марина

В те ненастные, похожие друг на друга дни, когда осень едва закончилась, а зима еще не наступила, я любил бродить по пустынной набережной и по долгу сидеть на скамье, почти у кромки моря, всматриваясь в одноцветную даль.
Одиночество и неудачи иссушили меня... и в эти недолгие часы моя развороченная мыслями голова становилась светла и легка, сердце умиротворенно дышало в груди, и боль утихала...
И однажды, когда я сидел, совершенно продрогший от промозглого ветра, при этом не желая двигаться с места, неслышно, почти незримо появилась Она. Именно появилась – ибо я совсем не ощутил ее приближения – словно возникла из утреннего тумана – легкая, невесомая, видением минувших дней...

Кто создан из глины, кто создан из плоти –
Тем гроб и надгробные плиты...

...Она любила Цветаеву. Ее звали Мариной. И это было также естественно и понятно как дождь или снег. Всей своей нечеловеческой страстью она любила эти хмурые дни-близнецы, но еще больше - стихи... Мы на память твердили друг другу строки, заученные когда-то то ли шутя, то ли всерьез, и долго смеялись – взрослые дети!.. Я смотрел в ее глаза – и видел глубокое серое небо, живое, оно трепетало в ней, погибало и заново рождалось при очередном взмахе изящных ресниц.
Она согрела меня чарующим светом своей любви, залечила раны, вновь сотворила меня из пепла... Она называла меня по имени, и мое имя пело у нее на губах глубокими светлыми нотами...
Ее руки... Они творили волшебство... лишь только ее тонкие белые пальцы, едва касаясь, как по клавишам пробегали по ветхим книжным переплетам моей библиотеки – книги отзывались!.. Комната наполнялась звуками... и никогда не говорите мне, что книги немы!.. Поверьте, они умеют говорить, они умеют петь... когда чувствуют прикосновение любящих рук...
Холодными вечерами мы разжигали камин и, усевшись поближе к огню, пили душистый травяной чай... Мы, не произнеся ни слова, смотрели на пламя, и оно отражалось в наших глазах, отзываясь глубоко в сердце...
Так проходили дни.

Проснувшись ночью, я почувствовал, что рядом пустота. Марины не было. Тишина грянула подобно взрыву...
Марина была на кухне, за столом. Когда я вошел, она поспешно спрятала что-то у себя на коленях.
Ничего, милый, ничего... И сердце у меня дрогнуло...

Она не отвечала на мои расспросы, только долго смотрела и потом уводила разговор прочь... Одна только ночь – что стало со мной? я измотался, запутался в паутине мыслей и недоверия...

Она стала чаще уходить. Она словно избегала меня и моего дурацкого любопытства. Тревога переросла в манию, мания в бешенство... Тебя не узнать, печально говорила она, и исчезала на целые сутки...

Я помешался. Не знаю, как только у меня хватило духу решиться на такое, но я втайне пересмотрел все ее вещи и ничего не нашел... только тетрадь, обычная общая тетрадь, практически исписанная ее неровным размашистым почерком. Дневник?.. Навряд ли. Я пробежал глазами по строчкам – наши имена, какие-то события, пролистал еще пару страниц...
 - Зачем?.. – она стояла в дверях. Серые живые глаза погасли, лицо казалось белее белого... и лишь только горькая усмешка на губах...
Я вздрогнул, что-то проговорил себе в оправданье...
 - Нельзя. Нельзя! – вскричала она и замерла, выхватив тетрадь из моих безвольных рук. – Ты все погубил... Все!...
Марина бросилась на кухню, наспех, карандашом набросала несколько слов в своей тетради и растворилась в темноте коридора. Я только услышал как хлопнула входная дверь... Нет!.. Только не тишина!.. Только не эта проклятая оглушительная тишина!.. Я выбежал почти сразу, и в лицо мне ударил ветер... Марины не было. Я понял: она ушла, навсегда...

...Я читал ее тетрадь и плакал... смеялся и снова плакал навзрыд... О, глупейший из глупцов!.. передо мной был прекраснейший из всех романов, когда-либо мною прочитанных, роман, который придумала она – с самых первых страниц... Это она берегла его – берегла нас!.. и каждую ночь дописывала главы, и я... своей собственной глупостью потребовал его завершения!..
 Я едва разобрал последние строки, наскоро брошенные ее рукой, той самой, с тонкими белыми пальцами, которые я так любил: «Истина открылась ему: она ушла, навсегда растворившись в соленом дыхании ночи...»