалась. Теперь в гробу лежал прекрас-ный юноша... Но и это лицо  продержалось недолго... Прямо на моих глазах мёртвый юноша повзрослел, отпустив длинные чёрные усы и бороду, а затем, и поседел. Теперь передо мной лежал древний ста-рик. Кожа, ещё минуту назад розовая и упругая, сморщилась и посе-рела... Седые волосы поредели и выпали. Щёки ввалились, из-под них выглянули кости. Постепенно вся кожа на лысой голове полопалась, почернела и отвалилась. На черепе болтались лишь гнилые ошмётки мяса. Скелет засветился зеленоватым светом и рассыпался в прах. Всё было кончено.

9.
Кое-как прикрыв обнажённое тело куском чёрной материи, я медленно шла по предрассветному городу, не разбирая дороги, в пус-тоту и в известность. Я чувствовала себя несчастной и одинокой, все-ми покинутой, и никак не могла остановить поток льющихся из глаз слёз.
Так я потеряла в пространстве времени самою себя: то мне каза-лось, что я вновь превратилась в чудовище и готова броситься на пер-вого встречного, то – я маленькая девочка с косичками и большой куклой в руках, то - пушинка в ладошках несчастного моего мужа Михаила. Потом вдруг я представила себя на месте Леонарда, и от страха – и жалости – разрыдалась ещё сильнее… Затем вспомнила свою мать и Евгению Ивановну.
Тем предрассветным утром по дороге в осиротевший дом Лео-нарда, который теперь стал моим домом, я жалела всех, кому успела причинить боль за свою короткую жизнь... Я думала обо всех и у всех просила прощения, но никто мне не отвечал, никто не хотел меня прощать. Я по именам перечисляла всех, и звала, и только ни разу не  окликнула Духовную Мать, потому что знала: позову - и она появит-ся, а я не хотела с нею встречаться, потому что на самом деле знала, что зову убиенных мною именно потому, что они не придут. И ещё знала, что мне ничего не остаётся, как покориться судьбе и исполнить последнюю просьбу Леонарда.



ВЕДЬМА

69. СТАЛО ЛЕГЧЕ
Она молчала долго, задумчиво глядя на красную лампочку аба-жура и вспоминая что-то ещё из своей жизни, но уже не для того, чтобы продолжить рассказ, а  чтобы самой ещё раз пережить то, чего никогда уже не вернуть. Это было личное, куда мне доступ был за-крыт, но я не обижался. Я был благодарен и за то, что она позволила заглянуть в крохотный закоулок её таинственной жизни. К сожале-нию, моя жизнь была не столь таинственной и разнообразной, чтобы вот так долго, как она сейчас, молча смотреть на лампочку, словно на догорающую свечу. Моя жизнь развивалась по прямой: школа, инсти-тут, работа… Никаких зигзагов, по крайней мере, до последнего вре-мени. Но теперь-то всё станет по-другому, всё изменится! Ведь наши тела неразрывно связаны, судьбы переплетены. И неизвестно, что может произойти в самое ближайшее время…
-Всё что угодно,- сказала она.
-Я думал, ты ещё находишься там, в своём прошлом,- обиделся я.- А, оказывается, копаешься в моей голове.
-Разумеется,- ничуть не смутившись, произнесла Вероника.- Ведь мне нужно же узнать, какое впечатление на тебя произвела моя исто-рия.
-Узнала?
-Конечно,- сказала она.- И теперь я знаю, что тебе стало легче.
-От чего легче-то?- покраснел я.

70. ПРЕДОПРЕДЕЛЕНО
-Ну как же?- усмехнулась ведьма.- Теперь ты знаешь, что не один такой несчастный. И я тоже когда-то была обманута.
Я покопался в своих чувствах, отыскал обиду и произнёс:
-Нет, не легче. Нисколько не легче. Когда ты была человеком, ты уже не хотела быть им. Я же тобой обманут по-настоящему.
-Миленький,- тихонечко рассмеялась она,- это только тебе ка-жется так. На самом деле чудес не бывает. То, что ты стал моей поло-виной – вовсе не случайность. Всё в жизни предопределено. Даже наша с тобой встреча.
-Ну-ка, ну-ка,- заинтересовался я.- Продолжай. Что ты от меня ещё скрываешь?
-Очень многое, милый,- улыбнулась она.

71. ЧЕТЫРЕ ОШИБКИ
-В своей жизни я совершила четыре ошибки,- сказала Вероника.- Первая: вышла замуж за Михаила. Вторая: убила его. Третья: связала свою жизнь с Леонардом. И знаешь, почему это я сделала?
-Нет,- сказал я.
Зелёные глаза её вспыхнули, как у кошки.
-Потому что хотела любить,- сказала она.- Всей душой, всем сердцем.
И добавила:
-Точно так же, как и ты.
Она смеялась над моим страстным желанием любить её. Мне же было не до смеха. Ведь я действительно любил, и с каждой минутой, проведённой в её обществе, всё отчётливее понимал это. И, что обид-но, это не укрылось от её глаз, что делало меня слабым, уязвимым и беспомощным.

72. НА РАССВЕТЕ
Вскоре за окном забрезжил рассвет, серой дымкой заполняя про-странство комнаты, и ведьма стала растворяться в нём.
-Ты назвала только три ошибки,- я попытался задержать её.- А какая четвёртая?
-Четвёртая,- еле слышно пошевелила она теряющимися в рассве-те губами,- заключается в том, что после Леонарда я опять полюбила.
-Вампира? Оборотня?
-Человека,- голос её сделался почти неслышным.
-Что с ним случилось?
-Он умер.
-Ты убила его?
Нет, прошелестело в утренней тишине, он просто умер.
Что-то тут не так, подумал я, что-то она недоговаривает.
Я уже собрался сказать ей это, но говорить было уже не с кем. Ведьма растворилась в утреннем тумане.

73. НАВЯЗЧИВОЕ СНОВИДЕНИЕ ОТКЛАДЫВАЕТСЯ
Я лежал на диване и глядел в потолок. Сон пытался сморить ме-ня, но я не поддавался. Я не хотел, чтобы мне опять снился тот сон. А в последнее время он мне только и снился.
Пролежав с открытыми глазами полчаса, я поднялся и стал соби-раться на работу.
Потом прозвенел будильник, и я выключил его.

74. МАМА
Перед завтраком я долго смотрелся в зеркало. За ночь кожа ещё больше посерела, местами стала напоминать скомканную перчатку. Под глазами набухли чёрные мешки. Ещё два дня назад мне никто не давал и моих двадцати двух, теперь же внешностью я напоминал со-рокапятилетнего мужчину, изрядно потрёпанного жизнью. Впрочем, чувствовал я себя хорошо. Конечно, сердца своего не слышал (да и как? ведьмы-то рядом не было), но знал, что с ним всё в полном по-рядке – моя половина позаботится о нём.
Мать на кухне цепким взглядом ощупала моё лицо и спросила:
-С тобой всё в порядке?
-Да,- с напускным безразличием ответил я.- А что?
-Выглядишь просто безобразно,- ей казалось, она знала причину.- Эти твои бесконечные ночные гулянки…
-Вчера же рано пришёл,- сказал я.- И, между прочим, сразу лёг спать.
-Ну, если в четвёртом часу утра – рано…- проворчала мать.- На тебя страшно смотреть.
Мне вдруг стало жаль её. Я подошёл, неловко приобнял и сказал:
-Со мной всё нормально, мама. Не волнуйся.
-Ох, хотелось бы верить,- голос её задрожал, на глазах наверну-лись слёзы. Всю жизнь мы не понимали друг друга, почти никогда не разговаривали по душам, но ведь она всегда оставалась моей матерью и по-своему любила меня. Если бы она узнала, что вчера случилось со мной... Я потёрся колючим подбородком о её солёную щёку и вышел на улицу.

75. ЕЩЁ ОДИН НИКЧЁМНЫЙ ДЕНЬ
Оказавшись на автобусной остановке, я понял, что ни на какую работу сегодня не поеду. И звонить начальнику и что-то объяснять ему тоже не буду. Работа и начальник остались в прежней жизни, ко-торая меня уже мало интересовала. Займусь-ка я лучше своими про-блемами, ведь их у меня накопилось достаточно.
Я пошёл в публичку и заказал всё, что в той или иной степени ка-салось нас с Вероникой. Ясно, что она ведьма – сама сказала… Но ка-кая? Как точно называется? Что о ней известно? На что способна? Че-го мне от неё ждать? А я? Кем я стал? Вампиром, оборотнем, лешим, домовым… Кем? Даже этого я не знал, а хотел. Я перелопатил кучу справочной литературы о потустороннем мире, но так ничего толко-вого и не обнаружил. В толстенных томах не нашлось ни слова о та-ких, как я и Вероника. В пять часов вечера, вдоволь надышавшись книжной пылью, совсем выбившийся из сил и замороченный обилием бесполезных терминов, я поехал домой, но на полпути передумал и заглянул в бар. Ведьмы там, конечно, не было, но я и не искал её. В глубине души я надеялся повстречать девушку с гитарой, но в этот день мы так и не встретились. Может, назвав меня братиком, она ре-шила проститься со мной навсегда? Так нет же – после ещё мы ходи-ли в ресторан, где отмечали наш третьеноябрьский Новый год, а по-том и ещё раз встречались… Или нет? Я ждал, но она не пришла. То-гда в отместку я нарезался в стельку и отправился домой спать.



НАВЯЗЧИВОЕ СНОВИДЕНИЕ

Сон был коротким, но это не важно: ведь я уже знал, что было до и что стало после.

Теперь-то я слышал отчётливо: собака бежала прямо по тро-пинке, на которой мы стояли, навстречу нам. Уверенно, бес-страшно, готовая растерзать любого, кто окажется на её пути.
Нас.
Нет…Она не бежала – шла. Теперь я отчётливо это слышал. Хруст снега четкий, ровный, чеканный. Так собаки не бегают. Так ходят только люди…………………………………………………..
………………………………………………………...…………………………..….а вот и тьма раздвинулась - и верно: вовсе не собака впе-реди, а человек. Вижу:
во мраке ночи – ещё темнее
непрогляднее
силуэт
длиннополая шуба колышется
и лохматая шапка на голове -
модная зимняя
женская шапка…
а вот и тускло, блекло, почти неразличимо,
почти мглою поглощено, но -
блик, блик
В такт скрипу
набату
шагов
блик-блик
сверкает в обрезе шубы
серебряный подол платья.
Женщина.
Это всего лишь женщина, успокоил я себя. Что же ты тря-сёшься, трус? Не я, а она должна нас бояться: мы стоим на тро-пинке, мы пугаем её. Вот сейчас она увидит, что я стою не шеве-лясь, подумает, что нарочно её поджидаю, таю злое, испугается, замедлит шаг – и набат шагов превратится в осторожное поскри-пывание…Ну! Ну?
Я почти себя успокоил, пока……………………………………….
………………………………………………………………………………
…………………………………. луна не выскользнула из-за тучи, скупо разбросав невидимые лучи; и один из них упал на лицо женщины, всего на мгновение, но достаточно: я увидел и отшат-нулся в глубину мрака - там убежище, там укрытие, там спасение.
 Из-под лохматой шапки идущей мне навстречу женщины выглядывала собачья морда, искажённая в злобном оскале. На-литые кровью глаза устремлены в меня, в моё горло. Острые зу-бы клацали жадно. Голодная слюна стекала по обнажённым клыкам. Хриплое утробное рычание - вместо дыхания.
Я отшатнулся, чудовище на мгновение оторвало взгляд от моего горла, наши взгляды встретились, сцепились, переплелись, слились воедино. Всего на мгновение, на кратчайшую долю се-кунды, мне показалось, что…
Что?




ВЕДЬМА

76. ЕЩЁ НОЧЬ
Я почувствовал лёгкое прикосновенье к плечу и проснулся. И не открывая глаз, я знал, кто пришёл.
-Я же не звал тебя,- глухо произнёс я. Мне было плохо. Я не вы-спался и ещё не протрезвел. И очень сильно болела голова.
-Ты видел меня во сне,- сказала Вероника.
-Может быть...- сказал я.- Хотя вроде мне снилось что-то другое.
-Вставай,- сказала она.- Хватит нежиться.
Я с трудом разлепил глаза. Было сумрачно. А за окном вообще темно.
-Ещё ночь.
-Конечно,- сказала ведьма.
-Я хочу спать.
-Нет времени, дорогой,- сказала она.- Выспишься днём.
-Днём я работаю.
Она лишь хмыкнула в ответ. Знала, как я провёл вчерашний день?
-Вставай, вставай,- сказала она.- Ночь не так длинна, чтобы по-пусту терять время. Нам ещё многое предстоит сделать.
Я нехотя поднялся. Ведьма сидела в кресле и  накручивала на па-лец длинный локон волос.
-Ты никому не рассказывал обо мне?- спросила она вдруг, когда я через голову натягивал застёгнутую рубашку.
-Нет. А что?
-Так просто,- сказала она. Но через минуту добавила:
- Это было бы большой ошибкой с твоей стороны. Обо мне никто не должен знать.
-Ну,- усмехнулся я,- думаю, это невозможно.
-Что ты имеешь в виду?- насторожилась она.- Невозможно – что?
-Знать,- пояснил я и рассказал, чем занимался вчера днём в биб-лиотеке.
-Значит, ничего не нашёл?- переспросила она.
-Ничего,- подтвердил я.- Ни единого слова.
-Странно,- сказала она. Я так и не понял, разочарованно или удовлетворённо?

77. ВИНОВАТ?
А минуту спустя, понял: ни то и ни другое. Она просто не пове-рила. Она вплотную приблизилась ко мне и заглянула в глаза. Меня с ног до головы окотило изумрудным прибоем.
-С кем ты говорил обо мне?
-Я? Ни с кем…
-Нет, говорил. Я же чувствую.
-Да ни с кем, честное слово! Целый день я провёл в библиотеке.
-Это вчера,- отмахнулась она.- А в другой день?
-И позавчера ни с кем не…- и вдруг вспомнил.
-Ну?- её взгляд требовал, вырывал признание.
А в чём я мог признаться? Ну, болтал с дядей Лёней, ну и что?
-Дядя Лёня...- сказал я.
-Я так и знала!- воскликнула ведьма.- Как чувствовала! Ты раз-болтал ему всё!
-Ничего я не разболтал,- замотал я головой.- Он видел нас. Про-сто видел. В день нашей встречи, в баре.
-И ты ничего мне об этом не рассказал?- возмущённо воскликну-ла она.
-А что рассказывать-то? Ну, видел и видел… Нас многие видели. Тот же бармен.
Но она не слушала. Надвигалась и обвиняла:
-Ты должен был рассказать, должен!
Я сел на диван.
-Но я же не знал... действительно… И вообще я только что вспомнил об этом.
Она смотрела на меня в упор и ненавидела. А я не понимал: за что?

78. СПЕШИМ!
-Может быть, ещё не поздно?- спросила. Не меня. Мне она бро-сила через плечо:
-За мной!
Куда?- хотел спросить я, но промолчал. Она бы не ответила, и без того она всем видом показывала: исправлять. Что? Ошибку, конечно, которую я, по её мнению, совершил.
Спустя несколько секунд мы уже неслись по мрачной холодной улице. В ушах свистел ветер. Я еле поспевал за ведьмой, которая в своём белом, развевающемся на ветру платье, казалось, не бежала во-все, а летела над землею. Она была прекрасна, и я опять невольно ею залюбовался.

79. КАЛЕЙДОСКОП ВОПРОСОВ
А ещё я плохо ориентировался в темноте, поэтому её силуэт впе-реди служил мне тем маячком, что и зажжённая лампа – мотыльку. Такое сравнение вызывало массу ассоциаций, иногда я и чувствовал себя тем самым мотыльком, но… Что я мог поделать? Вероника пол-ностью вытеснила из моей жизни девушку с гитарой, о которой, кста-ти, и не знала ничего. А я? Я знал? Откуда она взялась в моей жизни? Где мы с ней встречались? В городском парке? Или в баре? Кто она? Моя фантазия? Или – ведьма, да только я уже забыл об этом?
Забыл?
А ещё что забыл? И кого?
...Вот, задумался - и едва не пропустил подъезд, в который вскользнула ведьма.

80. ДЯДЯ ЛЁНЯ
Беззвучной тенью пролетев по лестничной площадке старенького пятиэтажного дома, мы лишь на мгновение задержались у металличе-ских дверей квартиры, расположенной на четвёртом этаже, и сразу очутились на кухне, не знаю как взломав запоры и замки. Может быть, ведьма применила к ним заклинание, а может, просто прошли насквозь.
Дядя Лёня в несвежей майке сидел за клеёнчатым столом и пил чай. Нас он заметил не сразу – ведь мы появились внезапно – а когда увидел, вытаращил глаза и воскликнул:
-Что? Кто вы?
Меня он не узнал. Я делал вид, что тоже вижу его впервые.
Ведьма же не теряла времени даром. Подлетела к нему, нависла.
Предчувствуя опасность, он собирался вскочить,  но помешало пузо, упёршееся в тесно придвинутый стол. Дядя Лёня попытался от-пихнуть стол, но лишь чуть сдвинул – тот уткнулся в противополож-ную стенку малогабаритной кухоньки. Стакан упал, коричневый ки-пяток разлился по клеёнке; стакан покатился и упал на пол, разбился, сахарница перевернулась, сахар рассыпался по столу и полу, стол сдвинулся ко мне углом, струйка пара вырвалась из носика чайника на плите, дядя Лёня так и не смог приподняться.
Он упал обратно на стул и закричал.

81. КРОВЬ
Никогда в жизни я не слышал такого сумасшедшего крика. Дядя Лёня кричал пронзительно, отчаянно, безысходно. Всхлипы боли вы-рывались из его горла. А потом на губах выступила кровь, запузыри-лась и хлынула потоком - крик захлебнулся.
Ведьма стряхнула кровь с пальцев, багровые пятна окропили ли-нолеум и низ газовой плиты. Тяжело припав спиной на пластиковую панель, дядя Лёня стекленеющее смотрел в одну точку – в то место, где у меня не было сердца. Из его разорванного горла короткими рывками выплёскивалась кровь и впитывалась в майку. Ведьма с лю-бопытством взглянула на него и отвернулась.

82. НОВОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО
Повернувшись в мою сторону, она сказала:
-А теперь можешь взять его. Он твой.
Ещё секунду назад я был простым наблюдателем. Просто стоял и смотрел. Как фильм по телевизору или спектакль в театре. Всё, что происходило, ко мне вроде бы и не имело никакого отношения. Я был наблюдателем, но не участником. Но когда она произнесла эти слова, что-то человеческое сломалось во мне, и я помимо воли сделал шаг вперёд. Уже как новое действующее лицо.
И как новое действующее лицо я самозабвенно лакал кровь, вы-текающую из горла дяди Лёни, и от удовольствия облизывал губы. С каждым глотком я всё сильнее и сильнее испытывал жажду. Я боялся потерять даже капельку лишней крови. Осторожно я слизывал с губ кровь, тянулся языком до подбородка, где повисла крохотная красная капелька. Когда в трупе крови совсем не осталось, я присосался к майке, которая пропиталась ею, и обсасывал, обсасывал, до послед-ней капли, до тряпочного привкуса.
Когда напился, я вновь почувствовал присутствие ведьмы за спи-ной.
И повернулся к ней лицом, сгорбленный, уставший, выполнив-ший свою работу. Преданно смотрел на неё из-под кустистых бровей и ждал, когда она протянет руки и призовёт меня.
Она призвала.

83. ПЕРЕКАЧИВАНИЕ КРОВИ
Из организма в организм. Изо рта в рот. Я нарочно смотрел. Ви-дел. Кровь подвижной дугой перетекала из моего рта в рот ведьмы. Вероникины глаза закатились, обнажая белки незрячих глаз. Но ей было хорошо. А мне плохо.
Из ведьмы она превратилась в женщину, получающую истинное наслаждение.
Это наслаждение давал ей я.
Эта мысль согревала, но легче не становилось.
Она парила. Я лежал на полу. Она наслаждалась. Мне было пло-хо.
Я почувствовал себя плохо в тот момент, когда она стала перека-чивать кровь из меня в себя. До этого я чувствовал себя хорошо. Про-сто отлично. А теперь – нет. Теперь хорошо было ей. Я смотрел ей в глаза и не видел зрачков. Впервые они не сияли голубым и зелёным. Они были белые, с красными прожилками. Слепые. Но ей было бе-зумно хорошо, а мне…

84. КТО МЫ ТАКИЕ?
И вдруг всё оборвалось. Это произошло так внезапно, что собы-тия сместились и поменялись местами. Сначала кровь перестала дви-гаться, застыла, повисла в воздухе – и вдруг красным водопадом об-рушилась вниз, растеклась под ногами безобразной лужей. Затем я увидел движущуюся дугу, что висела между мной и ведьмой… И только потом услышал крик:
-Господи! Господи! Что здесь происходит?! Кто вы такие! А-а-а-а-а!!!
Кричала женщина. Изумлённо. Испуганно.
 Кровь ударилась о линолеум, разбрызгалась, залепив красными пятнами подол её драконьего халата.
Она отпрянула, истерично завизжав.

85. МОЯ ВЕРОНИКА
Эта женщина привлекла моё внимание, но совсем ненадолго.
Ведь Вероника была для меня единственной женщиной на земле, ею и оставалась. Даже в тот момент, когда лицо её перекосилось от гнева и почернело. Она взглянула на визжащую женщину, перевела взгляд на лужу, опять на женщину.
Я думал, ведьма расправится с ней в одно мгновение: столько не-нависти было в её глазах.
Но Вероника не спешила. Лишь заставила замолчать её, нанеся один короткий удар в солнечное сплетение. Женщина упала, схвати-лась за живот, застонала и заватузила ногами по кровавой луже.
Я захотел её убить.
-Моя?- спросил я у ведьмы, сделав по направлению к женщине один шаг.
Но ведьма остановила.
-Нет,- сказала она.- Оставь. Она нам понадобится.
Теперь её мутный взгляд был сосредоточен на мне. Но не в глаза она смотрела, а на шею, на мою шею. Это был голодный взгляд вол-чицы.

86. ВИНОВАТ
-Не представляешь, как ты разочаровал меня,- прошептала она.
-Но ведь..,- начал было оправдываться я. И осёкся. Понял, ещё слово - и мне придётся худо.
-Ты разочаровал меня,- жёстко повторила ведьма.- Не делай больше так, слышишь?
-Да,- чуть слышно выдавил я.
Но она не слушала, она говорила:
-Мало того, что ты допустил непростительную ошибку, вовремя не рассказав мне о враге – нашем общем враге – так ты ещё и не за-щитил меня, когда эта тварь вмешалась и всё испортила.
Она надвигалась. Я стоял. Подошвы ботинок вязли в густой кро-вавой луже.
-Ты должен за это понести наказание, милый, понимаешь?- про-должала ведьма.- Я могла бы ещё раз простить тебя, но ведь сам зна-ешь: прощать - неправильно, это не запоминается, так ведь? Так?
И я сказал:
-Да.

87. БОЛЬНО!
Да, сказал я. И это было последнее, что успел произнести перед тем, как мою грудь сдавило железным обручем, и, поверженный, я упал на пол. Кости извивались червями, скелет отплясывал чечётку, чудовищная боль буравила каждую клеточку моего несчастного тела. Кости скрипели, я выл. Дыхание перехватывало, я орал. Мышцы сво-дило в судорогах, я ревел. Боль заползла в мозг и сообщила, это уже никуда не уйдёт. Я превратился в кусок больного мяса. Я корчился на полу, в большой кровавой луже, рядом с трупом дяди Лёни, у ног ведьмы, и даже не сразу понял, что боль вдруг отпустила, исчезла, а я всё продолжал корчиться и орать. Даже когда ведьма приказала мне встать на колени и подползти, я всё стонал, всхлипывал и причитал. Пока она не сказала мне:
-Прекрати.
И пока не приказала:
-Слижи с пола всю кровь. Всю, до последней капли.
И я незамедлительно принялся выполнять её приказание.

88. СЛИЗЫВАЮ
Пол был грязный, давно немытый. На нём скопилось много пы-ли, хлебных крошек, сахарных крупинок и волос, и всё это вместе с уже начинающей свёртываться кровью оказалось в моём рту. Но я не отплёвывался, я боялся. Ведь ведьма внушала мне ужас. Я понимал, что нахожусь в полной её власти. Она внушала мне ужас… и любовь.

89. СЛУГА
Пол блестел.
Ведьма сказала:
-Достаточно.
Я надеялся, что она добавит: «Теперь перекачаем кровь в меня».
Но она сказала:
-Возьми тётку - и следуй за мной.
Тон её изменился. Раньше она не помыкала мною, теперь же всем видом показывала, что я всего лишь слуга. Хоть и её половина. Ко-роткий кивок, холодный пренебрежительный взгляд, сурово поджа-тые губы - вот и всё, что перепадало мне с барского стола. О любви не было и речи. Но я всё равно продолжал любить её.
Как и любить прежнее её воплощение, мою фантазию, выдуман-ную девушку с гитарой, которая на прощание сказала…

90. МОИ ЗАСЛУГИ
-Ты меня любишь,- сказала она, шагая рядом.
-Я тебя никогда не любил,- злился я.
-Не любил, поэтому так грубо со мной разговаривал,- шептала она.
-Я разговаривал с тобой так, как разговариваю со всеми.
-Но не у всех вчера был день рождения,- сказала девушка с гита-рой.- А ты мне даже цветы не подарил.
Я вспомнил, что у неё вчера действительно был день рождения. Ещё за неделю она предупреждала об этом, а я совершенно забыл. И ещё я вспомнил, что когда мы вчера встретились, она долго молчала, чего-то ждала – от меня, а потом сказала, что ничего у нас не полу-чится, и что я для неё всего лишь братик. Она-то сказала это от оби-ды, в отместку, а я поверил, а она увидела, что я поверил, и опять в отместку ушла с другим из ресторана. Вчера я даже не пригласил её на танец.
Поздно, подумал я. Теперь поздно. Ничего уже не вернёшь. И как можно равнодушнее спросил:
-Как провела ночь?
-Прекрасно,- сказала она.
А я заставил себя подняться на ноги, но спину разогнуть так и не смог.

91. КАТАФАЛК
Я взвалил на неразогнутую спину содрогающуюся в немых ры-даниях женщину и поплёлся следом за ведьмой. Через минуту мы уже находились  в двух кварталах от дома, в конце тёмной тупиковой улочки. Дальше идти было некуда. Но мы и не пошли – мы поехали. Засунув указательные пальцы в рот, ведьма пронзительно свистнула, и тотчас из тьмы появился катафалк, запряжённый тройкой дышащих огненным жаром вороных. Вполне возможно, это был тот же ката-фалк, что увёз когда-то тела Вероники и её матери. Теперь он повезёт меня… Куда? Я не решался спрашивать, но и наверняка знал, что моё время ещё не пришло – из этого путешествия я обязательно вернусь. Поэтому без колебаний последовал за Вероникой, которая заняла ме-сто на козлах. Моя ноша уже стучала зубами в кузове катафалка.
Едва успел сесть, как Вероника протяжно щёлкнула хлыстом и взнуздала вздыбленных скакунов.
-Э-ге-ге-ге-гей! – штопором взрезал ночь её раскатистый вскрик.

92. СКАЧКИ ПО НОЧНОМУ ГОРОДУ

Кажется:
Не ты несёшься вдоль укутанных сонным мраком домов, А зда-ния скользят мимо,
А ты даже не знаешь - минуешь ли их
На очередном крутом повороте
Или не впишешься – и
Чудовищно быстро
Надвигающаяся стена
Превратит тебя в лепёшку.
Не слышно:
Цокота копыт, свиста бича,  конского ржания,
Лишь свист в ушах... и восторженное дыхание.
Моё.
Забыто всё:
Унижение, смерть, запах крови,
Испуганная женщина в глухой ловушке катафалка
 – забыта!
Дикий восторг!!!
И: рядом -
Моя Судьба, моя Хозяйка, моё Очарование,
 моя Ненависть
Она!
Вперёд же, вперёд!
Быть рядом с Ней,
Которую так люблю
И так ненавижу!

93. ЧТО  МЕНЯ  ЖДЁТ
И только где-то за городом кони сбавили темп, пошли лёгкой ры-сью. Катафалк покачивало на рытвинах грунтовой дороги. А самой дороги-то и не видно: тьма сливала её с бесконечной степью, что про-стилалась безбрежно. Лишь далеко-далеко, у самого горизонта, чёр-ные краски ночи чуточку синели, обозначая границы мира. Зато небо устлано искорками звёзд, и  над головой нависала полная луна.
Вероника тихо сказала:
-Тебя ждёт серьезное испытание, милый. И ты должен с достоин-ством пройти его.
Теперь её голос был спокойным, певучим, сливающимся с но-чью. И - ни намёка на прежнее высокомерие. Так по её прихоти я сно-ва превратился в друга.
-Понимаю,- сказал я. Уже не обижался на неё. Я никогда на неё не обижался. Наверное, она была права. Я действительно слишком легкомысленно относился к нашему союзу. Случай с дядей Лёней по-мог мне понять, что наша связь - не игрушка, она требует вниматель-ного и бережного отношения. Посудите сами: а если бы дядя Лёня  начал копать и каким-то образом прознал про то, что ему не положе-но знать?
Если бы он узнал, что у меня нет сердца?

94. ПРЕДУПРЕДИЛА
-Тебя представят женщине,- говорила Вероника.- Будь с ней пре-дельно учтивым. От того, какое впечатление ты произведёшь на неё, зависит твоё будущее. Запомни: ты должен быть искренним, но...- она сделала паузу, призывая меня к вниманию,- всё же до конца не стоит открываться даже ей.
-Хорошо,- сказал я.
-Обдумывай каждое слово, перед тем, как произнести его,- про-должала ведьма,- Но и не лги... Ты совсем не умеешь этого делать.
-Постараюсь быть честным,- сказал я.
-Если ошибёшься, где-то переоценишь себя и оступишься,- на-ставляла ведьма,- считай, что для тебя всё кончено.
-Я встречаюсь с твоей Духовной Матерью?- спросил я.
-С Женой Дьявола,- ответила ведьма.
Я понимал, между ними была разница, и существенная. Такая, что мурашки пробегали по спине.
-Поможешь мне?- поёжившись, спросил я.
-Попробую,- сказала она.- Но особенно на мою помощь не рас-считывай. Так и знай, если начнёшь совершать ошибки,  я  откажусь от тебя.  Я  вовсе не  хочу по твоей  милости  предстать  перед ней в нежелательном свете.

95. КТО Я?
Действительно, кто я такой, чтобы из-за меня рисковать, под-ставлять свою голову под удар? Жалкий человечишка, даже хуже – желудок, хранитель крови, бурдюк…
Кто ещё?
Её неотъемлемая половина, вот кто. И если всё правильно пони-маю, без меня она не может существовать. И в этом её уязвимое ме-сто. Иначе, какой смысл везти меня на смотрины к  Жене Дьявола, её Духовной Матери?

96. ПОВОД ДЛЯ БЕСПОКОЙСТВА
-Ты должна и ты поможешь мне. Несмотря ни на что,- сказал я.
-Я же сказала, что попытаюсь,- раздражённо произнесла она.
-Ты говоришь так, словно всё предрешено,- вдруг догадался я.- Ждёшь неприятностей?
-Что ж, ты прав,- с неохотой созналась ведьма.- Повод для беспо-койства есть.
-Уж не я ли этот повод?
-Может и ты,- уклончиво ответила она.
-Но я же ещё ничего не сделал,- сказал я.
-А вот этого нам с тобой не дано знать,- сказала ведьма.- И нико-му другому, кроме Жены Дьявола.
Больше она не произнесла ни слова.
А вскоре мы добрались до места.

97. ПРИЕХАЛИ
На первый взгляд, оно ничем не выделялось. Но, приглядевшись, я заметил, что этот клочок земли был лучше освещён - лунный свет сконцентрировался именно на нём, как свет на клочке тротуара под фонарным столбом. Ещё воздух был особенный, насыщенный озоном, как перед грозой. Но не нагнетало, а наоборот, успокаивало. Вот и наши лошади вели себя здесь иначе: смирнее, сдержаннее. Опустили головы, увлеклись пощипыванием травки – и куда только делась прежняя их необузданность? Даже ветер обминал это странное место.
 Я спрыгнул на землю, обошёл катафалк и подал руку Веронике. На какое-то время моё внимание было сосредоточенно только на ней - ах, как красиво, плавно, грациозно она спускалась, просто невозмож-но было не любоваться - а когда она стояла уже на земле, я снова ог-лянулся и увидел, что поляна заполнена всякой тварью.

98. НЕЧИСТЬ
Кого только там не было! Дряхлые старухи со скрюченными но-сами, калеки в лохмотьях, скелеты в элегантных фраках, птицеподоб-ные существа с драконьими когтями и женскими лицами, бледноли-цые мужчины и женщины с острыми клыками, выглядывающими из-под ярко-красных изнеженных губ, уродины с бородавками на носах, полупрозрачные существа с распущенными волосами…

99. НЕЧИСТЬ (продолжение)
Много их было, и все они ходили, скакали прыгали, летали, кри-чали, шептали, скрипели и создавали такое невообразимое столпотво-рение и шум, что у меня зарябило в глазах, а виски  свело от боли.

100. НЕЧИСТЬ (продолжение-2)
А низенький чёртик, дробно стуча копытцами, подбежал к Веро-нике и заверещал:
-Ага, явилась-явилась-явилась. Давненько-давненько не виде-лись, как дела-дела? У меня всё-всё нормально, ах жаль-жаль, ты от-сутствовала на прошлой-прошлой вечеринке, а мы тебя ждали-ждала-ждали.
Говоря, он то и дело подпрыгивал, поскольку был ниже Верони-ки почти вдвое, а говорить хотел почему-то ей на ухо.  Голос его на-поминал скрип, издаваемый несмазанным колесом детской коляски.
Вероника ничего ему не ответила, впрочем, приветливо улыбну-лась. Чёрт пытался ещё что-то сказать, но потом покосился на меня, махнул хвостом  и исчез в беснующейся толпе.

101. НЕЧИСТЬ ВОДИТ ХОРОВОД
Они то суетно натыкались друг на друга, то отскакивали, то пря-тались за спины соседям, то подпрыгивали, то валились на землю - прямо под ноги, лапы и копыта. Я решил, что они исполняют какой-то дикий танец или совершают обряд. Иначе какой смысл вести себя так неразумно, по-скотски?

102. ЦЕНТР
Взяв меня за руку, Вероника направилась к колышущейся толпе, и нечисть тотчас расступились, образовав живой коридор, по которо-му мы вышли на середину поляны, никем не занятую: черти, лешие, оборотни, гарпии, вампиры и прочие выплясывали свой дьявольский танец вне этого центра. И когда мы оказались в кольце, колыхание нечисти прекратилось.
А потом каждый из них посмотрел мне в глаза и возненавидел.

103. В КОЛЬЦЕ
Ведьмы  тянули руки, удлиняя их на метр, и на два, и на пять, су-дорожно пощёлкивая костяшками искривлённых  пальцев и хватая воздух прямо перед моим носом. Зубы чудовищ хищно клацали, по подбородкам вампиров текла густая слюна. Черти щёлкали хвостами, словно бичами, их щелчки выбивали из ночного воздуха зелёные ис-кры и запах серы.
Я боялся, но старался не выдавать страх. Ещё я надеялся, что ведьма не даст меня в обиду. Хотя внешне она никак это не проявля-ла. Даже когда коготь одного из чудовищ вонзился мне в плечо, она даже бровью не повела. Кровь хлынула из плеча, чудовища радостно завопили. Каких усилий мне стоило, чтобы не закричать. Но я терпел. Терпел и знал, что поступаю правильно.
-Кого ты привела с собой, а?- скрежетали зубами ведьмы.
-Отдай его нам, отдай!- подвывали вампиры.- Мы чувствуем за-пах крови.
-У тебя нет прав на него. Вероника он уже не твой, не твой.
-О-оо. Мы не обидим его. Мы лишь выпьем его кровь, поджарим тело, а потом все вместе потанцуем вокруг магического костра,- сто-нали жабоподобные людоеды.
-Ну же, Вероника, решайся! Что ты нашла в нём? Ты же наша, мы же твои братья и сёстры, отдай его нам - это будет честно!
Чудовища медленно подступали, сужая кольцо, а Вероника ниче-го не предпринимала. Я подумал: может, она нарочно привезла меня сюда, чтобы убить? Может, никакой встречи с Женой Дьявола и не предвиделось? Обманула?
Но вот она перехватила мой взгляд, улыбнулась и громко произ-несла:
-Не трогайте его!

104. ЗАКОН ЕСТЬ ЗАКОН
-Не говори так,- зашипела толпа.- Мы достаточно сильны, чтобы отнять его у тебя. Но мы хотим уладить дело мирно, по-хорошему. Мы хотим остаться твоими друзьями. Отдай его нам - это будет чест-но.
-Нет,- сказала Вероника. Лицо её оставалось бледным как снег, ни одна черточка не дрогнула, но теперь я чувствовал - через сердце, моё сердце, спрятанное под её грудной клеткой - она волновалась.
Из толпы вынырнул  знакомый чёртик и заверещал:
-Вероника-Вероника-Вероника. Мы отберём-отберём его у тебя. Ты знаешь наш закон. Никто не имеет права приводить на наши сбо-ры человека. Мы убьём-убьём его - и никто не осудит нас-нас за это. На этот раз за тебя некому заступиться, Вероника. Никто ещё не на-рушал закон. Ты первая-первая. Отступись - и закон не будет нару-шен. Отдай этого жалкого человечишку вампирам - они высосут его кровь. Отдай ведьмам - они превратят его в жабу и раздавят. Отдай нам, чертям, мы сварим его в кипящей смоле!
Чёрт дико завизжал – и это послужило сигналом.

105. НЕ ЧЕЛОВЕК!
 Они навалились на меня, сбили с ног и с размаху ударили о твёр-дую землю. Острые когти рвали на мне одежду, кто-то пинал в живот. Меня били, пихали, рвали на куски. Это продолжалось десять секунд и это продолжалось вечность.
Вероника их не останавливала. Они отпустили меня сами, после того, как какой-то вампир вонзил в мою шею клыки, сделал один-единственный глоток и, поперхнувшись, отскочил назад.
-Кого ты подсунула нам, Вероника?- обиженно заверещал он, сплёвывая мою кровь.- Это же не человек!
И нечисть отшатнулась от меня, как от прокажённого, ведьмы оскалились, оборотни зашипели, черти завыли, попятились. Тут и раз-дался голос Вероники:
-А что же вы хотели? Это действительно не человек.
-Но кто же тогда он?- воскликнул вампир, с отвращением про-должая отплёвываться.
-Моя половина,- сказала Вероника и с осуждением добавила.- И вы причинили ей боль. Так кто же нарушил закон?

106. ЖЕРТВА
Я валялся в грязи, избитый, едва не разорванный на куски, а Ве-роника гордо возвышалась надо мной и праздновала свою победу. Победу, которую одержала над себе подобными.
-Но нам сказали, что ты принесёшь человека!- обиженно кричали вампиры.
-Мы подумали, что вот этот... это… и есть твой дар нам!
-Вас не обманули!- сказала Вероника.- Я действительно привезла вам подарок.
-Вы слышали-слышали?- заверещал чёртик.- Она привезла нам подарок, она не забыла о нас. Но где же он, где?
-В катафалке,- сказала ведьма.
Нечисть дико завыла и отхлынула от нас. Но властный окрик мо-ей спутницы остановил их:
-Стойте! Кажется, вы что-то забыли?
Твари с неохотой обернулись.
-Ну, что ещё?- сипло проскрипел вампир, который прокусил мне шею.
-По закону вы не имеете права самовольно взять подарок. Лишь я могу дать его вам.
-Так в чём же дело?- взвизгнул чёрт.- Поспеши! Ты и так изрядно нас-нас помучила.
Вероника даже не взглянула на него. Королевой возвышалась она над толпой и крутила ею, как хотела.
-Жертву поднесёт вам моя половина - он!-  и она указала на меня.

 107. БЫТЬ ПОД СТАТЬ СВОЕЙ ПОЛОВИНЕ
К этому времени я уже поднялся на колени и отряхивался от гря-зи. Я так был увлечён этим занятием, что даже не сразу понял, что речь идёт обо мне. И только когда толпа выжидательною затихла, и я ощутил на себе тысячи свирепых взглядов – снова! - я окончательно пришёл в себя.
-Иди же,- подтолкнула меня Вероника.- Они ждут. Дай им то, что они просят.
Я с трудом встал на ноги и сделал несколько нерешительных ша-гов. Нечисть снова расступилась, образовала для меня коридор, но на этот раз никто не хватал и не царапал меня. Лишь самые нетерпели-вые подталкивали в спину. Но я рывком плеча смахивал их мерзкие лапы и нарочно не ускорял шаг. Шёл как можно медленнее. Я старал-ся подрожать Веронике, моей половине. Интересно, понимает ли она это? Оглянулся и посмотрел на неё. Она улыбалась. Она всё прекрас-но понимала.

108. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
Я подошёл к катафалку и распахнул дверцы. Женщина лежала на полу, выделяясь из темноты ещё более чёрным пятном. Я грубо схва-тят её за волосы и выволок наружу. Толпа завыла. Увидев безобраз-ных тварей, женщина резко вскрикнула, сжалась, затряслась. На ка-кую-то долю секунды мне стало жалко её, но я без труда поборол в себе жалость и поднял женщину над головой. Слюни голода некраси-выми ручейками бежали по мерзким мордам всякой твари.
-Вот ваш подарок. Берите!- крикнул я и бросил женщину в толпу.
Она отчаянно завизжала. Я прекрасно понимал её. Ещё несколько минут назад я сам чуть было не оказался на её месте.
Её подхватили и стали ловко перебрасывать друг другу, ноги и руки безвольно болтались вокруг мутно-белого пятна туловища. Тол-па быстро уносила её в ночь. Какое-то время она ещё кричала, но вскоре затихла. Может, она и издавала какие-то звуки, но вой ликую-щей толпы их заглушал. Я заставил себя отвести глаза в сторону и встретился взглядом с Вероникой.
Она улыбнулась. Только мне.
Я тоже улыбнулся в ответ.
Мы не сказали друг другу ни слова.

109. ПРО  ЭТО
Казалось, мы научились понимать друг друга и без слов.
Казалось, Вероника, наконец, приняла меня не как слугу, а как партнёра.
Казалось, я полюбил её ещё сильнее.
Но почему же вновь явилась девушка с гитарой и прошептала на ухо:
-Вчера я провела прекрасную ночь. Парень, с которым познако-милась в ресторане, потом водил меня ещё в один. Мы безумно долго танцевали, а потом он – представляешь? - сказал: «Ты шлюха». «Да,- сказала я.- Шлюха, но хорошая». И он поцеловал меня и всю дорогу до дому нёс на руках.
-Ты встретилась со мной, чтобы рассказать это?
-Да,- сказала она.- Это, и ещё кое-что.
-Так говори.
-Нет,- сказала она.- Как-нибудь в другой раз.
-Другого раза может уже и не быть,- сказал я.- Видишь же сама, что творится.
-А что?- спросила она.
-Не видишь, разве? Черти же…

110. СРЕДИ СВОИХ
…по внешнему кругу поляны разложили костры. Огонь быстро занялся, заполыхал, на поляне стало заметно светлее, вот только ко-стры горели красно-жёлтым, а поляна освещалась зеленоватым, как глаза ведьмы.
Впрочем, никто кроме меня, не обращал на это внимания. Умас-ленная жертвоприношением, нечисть блаженствовала. Черти с ко-мичной элегантностью прохаживались взад-вперёд, то и дело заигры-вая с молоденькими ведьмочками. Оборотни превратились в собак и, свернувшись калачиком, подрёмывали у костров. Вампиры то и дело оборачивались в летучих мышей и улетали куда-то,  возвращались и снова становились людьми.
Теперь они не сторонились меня, принимали за своего. Вампиры предлагали отведать свежей крови, черти зазывали сыграть в карты, оборотни – послушать их песни. Вероника вырвала меня из круга симпатичных ведьмочек, соблазнявших  предложением искупаться в лучах молодильного лунного света.
-Приготовься, милый,- сказала она.- Уже скоро.
-Жена Дьявола уже здесь?- я огляделся. Мне казалось, я узнаю её с первого взгляда.
-Нет, но очень скоро появится. Я чувст...

111. ПРИШЛА!
Но не успела закончить фразу, как колдовской вихрь пронёсся над поляной. Мне-то он не принёс никакого вреда, зато нечисть слов-но наизнанку вывернуло. Всех размазало по воздуху, перекосило, как в кривом зеркале, а кого-то и стёрло – высосало из пространства. Да-же Веронику выгнуло так, будто она резиновая. Размазанная по воз-духу, немо и отчаянно вопила она от жуткой боли.
Но промелькнуло ещё мгновение - и всё вернулось на круги своя. Вероника вновь превратилась в статную красавицу, а черти и прочие приобрели объём, словно надувные куклы. И всё улыбались. Им ещё было больно - глаза выдавали - по губы уже кривились в слащавой улыбке. И, конечно, улыбались не Веронике, и тем более не мне.
Улыбались женщине… неписаной красоты.

112. ОДА КРАСОТЕ
О, прекрасная! Безумно прекрасная!
Что сравнится с тобою? Ничто!!!
Откуда такая чудесность? Из какого мира? А?
Почему не ослепли мои глаза, когда увидел?
Почему не оглох от счастья, когда услышал?

113. УСЛЫШАЛ:
-Здравствуй, здравствуй, дочь моя. Давно не виделись.
Вероника опустилась перед ней на колени. Дозволив поцеловать кончики пальцев, Жена Дьявола изящным движением помогла ей подняться и, улыбнувшись, спросила:
-Как дела, дочь моя?
-Мне не хватает твоих советов, Духовная Мать.
-Не стоит преувеличивать,- улыбнулась Жена Дьявола.- Ведь ты уже достаточно опытна, чтобы обходиться и без моей опеки.
-Твои советы ценнее моего опыта.
Жена Дьявола одобрительно кивнула и перевела взгляд на меня.
-Так это и есть твой новый любовник?
-Моя половина, Духовная Мать,- представила меня Вероника.
-О?- вскинула брови Женя Дьявола и осуждающе взглянула на ведьму.
-Я знаю, что нарушила правило,- поспешила с объяснениями Ве-роника.- Да, я не воссоединилась с ним в одно целое, но... Духовная Мать! Мне кажется, он совсем не похож на тех, кто был до него. И я хотела, чтобы ты его увидела. Я нуждаюсь в совете...

114. УВИДЕЛ:
Жена Дьявола молчала.
И Вероника молчала.
Но при этом обе они разговаривали. Обо мне. А о ком же ещё? А я стоял рядом и ничего не слышал. Я чувствовал себя пешкой, бол-ванчиком, не представляющим никакого веса.
Вот ведьма перевела на меня взгляд, и я

115. ПОЧУВСТВОВАЛ:
 Что-то изменилось… в её отношении ко мне. Но… в какую сто-рону?

116. ИСПЫТАНИЕ ч. 1
-А теперь, дочь моя, оставь нас...
Послушно опустив глаза и поклонившись, Вероника молча от-ступила в тень. И я оказался один на один с Женой Дьявола.
-Итак, дорогой мальчик, нравится ли тебе твоя новая сущность?- спросила она, призывая меня к откровенности, но и я хорошо помнил, о чём предупреждала Вероника. И осторожно произнёс:
-Я ещё не осознал.
-Да, это действительно непросто,- допустила она.- Ещё пару дней назад ты был... обыкновенным человеком, а сейчас… Сейчас разгова-риваешь уже со мной.
-Это лишний раз свидетельствует о том, что я не человек?
-В  какой-то  степени…  Обыкновенному человеку  не дано ви-деть  меня.  Лишь  некоторые… Экстрасенсы, например.
-К чёрту экстрасенсов!- выплеснул я застарелое предубеждение. И перехватив недоуменный взгляд, пояснил.- Все они шарлатаны.
Жена Дьявола сухо усмехнулась:
-Ох, мальчик, если бы так оно и было! Я была бы… просто сча-стлива. По крайней мере, хлопот бы поубавилось... Но, я вижу, ты слишком горяч и непозволительно категоричен... Или ничего плохого в этом нет?
Она пристально рассматривала мою оголённую душу.
Я закусил губу. Вот, кажется, и уже совершил первую ошибку.
-Извините,- сказал я.
Она вскинула брови:
-За что?
-За то, что сужу о жизни с точки зрения обыкновенного человека.
Её взгляд чуть потеплел.
-Что ж,- произнесла она.- Ты способный молодой человек. Кста-ти, ты хоть знаешь, в кого превращается?
Вопрос поставил меня в тупик.
-Вероника сказала... что мы единое целое...
-Продолжай, я внимательно слушаю.
-Но когда со мной это случилось,- заговорил я быстрее,- я пошёл в библиотеку и попытался разузнать о таких существах, как я... мы…
-И что? Узнал?
-Нет…
-Ещё бы,- усмехнулась Жена Дьявола. Вероника - моя воспитан-ница, она для меня всё равно, что дочь, и она единственная в своём роде. Люди ничего не знают о ней только потому, что ни до Верони-ки, ни после неё таких нелюдей не было и не будет. Могу даже сказать больше,- продолжала Жена Дьявола, вдруг перестав усмехаться,- то состояние, в котором она находится сейчас, неестественно для неё. Ещё недавно она была другой...
-Да, она рассказывала,- сказал я.- Она была вампиром.
-Верно,- покачала она головой.- Видишь, как много ты знаешь.
Я решил показать, что знаю ещё больше, и неосмотрительно брякнул:
-Между прочим, в книгах о нечистой силе я почерпнул немало и любопытного. Кое-что и о ведьмах, пьющих человеческую кровь. Не таких, как Вероника, конечно, других, обыкновенных… Там сказано, что они это делают для поддержания и увеличения колдовской силы...
-Глупости,- сказала Жена Дьявола.- Жители Тёмного Царства пьют кровь лишь для того, чтобы питаться... Кстати, вот идёт одна из таких ведьм.

117. ЛЮБИ!
Я оглянулся и увидел беззубую кривоногую старуху с растрёпан-ными седыми космами... Но чем ближе она подходила, тем сильнее менялась её внешность. Вот волосы посвежели, распушились сдела-лись мягкими, волнистыми. Сучковатый нос быстро уменьшился и приобрёл человеческую форму. А глаза, ещё минуту назад безжало-стно горящие кровожадным огнём, засверкали чудным изумрудом... Это уже была не безобразная старуха, а очень симпатичная девушка... И как она похожа на Веронику!
-Нет, совсем не похожа,- рассмеялась Жена Дьявола.- Этой ведь-ме ещё далеко до совершенства... А вот Вероника действительно пре-лестна. В неё даже можно влюбиться.
Я промолчал. Жена Дьявола рассмеялась.
-Конечно, ты уже влюблён в неё. Верно?
Я вздохнул. Она ковыряла и без того ноющую рану.
-Выбрось это из головы, мальчик... Или полюби по-настоящему.
-Я люблю её,- сказал я.
-Нет, ты не понимаешь. Ты должен любить её не как мужчина женщину. Ты должен ЛЮБИТЬ её!.. А ты, я вижу, ещё не поборол в себе мужчину.
Я покраснел.
-Если бы ты знал о себе чуточку больше, то никогда не помыш-лял бы о подобном,- сказала Жена Дьявола.
-Вероника уже показала мне, что мы собой представляем, когда сливаемся в единое,- произнёс я, думая, что именно это она имеет в виду.
-Ох, миленький, если бы всё было так просто. Ведь именно в этом и заключается секрет её постоянной молодости.

118. ИСПЫТАНИЕ ч. 2
Зачем она сказала это? А-аа… Дала понять: Вероника питается через меня, и… Конечно! Как я сам-то не догадался? Это же её сла-бое место! Да-да, она нуждается во мне, и… если я захочу, то…
-Я же сказала: ЛЮБИ, а ты…- упрекнула Жена Дьявола.- Вот уже и замыслил недоброе. Но даже и не пытайся... Знаешь, в чём раз-ница между вами?
Молча, я ждал приговора. Ведь только что я попал в расставлен-ные силки и совершил вторую ошибку.
-Ты смертный, а она  нет. Если с тобой что-то случится, Верони-ка легко найдёт себе другого. Но если же она покинет тебя - ты не протянешь и десяти минут. Так что нет смысла избавляться от того, кто является гарантом твоего собственного благополучия. Да и бес-полезно это. Ей необходим источник молодости. Сегодня это ты. Завтра найдётся кто-то другой. И так будет продолжаться неизмеримо долго, пока мне - слышишь! – мне это не надоест. И ты с этим ничего поделать не сможешь!!!
Она кричала?
Да-а…

119. ПОГИБ?
 Оглушённый поражением, я таращился на неё и чувствовал, как земля уходит из-под ног. Ведьмы и черти уже приближались со всех сторон, предчувствуя скорую поживу. Я знал, что проиграл. Что не прошёл испытание.
Я приготовился к ужасной смерти. Вот уже и коготь старого обо-ротня скрёб по моей штанине. Но Жена Дьявола вдруг хлыстом ото-гнала его прочь, перевела на меня холодный взгляд и произнесла:
-Надеюсь, ты всё понял?
Да, прошептали мои губы.
Склонил голову, готовый услышать приговор.
Но услышал:
-Убирайся.
-Что?
-Вон!
Я попятился... Меня трясло от страха и холода.
-Куда ты?- окликнула вдруг Жена Дьявола.- Поджариться ещё успеешь.
Я оглянулся. Оказывается, я чуть было не ступил в костёр.

120. Я ПИЩА
 -Ступай к Веронике,- сказала Жена Дьявола.- Она ждёт тебя.
-Ты оставляешь меня в живых?- поборов дрожь, прошептал я.
-Пока да,- произнесла Жена Дьявола.- Хоть ты и не заслужива-ешь этого.
-Спасибо,- обрадовано воскликнул я.- Ты ещё раз подтвердила, что… настоящая Духовная Мать… Доказала…
-Глупец,- одёрнула меня Жена Дьявола.- Я отпускаю тебя вовсе не потому, что ты половина моей крестницы, а потому что ты глуп… Просто невероятно глуп. У тебя даже не хватило ума притвориться умным. Поэтому нет никакого резона убивать тебя. Ты - ничто. Ты - пища. Ты – источник её молодости. Тем более жить-то тебе осталось всего пару дней…
И я повернулся и пошёл. Униженный, растоптанный…

121. НО ЕЩЁ НЕ ПРОИГРАВШИЙ
Да-да, и знаете, почему? Потому что перед тем, как исчезнуть и ещё раз размазать нечисть по воздуху, Жена Дьявола произнесла странную фразу:
«Кажется, имея дело с тобой, я совершаю одну и ту же ошибку» - вот что сказала она. И я понял, что жизнь она мне оставила по какой-то другой причине…
…Нет, вовсе не пища я.

122. ВОРОШИМ ПРОШЛОЕ
…Возвращались мы медленно-медленно. Кони едва слышно пе-рестукивали копытами, колёса катафалка перекатывались с кочки на кочку. Вероника опустила поводья на  колени. Ночь была ясная, звёздная, лунная.
-Я внимательно наблюдала за вами,- сказала Вероника.
Я молчал.
-Ты не прошёл испытание,- сказала она,- но Духовная Мать оста-вила тебя в живых.
Спустя какое-то время она ещё добавила:
-Такого с ней никогда не случалось.
А я вспомнил последнюю фразу Жены Дьявола и сказал:
-Нет, я думаю, всё-таки один раз было.
-С чего ты взял?- удивилась Вероника.
-Так показалось. Я прав?
Конечно, она знала. И оттого, что очень долго не отвечала, я по-нял, что это и к ней имеет отношение.
-Это было очень давно,- наконец произнесла Вероника.- Стоит ли ворошить прошлое?
-Но это очень важно,- сказал я.- Расскажи.
Может быть, она почувствовала в моём голосе что-то особенное. Согласно кивнув головой, произнесла:
-Никто не любит проигрывать, милый. И Жена Дьявола не ис-ключение. Она тщательно подбирает себе окружение, долго взвеши-вает все за и против, прежде чем прийти к окончательному решению. Так много-много лет назад она приблизила меня, и надеюсь, до сих пор не раскаивается в этом. Но...,- она вдруг замолчала.
Я терпеливо ждал. И был вознаграждён:
-Как ты уже знаешь, в своё время Духовная Мать предрекла мне большую любовь. И пророчество, конечно, сбылось – я встретила и полюбила человека. А он полюбил меня. Но как человек может лю-бить вампира? Такая любовь опасна, смертельна, безысходна. Вот он и обратился за помощью к Жене Дьявола. И она помогла. Но потре-бовала за это…

123. ВИНОВАТ САМ
…слишком многое. По крайней мере, так показалось моему лю-бимому. Но я-то так не считаю,- быстро произнесла она, зачем-то предо мою оправдываясь.- Ведь, в конце концов, он сам захотел стать оборотнем, никто его не принуждал. Я уверена, что не будь я её кре-стницей, а она мне Духовной Матерью, и не люби меня по-настоящему, она никогда бы не откликнулась на просьбу человека ввести его в наш мир. Ведь, как правило, мы сами выбираем тех, кого хотим принять в наше общество, оставаясь глухими к просьбам тысяч и тысяч желающих. Только ради меня Духовная Мать пошла на это... и ошиблась.
Вероника старательно доказывала мне, что целиком и полностью на стороне Духовной Матери. Но я почему-то ей не верил.

124. ЛЮБИТ
А она видела, что я не верю, и продолжала доказывать, но уже больше себе:
-Мой возлюбленный повёл себя совсем не так, как того ожидала Жена Дьявола. Она хотела видеть его в роли преданного слуги. А он, поклявшись в верности, назавтра уже взбунтовался. Он оказался… клятвопреступником.
Я видел, она любила Духовную Мать. Но до сих пор любила и его.
-Из-за этого и погиб,- скорбь как натянутая струна прозвенела в ночи.
На этом преданность её Жене Дьявола исчерпалась.

125. ТЫ ЕГО ЛЮБИШЬ
И вот вам разговор, так похожий на тот, давнишний, - с девушкой с гитарой, когда она спросила люблю ли я её, а я ответил нет, а она почувствовала в моём голосе фальшь и поправила ты меня любишь, хотя меня не за что любить. Мы шли по дорожке городского парка, скрипя выпавшим накануне первым снегом, вдыхая чистый зимний воздух и прощаясь - прощаясь уже навсегда.
И я спросил Веронику, как девушка с гитарой когда-то меня:
-Ты его любишь?
Она не стала лицемерить, как я когда-то, и ответила искренне:
-Иногда мне кажется, что я уже вообще никого не способна лю-бить, а иногда... охватывает такая тоска, и я вспоминаю всё-всё...
-В том числе и его.
-Да, каждую морщинку на его лице, каждый волосок… Его лучи-стые глаза, его чистую улыбку...
-Ты до сих пор любишь его.
-Может быть,- сказала она.
-И уже не осуждаешь его за то, что он совершил?- спросил я.
-Нет,- покачала она головой.- Ведь ему было виднее. Я никогда не вмешивалась в их отношения. Если он предал Жену Дьявола, то, безусловно, заслуживал наказания. Но осуждать его я не могу.
-А как же Жена Дьявола? Ведь, по большому счёту, она совер-шила  ошибку из-за тебя.
-И я тоже была наказана,- с безысходностью в голосе ответила Вероника.- Но в то время я находилась в таком состоянии, что мень-ше всего думала о себе. И Жена Дьявола превратила меня в то, что я представляю собою сейчас...
-Выходит, быть ведьмой - это наказание?
-Для меня - да,- сказала Вероника.
-Что ж, не ты одна несёшь свой крест.

126. ХВАТИТ ГРУСТИТЬ
-А вот ты и не прав,- рассмеялась вдруг Вероника, быстро опра-вившись от минутной слабости.- Это было давно. Это было тогда. Теперь-то быть ведьмой – счастье!
-Разумеется,- подхватил я.- Навеивать чары способен далеко не каждый.
-Не веришь?- бросила она озорной взгляд.
-По поводу чар? Нет.
 -Ах, так! А что на это скажешь?
И громко выкрикнув непонятное, она дважды хлопнула в ладо-ши.
Ночь взорвалась!

127. ЛЕТИТЕ, ВОРОНЫ
Ночь взорвалась, и кони рванули вперёд и вверх, отбросив меня назад. Я еле удержался, намертво вцепившись во что-то. А кони не-слись, и колёса катафалка бешено вращались, сперва подлетая на коч-ках, а потом – и над ними, выше, выше. И вот уже катафалк скользит над землёй - плавно, мягко, быстро, словно ракета. Я взглянул ……………………………………………………………………...……………………………….Мы летели. Не просто скользили над дорогой, мы летели высоко-высоко, где-то среди пламени звёзд. Кони обрати-лись в гигантских воронов. Огромные чёрные крылья гулко хлопали, разрезая ночное безбрежье. В ушах свистел ветер.
-Летите, летите мои вороны,- звонко восклицала ведьма, подняв-шись во весь рост. - Поднимайтесь выше туч, где свет Чистой луны напоит вас воздухом Свободы! Вознеситесь над Землёй, ближе к Звёздам, к могучему Свету! Сбросьте Земную сонливость, мои воро-ны, расправьте могучие крылья, докажите, что силы Ночи и силы Свободы едины. Несите, несите нас, вороны, пусть Вечная ночь воца-рит над миром, пусть дьявольская сила одолеет врагов! Во имя тор-жества Ночи покажите, на что вы способны!

128. В КОСМОСЕ
И вороны гуще захлопали тяжелыми крыльями и подняли нас ещё выше. Уже далеко внизу тусклыми точками блекли огни засы-пающего города, пятикопеечными пятнышками проплывали облака.
С каждым взмахом могучих крыльев мы выше поднимались над Землёю, со всех сторон окружённые яркими звёздами, блёстками ме-теоритов, огненным сверканием комет. Планеты приблизились, вы-строились полукругом, и я насчитал их десять, маленьких и больших, красных, оранжевых, голубых, зелёных, в точности как на цветной картинке школьного учебника по астрономии.
А катафалк превратился в чёрную колесницу, и огромные колеса её лениво вращались, не испытывая никакого сопротивления. Веро-ника взмахивала бичом, хлыст кружился и свистел над нашими голо-вами, но не опускался на спины воронов. Распущенные волосы разви-вались, оставляя за спиной ведьмы длинный светящийся шлейф, лёг-кая материя облегала её стройные ноги. На губах играла мечтательная полуулыбка, и глаза светились волшебным изумрудом. Она смеялась, и смех её разносился по бескрайнему простору космоса, отбиваясь гулким эхом в других галактиках. Такой вот видел я её, величествен-ную богиню Зла, крестницу Жены Дьявола.
А потом…

129. КОСМОС СМЫТ…
реальность исказилась, надломилась, планеты и метеориты на прощание вспыхнули ярким ослепительным светом и… погасли. Со-всем как лампочки в подъезде. Но хоть они и погасли, темнее нис-колько не стало. Пространство вокруг нас обволокло светящимся го-лубым туманом, воздух задрожал, сгустился и некрасивой слюной со-скользнул вниз – обратно на Землю. Космос был безжалостно смыт, а за ним оказалась другая реальность в виде моей комнаты и светящей-ся лампы на письменном столе.

130. НЕКОГДА ЛЮБИМАЯ
А я не успел ещё отойти от головокружения фантастического по-лёта. В глаза падал слабый свет от лампы, а мне казалось, что это го-рит большая звезда. Потом она угасла, и моя комната, некогда люби-мая и самая уютная из всех комнат на свете, теперь показалась душ-ной и ничтожной. Стены давили на сознание, хотелось подняться, расправить плечи и толкнуть их, чтобы они разрушились как карточ-ный домик.
Резким броском я сбил подушкой назойливую лампу со стола, за-рылся с головой в одеяло и уснул.



