Предисловие

История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.
(К. Маркс, Ф. Энгельс)

Коммунизм был попыткой создать другую религию... и многие христианские ценности содержатся внутри этой идеологии, но модель общества, которая использовала диктаторские методы для достижения этих идеалов, была ошибкой.
(М. С. Горбачев)

 Сегодня, когда эпоха классовых боев навсегда отошла в прошлое, когда вышедший с красным флагом на улицу человек рискует, самое большее, оказаться в смешном положении, трудно поверить, что некогда такие понятия, как «всеобщее равенство», «социальная справедливость», «социализм» могли кем-то восприниматься всерьез. Тем более трудно себе представить, что были люди, в воображении которых понятия эти обрели черты настолько реальные, что совершенно подменили собой саму реальность, являющуюся, как известно, всего лишь иллюзией. Но то, что для одного иллюзия, часто для другого суровая действительность, и наоборот, явления самые заурядные порой принимают в наших глазах вид совершенно фантастический.

 Тогдашняя реальность претерпевала фантастические изменения, проникавшие буквально во все поры повседневности, и именно в силу этого обстоятельства воспринимавшиеся многими как нечто заурядное. Заурядность эта была, однако, особого свойства, и ненасытности питаемых ею иллюзий могло бы позавидовать воображение даже самых отчаянных писателей-фантастов. Я знавал некоторых из них, и они уверяли меня, что им никогда еще так трудно не фантазировалось, как в те заурядно-фантастические времена.

 Сам я ту пору внештатно пописывал в несколько периодических изданий развлекательного характера, наименее скучными из которых были газета «Наливай!» и журнал «За Ваше здоровье!». Основным же местом моей работы был некий полусолидный еженедельник, который я почитаю за лучшее не называть, потому что до сих пор в нем работаю. Еженедельник занимался освещением протекавших в обществе процессов, выражавшемся главным образом в переругивании с другими такими же еженедельниками, понимавшими суть этих процессов несколько иначе, то есть неправильно. Это переругивание, подогретое им же самим вызванным накалом страстей, очень скоро достигло точки кипения и, перевалив через заданный темой край, вылилось в вошедшую в историю под именем борьбы журналов ожесточенную полемику, предмет которой слишком нелеп и абсурден, что бы отдельно на нем заостряться.

 Конечно теперь, когда давно утихли потоки брани и просохли плевки на лицах оппонентов, события тех лет лишены для нас былой своей эпохальности, и вызванное ими всеобщее возбуждение кажется нам наивным. Тогда же мы были убеждены в необычайной важности происходящего, и то, что сегодня способно вызвать лишь снисходительную улыбку, представлялось нам исполненным исторического значения.

Позволил втянуть себя в эту полемику и я. Сейчас уже не вспомню, какую именно позицию я отстаивал, знаю только, что отстаивал я ее со всеми бескомпромиссностью и принципиальностью присущими молодой, необъезженной натуре. Не жалея ни себя, ни тем более моих читателей, я с остервенением одержимого своей правотой болвана колотил по клавишам печатной машинки высекая глыбы, под тяжестью которых надорвались не только мои тогдашние враги, но я и сам до сих пор периодически страдаю. В конце концов, изведя уйму бумаги и выкурив облака никотина, я довел себя до состояния перманентной экзальтации, разбавляемой время от времени внезапными приступами полнейшей ко всему апатии, а так как я с детства не отличался особенно крепким здоровьем, ни телесным, ни, тем более, душевным, то друзья начинали уже опасаться за мой рассудок.

На выручку мне пришел, как ни странно, мой издатель. Застав меня в состоянии ступора таращимся бессмысленно в неотесанный лист машинописной бумаги, он подсел на краешек моего стола и начал издалека:
– Что пользы человеку от всех дел его, которыми трудится он под солнцем? Ты все еще надеешься втолковать кому-то приличия? Напрасно стараешься, ибо сколь ты не заботься о чистоте (хоть моральной, хоть чистоте тела), а свинья грязи найдет. И сколько бы мудрый не наставлял глупого на путь истинный, а дурак так дураком и помрет.
– А жаль...
– Ты бы лучше себя пожалел. Посмотри, на что ты стал похож: бледный, как холодная война, трясешься, как алкаш – а ведь ты, я знаю, не пьющий. Тебе бы в отпуск съездить более чем не мешало. Брось-ка ты все, возьми недельку-другую за свой счет и поезжай куда подальше. Отдохнешь, поправишься и с новыми силами возьмешься за перо, и уж тогда мы им покажем!
– Да как же я могу оставить поле боя в самый разгар полемики?
– Ишь, развоевался! Говорят же тебе – незаменимых нет. Сам ведь горишь... на глазах, ведь, горишь на работе, а из-за чего? Из-за дурацкой этой полемики, которая, между нами говоря, есть суета и буря в стакане. Так что иди-ка ты по-хорошему в отпуск, пока ты с этим стаканом не чокнулся.

А ведь он прав! – подумал я про себя, ибо уже и сам стал замечать, что с головой у меня в последнее время не все в порядке, и не раз помышлял о том, чтобы, удалившись от дел, выехать куда-нибудь на природу, проветрить мозги.

И только я хотел, было, благодарить, как издатель мой продолжал:
– Я даже присмотрел для тебя отличное место для отдыха. Рыбалка, там, охота... Ах, да, ты не рыбак и не охотник. Но ведь стариной-то ты интересуешься? А там в окрестностях имеется монастырь, да при том еще и действующий!
– Какой еще монастырь?
– Такой, где монахи.
– И кто же там играет в монахов?
– Да не знаю я, чудаки какие-то.
– А какой они конфессии?
– Чего?
– Ну, верят они во что?
– А кто их знает, во что они там верят, да и верят ли вообще. Верующие все перевелись давно. Теперь одни неверующие еще во что-то верят.

Он думал, старый циник, что если сам во всем разуверились, то и весь мир должен был быть таков. Честно говоря, я сам думал точно также, но, чтобы его позлить, сделал вид, будто заинтересовался:
– Хотел бы я взглянуть на этих комиков. – слукавил я, на самом деле убежденный, что ничто не может быть скучнее сборища небритых мужиков, бубнящих молитвы.
– Вот и взгляни, – поймал меня на слове Издатель. – Что тебе в гостинице клопов кормить? Поживешь у них, в баньке с ними попаришься, а заодно расспросишь их обо всем поподробнее и склепаешь мне небольшой такой репортажик, не в службу, а в дружбу? Несколько фотографий, одно-два интервью. Ну, мне тебя учить не надо. Успеешь до наступающих? Главное же – отдыхай. Постарайся много не пить. Рыбалка, там, охота... Ах, да, ты не рыбак и не охотник. Я с ними уже созвонился. Тебя там ждут, тебе там будут рады. Можешь не благодарить.

Ах ты, паразит, подумал я про себя. Чтобы не платить суточные и проездные, обставил все дело как отпуск за свой счет, и за мои же деньги отправил меня в командировку. И я же еще должен благодарить, свинья ты этакая? Не дождешься!

Но поблагодарить, все-таки, пришлось, и уже скоро я смотрел в окно вагона поезда, разглядывая нацарапанные на нем прежними пассажирами надписи и прикидывая в уме, откуда бы половчее списать окаянный репортаж.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ: Чтобы не слишком перенапрягаться, а главное, не дай бог, не замутить дела предвзятым своим мнением.