НАВЯЗЧИВОЕ СНОВИДЕНИЕ

Позади, в санках, укутанная в тёплую шубу, Оленька, моя племянница. Сопит. Ей нужно, чтобы я шёл вперед – к горке; ведь мы собрались кататься. А я сделал пару шагов – и остано-вился.
Замер.
Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.
Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла.
Нужно идти, но…
Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте при-выкли уже –  наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.
А я стою.
Не помогает и окрик:
-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?
И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.
Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь по-дёргиваю за верёвку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И сан-ки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходяще-го от снега.
Снег примят темнотой.
Вжат в землю, придавлен.
Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги
 – уже! –
но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.
Стою на месте.
Не шевелюсь.
Даже дышать боюсь.
За нас двоих дышит Оленька.– и хватает ведь, почему бы и нет?
Это она вынудила меня выйти на улицу в такую морозную непроглядь: весь вечер ныла, канючила: пойдём, пойдём. Вот и пошли. Я-то не хотел: боялся.
Темноты.
Всю жизнь её боюсь, с детства.
Конечно, Оленька не знала об этом – или знала? – но настаи-вала, добивалась, чтобы по её было: пойдём, пойдём. На санках с горки хочу!
Добилась.
В гардеробе я обменял свой страх на куртку и осенние туфли. Оленька была в восторге.
Обмен не удался: я вышел – и испугался.
И замер.
И вот Оленька канючит за спиной:
-Ну что ты, дядя Коль? Пойдём, холодно же.
А я знаю, что холодно, что племянница замерзает – я и сам – но ничего не могу поделать: не то что самому сдвинуться, но и санки сдвинуть не в состоянии: вот подёргал за верёвку, а они даже не шелохнулись: полозья уже успели примёрзнуть…………..
………………………………………………………………тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихвачен-ные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…
Снег под каблуками.
Впереди.
Из темноты.
Оттуда -  к нам.
По тропинке.
На которой стоим
Мы.
Я и Оленька.
Слышит ли Оленька?
Слышит ли?


ВЕДЬМА

131.  МОЙ ОТЕЦ
Утром, взглянув на себя в зеркало, мне сделалось страшно. Если разложение - а как ещё иначе назвать то, что происходило со мной? - будет продолжаться в том же темпе, я не дотяну и до следующего по-недельника. Вспрыснув лицо холодной водой, я  пошёл на кухню.
За столом сидел отец. Хмурый, озабоченный. Хотя и прежде он никого из семьи не радовал улыбками, сегодня он был просто сам не свой. Я присел рядом. Отец не замечал моего присутствия. Я спросил:
-Что-то случилось?
-Умер дядя Лёня,- сказал отец потухшим голосом.
Я прикусил губу. Хоть убийство произошло нынешней ночью, я уже успел позабыть о нём: ведь столько случилось потом. Но что-то нужно было говорить, и я спросил:
-Когда?
-Сегодня ночью... Его убили.
-М-да,- сказал я и осторожно взял ложку.
Отец бросил на меня отчаянный взгляд. И тут же лицо его дрог-нуло, мешки под глазами зашевелились. Ещё бы. От моей внешности кого угодно в дрожь бросит. Вот и отец: хотел о дяде Лёне, а увидел меня – и мигом забыл о погибшем друге.
-Ты болен?- спросил он.
-Да, что-то неважно себя чувствую,- соврал я.
-Приляг, на работу не ходи.
-Так и сделаю,- сказал я и вставал из-за стола, не прикоснувшись к завтраку. Голода я не испытывал. Мне было достаточно и той крови, что успевал впитывать желудок… Хотя ведьма не очень-то и заботи-лась обо мне, выкачивая кровь… Ах да, я же ещё слизывал с пола…

132. ОПЯТЬ ЗИНАИДА
Телефон задребезжал в тот момент, когда я проходил мимо. Я поднял трубку.
-Андрюша?- услышал отдалённо знакомый голос.
-Да,- удивился я.
-Это Зинаида Михайловна.
-А, здравствуйте…
-Андрюша, мне только что принесли твою флюорографию...
Вот и ещё одно, о чём я совершенно забыл.
-Надеюсь, ничего серьёзного?- кощунственно поинтересовался я.
-Это не телефонный разговор, Андрюша. Нам необходимо встре-титься.
-Исключено,- быстро сказал я.
-Андрей, ты не понимаешь…
-Я всё прекрасно понимаю,- произнёс я.- Но у меня нет времени.
-Так найди его,- потребовала Зинаида.- Ведь речь идёт о твоём здоровье. Необходимо провести дополнительные обследования, что-бы сделать диагноз...
Она пыталась меня запугать, но не очень сильно, чтобы я лишь встревожился и явился к ней на приём. Но теперь я уже не видел в этом смысла. Я вообще сожалел о том, что ходил к ней.
-Зинаида Михайловна, у меня действительно очень мало време-ни. Извините,- сказал я и опустил на рычаг трубку.

133. СТРАХ
Я лёг на диван и закрыл глаза. Потом встал и захлопнул форточ-ку. Потом свернулся калачиком. Потом закутался в тёплый плед и опять свернулся калачиком. Не помогло.
Меня трясло. Я чувствовал себя зверем, загнанным в угол. Уго-раздило же меня пойти в эту проклятую поликлинику. И теперь кто только не узнает, что существует такой человек, у которого нет серд-ца. Как мухи слетятся врачи, начнётся бесконечная череда обследова-ний. Так просто они не выпустят меня из рук. А тут и поднимется га-зетная шумиха... И Вероника, естественно, заинтересуется… Да что там... Она сразу обо всём догадается.
И на этот раз уже не пощадит меня.

134. НЕ ПЕРЕДУМАЮ
Через пять минут я снова сжимал телефонную трубку. Пальцы мелко дрожали. С трудом набрал нужный номер и напряжённо стал вслушиваться в длинные замогильные гудки. Наконец она сняла трубку.
-Хорошо,- сказал я.- Когда мы сможете принять меня?
-Хоть сейчас,- сказала Зинаида Михайловна.- Приходи в мой ка-бинет. Приём ещё не начался, поэтому мы спокойно сможем погово-рить.
Ещё она добавила:
-Только ради бога, Андрюша, не передумай. Я очень, очень буду тебя ждать.
-Не передумаю,- заверил я и положил трубку.

135. У ЗИНАИДЫ
Как и обещала, в кабинете она была одна. Сидела за письменным столом и аккуратными стопочками раскладывала бланки и рецепты. Когда я вошёл, она посмотрела на меня поверх очков. Я предвкушал увидеть испуг на её лице: ведь за два дня, что мы не виделись, я со-всем не похорошел. Но увидев моё постаревшее лицо, она даже бро-вью не повела. Сняв очки и протерев стёкла старушечьим носовым платком, она указала взглядом на стул, стоящий напротив:
-Присаживайся Андрюша, не стоит топтаться на одном месте.
-Ничего,- сказал я и оскалился.

136. СКЛАДЫВАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Зинаида Михайловна вновь водрузила на нос очки.
-Ты уже догадываешься, о чём пойдёт наш разговор?
-Не иначе как о каких-то болячках,- пошутил я, стараясь выгля-деть беззаботным.
-Андрей,- осуждающе блеснула она линзами очков.
Она долго смотрела на меня, с трудом сдерживаясь, чтобы не спрятать взгляд. Моё теперешнее лицо ей не нравилось. А мне не нравился её нудный тон, каким она объясняла мне очевидное:
-Флюорографический снимок не зафиксировал наличия одного жизненно важного органа, без которого функционирование организма не представляется возможным.
-Да?- хмыкнул я. Не убить ли её сразу, подумал я.
-Складывается впечатление, что у тебя нет сердца.
Я не мог сдержать улыбку. Уж больно тривиально прозвучали её слова. Как в мыльной опере. Впору бы со смеху упасть под стол.
Как поступить, думал я. Поломать комедию? Повыдавливать из себя плаксивые ахи и охи? На это у меня не было настроения. Так может просто прикончить её?
Нет, остановил я себя. Рано. Пока ещё рано.

137. ДЕЛО ВО МНЕ
Я размышлял, а Зинаида вертела передо мною чёрно-белым нега-тивом моих внутренностей.
-Вот посмотри,- поясняла она.- Это твои лёгкие, а на этом месте - видишь чёрное? - должно находиться сердце… а его нет. Когда мне принесли снимок, я была уверена, что аппарат испортился. Но вот ещё снимки, других людей. Пожалуйста - эти люди проходили флюо-рографию до и после тебя в тот же самый день. И снимки в полном порядке. Аппарат не испорчен. Может, всё-таки дело в тебе?
Она замолчала, вопросительно глядя на меня. Я не удостоил её ответом.
-Вот что, Андрюша,- решительно заявила она.- Сейчас мы прого-ним тебя через кардиограф, а уж потом будем делать выводы.
Я решил подарить ей ещё несколько минут жизни.

138. ЗА ЭТО ВРЕМЯ…
мы побывали в соседнем кабинете, где Зинаида уложила меня на покрытую холодной простыней кушетку и прикрепила к телу и рукам датчики. Аппарат загудел. Я спокойно лежал и лениво отсчитывал се-кунды.
Выдержки у Зинаиды хватило ровно на одну минуту: ведь аппа-рат-то оставлял на бумаге бесконечно длинные полосы.
-Этого быть не может, не может, не может,- потерянно бормотала врачиха и отчаянно щёлкала выключателями на щитке прибора.
-Успокойтесь,- сказал я и поднялся.- И оставьте в покое машину, она в полном порядке.
-Что значит в полном порядке?- ошеломлённо смотрела на меня Зинаида.
-Лишь то,- сказал я,- что у меня и на самом деле нет сердца.

139. ПОГОВОРИМ?
Ведь собирался убить: и под рубашкой уже напряглись мышцы, и кулак сжался… Оставалось лишь нанести удар, но что-то меня оста-новило. Может быть, к тому времени ещё не совсем расстался с чело-вечностью? Или таким образом протестовал против Вероники, кото-рая унижала меня в квартире дяди Лёни? Или надеялся, что Зинаида сможет мне как-то помочь? Ведь я же хотел выпутаться? Или нет? Или любовь к ведьме стала дороже собственной жизни? Пища, так назвала меня Жена Дьявола. Временный источник её молодости. Не до дна выпитая чаша…
Я взглянул на растерянное лицо Зинаиды, усилием воли рассла-бил мышцы и выдавил улыбку:
-А вот теперь давайте поговорим.


140. РАССКАЗЫВАЮ
Кабинет был закрыт на ключ. В двери время от времени стучали. Телефон звонил. Мы не обращали на это внимания. Мы сидели друг напротив друга. Я рассказывал ей свою историю, она внимательно слушала. Она даже ни разу не пыталась перебить меня, опровергнуть, уличить во лжи, обвинить в сумасшествии; она просто молча слуша-ла.
-Теперь вы знаете, почему у меня нет сердца,- подытожил я, ко-гда рассказ был закончен.
-Невероятно!- покачала она головой, и я подумал, что она не по-верила мне.
Глупец, подумал я, чего добился? Проще было бы убить её сразу. Всё равно она нежилец. Зачем рассказал? Знал же, что не поверит...
-По-видимому, мы напрасно теряем время,- произнёс я и поднял-ся, чтобы убить её.

141. ЗНАЮ, ПОЧЕМУ НЕ УБИЛ
Я поднялся и вспомнил, какой потерянной она выглядела, когда её умные машины стали показывать то, что никак не укладывалось у неё в голове. Она выглядела такой потерянной…
Да, потерянной, но и ищущей. Ищущей ответ!  И я ухватился за неё, как утопающий за соломинку. Потому что она мне была нужна. Ведь я понимал, что рано или поздно останусь один на один с Веро-никой или Женой Дьявола и противостоять им не смогу. Я и сейчас-то слаб, а когда вообще рядом не окажется ни одного человека - по-гибну. Они высосут из меня жизнь - и отшвырнут мой труп прочь, как обглоданную кость. На сколько лет я сегодня выгляжу? На пятьдесят? Или уже шестьдесят? А завтра? Они же убивают меня хладнокровно, беззастенчиво, а я ещё должен защищать их? Что сделала эта несча-стная старушка, в чём виновата? Уж если Вероника не жалеет меня, то почему я должен?

142. ЗИНАИДА СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ
-Андрей,- сказала Зинаида Михайловна.- Чем я могу помочь те-бе?
-Ничем,- сказал я.
-Но я же вижу - ты нуждаешься в помощи.
-Нуждаюсь,- согласился я.- Но помочь мне уже никто не может.
Я всё ещё раздумывал, что мне с ней делать, когда она щёлкнула пальцами и воскликнула:
-Боже, как я могла забыть! У меня же есть знакомый экстрасенс.
-Этого ещё не хватало!- рассердился я.- Никогда не верил этим шарлатанам.
-Тебя никто и не заставляет им верить,- сказала Зинаида Михай-ловна.- Но если тебе действительно нужна помощь...
-Только не от него,-  отрезал я.
-И от него тоже!- воскликнула она, и чаша её судьбы перевеси-лась в сторону жизни.- В конце концов, он человек. Человек! Пойми это! И сделает всё, что от него зависит. Ну что, я звоню ему?
Я подумал,  чем чёрт не шутит, и сказал:
-Ну что ж, звоните...

143. ГОСТЕПРИИМСТВО ПО-ЭКСТРАСЕНСКИ 
До двухэтажного краснокирпичного особняка, в котором жил экстрасенс, мы добирались полчаса на электричке, и ещё столько же пешком по шоссейке вдоль побитой позолотой берёзовой рощицы. Особняк, конечно, был огорожен высоким решётчатым забором. От чугунной в завитушках калитки к высокому крыльцу мимо цветочных клумб вела аккуратная дорожка, выложенная из тёсаного камня. Что ж, экстрасенс жил на широкую ногу, впрочем, никого боялся: когда мы входили, собаки нас не облаяли и калитка оказалась незапертой. Мы подошли к дверям и позвонили. Не прошло и минуты, как дверь бесшумно отворилась и над нами нависла усатая лоснящаяся физио-номия. Рачьи глаза выпукло скользнули по мне и приветливо блесну-ли, остановившись на Зинаиде. Та раскрыла уже рот для приветствия, но дверь вдруг захлопнулась, замок щёлкнул и изнутри донёсся гус-той бас:
-Зинушка, ты оставайся, а этот парень пусть уходит. Мне не о чем с ним разговаривать.
Зинаида Михайловна возмущённо топнула ножкой и поджала сердито губы:
-Он пришёл к тебе за помощью, Иван. Ты же обещал!
-Мало ли что я обещал,- бабахнуло из-за дверей.- Он никогда не переступит порог моего дома. Да, чёрт возьми, я обещал встретиться с ним, но… мы же встретились - и достаточно. Всё, пусть уходит.
Позёр, подумал я. Артист из погорелого театра.
Ну, Зинаида Михайловна, теперь что?
Зинаида отреагировала как надо:
-Хорошо,- угрозливо процедила она.- Он уйдёт. Но вместе с ним уйду и я. И запомни, Иван, я больше никогда, слышишь, никогда не приду. Прощай!
И она громко застучала  каблучками по каменной дорожке. Каж-дый шаг хлёстко дробил двери обидой и презрением.

144. НЕМУДРЁНОЕ ИСКУССТВО
         КРУТИТЬ МУЖИКАМИ
Конечно, он сдался. Как и любой бы на его месте. Зинаида даже не успела добраться до калитки, как дверь униженно распахнулись, и на крыльцо выскочил необъятных размеров мужчина.
-Остановись, Зинушка! Не уходи!- отчаянно крикнул он.
Старые придурки, подумал я.
-Нам не о чем разговаривать,- парировала старушка, заметно за-медляя шаг.
-Ладно,- закричал мужчина.- Пускай заходит. Поговорю с ним.
-Вот так бы и сразу,- выдохнула Зинаида Михайловна и ходко повернула обратно. Проходя мимо меня, она ободряюще подмигнула.
Вошли в дом, хозяин проводил нас в большую просторную ком-нату на первом этаже, чисто прибранную, но по-холостяцки куцую. Вот и кресло оказалось жёстким, но другие два были не лучше, к тому же заняты Зинаидой и экстравагантным хозяином дома, так что я уст-роился в то, которое, впрочем, даже и предложено не было.

145. ЧЁРНЫЙ
-Ну, так в чём дело?- пробурчал хозяин, избегая смотреть на ме-ня.
Зинаида начала издалека:
-У этого молодого человека большие неприятности...
-Уж куда больше!- хмыкнул хозяин.- Могла бы и не говорить. Он же весь чёрный внутри.
-Что значит «чёрный»?- нахмурился я.
-То и значит. Ты, парень, уже нежилец,- сказал мужчина.- Ты хо-дячий труп.
Он не собирался со мной щепетильничать.
Так оно и лучше.
-И никакой надежды?- спросила Зинаида Михайловна.
-Не понимаю!- взвился  мужчина.- Кому нужна помощь, Зинуш-ка? Тебе или ему?
-Ему.
-Тогда сиди и помалкивай. Я разговариваю только с ним.

146. ДЕШЁВЫЙ КОМЕДИАНТ
-Вы экстрасенс?- спросил я.
-Да, экстрасенс. И, вижу, это тебя совсем не устраивает?
Меня так и подмывало встать и уйти, но Зинаида взглядом успо-каивала: не обращай внимания, он, конечно, экстравагантен, но ведь – и умница. Вот и на тебя бросил всего один взгляд, и сразу определил – чёрный.
Я смирился, и даже расщедрился на комплимент:
-Жена Дьявола говорила мне, что если кто-то из людей и могут ей доставить неприятности, так только лишь экстрасенсы.
-Жена Дьявола?- он уставился на меня.- Что ты о ней знаешь?
-Ничего,- пожал я плечами.- Лишь один раз встречался.
-Не ври,- сказал он.
-Я и не вру.
-Он не врёт, Иван,- сказала Зинаида.
Он пристально посмотрел на меня и произнёс:
-Вижу, что не врёт. Вот уж не подумал бы…

147. МИНИМУМ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
-Вот уж не подумал бы,- хмыкнул он.- Ты такой чёрный внутри, словно тебя уже давным-давно взяли в оборот.
-Всего два дня,- произнёс я.
-Да уж!- фыркнул экстрасенс, и усы его сердито зашевелились.- Ты загнил ещё в чреве своей матери.
Он меня злил, и я молча глядел на него, а он на меня.
-Я сказал, что ты чёрный вот уже двадцать пять лет как минимум - значит это так и есть, и не смей мне возражать. Силы Зла завладели тобой давным-давно.
-Мне двадцать два, и действительно прошло всего два дня...- на-чал было я, но осёкся, потому что экстрасенс так и впился в меня взглядом…………………………………………………………………….
……………………………………а потом недоверчиво покрутил голо-вой и сказал:
-Это ничего не значит. Ты мог не замечать. Но чернь всё равно жила в тебе, а сейчас она завладела тобой почти полностью.
Долгая пауза.
-Но шанс-то есть?- осторожно подала голос Зинаида.
Экстрасенс поёрзал в кресле. 

148. ПЯТНЫШКО ИСЧЕЗНЕТ ЗАВТРА
-Шанс?- сердито фыркнул экстрасенс.- Какой?
-Гляди,-  произнёс он, ткнув в мою сторону пальцем-сосиской.- Всё тело его уже чёрное, лишь в голове возле правого уха слабо све-тится серенькое пятнышко. С каждым часом оно всё сильнее затяги-вается, к завтрашнему утру вообще может исчезнуть. И в этом парне окончательно умрёт человек. Теперь ты сама видишь, какие у него шансы.
-Я ничего не вижу, но верю тебе, Иван. Как верю и в то, что ты поможешь ему,- произнесла Зинаида.
Экстрасенс недовольно похмыкал и тяжело задышал:
-Я же уже сказал, он нежилец.
-Так что нам делать, Иван?- Зинаида Михайловна чуть не плака-ла.
-Не знаю! Да, представь себе, не знаю! Этот парень слишком плох, чтобы о чём-то с уверенностью заявлять. Если даже я попробую ему помочь, то ничего не могу гарантировать. Более того, сделанное мною может обратиться во вред нам.

149. ПОМОГИ ЕМУ, ИВАН
Взмолилась Зинаида, и экстрасенс уставился в свои огромные ла-дони. Он долго так сидел, наморщив лоб. Тикали ходики, отсчитывая секунды. Сколько их у меня осталось?- подумал я.
-А почему он сам не просит о помощи?- спросил экстрасенс, кив-нув в мою сторону.- Может, он во мне уже не нуждается…
-Но он же пришёл к тебе, а это уже что-то,- сказала Зинаида.
-Хочешь снова стать человеком?- взгляд опять обращён в мою сторону.
Подумав, я кивнул.
-М-да,- промычал экстрасенс.- Пятно в твоей голове затягивается куда быстрее, чем мне показалось сначала. Впрочем, этого и следова-ло ожидать. Силы зла поглощают тебя. И ты уже не можешь быть уверенным в себе настолько, чтобы просить о помощи. Для тебя, Зи-нушка, это звучит абсурдно, но не для него. Это логика жителей Тём-ного Мира, и ты, парень, прекрасно понимаешь меня. Ведь так?
-Да,- согласился я.
Экстрасенс удовлетворённо кивнул головой и сказал:
-Ладно, попробую.
-Спасибо, Иван,- с благодарностью произнесла Зинаида.

150. ТРЕБУЕТСЯ ЖЕРТВА
-Рано благодарить,- проворчал он и повернулся ко мне:
 -Расскажи-ка, кто ты в том мире?
Я рассказал и спросил: когда-нибудь слышали о таком?
-Нет,- покачал головой экстрасенс.- О тебе – никогда. Ведь ты не вампир, а… связующее звено между жертвой и ведьмой, питающейся кровью. Ага? А вот о ведьмах-вампирах мне  кое-что известно.
 И нахмурился.
-Я так понимаю, ничего хорошего?- поинтересовался я.
-Я же сказал, что дела наши скверные,- недовольно поёрзал в кресле экстрасенс.- Я знаю, как бороться с чертями, ведьмами, вам-пирами, оборотнями и прочей тварью, но... ведьма-вампир - это слож-нее. Гораздо сложнее. Тут одними заклятиями не обойтись… Вот что! Нужна жертва!
-Что?- непонимающе переспросила Зинаида.
Но я-то прекрасно понимал, о чём он говорит.
-Нужна человеческая жертва,- пояснил я.
Зинаида мне не поверила. Перевела взгляд на экстрасенса. Тот неумолимо подтвердил:
-Он прав. Без жертвы никак.

151. ОХ, ЗИНАИДА…
Она могла бы воскликнуть: «Это невозможно». Или: «Увы, всё пропало».
Но она не воскликнула. Она просто спросила, растерянно глядя на нас:
-Но где же нам взять жертву?
И хоть экстрасенс пожал плечами и уверенно произнёс, что ни-где, а я уже намеревался встать и попрощаться, Зинаида всё никак не признавала поражение.
-Не уходи, Андрей,- сказала она мне. И экстрасенсу:
-Неужели ничего нельзя придумать?!
-Нельзя,- отрезал тот.- Ведьму-вампира можно обезвредить толь-ко в тот момент, когда она пьёт кровь.
-Вы слышали?- повернулся я к настырной старушке.- Вопрос ис-черпан. До свидания.
-Нет уж,- сказал экстрасенс.- Лучше, прощай.
-Да стойте же!- воскликнула Зинаида.- Стойте!
 И прошептала чуть слышно:
-Я, кажется, придумала.

152. УПРЯМАЯ ЗИНУШКА
Экстрасенс сердито затоптал ногами.
-Не валяй дурака, Зинушка! Я знаю, что у тебя на уме. Всю жизнь ты подставляла за других плечи, а теперь – и голову? Нет! Ты слы-шишь меня? Не смей!
-Но я вовсе не предлагаю себя в качестве жертвы,- произнесла она.- Вот ещё выдумал!
-Да?- не поверил экстрасенс.- А мне кажется, как раз это ты и предлагаешь.
-Нет же, успокойся.
-С тебя станется,- не верил экстрасенс.
-Станется что?
-Всё! Всё!!!
-Прости, Иван, но ты ведешь себя не по-мужски. Хоть бы выслу-шал.
-И слушать не хочу!
-Иван, прекрати. У меня уже разболелась голова от твоих криков. Замолчи, наконец, и послушай, что я хочу сказать.

153. ЕРУНДА
Меня-то убеждать не нужно было, Зинаида убеждала лишь экст-расенса. А я сидел и слушал.
-Ты сказал, что нужна жертва, человеческая жертва, так?
-Угу, а какая ещё?
-А другая  не подойдёт?
-Нет,- сказал экстрасенс.- Не подойдёт.
-А если мы только покажем ведьме жертву, а кровь она будет пить вовсе не её?
-Что значит – покажем? Ерунда какая.
-Нет, не ерунда,- сказала Зинаида.- Когда ты последний раз был в цирке?

154. КАРТОЧНЫЙ ФОКУС
-Что видит зритель,- спросила Зинаида,- когда фокусник показы-вает карточный фокус?
-Карты и видит.
-Нет, он видит руку. Карты спрятаны в рукаве. Фокусник машет руками, различными манипуляциями отвлекает внимание зрителей. И незаметно вытаскивает из рукава карту.
-Ну, отвлекающий манёвр, ну и что? Нам-то как это может при-годиться?
-Но ведь ведьме вовсе не обязательно видеть рукав. Мы покажем ей только карту.
Экстрасенс тяжело вздохнул и лишь покачал головой:
-Ну, Зинушка… Какая только ерунда не приходит тебе в голову.

155. НЕ ЕРУНДА
-Нет не ерунда,- воскликнула Зинаида.- Ты послушай: мы напол-няем ёмкость куриной или кроличьей кровью, привязываем к животу и...
-Прекрати,- оборвал её экстрасенс.- Даже не хочу об этом слы-шать.
-Но, Иван, сам подумай,- сказала женщина.- Больше ведь просто некому.
-Как это некому? А я на что?- рассердился экстрасенс.



156. СДВИНУЛОСЬ
 Он сам не понял, что сказал, но мы с Зинаидой смогли, наконец, облегчённо вздохнуть: зацепило. Внутренне он уже принял предло-жение Зинаиды и уже готов был участвовать в осуществлении её бе-зумного плана. Это главное. А остальное –  детали.

157. ДЕТАЛИ
Вот и принялась Зинаида объяснять ему, как ребёнку:
-Тебе нельзя, Иван. У тебя своя задача: будешь обезвреживать ведьму, когда она станет перекачивать кровь из Андрея. Верно же?- перевела взгляд на меня, ища поддержки.
Я, конечно, кивнул.
-Зинушка,- экстрасенс обращался к женщине, но его взгляд был прикован ко мне.- Ты не понимаешь, чем это грозит. Ведь нет ника-кой гарантии. И ты погибнешь из-за этого вампирёныша.
-Человека,- сердито поправила его Зинаида Михайловна.
 Экстрасенс непонимающе посмотрел на неё.
-Что?
-Я готова рискнуть своей жизнью вовсе не из-за вампирёныша, а исключительно ради человека,- убеждённо произнесла Зинаида.- Ведь Андрей, несмотря ни на что, до сих пор им остаётся.

158. ЯВИСЬ, ВЕДЬМА ч. 1
Вот так и случилось, что вечером того же дня я сидел один в скудно меблированной комнате, в квартире Зинаиды Михайловны, и ждал. Я был уверен, что Вероника явится сюда. Ведь она говорила ко-гда-то, что найдёт меня где угодно, стоит только мысленно позвать её. Я смотрел в стену напротив, восстанавливал в памяти образ ведь-мы и закликал: «Приди, приди же ко мне!».
Я вспоминал, как мы летали. Снова услышал глухой звук хло-пающих крыльев. Снова увидел звёзды, планеты. Почувствовал ско-рость. Окунулся в головокружительный полёт. Увидел Веронику, стоящую в колеснице...
Я любил эту женщину, хотя и понимал, что она высасывает из меня жизнь. Но я всё равно любил её. Я не верил, что она желала мне зла. Это всё Жена Дьявола. Это она отрицательно влияла на Верони-ку, не позволяла ей спокойно жить. Я увидел в Веронике нечто такое, что не позволяло мне думать о ней плохо. Конечно, она унижала ме-ня, считала, что я неровня ей, но… после встречи с Женой Дьявола она изменилась… Да, изменилась, она стала лучше.

159. СООБЩНИКИ
…Между тем мои сообщники прятались в соседней комнате. Зи-наида придумала вот что: наполнила резиновую грелку кровью жи-вотного (Экстрасенс специально ездил за ней на базар) и спрятала под одеждой. В широком старушечьем платье и солидным животиком от выпирающей грелки, она была похожа на престарелую участницу са-модеятельности… Экстрасенс тоже вырядился не лучшим образом: натянул какой-то чёрный бесформенный балахон, а в руках сжимал толстенную книгу.
-Ею вы станете бить ведьму по голове?- пошутил я.
-Не богохульствуйте, молодой человек,- одёрнул он меня.- Это же Библия.
Глупый старик, он сам не понимал, во что втянула его Зинаида. Мне было жалко видеть его: поверившего, увлёкшегося.
-Как только ведьма появится, дай сразу же знать,- напутствовал он, когда я закрывался в комнате.- Крикни что-нибудь или ногой топ-ни.
-Нет,- покачал я головой,- так не пойдёт. Она сразу догадается, что дело неладно, и исчезнет.
-Тогда назови какое-нибудь имя... Только не её.
-Почему?- удивился я.
-Нельзя называть её настоящее имя,- сказал экстрасенс.- Иначе заклинание не сработает. Назови какое-нибудь другое.
-Какое?- спросил я.
-Какое хочешь. Только погромче.
-Интересно, как я это ей объясню?- хмыкнул я.
-Как хочешь,- рассердился он.- Не морочь мне голову, сам что-нибудь придумай... Мы будем сидеть в соседней комнате и ждать твоего сигнала. Как только подашь его - в комнату войдёт Зинаида Михайловна… Зинушка, слышишь, о тебе говорим,- он повернулся к своей подруге, потом опять взглянул на меня.- И ты приступишь... г-мм… Только будь осторожнее. Если укусишь мимо грелки – убьёшь её. Я тебе этого никогда не прощу.
 Взгляд его стал злым, колючим. Его массивное тело угрожающе нависло надо мной.
-Если с Зинушкой что-нибудь случится, я тебя, стервеца, из-под земли достану. Так и знай. Недаром ваша начальница, Жена Дьявола, экстрасенсов боится.
-Она не моя начальница,- сказал я.
-Ты меня понял,- предупредил он.
Так мы расстались. С тех пор прошло полчаса. Нас разъединила стена и объединяла… Что?

160. ЗАЧЕМ СОГЛАСИЛСЯ?
Признаться, я совсем не был уверен в себе. Любовь к Веронике и сочувствие к людям, вдруг решившим бороться за мою жизнь, нака-тывали попеременно.
«Приди же, ведьма, приди»,- взывал я и… обрывал себя на полу-слове.
Имею ли я право подставлять под удар стариков, думал я. Жал-кий трюк с кровью животного - это  даже не хрупкая соломинка, это вообще неизвестно что. Зачем я пошёл у них на поводу? Зачем согла-сился? Ведь план никудышный, изначально обречённый на провал: ведьма раскусит нас в ту же секунду. Нас ждёт смерть: и их, и меня. Стариков она убьёт сразу, меня – чуть позже, как только перекачает в себя их кровь… Из меня.
Но смерть уже не страшила. Меня мучило одиночество. Я скучал по человеческому, и когда люди предложили помощь – не смог отка-заться.
«А вдруг?»,- подумал я и приговорил стариков к смерти.

161. ЯВИСЬ, ВЕДЬМА ч. 2
И ещё я много думал о Веронике - какая она красивая, замеча-тельная, и совсем не такая, какой хотела казаться. Неужели я опус-тился до того, что захотел предать её: саму женственность, само со-вершенство?! Если она и уступает в чём-то Жене Дьявола, то только в самом малом… Она нашла меня, вытащила из болота обыденности, вытянула из омута ежедневного пьянства, вдохнула в меня жизнь и любовь… любовь… любовь…
И я молил:
-Явись, ведьма, явись. Приди из Мрака Ночи! Я жду тебя. Я люб-лю тебя! Я призываю тебя!

162. ПРИШЛА
И она появилась. Выкристаллизовалась из  воздуха, обрела плоть, прогнала одиночество и сомнения. Сделала шаг навстречу, протянула руку.
-Наконец-то,- выдохнул я.
-Что, милый, соскучился?- выгнула брови дугой.- Раньше такого за тобой не водилось.
-То было раньше,- сказал я.
-Что-то изменилось?
-Многое,- произнёс я.
-Например?
Я не знал, что ответить. Но зато знал, что спросить:
-О чём ты разговаривала с Женой Дьявола?
-Когда?
-Вчерашней ночью. Помнишь, она подошла к нам и вы... долго молчали, вернее, делали вид. Но вы так красноречиво молчали, что немудрено было догадаться: разговариваете.
Вероника нахмурилась, отвернулась. Когда снова повернулась ко мне лицом, глаза её оставались задумчивыми, грустными.
-Расскажи,- попросил я.
-Хорошо,- произнесла она.- Хотя это и не принесёт счастья ни тебе, ни мне.
Она подошла ко мне близко-близко и легонько поцеловала.
-Я уже рассказывала тебе,- прошептала она,- что, будучи вампи-ром, полюбила человека. И он погиб из-за меня.
-Нет, из-за Жены Дьявола,- не согласился я.
-Пусть из-за неё,- согласилась Вероника.- Это не так важно. Дело в том, что… Кажется, тот человек, мой давно умерший возлюблен-ный, это ты.

163. Я?
Вот и гром среди ясного неба. Я ожидал услышать что угодно, но такое...
-Как же так?!
-Ты умер,- сказала Вероника.- Но твою душу Духовная Мать пе-реселила в тело ещё не родившегося ребёнка.
Вдруг вспомнилось, что говорил экстрасенс про многолетнюю черноту. А ведь я не поверил…
-Ты знала кто я, когда мы встретились три дня назад?- спросил я.
-Нет,- призналась Вероника.- Я и сейчас не уверена. Духовная Мать лишь намекнула…
-И никак нельзя проверить?

164. КАК ПРОВЕРИТЬ?
Она улыбнулась. Грустно. Не мне. Или мне уже?
-Ну почему же,- сказала.- Можно.
-Так проверь!
-Не я. Ты должен.
-Я? Но каким образом?
-Ты должен назвать меня по имени.
Я улыбнулся и сказал:
-Вероника... Ну и что?
-Ты не понял,- покачала она головой.- Это же не то имя, которое дано было мне при  рождении. А ты единственный из людей, кто зна-ет моё первое имя. Вспомни, как ты меня называл?
-Как?.. Как?

165. НАТАША НАТАША НАТАША НАТАША
                НАТАША НАТАША НАТАША
Мне казалось, что мир вывернуло наизнанку, и ночь вдруг стала белой в серых пятнах, изредка - с желтоватыми разводами. Про-странство заполнено густыми клубами пара, который долгими ча-сами кружился на месте, а я то и дело пытался разогнать его, но руки вязли, я выбивался из сил
и устало закрывал глаза. Но даже сквозь сомкнутые
веки я видел свет, который не давал покоя, не
позволял расслабиться и… отдохнуть так,
как требовало моё утомлённое тело.
 Я ощущал гнетущую тяжесть в
суставах, и когда поднимал
руку, чтобы разогнать
туман,  приходилось
прилагать
сто…


ОБОРОТЕНЬ

…лько
усилий, тратить
столько энергии, что,
взмахнув пару раз, безвольно
ронял руку, и она глухо ударялась
об обнажённую грудь, и я отдыхал
несколько часов, не в силах  пошевелиться.
Но мозг работал. И он сказал мне, что ночи
 стали белыми, и где-то идёт дождь, и где-то тускло
светит фонарь, а я лежу на мягкой пружинистой койке, укры-тый пропотевшей простыней. Иногда мимо проходят незнакомые люди. Иногда они останавливаются над моим изголовьем и бросают серые тени на белый клубящийся мир, они о чём-то говорят и я слы-шу гул их тихих голосов, но как ни силюсь, слов разобрать не могу. Впрочем, мне всё равно. Вскоре они уйдут, и вновь на несколько дол-гих ночей я останусь один. Отдыхаю. Я сделал открытие. Земля ли-шилась светлой половины суток. Кто-то украл у людей день, взамен оставив белую бесконечную ночь. По привычке я разделяю время на дни, на самом же деле, я уверен, дня как такового уже не существу-ет. Нет ни понедельников, ни вторников, ни четвергов, ни суббот... Может быть, нет уже и часов, кто знает? Я считаю про себя: раз, два, три, четыре... Но на шестидесяти я не останавливаюсь, прибав-ляю ещё и ещё цифры... шестьдесят два, шестьдесят три, шестьде-сят четыре... минуты не получается, как ни стараюсь. Не складыва-ется. Значит, нет и часов. Жизнь сделалась бесконечной. Вечной. Люди! Во все времена вы мечтали о бессмертии! Почему же вы не радуетесь, обретя его? Впрочем, может они и радуются, я же не знаю. Я не вижу их лиц, я слышу только приглушённые голоса... но не слышу  радости. Они не хотят жить вечно. Туман. Он клубится прямо перед глазами и мешает думать. Я устал от бесконечного мельтешения отвратительных серых сгустков, которые того и гля-ди прилепятся к глазным яблокам, и потом их уже ни за что не ото-драть. Этот туман хуже липучек, хуже тополиного пуха, который в начале лета забивается в ноздри и рот и сводит с ума. Откуда я знаю, как сводит с ума тополиный пух? Где я видел тополя? В моём мире их нет. Их не было, и нет. Ничего не осталось, кроме серого тумана, белых ночей и желтоватых разводов... на потолке. На по-толке? Где я? Кто я? Кто вы, люди, сверху вниз глядящие на меня?


I. Я
-Николай.
Голос не такой глухой и отдалённый, как другие. Отчётливо слы-шу: зовёт, и понимаю: меня.
-Николай, ты слышишь меня? Открой глаза.
А смысл?- думаю я. Туман хорошо виден и через сомкнутые веки. Не открою. Иначе он тут же прилипнет к глазным яблокам, и придёт-ся умываться, а это - вставать, шевелить руками. У меня нет таких сил.
-Открой глаза.
-Не принуждайте его,- слышу другой голос, женский.- Он ещё очень слаб.
-Он без сознания уже неделю?- говорит тот, который назвал меня по имени.- И ни разу не приходил в себя?
-Ни разу.
-Но вы уверены, что сейчас он слышит меня?
-Вполне.
-Как его самочувствие?
-Удовлетворительное.
-Доктор, я должен с ним поговорить.
-Вы же видите, что он не в состоянии.
-Это важно, доктор.
-Разумеется. Вам, милиции, всё важно.
-Вот именно.
Милиция? Почему? Я имею какое-то отношение к милиции? Ах да, конечно... наверное... я не уверен,.. но так, наверное, и есть.
-Николай, если ты слышишь меня, открой глаза.
Я сделал усилие, напрягся, сосредоточился и разомкнул веки. Свет.
В глаза ударил яркий поток жёлтого света. Я опять зажмурился, но тут же почувствовал приступ радости. Белые ночи исчезли. Я ви-дел окно! Оно рядом, в двух шагах. И за окном... не знаю, кажется, уже вечер. По крайней мере, там нет белого тумана. Там серо. Вечер. Значит, будет и ночь. Значит, можно считать до шестидесяти, а потом начинать сначала, и с каждым повтором загибать один палец на левой руке. Время не остановилось. Я снова открыл глаза.
-Здравствуй, Коля.
Передо мной сидел человек в белом халате, небрежно наброшен-ном на мышиную милицейскую форму.
-Где я?- спросил.

-В больнице.
Кажется, понял. Я в больнице.
-Почему?
-Ты болен... Был приступ... Слишком много потрясений. Я потом всё расскажу, хорошо?
Хорошо, ты потом всё расскажешь. Понимаю.
-Кто ты?
Милиционер беспомощно глядит на женщину.
-Доктор, он не узнаёт меня!
-Ничего удивительного. Такое часто случается. Не удивляйтесь.
Вы удивлены? Понимаю. Я тоже. Мы, кажется, где-то встреча-
-Кто ты?
-Я твой друг. Анатолий... Толян. Ну, вспомнил?
-Толян?
- Да-да… Это я.
-Кто я?
- Ты?

-Ты мой друг. Николай. Коля.
Понимаю. Ты мой друг. Я твой друг. Я в больнице. Ты, мой друг, пришёл сюда в милицейской форме, небрежно накинув на плечи бе-лый халат.
-Ты из милиции?
-Я твой друг, Коля. Я принёс тебе конфеты, фрукты, яблоки вся-кие. И письмо от твоих родителей. А Оленька просила тебе передать, что очень соскучилась. И просит, чтобы ты быстрее возвращался до-мой. Вот это яблоко лично от неё.
Красивое яблоко. Очень красивое яблоко. За такое яблоко нужно сказать спасибо. Друг, скажи спасибо.. э-э-э-э... Оленьке.
-Кто такая Оленька?
-Ты не помнишь Оленьку? Это твоя племянница. Дочь... твоего старшего брата.
- У меня есть брат?
Он долго не отвечал. Я ждал ответа, но он молчал. Наконец он сказал:
-Коля, я понимаю, ты сейчас не в том состоянии... Но подумай на досуге. Постарайся вспомнить. Всё. Понимаешь? Всё. Ты должен всё вспомнить.
-Товарищ милиционер,- прервала его женщина-доктор.- Вы не видите, больной устал? Прошу вас уйти.
-Минуточку, доктор.
-Дайте ему отдохнуть. Уйдите.
-Хорошо, я ухожу,- мой друг в милицейской форме встал и сбро-сил с плеч халат,- Коля, я назову тебе имена, а ты вспомни всё, что можешь.
-Я вас больше не пущу сюда,- сердито произнесла женщина.
-Оленька.
-Выйдите немедленно!
-Михаил.
-Вы слышите меня?
-Наташа.
-Молодой человек!
-Светлана.
-Вы хулиган, а не милиционер.
-Оленька, Наташа, Михаил, Светлана. Запомнил?
-Да.
-Я... сейчас милицию позову!
-Коля, вспомни всё. Это очень важно.
-Да.
-До свидания, доктор. Вы были очень любезны.
-Вы... нахал.
-Спасибо. Я вам завтра цветы подарю.
Да, я запомнил. Оленька. Михаил. Наташа. Светлана.
-До свидания.

Долго-долго лежал я с закрытыми глазами, но так ничего и не вспомнил. Туман исчез, но и люди тоже не появились. Я лежал в пол-ном одиночестве и бесконечное число раз повторял: Оленька, Миха-ил, Наташа, Светлана. Имена… как имена. А ведь когда-то – раньше – наверняка мне тысячи раз приходилось слышать и повторять их, но теперь они стали просто звуками, пустыми звуками. Кто эти люди, скрывающиеся за именами? И кто я сам? И почему человек, назвав-шийся моим другом, носит милицейскую форму? Оленька, Михаил, Наташа, Светлана. Три женщины, один мужчина. Вернее, две женщи-ны, мужчина и девочка. Ведь Толян... так, кажется, зовут его... сказал, что Оленька - моя племянница. Я, должно быть, ещё молод. Да, мне чуть больше двадцати. У меня вряд ли может быть взрослая племян-ница… Хотя…
Итак, племянница Оленька, дочь моего старшего брата… Михаи-ла? Это всё, что я знаю?
Всё.
Кто такие Светлана и Наташа? Я их любил? Они любили меня? Они меня ещё любят? Какое отношение к этому имеет Толян? Ах да, он мой друг. Видимо, раньше мы часто в одной компании проводили время…

Вдруг нахлынуло:
-Мама! Мамочка!
Оленька протягивала детские ладошки к женщине, стоящей ря-дом со мной. Эту женщину звали... Она сказала, что её зовут Ната-ша. Она прижималась ко мне, смотрела нежными влюблёнными гла-зами и говорила... не помню, что… что-то доброе, приятное. А по-том… раздался грохот, кто-то ворвался в комнату, закричал. Вот тут-то и появилась Оленька, вскинула ручки и бросилась к Наташе:
-Мама! Мамочка!

А что дальше? Не могу вспомнить. Лишь в душе горький оса-док, ощущение… горя. Как будто что-то у меня безвозвратно забрали. Что-то дорогое... Кого-то... Наташу…
Наташу, которую я любил!
И тут до меня дошло, что Наташу я потерял.
И вспомнил её лицо.

Худое,
бледное,
с большими голубыми глазами,
узким,
с горбинкой носом
и тонкими розовыми губами
...Я влюбился в неё сразу, как только впервые увидел. Она... она поцеловала меня... и затем её у меня украли... Что дальше? Не помню, ничего не помню! Горе!
...Я спросил её:
-Как тебя зовут?
-Наташа,- ответила она.
-Какое красивое имя. Я люблю тебя, Наташа.
-Я тоже люблю тебя, милый.
И мы поцеловались и были счастливы. Мы были счастливы... це-лую минуту. Затем кто-то ворвался в комнату и украл наше сча-стье. И это так потрясло меня, что я упал и потерял сознание. И всё забыл. Забыл всё-всё.
Тут кто-то вошёл в комнату и встал у изголовья. Я распахнул глаза и увидел... Наташу.
-Это ты?!!

-Наташа, ты пришла?
-Да, милый.
-С тобой ничего не случилось?
-Нет.
-Я счастлив.
-Я пришла сказать, что люблю тебя.
-И я тебя люблю.
-Ты верил, что я приду?
-Да.
-Ты ждал меня?
-Я всё забыл, Наташа,- признался я.
-Ты забыл и меня?
-Нет, тебя я помню. Но только тебя. И, кажется, что-то плохое с тобой случилось.
-Не вспоминай об этом, хорошо?- попросила она.
-Хорошо,- сказал я.
Она продолжала стоять у изголовья. Она молчала.
-Наташа,- окликнул я.
-Да, милый?
-Кто такой Михаил?
Она нахмурилась.
-Твой брат... Мой бывший муж.
-Почему бывший?
-Он... умер.
-Умер?
-Его… убили.
-Ага… А кто такая Светлана?
Она опять нахмурилась, и я понял, что вновь спросил не то.
-Коленька, не надо.
-Я хочу знать. Я не успокоюсь, пока не узнаю.
-Это... твоя невеста,- сказала Наташа.
-Невеста? Но я люблю только тебя.
-Она была до меня.
-Где она теперь?
-Мертва.
-О, господи!
-Ты сам захотел это узнать. Ещё хочешь спросить?
-Да... Но боюсь.
-Хочешь спросить об Оленьке?
-Да, о моей племяннице. Она… тоже?
-Нет,- улыбнулась Наташа,- она жива.
-Она сейчас с тобой?
-Нет. Она живёт с твоими родителями.
-Почему она не живёт с тобой?
-Нельзя. Пока нельзя. Скоро ты сам всё узнаешь.
-Ты спешишь?
-Мне пора возвращаться.
-Не уходи.
-Так нужно, милый.
-Не уходи. Дай мне твою руку.
Она улыбнулась, погладила меня по голове и вложила свою мяг-кую ладошку в мою. Я чуть сжал её.
-Ну всё, до свидания, милый.
-Наташенька.
-Нет, нет. Мне нельзя здесь долго оставаться. Мне разрешили только повидаться.
 -Кто разрешил?
-Скоро сам всё узнаешь.
-Наташа.
-Я люблю тебя, милый.
Она наклонилась и поцеловала меня в губы. Я не хотел её отпус-кать.
-Когда ты придёшь опять?
-Не знаю,- грустно вздохнула она.- Я не могу приходить часто.
-Я буду ждать,
-Жди, милый,- попросила она.- И не верь, если услышишь обо мне что-то плохое... Или кто-то будет уверять, что меня больше нет. Слышишь, не верь.
-Хорошо, милая. Я люблю тебя,- сказал я.
-Спокойной ночи, милый. И прощай.
Я закрыл глаза и уснул.

Мне приснился  сон.
А когда проснулся - подумал, что это был очень странный сон. Я стал его вспоминать и окончательно забыл.
А потом из тёмного угла  вышла высокая стройная женщина.

II. ТОЛЯН
И открылось мне не в том времени, в котором очутился я, вы-нырнувший в больничной палате из бессознанья, а во времени нынеш-нем, когда вслух произнёс первое имя ведьмы. Открылось мне то, что неведомо было в прошлом, когда носил другое имя и упакован был в другое тело. Открылись мне мысли и поступки Толяна, который знал меня под именем Николай и считал своим другом.

Выйдя из больницы, Анатолий Кропотов поехал к Колиным ро-дителям, чтобы передать им весточку от сына и между делом обсу-дить один щекотливый вопрос, который внезапно зародился в его го-лове. Дело в том, что Анатолий не знал, как отреагируют старики на то, чтобы на какое-то время отпустить к ему Оленьку. В смысле, что-бы девочка пожила у него.
Эта мысль возникла спонтанно: глядя на Колю, лежащего на больничной койке, потерявшего память, никого не узнающего и зано-во открывающего мир, он вдруг подумал, что неплохо было бы отвез-ти его куда-нибудь за город, на дедову дачу, например… И племянни-цу его, Оленьку, с собою взять… Но до Колиного выздоровления да-леко – когда ещё из больницы выпишут – а поехать на природу захо-телось вдруг сейчас, немедленно… И Оленьку с собою взять.
Так, мысль мелькнула, а потом и загорелось: почему бы и нет? Почему бы на самом деле не взять Оленьку на дачу, недельки на две-три? За минувшую неделю он раза два встречался с ней и даже как-то разговаривал. Умная девочка, развитая, явно старше своих четырёх с половиной... Николай ещё долго в больнице пролежит, а они тем вре-менем какое-то время проведут вместе, подружатся. А Колю выпишут - махнут на рыбалку. И обсудят всё, что необходимо… Эх, лишь бы дедушка с бабушкой согласились… Ведь после того, что произошло, они ни на шаг не отпускают девочку от себя. Боятся. Гм-хмм...
Анатолий грустно усмехнулся.
«Как будто сам ничего не боюсь, не верю ни во что... Ещё полто-ра месяца назад сказал бы: да, не верю. А теперь… после того, что произошло... Чёрт его знает».
Он не хотел вспоминать. Но вспоминал постоянно, хотя и гнал прочь эти мысли.
Мысли возвращались в виде бесплотных диалогов: то были или разговоры со сослуживцами, или со свидетелями, или с родственни-ками погибших... Вот, например, пока ехал к Колиным родителям, опять нахлынул давнишний разговор с врачом «Скорой помощи»:
-Вы верите в вампиров?
-Сказки…
-Да? А вот факты указывают на то, что вампиры действи-тельно существуют.
-Какие ещё факты?
-Да хотя бы взгляните на этот труп: рана такая, будто  горло перегрызла собака.
-А что если действительно собака?
-А где отпечатки лап? К тому же крови в убитом практически нет…

…Ладно, хватит об этом… Хватит!..

-Родственники уже здесь?
-Здесь.
-Кто?
-Я! Я!!!
Кто кричит? Да Николай же, дружок мой…

Хорошо, вот такие факты:
Есть труп, никуда не денешься. Смерть странная, вот и доктор подтверждает. Жена убитого, Наталья Ветрова, находится неизвестно где, хотя за два часа до обнаружения тела её мужа, соседи видели её заходящей в подъезд. Из квартиры, кажется, ничего не вынесли. Вещи и драгоценности на месте. Жаль, надёжных свидетелей нет. У Нико-лая с братом отношения были странными, сложными, небратскими: даже ни разу в гостях у него не был, и с женой не знаком... Кстати, всё-таки где она? Тоже убили? Или оставили живой, но взяли как за-ложницу? И такое может быть… Или увидела мёртвого мужа, испу-галась и сбежала? Возможно, возможно... Или она и есть убийца?
Анатолий не сомневался: начинать нужно с неё, Натальи Ветро-вой. Узнать подробнее:  где работает, с кем дружит? Связи, прямые родственники, знакомые и т.д. и т.п.?
На сбор информации ушёл один день. Начальство дёргало, оно и понятно: всплыл ещё один труп, и в том же доме, в том же подъезде, и на этаже том же - только двери напротив. И картина преступления как две капли воды похожая: разорванное горло и почти полное от-сутствие крови. Вернее, крови много – весь коридор забрызган, но быстро выяснилось – нечеловеческая. Серия?
Естественно, на Анатолия навесили оба убийства, и он углубился в поиски преступника... Он искал Ветрову. Он был уверен, что это её рук дело. Версия, что испугалась и убежала, быстро отпала: у родст-венников и знакомых не объявлялась. То, что и её убили – тоже: нет трупа – нет преступления. Да и с заложницей не складывалось: дав-ным-давно концы уже всплыли бы. Нет, думал Анатолий, именно Ветрова и убила мужа и соседку. Её рук дело. Её.


Искал и нашёл…
Вообще-то повезло: шёл по улице, ломал голову над неразреши-мой загадкой, рассеянно поглядывал на прохожих, особенно на моло-дых женщин... И увидел!
Она бежала навстречу, с непокрытой головой, в распахнутой шу-бе, и, кажется, ничего вокруг себя не замечала. Лицо искажено, губы тряслись, плакала. Пронеслась мимо, чуть не сбив Анатолия с ног, и он, на то и мент, развернулся и борзо побежал следом. Это надо же такому случиться?! Воистину, есть Бог на свете. Нет, не Бог, удача. Удачливый ты человек, Толян!
Вот она свернула за угол, и он следом, не упуская её из виду… Это даже не слежка была – игра какая-то. В кошки-мышки. Он не со-бирался её задерживать. Пока. Следил: надо же знать, у кого прячет-ся, с кем общается?
Вот так Анатолий и оказался у ворот частного дома, расположен-ного на окраине города. Она открывала калитку, а он тем временем прятался за углом, улыбался и записывал на ладони название улицы и номер дома. Затем позвонил из ближайшего телефона-автомата на ра-боту, вызвал ребят из своей группы, терпеливо дождался их и со спо-койной душой отправился докладывать начальству об успехах.

Целый день никто из дома не выходил. Тщательно присматри-вали за домом, одновременно выясняли, кто ещё, кроме Ветровой, может находиться в доме? Тут какая-то непонятная картинка вырисо-вывалась: в поселковом совете, конечно, имелась выписка из домовой книги, но проживают ли там эти люди или только прописаны – неяс-но. Опрос соседей тоже принёс немного результатов: рассказанное больше походило на слухи и сплетни, чем на достоверные факты. Мол, вроде, кто-то и живёт, два или три человека… а может и четы-ре… Ни с кем не общаются, сторонятся. Кто конкретно? Вроде, моло-дые люди, лет по семнадцать… парень и девушка. А может, два пар-ня… Нет же, две девушки… Да о чём ты, Кузьминична? Вообще од-на… Но давненько уж её не видать. Давне-енько… Может, уехала ку-да?.. Да! Ещё же мужик был. Точно! Что за мужик? Высокий такой, красивый. А молодую женщину лет двадцати пяти не видели? Нет? Точно нет? Жаль...
...Она вышла ночью. И Анатолий сам пошёл за ней, провёл два квартала… и потерял. Он не верил своим глазам: она просто исчезла, растворилась в темноте. Он топтался на месте, отчаянно осматривался и убеждался, что спрятаться здесь невозможно, незаметно скрыться тоже – пустырь. Но она... она как в воду канула…
Но – вспоминай, вспоминай - перед тем, как исчезнуть, оберну-лась, и Анатолий… не узнал её. Потому что это был совсем другой человек. Вернее, совсем не человек... Длинные белые клыки, торча-щие из безгубого рта, собачья морда, круглые глаза, налитые кро-вью… Не-ет, привиделось. Ну не может же быть... Сказки это всё… Ладно, вернётся, никуда не денется. Вернётся.
И она вернулась. Утром. И спокойно вошла в дом. Анатолий ре-шил, что пора брать. Следующей же ночью.

…Когда ворвались в дом, Анатолий был уверен, что в глубоком кресле, что стояло посередине комнаты, сидела именно она, Наталья Ветрова. Правда, лицо её он не разглядел, ведь сидела-то она к нему спиной. Но волосы, волосы были её. Точно её. Пышные, серо-пепельные, волнистые. Очень красивые волосы. Как на тех фотогра-фиях, что нашли в квартире… А потом она обернулась и... Это была уже не Наталья. Это была женщина с собачьей головой. Та самая, ко-торую он видел прошлой ночью. Собачья пасть, длинные острые клыки, шерсть на морде…
Никто ничего и сообразить не успел. Всё произошло мгновенно. Она выпрыгнула из кресла и набросилась на Ваську Борисова – он ближе всех к ней находился. Схватила его за руку, в которой он пис-толет держал. А через мгновение Борисов, двухметровый атлет и мас-тер спорта по самбо, уже дико орал от боли, а из рукава его куртки хлестал чёрно-красный фонтан. Сучка, она оторвала ему руку! И обычно скорый на решения, Анатолий растерялся. Не успел даже вы-стрелить: тварь выпрыгнула в окно. Он - следом… И в этот раз не упустил. Почти догнал у подъезда хорошо знакомого дома, куда она заскочила. Анатолий бросился за ней, и вдруг понял к кому она: к до-чери, к Оленьке!
Задыхаясь, отхаркиваясь, он взбежал по ступенькам тёмного подъезда на третий этаж – к квартире своего друга Николая, ведь у него жила девочка. Пот заливал глаза, слепил, стучало в висках, а пе-ресохшие губы шептали: «Лишь бы успеть, лишь бы успеть...» Ногой вышиб двери, вбежал в комнату и… застыл: Николай, его друг, его единственный друг с малого детства, стоял посреди комнаты и цело-вался... с Наташей. Она снова превратилась в человека. Но лишь для того, чтобы обмануть, убить… Убить Кольку… Анатолий закричал, предупреждая об опасности, но тот, казалось, не слышал. Что-то го-ворил, дурачок, улыбался… А вампирша уже теряла человеческий облик, превращалась в чудовище, клацала клыками… Тянуть дальше было некуда. Анатолий вскинул пистолет, навёл прицел и нажал на курок.
Они упали оба, разом. И Анатолий испугался: неужели промах-нулся? И подбежал к Николаю, опустился перед ним на колени. Нет, ни единой царапины. Сердце билось, тихо, но билось. Он тряс и тряс друга. Он не помнил, сколько времени это продолжалось, в голове гу-дело, перед глазами всё кружилось, он потерял ощущение простран-ства и времени, а когда очнулся - в комнате было уже полно народу, и все – свой брат оперативник.
А друг Колька так и не пришёл в себя. Лежал на полу, только под голову ему кто-то подсунул подушку. Труп вампирши валялся чуть поодаль. Правда, она опять в человека превратилась. Жаль. Хотя, всё равно… Анатолий курил и молча наблюдал за тем, как Ветрову на-крыли простыней и унесли. Потом приехал начальник и спросил:
-Где убитая?
-Уже увезли,- сказал кто-то.
Начальник хмуро осмотрелся, покачал головой и, ни слова не сказав больше, уехал. А наутро вызвал Анатолия к себе и застучал кулаком:
-На каком основании применил оружие?
-То есть как?- удивился Анатолий.- Она же убийца.
-Да? И у тебя есть доказательства?
-Она покалечила Ваську Борисова.
-Да?- опять спросил начальник.- А ребята говорят, что не она, а какая-то тварь.
-Так это и есть она!- вскричал Анатолий.
-Вот что,- осадил его начальник.- Ты мне здесь на уши не наез-жай, понял? Одно дело - тварь, другое - молодая женщина... Ты убил человека, парень. Дошло до тебя или нет? И друга своего, Николая Ветрова, довёл до шокового состояния, чуть в могилу не отправил. Что, решил всю их семью по одному… понимаешь ли… Мало одной смерти?
-Я...
-Не перебивай!- гаркнул начальник.- Тебе молчать нужно. Ты че-ловека убил. Человека!
Анатолий опустил голову. Никто ему не поверит, никто, понял он. До него только сейчас дошло, что у него нет никаких доказа-тельств. Стрелял. Убил. Человека. Пусть это не так, но кто же пове-рит? А это что значит? Ничего хорошего… Тюрьма?

А ведь пока не посадили. Это уже плюс. Минус - выгнали из ми-лиции, завели дело. Но не посадили... Он ушёл. И ничего не стал объ-яснять. А потом спохватился, что надо бы, да опоздал: никто уже слушать не хотел. Анатолий решил защищаться самостоятельно, для чего и милицейскую форму сохранил. И уже раз воспользовался ею для благой цели: чтобы попасть в больницу к другу. Ведь к нему ещё никого не допускали. Даже родственников.
Анатолий искал доказательства своей невиновности. И решил поиск начать с Николая. Ведь не случайно тот целовался с Ветровой. Может, знает что? Знает, но молчит? Потерял память?.. Или не хочет говорить?
Бывший старший оперуполномоченный капитан милиции Анато-лий Кропотов ехал к родителям своего друга и думал о той роли, ко-торую сыграл в этом деле Николай. И чем больше он думал об этом, тем сильнее убеждал себя, что его друг что-то знает, но скрывает. «Он мой единственный свидетель,- думал Анатолий Кропотов,- без него мне хана – посадят. Я должен убедить его сказать правду. И в этом мне может помочь его племянница Оленька.  Только бы старики от-пустили её со мной, только бы отпустили…»

Он вошёл в четырёхэтажный шлакоблочный дом, поднялся, на второй этаж и нажал на кнопку звонка.
-Ах, это ты, Толечка. Проходи, проходи.
Тётя Лена, Колина мать, мягко закрыла за Анатолием двери и провела его в гостиную. На диване сидел Василий Петрович (полков-ник в отставке, тут уж никаких дядей Вась, строго по имени-отчеству).
-Здравствуйте, Василий Петрович.
-Здравствуй, Анатолий.
-Присаживайся, Толечка, что же стоишь?
-Спасибо.
-Ну, рассказывай. Был у Коли?
-Только что от него.
-Как он?
-Сегодня наконец-то пришёл в себя.
-Слава тебе господи,- обрадовалась тётя Лена.
Суровое лицо Василия Петровича чуть потеплело.
-Разговаривал с ним?
-Да, немного... Правда, толком не дали... Слаб он ещё. Немного похудел. Врачи говорят, что ещё дней пятнадцать продержат.
-Бог с этими днями... Лишь бы вылечили, на ноги поставили. Гос-тинцы наши передал?
-Конечно, тёть Лен.
-Обрадовался? Он всегда любил домашние ватрушки. К вечеру вареники с картошкой сварю.
-Боюсь, что пока ещё вас не пропустят к нему,- почему-то оправ-дываясь, произнёс Анатолий.
-Почему же не пропустят? Ты же сам сказал, что он пришёл в се-бя.
-Ну, он ещё очень слаб и...
-Ну-ну,- сказал Василий Петрович.- Ты, Анатолий, ничего не скрывай от нас. Мы же родители. Какие-то неприятности, да?
-Не совсем,- замялся Анатолий, раздумывая, сказать им правду или нет. Лучше сказать, наконец решил он.- Понимаете, он ничего не помнит.
-То есть как?- кисло улыбнулась тётя Лена, готовая тут же рас-плакаться.- Чего он не помнит?
-Ничего. Ни себя. Ни людей. Ни прошлого. Он и меня не узнал.
-Батюшки,- заплакала тётя Лена.- Ну за что нам такое наказание...
-Ну-ну, не реви, мать,- произнёс Василий Петрович и кивнул Анатолию.- Что врачи говорят?
-Говорят, что в подобной ситуации потеря памяти - случай до-вольно распространённый. По мере выздоравливания память возвра-щается.
-Вот видишь,- сказал Василий Петрович жене.- Всё будет хоро-шо, не плачь. Раз врачи говорят, что память вернётся, значит так и будет.
-Да, да,- недоверчиво покачала головой тётя Лена. Анатолий мол-чал.
Василий Петрович тоже молчал, задумавшись о чём-то. Лицо его было серым и осунувшимся.
Вот он оторвал взгляд от стены, посмотрел на Анатолия и тихо спросил:
-Ну что, капитан, выяснил, кто убил Наташу?

III. ДУХОВНАЯ МАТЬ
Она вышла из темноты, излучая мягкое белое сияние, и тьма расступилась перед ней, выделила, очертив её контур чёткими светя-щимися линиями.
Она сделала всего шаг и оказалась возле моей кровати. Она была безумно красива. Я ещё не встречал женщину, наделённую такой не-земной красотой. Не описать, не нарисовать, ни запомнить. Лишь восторгаться……………………………………………………………….
……………………………………………………………………..............
……………изящными, словно выточенными из хрусталя пальчиками она держала за длинный стебель красную розу, на лепестках которой поблёскивали капельки росы.
-Кто ты?- воскликнул я.
-Твой друг.
Твой друг, сказала она. Два-три часа назад здесь уже был один друг, в милицейской форме под белым халатом. Потом была моя лю-бимая. Она тоже друг. У меня много друзей. Я счастлив, что у меня много друзей. Все, кто приходит сегодня ко мне, называют себя друзьями. Это хорошо. Очень хорошо. Они приходят и помогают мне вспомнить самого себя. Друг в милицейской форме сказал, что меня зовут Николаем. А потом он назвал много имён. Михаил, Оленька, Наташа, Светлана. Я сам вспомнил Наташу и Оленьку. Наташа по-могла мне вспомнить Михаила и Светлану. Как тебя зовут, прекрас-ная незнакомка?
-Ева,- назвала она своё имя.
-Красивое имя.
-Спасибо. Оно означает Жизнь.
- Я не помню женщины по имени Ева,- признался я.
-Ты не можешь меня помнить,- сказала она.
-Разве мы никогда не встречались?- удивился я.
-Никогда.
-Откуда ты меня знаешь?
-Я Духовная Мать твоей любимой.
-Наташи?- обрадовался я. Ты мой друг, Ева. Ты мой настоящий друг. Тебя прислала Наташа?
-Нет, я пришла сама.
-Значит, Наташа что-то рассказывала обо мне?
-Нет, ни слова.
-Я не понимаю,- признался я.
-Она часто думала о тебе. Я услышала её мысли.
-Ты умеешь читать чужие мысли? Ха-ха. О чём я сейчас думаю?
-Хочешь встретиться с Наташей.
-Верно,- признался я.
-И ещё ты веришь, что я твой друг.
Верно, подумал я.
-Ты и на самом деле умеешь читать чужие мысли,- сказал я.
-Этому меня научил мой муж,- сказала она.- Дьявол.
-Странная фамилия.
-Это не фамилия. Он - Дьявол.
-И ты его жена... А Наташа?
-Моя воспитанница.
-Не верю.
-Неправда,- сказала она.- Ты веришь каждому моему слову.
-Я забыл свою прошлую жизнь.
-Я расскажу тебе о ней.
Мне было очень интересно узнать о себе. Ведь это так мало - знать, что меня зовут Николаем, что у меня был брат  Михаил, ко-торого убили, была невеста, которой тоже уже нет в живых, была Оленька, моя племянница, которая живет у моих родителей, и была Наташа, которая сказала, чтобы я не верил никому, кто скажет о ней плохое. Этого так мало. Я хочу знать больше.

-Я хочу услышать свою историю,- сказал я.
-У тебя, ещё нет истории,- улыбнулась Ева, Жена Дьявола.
-У каждого человека есть своя история.
-Ты рождён быть не человеком,- сказала она.- Хочешь быть моим другом?
-Чтобы быть твоим другом, нельзя оставаться человеком?
-Я Жена Дьявола,- сказала она.- И ты, будучи человеком, не мо-жешь быть другом Жены Дьявола.
Понимаю. Я не могу быть другом. Но я должен им стать. Обя-зательно. Ведь она - Духовная Мать моей Наташи. Значит, Наташа тоже не человек? Кто она?
-Наташа тоже не человек?- спросил я.
-Когда-то она была им. Но потом я привела её к бывшим людям, чтобы сделать счастливой.
-Для того чтобы быть с ней, и я должен стать не человеком?- до-гадался я.- Что ж, согласен! Но с одним условием. Я хочу услышать свою историю!
-Хорошо, слушай!

Ты родился якобы человеком, не зная, кто ты на самом деле, и в этом твоё несчастье. Поэтому ты был обременён проблемами, забота-ми и мелкими переживаниями. Это недостойно. Тебе предназначена другая судьба. Но сначала я хочу тебе доказать, что ты не такой, как все. Все - это толпа простых смертных. Простой смертный имеет один существенный недостаток: жизнь его чрезвычайно коротка. Настоль-ко, что он не успевает познать, что такое истинное счастье. А ты... Ты хочешь быть бессмертным?
-Хочу.
-Вот видишь, этим ты и отличаешься от простых людей. Они то-же хотят, но при этом и выдвигают условия. «Мы согласны быть бес-смертными,- говорят они,-  но только в том случае, если навсегда ос-танемся молодыми и здоровыми». Или: «Мы хотим жить бесконечно долго, но знать, что не будем болеть и страдать». Ты не выдвинул ни-каких условий, ты просто сказал «хочу» и всё.
Я задумался. Но не о себе и людях, а о том, что такое бессмертие. Какое-то время спустя я решил, что бессмертие не значит ничего.
-Нет, это не так,- произнесла Ева.- Бессмертие – это важное усло-вие познания истинного счастья.
-Я хочу быть бессмертным.
-Я знаю. Ты хотел быть им всегда, ты, родившийся якобы чело-веком. Но, не зная своего истинного предназначения, ты стремился быть во всём похожим на людей. Но ты всё равно отличался от них: вот и друзей у тебя не было никогда...
-У меня была Наташа.
-Наташа не человек. Она не могла быть твоим другом, да и нико-гда не была им. Она была твоей настоящей любовью. Хотя и знали-то вы друг друга всего несколько минут.
-Несколько минут?- удивился я. Мне-то казалось, что я знал её вечно.- Так мало?
-Для настоящей любви этого достаточно.
-А Светлана? Сколько времени я знал её?
-Несколько недель.
-Любил?
-Конечно, нет. Ты её забыл, как только увидел Наташу. Потому что Наташа такая же, как и ты: не человек. Вы сразу почувствовали друг друга и полюбили, до этого не обмолвившись ни единым словом.
Господи, как всё странно, запутано, сложно.
Вдруг разболелась голова. Сильно.
-Помоги, Ева, мне плохо,- простонал я.
-Сбрось человеческую маску - и станет легче.
-Кем я должен стать, кем?
-Оборотнем,- сказала Жена Дьявола.

В дневное время он обыкновенный человек: добрый, весёлый, злой, грустный, приветливый, отзывчивый, агрессивный, отходчи-вый, глупый, умный, завистливый, доброжелательный, недальновид-ный, прозорливый, слабый, эгоистичный, щедрый, самовлюблённый, благодарный, распутный, целомудренный… В общем, человек как че-ловек. Живёт и общается с себе подобными, такими же, как и он, людьми с огромным набором достоинств и недостатков. Но вот на-ступает ночь. Мгла окутывает Землю. Летучие мыши в полёте шуршат перепончатыми крыльями, ухает филин, воет собака,  шеле-стят листья на ветру, скрипят стволы деревьев, скользят невиди-мые тени. Люди стараются не видеть этого, поэтому прячутся в домах и включают свет, пытаясь отогнать дыхание ночи, развеять свои страхи. И только этот человек выходит во мглу и сбрасывает с себя дневную личину, перевоплощается в существо, которому неве-дом ни страх, ни грусть, ни зависть, ни распутство, ни глупость, ни агрессия. Человек превращается в оборотня и становится великим, могущественным и совершенным.

-Ты должен стать Оборотнем,- сказала Жена Дьявола,-  чтобы отомстить врагу.
-У меня есть враг?
-Есть.
-Кто он?
-Тот, кто назвался твоим другом.
-Мой друг - ты,- слабо улыбнулся я.- Кроме тебя у меня нет дру-зей.
-Есть. Ведь я не первая, кто сегодня навестил тебя. Вспомни, кто приходил ещё.
-Не помню, я опять ничего не помню!!!
-Вспомни!

-Если я буду Оборотнем, то Наташа...
-Она была вампиром,- произнесла Жена Дьявола.
-Ты сказала - была? Договаривай же, ну!
-Наташи больше нет.
-Не может быть! Не верю. Она же сегодня приходила ко мне!
-Тебе приснилось.
-Я не верю. Жена Дьявола, ты лжёшь!
-Нет.
-Ты лжёшь... Она поцеловала меня.
-Это ветер погладил тебя по щеке.
-Она пожала мне руку.
-Это край одеяла упал тебе на ладонь.
-Она погладила меня по голове.
-Это капельки пота сбежали по твоему лбу.
-Я слышал её голос.
-Это был твой собственный голос.
-Ты лжёшь. Ты сама сказала, что мы встретимся.
-Я сказала тебе правду.
-Но ты сказала, что она умерла.
-Она умерла в твоих объятиях.
-Я не помню этого.
-Есть многое, чего ты не помнишь.

-Уходи,- сказал я.- Не хочу быть бессмертным.
-Ты всё равно им станешь,- сказала она.
Я молчал, Я не хотел говорить с ней. Она пришла для того, что-бы обмануть. Нет, она не Жена Дьявола. Она Ева. Я не верю ни од-ному её слову. Наташа предупреждала меня, что многие будут гово-рить про неё плохое. Я обещал не верить  этому. Я помню. Ты не можешь быть плохой, Наташа. Я люблю тебя. Женщина, стоящая у моего изголовья, не твоя Духовная Мать. В тот миг, когда ты впер-вые меня поцеловала, ты сказала, что твоя Духовная Мать - святая. Святые не могут лгать, не могут.
-Она заблуждалась,- вновь услышал я голос Жены Дьявола.- Я вовсе не святая. И ты тоже заблуждаешься: я не обманываю. Наташи действительно уже нет в том мире, в котором живёшь ты. Нет её и в том мире, в котором
будешь жить…
-Но она всё-таки жива? Жива или нет?
-Она мертва для того мира, в котором ты живёшь.
-Тогда я, не задумываясь, расстанусь с этим миром.
-И попадёшь в другой мир, мой, но и тут не найдёшь её. Она уже ушла и отсюда.
-Тогда я охотно расстанусь с жизнью ещё раз.
-О, это будет нелегко,- покачала головой Жена Дьявола.
-Почему?
-В моём мире ты станешь оборотнем. А оборотни живут очень долго. По человеческим меркам оборотни
бессмертны.
-Я найду выход. Ты поможешь мне.
Она грустно покачала головой.
-Ты поможешь мне, Жена Дьявола!- что силы крикнул я. Она молчала.
-Пусть я тебе безразличен,- взмолился я,- но Наташа! Вспомни о ней! Ведь ты её Духовная Мать. И ты, ты же мне обещала, помнишь?
-Я обещала тебе помочь стать оборотнем, и сдержу своё слово. Наташа же уже в другом – следующем - мире.
-Ну и что?! В своём мире ты всего лишь Жена Дьявола. Духовная Мать ты для всех миров!
Она удивлённо вскинула брови и улыбнулась.
-Что ж, я попробую,- сказала она.

-Вспомнил!- воскликнул я.- Вспомнил!
-Что?- спросила Жена Дьявола.
-Я вспомнил того, кто приходил сегодня ко мне. Анато-лий…Толян… Человек в милицейской форме. Его ты имела в виду, когда говорила, что он мой враг?
-Да,- ответила Жена Дьявола.
-Почему?
-Потому что по его милости тебе придётся страдать долгие годы.
-Что же он сделал?
-Убил. Убил Наташу.
-Что?- я попытался вскочить, но сил не хватало, и я снова пова-лился на подушку.
-Негодяй... А ещё назвался другом.
-Пуля, выпущенная из его пистолета и остановившая сердце тво-ей возлюбленной, оборвала и вашу дружбу,- сказала Жена Дьявола.
-Я отомщу, отомщу!- сжимал я до хруста кулаки.
-Отомстить - твоё священное право,- произнесла женщина.
-Нет, это мой долг. Я убью его. Я застрелю его. Из его же писто-лета. Как он мою Наташу…
-Есть гораздо более надёжный способ,- сказала Жена Дьявола, имя которой было Ева.- Но пока ты находишься среди смертных, тебе это не под силу.
-Говори!
-Ты должен сегодня предстать перед Дьяволом. Он наделит тебя великой силой, острыми клыками и беспощадным сердцем. Вот тогда ты без труда разделаешься со своим врагом.
-А-а-а! Я согласен, согласен!
-Следуй же за мной!
И она стала медленно удаляться, постепенно растворяясь в тем-ноте. Я ощутил прилив сил, вскочил с кровати и бросился её дого-нять.

IV. ТОЛЯН
Василий Петрович терпеливо ждал ответа на свой вопрос, а Анатолий всё никак не мог решиться: сказать правду или нет? Он знал, что рано или поздно старики всё равно узнают, кто застрелил их сноху, это лишь вопрос времени. Вот и Николай уже пришёл в себя, и пусть пока ничего не помнит, но ведь вспомнит же. Да и скорее бы: чем раньше к нему вернётся память, тем быстрее прояснится дело, в котором виноватым сделали Анатолия… Николай вспомнит и рас-скажет правду… Конечно, он ещё вспомнит и чёрный ствол пистоле-та, направленный в сердце женщины, которую он обнимал и ни за что не хотел от себя отпускать. Но ведь обнимал-то, потому что не знал, что Наташа – не женщина, что она вообще не человек и… А если знал, мелькнуло опять, если всё-таки знал?
Вот поэтому-то, подумал Анатолий, именно я и должен стать первым, с кем поговорит Николай, когда обретёт память. Потом – хоть с кем, но сначала – со мной. И гарантом этому послужит четы-рёхлетняя девочка Оленька, его племянница. Когда память к нему вернётся, он узнает с кем Оленька, и всё поймёт. И приедет – знает куда – чтобы поговорить. И уж потом пусть сам решает, что расска-зывать старикам, а о чём умолчать. Сам пусть решает, сам.

-Ну что молчишь, капитан? Кто застрелил мою сноху?
Анатолий вытащил из кармана пачку «Севера», ударом большого пальца о дно коробки выбил одну папиросу, не приминая мундштук, сунул её в угол рта, нервно прикурил.
-Вы же понимаете, пока идёт следствие…
-Понимаю,- кивнул Василий Петрович.- Но и ты пойми, ближе нас у неё никого не было.
-Я ничего от вас не скрываю,- солгал Анатолий, разгоняя едкий дым.- Я действительно не знаю.
-Как так не знаешь?
-Не я веду дело.
-Всё равно должен знать, хоть что-то. Одна же контора.
-Не знаю, Василий Петрович…
-М-да…
Старик не верил, и Анатолий это видел.
Потом он перевёл взгляд на Оленьку. Девочка сидела тут же, на стульчике у телевизора. Анатолий перехватил её взгляд и подумал: «Вот тоже задачка: ведь она же видела, как я стрелял в её мать. Поче-му молчит? Почему ни словом не обмолвилась старикам? Ведь те на-верняка спрашивали. Но она молчит, делает вид, что ничего не пом-нит. Почему?»

Яркая вспышка сверкнула в глубине детских глаз, и тут же по-гасла… Или показалось?

-Василий Петрович, я ведь к вам с просьбой,- произнёс Анато-лий.
-Да?- и старик отогнал свои грустные мысли.
-Сегодня я за город уезжаю. На дачу. На недельки две-три. Мо-жет, Оленьку отпустите со мной, а?
-Оленьку? Ну, не знаю…- и повернулся к жене.- Мать, как ты?
Тётя Лена улыбнулась: другу своего младшего сына она доверя-ла.
-А почему бы и нет? Я как-то уже гостила там. Да и ты, помнишь, Василий? Хорошо там, уютно. Пусть съездит. Хоть от нас, стариков, отдохнёт.
-Оленька,- спросил Василий Петрович внучку,- а ты-то согласна? Поедешь с дядей Толей?
Глаза девочки и Анатолия встретились. Оленька не отводила взгляда, и Анатолий не мог понять, согласна ли она. Её глаза не вы-ражали ничего, ни грусти, ни радости. Казалось, она совсем и не об-думывала его предложение. Она изучала Анатолия, уже заранее зная всё. Всё? Что – всё?..
Наконец она сказала:
-Согласна.
Согласна, повторил про себя Анатолий. Но даже не захлопала в ладоши и не обрадовалась, как делают все дети в её возрасте. Она ответила просто, коротко, без лишних эмоций и… это коробило… настораживало…
-А если согласна, так будем собираться?- улыбнулся он и перевёл взгляд на тётю Лену.
Бабушка тут же засуетилась. Увела внучку.
Василий Петрович сказал:
-Надеюсь, ты понимаешь, что мы тебе доверяем и…
-Разумеется, Василий Петрович... Я ведь специально хочу на время забрать её,- солгал он.- Я же знаю, как вам сейчас тяжело.
-Не в этом дело,- поморщился старик.- Оленька нам не обуза... Но и ей нужно немного развеяться... Так что через каждые три дня от-званивай.
-Конечно.
Вернулась тётя Лена, вручила Анатолию солидный свёрток. Де-вочка стояла рядом, в новом платье и с куклой в руках.
-Красивая кукла,- тут же стал «завязывать отношения» Анато-лий.- Как зовут?
-Матильда.
-Та, что из «Буратино»? Книжку тебе дедушка читал?
-Бабушка.
-Понравилась?
-Да.
-Я тоже буду читать тебе сказки,- нарочно, чтобы бабушка слы-шала, пообещал Анатолий и придумал на ходу.- У меня много инте-ресных книжек с картинками.
-У нас тоже есть книжки с картинками.
-Я подарю тебе несколько книжек.
-Ну что, готовы?- довольная услышанным, улыбнулась тётя Лена и распахнула перед ними двери.- Оленька, веди себя примерно, слу-шайся дядю.
-Мы с Оленькой станем лучшими друзьями,- пообещал Анато-лий.
-Ну и отлично,- смахнула с глаз слезинку тётя Лена.
Василий Петрович спросил:
-Ты в отпуске или как?
-В отпуске,- опять солгал Анатолий.

По дороге на вокзал они заехали к Анатолию домой, где тот пе-реоделся в гражданское и прихватил походный рюкзак с необходи-мым.
На вокзале он посадил девочку в вагон, а сам вышел на перрон покурить. Глубоко затягиваясь папиросой, он поглядывал на красный глаз семафора и старался ни о чём не думать. Вечерело. Серый ас-фальт покрывался тенью, по перрону быстро расползались сумерки, и воздух от этого казался горьким на вкус. Горький привкус был и у дешёвой папиросы.
-Эй, капитан, привет,- услышал он и обернулся. К нему прибли-жался малознакомый опер из транспортной милиции.
-Привет,- сказал Анатолий, пытаясь вспомнить его имя, но так и не вспомнив, протянул руку.- Как дела?
-У меня-то нормально... Гм-гм… А ты как? Вот, от ребят краем уха слышал – неприятности, мол…
Анатолий молчал. Не хотелось обсуждать это, тем более с мало-знакомым, но транспортник оказался настырным, прилипчивым. Ведь наверняка и подошёл-то лишь затем, чтобы разнюхать. Послать бы его...
-Отстранили, говорят?- лез транспортник с расспросами.- Правда или врут?
-Врут,- сказал Анатолий.- Вообще выгнали.
-Ого! М-да... Нашла коса,- транспортнику уже и самому было не-ловко, что затеял этот разговор.- Но не переживай, трупа-то нет.
-Что?- удивился Анатолий.
Он же своими глазами видел, как санитары переложили тело на носилки, укрыли белой простыней и увезли в морг. Перед тем, как дать на то разрешение, доктор лично констатировал смерть.
-Как нет?
-А так,- пожал плечами транспортник.- Два дня назад ещё нахо-дился в морге, а теперь как в воду канул. Пришли вчера экспертизу проводить, глядь - а холодильник пустой.
-Ерунда какая-то.
-То-то и оно,- сказал транспортник.- Говорят, тело так долго и держали в морге только потому, что не могли понять: пуля в сердце, а температура как у живой - 36,6. Только не дышит... Чудеса.
-Может, ошибка?- спросил обескуражено Анатолий.
-Да какая уж тут ошибка. Весь город на ушах стоит… Нас – и то задёргали. Проверяйте, говорят, на предмет трупа все транспортные средства… Вот, хожу, проверяю… Тебя вот увидел… Куда-то уезжа-ешь?
Анатолий ещё раз посмотрел на транспортника, рассеянно кив-нул и... и понял всё.
Понял всё!
-Ага… Уезжаю… На дачу,- сказал он, глянул на семафор – зелё-ный, щелчком отбросил окурок под платформу и запрыгнул в тамбур вагона.
Транспортник подозрительно проводил его взглядом, но ничего не сказал.

Поезд шёл, мерно постукивая колёсами. За окном приедливо мелькали посадки и придорожные столбы. Оленька спала. Анатолий подложил свёрнутый плащ ей под голову. Девочка недовольно поёр-зала, но не проснулась.
Анатолий рассеяно поглядывал то в окно, то на спящую девочку, а в мыслях был далеко-далеко. Но уже не в прошлом. Теперь он был в настоящем.
«Труп Ветровой исчез,- думал он.- Это лишь подтверждает мою правоту. Труп исчез именно потому, что она не человек, а вампир. Пистолетной пулей нельзя убить вампира. Лишь всаженный в сердце осиновый кол утихомирит чудовище, восставшее из могилы. Когда она увидела пистолет, решила сыграть со мной... со всеми нами... злую шутку, притворившись мёртвой. И это ей удалось. Почти уда-лось. Она обманула доктора, зафиксировавшего её смерть, обманула меня, поколебав уверенность в том, что она вампир, обманула моего шефа и тот выгнал меня с работы… Но она не смогла обмануть время. Она ушла из морга, освободив меня от обязанности оправдываться. Теперь мне оправдываться не за что. Я просто должен поймать вам-пира. И то, что девочка со мной – это только на руку».

V. ЕВА
Она и не спешила, а я едва поспевал за ней. Иногда догонял, но она, лишь мельком взглянув на меня, тут же прибавляла шагу, и я вновь безнадёжно отставал. Ветер оживляющей прохладой обдувал мои щёки, я полной грудью вдыхал воздух и чувствовал, как он радо-стным потоком проникает в меня и веселит как хорошее вино. И я глотал его, не страшась утреннего похмелья, ведь до утра было ещё очень долго, а мне что-то предстояло – ведь не напрасно она вела меня куда-то, и я шёл следом, поспешал, и пил воздух, и глотал ве-черний туман, и догонял спутницу, и она улыбалась. И эта улыбка го-ворила мне: «Друг мой, не стоит соревноваться, не нужно пытаться вырваться вперёд; как бы ты ни спешил и как бы медленно ни шла я, ты всегда будешь отставать, мои рубежи недосягаемы для тебя. Ты слаб и немощен, потому что ты человек. А я, хоть и женщина, силь-нее тебя, ибо меня не тяготит время, я вечна, а тебе всю жизнь прихо-дится спешить, так как ты смертен. Смирись и следуй за мной, не беспокойся ни о чём, я сама приведу тебя туда, куда нужно. Доверься и ступай за мною след в след». Осенним листом слетало это с её губ, но я не мог смиренно последовать её совету. Я делал ещё и ещё по-пытки, пока не догнал и не пошёл с нею вровень, сделав для этого сперва один размеренный шаг, потом другой и третий, вдруг понимая, что уже не бегу, а иду, иду так же легко и свободно, как и она, моя спутница, Жена Дьявола.
Спустя часы молчания она сказала:
-Мне редко встречались люди с настоящим характером. У тебя он есть. Хорошо.
-Приятно слышать похвалу из твоих уст.
Вот так мы обменялись комплиментами.
Мы шли по широкой улице, мимо серых домов; иногда мне каза-лось, что я когда-то бывал тут, но приглядевшись, понимал, что это мне только казалось, потому что этой улицы не существовало и на этой улице не жили люди. Чёрные прямоугольники окон немо вопи-ли: внутри никого нет, дома пусты. Жители давно умерли.
Улица упиралась в двухэтажный особняк из чёрного камня. Крыша его была выложена чёрной черепицей. Мы поднялись по чёр-ной лестнице, Жена Дьявола распахнула тяжёлые чёрные двери и пригласила меня войти в чёрную прихожую.
Но только я переступил порог, как в глаза ударила яркая вспыш-ка голубого света, исходящего отовсюду. С трудом разлепив глаза, я увидел, что нахожусь в большой просторной комнате. Стены снизу до потолка были заставлены книгами, над головой висела огромная люс-тра, а посередине находился шестиугольный стол и три кресла: одно большое и похожее на трон – спинка его была украшена затейливой резьбой, а на подлокотниках установлены подставки под ладони в ви-де собачьих голов; два других кресла были обыкновенными. Я обо-шёл трон и остановился возле одного из кресел.
-Располагайся удобнее, не стесняйся,- сказала Жена Дьявола, ни-как не отреагировав на мой выбор.- Возьми с полки какую-нибудь книгу, почитай пока. Я ненадолго покину тебя.
Она ушла через потайную дверь в книжных стеллажах, а я про-бежал глазами по корешкам книг, с неудовольствием отметив про се-бя, что все они одного цвета – голубые и не подписаны; выбрал нау-гад одну и открыл на первой странице.
Книга называлась «ЭКСПЕРИМЕНТЫ» и ничего, кроме назва-ния, на титульном листе больше не было: ни фамилии автора, ни года издания; я  пролистнул несколько страниц и наугад прочитал:

 «…и смертен».
«Пусть, но я человек».
«Ты произносишь это слово с такой гордостью, словно сам его и придумал».
«А разве нет? Многому даю я названия: и предметам, и расте-ниям, и живым тварям.  Может и себе...»
«Я вкладываю слова в твою голову!!!»
«Ха-ха! Ты не можешь этого делать хотя бы потому, что Тебя не существует. Ты - моя фантазия».
И настала Моя очередь рассмеяться, хотя было и не до смеха. Ведь Я  сожалел.
«Человек!- сказал Я.- И зачем Я только создал тебя? »
Упрекнул – и получил по заслугам:
«Меня никто не создавал. Я появился сам».
«Сам? Вот новость. Из чего же, если не секрет? »
«Из ничего. Я появился... и всё».
«Ничего - это пустота. Даже этого ты не знаешь».
«Пусть так, но я не верю Тебе».
«Ты огорчаешь Меня... Кто тебя научил такой ереси? »
«Я сам».
«Не лги. Ты ещё не научился лгать. Итак, кто? »
«Дьявол».
И Я устало махнул рукой, и он ушёл, оставив, наконец, Меня од-ного. Увы, Я совершил ещё одну ошибку, которая, принесёт Мне не-мало огорчений. Если уж во младенчестве он не признаёт Меня за Отца своего, что же будет потом, когда тяжесть прожитых сто-летий усилит в нём цинизм и...»

Я заглянул в начало главы. Она никак не называлась, но я, конеч-но, догадался, между кем происходил этот разговор. И подумал, муд-ро усмехаясь: «Я всегда подозревал, что Адам был выпровожен из Рая вовсе не за яблоко. Человек мог лишиться благосклонности Бога лишь за отрицание самого Бога». И я хотел продолжить чтение, но дверь тихонько скрипнула, я поднял голову и увидел дряхлую стару-ху.

Старуха – и есть старуха: некрасива. Её выцветшие глаза чуть отливали серебром, горбатый бугристый нос свисал над беззубым ртом, едва не упираясь в остро выдвинутый подбородок. Волосы длинные, повядшие, немытые. Космами они свисали до колен и при-крывали её отталкивающую наготу. Из грязно-седых волос выгляды-вал сухой костлявый кулачок, хватко цепляющийся за корявую клю-ку, которая выглядела так, словно являлась продолжением руки.
Старуха проковыляла вдоль книжных стеллажей, остановилась возле стола, одной рукой вцепившись в спинку трона, но не села. Стояла и буравила меня взглядом.
-Кто ты?- проскрипела, наконец.
И я сказал как Адам Богу:
-Человек.
-Ерунда. В этом доме никогда не бывало человеков,- усмехнулась она и подошла ближе. От неё воняло старостью.
-Протяни руку,- потребовала она.
Хоть и было противно, но я почему-то не смог отказать, переси-лил отвращение и протянул левую руку.
-Не ту,- рассердилась она.- Правую.
Я протянул правую. Старуха цепко ухватила меня за пальцы, поднесла ладонь к своему кривому носу, но через секунду небрежно отбросила её и отвернулась.
-Так и есть. Ты почти не человек. И ничего-то у тебя не выйдет.
-Почему?
-Никогда ты не будешь иметь в руках козырей, вот так.
-Почему?- опять спросил я.
-Вот заладил. Тебе больше нечего спросить?- рассердилась ста-руха.- Ненавижу этот дурацкий вопрос. Не задавай мне дурацких во-просов, понял?
-Хорошо,- пожал я плечами.
-Вот так,- прошепелявила она.- А теперь отвечай: нравится тебе этот дом?
-Да,- сказал я.
-Что значит да?- старуха сердито ударила клюкой по ножке сто-ла.- Ведь ты ничего не видел, кроме этой комнаты. Ты не можешь знать: да или нет.
-Верно,- сказал я.
-Не смей мне лгать... Знаю я вас... Нравится тебе эта комната?
-Да.
-Нравится тебе это?- она ткнула кривым пальцем в трон.
-Нравится.
-Так-то!- расхохоталась старуха, широко распахнув беззубый рот.- Многим это место нравится,  но мало кому суждено здесь побы-вать. И никто из гостей не сидел в этом кресле. И ты не сядешь!
Старуха с издёвкой смотрела на меня, глаза её смеялись, кривой нос трясся, как сухая ветка дерева.
-Я пришёл сюда не за этим,- сказал я.
-Не ври. Все приходят сюда только за этим... Что ты читаешь?
Я показал книгу. Она бросила быстрый взгляд на заголовок, пре-небрежительно махнула рукой и криво усмехнулась:
-Ерунда... Сказка для таких простофиль, как ты. На самом деле всё было не так.
Я усмехнулся. Она увидела это и вновь рассвирепела:
-Не смей смеяться, я знаю, что говорю... Никто этого не помнит, потому что все уже давным-давно умерли. Все, кроме меня. Я помню и поэтому повторяю: Адам вовсе не отрекался от Бога. Он считал его своим Отцом, любил и почитал Его. И ещё он ненавидел Дьявола за то, что тот обманул его. Он отобрал у него Еву, жену его, сделав её своей любовницей...
-Он сделал её своей женой,- поправил я, вспомнив имя Жены Дьявола.
-Ева никогда не была и не будет его женой! - яростно закричала старуха.- И не смей перебивать меня. Я прожила не одну тысячу лет и хорошо знаю, что говорю.
-Как тебя зовут?- спросил я.
Она бросил на меня короткий взгляд.
-О! Ты знаешь, очень хорошо знаешь моё имя.
-Я, право, не догадываюсь.
-Знаешь, знаешь. Ну? На-та…
-Наташа?

Я даже сам не поверил тому, что слетело с моих губ. Но я сказал «Наташа» и уставился на безобразную старуху, которая уже тянулась к моим губам чёрной пропастью беззубого рта.
-Ха-ха-ха!- закатилась она, глядя, как я отступаю назад и при-крываю лицо руками.
-Наташа, неужели это ты?
Голос мой дрожал, но я не мог справиться с этим.
-Не рад мне, милый?
-Ещё два часа назад ты была молода и прекрасна.
-Ох, мужчины. Вам только подавай молодых и смазливых. Все вы одинаковы... Такой я не нравлюсь тебе, да?
Я не мог выдавить из себя ни слова. Всё, что происходило, было ужасным, ужасным...
-Не нравлюсь,- усмехнулась старуха.- Значит, целоваться со мной не желаешь? Ну и не надо... Не очень-то и хотелось. Другие найдутся. Впрочем, с тобой целоваться я и не буду. Потому что я не Наташа.
Я верил и не верил ей. Она специально так говорит… И всё же спросил:
-Если не Наташа, то кто?
-Ева,- сказала она.
Издевается.
-Ты - Жена Дьявола?
-Нет,- сказала она.- Я Ева.
-Та самая? Первая женщина на Земле?
-Совершенно верно,- ответила старуха, похожая на ведьму.
-Кто же тогда Жена Дьявола?- спросил я.
-Никто.
-Но её тоже зовут Евой.
-Кто тебе сказал?
-Она сама.
-Врёт,- прошамкала беззубым ртом старуха.- Самозванка, она ук-рала моё имя.
-Какое же её настоящее имя?
-Много хочешь знать,- хмыкнула старуха.
-Скажи!
-Нет,- прошепелявила старуха и отошла к стене. Потом вдруг обернулась и прошептала:
-Ты первый, кто поверил мне. Проси, что хочешь...
-Что ты можешь мне дать?- усмехнулся я.- У тебя нет даже тряп-ки, чтобы прикрыть наготу.
-В Раю с Адамом мы прекрасно обходились без этого.
-Но ты не в Раю.
-Там осталась моя душа.
-И потому тебе тепло?
-Мне холодно, ужасно,- сказала старуха.- Но я вспоминаю Рай, и немножечко становится теплее.
-Ева,- назвал я её по имени.- Скажи, где Наташа?
Старуха чмокнула впалыми губами, замотала головой и что-то невразумительно пробурчала.
-Она в этом доме?- с надеждой спросил я.
-Нет,- ответила она.
-Но она жива?
-Да.
-Я увижу её?
-Если захочешь.
-Я хочу.
-Тогда сбудется.
-Я хочу сейчас.
-Нет, это невозможно.
-Что я должен сделать для этого?
-Ты здесь, значит, уже делаешь. Продолжай. Слушайся Жену Дьявола.
-Но она обманщица.
Старуха рассмеялась:
-Верно. Обманщица. Но обманула-то она меня, а не тебя. Да и ничего дурного пока тебе не сделала.
-Ты права,- подумав, сказал я.- Извини.
-Что ты передо мной-то извиняешься?- усмехнулась она.
Она находилась уже возле дверей. Хотела уйти, но не спешила. Смотрела на меня, шевелила беззвучно губами, постукивала клюкой по полу.
-Ты добрый,- наконец произнесла она.- Я хочу предсказать твоё будущее. Слышишь меня?
-Да, Ева.
-Мне нравится, как ты произносишь моё имя... Искренне. Ещё раз назови меня Евой. Много лет уже никто меня так не называл.
-Как же они зовут тебя, Ева?- спросил я.
-Старухой. Старухой и всё.
-Они даже не хотят дать тебе новое имя?
-Мне нельзя дать новое имя. Евой меня нарёк Бог. Они лишь су-мели отобрать его и обозвать старухой.
-Я буду называть тебя только Евой.
-Назови же!
-Ева.
-Как хорошо... Хорошо... Они уже сказали, кем тебе суждено стать?
-Да. Оборотнем.
-Верно,- кивнула старуха.- Скоро ты им станешь. Уже сегодняш-ней ночью. Хочешь?
-Теперь уже нет.
-Ты должен им стать. Иначе не сможешь найти свою Наташу.
-Жена Дьявола сказала мне то же самое.
-Она обещала тебе помочь?
-Она сказала, что постарается.
-Поможет,- сказала старуха и загадочно усмехнулась.

-Жена Дьявола тебе уже обещала. Почему с этой же просьбой ты обратился и ко мне?- спросила она.
-Потому что я тебе верю больше, Ева.
-Пройди все испытания, которым подвергнут тебя,- сказала ста-руха.- Стань оборотнем и исполни всё, что она тебе скажет.
-Для этого я и пришёл сюда.
-Ты совершил страшную ошибку,- вздохнула старуха.- Имел глу-пость влюбиться в  бывшего человека.
-Что делать?- улыбнулся я,- Видимо, это моя судьба.
-Судьба,- повторила старуха.- Что ты о ней знаешь?
-Ничего,- признался я.
-А хочешь знать?
-Нет.
-Не ври. Все хотят.
-Я не хочу.
-Чего же ты хочешь?
-Любить мою Наташу,- убеждённо произнёс я.- Страстно, ярост-но, беззаветно.
-Но так уже никто не любит,- усмехнулась старуха.- Разучились.
-Разучились?- улыбнулся и я. Я-то любил.- Значит, умели?
-Не помню,- пошамкав губами, произнесла старуха.- Многое я уже забыла. Ведь я очень стара. И многое разучилась делать... Хотя… умею предсказывать будущее.
-И это немало,- сказал я.
-Мало,- отмахнулась она.- Из того, что умела, очень мало.
Она усмехнулась и, глядя мне прямо в глаза, предсказала:
-Ты станешь оборотнем, будешь служить Жене Дьявола... А по-том встретишь свою Наташу и наделаешь много-много ошибок. Вот твоё будущее. Доволен?
-Да,- произнёс я, разочарованный обыденностью моего будуще-го.
-Теперь стало тебе легче жить?- спросила старуха.
-Может быть.
-Глупец,- усмехнулась она.
-Ну и пусть. Я доволен... А вот ты, кажется, недовольна собой, Ева. Почему?
-Потому что мне мало знать своё будущее.
-Чего же тебе не хватает?
-Прошлого.
-Но ты и так знаешь его.
-Увы, я забыла.
-Ты вспомнишь, Ева,- сказал я.
Она похлопала корявой ладошкой по моей руке. Вот так я при-коснулся к ней снова и впервые - как с первой женщиной на Земле. Ладонь её была холодной, как кусок льда.

Стеллаж с книгами отъехал, и в комнату вошла Жена Дьявола. Молодая, красивая, она была прямой противоположностью дряхлой старухе. Но симпатизировал я теперь только одной Еве – настоящей. Жена Дьявола с подозрением посмотрела на старуху, перевела взгляд на меня, улыбнулась уголками губ и тихо произнесла:
-Ну что? Уже успела переманить его на свою сторону?
Старуха отступила от меня на шаг, фыркнула и сердито пробор-мотала:
-Вот ещё! Я лишь хотела узнать, кого ты опять привела сюда. С коих это пор ты стала лично связываться с людьми?
-Это моё дело,- отрезала та.
-А мне и дела нет до твоих дел... Прощай, Жена Дьявола.
-Прощай, старуха.
Ева ударила клюкой об пол так, что палка задребезжала и выле-тела из её руки. Я бросился было поднять её, но старуха сердитым жестом остановила меня. Сгорбилась. Скрюченными пальцами ухва-тилась за палку и, разогнувшись, на мгновение застыла. Её лицо вдруг оказалось рядом с моим ухом. И я услышал тихий шёпот:
-Приходи. Буду ждать. Я помогу тебе.
-Хорошо, Ева. Приду.
Она отвела глаза и засеменила к выходу. Не успели двери за-крыться за ней, а Жена Дьявола уже спрашивала:
-О чем вы говорили?
Я кивнул на книгу, лежащую краю стола:
-Она сказала, что здесь всё ложь.
-Что, например?- натянуто улыбнулась Жена Дьявола.
-Да вот хотя бы это... Старуха сказала, что в действительности всё было иначе.
-Много она знает,- нахмурилась Жена Дьявола.- Она выжила из ума. Не верь ей. Это правдивая книга. Знаешь, кто её написал?
-Бог?
-Да. Он писал её для людей. Но люди не поняли её. И не приняли. А взамен написали другую книгу, лживо заявив, что она продиктова-на Богом.
-Библию,- догадался я.
-Ага,- кивнула Жена Дьявола.- И когда люди отвергли Его труд, Бог отдал Свою книгу Дьяволу. И этим жестом отрёкся от человече-ства. Отрёкся также, как некогда первый человек отрёкся от Него Са-мого… Вот что ты думал, когда читал?
-Мне было стыдно за Адама.
-Конечно,- произнесла Жена Дьявола.- Так оно и есть. Ведь чело-век – самое неблагодарное существо из всех живущих.
-Но одновременно я испытывал и чувство гордости.
-Почему?
-Адам не побоялся бросить вызов самому Богу.
-Глупости. Это говорит в тебе Адам, первый человек на Земле... Не слушай его.
-Трудно,- признался я.
-Очень трудно,- согласилась Жена Дьявола.- И сам ты не спра-вишься. Не может человек самостоятельно избавиться от голоса Ада-ма, что звучит внутри его. Не дано. Но не расстраивайся. Ведь он по-может тебе. Поможет избавиться от Адама и обрести себя, своё соб-ственное лицо. И ты в полной мере осознаешь то ничтожество, что представляет собой человек... Ну, прочитай ещё раз, как Адам отрёкся от Создателя своего! Вспомни, как он, храбрый на словах, но трусли-вый в душе, ответственность за слова свои переложил на Дьявола! Оболгал того, кто был его истинным другом! Перечитай это и хоро-шенько запомни. И пройди испытания, которым он подвергнет тебя! Слышишь? Слышишь? Он идёт уже! Он! Дьявол!!!
И только она произнесла это, как парадные двери распахнулись, порыв налетевшего ветра захлопнул на столе книгу, и в комнате, за-литой голубым светом, появился высокий худощавый мужчина в чёр-ном.

VI. ДЬЯВОЛ
Как и пишут - ликом прекрасен: тёмная гладкая кожа; нос тон-кий, чуть длинноватый и заострённый, но не птичий; глаза чуть узко-ватые, стального цвета, холодные, но не безжалостные, ироничные, но не смеющиеся; лоб высокий, прямой,  гладкий; и губы прямые, без складок, редко улыбающиеся.
Порывисто подошёл к трону, сел. Смотрел на меня долго, про-низливо, мудро. Я старался не отводить взгляда, с достоинством встретить его молчаливое изучение, но без вызова. Хотел показать ему, что я тоже игрок, тоже право имею и согласен заключить сделку, но с условиями, а как же: не пренебрегайте и в душу не плюйте.
Я желал, чтобы Дьявол уважал меня.
Не отрывая от меня взгляда, спросил он жену свою:
-Знает, что от него требуется?
-Да.
-Нет,- сказал я.
-Что ж,- усмехнулся Дьявол.- Тогда я повторю.

-Ты должен убить того, кто поднял руку на слугу,- сказал он.
Конечно, я сразу понял о ком речь. Ведь Жена Дьявола говорила уже, только я успел забыть: Толян убил мою Наташу… Но ведь не убил же – она приходила ко мне. И… Наташа – слуга… Моя любимая – слуга?.. Хотя, а кто же ещё…
-Все обитатели Вселенной в той или иной степени мои слуги,- произнёс Дьявол.- А уж обитатели этого мира, в котором ты оказался, и подавно. И ты слуга мой. Поэтому должен убить того, кого называ-ешь Толяном, забрать девочку и привести сюда. Очень просто.
-Оленька с ним?
-С ним, с ним. Сейчас они едут на дачу. Ты должен догнать его и убить. И тогда получишь то, что хочешь.
-Наташу?
-Хочешь Наташу – получишь,- сказал Дьявол.
-Хочу,- заверил я.
-Ладно,- сказал Дьявол, смахнув с лица полуулыбку.- Поставим на этом точку.
Он резко поднялся.
-Подойди.
Шестиугольный стол, что разделял нас, задрожал, сделался про-зрачным и исчез, и я шагнул в образовавшееся пространство, до шага сократив расстояние с Дьяволом.
-Подай руку,- приказал он.
Я протянул руку ладонью вверх, как Еве несколько минут назад. Дьявол поднял свою руку и ладонью вниз занёс её над моей. Между ладонями тут же образовалось красное свечение, по руке потекло те-пло. От ладони – к локтю, через плечо, разделившись на два потока – к сердцу и  к голове, заполняя мозг малиновым звоном, а сердце храбростью и преданностью. Дьявол в упор разглядывал меня, испы-тывал, да напрасно же: был я и предан, и готов пойти ради него на что угодно. Он почувствовал это и стал быстро удаляться, при этом мы оба продолжали оставаться на месте. Через секунду он уже нахо-дился далеко-далеко, у самой линии горизонта, а я - у противополо-женной  линии, и не видел его, а только слышал.
-Назад! Оглянись назад!- кричал Дьявол, и крик этот был не громче тихого шёпота, но настолько четким, что я услышал каждый звук, каждую букву, и повиновался, и оглянулся, и всего в трёх мет-рах позади увидел... самого себя.

Я был похож на жалкого человека, каким, конечно, никогда не был. Растрёпанные волосы, бледное лицо, синие трясущиеся губы, больничная полосатая пижама, недельная щетина. Это был я, и не я. Не таким я привык себя видеть, не таким представлял. У него на лице застыло такое глупое выражение, что мне стало противно. Он был глуп, гораздо глупее меня, но когда я более пристально всмотрелся в лицо двойника,  решил, что это вовсе не глупость. В его глазах рас-теклась лужа удивления, я видел, что он не меньше моего обескура-жен. Мне вдруг захотелось подойти к нему, похлопать по плечу, за-глянуть в глаза и спросить... Что я хотел спросить у него?
А Дьявол требовал:
-Убей! Убей его!
Кому он кричал? Я хотел обернуться и найти в его глазах ответ, но тот, который стоял напротив, внезапно изменился в лице: губы окаменели, ноздри хищно затрепетали, взгляд застыл на моём горле. Скрючил пальцы, вытянул руки и сделал первый шаг.
Он шёл убивать, и я принял стойку, и когда рука его змеёй рва-нулась к моему горлу, я резко пригнулся и правой нанёс ему удар в солнечное сплетение. Когда бил, понимал, что бью вроде бы и не се-бя, но и себя, поэтому и удар получился не в полную силу, сдержан-ный... Кулак упёрся в его грудь, а я невольно зажмурил глаза, боясь почувствовать внезапную боль в этом же месте. Я был почти уверен, что почувствую. Но не почувствовал ничего. И я понял окончательно, что передо мной не я, а лишь точная моя копия. И осмелел, и ещё раз взмахнул рукой, но тут же отшатнулся от пронзительной боли в гор-ле, пропустив мощный удар. Голова рванулась с шейных позвонков, перед глазами поплыли радужные круги, пронёсся жгучий вихрь, и я очутился на полу.
От второго удара я успел увернуться. Но тут же напоролся ещё на один и покатился по полу... К счастью, голова ещё соображала. Перевернувшись на спину и увидев приближающуюся тень, я скон-центрировал всю энергию в позвоночнике, сделал взмах ногой и уго-дил носком ботинка ему точно в висок. Он охнул и, брызнув струйкой крови, повалился на пол. А я уже стоял на ногах и пинал его в живот, и бил его лицом об пол, и ломал ему позвоночник. Он ещё пытался сопротивляться, но я до хруста в пальцах душил его, и он хрипел, и бело-кровавая пена пузырилась изо рта, глаза вываливались из орбит. Кровь заливала его лицо, слепила, он вздрагивал всем телом, осла-бевшими ладонями упирался в мои локти, судорожно возил ногами по полу. Я ещё раз ударил его - в лоб, и он вместе с чёрной кровью вы-плюнул толстый синий язык, закатил глаза, глухо стукнулся затылком об пол и затих.
А я заставил себя разжать пальцы, мёртвой хваткой вцепившиеся в его горло, с трудом распрямил спину и сел рядом. Он был мёртв. Только что я убил самого себя.

И я не в силах был пошевелиться. Тонкими струйками кровь вы-текала из-под ногтей и капала на пол. Растопырив пальцы, я держал их подальше от перепачканной кровью одежды. Вид крови мне казал-ся омерзительным. Я ещё раз взглянул на распластанный труп, про-шёлся взглядом по залитым кровью глазам, сломанному носу, потре-скавшимся губам, почерневшему горлу, расцарапанной груди, окро-вавленной пижаме, закатавшимся до колен штанинам, волосатым но-гам, чёрным лакированным туфлям, кончики которых были выпачка-ны кровью - пробежал глазами от головы до ног и обратно, и устало опустил голову на грудь.
Дьявол похлопал меня по плечу.
-Ну что ж, первое испытание ты выдержал. Ты победил.
-Себя?- усмехнулся я.
-В себе,- поправил Дьявол.- Ты победил в себе человека.
-И кто теперь я?
-Конечно нелюдь.
Я посмотрел на свои руки – они оставались человеческими. И те-ло тоже.
-Не веришь?
Он протянул мне зеркало, и я, как в озеро заглянул в него.

Моё лицо было синее-синее и одутловатое. Маленький, обезья-ний носик, чуть ли не до ушей рот, из-под верхней губы высовыва-лись два огромных клыка, чуть загибающиеся у подбородка. Глаза - большие, круглые, светло-зелёные с вертикальными заостряющимися зрачками. Лоб практически отсутствовал, прямо от безбровых глаз начиналась короткая коричневая щетина. Уши были заострёнными, большими, как лопухи, и покрыты серым пушком.

-Верни мне моё лицо,- потребовал я.
-Зачем? Ты красив и так.
-Верни мне моё лицо!- кровь так и била в виски.
-Ох уж эти влюблённые,- рассмеялся Дьявол.- Всё ещё продол-жаешь мечтать о Наташе и боишься испугать её? Напрасно.
-Не могу я такой показаться ей на глаза.
-Наташино мнение - это единственное, что смущает тебя?- спро-сил Дьявол.
Подумав, я ответил:
-Да.
Дьявол хлопнул в ладоши, двери распахнулись, и в комнату во-шла Наташа. Приблизилась к Дьяволу, поклонилась. А на меня даже не взглянула.
-Звал меня, господин?
Дьявол указал на меня.
-Узнаёшь?
Только теперь посмотрела она в мою сторону… Алые губы её дрогнули, и она показалась мне ещё прекраснее, чем в первую нашу встречу и сегодняшней ночью…
Милая моя, сердцем, сердцем смотри!
Она подошла, провела белой ладошкой по моей грубой щетине, взяла мою окровавленную руку, прошептала:
-Коля, Коленька...
-Да, Наташа, вот теперь я какой,- просипел я и опустил глаза, чтобы не видеть в её взгляде страх и отвращение. А что ещё? Не лю-бовь же, не нежность же.
Прятал взгляд – вот и не увидел, а как заговорила, услышал тот-час:
-Люблю, не бойся, милый.
Теперь она была совсем рядом.
-Поцелуй меня,- прошептала она и закрыла глаза.
И я обнял её, и жадно впился в её алые губы, и кровь ударила в голову, и поток бешеных чувств охватил меня, и тело задрожало в ли-хорадке, и поцелуй длился вечность, и поцелуй длился короткое мгновение, ибо когда она отстранила голову, мне хотелось целовать ещё и ещё, и я был ненасытен, но открыв глаза, увидел, что Наташин облик вдруг изменился. Обнимал я, увы, уже не прекрасную женщи-ну, а такое же чудовище, что и я сам. Кожа на Наташином лице позе-ленела, покрылась сеткой морщин, само лицо вытянулось, из-под верхней губы, так же, как и у меня, вылезли огромные клыки, глаза округлились и сделались чёрными, слезящимися. И это тоже была моя Наташа, моя любовь, моя жизнь. Грусть заполнила моё сердце и слёзы навернулись на мои глаза, ибо я понял, что больше никогда не увижу её прекрасной и юной, какой она впервые явилась ко мне. Что ж, очаровательная внешность - это лишь маска, скрывающая естество. Когда-то давно я был человеком, и мои глаза не способны были ви-деть то, что скрывалось под тонким слоем кожи. Но теперь я вижу суть, и, увы, суть эта оказалась не такой красивой, но ведь это тоже Наташа, и она тоже по-своему прекрасна, да-да, прекрасна, прекрасна, прекрасна… Никому её не отдам. И я крепко обнял её и поцеловал.
Мы обнимались долго, никого не замечая вокруг... А, может, в комнате в эти минуты действительно никого не было?  Грустную пес-ню пела тишина, и голубой свет окрашивал стены, и книги, и воздух, и Наташины волосы, и страшное Наташино лицо.
-Поцелуй меня, милый,- просила она, когда я отрывал свои непо-слушные губы от её, и я снова тянулся и снова целовал, пока воздух не заканчивался в лёгких…

…И вот опять потянулся к ней губами, и услышал её тихий ос-торожный шёпот, проникающий прямо в мозг. Она шептала:
-Не верь мне, Коля. Не верь. Я не Наташа.
Я удивился, а она взглядом сказала: да.
-Кто же ты?- спросил я, ещё сильнее прижимая её к себе и делая вид, что целую.
-Ева. Я Ева. Не узнал?
-Да... Вот, Ева, я и поцеловал тебя.
-Я благодарна тебе за это... хоть ты и целовал Наташу.
-Я только думал, что целую Наташу. На самом деле целовал те-бя...
-Спасибо,- сказала она, и губы наши вновь слились в поцелуе. Теперь уже я целовал Еву.

А потом я отстранил её, посмотрел в глаза и громко сказал, что-бы Дьявол слышал:
-Ты прекрасна. Люблю,- и сказал это искренне, ибо слова были обращены к Еве. Я любил её как мать, как друга, как союзника. При-знавшись ей в любви, взглянул на Дьявола. Тот снисходительно и иронично усмехался. Я сказал:
-Она прекрасна, Дьявол. Но это ничего не значит. Верни мне мою внешность.
В его стальных глазах мелькнула весёлая искорка.
-Неблагодарное создание,- хмыкнул он.- Так уж тебе хочется быть похожим на одно из самых мерзких существ, живущих на Зем-ле? Вместо того чтобы благодарить меня, ты недовольничаешь, тре-буешь, можно сказать, невозможное. Ну что ж, получай своё невоз-можное.
И книжная стена напротив растворилась в голубом тумане, и я увидел ещё одну комнату, окутанную светло-голубыми клубами па-ра... Пар рассеялся, и открылось моему взору:

Тысяча людей собралась в одном месте, на маленьком облаке: кто-то ходил, разговаривал, отдавал распоряжения. Некоторые даже держали подмышками папки и носили серые шляпы, отчего ни-как нельзя было сказать, что они бездельничали. Другие, охомутан-ные венками, с достоинством прохаживались и снисходительно ки-вали тем, кто забегал вперёд и заглядывал им в глаза с елейными улыбочками. Третьи угрюмо молчали и делали вид, что чем-то заня-ты, но на самом деле не занимались ничем: сидели и шевелили руками, словно бы перед ними и на самом деле находился стол с телефонами и важными документами. Очень и очень многие в суетливом хорово-де кружились вокруг них, наперебой сюсюкая. А пятые, таких было немного, просто лежали на облаке, подставив под желтоватые про-светы в тумане голые спины. Рядом с ними - совсем уж маленькие группки по пять-шесть человек - неуклюже занимались аэробикой, сотрясая упитанными телами. Были и такие, которые просто спали, прикрыв сгибом рук глаза. Некоторые пели.
Я приблизился с ним, внимательно вглядываясь в лица. Они хоть и делали вид, что не обращают на меня внимания, но увидев меня, все как один отворачивались. Тогда и я не стал с ними церемониться. Тех, кто суетился и спешил, заставлял остановиться и оглянуться; тех, кто спал, будил и принуждал посмотреть мне в глаза; тех, кто пел, силком отрывал от нотных тетрадей; тех, кто угрюмо молчал, заставлял говорить; тех, кто плясал, останавливал и разворачивал лицом к себе; тех, кто просто стоял, тряс за плечи и ловил их сонные взгляды.
Но ни в ком я не признал самого себя. Лиц было много, но все они были чужие, и они мне не нравились, и я не нравился им, и мы, на мгновение встретившись взглядами, тут же отводили глаза и забы-вали друг о друге. Они были красивы и безобразны, худы и толсты, глупы и умны, веселы и сердиты, остроумны и нудны, но ни один из них не был похож на меня, и это было главным, поэтому ни одного из них я не выбрал и, огорчённый, уставший, сошёл с облака, на котором собралась эта тысяча людей.

-Ну что?- спросил Дьявол,- Нашёл, кого искал? 
-Среди этих людей меня нет,- сказал я.
-О! Ты ищешь себя? Напрасно, в таких местах себя ты не най-дёшь... Разве что здесь?
И вновь в клубящийся пар превратилась книжная стена, и вновь я увидел людей.

Теперь их было гораздо меньше, не больше тридцати, и каждый из них висел на дыбе, и лица их были искажены в муках. Липкие спу-тавшиеся волосы закрывали их лица; брезгливо откидывал я волосы и пытливо искал своё лицо. Искал и не находил. И  искал на их измож-дённых, окровавленных телах свои родимые пятна. Искал и не нахо-дил. И осматривал их обожжённые огнём ступни, желая распознать свои мозоли, искал и не находил. Хватался за их расплющенные по-черневшие пальцы, искал свои, искал и не находил.
И решился я на отчаянный шаг: бросился к палачу, что стоял поодаль и сквозь прорезь капюшона лениво наблюдал за мной. Я вы-хватил из его рук кнут и взмахнул им, и щёлкнул, подняв столбики пыли с земляного пола. А потом взмахнул ещё раз и опустил плеть на искалеченные тела, и люди на дыбах взвыли, застонали, завизжали и зарыдали, а я слушал их голоса, надеясь в хаосе фальшивых нот пой-мать единственно верный звук, который бы удовлетворил меня... Но, увы, я не слышал его, и как только крики и рыдания прерывались, вновь хватался за кнут и нещадно хлестал прикованных людей, и кровь сочилась из ран, которые оставлял кнут, и десятки новых руб-цов появились на их телах. И стены пыточной насквозь пропитыва-лись слезами и плачем мужчин, виновных лишь в том, что не были похожи на меня.
И от отчаяния отбросил я кнут к ногам палача, готовый при-знать поражение. Что ж, думал я, значит с Наташей мне не сужде-но встретиться; я умру от тоски и одиночества, в предсмертной агонии произнося её имя. Пусть. Но и таким, каким увидел себя в зер-кале, ни за что не покажусь ей... Ни за что, никогда…никогда…
Я уже бросил прощальный взгляд на корчившихся в судорогах людей, посмотрел на палача, вновь взглянул на мучеников… А потом повернулся к палачу, протянул забрызганную кровью руку и сорвал с его лица грубую холстину. И встретился с ним глаза в глаза.
Так я нашёл себя.
А найдя, грубо схватил палача за ворот и потащил за собой. Он не сопротивлялся, еле поспевал за мной, согнув рабскую спину. Я во-лок его за собой и ненавидел себя за то, что долго искал. Так долго прятался от себя, что сделался рабом. Рабом в маске палача. Я не-навидел в себе раба.

-Нашёл,- сказал я Дьяволу.
Тот даже не взглянул на того, кого я привёл. Он смотрел на меня. Я был рад, что Дьявол не удостоил его взглядом.
-Конечно, ты не хочешь быть таким, как он?
-Нет,- сказал я.- Но я хочу иметь его внешность.

Я хочу иметь его внешность, сказал я, но иметь душу, которую подарил мне ты.
Похвально, произнёс Дьявол.

-Ты прошёл испытание,- сказал Дьявол.- Ты защищал собствен-ную жизнь, и за это я дарю тебе бесконечно долгую жизнь. Я награж-даю тебе обликом оборотня, который поможет защищаться от врагов. Твоя дальнейшая жизнь будет посвящена служению Тёмным Силам, Царству, где правлю я.
Я покорно склонил голову.
-А теперь подойдите ко мне,- приказал Дьявол двоим: мне и па-лачу.
Я не позволил палачу разогнуть спину, швырнул его к ногам Дья-вола. И только потом сам опустился на колени. Он занёс над нами ру-ки и быстро свёл их. Я закрыл глаза, а когда открыл, в комнате мы ос-тались вдвоём.
Я сидел в кресле, Жена Дьявола находилась рядом.
Я не смел сидеть в присутствии хозяйки. Встал и поклонился ей.

VII. ЖЕНА ДЬЯВОЛА
Лишь с восхищением можно было смотреть на неё. И восхи-щаться не только её красотой, но и выбором Дьявола: что за изыскан-ный, утончённый вкус. И выбор этот неслучаен. Как же легко ей, женщине изумительной красоты, вершить человеческими судьбами, как непринуждённо она это делает. Каждое движение, каждый жест её вызывает головокружительное восхищение. Посмотрите, с какой непередаваемой грацией передвигает она фигуры по шахматной дос-ке, где нет ни ферзей, ни королей, где все фигуры - пешки, вытесан-ные не их дерева или слоновой кости, а из плоти и крови, и внутри которых душа. Вот теперь и моя душа принадлежит ей. Глядя на неё, я был уверен, что так оно и есть. Я не мог оторвать глаз от её лица. Прикажи она сейчас пойти на смерть, я пошёл бы, и умер бы ради неё, несмотря ни на что. Даже несмотря на любовь к Наташе.
Так я думал, глядя на неё, а она читала мои мысли и удовлетво-рённо улыбалась.
-Ты понравился моему мужу,- сказала она.
-Я старался.
-Ты понравился Дьяволу, но этого мало,- продолжала она.- Он создал из тебя оборотня, подарил бесконечно долгую жизнь... Пода-рил, но может ведь и забрать, верно?
-Я поклялся в верности Дьяволу,- сказал я.
-Это так. Но он сделал своё дело и ушёл. Ведь у него много и других забот. А я осталась. Понимаешь?
-Дьявол – мой хозяин. Ты – его жена. Ты – моя хозяйка.
Она кивнула головой, взяла со стола зеркало, в которое я недавно смотрелся, и поставила на колени так, чтобы я мог видеть своё отра-жение. Я вновь был похож на человека.
-Это ты,- сказала Жена Дьявола.- Видишь, Дьявол выполнил своё обещание. Теперь дело за тобой. Подойди к зеркалу.
Я подошёл.
-Сотри своё отражение.
Я медленно провёл ладонью по гладкой поверхности зеркала.

Когда моё отражение было стёрто, и рука коснулась коленей Жены Дьявола, в зеркале я увидел чернеющие во мраке ночи стволы деревьев. Над ними было размазано пятно луны и чёрные пятна на-плывающих облаков. По извилистой лесной тропинке шёл человек, и я  сразу узнал его. Это он приходил сегодня ко мне. Он называл себя моим другом. Это он убил мою Наташу.
Я зарычал, заскрипел зубами и мёртвой хваткой вцепился в крышку стола так, что дерево заскрипело под ногтями.
Он что-то держал в руках. Что-то объёмное… Темно, не разгля-деть.
-Девочка,- пояснила Жена Дьявола.
Теперь и сам видел: он нёс спящую девочку. Он укутал её в плащ. Из-под плаща высовывалась пухленькая ножка, обутая в крас-ный башмачок. Куда он её несёт?
-Где он?- зарычал я.
-Ты отыщешь его по запаху,- сказала Жена Дьявола.
-Я перегрызу ему горло,- пылая ненавистью, крикнул я и бросил-ся к дверям.
Но в спину ударил строгий окрик:
-Остановись!
Приказ. Попробуй, не исполни… И я, уже почти вырвавшийся наружу, остановился, вернулся. Каждый шаг давался мне с трудом, как будто из трясины вытаскивал ноги. Ноздри трепетали в ожидании мести, мышцы зудели от нетерпения... Но Жена Дьявола с упрёком смотрела на меня, и я давил в себе досаду.
-Я тебя ещё не отпускала,-  произнесла она.
-Прости, Жена Дьявола.
Она немного смягчилась.
-Успеешь догнать. Сперва выслушай меня.
-Я слушаю, Жена Дьявола.
-Убей его. Но не трогай девчонку. Мне она нужна целой и невре-димой.
-Слушаюсь,- поклонился я.
-Не забывай, что она дочь твоей возлюбленной,- напомнила Жена Дьявола, и я со стыдом подумал, что как раз это-то и вылетело у меня из головы. Увидев в зеркале Анатолия и  испытав прилив ненависти к нему, я остался абсолютно равнодушным к судьбе племянницы. Едва став оборотнем, я  уже утратил какие-то человеческие качества - пло-хо. Досадно, что Жена Дьявола напоминает мне о них.
-Я постараюсь не забывать об этом,- пообещал я.

Я стоял возле неё, чуть согнувшись, она вознесла руку и прило-жила к моему лбу. И я тут же почувствовал, как необоримая сила по-тянула меня к земле, невыносимая тяжесть обрушилась на плечи, и я, застонав, согнулся и опустился на колени. Руки вдруг стали укорачи-ваться, худеть, покрываться тёмно-коричневой шерстью. Ладони скрючились, пальцы согнулись, а ногти быстро выросли, заострив-шись и изогнувшись полумесяцем. Я ударил кистью об пол, когти глухо чмокнули о дерево: я стоял на собачьих лапах.
Позвоночник завибрировал, я взвыл от боли, почувствовав, как выворачиваются кости, словно кто-то вытряхивает меня из моего соб-ственного тела. Копчик пикой разорвал штаны и, обрастая густой шерстью, забился меж задних лап: вот и хвост. 
Нижняя челюсть затрещала, наполняя мозг звоном, словно кто-то ударил меня в лоб, я выпучил глаза и увидел, что мой нос отдалился, сделался чёрным, большим, шершавым и холодным – да-да, я увидел холод собственного носа! Между носом и глазами всё заросло шер-стью. Я щёлкнул клыками, поднял собачью морду к луне и протяжно, тоскливо завыл.

Жена Дьявола почесала меня за ухом. В знак благодарности я потёрся боком о её ногу и  лизнул в ладошку. Она поднесла к моим глазам зеркало: я вновь увидел идущего по лесу Анатолия. Я ощети-нился и зарычал.
-Убей его!- приказала Хозяйка.
Оттолкнувшись от пола, я рванулся вперёд, ударом передних лап распахнул тяжёлые двери и бросился в ночь.

Я бежал по полотну железной дороги, перескакивая со шпалы на шпалу, и вдыхал сладкий запах ночи, густо замешанный на запахе до-бычи, что поджидала меня впереди. Хоть и спешил, а дыхание всё равно оставалось ровным, спокойным; сил для решающего прыжка и нанесения смертельного удара имелось с избытком. Когти отбивали особенный ритм, ударяясь о шершавые шпалы, и мне казалось, что именно так звучит мелодия Танца смерти. Впрочем, о предстоящем убийстве я почти не думал. Просто кровь играла в жилах, мышцы вздымались под кожей, воздух с присвистом и оттяжкой хлестал по морде и зуд пробегал по телу; я чувствовал себя охотником, а не убийцей. Я ненавидел Анатолия люто, искренне, но не о крови его думал я, вдыхая его запах, доносимый потоками ночного воздуха, а думал о новом теле, которое приобрела моя душа. Мне было приятно ощущать себя сильным, могучим, непобедимым. И я верил в то, что я силён, могуч и непобедим. Так сказала Жена Дьявола, и у меня не было причин сомневаться в её словах. И чем больше я думал об этом, тем сильнее успокаивался и…

…ненависть, ещё секунду назад  будоражившая меня, вдруг угасла и вовсе исчезла… Зачем ненавидеть, думал я, если я и так си-лён? Ненавидят только слабые… Не лучше ли любоваться красотой своих движений: всё теперь подвластно мне. Мне, который в быт-ность человеком был неуклюж и так слаб. Человеком я боялся тем-ноты - теперь я с удовольствием вдыхаю её пьянящий запах. Челове-ком я боялся крови - теперь не боюсь; более того, я с любопытством бы посмотрел, как красно-чёрная жидкость из разорванного горла медленно сбегает по розовой коже и капает на траву, растекается лужицей, впитывается в чёрную землю. Но не из-за ненависти, по-вторяю, а лишь ради любопытства: ведь высшее существо не долж-но ненавидеть низшее – это унижает, вот и я перестал ненавидеть своего врага, Анатолия.  Преследуя его, я лишь исполняю приказ моей Хозяйки - и это  важнее, чем какая-то смешная ненависть.

За несколько метров до станционного перрона я чуть сбавил скорость. На платформе никого уже не было: поезд высадил пассажи-ров и уехал; пассажиры разошлись. Одинокий фонарь тускло брызгал узкой полоской грязно-жёлтого света. Я свернул по тропинке направо и побежал вдоль пшеничного поля. Колючие колоски ударяли по морде и щекотали нос. Я бежал быстро, но мог и ещё быстрее. Вот так: пшеничные колоски лишь шуршали у ушей, но уже не успевали прикоснуться, ведь поток воздуха, создаваемый скоростью  моего те-ла, отметал стебельки прочь.
Не заметил, как поле кончилось и начался лес. Ночной лес встре-тил меня приветливо: филин ухнул, ветки скрипнули, стволы затре-щали. Но не было времени наслаждаться звуками ночного леса. Запах добычи доносился уже настолько сильно, что сердце так и вырыва-лось из груди, а слюни текли бесконечной струёй. Запах добычи пе-ребивал все другие ощущения, и я уже ничего не чувствовал, кроме запаха человека впереди, которого приказано было убить.
Из горла вылетали рыки и бурлящие звуки, это возбуждало. В такт клацанью когтей о землю я пощёлкивал клыками, выбивая мело-дию: это пела моя душа. Я оголял зубы и слизывал с клыков охлаж-дённые ветром слюни.
Наконец, за поворотом я увидел его. Согнувшись, он быстро шёл к чёрному силуэту дома. Я облизнулся и приготовился к нападению. Ещё мгновение, и он упадёт на землю, сбитый ударом в спину мощ-ных лап. Ещё мгновение и...

Я не стал прыгать. В последний миг вдруг  расслабился и заста-вил себя остановиться.
 Я передумал убивать его так: в спину, исподтишка.  Это не-достойно, слишком просто. Он должен увидеть того, кто убьёт его. Он должен увидеть меня!
Он должен вздрогнуть от ужаса. И прочитать в моих глазах приговор. Так я решил, уже готовый совершить последний прыжок. И отпустил его. Позволил ему подойти к дому, распахнуть двери и скрыться. Перед тем, как вставить в замочную скважину ключ, он тихонько воскликнул. Наверное, что-то почувствовал и испугался. А я, рассмеявшись, лёг под куст акации и приготовился ждать более подходящего часа для мести.

Я наблюдал за окнами дома, удобно положив морду на передние лапы, когда услышал сердитый окрик:
-Оборотень!
Я обернулся и увидел Жену Дьявола. Я приветливо завилял хво-стом, но она не замечала, лишь хмурилась и спрашивала:
-Почему не убил?
-Не успел,- соврал я.
-Оставалось только сделать последний прыжок. Ты пожалел его.
-Не его, а девочку,- опять солгал я.- Ты же сама сказала, чтобы я не причинял ей вреда.
-С каких пор ты стал чувствителен к человеческой боли?
-С тех пор, когда ты запретила причинять боль Оленьке.
-Тебе наплевать на девчонку. Ты оборотень.
-Она моя племянница.
-Она уже не твоя племянница.
-Но она дочь Наташи!
-Перечишь?- рассердилась Жена Дьявола.- Не смей мне пере-чить!
-Я только исполняю твою волю, Хозяйка.
-Ты плохо исполняешь её. Ты нерадивый слуга.
-Я готов на всё ради тебя,- честно признался я.
-Я не верю тебе,- в её прекрасных глазах сверкали огоньки гне-ва.- Ты только и делаешь, что клянёшься в верности, но дальше слов дело не продвигается. Где поступки? Ты должен ненавидеть этого че-ловека!
-Я ненавижу его.
-Если бы это было так, ты бы не думал над тем, как он умрёт и что увидит перед смертью. Ты же возомнил из себя неизвестно кого, и плюёшь на мои приказы.
-Неправда.
-Нет, правда. Ты... пёс, жалкий пёс!
-Ты не должна так со мной говорить, Хозяйка,- насупился я.
-Что? Ха-ха-ха!- рассмеялась она.- Что ж, я научу тебя покорно-сти.
В её руках появился кнут, она взмахнула им, и стальное жало впилось в спину, клочьями вырывая шерсть и вызывая дикую боль. Плеть ещё раз взвилась и вновь опустилась на мою спину. Я застонал, зажал зубами язык и закрыл глаза, чтобы Хозяйка не видела моих слёз. И ещё я не хотел видеть пену, что выступила в уголках её рта - это так обезображивало прекрасную внешность Хозяйки. Я страдал, слёзы большими каплями текли по морде и в израненную душу, но я не шевелился и думал, что от такой красивой женщины можно стер-петь всё. Даже эти три удара кнутом... Четыре... Пять.
«Пять»,- прошептал я и зажмурился, ожидая следующего удара. Но свист кнута внезапно оборвался.
-Ну что, пошёл урок на пользу?- спросила Жена Дьявола.
-Да, Хозяйка,- произнёс я и осторожно пошевелил горящей от боли спиной.
-Прости меня,- сказал я и преданно посмотрел ей в глаза.
-Надеюсь, мне больше никогда не придётся прибегать к такому методу... Но ты сам виноват,- сказала она, переводя дыхание. Бедная Хозяйка, она выбилась из сил, наказывая меня.
-Да, я виноват.
-Что бы завтрашней ночью человек был убит, а девчонка приве-дена ко мне.
-Клянусь, так и будет.
Она наклонилась и потрепала меня по загривку. Она очень мила, Жена Дьявола, подумал я. У неё такие нежные ласковые пальцы, что так и хочется с благоговением лизнуть их.

Я простил её ещё и потому, что совсем недавно сам этим же кну-том нещадно сёк людей. Тогда я не думал, что им больно, Она секла меня тоже не оттого, что хотела причинить боль. Просто так она вы-ражала досаду. Как и я.
Ей нужна девочка и жизнь Толяна. Она получит и то, и другое.

-Следи за домом и ни на минуту не выпускай человека из виду,- приказала Жена Дьявола и растворилась в темноте. А я поджал под себя задние лапы, а передними засучил, затачивая когти о мелкие ка-мешки.
Потом я перевёл взгляд на окна дома и увидел Оленьку, спящую на потёртом диванчике, и Анатолия, сидящего рядом с ней. По пря-мой напряжённой спине я догадался, что он очень взволнован. Пра-вильно. Он находился всего в тридцати метрах, и я, если бы захотел, мог бы прыгнуть, пробить стекло и вцепиться ему в горло. Это была бы хорошая смерть. Но я не хотел делать этого. И уже не потому, что желал нанести смертельный удар лишь после того, как он прочтёт в моих глазах приговор - в конце концов, это тоже позёрство и тоже не-достойно - но… чтобы сделать это (оттолкнуться от земли, прыгнуть, выбить стекло) нужно ведь напрячь мышцы – напрячь мышцы на спине... А она ныла постоянной тупой болью, моя спина, моя бедная спина… Не стоит спешить, думал я, у меня в запасе целые сутки, ус-пею. А сейчас лучше лежать и не шевелиться...

А тут и новая мысль пришла в голову. А почему бы завтра, когда приму человеческий облик, не выйти из укрытия и не встретиться с Толяном? Поговорить с ним... последний раз. Последний раз в жизни. Ведь о прошлой жизни я и до сих пор знаю так мало и только со слов Жены Дьявола… Да и она толком так ничего не рассказала...
И здесь ты обманула меня, Хозяйка, с грустью подумал я. Весь вечер ты вроде бы рассказывала о прошлой жизни, но так ничего и не рассказала. Отделалась ничего незначащими фразами, ловко обвела меня вокруг пальца. А я, наивный, поверил и пошёл за тобой. А те-перь, униженный и избитый, лежу в кустах и зализываю раны... и не отрываю глаз от окна, за которым скрывается человек, чья жизнь ви-сит на волоске. И он, этот человек, ничего об этом не знает.

А если знает?  Эта мысль ошпарила, что я даже подпрыгнул от неожиданности, спина тут же заныла. Когда боль улеглась, я опять посмотрел в окно… Толян исчез. Оленька так же мирно и спокойно продолжала спать, а вот Толяна нигде не было… Куда он делся? Как я не заметил? Уснул что ли? Э-ххх…
Я тревожно шарил глазами по всем окнам. Четыре окна, четыре серых прямоугольника. За первым - никого, пустая комната. За вто-рым — на  диванчике спит Оленька. За третьим... тоже никого. ... За четвёртым... Тишина, гнетущая тишина. Я перевёл взгляд на третье окно и наконец-то увидел его. Уф, вот он - прячется за шторой, почти полностью укрывшись ею. Лишь глаз виден. Внимательный напря-жённый глаз. И он смотрит прямо на меня. Нет, он не может меня ви-деть. Человеку не дано видеть в такой кромешной тьме. Но он ищет, ищет меня. Он знает, что я где-то рядом.
Он знает, что за ним идёт охота.
А это значит, что он знает о том, что происходит, больше, чем я. Перед уходом из больницы он называл имена. Оленька. Михаил, Светлана. Наташа помогла мне кое-что вспомнить. Но, может быть, она пожалела меня и не сказала всей правды? Чтобы узнать это, мне остаётся только дождаться рассвета, прийти к Анатолию и расспро-сить. Он должен мне всё рассказать. Ведь он считает меня своим дру-гом. Я уверен, он знает всё.
Он знает всё, потому что чувствует за собой охоту.
Вот шторка еле заметно дрогнула, и Толян вернулся к Оленьке. Утром я увижу её. Утром я увижу Наташину дочь… Где ты, Ната-ша, в каком из миров мне тебя искать?

VIII. ТОЛЯН
Этой ночью Анатолий не спал. То сидел возле спящей Оленьки, то курил в коридоре, но больше стоял у окна, прикрывшись шторой, и смотрел туда, где в чёрном пятне кустарника таился его противник. Худшие подозрения подтверждались. Когда вчера вечером в полной темноте он шёл со станции к дому и нёс на руках спящую девочку, вдруг чувствовал, что за ним наблюдают. Он оглядывался по сторо-нам, но никого не видел. Он шёл по полю, потом через лесок (такой мирный в дневное время, а теперь, поздним вечером, – враждебный, чужой, опасный) и чувствовал, что страх мурашками царапает его в спину. Он был уверен, что вампирша где-то рядом, следит за ним и не нападает лишь потому, что с ним её дочь Оленька. Дрожащими рука-ми он прижимал спящую девочку к себе и почти бежал к дому. Даже когда вставлял ключ в замок,  не выпускал её из рук. Ключ никак не попадал в скважину, скользил по металлической глади замка, а сзади, за спиной, стояла такая неестественная тишина, что душа замирала, а сердце готово было разорваться. Анатолий не оглядывался. Не мог. Он спешил. Девочка сковывала движения. Мешала. Но он боялся её отпустить. Пот холодил лоб. Руки тряслись. Тишина за спиной под-крадывалась всё ближе и ближе. Вот она уже совсем рядом, дышит в шею, разевает кровожадную пасть…
Щелчок замка спугнул тишину. Ключ повернулся. Скрипнули дверные петли. Из груди вырвался судорожный вздох облегчения, подтолкнув сделать первый шаг во мрак спасительного коридора. Второй дался уже намного легче. Уже закрывая за собой двери, Ана-толий заставил себя оглянуться. И он увидел в темноте то, что и ожи-дал: две яркие точки наблюдающих за ним глаз…

Он уложил Оленьку на старенький диванчик (в детстве, когда гостил у деда, сам обожал валяться на нём), укрыл её плащом, баш-мачки поставил у тумбочки. Оленька спала крепко, не просыпаясь. Оно и к лучшему, подумал Анатолий.
Он подошёл к стене напротив, пошарил в темноте по сухому де-реву и нащупал холодный металл старенького дедовского ружья.
Теперь у меня есть оружие, подумал он. Не ахти какое, но с ним спокойнее. Он осторожно провёл большим пальцем по шершавому спусковому крючку и попробовал улыбнуться. Улыбка не получи-лась. Ружье для вампира не помеха. В лучшем случае испугается... Что ж.
Он вернулся к окну и осторожно выглянул на улицу. Он был уве-рен, что два  сверкающих глаза в темноте ему не привиделись. Но всё равно хотел удостовериться. Ещё раз. И быстро отыскал то место, где пряталась она – вампирша. Вон в кустах - две мрачные зелёные точки. Хорошо видны. Анатолий подумал, что тварь тоже видит его, как бы он ни прятался. Но всё равно закрывался шторой – хоть не надёжней, но спокойнее. Взгляд вампирши втыкался в одну точку, и этой точкой было его горло, и от осознания этого холод струйками пробегал по спине и сон отступал.

Вот и забрезжил рассвет; наконец-то. Мрак быстро таял, стано-вился тёмно-серым, потом дымчатым, а затем и вообще растворился в утреннем тумане; хищные зелёные точки глаз наконец потухли. Кус-ты чуть зашевелились, оттуда выскользнула тень и  растаяла в клубя-щемся тумане. Впрочем, Анатолий успел разглядеть: это была огром-ная, размером с телёнка, заросшая густой тёмно-коричневой шерстью собака. Или волк?
Это был не вампир. Это был  оборотень.
Хрен редьки не слаще, подумал Анатолий.

Когда солнечные зайчики вовсю заиграли и на стекле, и на се-реньком, давно некрашеном подоконнике, Анатолий подошёл к Оленьке; та только проснулась. Припухшее со сна личико осторожно выглядывало из-под плаща, большие любознательные глазки шарили по углам незнакомой комнаты. Анатолий посмотрел на часы. Девять.
-Ну что, выспалась?- улыбнулся он.
Девочка зевнула, потянулась, села.
-Дядь Толя, мы разве уже приехали?- удивлённо спросила.
-Давно. Ещё ночью. Ты уснула в электричке, и я не хотел тебя будить. Как спала?
-Хорошо.
-Проголодалась?
-Ага.
-Скоро завтракать будем.
-А мне бабушка пирожки с капустой в дорогу давала,- напомнила девочка.
-Точно, я и забыл,- сказал Анатолий и выложил из рюкзака цел-лофановый мешочек с пирожками.
-Ешь, но не наедайся. Скоро картошка будет готова.
-Угу,- пробурчала Оленька.
Анатолий заглянул в кладовку. Всё-таки запасливый у него был дед, ничего не скажешь. Год уже прошёл, как его не стало, а на тща-тельно обструганных полках, установленных стройными рядами до самого потолка, и до сих пор хранились стеклянные банки со всякой всячиной. И солёные огурцы, и помидоры, и варенья разные, и даже компоты. Многолетние запасы. Даже картошка осталась, правда про-росла сильно. Анатолий выбрал несколько картофелин, очистил их от длинных белых ростков, с полки прихватил банку огурцов и вернулся на кухню.
Так, теперь главное: в лес, за дровами. Старые запасы закончи-лись. М-да...
Анатолий отыскал топор в сенях.
Уже собрался выйти, но на пороге застыл. 
Наконец уговорил себя: днём неопасно, оборотень вернётся толь-ко ночью...
-Оленька, оставайся дома, я за дровами,- предупредил Анатолий и оттянул на дверях задвижку.
Девочка тут же оказалась рядом.
-Я с тобой, дядя Толя.
Он заглянул ей в глаза. Глубокие, серо-голубые…
 
Почему промолчала, почему никому не сказала, что я стрелял в её мать?

Глаза просили. Страха в них не было.
Анатолий уступил.

Дрова нарубил быстро. Сложил поленицей, но возвращаться не спешил, ещё ходил по лесу и искал подходящее дерево.
Наконец, нашёл.
Он похлопал осину по стволу, окинул взглядом от земли до ку-цей макушки и, размахнувшись, глубоко всадил в неё топор.
Оленька всё время находилась рядом. Вышатывая засевший то-пор из ствола, Анатолий подумал:

 Почему не бегает по лесу, не резвится и не собирает цветы, как делают все дети?.. Да потому что цветы и листики её абсолютно не интересуют, её внимание больше привлекает скрип деревьев, плачу-щих под ударами топора.

Девочка перехватила его взгляд, и, прочитав мысли, рассмеялась и побежала к полянке, где стопкой лежали нарубленные дрова.
-Не убегай далеко,- крикнул ей вслед Анатолий и вдруг пожалел, что отпустил (прогнал) её. Она не должна никуда отходить. Ведь обо-ротень может прятаться где-то поблизости и следить за…
Анатолий в два прыжка догнал её и крепко ухватил за руку. Оленька испуганно отшатнулась.
-Не надо туда, Оленька,- прошептал Анатолий.- Лучше постой рядом. Со мной.
И девочка опять ни о чём его не спросила и даже не стала упря-миться, и это вновь озадачило Анатолия, но на всякий случай он спрятал взгляд и, держа девочку за руку, вернулся к дереву.
Осина была ещё молодой, Анатолий за несколько ударов срубил её, от вершины отсёк палку длиной в полтора метра и, оперев одним концом в пенёк, остро затесал.
Теперь у меня есть против тебя оружие, подумал Анатолий.

На кухне он поставил кол по правую руку, вынул охотничий нож и взялся чистить картошку.
-Дядя Толя, я тоже хочу,- попросила Оленька.
-Нож острый, ты можешь порезаться.
-А бабушка научила меня как не резаться.
-Ну, если бабушка, то конечно… На-ка, вымой картошку.
Девочка увлечённо принялась за работу. Анатолий про себя ус-мехнулся, наблюдая за ней, а потом вдруг подумал, что пора бы и по-говорить. И спросил:
-Оленька, а дедушка говорил тебе, где папа?
-Да,- ответила девочка.
-Что он сказал?
-Что он уехал.
-А мама?
-Тоже уехала.
-Уехала? Ага... Но ты же видела, как её... увозили. Видела ведь, да?- почему-то спросил Анатолий, хотя прекрасно знал, что видела, и опять вспомнил, как врач накрывал Наталью простыней. Ведь девочка тоже там находилась.
-Да, видела.
-И что подумала?
-Подумала, что мама больше не вернётся.
Оленька говорила об этом так обыденно, не выражая никаких эмоций – а ведь должна бы, что Анатолий не знал, что и думать. Не-ужели в четыре года человек ещё не понимает, что такое смерть? В каком же возрасте мы начинаем её бояться?
-А ты знаешь, почему она уехала?
-Да,- сказала девочка, и Анатолий напрягся:
-Почему?
-Ты с пистолетом вбежал в комнату и крикнул дяде Коле, чтобы он уходил. Дядя Коля не послушался, и ты выстрелил. Мама вздрог-нула и упала. Вот я и подумала, что она больше не вернётся.
Вот она и сказала это, подумал Анатолий. Во рту пересохло. Ру-башка мигом прилипла к спине.
А девочка продолжала, как ни в чём не бывало:
-Ведь маму накрыли белой простыней и унесли. Когда папа ле-жал так же, его тоже накрыли белой простыней и унесли. И он не вернулся.
Сердце гулко билось. Пот окотил с ног до головы и во второй раз. Бормоталось что-то совсем уж глупое:
-Это ничего не значит... Он просто… заболел... Вернётся.
-Нет, он никогда больше не вернётся. Ведь он умер.
Они словно поменялись ролями: он был ребёнком, а девочка – взрослой.
-Умер… Ты знаешь, что такое смерть?
-Знаю. Это когда человек живёт-живёт, а потом раз - и его боль-ше нет, и о нём только вспоминают. А бабушка и тёти при этом пла-чут.
-Но ведь... твой папа... Бабушка же сказала, что он заболел.
-Она обманывала. Ведь когда говорила, она плакала. И когда про маму говорила, тоже плакала. И я поняла, что папа умер.
-Папа, папа... Да. И мама…
-Нет, лишь папа.
-А мама?
Сердце вдруг ударило барабанной дробью, но Анатолий всё рав-но услышал, хоть девочка и произнесла очень тихо:
-Не знаю.
-Но ты сама только что сказала, что её, как и папу - белой про-стыней и...
-Да, говорила.
-Оленька,- Анатолий отложил неочищенную картофелину и за-глянул девочке в глаза.- Оленька, почему ты скрыла от бабушки, что это я стрелял в твою маму? Она же спрашивала, так?
-Спрашивала... Я не сказала, потому что мама запретила мне го-ворить.
-Мама? Но ведь…
-Мама приходила ко мне.
-Приходила?- похолодел Анатолий.- Когда?
-После того, как её увезли. Ночью.
-И вы... разговаривали?
-Ну да. Она сказала, что ты её вовсе не убил, она жива и даже по-целовала меня. Она гладила меня по голове и плакала. Я плакала вме-сте с ней. Мне было очень жалко её. А потом она сказала, что скоро приедешь ты и увезёшь меня на дачу, где мы снова встретимся. Но предупредила, чтобы я ничего не рассказывала дедушке с бабушкой, иначе они меня не отпустят.
Вот оно что, подумал Анатолий. Выходит не я решил привезти сюда девочку, она, вампирша, заставила меня… Как-то вошла в мои мысли и заставила… И заманила меня в ловушку…
-Ты слушаешь, дядь Толя?
-Да, да,- встрепенулся он.- Конечно...
-Ещё она спросила, люблю ли я дядю Колю. Я сказала, что он до-брый и с ним очень хорошо. Она улыбнулась и снова поцеловала ме-ня. А я действительно люблю дядю Колю, и поэтому попросила тебя передать ему яблоко. Это и ещё одно принесла с собой мама. Сказала, чтобы я съела оба, но одно я оставила дяде Коле. Я правильно сдела-ла?
-Конечно,- пробормотал Анатолий, и вспомнил то яблоко, уже в руке Николая...
-Ты веришь мне?- спросила девочка.
-Верю,- ответил Анатолий и, скрипя половицами, вышел на крыльцо.

Выкурил папиросу и тут же вторую. И настырно убежал себя, что девочке всё приснилось. Не убеждалось. Всё равно упорствовал. Получалось плохо. Или приснилось, думал Анатолий, или… она дей-ствительно встречалась с матерью после того, как я убил её. Женщина с собачьей головой приходила к Оленьке, приняв человеческий облик. И обещала, что встретится с ней здесь, на даче. А минувшей ночью она и не думала меня убивать – лишь удостоверялась: в точности ли придерживаюсь плана, внушённого мне? Вовсе не девочка ей нужна – хотела бы, забрала бы давно. Вампирше нужен я. Зачем? Убить?
А для чего ещё? Для чего ещё я понадобился этой твари?
Теперь у меня есть осиновый кол, он-то будет понадежнее писто-лета, подумал Анатолий. И я без колебаний всажу его в сердце любо-му, кто явится сюда. Пусть это будет хоть сам Дьявол, никому не по-зволю… Пусть за тобой, тварь, преимущество. Пусть ты сильнее, пусть не берут тебя пули, но осиновый кол-то возьмёт… Осиновый кол обязательно возьмёт…
И он с вызовом посмотрел на кусты акации, в которых ночью пряталась тварь. Он даже подумал, не сходить ли туда, не поискать следы? Но в последний момент остановил себя. Проявил осторож-ность. Он знал, что оборотня там уже нет, но всё равно проявил ра-зумную осторожность.
Можете называть это и страхом. Но боялся Анатолий не оборот-ня. Он понимал, что боится доказательств: отпечатки собачьих лап - это уже объективная реальность, факты,  от которых никуда не де-нешься. А Анатолию всё же легче было, когда думал, что борется с существом без плоти и крови. Пусть чудовищем, но которое не остав-ляет на земле следов. Пусть жестоким убийцей, но существующим больше в его воображении, чем в природе… Ведь так хотелось, чтобы всё, что произошло, являлось лишь плодом его воображения. Это хоть ненамного, но нейтрализовывало бы страх. Он храбрился,  но и боял-ся.
Вот и вся разумная осторожность: Анатолий очень хотел жить. А кто не хочет?
Но что-то подсказывало ему, что жить осталось недолго. На эту дачу его заманили не для того, чтобы оставить в живых. И скоро, очень скоро он умрёт... Потому что в кустах следы всё-таки есть. И они не символ, они – факт, объективная реальность. Как не зажмури-вайся и не отгораживайся.
Он умрёт... Если бы знать, за что?

В некотором царстве, в некотором государстве жил не Царь, не Князь, а простой Мужик, у которого было два сына: Старшой, лю-бимый, и Младшой, любимый тоже.
Мчались лета, плыли зимы белой птицей, и пришло тут время Старшому жениться. Положил Мужик в котомку кусок хлеба бело-го да соли крупной, да фляжку парного молока и подал Старшому, сказав таки слова:
«Иди, сын, по белу свету, себя покажи да на людей посмотри. Испытай почём фунт лиха, улыбайся ветру, люби птиц и зверей, за-глядывай в резные окошки, да не забывай примечать, кто за окошка-ми теми сидит. Если баба старая, одинокая, беззубая да кривая - от-вернись, пройди мимо. Если девка ладная, да ничего делать не же-лающая, кроме как семечки лускать - отвернись, пройди мимо. Но ес-ли встретишь красавицу, или не красавицу, девку умную, а может не совсем, девку сильную, да весёлую, да сметливую, да работящую, у которой в печи не мыши скребутся, а каша варится – остановись, улыбнись, топни ножкой, хлопни ручкой, да шапкой об землю, да гар-мошку в растяг – да-э-э-э-х-ма! – пройдись гусём, белым гоголем, да зови её, лебедь белую, хоровод водить да сказки сказывать, да хва-тай её и веди сюда; ты, Старшой - мой сын, а она будет дочкой мне».
Послушался сын, поцеловал отца и пошёл наказ выполнять. Где бродил, сколько лет и зим - неизвестно, но привели его буйны но-женьки в Город дивный, где домов и церквей без конца и без счёту. Начало он берёт на Юге, а конец другой - среди вечных льдов, на Востоке он - с Нептуном сосед, а  на Западе - с немецким лыцарем.
И бродил Старшой по тому городу и смотрел Старшой на дома резны: на купечески да на царские. Много повидал он девок ладных да пригожих, да чёрт зна на что похожих, да косых, да рябых, да весё-лых, да шальных, да игривых, да ленивых, да смешливых–проказливых… Много девок видел он, но такой, что отец завещал — ни одной.
Долго мучился: что делать, как быть? Возвращаться уже надо - дело к ночи - а девку ещё не выбрал. Думал, думал, плюнул и, зажму-рившись, схватил первую попавшуюся, поцеловал крепко да засунул в котомку.
Думал, она плакать-рыдать станет - ничуть не бывало. Всю об-ратную дорогу молчала, лишь иногда голос сладкий как мёд подавала:
«Милый, а милый, скоро уже»?
«Скоро»,- отвечал Старшой.
И шёл через леса, переплывал озёра, мерил шагами бескрайние поля и перепрыгивал через болота. Наконец пришёл домой, развязал котомку и показал свою невесту отцу.
Тот прищурился - девка на вид ладная, красивая, коса - во какая, тело – во: и там, и там, и там, и всё вроде бы на месте.
«Умеешь,- спрашивает,- кашу варить?»
 «Умею».
«А щи?»
«Умею».
«А ну, покажь!»
Показала. Вкуснятина!
«Хороша баба»,- сказал Мужик Старшому, похлопал его по спи-не и залез на печку.
Тут совсем уже стемнело, дед давно храпит с присвистом. И Младшой на лавке третий сон видит, губами безусыми почмокивает – видно крендель или карамель какой привиделся. Ушли в свой угол и молодые.
Старшой снял портки и лёг на широкую кровать, что отец по-дарил. Разделась и молодая  жена, легла рядышком. Улыбается.
Щёки так и горят. Груди холмами, дышит жарко. Ну, придви-нулся тут Старшой к законной супруге своей, хотел уже поцело-вать, а глаза-то щёлочкой приоткрыл - ёшкин свет! – а  перед ним не девка вовсе, а старая  ведьма: нос крючком, зубы торчком, волос метлой, один глаз кривой, другого вовсе нет, руки длинные, корявые, пальцы дрожат, зубы стучат!
Отстранился от неё Старшой.
«Уходи,- кричит,- ведьма страшная! Нет любви к тебе, бого-мерзкая».
«Как же так, милок?- отвечает та.- Ты ж женился на мне, аль забыл?»
«Обманула ты меня, притворившись девкой, а сама... Отойди, зашибу!»
«Нет уж, милый,- та в ответ.- Стал ты люб мне, будем вместе жить».
«Ещё чего?- завопил Старшой и схватил топор.- Вот я щас те-бя!»
Покачала головой ведьма, щёлк зубами - и нет Старшого. Ни его, ни топора. Так в исподнем и проглотила его. А на утро встала ра-ным-ранёшенько, снова в девку превратилась, принарядилась, косы заплела, серёжки золотые надела, красны сапожки обула, кашу сва-рила, медовуху раздобыла и стол накрыла.
Проснулся Мужик, а завтрак уже на столе дымится.
Похвалил сноху, слез с печи - и за стол.
«Кличь,- говорит,- мужа и Младшого. Нынче у нас знатный обед».
«Щас»,- отвечает молодуха и шасть в поле, где Младшой уже час как сено косил. Подбегает к нему сзади, глаза ладошками при-крыла, рассмеялась колокольчиком.
«Обними меня, милый,- говорит,- что-то холодно мне стало».
А Младшой губу раскатал, слюну пустил, забыл, что девка – бра-това жена. И суёт, и суёт лапищи-то свою. А она - ведьма хитрая - смеётся, довольная, да нацеловывает дурачка молодого.
А в это время мимо на красавце-коне проезжал Воин-Ясно Сол-нышко, что родом из города того, откуда ведьму Старшой привёл. Увидал он молодых, услышал смех, да узнал вдруг ту, что брата его извела точно так же, как и Старшого. Подлетел он к ней - хвать за косу.
Закричала ведьма, обернулась чёрной птицей и упорхнула. Но, улетая, предупредила:
«Не прощаюсь я с тобой, Воин-Ясно Солнышко, встретимся ещё... И ты, Младшой, не забывай меня, больно люб ты мне, прикипе-ло к тебе моё сердеченько!»
И сел Воин на коня и поехал своей дорогой. А Младшой долго ещё стоял и пялился в небо.
А что дальше - неведомо. Не придумали наши прадеды конец этой сказке.
Каждый домысливает по-своему. Да только вот в чём беда:
Начнёт мужик или барин складывать счастливый конец - а чёр-ная птица тут как тут, стучится острым клювом в окошко, смеёт-ся серебристым смехом, словно родничок лесной. Приоткроет хозяин двери - а на пороге девица. Проведёт он её в дом, ночевать оставит - с той ночи никто больше и не видит его.
Вот так-то.

Эту взрослую сказку когда-то рассказала Анатолию бабушка. Уж непонятно, зачем? Ведь сказка-то страшная: она и испугала маль-чика, и взволновала: очень хотелось узнать, чем закончится. Он был уверен, что бабушка знает, только рассказывать не хочет, зачем же ещё и сильнее пугать внука? Попросил бабушку рассказать снова – вдруг увлечётся и расскажет больше, чем в первый раз, но та не была охотницей пересказывать уже рассказанное однажды. Новое-то всегда интереснее.
Потом Анатолий сказку забыл... и вот вспомнил сейчас. И понял, что каким-то образом оказался  её героем: ведь Воин-Ясно Солнышко - это он сам... Вот и смертельная опасность ему угрожает от ведьмы - вампирши. И неизвестно, чем же всё это закончится, как и неизвест-но, чем  сказка закончилась. В детстве, придумывая ей конец, он сю-жет строил так, что Воин непременно становился победителем. Ведь это было так очевидно. Как бы ни складывались события, добро все-гда одерживает верх. В сказке. А в жизни... А как в жизни - придётся испытать на собственной шкуре. Наверняка сегодня… Ночью... Что победит, добро или зло?

...А ведь и Младшого он тоже знает. Это же Николай. В который уже раз Анатолий вспомнил счастливое лицо друга, когда тот обни-мался с Натальей. За несколько мгновений до того, как «хвать за косу, она вскричала, обернулась и упорхнула».
«Ты человека убил!»- всплыл в памяти голос начальника. А сле-дом за ним и другой – мента из транспортного отдела:
«Не переживай, трупа-то нет».
Анатолий оторвал взгляд от кустов акации и посмотрел на доро-гу.
Посмотрел на дорогу и встряхнул головой.
Встряхнул головой и увидел… Николая.
Тот шёл по тропинке, улыбался и приветливо махал рукой.

IX. ЕВА
Когда ночь растворилась в серой кашице предутреннего тумана, я вдруг подумал, что перед тем, как встретиться с Толяном, хорошо бы повидаться и со старухой по имени Ева. Ведь я обещал ей, что на-вещу. Конечно, я мог бы прийти к ней после того, как закончу свои дела здесь, но… тогда может быть уже и поздно, могу и не успеть. Почему поздно и куда не успеть, я толком не знал, но летящее время больно хлестало по нервам, и я, наделённый бесконечно длинной жизнью, вдруг стал ценить время, спешил переделать как можно больше дел. Удивительно.
-Удивительно,- произнёс я вслух, поднялся, стряхнул прилипшую к шерсти листву и выбрался из кустов. Я бежал по бездорожью, ло-мился сквозь посадки, проламывал дыры в заборах, перепрыгивал че-рез ограды. Я старался успеть до наступления дня. Предутренний ту-ман сковывал мои движения, я вяз в нём и задыхался, но скорости не сбавлял. Тело было уже не таким сильным, как ночью, то и дело я спотыкался и летел кубарем, больно ударяясь головой о камни. В гла-зах рябило, мешал длинный язык, мешал хвост, мешали длинные ког-ти на лапах, клыки ножами врезались в дёсна. Но на боль я старался не обращать внимания, к тому же успел к ней притерпеться за ночь. Я думал только об одном: лишь бы до восхода солнца застать дом Дья-вола на прежнем  месте. Ведь я не сомневался, что в дневное время этого дома не существует, он или исчезает вовсе или переносится вместе с ночью на другую половину Земли.

В стремительном прыжке пролетел я оставшиеся метры, уда-ром передних лап, уже наполовину превратившихся в руки, заставил распахнуться тяжёлые двери и свалился на пороге голубой комнаты. За спиной в дверном проеме ярко светило солнце.
Перед глазами плыли радужные круги, и в их сверкающем ореоле я увидел тень, нависшую надо мной живительной прохладой. Конеч-но, это была Ева. И я заставил себя подняться. Упёрся человеческими руками в холодный пол, встал на колени, распрямил затёкшую спину и бросил своё избитое и утомлённое тело в кресло.
-Ну, понравилось быть оборотнем?
-Не знаю,- солгал я.- И да, и нет.
-Ты ещё не совсем превратился в оборотня, раз пытаешься врать мне,- усмехнулась старуха. Она по-прежнему не выходила из тени, почти сливаясь с нею, так что если бы не серебристое сияние глаз, я бы и не видел её. Я подумал - а вдруг ещё кто-то прячется в сгустке тени? – и спросил:
-Кроме нас, здесь есть ещё кто-нибудь?
-Не знаю,- сказала старуха.- Это не тот вопрос, на который в этом доме можно дать определённый ответ.
-Здесь хозяйка ты?- спросил я.
-Вроде так,- усмехнулась Ева.
-А Дьявол?
-А Дьявол мой хозяин. И, кстати, твой тоже. Хочешь встретиться с ним?
-Мне всё равно,- осторожно ответил я.
-А с Женой Дьявола?
-Нет,- тут я уже не церемонился.
-И, конечно, хочешь сохранить свой визит ко мне в тайне?
-Да,- сказал я.
-Сейчас в этом доме никого нет, кроме нас,- успокоила старуха и кольнула взглядом.- Итак, зачем ты пришёл?
-Чтобы поблагодарить тебя, что помогла пройти испытание.
-Может быть, это была моя ошибка?- проворчала она.
-Почему?- обиделся я.
-Я уже говорила, что не люблю это глупое слово,- сказала стару-ха, выходя из тени.
-Но я думал...
-Я знаю, о чём ты думал, о чём думаешь сейчас, и о чём будешь думать завтра. Зачем ты пришёл ко мне? Тебе нужна не я, а Наташа.
-Я думаю не только о Наташе, но и о Еве. Я думаю о тебе.
- И что же ты обо мне думаешь?- язвительно усмехнулась стару-ха, но сердиться раздумала.
-Я думаю, что ты прекрасна. Время, увы, наложило отпечаток на твою внешность, но душа твоя так же молода, как и во времена Ада-ма.
-Время?- рассмеялась старуха.- Что такое время? Ерунда! Ме-лочь! Время меня не интересует. Я могу распоряжаться им как хочу. Вот, смотри!
Голубой свет вокруг неё задрожал, застыл и рассыпался капель-ками хрустальной мозаики. И комнату тут же залило зеленоватым свечением. Тени исчезли. Передо мной стояла уже не дряхлая стару-ха, упакованная в колышущуюся оболочку из собственных косм, а изумительной красоты женщина, смуглолицая принцесса из восточ-ной сказки. Она поиграла пальчиками, унизанными драгоценными кольцами, смахнула с лица еле видимую вуаль и произнесла игривым голоском юной проказницы:
-Ну, что теперь скажешь?
Что я мог сказать? Лишь:
-Ева... Ева!..
-Лгунишка,- погрозила она пальчиком и звонко рассмеялась.- А сам-то думаешь, что это лишь маска, за которой прячется истинная внешность безобразной старухи...
-Нет, конечно… нет,- смутившись, ответил я.
Она перестала смеяться, тяжело вздохнула, надула алые губки, сложив их бантиком.
-Что ж, ты прав,- сказала она старушечьим голосом и взмахнула рукой, чтобы стать прежней, но я взмолился:
-Не надо, не делай этого! Оставайся такой!
-Ха-ха-ха,- рассмеялась она.- Разумеется, тебе куда приятней раз-говаривать с юной девой, чем с дряхлой старухой... Все вы, мужчины, одинаковы. Все, все. Будь ты хоть Бог, хоть Адам, хоть Дьявол, хоть юный оборотень.
Я молчал. Мне нечего было сказать ей. Она была права.
-А хочешь, я расскажу об Адаме?- вдруг предложила она.
-Конечно,- воскликнул я и весь превратился в слух.
Расскажи мне сказку, прекрасная Шахерезада.

 Много прекрасных лет мы жили в зелёной роще среди диких зве-рей. Адам каждое утро уходил в соседнюю чащу за гранатами и апельсинами, а я оставалась дома, в нашем шалаше, собирала цветы и плела из них венки. У меня всегда было хорошее настроение, я пела песни, и птицы звонкоголосым хором подпевали мне. И неизвестно ещё кто у кого брал уроки пения.
Птицы рассказывали мне о неведомых странах, где они побыва-ли, о красоте того места, где восходит солнце, а я им рассказывала о родной роще, ведь это был мой дом.
Мы ни в чём не испытывали нужды, у нас было всё, о чём могли только мечтать. Частенько к нам приезжали гости - посланцы Бо-га, и мы угощали их сладкими мандаринами. Адам любил меня, я лю-била Адама, и вместе мы почитали Отца Бога, прекрасно зная, что это Ему очень приятно. Мы не ведали, что такое корысть, мы на добро отвечали добром, и это было сутью наших отношений. Бог не так часто навещал нас, как нам бы того хотелось. Но каждый Его визит был великим праздником. Мы украшали полянку венками из дивных цветов, скликали со всей округи птиц и зверей, мы смеялись и обнимали друг друга, ибо мир царил повсюду, и любовь объединяла нас.
Он спускался на своей колеснице с небес, наш Отец Бог, и мы, любя и почитая Его, припадали губами к Его рукам, а Он нежно гла-дил нас по распущенным волосам. А потом мы все вместе усажива-лись кругом - и тут были люди и птицы, ангелы и звери, - и рассказы-вали друг другу истории, которым не было конца. А когда утомля-лись, просто молчали, смотрели друг на друга и молчали, и молчание отнюдь не угнетало нас, ибо сердца наши были согреты теплом и любовью. Так продолжалось много-много лет. Вспоминая сейчас, я искренне жалею, что те годы были так коротки - года превратились в секунды, а слова отзвучали далёким эхом, самые яркие чувства за-былись совсем. Иногда мне кажется, что этого вовсе и не было ни-когда. Так, сладкий сон, приснившийся в детстве и лишь запомнив-шийся на всю жизнь. Чувства, чувства.... Я сказала, что давно забы-ла их. Но всё-таки остался в душе медовый осадок – как жалкий привкус былого.
А ведь именно я послужила причиной безрассудных поступков, которые совершил мой муж Адам. Конечно же, не было ни хитрого Змея, ни яблока с запретного дерева. Бог разрешал нам собирать плоды с любого куста или дерева, где бы ни росли они. Но однажды явился Дьявол и сказал мне:
-Я люблю тебя, Ева.
Адам в это время находился где-то поблизости и сердцем слы-шал каш разговор. Но не предостерёг меня, даже и не подумал… Да и откуда бы ему было знать, что всё так сложится? Ведь мы не веда-ли тогда, что такое ревность, измена, предательство.
-Я люблю тебя,- прошептал Дьявол.- Люблю тебя давно.
-Я тоже люблю тебя, - приветливо улыбнулась я.- Я люблю всех.
-Я люблю тебя совсем не так, как любишь ты! То, что вы назы-ваете любовью - это совсем не любовь!
-Что же такое любовь?- спросила я, протягивая ему пиалу с гра-натовым соком.
-О! Любовь - это когда в душе всё горит, когда ты мучаешься и страдаешь, но страдания и муки тебе милы.
-А что такое страдания и муки?- спросила я.- Я не знаю таких чувств.
-Увы!- вскричал Дьявол.- Этого словами не объяснить. Это нужно прочувствовать. Хочешь, я покажу тебе это?
-Хочу,- тут же согласилась я, ибо наивно полагала, что это не-что приятное, такое же, как и пение птиц.
И он поднял меня на руки, и мы взлетели на небо. Мои волосы трепетали на ветру, а я, прижавшаяся к Дьяволу, трепетала от восторга. Дьявол шептал на ухо непонятные слова, от которых  кружилась голова, и я ещё крепче прижималась к нему. Наконец мы опустились на землю, на лесную полянку, которая была украшена большими красными цветами. Посередине был разбит шалашик из  листьев папоротника. Дьявол подвёл меня к нему и сказал:
-Вот моё жилище. Хочешь взглянуть на него изнутри?
И я вошла. Пол был устлан розовыми лепестками, пахло свеже-стью и прохладой, я засмеялась и закружилась в танце. Дьявол пил сок и улыбался. У него была обворожительная улыбка юноши, не та-кая циничная, как сейчас. Я сама не знаю, как это получилось, но под-бежала к нему и поцеловала. Слегка, как брата, как друга, и тут же хотела отстраниться, но Дьявол крепко обнял меня, и я затрепетала в его объятьях. Он страстно целовал меня в губы и щёки, и это были совсем не те поцелуи, какими мы ежедневно обменивались с Адамом и ангелами. Дьяволовы поцелуи сводили с ума, заставляли дрожать, запрокидывать голову и глубоко-глубоко нырнуть в бездонье…
-Это и есть обещанные страдания?- шептала я.
-О, нет, это лишь предвестники страданий,- шептал в ответ Дьявол, и я желала познать неведомые чувства, и обнимала его, и отвечала поцелуями, и ворошила его мягкие волосы.
И он опустил меня на ковёр из листьев, прилёг рядом и... и... у нас с Адамом никогда похожего не случалось. В эти минуты я чувство-вала, что мир стал ещё более прекрасным, и в этом мире есть Дья-вол, доставляющий мне столько наслаждения, что я просила повто-рить это ещё и ещё, и он улыбался и дарил мне радость.
Потом он отнёс меня обратно на полянку Адама и пообещал вернуться. Я поверила ему и ждала два дня, а на третий, так и не дождавшись, сама пошла к нему. Я не знала дороги, но всё равно шла, уверенная, что чувства сами выведут меня куда надо. Я шла по ос-вещённым солнцем равнинам, переходила вброд звенящие хрусталём реки, взбиралась на зелёные холмы. Меня шатало от усталости, те-ло разламывало от долгой ходьбы, но за всю дорогу я ни разу не усом-нилась в правильности выбранного пути, и муки мои вскоре были воз-награждены. Наконец-то я вышла к нашему шалашу, увидела Дьяво-ла, бросилась к нему и, обессиленная, упала в его объятья.
-Подари мне ещё сладких мук,- взмолилась я.
И вновь целый день провели мы в тенистом шалаше, где прохла-да не позволяла нам уставать, и я наслаждалась любовью, которую мог подарить только Дьявол. Вечером он взял меня на руки, поднялся в воздух и за пять минут донёс до Адамова жилища.
Я уже говорила, что Адам знал всё. Но он продолжал, как и прежде, счастливо улыбаться, собирать овощи и фрукты и по-дружески целовать меня в лоб или щёку. Мне же хотелось других по-целуев, я злилась и цеплялась к нему, пытаясь вывести из себя. Я не понимала, почему он не хочет подарить мне то, что дарил Дьявол. Взглядами и жестами, танцами и улыбками я заманивала его в  ша-лаш и призывала заняться любовью. Но Адам искренне не понимал, что я хочу от него. Наконец, я не выдержала и напрямую сказала, что мне надо. Он отложил в сторону виноградную гроздь, удивлённо посмотрел на меня и сказал:
-Ева, я не умею.
-Я научу тебя,- сгорая  от желания, воскликнула я и потащила его в шалаш. Он послушно последовал за мной. Я уложила его на ко-вёр из живых цветов, сама легла рядом и принялась показывать ему всё, чему научил меня Дьявол. Адам был послушным и исполнитель-ным учеником, он старательно повторял всё, что делала я, он слу-шался каждого моего слова, но... с ним оказалось хуже, несравнимо хуже, чем с Дьяволом. И я честно сказала ему об этом. В этом и за-ключалась моя ошибка.
Он нахмурился, ушёл в чащу и не появлялся три дня, и я начала уже беспокоиться за него и в тысячный раз пожалела, что сказала ему правду. Я разламывала апельсины и разбрасывала их по поляне, я страдала и плакала, я проклинала себя за глупость и жестокосер-дие...
Вечером третьего дня он вернулся. Но не один. С ним был ангел, тот-то и рассказал мне, что Адам посетил Бога и наговорил ему всяких глупостей. Он отрёкся от Бога. Как это произошло, ты уже прочитал в книге. Бог подробно описал эту сцену, но и Он не знал всей правды и поэтому сделал неверный вывод. Адам всегда любил и почитал Бога, но чтобы отомстить Дьяволу, увы, ничего умнее при-думать не смог, как оклеветать его.
Вскоре Бог проклял нас, и мы оставили Рай. Я родила Адаму Каина и Авеля, но всю жизнь, всю жизнь изо дня в день с тихой гру-стью вспоминала я объятия Дьявола.

Ева молчала, мысленно оставаясь в прошлом. Я боялся поме-шать и сидел тихо, как мышь. Наконец она подняла голову и сказала:
-Вот тебе история Адама и Евы.
-А что было потом?- спросил я.
-Потом?
-Ведь ты же вернулась к Дьяволу.
-О!- улыбнулась Ева и пригрозила пальчиком.- Ты считаешь, что я всё-таки сбежала к нему?
-Нет. Ты ведь любила и Адама.
-Верно. Я любила его. Он ведь был очень хорошим человеком. Но, увы, лишь человеком. А поэтому в постели был плох.
-Когда Бог изгнал вас из Рая, Дьявол приходил к тебе?
-Нет, ни разу!- сердито вскричала Ева и тут же превратилась в дряхлую старуху.- И за это я никогда, никогда не прощу его!
Она резко поднялась, длинные седые волосы взвились вверх, на мгновенье оголив её высушенное многими столетиями тело.
-А теперь уходи!- крикнула она, в нетерпении ударив клюкой об пол.
Я молча встал и направился к выходу...
-Стой!- крикнула капризная старуха.- Скажи, как меня зовут?
-Ева,- ответил я. Мне было мучительно жалко её.
-Не смотри на меня такими жалостливыми глазами,- крикнула старуха, краснея от злости.- Уходи, слышишь?!
Я уже почти закрыл за собой двери, когда вновь долетел её скри-пучий голос:
-Приходи ночью. Буду ждать.
-Зачем?- удивился я.
-Чтобы убить меня,- ответила старуха.

X. Я и ТОЛЯН
«Глупая старуха, о чём она говорит?- подумал я.- Кого убить? Её, Еву? Какая чушь! Никогда, никогда я не сделаю этого».
Потом я решил, что ослышался и повернулся, чтобы переспро-сить, но двери уже исчезли, взгляд, как пролитое молоко, растекался по облачному безвидью. Я едва успел сойти с крыльца, которое прямо под ногами таяло, превращаясь в густой туман. Отойдя на несколько метров, опять оглянулся. И удивительно, дом снова вернулся на ме-сто, только… вовсе не тот дом. Тот был чёрный, мрачный, чужой. А в этом доме… когда-то жила Светлана, моя невеста, вдруг вспомнил я.  И даже адрес выплыл из сумрака беспамятства: Малахова, 17.
Когда-то давным-давно едва ли не каждый день я провожал её до этой калитки, мы долго стояли на этом месте, обнявшись, и говорили друг другу всякую ерунду... Неужели Светлана тоже? Тоже? Госпо-ди, как мало я помню…
Спрошу у Толяна, завязал я в памяти узелок, садясь в электричку. Я ехал почти час, рассеянно смотрел, как за окном мелькают посадки и вспоминал, что ночью это расстояние я преодолел всего лишь за не-сколько минут... Ночью я был силён. Силён. Прекрасно. Я удовлетво-рённо усмехнулся. Я хотел, чтобы скорее вернулась ночь. Тогда я смогу сбросить эту проклятую человеческую личину, которая вынуж-дает меня ездить на электричке, встречаться с человеком, которого предстоит убить, и все эти долгие часы страдать от слабости, при-творства и безвременья.
Выйдя на полупустой станции, я проводил взглядом хвост отъез-жающего электропоезда, вздохнул и пошагал по пшеничному полю, нарочно наступая на поднявшиеся жёлтые колоски. Потом мне это надоело, и я вышел на узкую тропинку, и она через лес вывела меня прямо к Толяновой даче. А хозяин её как будто уже и поджидал меня. Он сидел на крыльце и смотрел, как я подхожу. Мне ничего не оста-валось, как помахать ему рукой и натянуть улыбку, чтобы скрыть нервную дрожь, исказившую человеческую маску.

-Колька? Ты? Ну... привет!- Толян не мог скрыть радости и удивления.
-Привет,- сказал Николай и похлопал его по плечу.
-Ты же в больнице...,- не унимался Анатолий.
-А-а. Выписали. Сегодня утром.
-Вот ведь. А врач уверял, что ещё недели две проваляешься.
-Ага. А главврач сказал, чтобы немедля освободил койко-место,- в тон произнёс Николай и засмеялся.
Анатолий молчал. Он видел, что Николай, бледный, осунувший-ся. Конечно, ещё болен. Надо же... В таком состоянии выписывать. Ах, чему удивляться, чему удивляться?
-Ну, рассказывайте, как живёте тут?- спросил Николай.
-Никак ещё. Только вчера приехали. Даже не завтракали.
-Ого! Уже обедать пора.
-Успеем, нам торопиться некуда.
-Да, отдых - это хорошо... А где Оленька?
-На кухне картошку моет.
-Помогает?
-Девочка просто прелесть. Самостоятельная, хозяйственная.
-Пойду, проведаю её,- улыбнулся Николай.
Анатолий кивнул, но вдруг подумал, что если девочка увидит Николая, то вцепится в него мёртвой хваткой и уже не оставит в по-кое. А ведь им ещё поговорить нужно. И чем скорее, тем лучше.
-Коля,- придержал он друга за локоть.- Давай-ка сперва поку-рим… Кое-что сказать нужно…
-Да?- взглянул на него Николай, и Анатолию почему-то сразу стало не по себе от этого взгляда.. Отвёл глаза в сторону, объяснил:
-Тут такое происходит, понимаешь ли... Посоветоваться бы.

И вот мы зашли за угол дома, по узкой, почти исчезнувшей в высокой траве тропинке прошли к сарайчику и присели на скамейку, спрятав в тень лица.
Толян вытащил из кармана папиросы, предложил мне, я, конеч-но, отказался, он чиркнул спичкой и закурил, выпуская из ноздрей си-зые струйки дыма. Я недовольно кашлянул.
-Ну что, Коля, помнишь наш разговор в больнице?- спросил он.
-Ага,- ответил я.
-Ты вспомнил... всех?
-Нет. Вспомнил Михаила. Его убили, верно?
-Да.
-Ещё вспомнил Светлану. Кажется, её тоже убили?
-Убили,- кивнул Толян.
-А кто?- спросил я.
-Не знаю.
Он лгал, и я чувствовал это, но давить на него пока не стал. Ска-жет, куда денется.
-Ведь ты же вёл следствие по делу брата, так?
-Вёл,- сказал Анатолий.
-Расскажи мне об этом.
-Михаила убили в его квартире... Рана на горле была такой, слов-но собака перегрызла. Но это была не собака. И мне кажется, ты что-то об этом знаешь.
-Я? Откуда?- рассмеялся я.
-Значит, не знаешь?- теперь он мне не верил. Хорош друг.
 Я прикусил губы, чтобы не оскалиться.
-Нет, не знаю… Так, значит, не собака?
-Нет, не собака. Вампир. И я стал его искать.
Он смотрел мне прямо в глаза, и я старался не отводить взгляда. Вот там мы и сидели вдвоём на одной лавочке, но по разные стороны баррикад.
-Ну, нашёл?- усмехнулся я.
-Нашёл,- ощерился Толян.
«Ну-ну»,- подумал я.
-Брата твоего убила его жена, Наталья,- сказал Толян.
-Неправда!- не сдержался я.- Она не могла.
Но Анатолий сказал:
-Нет, правда.
Ещё он сказал:
-Я выследил её.
И спросил:
-Знаешь, где она скрывалась? На улице Малахова. В доме номер 17.
«В этом доме жила Светлана»,- едва не вырвалось... А следом и подумал: там ночами обитает Дьявол, его жена и старуха по имени Ева.
-Ну что, знакомый адрес?- хмыкнул Толян, не отрывая взгляда от моего лица. Не отпираться же.
-Вроде, да,- пробормотал я.
-Ну вот,- сказал Толян.- Теперь твоя очередь.
-Что?- спросил я.
-Рассказывать,- сказал Толян.- Я помог тебе, а ты помоги мне. Расскажи, что ты знаешь о вампирше?

Знаю, подумал я. Теперь я многое знаю.
Наташа убила моего брата. Но ведь иначе не могла. Значит, пра-ва.
Может быть, убила и Светлану, невесту мою. Но ведь иначе не могла. Значит, права.
Права, потому что убила из-за меня: любила. Любит.
Любит, и я должен благодарить её за это. «Не верь ничему, как бы плохо обо мне не говорили». Не верю, Наташенька, не верю. Я помнил твои слова, когда преодолевал испытания Дьявола, и это по-могло. Не забуду и сейчас, когда разговариваю человеком... Хитрым и опасным.

-О вампирше я не знаю ничего,- произнёс я.- И вообще я пришёл сюда не за этим.
-А за чем?- спросил Толян.
Я улыбнулся.
-Я пришёл сказать, что вспомнил, кто убил Наташу.
Анатолий сделал глубокую затяжку, вдавил бычок в колоду, стоящую рядом.
-И что?
-Да ничего… Ты убил. Ты, мой друг.
Я думал, он испугается, станет оправдываться, а он:
-Я убил не человека, а вампира.
Убеждённо произнёс, с уверенностью.
-Ты же не знал этого наверняка,- упрекнул я.
-Как не знал? Знал, поэтому и стрелял. Что ж, ты думаешь, я в человека стрелять буду?
-Кто ж тебя знает,- усмехнулся я.- Может, и будешь.
-Ничего ты не понимаешь,- разозлился Анатолий.- Я видел клы-ки, торчащие из её пасти. Я видел её морду, покрытую шерстью и плесенью. Я видел её глаза – не было в них ничего человеческого. Она хитрая и жестокая…

Она хитрая и жестокая, сказал Толян про мою Наташу. Я бы мог наказать его за это - убить, но мне было уже не до того. Ведь Толян стал рассказывать о том, о чём я забыл, а я слушал его рас-сказ и одновременно вспоминал… Вспоминал всё, что мог – чему сам был очевидцем. А то, что происходило за моею спиной – приходилось домысливать, но получалось и это. В конце концов, и мои воспомина-ния, и домыслы, и рассказ Толяна слились в один затейливый калейдо-скоп, и получилась история моего забытого прошлого. Вот такая:


ЖЕНЩИНА
С СОБАЧЬЕЙ ГОЛОВОЙ

ГЛАВА 1
Впрочем, всё было не так просто и ясно, как ей тогда казалось. Придя домой, она упала на кровать и крепко заснула. Утром же долго лежала в сумрачной комнате и вспоминала события прошедшей ночи.
Зачем обещала она Леонарду вернуться сюда? Ведь те, кто живут здесь - люди, с ними нужно быть предельно осторожной, чтобы не выдать себя.
Они - люди и поэтому их жизни подвергнуты постоянной опас-ности, ведь она может и убить их, чтобы утолить жажду. А ведь дала слово Леонарду заменить им мать... Может ли мать выпить кровь у своих детей?
Дети... дети... Какие же они дети? Она старше их всего на каких-то семь-восемь лет. Они никогда не будут относиться к ней, как к ма-тери... Хотя бы потому, что знают - рождены от другой женщины, и та дороже им всех на свете... Нет, матерью она им стать не сможет... Разве что, сестрой? Старшей сестрой?
Да, она будет заботиться о них, она укроет их от мира, который так жесток, так предательски изменчив. Она попытается создать для них новый, ещё не ведомый мир, где все люди будут счастливы, где не будет вражды и зависти. И она подарит этот радужный мир двум существам, которые были дороги Леонарду, а значит и ей! Она ничего для них не пожалеет, она будет лелеять их юные души, укрывать от невзгод, дарить радость и тепло. И кто знает, когда-нибудь они и поймут, что она пришла к ним с добром, и оценят, и в один прекрас-ный момент сами подойдут к ней и с благодарностью скажут: «Мама, мамочка!»
Она-то знает, что это такое, когда тебя называют мамой. Она очень хорошо помнит тот миг, как дочка её, маленькая Оленька, впервые протянула к ней крохотные ручки и тоненьким голоском прощебетала: «Мамочка». И она крепко обняла свою дочь, прижала к сердцу и заплакала, счастливая. А Оленька гладила её ручкой по го-лове и что-то щебетала на своем детском языке.
Оленька...
Где она сейчас? Что с ней? Духовная Мать обещала позаботиться о ней, но выполнила ли обещание? Вероника тяжело вздохнула и смахнула со щеки накатившую слезу.
Ей так хотелось увидеть сейчас свою дочь! Хотя бы издалека, краем глаза, всего на одну секундочку. Увидеть и убедиться, что та счастлива, что ничем не обделена... Тогда бы она была спокойна и... продолжала жить дальше.
...А потом, в какой-то солнечный день (он непременно  должен быть солнечным, хотя она и не любила сейчас солнце, но ради доче-ри!) она взяла бы её к себе и они счастливо зажили бы одной большой семьёй: она, Оленька, Серёжа и Светлана. И у неё было бы трое лю-бимых детей!

* * *
Ну всё, хватит грустить. Прочь слёзы. Она вздохнула и вы-скользнула из-под одеяла. Наспех одевшись, с замирающим от ожи-даемой встречи сердцем прошла в гостиную.
Дети уже были там.
-Здравствуйте,- натянуто улыбнулась она.
-Доброе утро,- ответил Серёжа.
Светлана едва заметно кивнула, обдав холодом.
И Вероника рассердилась на привередливую девчонку, тут же за-быв о благих намерениях, которыми всё утро убаюкивала себя. Рас-сердилась, но постаралась виду не подавать, старательно сохраняя на лице приветливое выражение. Смотрела на себя как бы со стороны и тщательно контролировала жесты и слова - слова особенно.
-Как спалось?- спросил Серёжа, который вроде бы ничего и не заметил.
-Спасибо, хорошо,- ответила Вероника.
-А где папа?- спросила Светлана.
-Папа?- попробовала удивиться Вероника.- Не знаю... Разве он ещё не приходил?
-Нет,- сказал Серёжа.
-А откуда он должен был прийти?- не отставала Светлана.
-Не знаю,- повторила Вероника.- Но он ещё вечером куда-то ушёл... И ничего мне не сказал.
-А вы разве не вместе работаете?- спросила Светлана.
Вероника чувствовала враждебность и старалась не смотреть на девушку. Разглядывая узорчатую скатерть на столе, спросила:
-Как - вместе?
-Как люди вместе работают?- пожала плечами Светлана и спря-тала глаза в книжку.- Сидят, допустим, в кабинете, за что потом день-ги получают.
Так и общались: не глядя друг на друга, но всё подмечая.
-Нет, не вместе,- сказала Вероника.
-А где вы с ним познакомились?
-Возле моего дома.
-Вы живете в этом городе?
-Да.
-Где?
-Далеко, в другом районе.
-И папа вас там встретил?
-Он...- Вероника  запнулась, вспомнив первую их встречу.- Он спас меня от пьяного хулигана.
-Ох, как интересно!- иронично усмехнулась Светлана.- И что же?
-А что ты хочешь узнать?
-Что было потом, когда он вас спас?- спросила Светлана. Ей было нисколько не интересно, но спрашивала нарочно: видела, что Веро-нику её вопросы раздражают.
-Светка, хватит тебе,- попытался остановить её брат.- В конце концов, это не твоё дело.
Вероника улыбкой отблагодарила союзника:
-Нет, почему же... Раз так хочется узнать...
-Да,- в тон ей ответила Светлана.- Всё что касается папы, касает-ся и нас: брата и меня. У отца никогда не было от нас секретов. Мы всё про него знаем!
Она говорила мы, но имела в виду, конечно, только себя. И так голосом выделила это «всё», что Вероника не смогла справиться с ре-акцией – вздрогнула. До какой степени - всё? И то, кем он был на са-мом деле? Нет, быть того не может... Леонард предупредил бы… А если он и сам не знал? Что если Светлана вовсе не Светлана, а... Кто?
Нелюдь?
Вампир?

"Ты звала меня, дочь моя?"
"Да!- восклицаешь ты.- Да, Духовная Мать, да, да!!!"
"Зачем?"
"Я боюсь".
"Светланы?"
"Я ненавижу её!"- кричишь ты.
"За что?"
"Она всё знает".
"Ничего она не знает".
"Но почему она так смотрит на меня?"
"Потому что ты претендуешь на место
первой женщины этого дома".
"Но я ни на что не претендую".
"Зря, ты должна".
"Почему?"
"Потому что ты женщина".
"Светлана догадывается, кто я?"
"Конечно, нет".
"Она ненавидит меня?"
"Нет".
"Почему она так со мной разговаривает?"
"Хочет узнать: кто ты?"
"Я ей сказала".
"Этого мало, расскажи всё".
"Всё?"
"Всё о том, как ты жила... без Леонарда".
"До Леонарда?"
"До вашей встречи на пляже".
"И она поверит мне?"
"Это зависит от тебя".
"Я не могу себя побороть. Мне хочется её… ударить"
"А как же - счастье?"
"Какое ещё счастье?"
"Которое ты хотела подарить детям".
"Но я же не знала, что они такие... Она такая".
"Знала".
"Но я не думала, что она начнёт такой разговор!"
"Думала".
"Она... тоже слуга дьявола?"
"Нет. Она - приёмная дочь бывшего слуги.
И она просто человек".
"Тогда откуда столько недоверия?"
"Потому что она человек".
"Но я тоже была человеком!"
"И в тебе было столько же недоверия".
"Но я не замечала этого".
"Но замечали другие".
"А сейчас я стала более доверчивой?"
"Гораздо более".
"Но в чём это проявляется?"
"В том, что ты обращаешься ко мне с вопросами".
"Потому что не могу сама их решить".
"Но когда была человеком - решала".
"Почему?"
"Потому что в тебе было больше недоверия"
"Что мне делать? Как поступить с этими детьми?"
"Ты уже решила".
"Значит, подарить счастье?"
"Да".
"Но... какое оно, это счастье? Мне бы самой..."
"Решай сама".
"Ты не поможешь мне?"
"Здесь я тебе не советчик".
"Но мне не у кого больше спросить".
"Спроси у своей совести".

* * *
-Что ж, значит и у меня от вас не будет секретов,- улыбнулась Вероника,- Я расскажу вам всё про себя и вашего папу.
Светлана смотрела недоверчиво, осторожно.
Вероника продолжала улыбаться. Светлане. И улыбка, и слова давались нелегко:
-Ты ведь совсем меня не знаешь, может потому так ко мне и от-носишься? Я была замужем. У меня есть дочка, Оленька, она уже большая, скоро пойдёт в школу. Я родила её в пятнадцать лет. Мы развелись с первым мужем. Он меня хлестал букетом цветов по лицу, которые подарил на день рождения. Он хлестал и кричал, что убьёт, потому что ненавидит меня. Я забрала дочку и ушла к матери. А через год встретилась с Леоном, Леонардом – вашим папой. Как уже гово-рила, он спас меня от хулигана. И я влюбилась в него с первого же взгляда. Я ни на что не рассчитывала, тем более на взаимность... Ведь с детства я мечтала о красивом сильном мужчине, который станет от-носиться ко мне по-рыцарски: любить, понимать, жалеть. Первый мой муж – наглядный пример, что далеко не все мужчины такие. А может, таких и вовсе не существует?– думала я в минуты отчаяния. И вот, когда уже почти разуверилась в возможности существования такого человека, неожиданно встретила его - вашего папу. Он защитил меня от хулигана, а на следующий день подарил огромный букет роз! Представляешь, Светлана, целый букет! Капельки воды играли на ле-пестках, слезинками падали на мою руку. Я бережно приняла цветы, принесла домой и поставила возле своей кровати. Я нежно гладила лепестки роз и радовалась, что всё-таки судьба свела меня с таким че-ловеком, вашим отцом.
Я поняла, что не могу больше жить так, как жила раньше. Твой отец - это судьба, и я погибну, если его не будет рядом. Я ждала - и он пришёл, и... и сказал то, о чём я даже не мечтала… Он сказал, что лю-бит меня и просил выйти за него замуж. В первую минуту я растеря-лась, смотрела на него и не верила. Я говорила: так нельзя, у тебя дети… А он: они уже взрослые, всё поймут. Я говорила: а если нет, ведь я не смогу заменить им мать, а иначе – не хочу, а он: давай по-пробуем, вдруг получится…Они увидят как я тебя люблю, как лю-бишь меня ты – и простят нам, поверь… И вот я здесь, в этом доме, с вами…И  я счастлива, что у меня есть ваш папа.

* * *
-Грустная история,- сказал Серёжа.
Светлана глядела в сторону и покусывала губы.
-Не такая уж и грустная,- улыбнулась Вероника.- Верю, что у неё хороший конец.
-Жаль, что папа мне ничего этого не рассказывал,- наконец ска-зала Светлана.
-Я не обижаюсь, Светочка. Я прекрасно тебя понимаю.
-Папа для нас всё. Кроме него никого у нас нет на всём белом свете.
-Я это знаю.
-Вы добрая,- впервые на Светланином лице появилось приветли-вое выражение.- Я знаю, что и папа искал такую, как вы... Искал вас.
-Он сказал тебе это?
-Нет, но я поняла по его глазам, когда он смотрел на вас.
-О, милая, ты так хорошо чувствуешь своего отца!
-Да, конечно, ведь он мой отец.
«Глупенькая,- подумала Вероника.- Всё-то ты замечаешь, но мно-гое не понимаешь. Вот и вчера поняла не так. Он смотрел на меня и думал, что наконец-то нашёл того человека, который принесёт ему долгожданное избавление от затянувшейся жизни. Не для любви я нужна ему была, а для смерти. Ведь смерть для вампира – счастье… В этом, кажется, убеждал меня Леонард?»

ГЛАВА 2
-Папа ещё не вернулся?- спросила Светлана спустя три дня..
-Нет, я и сама беспокоюсь,- ответила Вероника.
-Странно,- задумчиво сказала Светлана.
-Может быть, он куда-нибудь уехал?
-Нет, он никуда не собирался.
-Срочная командировка?- предположила Вероника.
-Он не ездит в командировки.
-Может... случилось что?- наконец высказала Вероника опасное.
Светлана горько усмехнулась:
-Вы только сейчас подумали об этом?
-Да,- сказала Вероника.- Ведь он мне сказал, что уедет на пару дней, и чтобы я ни о чём не беспокоилась. Но не сказал куда. Я спра-шивала, но он ничего не сказал и…
-Вы любите его?- спросила вдруг Светлана.
-Конечно... Почему ты об этом спрашиваешь?
-Потому что вы только сегодня проявили беспокойство.
-Неправда,- сказала Вероника.- Я с нетерпением жду его все эти дни и очень беспокоюсь…
-Но вы так спокойно ждёте,- упрекнула Светлана.
Вероника попыталась улыбнуться.
-Я... не привыкла проявлять свои чувства.
-Даже по отношению любимому человеку?
Опасно! Опасно!
-Ты не понимаешь, Света...
-Всё я понимаю!- крикнула Светлана.- Не считайте меня малень-ким ребёнком.
-Я и не считаю... Просто хочу объяснить...
-Мне не нужно ничего объяснять! Понимаете? Не нужно!
Вероника опустила глаза.
-Я понимаю твои чувства... Но я думала, что мы стали друзьями...
-Я тоже так думала! Но вы обманули меня!- выкрикнула Светла-на.
-Я?
Девушка утомляла её. Эти дни, что Вероника провела с ней в до-ме, Светлана хоть и не выказывала враждебности, но нет-нет да ис-подтишка бросала подозрительные взгляды. Когда Вероника обраща-лась к ней с просьбой – просьбу исполняла, но молча, а если разгова-ривала, то с неохотой. Избегала встреч, общения, отчего прошедшие дни для Вероники превратились в каторгу.  Она чувствовала, что на-чинает уже и ненавидеть Светлану. Хотя чувства свои не выказывала. С ней нужно быть внимательной, осторожней, то и дело напоминала себе Вероника. Девчонка не такая, как другие - более восприимчивая, наблюдательная. Кажется, что видит тебя насквозь... Спокойнее, спо-койнее!
-Я?- тихо спросила Вероника.
-Да, вы! Я вспомнила,- запальчиво продолжала Светлана.- Вы го-ворили, что он перед уходом ничего не сказал, так ведь?
-Да,- растерянно произнесла Вероника.
-Но вы ведь вышли вместе! Вместе!
Вероника вздрогнула.
-Ты... видела?
-Нет, но я слышала ваши торопливые шаги. А потом, под утро, вы вернулись одна. Вы знаете, где он, но ничего не хотите рассказы-вать. Вы что-то скрываете!
Вероника вздохнула.
-Нет же! Поверь, он лишь попросил проводить его... И всё. Всё! Я проводила его до остановки и… мне захотелось побыть одной. У тебя не возникает такого желания - побыть одной?
-Нет! Я хочу быть вместе с папой!
-Ты уже взрослая,- пожала плечами Вероника.- Неужели он дол-жен докладывать тебе о каждом своём шаге? В конце концов, у него своя жизнь... Может быть, он не хотел, чтобы ты знала о некоторых сторонах его жизни?
-Каких сторонах? Вы опять что-то скрываете!- выкрикнула Свет-лана.
И Вероника произнесла как можно убедительнее:
-Да, скрываю... Ведь твой отец уехал по моей просьбе... Но скоро он вернётся.
-Почему же вы сразу об этом не сказали?
-Он просил.
-Неправда!
-Правда. Теперь уже правда. Причём вся.
Девушка испепеляла её взглядом.
-Вот поэтому вы и оставались спокойной... Наблюдали, как я вол-нуюсь и тихонечко посмеивались… Эх вы, а я-то поверила  вам! По-верила!
Веронике вдруг стало жалко девушку.
-Не  огорчайся же,- попыталась взять её за руку.
Но та одёрнула руку, спрятала за спину.
-Всё будет хорошо, вот увидишь,- сказала Вероника и вышла из комнаты.

* * *
В сумрак своей спальни погрузилась она в отвратительном на-строении. Эта проклятая девчонка рано или поздно выведет её из се-бя. И тогда, тогда… Что? Лишь то, что обещание, данное Леонарду, не будет выполнено... И ей это не простят. В первую очередь Ду-ховная Мать... Ведь та учит, что, будучи вампиром, нужно оставаться гуманной к людям, терпимой, закрывать глаза на их недостатки, про-щать ошибки... Только так можно сохранить равновесие между чело-веческим миром и миром нелюдей… Веронике же нелегко давалось это: люди раздражали, бесили. Что-то мешало ей проявлять благород-ство и быть полноценным бывшим человеком…Человеколюбивые со-веты Духовной Матери приходились не по душе, не устраивали... Ей хотелось чего-то другого… Вот уж не думала она, что даже у вампи-ров есть свои нелепые законы, ограничения, правила, мешающие жить в полную силу, жить так, как бы хотелось...

* * *
Тем временем Светлана находилась в своей спальне и думала:
 «Папа, папочка, как же так? Ведь ты всегда доверялся мне, часто со мной разговаривал, советовался. И вдруг - появилась чужая жен-щина, и ты полюбил её, и забыл обо мне. Конечно, может, я и не за-меню ту женщину, которую ты искал (я ведь знаю, что искал, и вот нашёл, кажется), но посоветоваться-то можно было? Не отталкивать, не предавать? Разве это не предательство? Уехал неизвестно куда, не-известно зачем, оставил нас на попечение совершенно незнакомому человеку и даже словом об этом не обмолвился...
…Конечно, может она и неплохая. Но она мне не нравится... Мне кажется, она нас не любит, Серёже-то хоть бы что, он парень, а мне это очень важно... Она не обижает, хочет даже подружиться – вот и про вашу встречу без утайки рассказала - но я не хочу с ней дружить! Я не верю ей! Сначала поверила, а потом подумала и решила: нет, уж слишком всё сказочно, так в жизни не бывает... Ведь у нас с Колей не так... И решила ей ничего о себе не рассказывать. Папочка, я не верю, что ты можешь жить с ней. Она не такая простая, какой хочет пока-заться, она хитрая, она просто вскружила тебе голову. А ты, глупень-кий, поверил и совершенно забыл о нас... У неё иногда такие недоб-рые глаза!
Она ночами уходит куда-то и возвращается только под утро. Она думает, что я сплю, но я не сплю, я всё слышу. Когда ты вернёшься, папочка, я всё тебе расскажу. Не думай, что из ревности, но чтобы спасти тебя, чтобы всё было по справедливости. Она обманывает те-бя. Может быть, у неё и не было никогда мужа. Всё выдумала, что-бы...
Я никогда не буду такой! Никогда! И хоть иногда я разыгрываю Колю, но всё равно люблю его. Он такой смешной, наивный. Но я ни-когда не обманывала его и не буду. А то, что разыгрываю - обяза-тельно расскажу потом. Ничего не утаю. Вместе потом и посмеёмся. И Серёжа.
Ах, папочка, если бы ты слышал меня сейчас! Ты бы обязательно вернулся и понял, что я не обманываюсь: эта Вероника не заслужива-ет тебя. Я бы поговорила с тобой, открыла глаза, а там уж сам – де-лай, как знаешь. Но совесть моя будет чиста. Я всегда была честна с тобой и буду такой всегда! Только прогони её - она лгунья, я знаю! Она заняла мамину комнату! Это не её комната!!! Не её!!!

* * *
А Вероника подслушивала её мысли и всё сильнее злилась:
«Ах, вот как!- думала она и чувствовала, как губы нервно подёр-гиваются, а виски заливает болью.- Не доверяешь мне? Не доверя-ешь? И правильно! Не доверяй. Мне нельзя доверять. А то ещё, чего доброго, уподоблюсь Леонарду и начну тосковать по вам. А вампиру не нужны дети, тем более чужие. Они мешают, копаются в твоей жизни, вынюхивают... Вампир должен жить один, в себе, с самим со-бой... А дети... У меня есть дочь, моя Оленька, и больше никто мне не нужен!»
И она загрустила, вновь вспомнив Оленьку. Захотелось увидеть её, узнать о теперешней её судьбе. С кем живёт? Дай-то с мужниными родителями, а если нет? Если с чужими людьми... Как она может жить с ними, если у неё есть мать? Что могут дать ей чужие люди? Что может дать она сама Светлане и Сергею?
Вот что: она должна отыскать Оленьку, отнять у тех, с кем та живёт... А тех - жестоко наказать! Чтобы не зарились на чужое… Чтобы не разбивали чужие семьи…Вероника в один миг возненави-дела этих людей. Они отняли у неё единственную дочь, её сердечко… Они наверняка учат её плохому: не любить родную мать, забыть её… Это, должно быть, жестокие люди, не испытавшие материнской люб-ви… Она просто обязана забрать у них Оленьку, увести с собой в не-ведомую даль, и прожить всю оставшуюся жизнь только с ней. Оленька поймёт, оценит! Она ждёт свою мамочку, ночами тянет к ней свои крохотные ручки…
«Оленька, я иду к тебе!»

* * *
И она сорвала с окна тяжёлую бархатную штору.
Луна с бесстрастным любопытством заглянула в окошко.
Какая великолепная эта луна, подумала Вероника, замечательная, нежная, успокаивающая… Как мягко она освещает округу, этот бе-лый девственный снег… Снег? А она-то думала, что ещё только сен-тябрь, первые числа, почти лето. Неужели в этом году так рано выпал снег? Она внимательно вгляделась. Деревья голые, без единого лис-точка...
Глубокая осень. Или уже зима?
Не может быть! Невероятно! Ведь с того дня, когда впервые они встретились с Леонардом, прошла всего неделя. И в тот день – она отлично помнит - было очень тепло... А через два дня они встрети-лись на пляже...
И что: в три дня пролетели долгих три месяца? Значит... и дочку свою она не видела три месяца?! Или ещё дольше?
Правильно решила: сейчас же искать её! Немедленно!
Ведь без Оленьки она жить не может. Ей нужна дочь как глоток свежего воздуха. Она порывисто распахнула створки шифоньера, вы-хватила первое, что попалось под руку - шубу - и выбежала на улицу.

* * *
И бежала она по заснеженным подворотням, по заметённым ули-цам, по обледенелым тротуарам - к дому, где когда-то жила. Не заме-чала никого, не обращала внимания на сердитые окрики прохожих -  магнитом тянуло её к тому месту, где оставила свою дочь.
Зачем она сразу не забрала её с собой? Наверняка всё сложилось бы по-другому: без Леонарда, и со светлым образом Михаила, нет, не мужа, а того – второго, которого полюбила. Пусть он обманул её, пусть лишь назвался именем её мужа, но тогда он и был именно Ми-хаилом - её защитником, её мужчиной. Он не претендовал на исклю-чительную роль в её жизни, он оставлял место и для Оленьки... А Ле-онард был другим. Он навесил на неё двух своих воспитанников, до которых ей и дела нет.
Да не он же виноват, не он, вдруг подумала Вероника. Это Ду-ховная Мать приказала бросить на произвол судьбы родную дочь. «И я ведь послушалась, послушалась! Где было моё сердце?»
…Вероника вбежала в подъезд и вверх по лестнице. Останови-лась у дверей квартиры, где жила раньше и, сама не зная зачем, но и не сомневаясь, что поступает правильно, нажала на кнопку звонка…
Тишина.
Постучалась. Вновь никакого ответа.
Квартира нежилая, догадалась она. Не у кого спросить… И к со-седям не обратишься - узнают. Конечно, соседи не проблема (Утолю голод! - хочется), но… не время. Нужно искать дочь. Она ждёт.
Вероника спустилась вниз.
Ночь. Снег. Тишина.
Где искать, у кого спрашивать?
В отчаянии заметалась. Где Оленька? В детском приюте? Но сколько таких учреждений? Не одну ночь можно потратить, обходя…
Да нет же! У родственников! У родителей или… младшего бра-та… Он и приютил Оленьку… Ненавижу!!!
Вероника  торжествующе воскликнула: вот оно – преимущество быть нелюдем: догадываться, понимать, предчувствовать. Вперёд!
Только однажды она видела мужниного младшего брата – пять лет назад, на свадьбе, даже знакома с ним не была, и вообще плохо его помнила, ведь братья почему-то не общались, но теперь-то она отыщет его и… утолит голод. Она заберёт Оленьку! Доченьку! Де-вочку свою…
Чувствуя, как карманы шубы, где прятала озябшие руки, разры-ваются от вонзающихся в них когтей, как тело обрастает шерстью, а лицо вытягивается и превращается в собачью морду, она продвига-лась вперёд, точно зная куда, хотя ещё минуту назад не знала совсем. Она  направлялась к дому, где жил брат её покойного ужа.
Как зовут его? Петя? Володя? Нет! Николай, конечно, Николай!
Она вопьётся ему в горло и высосет всю кровь. А потом разорвёт на части и скормит бродячим собакам. Она выпьет кровь у всех, кто учил Оленьку плохому и изолировал от родной матери. Она не пожа-леет никого, никого…
Она поднялась на пригорок, свернула в переулок и вдруг остро почуяла запах добычи. Предвкушая скорую встречу, она облизывала клыки и приглушённо дышала. Она шла по тропинке, на которой сто-ял он.
Она уже видела силуэт в ночи.
Она уже выбрала место на его шее, куда вонзятся клыки.
Она подняла глаза, чтобы внимательно рассмотреть его лицо.
Она подняла глаза и увидела меня.

ГЛАВА 3
Демобилизовавшись нынешним летом из армии, я третий месяц жил себе и жил, даже не задумываясь над тем, чем буду заниматься в обозримом будущем. Родители ругались, говорили, что так нельзя, что нужно идти учиться или работать, нечего, мол, бездельничать… Я соглашался, что да, мол, нужно, а как же, вот через недельку… И ни-чего не делал. А вскоре и вообще съехал от них – бабушка разрешила пожить в её квартире, а сама переселилась к одинокой сестре… Я пе-реехал с условием, что завтра же найду работу. Завтра затянулось. А чего? Родители не давали с голоду умереть, подбрасывали немного деньжат, мне хватало. Я даже радовался. Мне доставлял удовольствие тот факт, что после двух лет серой беспросветной армейской жизни теперь я человек свободный, могу целыми днями ничего не делать. Лишь валяться на диване, читать газеты. И наслаждаться одиночест-вом.
Не то чтобы меня не заботила дальнейшая судьба, поймите, про-сто я отдыхал: плыл, так сказать, по течению жизни в неизвест-ность… В конце концов, отдал родине два годочка своей драгоценной жизни, чуть, понимаешь, в Афган не загремел… Имею полное пра-во!.. В дальнейшем, конечно, определюсь, поступлю в какой-нибудь институт и…
Но в тот день, когда позвонил Толян, я об институте даже и не думал. Валялся себе на диване и курил «Герцоговину Флор».
-Привет Колька,- пробасил Толян.- Чем занимаешься?
-Да так,- неопределённо ответил я.- Думаю.
-Вот и хорошо. Значит я в самое время. Подкинуть тему для раз-мышлений?
-Давай,- без энтузиазма ответил я.
-Пошли к нам работать? Такие ребята, как ты нам во как нужны.
Я поморщился. Толян работал в милиции то ли опером, то ли уже старшим. Он давно уже звал меня, но я отнекивался. А он всё приста-вал. Мол, давай, работать будем, Угро - это тебе не ГАИ: уважаемые люди. И ты таким станешь. Честно землю топтать будешь. Хватит баклуши, мол, бить. Уважь друга: людей хороших в ментуре не хвата-ет, а ты же наш, только ещё не знаешь.
Я отказывался. Не потому что не хотел… Да и не хотел: западло было опять надевать форму, козырять всем и каждому...
-Ты всё-таки подумай.
-Думал уже.
-М-да,- сказал Толян.- Ну ты и валенок.
-Ага,- сказал я.- Пока. Забегай пивка попить.
-Да погоди ты со своим «пока»,- голос его вновь обрёл звон-кость.- А что если я тебя на место происшествия возьму? Посмот-ришь, как мы работаем. Понравится. Ну, как?
Я-то знал, что это пустое. Но ведь прицепился – уже не отстанет.
-Ладно,- сказал я и хотел добавить: как-нибудь потом. А он за-орал:
-Вот и хорошо! Сейчас заеду!
Я хотел возмутиться, мол, сейчас мне некогда, я занят, но он бы-стро бросил трубку, видимо, уже готовый к этому, и мне ничего не оставалось, как вновь лечь на диван и ждать.
С Толяном мы дружили с детства. Он был старше меня на два го-да, учился в другой школе, да и жили мы в разных домах, даже в раз-ных микрорайонах, но дружили так, как и близкие не дружат. Он был и оставался моим единственным другом и во многом заменил мне брата: тот-то всегда задирал передо мною нос, а в последние годы, как женился, вообще перестал общаться. Даже когда я из армии при-шёл, не подумал встретиться…
Толян приехал через пятнадцать минут. За шиворот стянул меня с дивана и впихнул в видавший виды «газик», где уже друг на друге сидело шестеро. Мы долго плутали по закоулкам и, наконец, остано-вились у какого-то подъезда; меня выпихнули на улицу и потащили на пятый этаж.
Вошли. В квартире уже полно люди, кто-то и в белых халатах. Лица хмурые, солдафонские, деловые. Толян и опера работали, я чув-ствовал себя лишним.
Облокотившись о дверной косяк, я с тоскою скользил взглядом по потолку, стене, спинке кровати и... И вдруг увидел труп. Мужчина лежал лицом вниз. Мне сразу сделалось худо, захотелось уйти, забыть о том, что увидел, отгородиться...
А Толян, уже привыкший к такому, деловито наклонился над трупом.
-Эксперты уже осмотрели?- спросил.
-Осмотрели,- ответили.
-Хорошо,- сказал Толян и попросил кого-то.- Подмогните-ка…
Втроём они перевернули труп.
-Тяжёлый, чёрт,- пробормотал кто-то.- Ого! На глотку-то его взгляни.
Сказано-то было не мне, но я не мог не посмотреть.
И ошеломлённый, уже не сводил глаз. Но не столько видел ужас-ную рану, сколько лицо… Лицо...
Чуть не потеряв сознание, я схватился за чей-то рукав.
-Что с тобой?- недовольно спросил Толян.  Оказывается, он уже стоял рядом.
Я попытался сказать. Не смог. Хватал ртом воздух, а слова не по-лучались.
А Толян рассеянно похлопал меня по плечу и спросил у участко-вого:
-Родственники оповещены?
-Разыскиваем,- ответил тот.
А я, наконец, нашёл в себе силы и, с трудом двигая одеревенев-шими губами, прошептал:
-Родственники здесь.
-Уже?- удивился Толян.- Где?
-Здесь. Это  я. Это,- я кивнул в сторону трупа,- мой родной брат.
А потом… что-то было… Плохо помню. Даже не знаю, как ока-зался на улице, возле подъезда. Сидел на скамейке, обхватив голову руками, и не видел перед собой ничего, кроме страшной раны на шее родного брата.
Последний раз мы встречались с ним чуть больше двух лет назад, когда меня провожали в армию. Но и тогда уже мы не общались – по-ссорились за несколько лет до этого - по глупости, не поделили маг-нитофон, что ли; ссора затянулась и… В общем, родной брат давно уже перестал быть для меня близким человеком. Когда я служил в армии, он даже ни разу не написал. Вот так получилось, что мелкая ссора развела нас так далеко, что и не соединить… Уже не соеди-нить. Потому что он умер. Его больше нет…
К брату я всегда питал противоречивые чувства. Он был старше меня на четыре года и по какой-то непонятной причине считался лю-бимчиком семьи, и я в детстве за это его ужасно ненавидел. Он отве-чал взаимностью: время от времени поколачивал меня, но всегда втихую, поскольку заботился о своей незапятнанной репутации, предпочитая в глазах родителей выглядеть этаким пай-мальчиком. Но поскольку в доме кто-то постоянно хулиганил, то доставалось мне, что вполне логично: он-то, такой замечательный, не мог… В общем, получалось, что хулиганил я один и получал за это, соответственно, тоже один.
Мишка… Старший брат… Мне не нравилось в нём практически всё. И то, что он людей за людей не считал, думал только собственной выгоде. И то, что его больше, чем меня любили родители, и это, по моему глубокому убеждению, было совершенно несправедливо. Ко-гда повзрослел, я невзлюбил его и за то, что он быстро превратился в посредственного обывателя, жил только ради себя. В общем, разо-шлись наши пути-дороги… Желая нас помирить, мама то и дело рас-сказывала: вот Миша женился (сходишь к нему?), вот дочка у него родилась (навестишь?), вот стал уже старшим конструктором (позво-нил бы?)... Ни разу я не заходил к нему в гости, не звонил, а когда он приходил к родителям, нарочно уходил. Я даже точно не знал, где он живёт. И не собирался с ним встречаться…да вот…
...Вот и встретились.
Я увидел его лежащим на полу с ужасной раной на шее и в один миг простил ему всё. Он вновь стал моим братом.

* * *
Словно сквозь сон слышал я, как врач говорил Толяну:
-Рана странная какая-то. Как будто собака перегрызла горло...
-Может, и собака…
-А где ты увидел собачьи следы?... И на месте преступления ни кровинки...
-Убили не здесь?..
-Исключено.
-Как объясняете?
-Не знаю...
-Ну не собака же на самом деле…
-То-то и оно...,- доктор задумался.- Кстати, это уже не первый случай...
-То есть?
-Не знаю, это может показаться абсурдом, но... Ты веришь в вам-пиров?
-Покойничках, которые встают из могилы и пьют человеческую кровь?- хмыкнул Толян.- Сказки.
-Может сказки, а может… вампиры и на самом деле существу-ют...
-Ну-у, Василь Захарыч. Не ожидал от вас. Вы прямо мистик ка-кой-то.
-Может и мистик, - пробурчал   доктор.- Но как объяснишь от-сутствие крови?..
-Эксперты разберутся,- уверенно произнёс Толян и повернулся ко мне.- Ну, ты как?
-Лучше немного.
-Держись.
Он томился. Я понимал: ему нужно было работать, а тут я со своими проблемами… Ничего, озлился я, сам меня сюда приволок.
Он курил и бормотал, впрочем, сочувствуя искренне:
-Вот ведь как получилось…
Меня вдруг затрясло. Я весь кипел от ненависти к убийце. Ведь я только что потерял родного брата!
-Толян, ты должен его найти.
-Найду, друг.
-Ты должен его найти и показать мне!
Толя отбросил папиросу.
-Знаешь что! - сказал он.- Ты это брось!
-Он мой брат! А ты – мой друг.
И спросил:
- Друг?

* * *
-Я обещаю, что найду убийцу, и он сурово за это ответит... Но та-кие мысли выбрось из головы, прошу тебя,- чуть мягче сказал Толян.
Я опустил голову.
-Он вроде как был женат?- спросил он.   
-Да... был.
-Вот это – его жена?
Он протянул фотографию красивой женщины с длинными пыш-ными волосами.
-Вроде она,- неуверенно произнёс я.- Хотя… Я никогда вживую её не видел. Лучше у родителей спроси.
Толик кивнул. Он был в курсе моих отношений с братом.
-Его жена исчезла,- сказал Толян.
-А дочь?- спросил я.
-Девочку сейчас приведут. Она ещё… там.
-Она знает?
-Да.
-Куда её сейчас?
-Отвезём к твоим родителям, куда же ещё?
Из подъезда донеслись торопливые шаги, и в дверях появилась женщина за руку с маленькой девочкой. Моей племянницей. Я по-смотрел на неё и решился.
-Не надо к родителям. Я к себе её заберу.
Девочку подвели. Я присел подле неё на корточки.
-Как тебя зовут?
-Оля.
-Оленька, я твой дядя. Дядя Коля. Тебе папа рассказывал обо мне?
-Нет. А где папа?
Я погладил её по русой головке.
-Пока ты поживёшь у меня... Хорошо?
-А мама?
-Мама скоро вернётся и заберет тебя. Обязательно.
-А ты будешь покупать конфеты и катать меня на лошадке?
-Буду.
-Тогда только, пока мама не приедет.
-Конечно, Оленька. Пока не приедет мама.

* * *
Вот так и получилось, что Оленька стала жить со мной. Сперва я хотел отвезти её к своим родителям, особенно в первые дни, когда она очень скучала и постоянно спрашивала, где мама. Я рассказывал ей различные небылицы, а в душе и сам недоумевал: действительно, где? Неужели и её тоже? Ужасно! Я звонил Толяну, интересовался. Толян успокаивал и отделывался обещаниями, что если узнает что-то, сам позвонит. Ещё сказал, что Оленькину мать объявили в розыск.
Поначалу для меня было делом чести интересоваться, как про-двигается следствие, но спустя месяц, а потом и второй это как-то са-мо собой отодвинулось на второй план, ведь никаких новостей не по-ступало. Близилась зима, девочка жила у меня, я так и не работал. Одно радовало: хоть родители не пилили, даже помогали деньгами: ведь я, наконец, «подставил плечи», взяв на воспитание Оленьку.
Между прочим, девочка мне нравилась. Оказалось, что мне почти не в тягость бегать по магазинам, выстаивать длинные очереди за мо-локом и хлебом, даже – готовить. Родители несколько раз предлагали забрать её к себе, и я уже было согласился, но потом… Чёрт его знает, привязался к ней что ли, прикипел… В общем, даже когда в ноябре всё-таки устроился дворником в детский сад, племянницу к родите-лям не отвёз, а наоборот, отдал её в тот же детсад, где и работал, в среднюю группу...
Вечерами я занимался с Оленькой, читал книжки… Ради неё я даже бросил курить и очень хотел, чтобы она оценила это. Оленька была понятливым ребёнком, но... что-то всё же в ней было от отца: Миша как-то сразу умудрялся раскусить человека, узнать все его сла-бости и немедленно воспользоваться этим; вот и она. Девочка каким-то образом узнала, что я боюсь темноты, и… как бы вам сказать… стала злоупотреблять этим. Подолгу засиживалась в сумрачной ком-нате, не позволяла включать свет, требовала, чтобы я в темноте рас-сказывал сказки. Или задумчиво глядела на ночной фонарь, установ-ленный в моей комнате, который переливался всеми цветами радуги, и хныкала, когда я зажигал верхний свет. И отказать я не мог: ведь она сирота, может быть, и круглая, вправе ли я обижать её, делать за-висимой от моих привычек?
Это и тяготило меня.
…А ещё очень хотелось поделиться своими переживаниями – а не с кем. Толян был по уши загружен работой, мы с ним почти и не виделись. Мои родители не из тех, перед кем раскрывают душу…
Не с Оленькой же?   
Мне нужен был человек, который смог бы подарить мне душев-ный покой.
Мне нужен был человек, способный в трудную минуту выслу-шать меня.
Мне нужна была женщина.
Таким человеком стала Светлана.

* * *
Мы познакомились с ней на работе. Я сдавал дежурство, а она составляла компанию старшей подруге, которая пришла за ребёнком. Я увидел её и понял, что если сейчас сам не подойду к ней - погибну. У неё были пухлые губы и большие удивлённые глаза. Я подошёл и сказал:
-Здравствуйте, меня зовут Коля.
-Очень приятно,- удивилась она, но имени не назвала.
-Я хочу познакомиться с вами,- прямым текстом сказал я. Гово-рят, что простота – хуже воровства, но ей понравилось.
-Света,- улыбнулась она.
-Света,- обрадовался я,- пойдёмте в кино.
-Прямо сейчас?
-Нет, почему?- смутился я.- Через пять минут.
Она на секунду задумалась и ответила:
-Пойдёмте.
И я повёл её в кино, вечером проводил до дому, а на следующий день встретил возле института, где она училась, кажется на первом курсе.
Я влюбился. Оленька обижалась, что я часто стал оставлять её дома одну, и мне было стыдно оттого, что я так поступал… Но меня не покидала мысль, что на самом деле мои частые отлучки и поздние возвращения не очень-то её и волнуют. Несмотря на четырёхлетний возраст, она была очень самостоятельной девочкой и совсем не воз-ражала, когда её оставляли дома одну. Я же говорю, странная девоч-ка. Я предложил ей пожить у деда с бабой, она отказалась.
И вот я целые вечера проводил со Светой. Влюбился в неё по уши и ничего не мог с собой поделать. И ведь я тоже ей нравился! Вот только смущало, что иногда она была какая-то не такая… Ну, не такая, как всегда, что ли... Трудно объяснить. То слишком игриво смотрела на меня, то совершенно не понимала, о чём говорю, то на-прочь забывала обещания, данные накануне. Как будто бы и не она была вчера вечером со мной, а кто-то другой. Иногда мне дважды приходилось рассказывать об одном и том же, и оба раза она слушала с нескрываемым любопытством, как будто впервые слышала. Я те-рялся в догадках. Неужели такая рассеянная?
В последнюю нашу встречу я сделал ей предложение. Она ничего не ответила, обещала подумать и дать ответ завтра. Она сказала, что у неё какие-то неприятности дома, что-то случилось с отцом, уехал что ли, но завтра она обязательно определится и даст ответ. По выраже-нию её глаз я понял, что она скажет «да». Я нежно поцеловал её и пошёл готовить Оленьке ужин.
Завтра уже наступило. Я стою в условленном месте, в нашем скверике, что в глубине городского сада, топчу выпавший накануне снег, поглядываю на припорошенную танцплощадку, обнесённую вы-сокой чугунной решёткой, вспоминаю, как летом под духовой ор-кестр здесь танцевали пожилые пары и высматриваю мою любимую в толпе прохожих. Многие переоделись в пальто, тёплые куртки и шу-бы. Я почему-то боюсь не узнать Светлану в зимней одежде. Что на меня нашло?
Конечно, я сразу узнал её. Вот она свернула на узкую аллею и не спеша направилась в мою сторону. Я не стал дожидаться и побежал ей навстречу.

ГЛАВА 4
Наконец-то Вероника вернулась, скинула шубу на пол и повали-лась на диван. Безумно устала, а ведь не до отдыха: нужно ещё сосре-доточиться, собраться с мыслями, решить для себя нечто важное.
За стеной раздавались приглушённые голоса. Раздражали. Меша-ли думать. Кто там? Светлана с Сергеем, кто же ещё? Ругаются… Или спорят… И мешают, мешают…
Нет, совершенно невозможно сосредоточиться…
Когда же прекратят?
И… о чём они…

* * *
-В общем, Света, это в последний раз. Мне уже надоела эта игра.
-В последний, Серёжа, обещаю… Завтра же всё ему расскажу.
-Могла бы и сегодня...
-Нет, лучше завтра. Потом вместе посмеёмся. Он оценит, поверь.
-Да уж, оценит… по шеям обоим.
-Какой же ты паникёр, Серёжа. Вечно во всём сомневаешься.
-Не во всём.
-Так ты согласен?
-Да, но повторяю: больше в твои игры играть не буду.
-Ах, какой ты хороший! Ну-ка, повернись!  Выглядишь просто прекрасно.
-Отвратительно.
-Ну, мы же договорились. Опять начинаешь?

* * *
«Гляди-ка, и тут тайны,- подумала Вероника.- И придумывает их, конечно, Света. Серёжа на это не способен - мягкотелый. А Света авантюристка. Как же она мне надоела… Ох, если бы не поклялась Леонарду, я бы с ней по другому поговорила».
За стеной послышался тихий смех, потом Вероника услышала, как кто-то из ребят сказал, что вернётся нескоро, а когда сквозь двер-ную щель увидела, как в проходе мелькнула женская шубка, поняла, что ушла Светлана.
«Наконец-то»,- облегчённо вздохнула Вероника. Вот до чего ведь дошла неприязнь:  когда эта пронырливая девчонка рядом, ей, Веро-нике, даже не думается. Её тяготило Светланино присутствие, пусть даже через стенку или в другом конце этого большого дома. Она боя-лась, что Светлана способна слышать чужие мысли – пусть не так, как она, пусть интуитивно, но ведь способна... Вероника остерегалась ду-мать в её присутствии. А если Духовная Мать обманула её, сказав, что Светлана – человек? А если Светлана тоже слуга Дьявола, кото-рому поручено следить за ней?
Ведь Духовная Мать знает всё… Она знает, что в последнее вре-мя Вероника стала сомневаться в том, чему та её учит. Вероника пе-рестала быть доверчивым человеком, она не человек, она выше. Она вампир! Вампиру, думала Вероника, свойственно никому не верить в силу того, что сам живёт обманом... «Духовная мать,- ужаснулась Вероника от сделанного открытия,- не может говорить правду, по-тому что она тоже не человек!»

* * *
Итак, подумала Вероника, почему она не убила его, почему толь-ко взглянула в его испуганное лицо, слизала с клыков слюну и про-шла мимо? Ведь до того она готова была убить, уничтожить, разда-вить. Но ничего этого не сделала.
«Знаю!- попыталась обмануть себя.- Ему нельзя просто так уме-реть, это было бы слишком просто».
За дочь она мстить будет не так. Она доведёт этого человека до безумия, заставит на коленях приползти к ней и умолять, чтобы она избавила его от мук. Именно так! Не она заберёт у него дочь, он сам приведет её и будет просить прощения, червяком извиваться у её ног. Но она не простит! Она перегрызёт ему горло. Она будет медленно высасывать его кровь, смакуя каждый глоток, маленькими порциями, чтобы он прочувствовал всю ненависть, которую она испытывает к нему…Пусть он это прочувствует и содрогнётся от ужаса. Он будет последним человеком, которого она убьёт, и убийство это должно быть торжественным, знаменательным, особенным. Он должен зара-нее знать, что умрёт, он должен сам захотеть этой смерти. Захотеть как избавления от страданий. Он должен умереть так, как умирают... вампиры. Как умер Леонард!
Она представила, как Николай ползёт к ней, в мольбе протягива-ет руки, хватается за её колени и навзрыд плачет, корчась в муках. Она ногой отпихивает его тщедушное тельце, но он не отстаёт, вновь поднимается из грязи и целует её ноги. Тогда она снисходит до того, что приказывает ему подняться. Счастливый, он в полупоклоне лебе-зит перед ней. Она прикасается к его подбородку, приподнимает его голову и смотрит в глаза. Их взгляды встречаются, и он понимает всё! Как она страдала, как мучилась, как металась по жизни в поисках сво-ей дочери. Как она боготворит Оленьку! А он в это время вёл празд-ную жизнь, развлекался и не задумывался даже, что из-за него, имен-но из-за него, мучается она, не ведомая ему Вероника. Он узнает, поймёт и ужаснётся. Не за себя. Вообще за всё человечество, при-выкшее не ценить того, что имеет, крадущее у других самое дорогое.
Она перекусит ему горло - и это будет для него облегчением. Она снизойдёт, пожалеет его, лишь бы он понял!
В возбуждении Вероника стала метаться по комнате. Ей было душно, так и хотелось сорвать с окон тяжёлые шторы, распахнуть форточку и дышать свежим воздухом. Как жалко, что ещё не ночь… Она так и сделает, как только землю окутает мрак. Выбежит на улицу, найдёт его и ещё раз улыбнётся собачьим оскалом. Она встретит его одного, без Оленьки, потому что дочь она напугать не смеет… Оленька может увидеть её, испугаться и... узнать!
К дочери она придёт потом. Днём. Такой, какой она была в той, человеческой жизни. Такой, какой она бывает днём. Доброй, улы-бающейся, приветливой. Такой, какой ей всё труднее оставаться. Но ради дочери она пойдёт на всё. Всё стерпит, перенесёт, выстрадает. За то, что отдала её чужому человеку, за то, что забыла о ней, за то, что была плохой матерью. Теперь она будет хорошей!
«Немного, Оленька, осталось до нашей с тобой встречи, потерпи. Вот только накажу брата твоего непутёвого отца».
Уже скоро наступит ночь. Она оденется и выйдет на улицу. Она наберёт полную грудь воздуха, облегчённо вздохнёт и превратится в чудовище.
Уже скоро…
И в тот момент, когда уже почти успокоила себя, когда обман толстым слоем залепил правду, от которой пряталась, дверь в её ком-нату распахнулась и на пороге появилась Светлана.

* * *
-Вы обманывали нас! Обманули!- кричала она, а Веронику хоть била дрожь, но голос не повышала:
-Ты ведёшь себя как избалованный ребёнок!
-Как вы могли?!- кричала Светлана.- Ведь вы не Вероника!
Вероника отступила назад.
-Кто же?- спросила.
-Вас зовут Наташа!
И Вероника почувствовала тоскливый зов, исходящий из горла девушки. Неодолимый, манящий, такой… сладкий… Сердце радост-но забилось.
-Наташа? Что за странное имя? - прошептала она.- Я не знаю ни-какой Наташи.
-Вас разыскивает милиция! Вот!- Светлана бросила газету. Она закружилась и упала к ногам. На первой странице была напечатана фотография. Вероника узнала себя.   
-Я знаю, мой отец больше никогда не вернётся! Вы убили его.
Чувствуя, как желание разрывает глазные яблоки, Вероника по-просила:
-Назови ещё раз... это имя?
-Наташа!!!
Вероника щёлкнула клыками, счастливо улыбнулась и вонзила острые когти в Светланино сердце.
-Ты позвала меня,- сообщила Вероника умирающей девушке.- Я пришла за тобой.
И укусила за горло. Светлана беспомощно выдохнула и повали-лась в черноту.

«Зачем ты это сделала?»- слышишь сердитый окрик
 Духовной Матери.
«Она позвала меня. Она назвала меня Наташей.
«Ты не Наташа. Ты уже Вероника».
«Она противная и гадкая».
«Она  твоя воспитанница».
«Она разоблачила меня».
«Ты поклялась Леонарду заботиться о ней».
«Мне нет дела до Леонарда».
«Ты нарушила клятву и будешь за это наказана».
«Плевать».

«Что происходит с тобой, дочь моя?»
«Ничего… И вообще, я не дочь, а ты мне не мать».
«Я твоя Духовная Мать, девочка».
«Духовная Мать не может быть жестокой. А ты жестока».
«Я учила тебя добру».
«Ты сделала из меня вампира».
«Я пожалела тебя».
«Ты забрала у меня дочь».
«Ты же знаешь у кого она. И знаешь, что ей
ничего не грозит».
«Ты нарочно прятала своё лицо, когда Дьявол
испытывал меня».
«Так я помогла тебе».
«Ты не поддержала даже словом».
«Я помогла тебе».
«А ещё я устала от твоих глупых советов».
«Что глупого я посоветовала?»
«Всё! Всё! А ещё ты обещала, что я полюблю».
«И выполнила своё обещание. Разве нет?»

«А я не хочу, не хочу его любить! Не хочу!»
«Так не люби»
«Не могу. Ты заставляешь меня!»
«Послушай, девочка…»
«Не хочу слушать… Уйди».
«Ты нуждаешься в моей поддержке».
«Не могу больше… Уйди…»

«Хорошо, дочь моя, я уйду».
«Уходи же и не возвращайся!»
«Хорошо. Но помни: позовёшь – и я приду снова!»
«Не позову, не надейся. Уходи. Уходи. Уходи…».

И вот ты падаешь, словно толкнули лицом на подушки, и зарыва-ешься в их мягкости, и не в силах подняться – только плакать. Не унять дрожь губ, не сдержать рыданий: плакать, плакать. А потом ра-зорвать пелену слабости и порывисто – к стопам Духовной Матери. Обнимаешь так, как в мечтах - твои ноги Николай.

«Прости, прости! Я глупая… Сама не понимаю,
что говорю».
«Не плачь, девочка. Я понимаю».
«Я глупая, я скверная».
«Нет, ты хорошая. Просто ты влюбилась».
«Да… Но почему – в него?»
«Сердцу не прикажешь».
«Я хотела его убить, а влюбилась. Что делать теперь?»
«Любить».

«Люби, пока любится.
Люби, пока дышится
Пока живёшь – люби,
Люби за прошлое, настоящее и будущее,
Люби за все времена,
Люби от всего сердца,
Люби за себя,
И за тех, кто не долюбил,
Люби,
И будь любимой,
Люби сегодня,
Ведь завтра
Любить уже не сможешь,
Ведь завтра тебя не станет,
Завтра уже будет любить кто-то другой».

«Спеши любить,- сказала Духовная Мать.- Ведь я не могу тебя спасти от наказания: ты нарушила слово, данное умирающему вам-пиру, и за это умрёшь. Извини».
«Когда»?
«Будет знак».
«Какой?»
«Увидишь в зеркале своё отражение».

* * *
Очнулась мокрая от пота и крови. Лежала у Светланиного тела, смотрела в потолок, вяло думала:
«Плохая так плохая. Ну и пусть. Лучше уж умереть, чем жить так. Чем такою жить».
Пошевелилась, нервно осмотрела себя. Опять в человеческом об-лике. И одна. Теперь уже действительно одна в тёмной пустой комна-те. Чёрный бархат штор наваливался могилой. Поёжилась. Озлилась.
«Но перед тем как умру, унесу в могилу ещё одного. Его. Нико-лая. Никому его не отдам. Теперь уже – никому».
Она встала, порылась в шифоньере и вытащила оттуда большой чемодан. Отнесла в комнату, где лежал труп, поставила чемодан ря-дом, раскрыла и выбросила оттуда всё содержимое - тряпки. Затем сходила на кухню, взяла маленький топорик и  опять вернулась в комнату.
Потом склонилась над трупом девушки.

* * *
Когда чемодан был наполнен и закрыт, Вероника, уставшая до безумия, подёргала его за ручку, проверяя на тяжесть.
«Тяжёлый, но донесу»- решила и ушла в ванную мыться.
Топор остался лежать на полу в луже крови и мелких ошмётках мяса.
В комнате сильно пахло кровью.

* * *
Час спустя в шубе, наброшенной на голое тело, и тяжёлым чемо-даном в руках, она рыскала по подворотням, улицам, паркам. Чемо-дан стёр до крови ладони, но она не позволяла себе ни минуты отды-ха, всё ходила и высматривала среди тысячи людей его одного.
Наконец, нашла. Он сидел в троллейбусе, и задумчиво глядел в окно. На губах - улыбка. Вероника увидела его и почти отказалась от задуманного, но заглянула в мысли - и поставила рядом с ним чемо-дан. «Вот так, не мне – так никому». А он даже не повернулся. Про-ехав остановку, она выскользнула в мороз и растворилась в темноте.
Всю дорогу себя корила, а к дому подошла - и успокоилась. При-бралась в комнате, тщательно вымыла пол, оделась в праздничное и вошла в гостиную. Погрузилась в мягкое кресло. Тишина, но в вис-ках: «Плохая так плохая. Пусть. Не мне – так никому».
Потом решила: надо накупить зеркал и расставить их по всем комнатам. Пусть серебрятся и сверкают, это только в удовольствие. Ведь она постоянно должна знать, что смерть близко, вот пусть зер-кала и напоминают об этом. Как это прекрасно - умереть!.. А может, она и не умрёт вовсе… Ведь тогда, в первый раз, не умерла...
Леонард? Скелет, рассыпавшийся в прах? Ничего не значит! Она может стать каким-нибудь бестелесным существом. Привидением? Может, как раз они-то и существуют, потому что умирают вампиры. А привидение должно жить вечно, оно ведь бесплотно, смерть ему не грозит… А сама Жена Дьявола - уж не привидение ли? Почему при-ходит только во сне? Или не во сне?
…И вот жизнь втечёт в другое русло, где она сможет изменить свою сущность, избавиться от отвратительной маски чудовища-вампира, где можно спокойно обдумать всю свою жизнь. Здесь, на Земле, во плоти, это сделать невозможно. Мешают. Все: люди, чувст-ва… Чувства особенно… Любовь… Ненависть… Любовь… Любовь…
…Привидение не толкнёшь. Это ещё плюс. И кровь пить ему то-же не надо. Летай себе по планете, растворяйся в космическом про-странстве, властвуй над смертными, людьми и вампирами, и изредка, шутки ради, появляйся знамением на небосклоне или звёздочкой в те-лескопической трубе. Хорошо!
Как хорошо помечтать… Увы, не будет уже жизни после этой смерти. И незачем себя обманывать. Так что живи
люби
живи и не забивай голову глупостями... Зеркало подскажет, что пришла, наконец, смерть.
«Плохая так плохая.
«Пусть. Не мне – так никому».

* * *
Но... что это? Скрип? Она не одна в доме? Кто тут?
Появись!
Дверь со скрипом раскрылась и в комнату вошла та, которую Ве-роника никак не ожидала.
Светлана.
Сердце ёкнуло и подпрыгнуло к горлу.
«Я знала»,- мелькнуло в воспалённом мозгу.

ГЛАВА 5
Я подбежал к Светлане и протянул ей букет. Она взяла меня под руку. Мы шли по аллее. Она молчала. Всё шло не так, как я хотел.
-У тебя плохое настроение?- спросил я.
-Нет.
-У тебя грустные глаза.
-Просто устала... Занятий много.
-Бедненькая. Ничего, скоро каникулы.
-Скорей бы уж,- сказала она и опять замолчала.
Я шёл и всё ждал, что этот разговор она начнёт сама. Но она равнодушно посматривала под ноги и ничего не говорила. Тогда я решил начать сам.
-Ну?- спросил.- Что?
-Что?- не поняла она.
-Решила?
-А?
-Ты же сказала, что сегодня дашь ответ,- напомнил я.
-Когда?
-Вчера.
-Вчера?- удивилась Светлана.- И что же я обещала?
-Что ответишь... согласна  ли… ну, это… стать моей женой,- рас-терянно пробормотал я.
-Женой? Ах, да,- и задумалась.
-Так решила?- не понимал я.
-Знаешь, Коля,- она остановилась и посмотрела на меня. Я сник.
-Не нужно ничего говорить. Я всё понял.
 Настроение разом испортилось. Выходит, не нравлюсь. Что ж... А ведь вчера она так обнадёживающе посмотрела на меня...
-Нет, ты ничего не понял,- сказала она.- Я объясню.
-Нужно ли?- хмыкнул я.
Она взяла меня за руку. Рассмеялась вдруг:
-Так ты делал предложение или нет?
-Да,- сказал я.- А что?
-Ничего,- сказала она.- Это хорошо.
-Не понимаю,- растерялся я.
-Ну и ладно,-  махнула она рукой и сказала:
-Да.
-Что «да»?
-Мой ответ «да»!- сказала она.
-Светка!- я подхватил её на руки и закружил.- Что ж ты резину-то тянула, сразу не сказала!
-Просто... решила пошутить.
-Шутница ты моя!- прыгал от радости я.- Как же я люблю тебя.
И крепко поцеловал. Я думал, что ей будет приятно, но она вдруг ершисто высвободилась из объятий и сказала:
-Знаешь, Коля, я понимаю твою радость, но сегодня целовать ме-ня не надо.
-Не понял,- сник я.
-Завтра или в какой другой день целуй сколько хочешь, а сегодня не надо.
Я скривился:
-Но ведь такой день...
-Да, я понимаю. Но... Ты выполнишь мою просьбу?
-Выполню,- недовольно пробурчал я.
-Вот и хорошо,- вздохнула она. Мы опять пошли молча.
-Голова что-то разболелась,- сказала она.
-Тебя проводить домой?- предложил я.
-Нет,- сказала она.- Лучше я сама провожу тебя… до троллейбу-са.
-Ну хорошо,- уступил я, не переставая удивляться. Сегодня она была ещё страннее обычного.
На остановке вместо того, чтобы поцеловать её, я крепко пожал протянутую руку в варежке и сел в троллейбус. Двери сложились, и Светлана осталась снаружи.

* * *
Снаружи осталось лишь её тело, а образ её я забрал с собой. Я ехал и чувствовал себя… валенком, как говорит Толян. Светлана се-годня была такой странной, что я терялся в догадках. Да, я сделал ей предложение, и она приняла его, но как-то… неправильно. Вот и ожидаемого ликования я не испытывал. Как будто она разыграла ме-ня, пошутила... Раз за разом прокручивая разговор со Светланой, я всё больше убеждался, что нашу любовь я только выдумал, на самом же деле оказался в… странной-странной сказке. Плохой сказке.
…Конечно, она никогда меня не любила, и не думала! А встреча-лась со мной, чтобы досадить какому-то парню, который или бросил её или перестал обращать внимание… Да-да, так и было: она сказала ему, что выходит замуж, а он остался безучастным, может, даже по-смеялся над ней, и она тогда решила подразнить его. А я, такой телё-нок, втрескался в неё по уши... Слепец! Разиня! Простофиля!
Валенок.
Конечно же, она меня никогда не любила!
И сделав это открытие, я так разволновался, что вскочил и... зап-нулся о чемодан, стоящий прямо под ногами.
-Молодой человек, сколько ещё кататься будем?- услышал окрик кондукторши.- Конечная остановка, выходите.
Я осмотрелся: салон пуст.
Я кивнул и ещё раз посмотрел на чемодан.
-Слышите, молодой человек?- раздражённо тормошила кондук-торша.
-Выхожу,- сказал я, не отрывая взгляд от чемодана.
«Надо бы сказать про чемодан-то,- вяло подумал я и уже раскрыл рот, но встретился со звериным взглядом кондукторши… И какое-то наваждение нашло: взял чемодан и... вышел на улицу. Троллейбус фыркнул дверьми и тронулся. А я стоял на остановке, держал в руках чужой чемодан и соображал, что же делать?
Не скажу, что никогда в жизни не зарился на чужое, все мы греш-ны. Конечно, было и стыдно, и противно за себя. Чужое брать нехо-рошо, все это знают. Надо бы сдать чемодан в Бюро находок: вдруг уже и хозяин объявился, ищет пропажу. А я… Но так вдруг захоте-лось заглянуть в чемодан, узнать, что же там лежит…Вдруг деньги? Целый чемодан денег? Этого же на всю жизнь хватит… Вот я и дер-жал чемодан и нёс его вовсе не в Бюро находок, а домой.
Что-то подсказывало мне, что я обязательно должен в него загля-нуть. Посмотрю только, думал я, и отнесу... Ничего не возьму, не прикоснусь даже, ага!

* * *
И вот не разуваясь и не снимая пальто, я прошёл в комнату, по-ложил чемодан на диван и дрожащими от холода и волнения пальца-ми нажал на замок. Рычажки легко сдвинулись, защёлки отскочили, крышка медленно приподнялась и...

* * *
Я окаменел от ужаса.
Я узнал её! Я узнал свою Светлану…
Я глядел в остекленевшие глаза девушки, с которой час назад простился на остановке, и не хотел верить тому, что видел.
Мёртвое лицо посиневшими губами улыбалось мне.
Я захлопнул крышку и повалился на диван.
Всё плыло перед глазами, я задыхался, дрожал от страха и даже не пытался унять дрожь. Кажется, бегал на кухню, пил воду из графи-на, давился, кашлял, подбегал к крану, лил воду на голову. И возвра-щался в комнату. Чемодан никуда не исчезал, оставался лежать на месте.
…А тут ещё в прихожей затренькал звонок.

* * *
-Привет, старик, чего не открываешь? Опять спишь?- Толян тя-жёлой глыбой надвигался на меня, проходя в квартиру. Я что-то мям-лил.
-Какие-то неприятности?- спросил он, бросив на меня косой взгляд.
-Нет, нет,- поспешил я с ответом.- Всё нормально... Просто… го-лова болит.
Толян прошёл в комнату, осмотрелся и сел на диван, рядом с че-моданом. Похлопал его по крышке.
-Собираешься куда-то?
Крышка чуть приподнялась.
-Нет! Толя!
-Чего орёшь-то?- удивился он.
-Пересядь в кресло.
Толян пожал плечами и пересел. Я перевёл дыхание.
-Ну что?- уставился он.
Я – на него.
-Ни о чём не хочешь спросить?
-Нет,- сказал я.
-Напрасно,- сказал он.- А я ведь с новостями.
Я молчал и прятал дрожащие руки в карманах.
-Мы же нашли её,- сказал Толик.
-Кого?- я плохо соображал.
-Наталью, жену твоего брата,- чуть обидевшись на мою непонят-ливость, сказал Толян.
-Она тоже... убита?- спросил я.
-Нет,- сказал он.- Живёт и здравствует.
-Выходит, всё-таки она?
-Угу,- сказал Толян.- Сегодня собираемся её брать. Если хочешь,- предложил он,- могу взять с собой.
-Нет,- вздрогнул я.- Вы уж без меня.
-Жаль,- разочарованно произнёс Толян.- Я думал, для тебя это важно.
-Ты прав, но... Не могу я, Толян, пойми.
-Не понимаю,- сказал он. И помолчав, добавил.- Но и не осуж-даю. Личные дела?
-Да, личные.
-Ага,- покачал головой он, теперь уже и осуждая. Вновь посмот-рел на чемодан.- Ты так и не ответил: уезжаешь?
-Нет,- чувствуя, как спина покрывается потом, ответил я.
-Зачем тогда чемодан?
-Просто так.
-Ясно,- сказал Толян, хотя видно было, что ему ничего не ясно.- Как наша невеста поживает?
-Какая невеста?- прошептал я. От этого слова сделалось дурно. Ведь Светлана с сегодняшнего дня тоже… моя невеста... Была...
-Какая ещё? Оленька, конечно.
Я встрепенулся. Об Оленьке я как-то совсем забыл. Как она? Я вскочил и заглянул в маленькую комнату. Девочка спала на раскла-душке, на которой обычно спал я.
-Нормально,- сказал я.
-К бабушке не просится?
-Нет,- сказал я.
-М-да... бедная девочка,- сказал Толян,- Кто бы мог подумать, что у неё такая мать… Странная. Уже двое суток за нею наблюдаю. Пред-ставляешь, выходит на улицу ночью, мы только приготовимся сле-дить за ней, а она исчезает... Как в воду... А под утро возвращается.
-Ну и что?
Толик вынул папиросу. Ломая спички, прикурил. Глубоко затя-нулся.
-Помнишь, что доктор говорил, когда Михаила нашли?
-Нет,- сказал я.
-Он сказал, что тут нечистью попахивает. Вампиры, приведения там разные...
Я молчал. А Толян произнёс, как выплюнул:
-В последнее время что только в голову не лезет.
-Что, например?
-То, что действительно вампиры существуют.
-Ага… И кто же вампир?- разозлился я.
-Жена твоего брата...
-Шутишь?- спросил я.
-Какие уж тут шутки,- вздохнул он.- Я сам видел её... вчера но-чью. Она оглянулась, а вместо лица - собачья морда.
-Собачья? Морда?
Я похолодел и вспомнил тот вечер, когда Оленька вынудила меня кататься с горки по первому снегу, как я испугался, заслышав при-ближающиеся из темноты шаги. А потом – и увидел: женщину с со-бачьей головой. Я подумал, что она мне просто привиделась, мало ли как ночь может исказить человеческую внешность... Значит, не при-виделась. Всё правда.
-Что с тобой?- спросил Толян.
-Ничего…
-Нет уж, говори,- потребовал он.- Ты видел её?
-Да,- признался я. И рассказал. Толян слушал внимательно, не перебивал.
-А теперь ещё и это,- выдавил я и косо глянул на то, что лежало на диване.
Толян подошёл к чемодану и распахнул крышку.
-Ни хрена себе,- произнёс после паузы.- Откуда это?
-Подбросили в троллейбусе.
-Знаешь, чей труп?
-Да... Это невеста моя. Светлана.
-Чёрт возьми,- присвистнул Толян.- Да я же видел её сегодня. Точно, днём! Она выходила из дома, где прячется Ветрова.
-А я встречался с ней два часа назад...
Толян взглянул на часы и сказал:
-Вот что, никуда не выходи из квартиры. И девочку ни на шаг не отпускай, понял? Я скоро вернусь.
-А это?- я показал на чемодан.
-Пусть пока полежит. Ничего не трогай.
В дверях он обернулся.
-Я полагаюсь на тебя, старик, Пожалуйста, сделай всё так, как прошу. Не занимайся самодеятельностью. И вот ещё что,- он криво усмехнулся.- На, возьми.
Он вынул из кармана длинную палку.
-Что это?
-Осиновый кол... Если явится вдруг эта… ну, в общем... Держи.
И я взял. Секунду спустя, услышал удаляющийся стук каблуков.

ГЛАВА 6
 Мысль обожгла разорванной струной и вжала в спинку кресла. Глазами, полными ужаса, смотрела на вошедшую.
-Ой, вы дома? - удивилась Светлана и… как-то странно взгляну-ла.
-Ты... ты пришла за мной?- с дрожью прошептала Вероника.
-Вам плохо, Вера?- испугалась девушка.
«Вера»,- подумала Вероника,- «Как странно она меня называет».
-Вы... одна?- спросила Светлана.
-Да...- ответила Вероника и подумала, чего же тянет? Раз вос-кресла из мёртвых, явилась сюда, незачем задавать глупые вопросы, карай - и дело с концом.
-А где Светлана?- спросила девушка. Вероника чуть с ума не со-шла.
-Разве не знаешь?- выдавила.
-Конечно, нет,- ответила  девушка.- Вера, вы что, не узнаёте ме-ня?
-Н... нет,- простонала Вероника.
-Это же я, Сергей!
Вероника прорвалась сквозь наваждение, внимательно вгляде-лась в ту, чей расплывчатый образ дрожал в тусклом свете настенных бра. Не шутит? Женская шубка, сапожки... Лицо Светланино... Но... мысли, мысли не Светланины! Ох, как же они похожи!
-Серёженька?- простонала Вероника.
-Ну конечно!
-А... почему ты так одет?
-Да Светка попросила, ухажёра её разыгрываем!
-Ухажёра?
-Ну да! То Светка с ним встретится, то я. Шутим так.
-А-аа,- прошептала Вероника.- Шутите?
-Ага!- весело продолжал Сергей, скидывая шубку.- Он Светке се-годня предложение сделал, ну я и согласился. Пусть теперь выкручи-вается. Так где она?
-Светлана?- спросила Вероника, глядя на Серёжу, но и до сих пор видя в нём его сестру.
-Ну да!
-Она... ушла.
-Без шубы?
-Без шубы,- сказала Вероника.
-В такой-то холод!- воскликнул Серёжа.- И когда вернётся?
-Никогда,- ответила Вероника.
-Что значит «никогда»?- встревожился Серёжа.
Вероника вновь подумала о зеркалах. Что будет, если Серёжа не увидит в них её отражение?
-Это значит, что её уже нет,- сказала Вероника и решилась.
-Нет?- удивился Сергей.- Где она?
-В чемодане.
-Где? Что-то я вас не понимаю.
-Я спрятала её в чемодан,- сказала Вероника.
Серёжа засмеялся:
-Ну и шутки вас, Вера!
-Я не шучу,- покачала головой Вероника.- Я говорю правду.
-И где же чемодан?- подмигнул Серёжа.
-Скоро  сам  увидишь,- пообещала  Вероника, приближаясь.
-Ладно,- отозвался Серёжа.- Потом покажете, а пока я переоде-нусь.
-Нет, сначала я покажу тебе то, чем я её убила.
Серёжа поморщился.
-Честно говоря, шутка затянулась.
-Я же сказала, что не шучу,- произнесла Вероника.- Смотри!
И она вынула из-под стола маленький топорик, на лезвии которо-го бурели засохшие пятна крови.
Серёжа испуганно посмотрел на топор.
-Вы с ума сошли!
-Никогда больше не увидишь ты своей сестры,- сказала Верони-ка.- И отца своего.
-Вера!- отшатнулся Серёжа. Он и рад бы был убежать, оказать сопротивление, да уже не мог – Вероника позвала его:
-Подойди ко мне. Я расскажу тебе правду.
И Серёжа приблизился. Вяло, послушно.
Она привлекла его к себе и запустила руку в пышные волосы.
-Слушай меня, мальчик. Сейчас ты услышишь то, что скрывали от тебя многие годы! Человек, которого ты считал своим отцом, не человек вовсе, а вампир, много лет назад убивший твоих родителей.
Серёжа испуганно смотрел на Веронику и не произносил ни сло-ва. Но верил.
-Он убил твоих – ваших со Светланой - родителей, но не смог убить вас. Это было его ошибкой, за что Дьявол наказал его – приго-ворил к смерти. Пятнадцать лет он мучился, искал человека, который сможет заменить его в Мире Теней. И нашёл - меня. Умирая, он заве-щал мне заботиться о вас! Он сказал, чтобы я подарила вам счастье!  Наивный,  он считал,  что  счастье - это  быть человеком. Он ошибал-ся, и я поклялась исправить его ошибку. Ты не должен быть челове-ком, мой мальчик! Ведь ты хочешь обладать великой силой и иметь в груди пылкое сердце. Я могу подарить тебе, только тебе, всё это!
-А Светлане?- прошептал Серёжа.
-Она оказалась слабой для этого. Но ты совсем другой, Серё-женька. Ты не похож на свою сестру. Хочешь быть сильным?
-Да,- прошептал Серёжа.
-Хочешь обладать властью над людьми?
-Хочу,- блуждая в сладких грёзах, прошептал Серёжа, с надеж-дой и отчаяньем глядя в никуда.
-Прижмись ко мне крепче, мой мальчик!- приказала Вероника. Серёжа доверчиво прильнул к ней.
-Вот так, вот так,- шептала  Вероника, гладя его по голове. Она целовала его в лоб, щёки, подбородок. Блестящими от слёз глазами он блуждал по пространству – целому миру, который вдруг открылся пе-ред ним, и парил в нём,  как птица, свободно и непринуждённо, не испытывая ни малейшего сопротивления. С каждым её поцелуем он погружался в радостный сон, и сон этот был бесконечен, как время и пространство. Он был счастлив, доволен  своей  судьбой, ему никого-никого не было нужно, он был один, и одиночество доставляло ему радость.
А губы Вероники скользили по шее, клыки впивались в мягкую кожу, но укуса он не почувствовал. Ему было приятно находиться так близко с этой удивительной женщиной, сумевшей простыми словами назвать то, чего так не хватало ему. Он никогда бы сам до этого не додумался, он считал себя неспособным на это, слишком мягкотелым. Все вокруг говорили, что он чуткий и добрый, отзывчивый и сердеч-ный, но он знал, что это неправда, что это не доставляет ему истинно-го удовольствия. Он давно предполагал, что в нём таится другая, не-ведомая сущность, которая и является истинной... Вероника позвала, и он сразу поверил ей, потому что ждал, всю жизнь ждал этого мо-мента. Раньше он не мог отказать никому в просьбе, даже родная се-стра вертела им, как хотела, он подчинялся всем и каждому. Теперь же пусть подчиняются ему, он встанет во весь рост, возвысится над людьми, и никто, никто не посмеет подумать, что он и тот жалкий мальчик, сёстрин подкаблучник,- одно и то же лицо.
Кровь сбегала из раны по шее, капала на одежду, но ему было хорошо, очень. От удовольствия он постанывал и ещё  крепче прижи-мался к Веронике. Затем на какое-то мгновение стало темно и безды-ханно...

* * *
...Вероника склонилась над обмякшим телом юноши, вдохнула жизнь и отстранилась. Несколько секунд он лежал неподвижно, мёрт-выми глазами уставившись в потолок, но потом мелкая дрожь пробе-жала по его телу, рана на шее затянулась, он затылком упёрся в пол, перевернулся на живот и подтянул под себя руки.
Прошла долгая тягостная минута.
Он поднял голову и тяжело вздохнул. Рывком он опять перевер-нулся и сел, раскинув ноги. Холодным тяжёлым взглядом осматривал комнату.
-Серёжа,- позвала его Вероника, обрадованная, что задуманное осуществилось.

* * *
Серёжа узнал её и рассеянно улыбнулся.
-Что со мной было?
-Ты умер, а потом вновь ожил.
-Понимаю,- глухим голосом произнёс Сергей.
Предсмертные судороги всё же оставили отпечаток на его лице. Теперь он уже больше был похож на мужчину. Светланино платье на нём смотрелось нелепо.
-Сейчас ты пойдёшь к одному человеку и убьёшь его,- приказала Вероника.
Серёжины глаза блеснули.
-Отрубишь голову и принесёшь мне.
Серёжа молча набросил шубу.
-Иди!- подтолкнула его Вероника.- И исполни всё, что я приказа-ла.
Двери захлопнулись.
Вероника упала в кресло и улыбнулась.

* * *
Теперь она осталась одна в этом большом мрачном доме. Но не-надолго. Скоро вернётся Сергей и принесёт ей подарок - голову врага.
Часы неутомимо отсчитывали время.
Вот уже и позади полчаса томительного ожидания.
Сергей не возвращался.
И Вероника... Вероника обрадовалась. Значит, не получилось, и он всё ещё жив!
Да, он жив!
Ну что она творит! Ведь ненависть к нему – выдумка, ложь. А правда, вот она: с первой же секунды, как только увидела его, встре-тилась с ним взглядом, тут же поняла, что влюбилась… Нет! Полю-била! Раз и навсегда. Большой любовью. Той, которую обещала Ду-ховная Мать. Именно поэтому не набросилась на него. Боялась убить человека, которого секунду назад так люто ненавидела…Полюбила, полюбила!
Но... она-то полюбила, а… он?
Он же не испытывает ответных чувств. Она уверена. Убегая прочь и унося в сердце отпечаток встречи с ним, шептала ставшее вдруг дорогим имя: «Коля! Коленька!» Имя любимого срывалось с губ как музыка, как самая чистая нота взволнованного сердца. Она мучилась, терзалась, страдала! А он ничего этого не знал, продолжал спокойно жить и… любить другую?
И тогда решила: причинить ему такую же боль, какую он причи-нил ей… Подбросила чемодан с трупом и заставила взять и посмот-реть. Пусть мучается, пусть сходит с ума. Может тогда поймёт и её боль.
Почему она сама ещё раз не пришла к нему? Боялась, что не сдержится и укусит, укусит… Она не должна допустить этого. Не должна! Нет!!!
Как же права была Духовная Мать, когда говорила, что сначала она будет ненавидеть, а потом горячо любить. Пока не увидела Нико-лая - ненавидела его. Нет, не его. Она ненавидела некоего человека - без имени, без лица - который прятал от неё Оленьку. Ах, как бы всё проще было, если бы этим человеком оказался не Николай, а кто-то другой... Они жили бы уже с Оленькой в каком-нибудь тихом месте, где нет людей, где она смогла бы забыть вкус человеческой крови. И ничего не случилось бы со Светланой и Сергеем, она оставила бы их в этом доме, и жили бы они счастливо многие годы, дурача доверчивых парней, пользуясь удивительным сходством. И не поссорилась бы с Духовной Матерью, наоборот, с рвением исполняла бы все её прось-бы, прислушивалась бы ко всем её наставлениям...Может и сейчас не поздно?
-Духовная Мать?- позвала она.
 Тишина.
-Духовная мать?
Нет ответа.
Вероника бросилась на диван и горько заплакала.
Какая же это мука - любить! Страстно, горячо, но… безответно. Вероника была уверена, что эта любовь - самая искренняя, самая сильная. Михаил, Леонард тоже когда-то были любимы, но не так, не так… Она их то любила, то не любила. То жалеючи себя и их, вновь начинала любить. Но не любила так беззаветно, так... мучаясь… как Николая! И хочется, чтобы и он её любил так же. Ещё сильнее, ещё… А если не хочет так, не чувствует как любит она, как надо любить, то и незачем жить вообще.
«Духовная Мать сказала, что я умру. Ну и пусть. Зато успела по-любить... Успею ещё и увидеть его... Нет, не пойду к нему, пересилю себя, не я, так пусть он живёт... Или пойду, но лишь сказать, как я люблю его! Так люблю, что не остановлюсь ни перед чем. Ведь мне плохо от одной только мысли, что в ту минуту, когда страдаю я, он даже не знает об этом, и не страдает ответно, взаимно.. Он тоже должен! Страдать! И чемодан-то я подбросила ему только с этой це-лью. Когда мне станет хорошо, в лепешку расшибусь, но сделаю его счастливым. Иначе - это не любовь, а обыкновенное брожение мозга. Будучи человеком, я так не любила. Будучи преемницей Леонарда, только училась настоящей любви. И лишь благословенная Дьяволом, испытала то, к чему стремилась всю жизнь. Дьявол даровал мне воз-можность испытать истинную любовь – нечеловеческую, неземную!»
Дьявол подарил ей, а она… она подарит Николаю, и тот поймёт, всё поймёт без слов, как только увидит её.
Она должна к нему пойти. Сейчас! Немедленно!

* * *
…А он в таком ужасном состоянии - ведь не каждый день чело-веку подбрасывают разделанный труп. Наверное, он очень несчаст-лив… Что ж, она приласкает его. А этот чемодан  куда-нибудь выбро-сит - и покой в его душе  восстановится...
Ох, ведь она же послала к нему Сергея! А вдруг... вдруг...
Ах, зачем она послала Сергея! Ведь не хотела же, сомневалась... А послала.
Напутать - чтобы понял: она сильна, он просто обязан любить, у него нет выбора. Или смерть или она...
А что, если он уже выбрал? И Сергей спешит сейчас к ней, зажав под мышкой голову Николая?
Нет! Нет!
В дверь громко, настойчиво постучали. Она вздрогнула, прислу-шалась.
Сергей?

* * *
«Конечно, Сергей,  кто же ещё?»
В отчаянии схватилась за голову: вот и случилось страшное!
Вновь стук в дверь. Настойчивый, требовательный.
Не Сергей?
-Кто там?
-Милиция. Откройте!- незнакомые голоса.
Не Сергей!
-Открывайте или взломаем двери!
-Так ломайте!- рассмеялась она.
Раздался глухой треск, двери распахнулась. В комнату вбежали люди.
-Ну, подходите,- улыбнулась она.
Позвала, а сама и ждать не стала: бросилась к окну, где ночь, звёзды, луна.
-Коленька, милый! Держись! Я иду!
Кто-то ухватил за подол платья, за волосы. Вероника легко от-швырнула нападавших, а одного, самого настырного, дёрнула за руку так, что тот взвыл. Вкусно запахло кровью. А в лицо шибанул свежий ночной ветер.

ГЛАВА 7
Я сидел за столом и тупо глядел на осиновый кол, лежащий на-против. В пору бы сойти с ума. Собачьи головы, чемоданы с разде-ланными трупами, а теперь – и вампиры, которые почему-то обяза-тельно должны явиться сюда... Уж не накручивает ли Толян? Живу я скромно, мирно, за что меня убивать? Да и в вампиров не верю. На-смотрелся Толик американских видиков, теперь с колом осиновым не расстаётся.
Я посмотрел на часы. Полдвенадцатого ночи... Уже три часа я нахожусь в одной комнате с трупом и ничего, ровным счётом ничего не предпринимаю... Ах да, Толян же сказал, чтоб ничего и не делал... Вот уж, скажи мне кто-нибудь раньше, что окажусь в такой нелепой ситуации... А уж с покойником в одной комнате! Я и на кладбище-то боюсь показываться даже днём. А сейчас сижу, как ни в чём не быва-ло, и ничего не делаю, жду, что кто-то придёт и всё сделает за меня...
Странно, но мне кажется, что кто-то обязательно должен прийти. Не Толян, это само собой... Ещё кто-то! И предчувствие это возникло не сейчас... Ещё в троллейбусе, когда прикоснулся к ручке этого про-клятого чемодана - сердце вдруг отчаянно забилось и, томимое ожи-данием, заныло...
Вот и сейчас…

* * *
Что?
Стучат в двери? Толян!!! Я облегчённо вздохнул.
Повернул замок.
На пороге, чуть склонив голову, стояла... Светлана.
Мне бы захлопнуть двери, заорать, а я… уступил дорогу, произ-нёс: «Проходи». Ведь в ту секунду, как увидел её, что-то щёлкнуло в голове, и я окончательно перестал соображать: воспринимал вошед-шую как живую, как именно мою Светлану, хотя в то же время знал наверняка, что её разделанный труп находится в комнате, в чемодане.
Она же тоже удивилась:
-Коля? Ты?
Да, молча подтвердил я. Теперь я уже точно знал, что её нет в живых: выдал голос - глухой, замогильный... Пришла её тень. Но я уже не дрожал от страха. Труп Светланы находился за спиной и… подбадривал.
-Проходи.
Гостья вошла в комнату, осмотрелась и, заметив чемодан, вздрог-нула.
-Она... там?- прошептала.
-Да. Ты там...- ответил я. Она перевела на меня мёртвый взгляд и улыбнулась:
-Здравствуй, милый! Погоди, ничего не отвечай! Подойди ко мне! Ближе, ещё ближе. Ты же хотел поцеловать меня? Целуй, целуй быстрее!
Вновь стало страшно. Зачем открыл двери? Зачем пригласил её в дом?
-Милый! Милый! Что же ты стоишь? Не узнаёшь свою Светлану? Это я. Пришла к тебе. Ты не рад?
Меня охватил ужас.
Она тянула меня за локоть. Околдовывала взглядом. И я готов был уже обнять её, ведь вдруг показалось, что это и есть настоящая Светлана... Но человеческая маска с её лица  сползла, и я увидел ис-кажённую звериную морду, алчно щелкающую клыками. Изо всех сил оттолкнул чудовище и отпрыгнул назад – как оказалось, спиною на стол. Тот не выдержал и подломился. По инерции я схватился за что-то и ударил этим тварь, со свирепым воем летящую на меня... В черноту беспамятства я уплывал под звериный рёв, сотрясающий сте-ны…

* * *
…И вот открыл глаза и увидел самую прекрасную женщину на свете. Пышные волнистые волосы падали на открытые плечи, лебе-диная шея украшена тонкой золотой цепочкой. В изумрудных глазах доброта и любовь.
-Кто ты?- спросил.
Она улыбнулась и  приложила палец к губам.
Я прислушался. Мне показалось, что кто-то тихо, протяжно сто-нет. Повернул голову и увидел ту, которая пыталась меня убить. Лицо её было бледным, нос заострился, она была очень похожа на Светла-ну, но всё-таки была не ею. Из её груди торчал осиновый кол.
«Вот и пригодился», подумал я и приподнялся.
Мир вокруг сузился, а потом расширился до Вселенной, в центре которой находилась моя прекрасная незнакомка.

* * *
-Как зовут тебя?- шептали мои губы.
-Наташа,- отвечала она.
-Ты давно здесь?
-Давно.
-Ты пришла ко мне?
-К тебе.
-Ты знаешь меня?
-Да, знаю.
-И ты... любишь меня?
-Да, люблю.
Это был удивительный разговор, который вылечил меня от по-трясения последних часов и заставил забыть прошлое, приоткрыв краешек занавеса, за которым скрывалось будущее. И я увидел в нём себя, идущим по длинной дороге к прекрасному городу, а рядом шла Наташа - моя долгожданная, единственная, неповторимая. Моя лю-бовь.
-Наташа, я искал тебя,- шептал я.
-Знаю,- отвечала она.
-Я ждал тебя всю жизнь.
-Знаю.
-Я страдал... много страдал.
-Я тоже страдала.
-Я страдал, потому что тебя не было рядом.
-И я.
-Мы больше никогда не расстанемся, Наташа.
-Мы будем вместе.
-Да, теперь мы всегда будем вместе.
-Мы забудем наши страдания, но всю жизнь будем помнить эту встречу.
-Она незабываема.
-Она прекрасна.
-Я люблю тебя, Наташа!
-Я люблю тебя, Коленька!
И мы поцеловались.

* * *
Вероника прижалась к Николаю - и будто перешагнула через не-видимый барьер: и к ней вернулось прежнее имя, а вместе с ним и прежние лёгкость и свобода – те, человеческие, уже подзабытые. И случилось это благодаря Николаю. Любимому и единственному, к ко-торому она шла через годы страданий и одиночества. Думала уж, ни-кто и не способен подарить ей истинное счастье – человеку не по си-лам вдохнуть в вурдалачье сердце любовь. Почему и пыталась изба-виться от Николая, когда сердце надрывалось: «Люблю!», а разум нашёптывал: «А он тебя?». А вот увидела его лежащим без сознания возле издыхающего вурдалака и поняла: «И он. Любит также сильно, как и я!» И оттолкнув тварь, склонилась над любимым и погладила по свалявшимся волосам, с нежностью вглядываясь в дорогие черты. Только целовать боялась. Вдруг не сдержится и укусит? Вдруг захо-чет выпить его кровь? Она не переживет это! Ведь он любит её, а она его... Но ведь жить осталось так мало, неужели она так никогда и не поцелует его? Она должна, должна! Иначе он никогда не узнает, как она любит. Этот поцелуй расскажет ему обо всём... И не нужно будет подбирать слова, объяснять, рассказывать - просто поцеловать и всё. И он поймёт, он обязательно всё поймёт!
И она осторожно губами прикоснулась к его губам.

"Наташа!"- слышишь вдруг ты.
"Духовная Мать? Ты пришла? Зачем? Чтобы…
разлучить нас?"
"Чтобы поздравить тебя".
"Спасибо! Я так счастлива, Духовная Мать!"
"Вот видишь. Вот ты и нашла своё счастье".
"Ты простила меня?"
"Я на тебя и не сердилась".
"И я не умру?"
Вместо ответа Духовная Мать протянула  круглое зеркальце. Ты лишь глянула в него и со стоном уронила руку.
"Отражение…  Значит, я умру. Это знак".
"Это добрый знак".
"Знаю,- отвечаешь ты.- Ведь для вампиров смерть - это сча-стье".
"Ты не умрёшь".
"Не умру? Но почему? Ведь это предупреждение".
"Для вампира",- сказала Духовная Мать.
"Да. Ведь я вампир!"
"Нет. Скоро ты станешь человеком".
"Человеком? Почему?"
"Ты не рада?"
"Я очень рада! Но как это случилось?"
"Леонард утаил от тебя главное. Если человек убьёт преемника вампира до того, как тот встретится с Дьяволом, вампир не умира-ет, а вновь превращается в человека".
"Это значит…"
"Да, милая, ты снова станешь человеком".
"Выходит, Николай, убив Сергея, спас меня?"
"И тебя, и себя".
«И мне теперь не нужно бояться, что убью Николая?»
"Не нужно".
"Мы можем любить друг друга?"
"Можете!"
"Спасибо тебе, Духовная Мать. Я виновата перед тобой. Я так... бессовестно вела себя".
"И была вправе, ведь я дурно обошлась с тобой".
"Ты подарила мне Николая".
"Я не должна была причинять тебе боль".
"Ты мне делаешь только хорошее".
"Я принесла тебе много горя".
"Ты святая, Духовная Мать!"
"Я не могу быть твоей Духовной Матерью.
Я... ошиблась".
"Во мне?"
"Нет, в себе. Я думала, что ты - это я!"
"Так и есть".
"Нет, ты оказалась человеком".
"Я была так мало похожа на человека".
"Ты всегда им оставалась. Даже в облике вурдалака".
"Но ведь и ты тоже когда-то была человеком!"
"Вот именно - когда-то".
"И ещё можешь им стать".
"Нет".
"Почему?"
«Потому что я Жена Дьявола»

«Прощай, Наташа!».
«Не уходи, прошу тебя».
«Прощай. Прощай».
«Но мы же ещё увидимся?»
«Надеюсь, нет».
«Но почему?»
«Во мне ты уже не нуждаешься».
«Неправда! Ты нужна мне!»
«Прощай, девочка».
«Вернись, Духовная мать!»

-Вернись, Духовная мать! Вернись, вернись, вернись…
-Что ты шепчешь?- спросил я.
-Я зову сюда ту, которая помогла мне найти тебя,- сказала Ната-ша.
-Она услышит тебя?
-Да, обязательно услышит.
-Она, должно быть, добрая?
-Очень.
-Как её зовут?
-Ева.
-Красивое имя.
-Да,- согласилась Наташа и поцеловала меня. Я посмотрел в ок-но.
Стояла ночь.

* * *
Опять из прихожей звонок.
-Не открывай,- попросила Наташа.
-Должно быть это Толян, мой друг,- сказал я.- Хочу познакомить вас.
-Кроме тебя, мне никто не нужен.
Тогда не откроем, хотел сказать я, но тут что-то прогремело, и в комнату влетел Толян. Он вращал глазами и орал:
-Отойди от неё, Колька! Она - вампир!
-Толян,- сказал я,- успокойся. Ты окончательно съехал.
-Отойди!- рычал он.- Ведь это жена твоего брата!
Я вздрогнул. Недоверчиво посмотрел на Наташу и вдруг сзади услышал обрадованный Оленькин голос:
-Мама! Мамочка вернулась!
Наташа  вскрикнула.
Толян выхватил пистолет и выстрелил.
Наташа пошатнулась, протянула ко мне руки и упала на колени. Её синеющие губы что-то шептали. Я приложил ухо к её губам и ус-лышал:
«Вернись, Духовная Мать, вернись!»
Слеза пробежала по моей щеке и упала ей на губы. Она слизала её языком, мутнеющими и полными любви глазами посмотрела на меня и, дрогнув, замерла.
-Где же ты, Духовная Мать?- уже мёртвая, прошептала она.



ОБОРОТЕНЬ

X. Я и ТОЛЯН (продолжение)
-…Однажды я упустил её,- рассказывал Анатолий.- И поплатил-ся за это: она убила моего товарища, Ваську Борисова. Второй раз со-вершить ошибку я не имел права. Она стояла рядом с тобой… Может быть, ты и видел её в человеческом облике, наверняка и любил. Но ты не видел то, что видел я. Когда вы целовались, она превращалась в тварь. Поэтому я выстрелил. Только поэтому. Я не мог позволить ей укусить тебя. Не мог. Я стрелял не в человека, Коля. Я стрелял в вам-пира.
Николай молчал, глядя в одну точку. Анатолий присел и выбил из мятой пачки другую папиросу.

-Ладно, оставим это,- сказал Николай и похлопал Анатолия по плечу.- Что было, то было. Может быть, и я на твоём месте поступил бы так же. Дело прошлое. Михаила и Наташи не вернёшь, а нам ещё жить и жить. Я слышал, тебя с работы выгнали? Не расстраивайся, помогу  – буду твоим свидетелем…
-Спасибо,- произнёс Анатолий.- Я рассчитывал на тебя. Но те-перь это уже не важно…
-А что важно?- насторожился Николай.
-Тут такие дела, Коля…
-Ну-ну, говори.
-Вчера Наташин труп исчез из морга.
Николай присвистнул.
-Как так?
-А вот... Исчез, и всё.
-Ну, и какие же выводы ты сделал?- осторожно спросил Николай.
-Что она вот-вот явится сюда,- произнёс Анатолий и тут же по-правился.- Нет: уже явилась.
-Уже?- застыл Николай.- Ты видел её?
-Нет. Но слышал. Вчера она гналась за мной. Я едва успел за-хлопнуть перед её носом дверь. А потом выглянул в окно и увидел две зелёные точки, светящиеся в темноте. Она следила за нами. Лишь утром ушла, но, уверен, бродит где-то неподалёку, выжидает... Ну да ничего!- натянуто рассмеялся Анатолий.- Против её клыков у меня тоже кое-что имеется!
Глаза Николая превратились в тоненькие щелочки.
-Что?
-Осиновый кол. Надёжное оружие против такой твари.
Николай невольно поёжился. Ему ли было не знать, насколько осиновый кол опасен…
-Значит, уже успел всерьёз подготовиться?
-Я-то подготовился. А вот ты – нет.
-Что?- отстранился Николай.- Что ты имеешь в виду?
-А то, что ты должен немедленно уехать отсюда и забрать с со-бой девочку.
Николай перевёл дыхание.
-Нет, это несерьёзно. Я остаюсь. С тобой.
-Об этом и речи быть не может,- отрезал Анатолий.- Вы уедете немедленно. Я не имею права рисковать вашими жизнями.
-А ты уверен, что он... она охотится именно за тобой, а не за Оленькой?- после продолжительной паузы спросил Николай.
-Уверен,- сказал Анатолий.- Если бы она хотела забрать её, то давным-давно бы сделала это. К тому же они уже встречались.
-Что? Встречались?
-Да,- ответил Анатолий.- И она сказала девочке, что именно я за-беру её и привезу сюда. А я в то время даже и не помышлял об этом.
-Полагаешь, она каким-то образом заставила тебя поступить так?
-Да,- сказал Анатолий.- Кстати, она обещала девочке, что они здесь снова встретятся.
-Когда?- Николай, казалось, был не в себе.
-Эх, если бы знать... Впрочем, знаю: сегодня, после заката солн-ца.
-Что? Встреча?
-И встреча, и...,- он замолчал, глядя куда-то вдаль.- Я с превели-ким удовольствием вобью в сердце этой твари осиновый кол… Что ты так смотришь на меня? А? Коля? Коля!
Николай выдавил из себя улыбку и потёр дрожащими руками вспотевший лоб. Тихо произнёс:
-Дай папиросу.
«Испугался»,- отметил Анатолий.

Да, испугался. Ведь был день, светило солнце, я находился в че-ловеческом облике. Вот и испугался, как слабый, трусливый челове-чишка…Толян готов к нашей встрече... Осиновый кол. Он убьёт меня. И не помогут мне крепкие лапы и острые зубы. Нет. Нет!!!
Я должен опередить его.
Я должен убить его… Сейчас!
И я отшвырнул недокуренную папиросу и пригнулся, чтобы прыгнуть на врага, некрепкими человеческими зубами вцепиться в его горло, но... тут раздались торопливые шаги, а за ними - и:
-Дядя Коля! Дядя Коля приехал!
И я не прыгнул. Оленька повисла на шее и предотвратила смер-тельный прыжок.
-Ты за мной приехал, дядя Коля?- слышал я её звонкий голос.
-За тобой, милая.
-И мы поедем домой?
-Да.
-Хорошо. Но сначала сварим картошку. А то дядя Толя обидится.
-Конечно,- улыбнулся я и аккуратно опустил её на землю.
-Дядя Толя, а мы домой едем, вот!- похвасталась Оленька стоя-щему рядом Анатолию.
-Вот и хорошо,- сказал тот.- А то бабушка уже соскучилась. Как ты думаешь, дядя Коля, соскучилась?
Я посмотрел на него. Если бы не Оленька, он был бы уже мёртв. И осиновый кол не спас бы... Удивительна человеческая жизнь. Про-должительность её иногда зависит от такого нелепого и смешного существа, как девочка Оля.

XI. ОЛЕНЬКА
На прощание я пообещал:
-Отвезу девочку и вернусь.
Он что-то хотел сказать, но я крепко сжал его ладонь и взглядом заставил замолчать.
-Так и знай, сегодня мы ещё увидимся.
Он не пошёл с нами на станцию. Он остался стоять в дверях и в правой руке держал осиновый кол.

Я привёл Оленьку на лесную полянку. Усадил на колоду, обне-сённую мхом, сам опустился на корточки и заглянул ей в глаза:
-Помнишь, как вчера вы сюда добирались?
-Конечно. Мы ехали на электричке… Ехали, ехали... А потом я уснула, и проснулась утром на диванчике.
-Значит, не помнишь?
-Почему не помню?- вскинула она подбородок.- Ведь я не всё время спала. Иногда и просыпалась.  Вот и помню, как дядя Толя нёс меня на руках. И ещё слышала, что за нами кто-то бежал.
-Как ты думаешь, кто?- спросил я.
-Ну...- задумалась девочка,- собачка, наверное.
-Умница,- улыбнулся я.- А если бы увидела эту собачку, испуга-лась бы?
-Н...нет.
-Но ведь она большая и лохматая,- сказал я, давая понять, что в этом ничего страшного нет.
-Всё равно бы не испугалась,- храбро ответила Оленька.
-А если останешься одна?
-Ну, этого уж не может быть,- не поверила она.- Ты же здесь.
-Ну, допустим, меня нет. Что будешь делать?
-Ну... я подойду к ней, поглажу… и она не станет на меня лаять.
-Правильно,- кивнул я и добавил медленно и чётко, чтобы она запомнила каждое слово,- Оленька, если вдруг собачка, большая со-бачка появится, а меня рядом не будет, то ты не должна бояться. Она ничего плохого тебе не сделает. Она свернётся клубочком и приляжет рядышком. Или поиграет с тобой. Или покатает на спинке. Ты когда-нибудь катались на собачке?
-Нет,- ответила Оленька.
-Нет? А помнишь, в парк мы ходили. Там были медведи, лошад-ки, слоны, собачки. Карусель помнишь? И ты каталась как раз на со-бачке.
-Так то же была ненастоящая!- махнула рукой девочка.
-Вот, а теперь покатаешься на настоящей. Хорошо?
-Хорошо.
Я вздохнул.
-А когда собачка придёт?- спросила Оленька.
-Скоро... Мы здесь с тобой поиграем, а как вечер наступит, со-бачка и придёт.
-А во что мы будем играть?
-Во что хочешь,- сказал я.
-Я не хочу играть,- покачала головой девочка. Она задумалась, погрустила о чём-то, потом спросила:
-Дядя Коля, а яблоко тебе понравилось?
-Какое яблоко?- не понял я.
-Не помнишь?- обиделась Оленька.- Такое большое, румяное. Его в больницу дядя Толя тебе приносил.
-А-а,- вспомнил я.- Твой подарок? Спасибо, очень вкусное.
-А знаешь, кто мне его дал?
-Бабушка,- улыбнулся я,- или дедушка.
-Нет!- торжествующе воскликнула Оленька.- Это яблоко мне да-ла мама!
Сердце громко застучало.
-К тебе приходила мама?
-Да, она приносила два яблока. Одно я съела, а другое передала для тебя. Ты же болел, и мама, когда говорила о тебе, плакала и улы-балась.
-Она говорила обо мне?
-Да, она спросила, люблю ли я тебя.
-Ну и что ты ответила?- усмехнулся я. Голова кружилась как у пьяного.
Вместо ответа Оленька соскользнула с колоды и крепко обняла меня. Я ласково погладил её по голове. Я хотел посадить её обратно, но она не отпускалась. Тут-то я и услышал тихие всхлипывания. Она плакала. Я рассеянно потёрся щекой о её ухо и прошептал.
-Ну не плачь. Что же ты плачешь?
Щекой же я вытер и её слёзы.
-Я жду её, жду, а она всё не приходит,- жаловалась Оленька.- Са-ма сказала, если я поеду с дядей Толей, то она навестит меня... А я всё утро прождала.
-Она придёт, обязательно. Раз обещала, значит придёт.
-Я очень соскучилась.
-Я знаю, милая.
-Я нарисовала для неё птичку... Там, дома.
-Ей понравится твой рисунок.
-Почему она, когда ушла, не взяла меня с собой, дядя Коля?
-Куда она ушла, туда нельзя маленьким девочкам... Но когда-нибудь она обязательно заберёт тебя. Вот увидишь.
-Она сказала, что папа больше никогда не придёт.
-Наверное,- сказал я.
-Она сказала, что папы больше нет.
-Не плачь. Зато у тебя есть мама. И я.
-Мама то же самое сказала: «У тебя есть мама и дядя Коля».
-Так и сказала?
-Ага. И что ты можешь быть вместо папы. Ты хочешь быть моим папой?
-Да,- успокоил её я.
-Я хочу, чтобы ты стал моим папой. Ты такой добрый,- вытирая слёзы, улыбнулась Оленька. Наконец она отпустила меня, но я уже не стал усаживать её на колоду. 
-Дядя Коля, можно я уже сейчас буду называть тебя папой?
Я посмотрел на неё. Ну как ей отказать? Как объяснить? Пусть…
-Конечно. Мне это будет очень приятно.
Наверное, я не обманывал её. Я любил эту девочку, любил её мать. Жизнь прочно связала нас... и, пожалуй, станет проще, если мы отбросим ненужное, наносное, лишнее…
-А ты любишь мою маму?- спросила Оленька.
-Очень.
-А ты знаешь, где она?
-Нет,- признался я.
-Но ты встречался с ней?
-Вчера.
-Она приходила к тебе так же, как и ко мне? Поздно вечером, ко-гда ты был уже в постели?
-Да.
-Она, наверное, ко всем поздно приходит,- вздохнув, сделала вы-вод Оленька и глаза её мечтательно заблестели.- Скорей бы уж вечер. Может быть, мама придёт и сегодня?
Я поднял глаза и на краю поляны увидел женщину с распущен-ными пепельно-серыми волосами. Она ласково смотрела на нас. Я поднялся, повернул Оленьку лицом к ней и сказал:
-Зачем же ждать до вечера? Она уже здесь. Посмотри-ка!

-Мама, мамочка!- радостно закричала Оленька и, вытянув руч-ки, бросилась навстречу Наташе. Визжа от восторга, она повисла на руках матери. Я обнял их обеих и крепко поцеловал Наташу.
-Здравствуй, любимая,- шептали мои губы.
-Здравствуй, дорогой мой,- отвечали её глаза.
-Я ждал, когда ты придёшь. Я тосковал без тебя.
-Прости, милый. Я не могла раньше.
-Я люблю тебя.
-Я тебя люблю.
-Ты вспоминала обо мне?
-Я вспоминала о тебе всегда. Я не могу жить без тебя.
-Я тоже.
-Ты осуждаешь меня?
-За что?
-За то, что я такая глупая…
-Ты умная, ты очень умная.
-Ты тоже очень умный, милый... Не осуждай меня, ладно?
-Ладно.
-Бедненький, ты похудел. Ты очень устал, да?
-Я устал жить без тебя. Я не хочу, чтобы ты уходила.
-Я не ухожу. Я только пришла.
-Не уходи.
-Хорошо, милый.
И мы целовались и шептали друг другу ласковые слова, и были очень счастливы. И я забыл всех: Оленьку, Толяна, Еву, Дьявола и его жену, забыл о том, зачем я здесь. Я видел только Наташины глаза, только Наташины глаза...

 Потом я понял, что Наташа хочет побыть с дочерью, и ушёл в лес и прилёг на траву, зажав в зубах стебелёк.
Я ни о чём не думал, просто лежал и смотрел на вершины ка-чающихся на ветру деревьев. Облака медленно проплывали надо мной и макушками деревьев, и я был рад, что на свете существуют облака. Потом в небе кружилась большая птица, и я был рад, что пти-ца кружится в небе. Потом птица улетела, и облака уплыли куда-то, очистив голубую глубину неба. Я был счастлив, что сейчас стоит ле-то, что есть голубое небо, зелёные макушки деревьев, есть я, и мир, настолько удивительный и великолепный, что хочется жить и жить, особенно если на полянке ожидает женщина, которая тебя любит.
Я поднялся и вернулся на поляну. Наташа держала на коленях Оленьку и что-то ей рассказывала. Я не стал прислушиваться. Я по-дошёл, дружески потрепал по плечу Оленьку и поцеловал Наташу.
-Папа,- вскинула голову Оленька,- а мама обещала, что скоро за-берёт меня.

-Значит, папа?- спросила Наташа и посмотрела сначала на Оленьку, затем на меня.
-Да, я хочу, чтобы дядя Коля стал моим папой,- сообщила Олень-ка и добавила.- Ведь наш папа уже не вернётся, да?
Наташа отрицательно покачала головой.
-Вот видишь,- сказала Оленька.- А я хочу, чтобы у меня был па-па. Хочу!
-Хорошо,- сказала Наташа,- пусть дядя Коля будет твоим папой.
Она отвела взгляд, и я спросил:
-Тебе не нравится эта затея?
-Нравится,- еле слышно произнесла Наташа, выпустила из рук Оленьку (та сразу же убежала за каким-то приглянувшимся ей цве-точком) и опустилась рядом со мной на колени.
-А если не папа, что тогда? Ты будешь несчастлив?- спросила она.
-Счастлив,- сказал я.
-Тебе обязательно хочется быть папой?- снова спросила она.
Я не хотел продолжать этот разговор, но ответил долгим поцелу-ем. Но когда наши губы разъединились, она прошептала:
-Всё не так просто, милый. Мы пока не можем быть вместе. Оленька человек, ты уже не человек, я - уже не бывший человек.
-Скоро я присоединюсь к тебе,- сказал я.
-Когда?- спросила она.
-Очень скоро,- пообещал я. Я не знал, когда это произойдёт, но умышленно торопил время. В конце концов, Жена Дьявола обещала мне.
-Ты любишь свою Духовную Мать?- спросил я. Наташа задума-лась.
-Ещё совсем недавно без малейших колебаний я сказала бы «да».
-А теперь?
-Теперь... Я так давно не видела её. Она не приходит ко мне, и я не знаю, что с ней. А вы часто видитесь?
-По-всякому.
Я не хотел признаваться, что Жена Дьявола - моя хозяйка, а я всего лишь её верный пёс. Этим я унизил бы себя перед Наташей, а мне этого не хотелось. Поэтому я только спросил:
-Ты знаешь, как её зовут?
-Конечно,- ответила Наташа.- Ева.
Я опять не стал её разубеждать. Я не хотел говорить, что настоя-щая Ева никогда не была женой Дьявола, хотя все эти бесконечно долгие годы продолжала любить его…
-О чём ты задумался?- спросила Наташа.
-О Еве,- сказал правду я.
-Правда, она красивая?- спросила она.
-Красивее тебя нет никого на свете,- сказал я.
-Я серьезно... Я ей и в подмётки не гожусь.
-Я люблю только тебя.
И мы улыбнулись друг другу. Она, потому что мои слова были приятны ей. Я, потому что не попался в её невинную ловушку.
-Наташа,- сказал я,- где мне тебя найти?
-Зачем меня искать? Я же здесь.
-А когда не будет?
-Подумай обо мне. Я услышу.
-И придёшь?
-Не знаю,- грустно улыбнулась она.- Приду, но не всегда.
-Почему не всегда? Я хочу, чтобы ты приходила всегда.
-Это невозможно, милый,- она нежно потрепала меня за волосы.
-Ты не хочешь?
-Я очень хочу.
-Почему же тогда невозможно?
-Потому что невозможно.
Я хотел спросить, почему она не хочет ничего рассказывать, но она приложила к моим губам тонкие пальчики и слегка улыбнулась.
-Не спрашивай ни о чём, милый.
-Хорошо,- сказал я и лёг на траву. По небу опять плыли белые облака.
-Обиделся?- грустно улыбнулась Наташа.
-Нет,- пробурчал я.
-Но я правда не могу об этом рассказывать.
-Даже мне?
-Даже тебе.
-Почему?
-Потому что нельзя.
-Хорошо, нельзя так нельзя,- сказал я, а через минуту произнёс.- Как же нельзя, если мне это нужно знать.
-Зачем?
-Чтобы прийти к тебе.
-Тебе мало, что прихожу я?
-Ты ненадолго приходишь. Я же хочу прийти к тебе навсегда.
-Навсегда?- переспросила она.
-Да.
-А как же Оленька?- она смотрела на резвящуюся в сторонке дочь.
-Я возьму её с собой... Или ты. Ты же обещала ей, что заберёшь.
-Какой же ты ещё ребёнок,- грустно покачала она головой.
-Значит, ты обманула Оленьку?
-Не знаю,- сказала она.- Может, обманула, может, и нет.
-И тебя не мучает совесть?
Она рассеянно посмотрела на меня и, наконец, засмеялась.
-Ты когда-нибудь научишься говорить серьёзно?
-Да,- сказал я.- Но только после того, как скажешь, где найти те-бя.
-Значит, ты ещё очень долго не научишься быть серьёзным,- ска-зала она.

Вдруг я вспомнил далёкий зимний вечер, когда Оленька вынуди-ла меня идти на горку. И спросил:
-Наташа, а ты помнишь, как мы встретились на горке?
-На горке?- не поняла она, но быстро вспомнила.- Ах да...
-Тогда ты меня здорово напугала.
-Откуда ты узнал, что это была я?
-Толян сказал.
-Тот человек, который стрелял в меня из пистолета?
-Да.
-Почему он стрелял в меня?
-Он решил, что мне угрожает опасность.
-Он защищал тебя? От кого? От меня?
-Да,- сказал я.
-Он знает о моей жизни? Той жизни, в которой я была вампи-ром?- нахмурившись, спросила она.
-Догадывается.
-Он... хороший человек?
-Не знаю,- сказал я и поднялся на ноги.
-Почему не знаешь? Он же спас тебя,- усмехнувшись, произнесла она.
-Вовсе не спас,- сказал я.- А серьёзно усложнил жизнь.
Наташа положила руки на мою грудь, снизу вверх посмотрела мне в глаза - так преданно и беззащитно, что я тут же назвал её оле-нёнком.
-Я люблю тебя, оленёнок,- прошептал я.
-Поцелуй меня, милый,- прошептала она, встала на цыпочки и за-кинула назад голову. И я крепко поцеловал её.
-Мне пора,- сказал я.
-Куда?- спросила она.
-Искать тебя,- сказал я.
-Меня не нужно искать. Я здесь.
-Искать в том мире, в который ты уходишь.
-И что ты для этого намерен делать?- спросила она.
-Исполнить приказ Жены Дьявола.
-Что она приказала?
-Встретиться с другом,- пошутил я. Она не поняла.
-Это так срочно?- спросила она.
-Очень. Уже темнеет,- я посмотрел на сереющее небо.- А к ночи уже всё должно быть кончено.
-Раз так,- сказала она,- то иди.  Я не хочу тебя задерживать.
-А я не хочу идти,- сказал я.- Но должен.
-Раз должен, то иди,- сказала она.- Я найду тебя.
Я покачал головой и сказал:
-Я сам найду тебя.
-Ну иди, милый, иди.
Я поцеловал её, повернулся и пошёл. Отойдя на несколько мет-ров, я обернулся и крикнул:
-Я скоро вернусь, Наташа. Передай Оленьке, чтобы дожидалась здесь. Я приду за ней.
-Хорошо, милый, я скажу,- помахала рукой Наташа.- Я люблю тебя.
-До свидания, милая!!!- крикнул я, раздвигая перед собой ветки кустов.

Я возвращался к Толяну и представлял, как войду и скажу ему, что отвёз Оленьку в город. И как только он протянет руку, наброшусь и убью его.
Потом я подумал: а успею ли до того, как превращусь в зверя? Посмотрел на руки. Уже кое-где сквозь кожу пробивались жёсткие тёмно-коричневые волоски. Я ускорил шаг. В дом я хотел войти чело-веком...
И вдруг я услышал шаги.
Я затаился в кустах, прислушался, присмотрелся. И увидел чело-века, идущего по тропинке. На нём был чёрный костюм-тройка, белая рубашка и чёрная фетровая шляпа. В правой руке он держал старень-кий портфель, через левую был перекинут серый плащ с тёмно-зелёной клетчатой подкладкой. Я посмотрел на этого человека и уз-нал его.
По лесной тропинке, ведущей к дому Анатолия, шёл мой отец.

XII. ОТЕЦ, ТОЛЯН и Я
Серые тени наливались свинцом и подползали к стенам дома, не-бо застилало бескрайним сереющим покрывалом, цепко насаженным на макушки деревьев. 
Он ждал гостя, потому и сидел у окна, но всё равно вздрогнул, когда увидел силуэт, показавшийся за стволами. Придвинувшись ближе к стеклу, почти прильнув, внимательно стал разглядывать идущего. Непонятно было, человек ли это, тварь ли – уже стемнело, и не разберёшь. Вот незваный гость вышел на полянку, вроде бы не та-ясь, но тень от деревьев всё ещё застилала его лицо. Почти уже поки-нув зону сумрака, он остановился, но ненадолго: постоял с минуту, а потом опять двинулся к дому. И только когда подошёл совсем близко, Анатолий увидел, что это человек, причём хорошо знакомый: Васи-лий Петрович, Колин отец. Обрадовался, почти расслабился... а всё же царапнула тревожная мысль: «Зачем он сюда?» Выбежал в сени и чуть приоткрыл двери. Василий Петрович в этот момент как раз со-бирался постучать.  Но рука его так и застыла в воздухе, занесённая для стука.
-Ох, Анатолий,- произнёс Василий Петрович, увидев хозяина до-ма, вполлица выглядывающего из черноты сеней.- Ну и напугал же ты меня.
-Проходите,- сказал Анатолий, чуть шире отворил двери.- Только быстро.
Старик суетливо протиснулся в щель. Анатолий высунул голову наружу, внимательно осмотрелся. Захлопнув двери, крепко заперся.
И только после того, как вошёл в комнату, где на стуле уже сидел запыхавшийся старик, подумал: «Зачем впустил его? Скоро ночь… Не выгонишь, и оставить здесь невозможно…»
-Что случилось?- спросил он, глядя на гостя.
- Беда, Анатолий,- покачал головой Василий Петрович.
«Так и есть»,- подумал Анатолий, приставил осиновый кол к крышке стола и, налив в гранёный стакан воды из графина, подал гос-тю, которому вдруг сделалось плохо: полусогнувшись, он сидел на стуле и правой рукой массировал грудную клетку.
-Вам плохо, Василий Петрович?
Старик поймал в кружащемся пространстве неясный контур мо-лодого человека и попытался заставить мир остановиться на нём. По-лучалось плохо. Сердце сжимало холодным обручем. Тряско выбил из пузырька таблетку валидола, засунул под язык.
-Уже лучше,- прошептал он. И правда, спустя какое-то время боль отпустила, задышалось, чётче виден стал и Анатолий. Сказал ему:
-Я из больницы сюда приехал... Не мог домой…У Коли был...
И ещё спустя вечность попытался выплюнуть осадок боли, хоть и безуспешно:
-Коля умер… Вчера ночью.
-Что?!
Потрясенный, Анатолий смотрел на старика и не мог выдавить ни слова. Перед глазами стояла недавняя встреча с Николаем... Тот сказал, что выписался из больницы… Живой и здоровый... Анатолий вспомнил его лицо: обычное, такое же, как и всегда... Вот только гла-за… Как сразу не заметил? Прежде у Николая взгляд был добрый, мягкий. А сегодня – холодный, жёсткий. Взгляд убийцы… Это же был не Николай! Это приходил оборотень!!!
Почему не убил?

-Умер Коля,- повторил старик. А Анатолий думал:
«Почему он не убил меня? Ведь и возможность была. Я ведь сам и отвёл его в пустынное место, за дом, и долго пробыл с ним. Даже несколько раз поворачивался к нему спиной. Почему он меня не убил?»

-А может, какая-то ошибка?- спросил Анатолий.- Вчера... Вчера же я был у него.
-Ошибка?- отчаянно воскликнул старик.- Нет никакой ошибки. Я видел его собственными глазами… В морге.
Анатолий опустил голову. Голос старика вибрировал:
-Я видел его в морге... Он умер не своей смертью.
-Что?
-Его лицо всё в кровоподтеках. На шее и плечах синяки, пальцы на правой руке расплющены... Его убили, Анатолий.
-Как убили?... А врачи? Врачи-то что говорят?
-Что они могут сказать?- зло махнул рукой Василий Петрович.- Они сами поражены не меньше... Ну, вызвали милицию... Тут и я как раз подоспел...
-А дежурная медсестра? Она что, ничего не слышала? Человека убивали, а она не слышала?
-Представь себе. Говорит, что ночью всё тихо было. Эх, да что тут говорить,  проспала она.
Старик опять махнул рукой и уронил голову на грудь. Анатолию молчал.
«Итак, женщина с собачьей головой добралась до Николая. А те-перь пришла и за мной…»
-Когда увидел сына в морге, понял, что не могу ехать домой. Что скажу матери? Спросит: «Как Коля?» «Убит» - так что ли? Вот и ре-шил - к тебе... Не возражаешь?
-Что вы, Василий Петрович,- выдавил Анатолий. Ах, как он воз-ражал, как ещё возражал!.. Так и подмывало рассказать старику всё, что знал: и кто убил его старшего сына, и почему пришлось стрелять в невестку, и что из морга исчез её труп, и кто расправился с Никола-ем… Но взглянул на старика и передумал. А потом выглянул в окно. Почти совсем стемнело. Увы, поздно выпроваживать. Уже поздно… И рассказывать ни к чему: ни за что не поверит… К тому же, старик уже почти и оправился: распрямил спину и брови хмурит, уже корит себя за проявленную слабость.
- И вот ещё что... Завтра утром я уеду... Я бы не хотел, чтобы она поехала со мной. Пусть поживёт тут, пока всё не уляжется, ладно?
-Кто?- не понял Анатолий.
-Оленька, кто же ещё.
-Оленька?- схватился за голову Анатолий.- Оленька!!!
«Теперь-то я знаю, почему он меня не убил! Он же  приходил за Оленькой! И забрал её. Я сам её отдал!»
Лицо Василия Петровича изношенно осело.
-Где девочка? Где она? Её здесь нет?
-Нет!!! Он обманул меня! Он забрал её!!!
-Кто?- старик трясущимися пальцами шарил пространство.
-Он украл!- тряс головой Анатолий и отступал к окну. - Он обма-нул меня!
Опёрся спиной о подоконник, повернулся, прижался лбом к стек-лу и закрыл глаза.
А я понял, что долгожданный момент, наконец, наступил.

Я таился за окном и слышал весь разговор. Кое-что мне сперва было непонятно. Например, что ещё за труп, когда я здесь? Но потом вспомнил двойника, которого убил прошлой ночью, и усмехнулся. Молодцы, хорошо придумали: его-то и подкинули вместо меня… Ловко… А вы, людишки, давайте, ломайте теперь голову.
На этот раз превращаясь в собаку я уже не испытывал неприят-ной боли, как это было в первый раз. Может быть, потому что хотел превращения, и когда почувствовал зуд в позвоночнике, без колеба-ний и сопротивления уступил естественному - и оттого муки показа-лись сладкими, ибо приносили мне нечеловеческую силу. Я поигры-вал мышцами и, довольный, скалился. Я вновь силён. Сила придавала мне чувство свободы выбора. Захочу - перегрызу горло, захочу - при-кончу ударом лапы. Другой свободы мне не желалось. Другая свобода была смешна и нелепа.
Я смотрел в окно и видел приближающуюся спину врага. Я на-клонил голову, оскалился и тихонько зарычал, готовясь к прыжку.
Он повернулся лицом и упёрся лбом в стекло. И я изо всех сил оттолкнулся от земли и бросился на него.

Прыжок длился вечность. Я прочувствовал каждый миллиметр, преодолённый мною на пути к жертве. Расстояние между нами плав-но и неумолимо сокращалось. Я смотрел только ему в лицо. Я видел, как веки его медленно плывут вверх, в глазах исчезает сонливое вы-ражение, но он ещё не понимает, что произойдёт через мгновение. Но вот чёрная точка в его глазах застыла и стала быстро увеличиваться. Вот она уже расплылась почти по всему глазу. Я увидел белую мол-нию, мелькнувшую в центре этого чёрного пятна, и понял, что чело-век – мой враг - увидел свою смерть.

Передними лапами я вышиб стекло - и человек с той стороны, не успевающий уклониться, лишь откинул чуть назад голову, зажму-рил глаза. И стекло разлетелось на тысячи мелких осколков, и оскол-ки вонзились ему в лицо, и из ран ещё не успела выступить кровь, и голова его продолжала двигаться назад, и я опустил лапы на его пле-чи, и помог ему ещё быстрее совершить падение, и он со всего маху ударился головой об пол.
От удара голова его чуть подалась вперёд, он распахнул безум-ные глаза и увидел меня. И губы его задрожали, рот раскрылся. Ещё мгновение - и он заорёт от страха, но я повернул свою голову чуть вправо, резким движением отпихнул его подбородок и с наслаждени-ем вонзил клыки в мягкое, податливое горло. Сладкая кровь наполни-ла рот. И я жадно - одним глотком - проглотил её, и чуть-чуть при-тормозил сближение смыкающихся клыков, но они всё равно разры-вали жилы и сухожилия, и хлёстко звякнули, соприкоснувшись. И кровь брызнула меж зубов, и я сделал ещё глоток, и ещё, и кровь была вкусна и сладка. И я рванул головой в сторону, чтобы разорвать чело-веческую плоть, и его голова по инерции дёрнулась за мной, но тут же, глухо стукнувшись, отпала назад. А я скосил глаз на его лицо, в последний раз встретился с его ещё живыми блестящими зрачками, скользнул по лицу, заливаемому кровью из ранок от вонзившихся стёклышек, а потом распрямился и лапой ударил ему в грудь, и вы-плюнул на пол ошмётки кровоточащего мяса.
Так я разделался со своим врагом, который обманул меня, на-звавшись другом.
Кровь била фонтаном из его горла и растекалась по полу боль-шой лужей. Сердце ещё стучало, воздух вырывался из легких, крас-ные пузыри лопались из раны под подбородком, судороги волнами пробегали по его членам, пальцы на руках сжимались и разжимались.
Но он уже был мёртв.
Когда он затих, я убрал лапу с его груди и равнодушно отошёл в сторону.

Кровь растекаясь, подступала. Я выбрал сухое место подальше и лёг. Почувствовал движение. Посмотрел в ту сторону. Увидел отца. Он уходил.
Я не хотел его убивать. И чтобы показать это, встал... и почувст-вовал, что встал не на лапы, а на ноги. Я вновь превращался в челове-ка!
И отец это видел. И уже не шёл никуда: застыл на месте и тара-щился на меня. В его глазах я ничего, кроме ужаса, не увидел. Когда у меня появилось человеческое лицо, я сказал ему:
-Не бойся, папа, это я.
Губы его дрогнули:
-Коля? Но ты же умер.
-Как видишь, нет,- сказал я.
-А собака...
-Это я.
-Ты был собакой?
-Да.
-И это... ты только что... убил Анатолия... Это ты?
-Я.
Он мне не верил: отступал и мотал головой. И я не подходил к нему. Я оставался на месте. Внутренности опять разламывало от слад-кой боли, я возвращался в собачье тело. Я знал, что недолгое превра-щение в человека произошло не случайно: чтобы отец узнал меня. И я знал, кто это сделал. И возненавидел: её, Жену Дьявола.
-Уходи, Коля,- тихо сказал отец.
-Возвращайся туда, откуда пришёл,- приказал он.
Ещё он сказал:
-Ты умер. И не приходи больше никогда, слышишь?
-Твоё место среди мёртвых. Ты не смеешь вмешиваться в дела живых.
«Хорошо, папа», попытался казать я, но ничего не получилось: лицевые кости трещали, вытягивались. Чтобы скрыть слёзы, я при-крыл глаза. Когда густая шерсть вновь покрыла моё тело, я встал, прогнул спину и направился к выходу. Поравнявшись с отцом, я при-остановился, посмотрел на него и попытался ещё раз сказать, но язык уже был неприспособлен для разговора с человеком. Тогда сказал ему как умел:
-Прощай, папа.
И собирался уже выскользнуть в ночь, но вдруг почувствовал опасность. Я оглянулся и увидел в руках отца ружьё. Я понял, что ес-ли отвернусь, он выстрелом снесёт мне полголовы. Мне ничего не ос-тавалось, как развернуться и пойти ему навстречу.

Василий Петрович посмотрел на собаку и понял, что должен её убить.
Он сорвал со стены охотничью двустволку и навёл прицел в за-тылок псу. Палец нащупал спусковой крючок. Василий Петрович был готов уже нажать на него, но собака вдруг оглянулась и посмотрела. И Василий Петрович дрогнул. Жестокие, налитые кровью глаза ог-ромного пса гипнотизировали его. Под этим тяжёлым, пронзитель-ным взглядом он не смел пошевелиться. Глаза собаки сковывали мышцы, лишали способности думать и здраво анализировать ситуа-цию.
Он не замечал, что пёс приближается к нему. Лишь слышал тихое рычание. Ещё ощущал под пальцем спусковой крючок, но не мог на-жать на него.
Потом в какой-то момент он обрёл волю и готов был выстрелить, но было уже поздно: пёс подпрыгнул и ударом лапы выбил оружие из рук. Двустволка с грохотом отлетела в сторону. Старик закричал, схватил приставленный к столу осиновый кол и ударил изо всех сил.
Пёс взвизгнул и завалился на бок, но тут же вскочил и, оскалив-шись, бросился на Василия Петровича. Защищаясь, старик выставил руки вперёд, подставляя ладони под клыки разъярённого пса. Толчок животного был настолько силён, что старик не удержался на ногах и упал назад, ударившись головой о стену. Попытался встать, но проку-санная рука не слушалась, а левая вообще подвернулась и была при-жата к полу собственным телом. Увесистый осиновый кол валялся невдалеке. Василию Петровичу хорошо был виден заострённый его конец, испачканный кровью; это и придало силы. Превозмогая боль, он потянулся к оружию – даже и искалеченной рукой, но пёс успел ударом лапы отшвырнуть кол далеко под стол. А потом склонил ок-ровавленную морду над головой старика, и Василий Петрович близ-ко-близко увидел оскал, капли крови на жёлтых клыках, увидел без-жалостные зрачки рассвирепевшего животного... Новая волна боли сковало сердце. В глазах потемнело. Воздух превратился в вату.
Пёс посмотрел на него, на мгновение застыл, затем занёс тяжё-лую когтистую лапу и опустил её туда, где под тонкими хрупкими рёбрами затухающее сердце отсчитывало последние удары.
Василий Петрович умер в то самое мгновение, когда острые со-бачьи когти разорвали его грудь и вонзились в красно-коричневую ткань сердечной мышцы.

Я долго лежал подле тела моего отца, и слёзы катились из глаз. Я не мог понять, кого же оплакиваю. Отца ли, которого убил, или же себя, получившего глубокую рану? Я слизывал текущую по шерсти кровь, смотрел в стеклянные глаза отца и чувствовал,  как вместе со слезами вытекает из меня и жизнь.

Думал, умираю, а оказалось, вовсе нет. Отлежавшись, я  поднял-ся на лапы, склониться над телом отца и попробовал поцеловать его. Потом вышел вон и медленно побрёл в лес.
Вскоре я оказался на поляне, где оставил Оленьку. Она не спала: сидела на колоде и испуганно оглядывалась. Стараясь скрыть хромо-ту, я подошёл к ней.
Хоть и испугалась меня, но, умница, хорошо запомнила, что го-ворил ей насчёт собаки. Протянула ручку, прошептала:
-Собачка, я тебя совсем не боюсь.
Осторожно погладила по загривку, а увидела рану – и пожалела:
-Бедненькая собачка, кто же тебя избил? Тебе больно, да? Дай, перевяжу.
Я покорно ждал, пока она рвала своё платьице на полоски, не-умело накладывала повязку. Я лизал за это ей ручку. Потом она по-гладила меня, присела рядом и задумалась. Я опустил голову на лапы и смотрел перед собой. Слёзы безостановочно навёртывались на гла-за, и я убеждал себя, что всё-таки оплакиваю отца.
Я уже знал, что делать: мстить Жене Дьявола за предательство. Я не отдам ей девочку. Оленька - дочь моего брата, дочь моей возлюб-ленной. Я буду защищать её.
Она уснула, прижавшись ко мне калачиком и крепко вцепившись в густую шерсть. Поэтому и не соскользнула, когда я  поднялся и по-брёл в сторону города.
Нам очень повезло: за долгую дорогу так никто и не встретился - ни люди, ни твари. Я поднялся по лестничному пролёту пятиэтажного дома и остановился у дверей квартиры, в которой когда-то жил. Сам двери открыть не смог, пришлось разбудить девочку. Сонная, она растерянно посмотрела на меня.
-Собачка, ты принесла меня домой?- поняла она.  А потом и по-няла всё, что я хотел ей сказать. И сделала: достала ключ из-под ков-рика, открыла двери.
Когда мы вошли в комнату, она забралась на диван и почти сразу уснула.

Она спала.
Она спала крепко.
Ночь приближалась к концу, а мне перед тем, как явиться к Жене Дьявола, нужно было ещё навестить Еву.

XIII. ЕВА и Я
Дверь в голубую комнату была широко распахнута, я остановил-ся на пороге и устало опустился на коврик.
Старуха вышла из тени и бросила насмешливый взгляд.
-Ага, всё-таки явился.
Я уронил голову на лапы.
-Кто же тебя так, а?- старуха кивнула на окровавленную повязку, и рана заныла.
-Отец,- сказал я.
-Так тебе и надо,- сказала старуха, впрочем, беззлобно. Склони-лась надо мной, опёршись на клюку. Сдёрнула повязку. Дрожь во всём теле ненамного рассеяла боль.
- Если бы чуть глубже – тебе пришёл бы конец,- сказала она и, вздохнув, вышла из комнаты. Вернулась с литровой банкой в руках. Засунув в неё палец, щедро накрутила белой мази и втёрла в мою ра-ну. Я заскрипел зубами и заскулил.
-Ничего, ничего, сам виноват,- сказала старуха.
Когда боль утихла, я вспомнил:
-Утром ты странные слова говорила.
-Странные?- усмехнулась старуха.
-Ты действительно считаешь, что я способен тебя убить?
-Вовсе я так не считаю. Я уверена в этом.
-Ты мой друг. Надеюсь, и я твой тоже.
-Вот поэтому ты и убьёшь меня,- сказала старуха.
-Почему?- спросил я.- Почему Жена Дьявола украла твоё имя?

Старуха молчала, водя водянистым взглядом поверх моей голо-вы. Лучше бы она сердилась и кричала, подумал я. Нет, она лишь криво усмехалась, произнося треснувшим голосом:
-Потому что так захотел Дьявол.
-Он хотел сделать тебя своей женой, но ты...
-Да, я отказала ему. Но он ждал много лет и не желал отступать. Он преследовал меня, пока…

…пока я не состарилась и не превратилась в развалину.
Но и тогда он сказал мне:
«Будь моей женой».
«Нет», ответила я.
«Я вновь сделаю тебя молодой».
«Нет», ответила я.
«Почему ты противишься?»
«Потому, что я не люблю тебя».
«Неправда. Любишь. Зачем обманываешь?»
«Ты разрушил мою жизнь», сказала я.
«Я научил тебя любить».
«Вот этим и разрушил. Познав тебя, я так и не смогла по-настоящему полюбить Адама».
«Значит, ты не хотела».
«Не хотела, потому что думала, что люблю тебя».
«В чём же дело? Выходи за меня!»
«Нет», ответила я. «Никогда».
И он больше не стал настаивать и привёл женщину, которой отдал моё имя, а меня сделал…

-… своей служанкой.
-Почему он отдал ей твоё имя?- спросил я.
-Потому что Женой Дьявола может быть только Ева,- сказала старуха.- Первая женщина на Земле.
-Теперь она Ева, но не первая женщина. Всё равно первая ты,- сказал я.
-Этого же никто не знает,- усмехнулась она.
-Это знаю я. Мне же ты сказала. Скажи и другим.
-Нет,- сказала старуха, и я понял, почему Дьявол так и не смог уговорить её стать его женой. Ведь «нет» сказала не кто-нибудь, а она, Ева, Первая женщина.
-И хватит об этом,- махнула она рукой.

-Ева,- взмолился я,- помоги мне найти Наташу. Ты же знаешь, где она?
-Знаю.
-Скажи!
-Она тут и там, везде и нигде, с тобой и ни с кем,- произнесла старуха.
-Не понимаю,- взмолился я.- Скажи яснее.
-Уж куда яснее-то? Привидение она.
-Что, что?
-А что ты хотел?- засмеялась старуха.- Привидение, бестелесное существо. Эфирное создание.
-Она уже дважды приходила ко мне и, кажется, была счастлива.
-А что ей остаётся делать?- хмыкнула старуха.- Только радовать-ся.
-Радоваться?- не понял я.
-Что не умерла, когда твой дружок пальнул в неё.

-Когда твой дружок пальнул в неё,- сказала Ева,- она уже не бы-ла вампиром и по всем правилам должна была умереть. Но не умерла, потому что я успела прийти ей на помощь.
-Ты?
-Да, я... Она осталась жива, потому что я превратила её в приви-дение.

-Ева, ты помогла моей любимой, теперь помоги мне.
-Тоже хочешь стать привидением?
-Да.
-Ты не сможешь,- сказала старуха.
-Почему?
-Потому что для этого ты должен кое-что сделать.
-Что? Что я должен сделать?- воскликнул я и вскочил на лапы.
-Убить меня,- сказала старуха.

-Нет! Нет! Это невозможно,- вскричал я.
-Тогда ты никогда не встретишься со своей Наташей.
-Приказывай что хочешь, только не это.
-Нет, ты должен меня убить.
-Но почему, почему?- выл я.
-Сам виноват,- сказала старуха.- Нужно было слушаться Жену Дьявола. А теперь, кроме меня, тебе никто не поможет.
-Но я же исполнил её приказ: убил Анатолия.
-Но не принёс ей девчонку.
-Её я не отдам!
-Вот видишь,- сухо улыбнулась старуха.- Девочку отдавать не хочешь. И меня не хочешь убивать. И без Наташи жить не можешь. Что делать?
-Я сам покончу с собой.
-Ну и что?- усмехнулась старуха.- Умрёшь и никогда не увидишь своей Наташи.
-Но ведь я всё равно должен умереть, чтобы встретиться с ней.
-Правильно. Но лишь после того, как Дьявол приговорит тебя к смерти, и ты перейдёшь в промежуточное состояние между нелюдем и человеком. По-другому нельзя.
-Я сделаю что-нибудь, за что он приговорит меня.
-Не получится,- сказала старуха.- Жена Дьявола не позволит.

-Очень уж ты рассердил её, не выполнив приказ. Ей нужна дев-чонка, уж не знаю зачем.
-Если так нужна, то почему не отберёт у меня? Ведь сила на её стороне.
-Девчонку должен привести ты.
-Я не отдам ей Оленьку!
-Тогда она ни за что не позволит тебе умереть. Ты навсегда оста-нешься оборотнем и не встретишься с Наташей.

-Поэтому-то тебе ничего и не остаётся, кроме как убить меня,- сказала старуха.
-Я не могу убить тебя, Ева,- заплакал я. Она погладила меня по голове.
-Ты хороший, добрый,- ласково произнесла она.- И я, кажется, полюбила тебя. Как сына. Но ты должен это сделать. Жена Дьявола имеет на Дьявола огромное влияние. Она способна отговорить его от чего угодно, вынудить его простить хоть кого, как бы тот не был ви-новат… Но в одном она бессильна: Дьявол до сих пор любит меня и ни за что не простит того, кто лишил меня жизни.

-Ты говоришь о своей смерти, как о какой-то безделушке,- уп-рекнул я.
-Так оно и есть,- согласилась старуха.- Я прожила множество лет и поняла, что жизнь - это самая глупая штука, какая только существу-ет. О, в молодости я любила жизнь и ни за что бы с ней не рассталась. Став бессмертной, к жизни я относилась как к великому дару. Но прошли тысячи лет, я устала жить и захотела умереть.
-Это ты вбила себе в голову.
-Нет. Увы, нет,- сказала старуха.- Смертный убить меня не мо-жет, сама я тоже не в состоянии покончить с собой. Оборвать мою жизнь по силам только слуге Дьявола. Ты - его слуга. Ты дал клятву Дьяволу и приобрёл великую силу.
-Но почему я, почему именно я?
-Другие - трусы,- фыркнула старуха.- Сколько я к ним не обра-щалась, все они, зажав уши, бежали прочь. Знали, что Дьявол накажет их. А ты... ты не боишься. Я же вижу.
-Нет, боюсь,- сказал я.
-Но это не помешало тебе пойти против воли Жены Дьявола.
-Ева, я хочу, чтобы ты жила!
-Но я этого не хочу.
-Я не смогу, Ева!- закричал я.
-Ты сможешь, сможешь,- убеждённо произнесла она.- Ведь ты - слуга Дьявола.
-Я слуга, но ты - Ева.
-Поэтому я и прошу тебя. Ты поможешь мне, а я помогу тебе.
-Нет! Нет!
-Да,- сказала Ева, и я посмотрел ей в глаза. И понял, что сделаю так, как она велит.

Я убью её.

Я стоял на зеркальном полу и видел себя в отражении. Плечо вздулось, опухоль была видна даже под слоем густой длинной шер-сти, которая в этом месте вдруг свалялась, помертвела. «Так тебе и надо,- подумал я.- Грязный оборотень, убивший собственного отца и готовый совершить ещё одно убийство».
Я не заметил, как голубой свет померк. В комнате стало темно. Из квадратного окошка под потолком тонкой серебряной струйкой лился лунный свет. Он-то и вывел меня из оцепенения, ласково по-гладив по глазам.
Старуха восседала на троне Дьявола.
Я спросил:
-Когда я должен сделать это?
-Сейчас,- ответила она.
-Сегодня ночь полнолуния,- пояснила она.- Я всегда хотела, что-бы это случилось в такую ночь.
Она протянула руку и наполнила ладошку лунным светом из се-ребряного луча, что одиноко падал из окошка.  Долго любовалась сиянием в ладони. И я вместе с ней.
-Когда сделаешь это,- наставительно произнесла она под без-звучное журчание лунного родника,-  дожидайся прихода Дьявола. Он приговорит тебя к смерти. С рассветом ты начнёшь превращаться в человека. У тебя останется время до темноты, чтобы покончить с собой. Я не знаю, где именно искать твою Наташу – там, куда ты по-падёшь, много миров - но она там, больше негде. Если же передума-ешь, и ночь застанет тебя живым - всё равно умрёшь, но уже навсегда и в страшных муках, ибо душа твоя не сможет вырваться из тела, за-дохнётся в нём.
-Не передумаю, - сказал я.

-Что ж,- сказала старуха и сжала ладонь: лунный луч исчез, а вместо него вспыхнуло узкое лезвие кинжала, отливающее серебром. Протянула мне:
-Это особый кинжал. Видишь на нём отпечатки? Это кровь сына Дьявола. Этим кинжалом он был зарезан. Возьми его.
-Не могу,- сказал я.- У меня же нет рук.
-А ты возьми лапой.
Я когтем поскрёб по рукоятке кинжала. Услышал тихий стон… Луны?
-Бери же. Ну!- подталкивала старуха.
Боялся, что не получится, а получилось: согнул собачью ладонь и ухватился за кинжал. И держал крепко – остриём вниз – в вытянутой лапе, стоя на трёх.
-Молодец,- похвалила старуха.- А теперь встань на задние лапы.
Эта задача оказалась потруднее первой, но и её я выполнил. При-пав на задние лапы, напрягся вновь, откинув до хруста в шее голову назад, хвостом ударил об пол и... и заставил себя встать.
-Иди ко мне!- приказала старуха, и я сделал первый неуверенный шаг. Раненое плечо  тут же резануло дикой болью – и в голову, и в позвоночник - но кинжал я не выронил. Лишь захрипел и сделал вто-рой шаг. Потом ещё один, потом четвёртый и пятый. Теперь я стоял напротив старухи, совсем близко. Лицо её кружилось перед глазами, но я стоял и не собирался сдаваться.
Старуха отпустила клюку и откинула с грудей седые космы. Крючковатыми пальцами взялась за лезвие, подвела его к левой гру-ди, сморщенной складкой свисающей едва ли не до пояса.
-Вот сюда и бей.
И я замахнулся, готовый опустить остриё в то место, куда она указала, но видеть этого не хотел, и потому прятал свой взгляд в её глазах… А она глядела на меня так жалобно-жалобно...
И лапа моя дрогнула; едва кинжал не выскользнул. Не посмел я ударить. И не ударил бы никогда, если бы она всё не испортила. По-просила:
-Назови меня ещё раз.
-Ева,- сказал я.
-Ещё!- взмолилась она.
-Ева.
-Ещё. Ещё. 
-Ева. Ева. Ева. Ева! Ева!! Ева!!!
А она молила: ещё и ещё, и я, выкрикивая её имя раз за разом, потерял счёт и терпение,  ослаб духом, ожестокосердился, набрался решимости, и вместо ответа на очередное ещё коротко взмахнул ла-пой и ударил её в сердце, в то место, куда она указывала. Она вздрог-нула, глазами, полными слёз, удивлённо посмотрела на меня, тихо сказала  ещщщ-щщщ и рухнула на пол.

И стоял я на задних лапах
и судорожно сжимал кинжал.
И видел кровь,
крупными каплями
бегущую по лунному лезвию
капающую на пол,
и думал, что кровь сына Дьявола
смешана теперь
с кровью Первой женщины на Земле.
И расстаться теперь им не дано уже никогда –
Обвенчаны.
Не отец, так сын.
Убиты одним кинжалом.
Хоть и разными
Убийцами.

И ещё я теперь твёрдо знал: в последнее мгновение она переду-мала умирать. Прочитал это в её глазах: она испугалась кинжала, что остриём летел ей в сердце. Но её призывными ещё я был так раскачан, что не смог удержать лапу, и совершил ещё одно убийство.
Третье.

XIV. Я
Она застала меня на том же месте, в той же позе. Вошла в ком-нату и впустила голубой свет. Я очнулся, поднял голову и взглянул на вошедшую. И сперва даже не узнал её, а когда узнал, никак не отреа-гировал. Так и продолжал стоять на задних лапах, сжимать кинжал и бессмысленным взглядом смотреть в пустоту, которую лишь в по-следний момент заполнила Жена Дьявола.
Она была лишь формой, объёмом, оболочкой, которая не издава-ла ни звука. Огромными, широко раскрытыми глазами глядела она на убитую старуху и на меня - жалкого окровавленного пса с серебря-ным кинжалом в лапе.
Тишину нарушили шаги Дьявола. Но и они затихли, когда он увидел распластанную на полу старуху.
Лишь один взгляд понадобился ему – и понял, что старуха Ева мертва. А когда осознал это, опустился перед ней на колени и про-шептал:
-О, Ева, Ева,- и столько горечи и отчаяния было в его голосе, что Жена Дьявола очнулась и заплакала вместе с ним.

И когда старухина сухая ладонь оросилась слезами Дьявола, он сказал мне:
-Ты будешь наказан за это. Умрёшь страшной смертью.
И услышав эти слова, вздрогнула Жена Дьявола, перевела взгляд на мужа своего и сказала:
-Отдай его мне, Дьявол. Я накажу его.
Но Дьявол не слышал её слов. Он слышал и видел только меня.
- Ты горько пожалеешь о содеянном,- сказал он мне.
-Дьявол, Дьявол,- опять подала голос женщина,- отдай его мне.
И лишь тогда Дьявол ответил ей:
-Нет. За убийство Евы он ответит только передо мной.
-Но он же не знал, кто она,- умоляла Жена Дьявола.
А Дьявол смотрел мне в глаза и говорил:
-Знал он всё.
-О, откуда он мог знать?- спрашивала Жена Дьявола.
-Он знал,- говорил Дьявол, и женщина с мольбой заглядывала ему в глаза и шептала:
-Я знаю, что значила она для тебя. Знаю, знаю, Дьявол. Этот ни-чтожный пёс причинил тебе страшную боль. Ведь ты когда-то любил её. Она дорога тебе как память. Знаю. Ты научил её возвращать моло-дость, и она часто приходила к тебе в облике восточной красавицы, в том облике, в котором ты впервые встретил её там, в Раю. Она была единственным свидетелем твоего Светлого прошлого. Знаю. Но умо-ляю, отдай его мне. Я сама накажу его. Я сделаю с ним всё, что при-кажешь. Только отдай!
-Нет,- произнёс Дьявол.

-Оборотень!- сказал мне Дьявол,- Я приговариваю тебя к смерти.

Он вышел, и его жена в отчаянии посмотрела ему вослед, всхлипнула и закрыла ладонями лицо. Но она не плакала, нет. Она успокаивала себя. Через мгновение тонкие пальцы её раздвинулись, и сквозь образовавшееся межпальчье я увидел чёрную точку глаза, на-ведённую на меня. Увидел и вздрогнул. И выронил кинжал. И он, во-ткнувшись в зеркальный пол, гулко зазвенел. Когда звон эха угас, об-мякнув о труп старухи, я вздохнул и опустился на лапы.

-Ай да герой,- презрительно усмехалась она, подступая ко мне.- Кто же это придумал? Ты? Она? Она. Такое могла придумать только она. Что ж, ты думаешь, что переиграл меня? Ох, глупышка. Меня нельзя переиграть. Никто ещё не сумел обмануть меня. И тебе не уда-стся, слышишь? Время ещё есть, я уговорю его, и он отменит своё решение. Вот увидишь. И тогда, жалкая, непослушная собака, тобой займусь я.
Она хлёстко ударила меня по морде розой, и красные лепестки закружились между нами, падая на пол. Я закрыл глаза.
-Как ты посмел пойти против меня?
-Ты заставила меня убить отца,- сказал я.
-Но ты же знаешь, что это не так. Ты сам убил его.
-Ты открыла ему, кто я есть.
-Я лишь исполнила твоё желание.
-Но я лишь хотел показать ему, что я не умер.
-Вот и превратился в человека. Сам.
-Нет, я не мог этого сделать.
-Мог,- покачала она головой.- Смог ведь убить старуху.
-Она не старуха, она - Ева.

Прекрасное лицо Жены Дьявола исказилось лишь на мгновение, но я успел увидеть, каким оно было - уродливым, хищным.
-Ева - это я,- сказала она.
-Ты украла чужое имя!- обвинил я.
Думал, рассердится, а она рассмеялась, но опять под маской кра-савицы мелькнула тень хищной твари:
-Это старуха тебе понарассказывала? Так, глупенький, знай: она обманула тебя. Спросишь, зачем? Да чтобы разжалобить и всунуть в твои руки кинжал. Думаешь, ради тебя она пожертвовала жизнью? Нужен ты ей... Она только притворялась добренькой, на самом деле зло так и источалось из неё. Сколько я знала её, она всегда ненавиде-ла меня за то, что из нас двоих Дьявол выбрал в жёны меня. Она-то по нему всегда с ума сходила, а по-настоящему любил он только меня. Её, конечно, тоже, но из нас двоих он выбрал именно меня… Не пе-ребивай! Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Мол, что она ему отка-зала, и поэтому он женился на мне. Так сказать, назло. Так вот: это всего лишь выдумка выжившей из ума старухи, которая не знала, как оправдать своё многовековое никчёмное существование. Вот она и выдумала – любовь, то да сё… На самом же деле он держал её при се-бе только потому, что она напоминала о тех веках, когда он и сам жил в Раю. Ведь не разобравшись и на слово поверив Адаму, Бог изгнал из Рая их всех - и Дьявола. Дождавшись смерти этой женщины, он взял её к себе. Но она, рождённая умереть, но наделённая вечной жизнью, увы, множество лет оставалась старой и безобразной, лишь на корот-кое время способная возвращать себе былую внешность. Я же всегда была молода и красива. И Дьявол предпочёл красоту дряхлости, хоть по-своему и любил эту женщину. Он женился на мне. Никто его си-лой не заставлял. И если бы действительно хотел жениться на Еве, ничто бы его не остановило. Ведь он - Дьявол!.. Она сначала приве-редничала, отказывала ему, а когда согласилась - было уже слишком поздно. Дьявол выбрал меня... А с ней, кстати, поступил вполне бла-городно: не оттолкнул, а наоборот, приблизил. Поселил в этом доме. Думаешь, я ревновала? Нет. Я же понимала. Даже однажды уступила его просьбе: ведь это он уговорил меня назваться её именем… Видите ли, решил, что женой его может быть только Ева… Как видишь, у ка-ждого свои странности… А старуха, узнав о нашем союзе, люто воз-ненавидела меня. Она на всё готова была пойти, лишь бы скомпроме-тировать меня в глазах Дьявола. Ради этого готова была и умереть… Ко многим из моих протеже она приставала с просьбой покончить с ней, но все оставались верны мне... Пока её выбор не пал на тебя. И ты, глупый и наивный, попался... Думаешь, не знаю, чем она подку-пила тебя? Сказала, что, убив её, Дьявол приговорит тебя к смерти, и ты сможешь встретиться с Наташей... Что ж, ты приговорён. Теперь ты доволен?
-Да,- сказал я.

И укорил:
-Почему ты не спасла Наташу, когда Анатолий застрелил её? Ведь ты же её Духовная Мать. Она верила тебе. Она звала тебя. Уми-рая, она шептала твоё имя. Она звала тебя, а на помощь пришла Ева.
-Это старуха тебе рассказала?- покачала головой Жена Дьявола.- И ты, конечно, поверил?
-Да, поверил!- воскликнул я.
-Ну-ну. И что? Так-то ты отблагодарил её?- рассмеялась Жена Дьявола, указав на мёртвую.
-Как же ты глуп,- сказала она.- И что нашла в тебе Наташа?

«Действительно, что?»- думал я, уходя под утро из этого дома уже не оборотнем. И не находил ответа. Минувшая ночь научила ме-ня никому не верить. Теперь я не верил тому, что рассказывала Ева, не верил и Жене Дьявола. Может, обе они говорили правду, а может, и нет… В конце концов, какое мне дело? Да и сам-то я: хорош ли? Убил старуху, обманул Жену Дьявола… А отца? А друга?
Да, добился того, чего хотел: встречусь, наконец, с любимой… Но почему так тошно на душе?
Войдя в квартиру, я взглянул на племянницу. Она крепко спала, положив под голову ладошку. Жалко было расставаться с ней, но вы-бора у меня не было.
Впрочем, почему не было? Был и есть:
Подойти к окну… Или не подходить.
Вдохнуть поток свежего воздуха... Или дышать комнатным удушьем.
Услышать утренний щебет птиц... Или – свои чёрные мысли.
Выброситься из окна… Или к вечеру всё равно умереть.
Потерять навсегда Наташу… Или отыскать её в том мире, где она сейчас.
Так что:
Сидеть и ждать?..  Или встать на подоконник, посмотреть вниз, на серую полоску тротуара, и броситься вниз головой?
И увидеть…


ВЕДЬМА

…Наташу и поцеловать её.

166. ЗДРАВСТВУЙ, НАТАША
-…вот мы и снова вместе.
-Ты вспомнил, вспомнил,- заплакала она и прижалась ко мне.
-Теперь ты моя. И я тебя никому не отдам.
-Значит, это всё-таки ты...
-Ты до сих пор ещё не узнала меня?
-Я так долго искала тебя... Уже и отчаялась...
-Теперь всё позади. Мы вместе - и это главное.
-А помнишь, как мы сидели на полянке? Втроём. Ты, я и Олень-ка, дочка моя.
-Помню, конечно, помню. Где теперь она?
-Не знаю,- грустно покачала головой Наташа.- Я потеряла её... Давным-давно...
-Мы найдём её,- пообещал я.
-Боюсь, я уже не нужна ей... Прошло столько лет.
-Действительно,- прошептал я.- Это было давным-давно. Но мы всё равно найдём её.
-Ты нисколько не изменился… Такой добрый,- улыбнулась она.
-Ведь я люблю тебя.
-Нет, ты добрый со всеми...
-Даже когда был оборотнем?- улыбнулся я.
-Конечно, из-за этого погиб... Знаешь,- прошептала она,- когда три дня назад я встретила тебя, то сразу почувствовала что-то такое...
-Не объясняй. Я тоже.
-Прости.
-За что?
-За всё. Сам знаешь.
-Но ведь ты не знала, кто я.
-Должна была догадаться.
-Я люблю тебя.
-Милый мой.
Я снова вспомнил наши встречи. В той, прежней жизни. Боже, как мы были счастливы, но не так, как сейчас. Сейчас мы счастливее в тысячи раз.
-Наташа, Наташенька моя,- шептал я. И мы целовались, целова-лись, целовались, целовались – как голубок с голубкой.
-Наташа, Наташа,- говорил я всё громче и смеялся.
-Наташа!!!- восклицал я и кружил её по комнате.
Мы танцевали…

167. ОПЯТЬ МЕШАЮТ
…пока двери не распахнулись, и не появилась Зинаида.
Я совсем забыл о ней. Ведь мы расстались много веков назад. Многое изменилось за это время, и в первую очередь я.
Но Зинаида этого не знала. Вот и пялилась на нас взглядом по-средственной актрисы и заучено вопрошала, мол, кто вы такие и что здесь делаете…
А Наташа лишь бросила на неё мимолётный взгляд и сказала мне - буднично, устало:
-Убей её, милый!
А я и сам уже подошёл к старухе и одним ударом сбил её с ног. Зинаида ойкнула и кубарем полетела в угол комнаты. Следующим ударом я пробил ей живот, и оттуда густой струёю хлынула кровь.
Другой бы сразу умер от такой раны, а ей хоть бы что: пялится на меня живыми глазами,  ещё и подбадривает. Понял я: кровь-то эта во-все не её, а животного – из грелки! Тогда я ещё ударил – в незащи-щённое горло. А потом опустился на колени и подставил губы под чёрно-красной фонтанчик свежей крови.

168. ПЬЮ
Как вкусно! Выпью всё-всё до капли и поделюсь с Наташей!
Пей, Наташа, любовь моя, это наша с тобою пища, мы нашли друг друга, мы воссоединились. Мы стали одним существом. Как это прекрасно…

169. ВДРУГ – БОЛЬ
Насквозь пронзила…  Нырнул я в бездну беспамятства.
И тут же вынырнул – и получил ещё удар, который перевернул на спину.
Но и встряхнул: снова стал ощущать реальность.
И увидел я лицо – бородатое, перекошенное, огромное.
В ряби жёлто-красно-зелёных кругов узнал я этого человека.

170. ЭКСТРАСЕНС
-Скотина!- кричал он и брызгал слюной.- Ты убил её, убил… Как посмел?! Получай, получай…
Моё тело подскакивало от ударов. Но боли я не испытывал. Ле-жал себе на полу и тупо смотрел, как приближается, удаляется и сно-ва приближается тень его ног. Мне было всё равно. Я любил свою На-ташу.
Потом я понял, что меня не бьют. Пошарил глазами. Экстрасенс находился справа и что-то держал в вытянутых руках. Что-то белое.
Я напряг зрение... Наташа!
Наташа в опасности!!!



171. ХОЛОДНО ДЁСНАМ
Я увидел, что экстрасенс душит мою Наташу, встал и бросился ему на спину. Он тряхнул плечом. Я упал. Ударился о стену. Я схва-тил стул. Я ударил им по голове противника. Стул разлетелся на мел-кие кусочки. Великан не упал. Но Наташу из рук выпустил. Наташа превратилась в змею и уползла. Великан не заметил. Он смотрел на меня. Он был сильнее меня. Я был бессилен перед ним. Я был безо-ружен. Я устал. Я любил Наташу. Наташа уползла. В голове стало яс-но и просторно. Много места для мыслей. Нет мыслей. Он не бьёт. Он боится. То, что у меня в голове. Он отступает. Он кричит:
-Чёрный, ты уже весь чёрный!!!
Не понимаю. Но знаю: нужно атаковать. Становлюсь в стойку и рычу. Холодно дёснам.

172. БИТВА
…Огромный. Проворный. Отступил. Стена. Я. Больно. Лежу. Вижу. Свет.
Свет!!!

173. СВЕТ
Он держал перед собой книгу и надвигался. На меня.
А я ничего не мог поделать. Сила вдруг вылилась из мышц и уш-ла в пол. Слава Богу, хоть в голове прояснилось: понял, кто я и где нахожусь.
А всё потому что - Библия! Она светилась, светилась!
Я перевёл взгляд на Наташу. Вот же она, а мне казалось, что убе-жала. Нет, стоит рядышком, но не на меня смотрит, а на Библию. Ис-пуганно. И в изумрудных глазах её отражается свет, исходящий от книги.
Я прятал взгляд. Но Библия магнитила. И в тоже время отталки-вала. Но не к стене, а вниз, к полу. Свечение распространялось по всей комнате и давило на мозг, словно чугунная плита. Мои силы бы-ли на исходе. Колени подогнулись, я рухнул на пол.

174. БЕГИ, НАТАША!
А Библия уже над головой. Ненавижу. Ненавижу! Вырвать бы её из рук экстрасенса, уничтожить, да не могу. Обессилел. И опять вны-риваю в бессловесность. Из последних сил хриплю:
-Беги, Наташа.
Слышно ли? Она же всего в двух шагах. Беги, беги… Можешь!
На прощание она сказала:
-Милый, держись, я вернусь за тобой.
Я буду ждать, хотел ответить, но не смог. Втопился щекой в пол и закрыл глаза.

175. БЕЗ ДВИЖЕНИЯ
Положив Библию мне на грудь, он сказал:
-Я ухожу, негодяй, но скоро вернусь. И ты мне заплатишь за всё.
Библия бетонно вдавливала меня в пол и парализовывала волю. Никакой ты не экстрасенс, сказал я ему, ты великан. Но губы даже не дрогнули, и он ничего не услышал. Он поднял на руки Зинаиду и вы-шел.

176. БЕЗВРЕМЕНЬЕ

Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш
Шшш
Шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш
Шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш-шшш

Слышишь, как и в безвременьи шуршит время?

177. БЕЗ
Без движения. Без мыслей. Без надежды. Без веры. Без отчаяния. Без прощения. Без воспоминаний. Без восклицаний. Без вопросов. Без.
Лишь: часть комнаты в сумраке. Да шуршание безвременья. 
Но вот расслышал:

178. ОЧНИСЬ!
 Вверх по спирали. С нарастающей быстротой... быстротой… бы-стротой…бешеной…
-Да приди же в себя!
Я распахнул глаза. Наташа!
-Как себя чувствуешь, милый?
-Нормально,- солгал я.
Вспомнил и испугался. Поводил глазами: где же она?
-Где книга, Наташа?.. Ты смогла убрать её?
-Не я,- улыбнулась Наташа.- Духовная Мать.
-Она спасла меня?
Силы возвращались удивительно быстро.
-Конечно,- сказала Наташа.
Она любила меня, я это видел. Нырнув в омут её изумрудных глаз, я узнал правду: она просила за меня Жену Дьявола. Молила – и вымолила…
-Где она сейчас?- спросил я.
-Этот человек объявил нам войну… Глупыш,- рассмеялась Ната-ша.

179. ЭТО ВСЁ БИБЛИЯ
-Он не знает, кто на самом деле охотник, а кто дичь,- сказала она.
И пообещала:
-К утру с ним будет покончено, вот увидишь.
Я вздохнул.
-Тебе плохо, милый?- встревожилась Наташа.
-Нет, любимая,- улыбнулся я как можно нежнее.- Что-то я совсем расквасился.
-Ничего, это скоро пройдёт,- ободрила она.- Это всё Библия. Сейчас мы пойдём домой, ты выспишься, а завтра...
-Исключено,- покачал я головой.- Ведь я почти совсем потерял человеческий облик.
-Не беспокойся, милый,- сказала Наташа.- Это легко исправить. Я ведь колдунья, забыл?
Она провела мягкой ладошкой по моим ранам и прошептала. Я почувствовал, что раны стали затягиваться. Щекотно.
-Вот и всё,- сказала она.
-Спасибо, сказал я и попытался встать. Но не смог: был ещё слаб.
-Обопрись о мою руку,- предложила Наташа.
-Спасибо,- сказал я.
Встал. Шатало. Но силы возвращались. Быстро.
-Может, на колеснице?- предложила Наташа.
-Нет,- сказал я.- Хочу пройтись.
-Составить тебе компанию?
-Разумеется,- сказал я.
-Ладно уж,- поняла она и улыбнулась.- Увидимся завтра.
-Прости меня,- сказал я.
-Ничего не объясняй,- прикрыла мои губы ладошкой.- Я все по-нимаю. Это всё Библия.
-Да, именно она.
-До свидания, милый.
Она поцеловала, едва прикоснувшись к губам. Напоследок она сказала:
-Так ты и не успел выпить старухину кровь... А жаль.

180. БЕЗДНА, ГЛУБИНОЮ В ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
Права же Наташа: Библия воздействовала. А ведь пролежал-то я под ней, как выяснилось, каких-то полтора часа. И ладно бы пекло только снаружи. Ведь свечение проникло и вглубь меня и развеяло там черноту, словно грозовые тучи в небе. Не навсегда, на малость времени, но и этого достаточно, чтобы я вновь погряз в болоте со-мнений.
А осталась ли Наташа, думал теперь я, той прежней, которой бы-ла в прошлой моей жизни? Она уже давно не человек, и человеческое ей враждебно. Конечно, она добра и мила, но уже не по-человечески, и переступит ли ради меня через привычку (да нет же – необходи-мость!) пить кровь, высасывать жизненные силы из своей половины? Может, она и любит меня до сих пор, но ведь не такого, какой я сей-час. Я ей дорог как память - маленькая говорящая безделушка, напо-минающая своим присутствием о пошлом (как Дьявол - старуху Еву). Ведь как я не связан с прошлым, огромный отпечаток наложило на меня и настоящее: двадцатилетие, прожитое в облике Андрея - это целая жизнь, не имеющая никакого отношения к Наташе. К Веронике - да, но ведь не к Наташе... Между нашим общим прошлым и, если повезёт, будущим пролегает огромное пространство человечности, и оно будет влиять на наши отношения, обязательно...
Я пришёл домой и закрылся в своей комнате. Несмотря на дикую усталость, уснуть не мог. Лёг на диван, положил руки под голову и упёрся взглядом в серый потолок.

181. НЕ СПЛЮ
И опять вспомнил я своё – и не своё - прошлое. Я был Николаем и любил Наташу. Но я ещё не знал, что её так зовут. Я думал, что зо-вут её Верой. Или Вероникой… Это случилось в разгар бабьего лета, я гулял в парке. Погода и настроение были такими, что в пору бы и мелкому дождю, но дождя как назло не было, и я стоял возле танце-вальной площадки и смотрел за решётчатую изгородь, где под звуки заезженных духовых инструментов танцевали старики со старухами. А рядом, в тени жёлтых берез прятались длинные скамейки. На самой крайней, возле автоматов с газированной водой, сидела девушка, по-ложив ногу на ногу. Я скользнул взглядом по её ногам, машинально отметил, что у Наташи ноги красивее, решил удостовериться, что даже эта девушка человечнее моей выдуманной возлюбленной, внима-тельно взглянул на её лицо... и, удивлённый, остановился.
Это была она - девушка из снов.  Хоть и не очень похожа: вот и гитары при ней не было... И глаза совсем другие - куда-то исчез голу-бой оттенок; стальная серость глаз превращала её лицо в каменную маску...
-Привет,- сказал я.
А она мельком лишь взглянула.
-Тебе чего, парень?
-Ничего,- сказал я.- Просто поздоровался.
-Мы где-то встречались?- спросила она, покусывая губы.
-Нет,- соврал я.
-А я уж подумала... У тебя сигареты есть?
Я молча протянул пачку.
-Нет, мы точно где-то встречались,- сказала она, выпуская изо рта томную струйку дыма.- Где?
-Здесь,- опять соврал я.
-Да?- удивилась она, впрочем, не особо.- Конечно, твоё лицо мне тоже знакомо.
-Но ты не знаешь моего имени,- сказал я.
-Имя - не проблема,- хмыкнула она.- Как ты хочешь себя назы-вать?
-Андреем.
-Очень приятно,- усмехнулась она.- А меня зовут Вера.
-Да?- удивился  я.- А я думал...
-Что ты думал?
-Что тебя зовут Наташей.
-Так ведь и ты тоже не  Андрей,- сказала она, улыбнувшись.- Ты же Николай, верно?
-Верно,- опять удивился я.
А потом почему-то спросил:
-Где твоя гитара?
-Там,- неопределённо махнула она и беззвучно рассмеялась.- Хо-чешь послушать, как я играю?
И она спела мне песню, а я слушал и понимал, что я был челове-ком, а она вампиром. Её убили на моих глазах. И мы остались вдвоём с Оленькой. И вот однажды…



НАВЯЗЧИВОЕ СНОВИДЕНИЕ

Холод через тонкие подошвы осенних ботинок пробивается к беззащитным ступням – и выше, выше, вот уже и в коленях.
Оленька сопит за спиной, наверное, тоже замёрзла.
Нужно идти, но…
Мгла не расступается – а должна, ведь и глаза к темноте при-выкли уже – наоборот, окутывает, сковывает. Надвигается.
А я стою.
Не помогает и окрик:
-Ну что же ты, дядь Коля, долго ещё стоять будешь?
И сопит, и возится, и вытряхивает пробравшийся морозец из шубы: замёрзла и не терпится.
Хочу сказать: сейчас-сейчас, уже идём, но молчу, лишь по-дёргиваю за веревку, которую нащупываю в руке и которая плавно перетекает в темноту, и словно бы привязана к ней; на самом деле, конечно, к санкам, в которых сидит Оленька. И сан-ки, и Оленька – за спиной, я их не вижу; даже  если б оглянулся: они дальше, чем пресловутые два шага мутного света, исходяще-го от снега.
Снег примят темнотой.
Вжат в землю, придавлен.
Снег холодный – от бессмысленного стояния на нём быстро промерзают ноги
 – уже! –
но я чувствую – знаю - он теплее мрака, который кольцом обвивается и затягивает петлю.
Стою на месте.
Не шевелюсь.
Даже дышать ………………………………………………………………тихо было, беззвучно, а тут вдруг ветерок налетел, зашуршали прихвачен-ные морозом листья, скрипнули ветки на невидимых деревьях, и в этом хоре распознался диссонанс: хруп-хруп…
Снег под каблуками.
Впереди.
Из темноты.
Оттуда -  к нам.
По тропинке.
На которой стоим
Мы.
Я и Оленька.
Слышит ли Оленька?
Слышит ли?
Не звуки, нет-нет.
Запах.
Осторожно и жадно вдыхаю морозный воздух.
Мороз отсеиваю, а то, что осталось – пробую на вкус…
Фу, противно.
И страшно.
Страшно
пахнет псиной.
Отвратительно, мерзко, страшно.
Невыносимо.
Невыносимо пахло собакой, и я ждал её появления. Прислу-шивался к каждому звуку, забыв про Оленьку и её возмущённое сопение мне в спину. Я вообще не слышал того, что происходило сзади; все мои чувства были обращены только вперёд: туда, от-куда исходила опасность.
Теперь-то я слышал отчётливо: собака бежала прямо по тро-пинке, на которой мы стояли, навстречу нам. Уверенно, бес-страшно, готовая растерзать любого, кто окажется на её пути.
Нас.
Нет…Она не бежала – шла. Теперь я ясно это слышал. Хруст снега чёткий, ровный, чеканный. Так собаки не бегают. Так хо-дят только люди…………………………………………………………..
…………………………………………………………………….а вот и тьма раздвинулась - и верно: вовсе не собака впереди, а человек. Вижу:
во мраке ночи – ещё темнее
непрогляднее
силуэт
длиннополая шуба колышется
и лохматая шапка на голове -
модная зимняя
женская шапка…
а вот и тускло, блекло, почти неразличимо,
почти мглою поглощено, но -
 блик, блик
В такт скрипу
набату
шагов
блик-блик
сверкает в обрезе шубы
серебряный подол платья.
Женщина.
Это всего лишь женщина, успокоил я себя. Что же ты тря-сёшься, трус? Не я, а она должна нас бояться: мы стоим на тро-пинке, мы пугаем её. Вот сейчас она увидит, что я стою не шеве-лясь, подумает, что нарочно её поджидаю, таю злое, испугается, замедлит шаг – и набат шагов превратится в осторожное поскри-пывание…Ну! Ну?
Я почти себя успокоил, пока………………………………………
………………………………………………………………………………
……………………………луна не выскользнула из-за тучи, скупо разбросав невидимые лучи; и один из них упал на лицо женщи-ны, всего лишь на мгновение, но достаточно: я увидел и отшат-нулся в глубину мрака - там убежище, там укрытие, там спасение.
 Из-под лохматой шапки идущей мне навстречу женщины выглядывала собачья морда, искажённая в злобном оскале. На-литые кровью глаза устремлены в меня, в моё горло. Острые зу-бы клацали жадно. Голодная слюна стекала по обнажённым клыкам. Хриплое утробное рычание - вместо дыхания.
Я отшатнулся, чудовище на мгновение оторвало взгляд от моего горла, наши взгляды встретились, сцепились, переплелись, слились воедино. Всего на мгновение, на кратчайшую долю се-кунды, мне показалось, что…



ВЕДЬМА

182. НЕ СПЛЮ! НЕ СПЛЮ!
…взбунтовался, нарушил клятву... И не добился ничего, кроме смертельного забвения...
Сегодня выяснилось, что я всё-таки не умер. Из сорока лет оди-ночества, двадцать провёл в облике человека. И если бы не случайная встреча с Наташей, я до сих пор так ни о чём бы и не догадывался.
Что ждёт меня впереди? Кем я буду? (Или уже стал?) Безволь-ным придатком к ведьме-вампиру? Но как пережить это унижение? Ведь я люблю её, да, люблю, и она любит меня … А как соединиться? Ведь мы и так уже едины. Одно существо в двух телах. Она не может жить без меня, я - без неё. Я человек без сердца с чёрной сущностью. Она - беспощадная ведьма. Я ради своего задыхающегося сердца уби-ваю людей и пью их кровь, она перекачивает эту кровь в себя: вытя-гивает из меня жизненные силы, но и подпитывает моё сердце.
Долгое время мы с Наташей стремились соединиться. Теперь наше желание исполнилось… Отчего же я не радуюсь?

183. ОКАЗЫВАЕТСЯ, И НЕ ТАЙНА ВОВСЕ…
Курить пошёл на кухню. Там горел свет. И там сидел отец. Го-лый по пояс, он сидел за столом и тоже курил.
-Сегодня ты выглядишь лучше,- сказал он, взглянув на меня.
Я встал возле окна.
-Что там... с дядей Лёней?- спросил, зная, что отец и не спит, по-тому что думает о нём.
-Завтра похороны. Пойдёшь?
Я не хотел, но и не хотел обижать отца.
-Да,- сказал я.
-Ты ещё не расстался со своей девушкой?- спросил вдруг отец.
-С какой?- удивлённо спросил я.
-Ну, с зеленоглазой блондинкой.
-Кто тебе рассказал?- спросил я.
-Да вот,- словно извиняясь, произнёс отец.- Пару дней назад с Леонидом встречался. С дядей Лёней… Оказалось, что в последний раз... В общем, он и сказал.
-Нет,- сказал я.- С блондинкой я не расстался.
-Это как: серьёзно или очередная дурь?
-Гораздо серьёзнее, чем казалось сначала.
Отец вдавил недокуренную сигарету в пепельницу и, уронив взгляд на край стола, пробурчал, явно смущаясь своих слов:
-Уж если всё у вас так серьёзно, может, пригласишь её... к нам?
Я усмехнулся.
-Зачем?
-Ну, познакомимся, поговорим... И мама просит… Или ты про-тив?
-Почему же?- пожал я плечами.- Я как раз-то и не против. Я - за.
 
184. ОТЕЦ
Он ушёл в свою комнату – попытаться ещё заснуть, и я как доку-рил тоже пошёл к себе. И пока шёл, выдавливал из себя удивление - хоть и было чему удивляться: отец, каким он сложился в моём пред-ставлении, никогда бы не повёл разговор на такую тему. Он всегда был строгим, замкнутым, нелюдимым. В детстве он являлся для меня большой непостижимой загадкой. Когда я нуждался в отцовской лас-ке, он не давал мне её. Хоть и жил в семье, он всегда оставался оди-ночкой. Порой мне казалось, что он не любит меня, но когда я болел в детстве и лежал с высокой температурой, вдруг вынырнув из бреда, обнаруживал его возле своей кровати. Но он никогда не раскрывал передо мной душу. Неужели смерть дяди Лёни так подействовала на него?  Или, изменяясь, я воздействую на окружающих так, что изме-няются и они?

185. БУДЬ СО МНОЙ
Подойдя к своей комнате, я вдруг почувствовал, что там кто-то есть. Из-за дверной щели проглядывала лишь чернота, но это ничего не значило. Моя гостья темноты не боялась. Я смело открыл двери и вошёл.
-С тобой всё в порядке?- спросила Наташа, и я приобрёл уверен-ность.
-Да,- сказал я.
-Прости, что пришла без предупреждения, но...
-Ты всё правильно сделала,- сказала я.- Теперь я никуда тебя не отпущу. Ты будешь жить здесь.
-А как же твои родители?- спросила Наташа.- Что они скажут?
-Они только что пригласили тебя. В гости. Но ты останешься на-всегда.
-Что ж, я не против,- согласилась Наташа.
-Вот и хорошо,- сказал я.- А теперь иди ко мне!
-Ты же знаешь, что ничего не получится,- покачала она головой.- Ведь мы уже пытались…
-То было раньше. Мы многого не знали. Я уверен, теперь у нас есть защита.
-Какая?
-Осознание прошлого.
-Милый, это ничего не значит,- покачала головой Наташа.- Ниче-го, ровным счётом.
Но я не слушал. Привлёк её, нашёл в пространстве её губы и... почувствовал, что обнимаю и целую самого себя. Женская голова прошептала:
-Я же предупреждала, милый.
В глазах её стояли слёзы.
-Ничего, ничего,- шептала мужская.- Не плачь. Мы найдём вы-ход. Обязательно. Обещаю…

186. УМЕР
…А когда вернулись каждый в своё тело, я попросил Наташу:
-Посмотри на меня.  Мне кажется, что я уже умер.
Взгляд её устремился вглубь моего мозга.
-Да,- сказала она.- Совсем недавно.
 -Теперь, умерщвлённый, я не нужен тебе?
-Не говори так, милый,- прошептала Наташа.- Ты мне нужен лю-бой. Это даже хорошо, что ты умер. Теперь ты превратишься в какое-нибудь существо...
-Когда?
-Не знаю. Знаю только, что это обязательно произойдёт... И тогда чары спадут, и мы снова сможем любить друг друга.
-Так сказала Жена Дьявола?
-Да,- подтвердила Наташа.- Моя Духовная Мать.

187. ГЛУПЫЙ, ГЛУПЫЙ…
-Наташенька,- произнёс я.- Не хочу тебя огорчать, но должен ска-зать правду.
-Что бы ты ни сказал, ты не огорчишь меня,- улыбнулась она.
-Из вампира в привидение тебе помогла превратиться вовсе не Жена Дьявола, а Ева.
-Конечно,- сказала Наташа.- Ведь её так и зовут.
-Была и ещё одна Ева, другая,- попытался объяснить я.- Дряхлая старуха, первая женщина на Земле. Она и помогла тебе… нам.
-Где же она?- спросила Наташа.- И почему я ни разу с ней не встречалась?
-Её уже нет в живых,- сказал я.- Я убил её.
-Вот как? И зачем же?
-Чтобы встретиться с тобой.
-Милый,- прошептала она.- Ты такой милый.
Я видел, она мне не верила.
-Это правда. Жена Дьявола хотела нас разлучить. Она требовала взамен на встречу с тобой отдать ей твою дочь, Оленьку. Я не мог пойти на такое. Наташа, Жена Дьявола манипулирует нами. Она не-хорошая.
Наташа резко отстранилась.
-Не говори так. Ты не смеешь.
-Смею, ведь именно потому, что пошёл против её воли, она и свела нас снова – в образе этого двутелого существа, кем мы с тобой сейчас являемся.
Но Наташа не слушала меня. Она отступала назад и говорила:
-Нет, нет, ты не смеешь. Ты ничего не понимаешь. Не знаешь, сколько я пережила… Как я умоляла, как просила за тебя… А ты… Ну почему ты такой неблагодарный?
И я понял, что напрасно начал этот разговор. Поймал её за руку, привлёк к себе, поцеловал в расслабленные губы.
-Прости меня, я всё выдумал.
-Вот видишь,- сказала она.- Какой же ты глупый… Глупый, глу-пый…
И я не возражал. Ведь я любил её.
А потом по комнате пронесся

188. ВИХРЬ
и нас размазало по стенам и спинке дивана.
Усилием воли я соскрёб свои глаза с запылённого ковра. Жена Дьявола стояла посередине комнаты и посмеивалась.
-Опять воркуете, голубки?
Вопрос прозвучал, как увесистая пощёчина.
Наташа поспешила встать, подбежала к ней - поклон, поцелуй в опущенную руку. Обычный ритуал или благодарность за оказанные услуги? Дань уважения или же унижения?
Жена Дьявола сказала мне:
-У тебя плохая память, дорогой. Ведь и ты должен целовать мне руку. Забыл, что и ты мой слуга?
Пришлось переступить через гордость (впервой ли?) и опустить-ся на колени. Сухие губы прикоснулись к её пальцам - холодным, словно кусочки льда.
-О, Духовная Мать, позволь мне ещё раз поблагодарить тебя...- начала было Наташа, но Жена Дьявола властным жестом прервала её.
-Рано высказывать благодарности, дочь моя.
-Разве тому человеку удалось уйти?- растерянно прошептала На-таша.
-Да,- нахмурилась Жена Дьявола.- Пока да. Он оказался хитрее, чем я предполагала. Мои слуги уже настигли его, но он отбился и где-то скрылся. Каждую минуту он может появиться и нанести удар. Вот поэтому я и пришла сюда... Предупредить вас.
«Уважения»,- подумал я.

189. ГОТОВ ПРИСЯГНУТЬ
Подумал и сказал:
-Спасибо.
Она же только фыркнула:
-От кого я это слышу?! Слова благодарности! Ах, ты даже не представляешь, как меня обрадовал!
-Не понимаю твоей иронии,- сказал я.- Я действительно тебе бла-годарен. Сегодня ты спасла меня от верной смерти, и я готов присяг-нуть...
-А вот этого делать не стоит,- в глазах её сверкнула холодная ис-корка.- Однажды ты уже присягал.
-Но я не думал...
-Беда в том,- оборвала меня Жена Дьявола,- что свои поступки ты измеряешь не преданностью мне, а своим отношением к тому, что те-бе поручено сделать. Если ты согласен с поручением – исполняешь, нет – делаешь по-своему. Поэтому твои клятвы и обещания мне не нужны: они мало чего стоят. И не думай, что, однажды оказав тебе незначительную услугу, я простила тебя. Скажи спасибо ей,- она ука-зала взглядом на Наташу,- за то, что ты не остался там подыхать, при-гвождённый Библией к полу. Сейчас у меня мало времени - этот экст-расенс доставляет слишком много хлопот - но когда с ним будет по-кончено, я разберусь и с тобой. Помни: сорок лет назад ты нарушил данное мне слово и, как мне думается, ещё не сполна заплатил за это.
И она исчезла. Без вихря. Без звука. Просто растаяла. Но голос её долго вибрировал, отлетая от стен моей малюсенькой комнатки, словно пинг-понговый шарик.

190. НАТАША ВСТРЕЧАЕТСЯ С МАМОЙ
Мать мыла посуду на кухне и что-то тихо напевала. 
-А я думала, что ты уже ушёл,- не оборачиваясь, сказала она, ко-гда мы вошли.- Тебя так часто не бывает дома, что...
-Мам, я хочу тебя познакомить...
-Что?- плечи её дрогнули, она обернулась. Солнечный луч из ок-на ударил ей в глаза, ослепил. Сощурилась, тщетно всматриваясь в мою спутницу.
-Что ж не предупредил-то... Я бы приготовилась...
Засуетилась, и это было непривычно, хоть и вполне объяснимо: ведь Наташа была «моей девушкой», то есть потенциальной невестой. Я наблюдал, как она нервно позвякивала посудой, смахивала со стола невидимые крошки, включала чайник, и неожиданно почувствовал прилив тёплых чувств к ней.  Я вдруг увидел в ней человека, который когда-то подарил мне жизнь. Странно, что это чувство спало во мне столько лет.
-Как вас зовут?- спросила она.
-Наташа.
-Очень приятно, а я Ольга Михайловна. Завтракать будете?
-Нет, спасибо.
-Но вы же наверняка ещё не завтракали.
Я подошёл к окну, задёрнул занавески. Стало сумрачно, но зато и солнце не светило в глаза. Мать оставила чайник в покое и оберну-лась к нам. Теперь ей уже ничто не мешало рассмотреть мою подругу. И она, конечно, воспользовалась этим.

191. ЖЕНСКИЕ ШТУЧКИ
Она вдруг пошатнулась, запнувшись на полушаге. Я еле успел подхватить чашку, выпавшую из её рук.
-Мама, что с тобой?
-Ничего, всё хорошо... Голова что-то… закружилась.
Помог ей сесть на табуретку. Она рассеяно провела ладонью по бледному лицу. Я подал ей стакан воды. Пока она пила, бросил взгляд на Наташу… А та - тоже бледная, словно мраморная статуя. Тоже со-бралась в обморок?
-Как, говорите, зовут вас?- переспросила мать.
-Наташа,- чуть слышно повторила та.
Я ничего не понимал. Переводил взгляд то на одну, то на другую. Явно что-то происходило, но я не мог понять что. Обе вели себя не-привычно странно, я терялся в догадках. Неужели мать почувствовала нечеловеческую сущность моей подруги? Увидела в ней такое, что насторожило и испугало? А Наташа, что происходит с ней? Почувст-вовала опасность и ждёт момента, чтобы нанести удар?
Мать пошарила глазами по лицу ведьмы, цепляясь взглядом за каждый миллиметр её мраморной кожи.
-Когда-то давно я знала одну... Наташу.  Вы мне её чем-то на-помнили,- сказала мать как бы оправдываясь.- Конечно же, это не вы. Та Наташа сейчас старше, значительно... Понимаете?
-Конечно... Ольга Михайловна, — произнесла ведьма.- Я вас по-нимаю.
-Андрюша,- сказала мать, не глядя в мою сторону.- Я хочу тебе рассказать о нашей семье.
-Может быть потом, ма?- взмолился я.
-Нет,- сказала мама.- Именно сейчас.

192. ДАВНЫМ-ДАВНО
-Давным-давно, когда я была совсем маленькой,- произнесла ма-ма, рассеянно глядя на дымящуюся чашку чая,- у меня, как, впрочем, и у всех были мама и папа. Твои, Андрюша, дедушка и бабушка.
-Я их совсем не помню,- сказал я.
-Конечно, ведь они умерли задолго до твоего рождения. В то время мне казалось, что на всём белом свете нет счастливее семьи, чем наша. Мы часто втроём ходили в парк, где прогуливались вдоль узорчатой чугунной ограды летней танцплощадки. Я играла в мячик — одна половина синяя, другая оранжевая - бежала впереди и напе-вала считалку «На златом крыльце сидели царь, царевич, король, ко-ролевич, сапожник, портной...», а отец с мамой шли следом, взяв-шись за руки, а чаще обнявшись. Ярко светило солнышко, на небе - ни тучки, а небо - синее-синее и в нём, разумеется, жаворонки... Вот так мы гуляли... А вечерами мама читала мне книжки. Большие книж-ки с яркими, красочными картинками – я и сейчас их вижу перед со-бой... Я понимаю, Андрюшенька, что воспоминания мои тривиальны, примитивны - у каждого было детство, каждому читали книжки и с каждым ходили в парк - но эти воспоминания очень важны: ведь это продолжалось очень недолго. Может быть, чуть больше двух лет. По-том всё это у меня отняли.
Лицо её потемнело, глаза потухли.
-Наступила проза жизни.
-Что случилось, мам?- спросил я.
- Мама убила моего отца,- просто ответила мать.
Словно холодный ветерок промчался по кухне. Я еле подавил желание поёжиться.
-Ты никогда об этом не рассказывала.
-Зачем?- пожала она плечами.- Да и не было повода.
-А сейчас?
-Появился.
И она перевела взгляд на Наташу.

193. ОЛЕНЬКА, ЭТО ТЫ?
-Вы не можете этого помнить,- сухо произнесла та.- Вы же сами сказали, что были слишком малы.
-Значит, это мне приснилось?- воскликнула мать с истеричными – и такими знакомыми - нотками в голосе.- Так же, как и всё осталь-ное?
-Что – остальное?
-Например, как мама приходила ко мне по ночам и обещала, что заберёт меня, но так и не выполнила своего обещания. А я ей верила, верила!!!.. И однажды она исчезла навсегда, растворившись в вечер-нем воздухе, а я бежала плакаться к человеку, который ночами пре-вращался в огромную лохматую собаку!
Я не верил своим ушам.
Неужели моя мать - та самая девчушка, моя племянница Олень-ка, Наташина дочь?
…Наташа, а ты-то почему молчишь?

194. НЕ МОЛЧИТ
- Человек не может превращаться в собаку,- сказала Наташа.
-Разумеется,- выкрикнула мать.- А у маленькой девочки мама не может стать призраком, и спустя почти полвека вновь объявиться та-кой же молодой, какой и была. И годы вовсе не притронулись к ней…
-Совершенно верно. Ведь что только не приснится в душные летние ночи.

195. ПОЧЕМУ?
-Хорошо,- сказала мама, утомлённо проведя кончиками дрожа-щих пальцев по лбу.- Пейте чай и... дайте мне побыть одной. Я уста-ла.
-Спасибо,- сказала Наташа и отодвинула чашку.
-Не за что.
-Очень приятно было познакомиться с вами,- выдавила улыбку Наташа.- Я не знала, что у Андрея такая замечательная мама.
-Взаимно,- сказала мать.
Уже в комнате я спросил:
-Почему ты не сказала ей правду?
Наташа нахмурилась.
-А ты бы сказал?
-Наверное, да.
Она резко развернулась к окну, обняв себя за плечи - и мне тоже вдруг стало зябко.
-Вот и я хотела, но вдруг показалось, что она осуждает. Она до сих пор не может меня простить… Но я же любила её, ты-то понима-ешь… Сколько слёз я пролила...
Я обнял её, но всё равно слова мои прозвучали жестоко:
-А если твои слезы ей были не нужны? Если она просто нужда-лась в тебе - в матери, простой женщине?
-Я не была простой женщиной!- отрезала Наташа и смахнула мои руки с плеч.- Я была вампиром.
-Даже когда прогуливалась с мужем по парку?
-Все эти радостные картинки -  всего лишь её фантазия. С Ми-хаилом мы никогда не были идеальной парой… Всё было не так - сложнее, запутаннее... Муж не любил меня, я страдала... Впрочем, что я тебе рассказываю, ты и сам знаешь…

196. ЖАЛКО
-Даже если бы ничего не случилось, и не было бы никакой Жены Дьявола, повзрослев, Оленька всё равно стала бы несчастной. Потому что несчастье царило в воздухе нашей семьи. Вот только было бы ещё хуже. Страдали бы мы все. Уж я-то знаю - нет ничего страшнее чело-веческого страдания.
Мне было её жалко, но и жалко свою мать, её отравленное детст-во: ведь, как выяснилось, это было самое светлое пятно в её жизни. Но что я мог поделать? Что я мог изменить?

197. ДОЛЖНА УЙТИ
-Я ухожу,- сказала Наташа.- Мне нельзя здесь больше оставаться. Ведь она узнала меня, а рано или поздно может вспомнить и имя...
Я держал её за руку. Не хотел расставаться, но и понимал: она и правда должна уйти.
- До свидания,- сказал я.
-До свидания, милый,- сказала она.- Увидимся вечером.
Она исчезла. Фосфорические искорки сверкнули и быстро погас-ли.

198. У ГРОБА
На похороны мы чуть не опоздали: мать, как и следовало ожи-дать, разнервничалась и слегла, пришлось отпаивать её валерьянкой. Отец предлагал даже вызвать «скорую», но мать категорически запре-тила ему это делать, хотя выглядела совсем неважно. Впрочем, от ва-лерьянки ей полегчало, и она мирно лежала в своей комнате, хоть нас с отцом совсем не замечала. Мы сказали ей, что уезжаем. Она не от-реагировала. Отец предложил мне остаться. Мать сказала, что не нужно. Что хочет побыть одна. Она всем видом давала понять, что мы ей мешаем. Мы понимали, но всё равно не уходили, то и дело загля-дывая к ней в комнату. Она отвернулась к стене. После обеда мы по-ехали сразу на кладбище.
Гроб с телом дяди Лёни стоял у края могилы. Он почти не изме-нился, дядя Лёня. Каким был при жизни, таким и остался: нос кар-тошкой, пухлые губы. А смертельную рану, что я нанёс ему, и не видно было вовсе: горло прикрывал наглухо застёгнутый воротничок белой рубашки.

199. КТО В ГРОБУ?
Я развлекал себя тем, что рассматривал его лицо
Когда
Восковые веки дрогнули.
Сверкнул мутный стеклянный глаз –
Это дядя Лёня подмигнул мне
И оскалился в хищной улыбке.
И лицо его  стало изменяться:
Кожа  лопалась и сползала, обнажая…
Мохнатые усы?
Это же не дядя Лёня!
Это же…экстрасенс…
Это он лежит в гробу и в посиневших руках сжимает топор.
-Вот мы и снова встретились, парень,- ухмыльнулся экстрасенс и обнажил почерневшие зубы.
Топор взметнулся над головой. Я охнул, отскочил в сторону

200. И
натолкнулся на отца.
-Что с тобой?- рассердился он. Я взглянул на его угрюмое лицо, схватил ртом воздух и перевёл взгляд на гроб... Дядя Лёня.
-Ничего, всё в порядке,- пробормотал я и вышел из толпы. В сто-роне продолжалась жизнь.
 Гулко хлопали крыльями и каркали вороны. Сзади плакали сту-чал молоток. Потом зашаркали о глину совковые лопаты.
-Не уходи,- услышал я. Оглянулся – никого...
Мимо пролетела ворона.

201. НА КЛАДБИЩЕ
Гроб закопали, выпили, погрузились в автобус и уехали, а я ос-тался, потому что ждал Наташу. Ведь я был уверен, что это она пере-дала мне весточку. Ждал, что появится с минуты на минуту. Но время шло, а её всё не было. Я бродил среди могил и разглядывал памятни-ки.
Поднялся несильный ветер. Похолодало. Макушки тополей кача-лись и скорбно постанывали. Я поднял воротник плаща и втянул го-лову в плечи. Было уже около четырёх.
Я рассеянно переходил от могилы к могиле, сделал кольцо и сно-ва вышел на прежнее место: к свежезарытой могиле дяди Лёни. Венки и красные гвоздики прикрывали утрамбованный холмик. К кресту была приставлена лопата - забыли. Штык был перепачкан глиной.

202. КОПАЮ
Взяв в руку лопату и опробовав на вес, я зачем-то воткнул её в холмик, разрубив несколько гвоздик и сбив в сторону венок. Потом расшвырял и остальные цветы, оголив глину.
Руки работали сами по себе. Копалось легко, по свежевырытому-то. Я споро врезался в землю, разбрасывая тут и там комья. Штык утопал в мягком грунте. Вот уже и надгробный холмик срезан. Лопата мелькала перед глазами, тёмно-жёлтые холмики быстро нарастали по краям ямы. Из выкинутого наружу мало что ссыпалось обратно.
Скоро под штыком лопаты глухо загудела крышка гроба. Очи-стив её от комьев, я срубил крепёжные гвозди и поддел крышку. Она подалась легко. Я сдвинул её в сторону и посмотрел на покойника.

203. И ВОТ…
Смеркалось, а в могиле было ещё темнее, и мрачная тень от гли-няной стены падала на покойника, полутонами размывая его черты. Но мне всё же удалось разглядеть его. Синий в полосочку костюм, серый галстук. На пиджаке как всегда расстёгнута верхняя пуговица. Он никогда не застёгивал её, говорил, что она его душит.
Привычно строгий, но непривычно неподвижный, вытянувший-ся, скрестивший на груди восковые руки и чуть задравший острый подбородок, в гробу лежал мой отец.

204. ПАПА! ПАПА!
-заорал я, хватаясь за голову.
Оказалось, что не в яме я вовсе, а снаружи – на краю могилы, стою на коленях и гляжу вниз, в гроб, как в пропасть.
А тут ещё земля под коленями обвалилась, потянула за собой, и я свалился вниз, вместе с глиной, на мертвеца. И пополз по нему, пока взглядом не упёрся в его лицо. Заляпанными глиной пальцами я при-коснулся к его щеке. Она была колючей и холодной, ужасно холод-ной. Он действительно был мёртв… Они его убили… Сволочи! Уби-ли моего отца! О-о-о-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
В бессильной ярости я стучал кулаками по глиняной стене моги-лы и орал, орал. Слёзы размывали грязь на щеках. Бессильная ярость шелушила горло.
Когда я успокоился и выкарабкался наружу, стояла глухая ночь.

205. ПРЕДУПРЕЖДАЛА  ЖЕ: ЛЮБИ
Я сказал Жене Дьявола, которая, конечно, ждала меня у могилы.
-Ты чудовище! Злобное, бессердечное чудовище! Я убью тебя!
Вдруг слёзы опять хлынули из глаз.
-Его-то зачем убили?
Она злобно усмехнулась:
-А зачем ты убил старуху? Зачем связался с экстрасенсом? А ведь совсем недавно я предупреждала тебя: люби, люби Наташу!
-Я и люблю её.
-Конечно. Уж не от любви ли собирался её убить?
-Это неправда,- устало произнёс я.- Тогда я ещё не знал, что она Наташа.
-Ты всегда был безрассудным упрямцем,- отмахнулась она и хлопнула в ладоши.

206. ВОТ ТАК ВСТРЕЧА
Ещё стемнело, и над головой удушливо нависли каменные своды, покрытые лопающейся слизью. Пахло сыростью и гнилью. Сверху оторвалась большая вязкая капля и шаркнула по рукаву, который тут же сморщился и задымился. Но я лишь досадливо повёл плечом, при-стально всматриваясь в дальний угол склепа.
А там находилось то самое кресло, какое видел у ведьмы, когда впервые побывал у неё. И в нём судорожно подергивалось что-то большое, красное, отдалённо напоминающее человека. Я подошёл ближе.
Оголённый, он сидел на острых шипах, и они терзали его плоть, не позволяя сидеть, но и встать он не мог: был прикован к рукояткам и ножкам кресла. Кожа его, вся в крови, лоснилась и блестела, впро-чем, тускло. Грузное тело била дрожь, большая голова свешивалась на грудь, но хорошо было видно и широко открытый рот, и вывалив-шийся наружу язык. Я узнал его. Это был экстрасенс.

207. ЖАЛКО
-Что же вы с ним сделали?- прошептал я.
-О, ничего особенного,- рассмеялась Жена Дьявола.- Лишь со-драли кожу.
А я посмотрел на него ещё раз и понял: что сначала принял за лоск крови на коже, оказалось оголённым мясом и мышцами.
Крови было много и повсюду. Даже под сводами потолка, над головой мученика. Его одежда - тот бесформенный балахон, что вчера так рассмешил меня -  грязной тряпкой валялся поодаль в большой тёмно-красной луже.
-Можешь плюнуть ему в лицо,- предложила Жена Дьявола.- Ведь он чуть не убил тебя.
Я сделал шаг вперёд, но остановился.
-Ну, что же ты?- удивилась Жена Дьявола.
-Нет,- покачал я головой.- Он уже получил сполна.
-Это мне решать, сполна или нет!- одёрнула меня Жена Дьявола и всунула в руки кнут. В плеть его были вплетены металлические крючки.
-Вот этим пожалей его.
Я подошёл к несчастному. Как не прятался в тень, а всё равно оказался на линии его взгляда. Ещё мгновение назад ничего, кроме боли, не выражающие его глаза, вдруг ожили, осмыслились. В них блеснули злобные огоньки.
-А-аа,- скривились запёкшиеся губы.- Вот и ты пожаловал... Под-лец... Много же вас бродит здесь, всякой нечисти. Ну, подойди бли-же...
Моё лицо застыло в нескольких сантиметрах от его губ. От него пахло свежей кровью и мочой.
-Я обещал расправиться с тобой,- прошептал экстрасенс.- Не ус-пел... Жаль... Но, может, хотя бы это...
И собрав побольше окровавленный соплей во рту, он плюнул мне в лицо.

208. ТВАРИ МЫ, ТВАРИ
И вот, оплёванный, я отступил на шаг. Экстрасенс хрипло смеял-ся. Я взмахнул кнутом и ударил его. Ярко-красная полоса рассекла его лицо пополам - от правого глаза через нос к подбородку. Кровь крупными каплями выступила из рубца, но экстрасенс даже не при-тишил кашляющего смеха. Я нанес ещё удар – уже щадящий, по спи-не - и плеть чмокнула по кровоточащему мясу. Смех, как вопль, обор-вался. Голова несчастного свесилась на грудь. Но он не умер, всего лишь потерял сознание. Я отбросил кнут прочь. Из-за спины долетали издевательские аплодисменты.
-Браво, браво,- подсмеивалась Жена Дьявола.- Вот ты и вспомнил свои обязанности, раб. В прошлом, бывало, наносил этим кнутом и не такие удары. Но и эти тоже неплохи, совсем неплохи. Считай, что ты произвёл на меня впечатление и, может, чуть смягчил свою участь. Но ведь дела-то следует доводить до конца, не так ли?
И тут же под её издевательский смех меня схватили за руки, со-гнули в три погибели и подтащили к экстрасенсу. Жена Дьявола руч-кой кнута приподняла за подбородок его голову и повернула ко мне.
-Этот обращался к тебе за помощью?- спросила она.
Веки человека дёрнулись, мутные зрачки зашевелились и сфоку-сировались на мне.
-Твари вы, твари,- выхаркнул он сгусток крови и безвольно об-мяк. По лицу скользнула тень приближающейся смерти.
-Впрочем, твоего подтверждения не требуется,- произнесла Жена Дьявола.- И так всё ясно.
И приказала тем, кто держал меня:
-Бросьте его в подвал... Пусть там набирается мужества.

209. НАБИРАЮСЬ МУЖЕСТВА
Меня стащили вниз по скользким ступенькам каменной лестницы и заперли в мрачной камере, пропахшей плесенью и застоялыми ис-пражнениями. Я лежал на кучке гнилой соломы и отрешённо смотрел в потолок, с которого желеобразными сосульками свисала желтоватая слизь. В стороне лениво шуршали крысы, одна даже пробежала по моей ноге, и я с отвращением откинул её прочь - она с жалобным виз-гом отлетела в темноту. Я закрыл глаза и попытался уснуть.
Конечно, я не уснул. Поминутно я распахивал глаза и всматри-вался в темноту. Мне чудилось, что кто-то склоняется надо мной, на-мереваясь перегрызть горло. Я не хотел умирать во сне. Я хотел смотреть в глаза приближающейся смерти.

210. И ПЕРЕРОЖДАЮСЬ
Кожу на лице щипало, словно от побоев. Я прикасался пальцами ко лбу и щекам и чувствовал, что они шелушатся. Я отдирал тонкие полоски кожи, а под ней нащупывалось что-то прочное, жёсткое, гру-бое… Моя новая внешность?!
Я знал: это чернота выпирала наружу, изменяя мою     внешность. Я перерождался. В кого?.. Во что?
Я слышал своё дыхание. Оно стало гулким, долгим и вырыва-лось, словно из-под земли. Дыхание тоже было нечеловеческим.
Теперь я прекрасно видел в темноте. Но нарочно не смотрел, что стало с моим телом – не хотел. Впрочем, было любопытно. Ещё было - ++ +++ +++ ++ +++ +++++ ++ ++++ +++ ++++++ +++++ + +++ +++, не знаю, как это сказать по-человечески. Я лежал и чувствовал, как сантиметр за сантиметром растут пальцы и руки, и тоже становятся нечеловеческими. И моё туловище приобрело форму ++ ++ +++++++ +++++++++++ +++ ++++++++++ +++++++ ++++++++++++ ++ +++++ ++++++++++++++++ +++++++++ +++++++ ++++++++++++ ++++ ++ +++++++++++++ ++++++++ ++++++++, но к человеческому это тоже не имело никакого отношения.

211. ПРИШЁЛ ОБЕ +++++
+++ +++++ +++++++ +++++ +++++++++++++  ++   +++++++++++ ++++++ +++ +++ ++++  ++++++++++++ +++++ +++++++ +++++ ++ ++++++++ ++++ +++++++++++ ++++++++ ++++++++ ++++ ++ ++++ +++++++ +++++++ +++ ++++++ +++ +++++++++++ ++++ +++++ ++ +++++++++ ++++++++++ ++++++++++ ++ ++ ++ ++ ++++++ ++++++ +++ +++ ++++  ++++++++++++ +++++ +++++++ +++++ ++ ++++++++ ++++ +++++++++++ ++++++++ ++++++++ ++++ ++ ++++ +++++++++ ++++++++++++ ++++ +++++++++ ++++++ +++ +++ ++++++++ ++++++++ ++анник с грязноймиской увиделменя остановился попя-тился наверняка выскочил бы в коридор я набросился на него и раз-множил ему голову +++ +++++++++++ ++++ ++++ +++++ +++++вкус крови. высосал кровь. я. почувствовал голод ещё. вонзил клыки в мягкую плоть. Отрывал куски мяса и заглатывал, а когда желудок на-полнился, но мясо ещё оставалось, срыгнул проглоченное и доел ос-татки. Сытый, снова повалился на солому. Теперь крыса: если при-ближалась, ладонью прижимал её к полу и отрывал голову движени-ем пальца. Так коротал время.

212. УХОЖУ
Устал коротать время. Подошёл к дверям поскрёб. Не хотел, что-бы видели, какой я. Я не знал, смогу ли со всеми справиться. Я чувст-вовал, что теперь я сильный. Вот такой сильный. Такой. Зацепил ког-тем край двери, потянул. А она легко подалась. Высунул голову в ко-ридор, осмотрелся. Ни души. Я один. И крысы. Они бояться. Я не бо-юсь. Длинный узкий коридор. В бесконечность. Дорога в Ад. Я смело пошёл по ней.
Дорога оказалась длинной. Длинной. Очень длинной. Очень очень длинной. Вот такой - ++++ ++++ ++++ ++++++ +++++++ ++++++ ++++ +++++ +++++++++++++++. Ещё длиннее. Вот такой - ++++++ ++++++ ++++++++ +++++++ +++++++++++++++  +++++++++++++++ +++++ ++++++ +++++ ++++++++++++ ++++++ ++++++ +++++ +++++++ ++++++ ++++ ++++++ ++++ ++++++++++++ +++++ ++++++ ++++++++++ ++++ +++++++++++++ ++++++++++++ ++++++++++++++++ +++++++++++ +++++++++ +++ ++++++++++++ +++++++++++++ ++++++++++++++++++ ++++++++ ++++ ++++++++ ++++++ Даже я устал. Даже я. 

213. ВОЗВРАЩЕНИЕ
…совсем отчаялся, но вдруг над головой заметил слабые лучи, выбивающиеся из-под квадратного люка. Я подпрыгнул, и в полете ударом – кулаков или +++ ++++? - выбил люк и даже умудрился уцепиться за край, повиснуть. Подтянулся, и первое, что бросилось в глаза - могильный холмик и комья разрыхлённой земли. Я выбрался наружу и осмотрелся...
Так вон же, рядом совсем дяди Лёнина могила... Где в гробу я обнаружил тело отца. Захотел вдруг узнать, правда ли, что отец мёртв? И побежал, сшибая оградки и памятники.

214. ВОЗВРАЩЕНИЕ!
И пока бежал, свершалось ещё одно чудесное возвращение: шаг за шагом я опять превращался в человека. Словно бы вырывался из искривлённого пространства, пробивался в нормальный, обыкновен-ный и более понятный – пока ещё мой - мир.
Человеком я стоял возле непотревоженной могилы, как будто не-сколько ++++++++ ++ ++++ назад я и не разрывал её. Но из-за креста уже не выглядывал черенок лопаты.
Я вытер вспотевшие ладони о плащ и поспешил к выходу.
Я шёл домой и ломал голову над тем, чем же объяснить матери исчезновение отца. Ведь не мог же я сказать ей, что он уже мёртв.

215. ЧУЖИЕ ШОРОХИ
Двери в нашу квартиру оказались открытыми. Как при покойни-ке, подумал я и вошёл. Направился на кухню, вслушиваясь в звуки собственных шагов и опасаясь услышать что-нибудь подозритель-ное... Когда проходил мимо дверей, ведущих в комнату матери, я ус-лышал лёгкие, едва различимые шорохи. Эти звуки принадлежали не матери. Я  распахнул двери, готовый в любую секунду отражать на-падение или атаковать. Но то, что увидел, заставило просто остано-виться, застыть.

216. ВСЁ РАССКАЗАЛА
Моя Наташа сидела у кровати матери. Они заметили меня обе одновременно и приветливо улыбнулись. Тоже обе.
Я улыбнулся им.
-Ах, Андрюшенька, а мы уже и заждались тебя,- сказала мать.
В глазах её светилась радость.
Я опустил руку на Наташино плечо. А мать спросил:
-Как себя чувствуешь?
-Хорошо. Уже хорошо.
-Вы уже поговорили обо всём?- опять спросил я.- Или мне вый-ти?
-Нет, Андрюшенька... У нас нет от тебя тайн.
-Я рассказала всё,- сообщила Наташа.
-Ты очень бледен,- произнесла мать, вглядевшись в меня.
-Это пройдёт,- сказал я и пошёл на кухню.
Наташа последовала за мной.

217. ПОЧЕМУ МЫ ОБРЕЧЕНЫ НА СТРАДАНИЯ?
На кухне Наташа пытливо посмотрела на меня. Я подошёл к умывальнику и накрепко завинтил кран. Последняя капля мёртво по-висла на носике краника.
-Жена Дьявола гонится за мной,- сказал я.
-Что?- она растерянно вскинула брови.- Что случилось, Андрю-ша?
-Наверное, я должен извиниться,- сказал я.- Сумасшедший мужик с Библией был моим сообщником.
Она была вправе уйти. Покинуть меня навсегда. Но она осталась. Она даже не шелохнулась. Я сказал:
-По приказанию Жены Дьявола сегодня был убит мой отец. Меня же схватили и заперли в подземелье. Но мне удалось бежать. Мне нужна твоя помощь.
-Но что я могу сделать?
-Спасти мою мать. Твою дочь,- сказал я.
Наташа положила руку на моё плечо и поцеловала меня.
И после не отстранилась, лишь спросила:
-Ну почему мы обречены на страдания, а?
-Это я виноват,- сказал я.- Если бы не экстрасенс...
-Да он здесь почти и ни при чём. Ведь и раньше ты всегда шёл наперекор её воле... Теперь она не пощадит... Где бы ты ни скрывался, рано или поздно она настигнет тебя.
-Знаю,- сказал я.
- Я останусь с тобой.
-Нет,- сказал я.- Защити мою мать.
-Я укрою её в надёжном месте и вернусь к тебе.
-Конечно,- сказал я.
-Я знаю, от Жены Дьявола невозможно спастись, но уж если уми-рать, то вместе. Андрюша, я хочу умереть вместе с тобой.
-Не надо об этом,- сказал я, погладив её по белокурым волосам.- И не говори раньше времени о смерти, может, ещё удастся что-то придумать. Ведь я же до сих пор жив. Мне даже удалось бежать.
-Какой ты глупый,- горько улыбнулась она.- От Жены Дьявола сбежать невозможно, если, конечно, она сама этого не захочет... Она играет с нами как кошка с мышкой.
И я не очень верил в спасение. Но так хотелось на что-то наде-яться.
Я сказал:
-Иди, Наташа. У нас не так много времени. Защити мать. Не по-зволь Жене Дьявола забрать… Оленьку.
-Да,- сказала Наташа и выскользнула из моих объятий.
-Прощай,- сказал я вслед.
Хлопнули входные двери. Я остался один.

218. И ВОТ ПРИШЛА…
Трёхметровая тварь с коричневыми кренделями-рогами выступи-ла из кафеля, приобрела объём и заполнила пространство кухни хищ-ной ухмылкой, частоколом длинных острых зубов и налившимися кровью глазами. Я схватил нож и вонзил. В пустоту. В бесплотье. И тут же  ударился головой о стенку, снесённый вихрем исчезающей твари. На мгновение потерял сознание, а когда вынырнул из небытия, повёл носом и почувствовал отвратительный удушливый запах. И увидел валяющийся поодаль нож, лезвие которого было перепачкано синим.
Я с трудом встал. С трудом добрался до дверей. С трудом спус-тился по лестничному пролёту.
 И оказался на улице.

219. ПРИКРЫВАЯСЬ ТОЛПОЙ
Я нарочно держался гущи людей, надеясь, что твари не посмеют напасть там. Но они всё равно цеплялись, пытались ухватить и засо-сать в пустынный переулок, там и расправиться. Казалось бы, кругом лишь обыкновенные, ничем не примечательные люди, спешащие по своим делам - но ведь нет. На перекрёстке меня кто-то толкнул, и я больно ударился о фонарный столб. А переходя улицу, увернулся от бегущего навстречу паренька и едва не угодил под колёса грузовика. Завизжали тормоза, вокруг охнули, кто-то и остановился, а кто-то прибавил шагу; а я бросился в переулок – прочь, прочь....
Но сколько бы я ни кружил по городу, сколько бы ни прятался в толпе, прикрываясь ею, моё время неумолимо приближалось. Насту-пала темнота, людей на улице становилось всё меньше, всё труднее было найти толпу, больше попадались одиночки, больше - спешащие домой.
Фонари вспыхивали один за другим. Из подворотен тянуло мра-ком. И смертью. Я скрывался в магазинах до их закрытия, потом на троллейбусных остановках, потом в транспорте. Ездил в троллейбу-сах и автобусах из одного конца маршрута в другой. И так до глубо-кой ночи, пока последний троллейбус не высадил меня перед ворота-ми депо.
Потом началось превращение. Я прятал руки в карманах куртки, но ведь изменялись не только они. Я прощался с человеческим ми-ром, и мне было хорошо.

220. НЕ НАТАША
На дальней аллее городского парка, возле огороженной фигурной решёткой танцплощадки,  я присел на скамейку. И спросил у той, с изумрудными глазами, которая пришла:
-Наташа, это... ты?
И она ответила:
-Я, милый, конечно, я.
-Как ты нашла меня?
-Ни о чём не спрашивай. Они уже близко. Скорее иди за мной.
-Наташа, Наташенька,- я едва двигал непослушным языком.- Не спеши, не торопи меня.
Но Наташа умоляла:
-Быстрее же! Быстрее, ну?
Вдоль аллеи скользили уродливые гигантские тени. Они двига-лись бесшумно, быстро, уверенно. Я зачарованно смотрел на них. Ес-ли бы не Наташа, так и остался бы стоять, пока они не приблизились и не прикончили бы меня. Но Наташа заставила сделать шаг - всего один, и исчезли тени, да и аллея. Мы очутились в большой комнате, очень похожей на ту, в которой ведьма вырвала моё сердце. Только вместо кресла - кровать из маминой спальни.
-Где мама?- спросил я.
-С ней всё в порядке,- успокоила меня Наташа.- Она в другой комнате.
-Я хочу видеть её,- сказал я.
Наташа раздражённо повела плечами.
-Уж не думаешь ли ты, что я не в состоянии о ней позаботиться?
Мне это не понравилось. Я решительно шагнул к дверям, за ко-торыми должна была находиться моя мать.
-Остановись!- крикнула Наташа.
Вполоборота я посмотрел на неё. Она была бледная, губы тряс-лись, а глаза метали молнии.
-В чём дело, милая?
-Тебе нельзя выходить из этой комнаты,- воскликнула она.- Здесь никто тебя не сможет отыскать, но если ты выйдешь...
-Ерунда,- рассмеялся я.- Ты сама говорила, что от Жены Дьявола спрятаться невозможно.
-И была права!- воскликнула ведьма и... рассыпалась. Яркие звёз-дочки закружились на том месте, где она только что стояла. К потол-ку поднималась полупрозрачная зеленоватая дымка. Я отвернулся и распахнул двери.

221. НЕ МАМА
Мать сидела на крохотном диванчике, положив ногу на ногу, и курила тонкую длинную сигарету. Я застыл у порога.
-Что случилось?- вскинула она брови.
-С тобой всё в порядке?
-Как видишь,- пожала она плечами.
Голос её был холодным, безразличным.
Конечно, это была не моя мать. Я решительно шагнул к ней  и крепко ухватился за  тонкую кисть. Дымящаяся сигарета выпала из её побелевших пальцев.
-Что ты делаешь?- воскликнула она.- Отпусти немедленно, мне больно.
Что-то человеческое прозвучало в её голосе, и я засомневался, но хорошо, что не выпустил. Через мгновение лицо её стало меняться: сначала сделалось синим, одутловатым, как у утопленника, потом по-старело и превратилось в лицо старухи Евы.
-Вот мы и снова встретились!- рассмеялась она и обдала меня за-пахом мертвечины. Её крючковатые руки глыбой упали мне на плечи. Колени тут же подогнулись, я зашатался. А Ева нависала, вдавливала меня в пол. Ещё немного - и кости мои треснут, сломаются…
Но ведь и моё превращение ускорилось! И я ухватился за стару-хины запястья и развёл руки. Ударом хвоста пробил ей грудную клет-ку и отбросил в сторону, как тряпичную куклу.

222. НАТАША И МАМА
Теперь я снова увидел Наташу. На этот раз настоящую. В её изумрудных глазах я увидел боль за нас обоих.
-Милый, что они с тобой сделали?
-Не плачь, дорогая,- проревел я, с трудом произнося человече-ские слова.- Где мама?
Мы стояли напротив друг друга. В её глазах дрожали озёрца слёз. Плачь, плачь, Наташа, вот и пришёл конец нашей любви...
-Видишь, как всё получилось,- промычал я.- Жене Дьявола всё-таки удалось нас разлучить.
-Нет, милый, нет,- шептала она.- Мы останемся вместе несмотря ни на что...
-Где мама?- опять спросил я.
-Здесь,- сказала Наташа и посторонилась.
Мать лежала в своей кровати. Глаза прикрыты, но дышала она спокойно и ровно.
-Она спит,- сказала Наташа.
-Не буди её,- сказал я.- Не хочу, чтобы она видела меня таким.
-Я не сплю,- раздался голос матери. Слабый.
Она смотрела на меня.
-Я узнаю тебя. Ты мой сын.
Я подошёл к ней. Она протянула руку и погладила меня по щеке.
-Ты ни в чём не виноват,- сказала она.- Это семейное проклятие.  Просто у всех у нас такая судьба.
Наташа подошла к нам и взяла меня и маму за руки. Так мы и встретили…

223. ПРИБЛИЖЕНИЕ МРАКА
И оттуда тянулись корявые, словно ветви древних деревьев, лапы чудовищ.
Я умер первым. За мгновение до того, как это случилось, я поду-мал: «Может, Жене Дьявола будет достаточно и одной моей смерти? И она, наконец, оставит в покое и Наташу, и мою мать? В конце кон-цов, Наташа - её крестница, а моя мать – Наташина дочь. Ни та, ни другая ни в чём перед нею не провинились. Разве что – связались со мной… Так, может быть, пожалеет, а?».
Как я на это надеялся! Как надеялся…



ВЕРА И ВЕРА

И вынырнув в какой-то реальности и каком-то времени, Андрей произнёс:
-До вечера, любимая. Целую,- и нажал на рычаг. В трубке разда-лись отталкивающие заунывные гудки. Он положил телефонную трубку, откинулся на жёсткую спинку стула, провёл ладонью по гладкому подбородку и задумчиво улыбнулся.
-Это ты с Верой разговаривал?
-Что?- мгновенно вынырнул он из моря фантазии и грёз, в кото-ром находился во время разговора с единственной женщиной, звуки голоса которой погружали его в это море.
-Это была Вера?- переспросил голос. Другой голос. И источник его находился в пяти метрах, закрытый широкой доской кульмана, и только снизу, за тёмно-зелёным металлическим стояком, были вид-ны длинные загорелые ноги, которые - чего греха таить? - волновали его, притягивали и кружили голову. Вечерами он частенько разгова-ривал с этими ногами, ибо обладательницу их видел гораздо реже. Всё время - восемь часов в день, пять дней в неделю - она упорно скрывалась за доской кульмана, что-то там конструируя и изобре-тая. Изредка она выглядывала, показывались длинные пшеничные во-лосы... Дальше он смотреть не хотел. Не любил. Не нравилось… Она была некрасива, очень даже. У неё были выпуклые бесцветные глаза, приплюснутый нос и лягушиный рот; зато голос музыкальный и ду-шевный. Андрею казалось, что этот голос принадлежит не ей, а только длинным загорелым ногам, которые прятались за тёмно-зелёной стойкой кульмана. Он предпочитал разговаривать с краси-выми ногами. Ноги именовались Светланой.
-Да, это была Вера,- признался Андрей ногам.- Но совсем не та Вера.
-Ещё одна?
-Нет. Единственная.
-А той Веры, с которой ты раньше разговаривал, уже нет?- спросили симпатичные ноги.
-Для меня нет.
-Быстро!- смех разлился колокольчиком.- Впрочем, я так и дума-ла.
-Что думала?
-Что у вас ничего не получится.
-Почему?
Ноги на минуту задумались и сказали:
-Уж очень грубо ты с ней разговаривал. Ты ведь не любил её?
И выпуклые бесцветные глаза выглянули из-за кульмана. Если бы об этом спросили ноги, он бы солгал; он не хотел быть откровенным с той, кому симпатизировал. Но лицо - это лицо -  отталкивало его, и он решился сказать правду...
Он очень хотел сказать правду. И он уже собрался её сказать, но вдруг подумал, что не может найти слова, которые хоть на не-много отражали бы его чувства к той женщине, которую звали То-же Верой, которая осталась в прошлом, навсегда, которую он обя-зан скорее забыть.

Он вспомнил, как впервые увидел её. Он сидел в электричке, ус-талый, измученный гнусным днём, уютно устроившись возле окошка, надвинув на лоб шляпу и закрыв глаза. Он хотел спать, но уснуть бо-ялся - через две остановки выходить. Но сон морил и, борясь со сном, он вполуха вслушивался в постылые голоса людей, которые находи-лись рядом, в вагоне, и в то же время - за тысячи километров от той точки во Вселенной, где сейчас находился он… Он вдруг услышал, что из бурного потока многоголосья один голос вырывается, диссо-нирует – и неудержимо приближается, заглушая все остальные зву-ки… Вот он уже на весь мир звенит тихо, жалобно, слёзно:
-Товарищи, помогите, чем можете. Я проездом в вашем городе. У меня из сумочки вытащили кошелёк. Я уже обращалась в милицию, они обещали помочь, но мне срочно нужно уехать домой. Мне не хва-тает всего пятнадцати рублей, помогите...
Он мог зажмуриться, притвориться спящим, отвернуться к окну или зарыться лицом в газету. Но он ничего этого не сделал; он вздрогнул, открыл глаза и встретился взглядом с миловидной девуш-кой с ямочкой на подбородке и большими серо-голубыми глазами.
Детские кудряшки падали на лоб, она стирала платочком со щёк слёзы и теребила длинную толстую косу, спускающуюся по её груди к животу, последняя петелька которой, украшенная голубым бантом, пряталась в её ладошке.
Ноги её не были такими красивыми и стройными, как у некраси-вой Светланы, но коса стоила того, чтобы оценить всю прелесть су-щества женского пола, к тому же оказавшегося в беде. И Андрей по-чувствовал знакомое сладкое посасывание в груди, в левой её части, он как-то по-особенному вздохнул и подумал, что жаль - народу в ва-гоне много, а то он обязательно познакомился бы с этой девчушкой; наивная, глупенькая девчонка, на что она надеется, выпрашивая ко-пейки у бессердечных и уставших людей? Никто тебе не поможет, никто.
Их взгляды встретились, и он прочёл в её глазах страдание, мольбу и веру – в него, что он – тот единственный, кто откликнет-ся, поможет – и на секунду задумался: не дать ли ей денег, но никто вокруг не давал, и он пересилил себя и отвёл взгляд, и отвернулся.
Она прошла дальше по вагону, поблагодарив двух-трёх сердо-больных старушек за ссыпанную мелочь - больше никто не подавал - и скрылась в тамбуре, и Андрей подумал ей вслед: «Куда идёшь? Ку-да? Никто тебе не поможет, ни в этом, ни в другом вагоне. Люди не верят таким, как ты, считают вас обманщиками, и – заслуженно, меж-ду прочим. Я и сам такой, тоже не верю. Поэтому и не подаю». И ему вдруг стало стыдно за себя - такого.

-Ну, так что? Я права?- подсмеивались ноги по имени Светла-на.- Или ты так со всеми женщинами разговариваешь?
-Я ей хамил?- спросил Андрей.
-Нет. Ты с ней грубо разговаривал.
-Я разговаривал с ней так, как разговариваю со всеми.
-Нет, со всеми ты разговариваешь нормально. Ты даже можешь быть нежным, если захочешь.
-Ты подслушивала мои телефонные разговоры?- нахмурился Анд-рей.
-Очень нужно. Сам кричишь на весь кабинет.
Андрей медленно зажёг спичку и прикурил, рассеянно глядя на затухающее пламя.
-Да, я действительно с ней разговаривал грубо,- наконец произ-нёс он.
-Вот видишь. Я ведь тебя знаю, ты умеешь быть вежливым. Но с ней ты был невежлив.
Да, с ней я был невежлив, согласился он и криво усмехнулся. Он просто не мог быть с ней вежливым, потому что... коса её оказалась фальшивой и никакой кошелёк у неё не украли. Это он узнал на сле-дующий день и, узнав, очень разозлился и обиделся за то, что так бы-стро и просто был обманут её псевдонаивной внешностью.

В тот день он гулял в парке. Погода и настроение были такими, что в пору бы и мелкому дождю, но дождя как назло не было, и он стоял возле танцевальной площадки и смотрел за решётчатую изго-родь, где под звуки заезженных духовых инструментов танцевали старики со старухами. Вернее, больше старухи со старухами, обняв-шись, как когда-то в послевоенные годы, когда мужчин было мало и женщины поочерёдно на грустных танцплощадках исполняли роль кавалеров. Они ещё помнили то время.
Оркестр тихо играл старую музыку - плавную, наивную и опти-мистичную - и бабушки с дедушками танцевали плавно, наивно и оп-тимистично; и улыбались друг другу немножко наивно и оптими-стично. Андрей смотрел на них и испытывал странную тоску по про-шлому, о котором столько много слышал.
Оркестр прекратил игру резко, на визге оборвав хвостик высокой ноты; музыканты а военных костюмах повставали с табуреток, заго-монили, захлопали крышками футляров;  распрощались и старушки, медленно расходясь восвояси, и Андрей тоже повернулся и отправил-ся вглубь парка, где в тени жёлтых берёз прятались длинные скамей-ки. На самой крайней, возле автоматов с газированной водой, сидела девушка, положив ногу на ногу. Андрей скользнул взглядом по но-гам, машинально отметил, что Светланины ноги красивее, решил удо-стовериться, что даже эта девушка симпатичнее Светланы, внима-тельно посмотрел на её лицо... и, удивлённый, остановился.
Это была она - девушка из электрички. Та, да не та, подумал Ан-дрей. Сейчас у неё нет косы; нет и детских кудряшек... И глаза совсем другие - куда-то исчез голубой оттенок; стальная серость глаз пре-вращала её лицо в каменную маску...
Андрей сбавил шаг и сказал:
-Привет.
Она посмотрела на него искоса, неприязненно. И также – непри-язненно – спросила:
-Тебе чего, парень?
-Ничего,- сказал Андрей.- Просто поздоровался.
-Мы где-то встречались?- спросила она.
-Нет,- соврал он.
-А я уж подумала... У тебя сигареты есть?
Андрей молча протянул пачку.
-Нет, мы точно где-то встречались,- сказала она, выпуская том-ную струйку дыма.- Где?
-Здесь,- опять соврал Андрей.
-Да?- удивилась она, впрочем, не особо.- Конечно, твоё лицо мне тоже знакомо.
-Но ты не знаешь моего имени,- сказал Андрей.
-Имя - не проблема,- хмыкнула она.- Как ты хочешь себя назы-вать?
-Андреем.
-Очень приятно,- усмехнулась она.- А меня зовут Вера.
-Тоже Вера?- удивился  Андрей.
-Почему - тоже? Вера и всё.
Андрей уже сидел рядом с ней.
-У тебя плохое настроение?
-Не очень,- согласилась она.
-Я хочу увидеть тебя, когда настроение будет хорошим.
-Даже так? Что ж...
-Так когда?
-Вечером... завтра. Здесь же, в это же время. Устраивает?
-Вполне,- сказал Андрей и встал.- До завтра, Вера. Тоже Вера…
Именно в это мгновение он понял, что не может разговаривать с ней так, как с другими женщинами. Во-первых, коса. Во-вторых — это «тоже». Он уже тогда был влюблён – безответно - девушку по имени Вера (Вернее, Вероника, но она почему-то отдавала предпоч-тение упрощённому варианту своего имени), которая сейчас для него единственная женщина на свете. Потому эта Вера стала для него вто-рой, стала Тоже Верой - Верой, которая обманывала его в электричке.

Он никогда не догадывался, что грубит ей. Он с ней разговари-вал, и всё. Он даже питал к ней особенное чувство, название кото-рому не мог подобрать даже сейчас. Может быть, братская лю-бовь? Да, именно так. Она никогда не была для него любовницей, по крайне мере, постельные утехи с ней были какие-то странные, нере-альные, что ли, да и случилось-то это всего один раз; он никогда не чувствовал себя мужчиной, будучи с ней рядом, они оставались друзьями... Нет, они никогда не были друзьями. Этого Светлана по-нять не может, этого ей не дано понять.
-Шикарно ты устроился, Андрюша,- щебетала она из-за кульма-на.– Одна - Вера и другая - Вера. Не перепутаешь.
-Я никогда их не путал.
-Ну ещё бы! Вера - Вера.
-Нет,- усмехнулся Андрей.- Вера - и Тоже Вера.
-А, понимаю. Тоже - это с большой буквы! Ну тогда уж лучше Тожэ - Вера Тожэ. Звучит изумительно.
-Не в моём вкусе,- сказал Андрей.
-Знаем мы твои вкусы,- как-то странно усмехнулись ноги. Сухо. Андрей напрягся. И ноги почувствовали это и совсем другим голосом произнесли:
-Значит, у тебя осталась только одна Вера! Ну и как, легче жить стало?
-В каком смысле?- ещё больше напрягся Андрей. Кажется, эта проклятая Светка знает гораздо больше. Андрей хоть и откровенни-чал с ней, но личной жизни предпочитал не касаться. Но она опреде-лённо что-то знала. Она слишком внимательно прислушивалась к моим телефонным разговорам, подумал Андрей.
Нет, опять вру, подумал он. Я никогда не был для Веры братом, потому что сам не хотел этого, потому что познакомился с ней как с женщиной, как мужчина с женщиной. Братом, братиком она на-звала меня сама, уже после того, когда у нас ничего не получилось, в тот день, когда я, наивный, предложил ей поехать ко мне на чашку чая в двенадцать часов ночи. Вера взяла меня под руку и, улыбнув-шись, сказала:

-Поздно, милый.
-Почему?- не понял Андрей,- Ещё только первый час ночи.
-Я не о том,- рассмеялась она.- Знаешь, почему я с тобой позна-комилась?
-Почему?
-Я хотела сделать тебя своим любовником.
Сердце у Андрея тревожно застучало, потому что тон, которым она произнесла эти слова, ему не понравился. Она говорила об Анд-рее, как о чём-то прошедшем, канувшем в Лету, а ведь он тут стоит, прикасается к её руке и жаждет её душу, её тело. Любви жаждет! Любви! Как она может говорить такое:
-Но у нас ничего не получилось. Ты для меня всё равно что брат. Славный, скромный, ласковый братик.
-А ты сестрёнка,- проглотив горький ком, сказал Андрей.
-Да, я твоя сестрёнка, Андрюшенька. А ты мой братик. И не боль-ше, понимаешь? А теперь поцелуй меня и проводи до остановки. Я поеду домой одна.
И он обречённо огляделся по сторонам. Была ночь, шёл мокрый осенний снег, и скамейки, на которых они когда-то разговаривали и целовались, были пусты, и снег тонким настом укрывал эти скамейки, и памятник вождю мирового пролетариата вырисовывался чёрным мрачным силуэтом в иссиня-чёрном небе.
-Ты любил меня?- спросила она.
-Нет,- сказал Андрей.
-Правильно,- сказала она.- Меня не за что любить. Но почему-то все мужчины меня любят.
-Я не люблю тебя.
-Ты не в счёт. Ты мой братик.
И он сердито хмыкнул и отвернулся. Она провела ладошкой по его щеке и, картавя слова, как маленький ребёнок, сказала:
-Ну, лапуська, миненький, савненький, холосенький, ну не сел-дись на свою сестлёнку. Я не хотеля тебя обидеть. Ты осень холёсий, доблый, мне искренне жаль, что всё так получилось... Знаешь, давай отметим Новый год?
-Сегодня третье ноября,- хмыкнул Андрей.
-Ну и что. А мы отметим. Сегодня и отметим. Хорошо?
-Хорошо,- потеплел он и опять огляделся.
Да, именно на этой скамейке, второй слева, они сидели две неде-ли назад, и он играл придуманную им самим роль усталого от любов-ных утех Дон Жуана, а она дёргала его за рукав, источала одиночест-во и говорила, говорила, говорила:
-Андрюшенька, между прочим, я сегодня ночую одна. Мама уе-хала в командировку. Дочка у бабушки. А у нас такой беспокойный дом. Соседи за стенкой постоянно скандалят. Я боюсь.
-Не бойся,- говорил Андрей.- Ничего не случится.
-Случится, обязательно случится. Я боюсь одна.
-Ничего страшного,- притворялся непонимающим он.- Придёшь, ляжешь в постель и уснёшь. Скоро уже утро.
И тогда она отвернулась, посмотрела на памятник и сказала:
-Теперь я знаю, чем вы с ним похожи.
-С кем?- спросил Андрей, со стыдом догадываясь, к чему она клонит.
-С этим вот дядей из бетона. Вы оба... вроде бы как мужчины.
И Андрей через силу рассмеялся и, запинаясь, сказал:
-А вот я сейчас докажу, что это не так.
-Докажи!- тут же повернулась она и посмотрела на него снизу верх.
Он натянуто, превозмогая какую-то тяжесть, привлек её к себе и вжался в её губы, как в мягкую подушку. А её губы в тот же миг на-пряглись, сделались упругими и прохладными, и он впервые в жизни поцеловал.
-Вот так-то,- любуясь самим собой, сказал он.
-Что «так»?- засмеялась она.- И это всё?
-Нет, не всё,- защищал он в себе мужчину.- Это только начало.
-А когда же будет продолжение?
-Когда хочешь,- сказал он.
-Тогда пошли. А то скоро уже утро.
Он встал, она потянула его за руку, он сделал шаг, ухватился взглядом за памятник, и бетон ссыпался с его ног, а вместе с ним и легенда о видавшем виде Дон Жуане, который решил немного отдох-нуть от женщин.
Эту маску, тщательно вылепленную, он придумал не сам. Она, Вера, Тоже Вера, дала ему повод придумать эту смешную легенду, которую он принял как спасение: вот  имидж, позволяющий не упасть в её глазах и обезопасить себя, и прикрыть девственность, выпираю-щую из него всё сильнее с каждым днём. Встретившись с Верой в парке, где танцевали бабушки под духовой оркестр, он ещё не знал, как себя вести с ней, но уже понял, что она отнюдь не наивная девоч-ка, роль которой играла в электричке, она уже женщина, а он маль-чик, играющий роль мужчины. Он боялся разоблачения, он стыдился признаться ей, что никогда раньше никаких дел с женщинами не имел, хоть и не единожды влюблялся в одноклассниц (вот и в Веру-Веронику) или случайных попутчиц в троллейбусе или на улице. Он не знал как правильно себя вести, и она сама подсказала ему, и он принял игру, от которой боялся отказаться.      
Он не верил, что она придёт на следующий день, после знакомст-ва в парке. Но она пришла, и он вальяжной походкой подошёл к ней и сказал:
-Привет. Как дела?
-Нормально. Ну, куда идём?
-Я не знаю... Может быть в кафе?
И они пошли в кафе и сели за не совсем чистый столик, и долго-долго ждали официанта, глядя по сторонам и друг на друга, и когда их взгляды встречались, они улыбались друг другу, как улыбаются малознакомые люди, и продолжали томительно ждать. И когда подо-шёл официант, она сделала заказ, и он взял в руки меню, пробежал глазами по ценам и поймал себя на мысли, что судорожно считает сумму, на которую сделан заказ, сравнивая её с той, которая лежала в левом внутреннем кармане его пиджака. И когда они слегка переку-сили и выпили отвратительнейший коктейль, Андрей рассчитался и с горечью подумал, что у него теперь не хватит денег даже на троллей-бус. А потом они пошли в парк и тропинка их вывела к танцплощад-ке, и Вера посмотрела на него, и ему пришлось сознаться, что он на мели, и она понимающе кивнула, сказала подожди и убежала в ночь, и он выкурил подряд две сигареты, сидя на бетонном фундаменте ог-раждения, и через десять минут она прибежала запыхавшаяся, зажав в бледном крохотном кулачке два билета. И после танцев он проводил её домой, и она пожала ему руку и сказала, что ей было очень прият-но провести с ним вечер, и что она ещё раз, много раз хотела бы по-вторить такой вечер. И они ещё в следующие вечера ходили на танц-площадку в старый городской парк, и она говорила, что он очень хо-рошо танцует, и ему это льстило, потому что он знал, что танцует плохо. И она говорила, что он выглядит старше своих восемнадцати, и это ему тоже льстило, потому что он знал, что выглядит гораздо мо-ложе. И каждый вечер он её провожал до подъезда, и они пожимали друг другу руки и договаривались о следующей встрече. И так про-должалось почти неделю, и почти неделю он не знал как себя вести с ней, не решаясь поцеловать её первым, кожей чувствуя, что целовать рано. Она сама должна дать понять это. И, конечно, он тут же вос-пользуется её предложением, ибо ежевечерние рукопожатия стали утомлять. Он видел, что она стала несколько по-другому относиться к нему, от шершавости и осторожности первых встреч не осталось и следа, но и полного взаимопонимания между ними тоже ещё не было. Когда они расставались, она благодарно смотрела ему в глаза, но это была совсем не та благодарность, которую он хотел увидеть. Ладошка её оставалась сухой и холодной, и он не решался держать её дольше дружеского рукопожатия, а хотел, очень хотел.
Чёрт его знает, почему он с ней познакомился.
От скуки, конечно же, от скуки. Нет.
Он хотел познакомиться с девушкой, и она первая, кто не отверг-ла его. И кровь ему ударила в голову, когда он впервые увидел её, и ударила с новой силой, когда познакомился. Как голодный волк он набросился на неё... Нет, он только хотел на неё наброситься, но не знал как - не умел. Опять врёт. Умел, но хотел не очень.
Почему он познакомился с ней? Потому что Вера, вчерашняя од-ноклассница, вдруг за последние полгода распустилась как розовый бутон и околдовала? И когда он узнал, что эту, уже без косы, зовут Тоже Верой, или как говорит Светлана Верой Тожэ, понял, что обяза-тельно познакомится с ней...
А всё-таки ему было приятно, что она стала доверять ему...
Кто стала доверять? Вера или Тоже Вера?
Господи, о ком он думает сейчас?
Вера его выгнала. В тот вечер, когда увидела его на танцплощад-ке с Тоже Верой. Проводив Тоже Веру, находясь под запоздалым впе-чатлением от первого откровенного и пронизанного ложью разговора, он зашёл к Вере и та выгнала его, и он ушёл, тихо прикрыв двери, чувствуя, как горят ладони от прикосновения к её плечам.
Придя домой, он остудил ладони под струёй холодной воды, вы-мыл руки с мылом, включил телевизор, везде погасил свет и ещё раз прокрутил в памяти последний разговор с Тоже Верой.
Они возвращались из дискотеки. В тот вечер она была весела не-обыкновенно, смеялась, шутила, познакомилась с друзьями Андрея, которые тоже пришли на дискотеку. Возвращались большой компа-нией. Шумливые, по-дурацки смешливые, шли прямо по проезжей части. Любка-пышка, самая смешливая и говорливая, рассказывала о каком-то парне, с которым недавно познакомилась, и всё нахваливала его... И когда, наконец, перестала тараторить, Тоже Вера крепко сжа-ла руку Андрея и вполголоса произнесла:
-А мой Андрюшенька в тысячу раз лучше.
И у Андрея потемнело а глазах от счастья, он прижал её к себе, но тут же отпустил, но она сама к нему прижалась, и так они шли долго, пока не распрощались с весёлой компанией и не остались одни, в темноте осеннего парка, слушая шорох капель фонтана о мокрый бетон.
Они сидели на скамейке, и он чего-то ждал, кусая губы и про-клиная себя за нерешительность и неумелость. Она тяжело вздохнула и сказала тихо-тихо:
-Спасибо тебе.
-За что?
-За то, что ты не такой, как все. Ты друг. Самый настоящий друг.
Андрей ничего не ответил. Он хотел только одного: привлечь её к себе и страстно целовать в губы, щёки, шею, грудь... У неё малень-кая грудь... Интересно, какая она обнажённая… Он хотел языком гла-дить упругие соски и вдыхать запах её молодого тела.
И она сказала и он прослушал, потому что думал совсем о дру-гом. Она сказала:
-Ты ведь совсем меня не знаешь, может потому так ко мне и от-носишься? Я ведь замужем. И уже во второй раз. У меня дочка, Оленька, она уже большая, скоро пойдёт в школу. Я родила её в пят-надцать лет. Мы развелись с первым мужем. Он меня хлестал букетом цветов по лицу, которые подарил на день рождения. Он хлестал и кричал, что убьёт, потому что ненавидит меня. Я забрала дочку и уш-ла к матери. А через год встретилась с Леонардом, он стал моим вто-рым мужем. Он обожает меня, но я его не люблю. Он меня не удовле-творяет. Я ненавижу мужиков. Я и тебе не доверяла, думала, что ты будешь приставать. Но ты ни разу даже не попытался предложить мне переспать с тобой, и я за это благодарна тебе. Ты самый настоящий друг.
Она смотрела куда-то в ночь, повернувшись к нему боком, он всё холоднее и холоднее гладил её глазами по волосам и менялся в лице. Он уже был зол на себя, он смеялся над собственной глупостью, он называл себя ничтожеством. И она сказала ему:
-Теперь ты почти всё обо мне знаешь, и я хочу всё знать о тебе. Расскажи.
Андрей разжал чугунные губы и придумал историю, которая как-то сама собой напросилась и задрожала на кончике языка. Рассказы-вая выдуманную историю, он перевоплощался, подгоняя своё суще-ство под каркас циничной фантазии.
-Я усталый Дон Жуан, Верочка. Ты ошиблась во мне. Я мужчина, а не тихоня-импотент. Я не лез и не лезу к тебе только потому, что устал от женщин. Мне нужен отдых и общение. И то, и другое я на-шёл, познакомившись с тобой.
Он ждал, что она ответит. Он ждал, что она уйдёт навсегда.
-Вот уж не подумала бы,- сказала она, и в её голосе не было ни-чего, кроме теплоты и понимания.- Это просто чудо, что мы встрети-лись.
-Чудеснее не бывает,- процедил он. А потом, кажется, встал и су-нул руки карманы. Дальнейший разговор (а они разговаривали, несо-мненно) стёрся из памяти начисто, и как бы он не пытался вспомнить, ничего не мог. Между этим разговором и ещё одним, который про-изошёл позже, может, дня через три, пролегала огромная пропасть беспамятства, злости и отчаяния.
Всё это время он входил в образ, который служил защитой его уязвлённых светлых чувств. Он ушёл в глухую оборону, покрылся толстой слоновой кожей, бесчувственной к малейшим изменениям переменчивой  женской  души.  И  поэтому, когда следующая их встреча всплыла из каши воспоминаний, он увидел себя, вальяжно развалившимся на скамейке с прилепленной сигаретой в уголке ци-нично искривлённого рта. И он видел её бледное лицо и опущенные глаза, и слышал тихий голос одинокой женщины.
-Тебе хорошо,- говорила она.- Ты отдыхаешь, потому что устал от женщин. Я знаю тебя уже три недели, а ты всё отдыхаешь и отды-хаешь. Наберёшься сил - и снова за старое... А я? Я забыла, что такое мужчина. Муж в командировке уже три месяца, когда ещё приедет... Я очень, очень устала...
А Андрей на это с деланным равнодушием пожимал плечами, мол, крепись, старушка, то ли ещё в жизни бывает, и верил тому, что он действительно равнодушен, и верил ей, что он только лишь отды-хает, а как отдохнёт - тут уж держитесь, бабы!
-Да, ты счастливый человек,- сказала сухим безэмоциональным голосом Тоже Вера...

-Ты счастливый человек, Андрюша,- сказала Светлана, возвра-щая его на землю.
-Почему?
-Потому что у тебя осталась только одна Вера.
-Она всегда была для меня одной.
-Нет, их у тебя было две.
-Вторая не в счёт.
-Ты... с женщинами занимаешься арифметикой?- усмехнулись ноги по имени Светлана.
-Я с женщинами занимаюсь любовью,- парировал Андрей.
-Да?- на мгновение притихли ноги от такой прямолинейности.- Ну и как?
-Что «как»?
-Получается?
Вот ведь стерва, подумал Андрей и с интересом посмотрел на кульман, за которым она пряталась. Получается... Что она имеет в виду? Конечно, получается, да ещё как... И с Тоже Верой получилось... Правда, получилось не совсем так, как ему бы хотелось, но уж, как говорится, чем богаты. Она уже потом сама вбила себе в голову какую-то ерунду, а сначала всё было так мило, прелестно, восхитительно.

Когда он её поцеловал, и она сказала, что хочет продолжения, Андрей понял, что настало время сбрасывать личину усталого Дон Жуана и показать ей, что он мужчина, а не какой-то там вроде бы. Он пошёл к ней домой, провалился в глубокое кресло и с интересом при-нялся изучать её двуспальную кровать, ожидая, пока она сварит кофе. Она принесла две крохотные чашки дымящегося ароматного напитка, из серванта достала маленькую сувенирную бутылочку коньяка и они пили, и мило разговаривали, и ждали... В этот вечер он был непрости-тельно пассивен. Осторожно косясь в вырез её платья, он спросил её кто изображён на фотографии, висящей на стене, она сказала дога-дайся сам, твоя дочка предположил он, нет сказала она, ты опять предположил он, нет сказала она, странно сказал он между фото-графией и тобой удивительное сходство, ничего удивительного за-смеялась она это моя мама. Мама удивился он, да мама,  и сколько здесь  ей лет, восемь, а сейчас сколько, сорок пять, твоя мама была очень красивой, она и сейчас красивая, как ты, я как она. Вера ты удивительная женщина хочешь я подарю тебе свою фотографию, подари, я здесь ещё без усов, ты без усов такой смешной, молодой, да молодой и смешной, что смешного ты нашла во мне, то что сидишь и не видишь что я уже раздета пора ложиться милый.
И он ещё раз посмотрел на неё и увидел хрупкую фигуру в полу-прозрачном красном халате, освещенную красным абажуром. Из под тонкой материи высвечивались маленькие груди с тёмными вздёрну-тыми сосками и круглый животик. Он подошёл к ней, взял на руки и отнёс на кровать. Слепая рука нащупала выключатель, он выскольз-нул из душной одежды и тесно прижался к ней. Хоть он и был нович-ком, но теоретически знал, что нужно делать, и он прижимал её голо-ву к своим рукам и скользил ладонями по прохладным бёдрам, глад-ким ногам, опускался всё ниже и ниже, целовал её маленькие груди и живот, подбородком ощущая подбритые участки кожи ниже пупка. Она мягко перевернула его на спину, прильнула губами к его уху и прошептала:
-Не спеши. Не волнуйся. Ты очень спешишь.
И он стал гладить медленнее, плавнее, плавнее, и она стала вздрагивать, и гладить его там, где с каждым движением всё мощнее и отчётливее концентрировалась его энергия. Он напрягся, хотел пе-ревернуть её на спину, но она тихо прошептала:
-Рано, ещё рано,- и опять провела там, где он очень хотел, и от этого он почувствовал в себе великую силу, глубоко вздохнул и пере-вернул Веру, и она помогла ему найти её в пространстве Вселенной, где они влились друг в друга, в один миг превратившись в одно це-лое. И в ту же секунду он как бы проснулся и увидел себя со стороны, увидел окутанную ночной пеленой комнату, увидел Веру, прильнув-шую к нему, почувствовал короткие резкие толчки, подстроился под них и вошёл в резонанс. И тёплые струйки потекли под его кожей, и голова вновь окунулась в хмельную чашу, и он задышал тяжело и сильно, и это продолжалось долго-долго, пока не достигло наивыс-шей точки, и поток энергии не изменил цвет и силу. Вера вытянулась, прогнула спину и напряглась, а он ещё сильнее напрягся, а потом вдруг выдохнул и обмяк.
Чуть отдохнув, он ещё много-много раз целовал её в щёки и нос, желая вернуться в прежнее волнующее состояние, утерянное минуту назад, но она сказала:
-Отдохнём. Я устала.
Он нехотя встал, нащупал в темноте сигареты и ушёл на кухню. Она пришла следом, присела напротив, он зажёг спичку, и она, изда-лека поглядывая на него, глубоко затянулась.
-Хочешь кофе?- спросила она.
-Нет,- покачал он головой.- Который сейчас час?
-Третий.
-Через три с половиной часа на работу.
-Сейчас,- сказала она.- Сейчас мы пойдём спать.
Он вдавил бычок в пепельницу.
Он не понимал, когда между ними успела пробежать чёрная кошка. Не понимал, за что она на него злилась, хоть видел отчётливо – злилась, не понимал и почему вдруг расхотел заниматься любовью. Хотелось спать, и он вернулся в спальню.
Вскоре пришла она и легла рядом. Сказала:
-Мне с тобой хорошо.
-Ещё,- сказала она.- Я хочу ещё.
Но он сказал:
-Поздно уже. Давай спать.
-Но я не хочу.
-Завтра,- пообещал он.
-Завтра уже не будет,- вырвалось у неё, и он спросил себя, поче-му не будет, только всё начинается, затянувшееся знакомство позади, теперь ни ей, ни ему не нужно притворяться, жизнь взяла своё, какие бы маски они не пытались примерить на себя. И он прошептал:
-Завтра будет ещё много-много раз.
Она не стала настаивать, повернулась к нему спиной, свернулась калачиком и  сделала вид, что уснула. Уснул и он.
Утром его разбудил противный стрёкот будильника, он наспех оделся, поцеловал спящую Веру в лоб и убежал на работу. Он еле до-ждался вечернего свидания, целый день думал только о Вере, Тоже Вере, и представлял, какая ночь его ожидает сегодня.
Она не пришла. Он прождал целый час, но она не пришла. Ниче-го, подумал он, не смогла, потому и не пришла. Встретимся завтра. Но она не пришла и на следующий вечер, и на третий, и на четвёртый. Андрей подумал-подумал и пошёл к ней домой. Долго звонил и сту-чал в дверь. Ни звука. Тогда он подумал, что она, наверное, срочно уехала куда-то, конечно, она поехала к бабушке за дочкой... И он вы-рвал из блокнота листок и написал: «Верочка! Нам нужно встретить-ся. Жду на нашем месте. А.» И вставил записку в дверь. Он специаль-но написал такую сухую записку - пусть знает, что он обиделся, пусть знает...
Через два дня они встретились. Обрадованный, он побежал к ней, и она сказала, что он для неё ... всего лишь братик. Он ничего не по-нимал. Почему? Он не удовлетворяет её? В чём дело, Вера? Совер-шенно ничего не понимаю. Ты же говорила, что любишь... Ладно, не будем об этом... Забудем, всё забудем.  До свидания. Прощай, да. Что? Новый год? Что ж, встретим в ресторане наш досрочный третье-ноябрьский Новый год.
В ресторане свободных столиков, конечно, не было. Андрей от-чаянным взглядом выхватил а цветастом фейерверке света и одежд два незанятых места за трёхместным столиком. Их соседом оказался плотный мужчина с красным бугристым лицом и слезящимися глаза-ми. Около него стоял маленький графинчик водки, который он время от времени поднимал и опрокидывал в пустую рюмку.
-Как дела, молодые люди?- спросил он, закусывая салатом «Оли-вье».
-Нормально,- сказал Андрей и подумал, быстрее бы этот тип ко-вылял отсюда, не до него.
-Выпьешь?
-Нам сейчас принесут.
-Да пока их дождёшься. Ваше здоровье.
Андрей чокнулся и выпил. Вера лишь слегка пригубила.  Андрей злился.
-Ну что?-  выдавил он улыбку.- С Новым годом?
-Третьего ноября?- хмыкнул сосед.
-Да, третьего одиннадцатого,- сказал Андрей.- Сегодня мы отме-чаем Новый год... Правильно, Верочка?
-Да, всё верно,- подтвердила она.
Сосед пьяными глазами проплыл по Вериной груди и сказал:
-Ну что ж… Приятно видеть влюблённую пару.
Андрей хмыкнул оттого, что ему было приятно это слышать. Он погрузился в мягкую перину лёгкого опьянения и вальяжно откинул-ся на спинку стула. Ему вдруг захотелось поцеловать Веру, и он по-думал, что если сейчас поцелует, то вся дурь быстро выветрится из её головы и не нужно будет потом подыскивать слова, чтобы выяснять, отчего образовалась эта глупая размолвка между ними. Он повернул голову и посмотрел на Веру, а та на него и, еле сдерживая смех, ска-зала соседу:
-Нет, вы не поняли. Мы вовсе не влюблённая пара. Мы просто друзья.
-Ах, вот оно что,- закивал сосед и наполнил рюмки.
Андрея вновь заколотило от негодования. Дрянь, какая дрянь, думал он, дрянь и аферистка! Ишь, мальчика для развлечения нашла. Ладно, чёрт с тобой, плевать я на тебя хотел, дрянь.
-Не возражаете?- донеслось вдруг сверху, и он поднял голову. Над ним возвышалась неясная коричневая фигура, прыщавая харя.
-Что?
-Вы не будете возражать, если я вашу девушку приглашу на та-нец?
-Нет, не буду,- процедил он и выпил.
Сосед предложил:
-Покурим?
-Не хочу,- сказал он.
-Как хочешь,- сказал сосед.
Андрей закусил салатом.
-Зря психуешь,- сказал сосед.
Андрей нервно посмотрел на него. Сосед грустил.
-Она не любит тебя.
 Андрей залпом выпил.
-Ну и что?
-Так ты-то её любишь,- усмехнувшись, сказал сосед.
Люблю, с издёвкой подумал Андрей, было бы кого любить. Во-кзальная шлюха, подрабатывающая на доверчивости проезжих. Я её, стерву, сразу раскусил. Сам не понимаю, зачем с ней связался. Ведь я совершенно не в её вкусе. И у неё полно других мужиков. Плевать она хотела на мою любовь. Люблю... Да, люблю. Нет, не люблю. Был когда-то влюблён, а теперь нет, ненавижу.
-Э, зёма,- донёсся насмешливый голос и Андрей оторвал взгляд от пустого графина, кожей чувствуя, что обращаются к нему. Кто-то слева. А-а, так это тот прыщавый, что приглашал Веру… Уже сидит? За соседним столиком?
-Не спи: уведут твою подругу,- сказал прыщавый и кивнул в сто-рону танцплощадки.
Андрей проплыл взглядом по размазанным лицам, навёл фокус на танцующих и на мгновение остановился на Тоже Вере. Кажется, ей было хорошо. Без него. Она смеялась и отвратительно танцевала.
-Плевать,- сказал Андрей и подумал: плевать, плевать, плевать. Потом всё поплыло перед глазами, и ему сделалось дурно. Он выгреб из кармана скомканный червонец и, шатаясь, ушёл в гардероб. Он ти-хо матерился и никак не мог попасть в рукава пальто, когда в дымный мирок его скудного кругозора вновь ворвалась она, обдала запахом возбуждения, чмокнула в щёку и прощебетала:
 -Не сердись, братик, иди один. Меня уже провожают.
-Да?- скривился Андрей.- И кто же?
-Вот этот молодой человек,- кивнула она в сторону, и Андрей увидел её белую в чёрных пятнах шубку, а за ней прыщавого...
-Счастливой ночки,- Андрея едва не вырвало. Он быстро вышел на улицу. Ему было противно и обидно за себя.

-Так получается или нет?- удивились ноги.
-Получается,- выдавил Андрей.
-Слава Богу, а я уж подумала, что нет.
-Какой-то странный у нас с тобой разговор,- наконец сказал Ан-дрей, подавив обиду и с интересом посмотрев на ноги.
-Чем же он странный?- сухо прозвучал вопрос.
-Ты как будто ревнуешь.
-Я?! Вот ещё. Мне до тебя и дела нет!- быстро ответила Свет-лана.
-Неужели?
-Конечно... Подай-ка мне ластик, а то мой куда-то запропас-тился.
Андрей встал.

Он простил её целиком и полностью на следующий же день, ут-ром. Она сама позвонила ему и назначила свидание.
-Ты меня любишь,- сказала она, когда он остановился в шаге от неё.
-Нет,- сказал он.
-Ты меня любишь,- сказала она и пошла рядом.
-Я тебя никогда не любил.
-И так... грубо со мной разговаривал,- прошептала она.
-Я разговариваю с тобой так, как и с другими.
-Да, а ведь у меня вчера был день рождения... А ты даже цветы не подарил.
Он вспомнил, что у неё вчера действительно был день рождения. Ещё за неделю она предупреждала об этом, а он совершенно забыл. И ещё он вспомнил, что когда они вчера встретились, она долго молча-ла, чего-то ждала – от него, а потом сказала, что у них ничего не по-лучится, и что он для неё всего лишь брат. Она сказала это от обиды, в отместку, и из ресторана специально ушла с другим. Он даже не пригласил её на танец.
Поздно, подумал Андрей. Теперь уже поздно. Ничего уже не вер-нёшь. И равнодушным голосом спросил:
-Как провела ночь?
-Прекрасно,- сказала она.- Этот парень водил меня в другой рес-торан. Мы долго танцевали, а потом он – представляешь? - сказал: «Ты шлюха». «Да,- сказала я.- Шлюха, но хорошая». И он поцеловал меня и всю дорогу до дома нёс на руках.
-Ты встретилась со мной, чтобы рассказать это?
-Да,- сказала она.- Это, и не только. Видишь скамейку?- она кив-нула на ту скамейку, на которой сидела в тот день, когда они позна-комились.
-Ну и что?
-Это достопримечательная скамейка,- сказала она.- Подойди ближе. Внимательно рассмотри её. На ней когда-то меня изнасилова-ли.
Она смотрела на Андрея с вызовом, презрением и гневом, как будто именно он был виноват.
-Наверное, потому, что сказала, что ты шлюха, но хорошая,- зло усмехнулся Андрей.
-Ты жестокий человек,- сказала Вера, но не ушла.
-Да,- сказал Андрей.
Потом они долго молчали. Наконец, она спросила:
-Андрей, а девушка, настоящая девушка у тебя есть?
-Да…Нет…В общем, мы поссорились,- нахмурился Андрей.
-Она, наверное, золушка?
-Почему?
-Таким, как ты, только шлюхи да золушки встречаются. Я шлю-ха, значит она золушка. Помирись с ней.
-Поздно.
-Мириться никогда не поздно.- сказала Тоже Вера.- И не забудь купить ей цветы.
Андрей подумал, что Тоже Вере он никогда не дарил цветов.
-Ты и правда хотела сделать меня своим любовником?- спросил он.
-Правда,- сказала она.
-Что же тебе помешало?
-Ни "что", а "кто". Ты.
-Я тебе не подошёл?
-Я оказалась твоей первой женщиной. Никакой ты не Дон Жуан. Ты обманывал меня.
Ну вот, пора срывать маски, усмехнулся Андрей и сказал:
-Ты тоже меня обманывала.
-Когда?
-Когда, прицепив косу, просила деньги… Там, в электричке.
Вера облегчённо вздохнула и рассмеялась.
-Ну наконец-то я вспомнила, где видела тебя. Конечно!
-Знаешь, Андрюшенька, что я тебе скажу,- произнесла она, когда они расставались навсегда.- Помнишь тех стариков и старушек, кото-рые танцевали а парке? Когда я вижу их, то всегда думаю, что люди делятся на две категории: одни всю жизнь кружатся, как падающие листья, не касаясь земли, чистые, не маранные. А другие - сорвались с ветки и сразу хлоп в лужу. И лежат, разлагаются, гниют. Так вот, я такой опавший лист.
«Все мы опавшие листья,- подумал Андрей.- И ты, и я... И те ста-рики, хоть они и кружились в танце и даже улыбались...»
И он захотел привлечь её к себе, поцеловать, закружить в танце, но не сделал этого. На прощание он лишь пожал ей руку и по-братски поцеловал в щёчку.

И Андрей встал, подошёл к красивым ногам, заглянул за кульман и встретился глазами с некрасивой Светланой. Глаза у неё были боль-шие и изумрудные. Девушка протянула ладошку и спросила:
-Принёс? Давай сюда.
Он положил ей ластик в ладошку, но руку не отпустил, наобо-рот, крепко сжал.
-Ну отпусти, больно же,- сказала Светлана голосом тихим, по-жалуй, слишком тихим, чем того требовалось. Андрей внимательно посмотрел на неё и представил, что случилось бы, если вместо Тоже Веры в тот паршивый осенний день в парке возле танцевальной пло-щадки оказался другой человек, вернее, определённо другой человек - Светлана, некрасивая девушка с изящными ножками и цепким умом, способным понимать всё без слов. Наверняка ни-че-го, подумал Анд-рей. Она даже не стала бы разговаривать со мной. И я тоже прошёл бы мимо, мимо Тоже Веры, хотя в этом случае она представляла бы офранцуженную версию - Вера Тожэ, и мой жизненный путъ безо всяких околочностей привёл бы меня туда, где нахожусь сейчас - в некую лишённую абсолютов точку, достаточно относительную и зыбкую, чтобы дать ей название…
Андрей не отрываясь смотрел на Светлану, а она вызывающе и, конечно же, не без гордости смотрела на него, и губы её беззвучно шевелились, складываясь в слова  НУ ПУСТИ,  БОЛЬНО ЖЕ, ПУСТИ, ПУСТИ, БОЛЬНО, а Андрею казалось, что она говорит: НУ ПОЦЕЛУЙ, ПОЦЕЛУЙ ЖЕ МЕНЯ, и он уже был готов на это, но тут вдруг понял, что же это за точка, лишённая абсолютов. Вера. Просто Вера. А ещё правильнее – Вероника. Та, которую, он упорно называет един-ственной, бесконечно и сознательно обманывая себя, та, о которой практически никогда не думает, потому что, потому что...
Чёрт возьми, а я ведь не могу вспомнить ни одной с ней встречи, ни одного разговора. Ах, Вера, Вера, единственная моя.
А Светлана... Светлана готова была уже расплакаться (и куда подевалась вызывающая гордость!), потому что ей действительно было больно. И наверняка не только оттого, что он слишком крепко держал её за руку. Андрей  перевёл  взгляд на её куда более симпа-тичные ноги и сказал, улыбаясь краешками губ:
-Держи свой ластик, растеряха, и не роняй больше... Он ведь у тебя тоже один- единственный, чёрт побери...
 Светланины глаза в этот момент были похожи на два свер-кающих изумруда.