Неразумное

 

А вчера я снова влюбилась. Просто, глупо, по-детски. Неразумно. Я ведь никогда не умела по-другому. По-взрослому.
Я никогда не видела его живой улыбки, обращенного на себя взгляда, не слышала его голоса. Я не знаю о нем ничего, но одновременно слишком много, чтобы понять, как мало нас связывает, какие мы разные. Чтобы быть уверенной в том, что он никогда не узнает, что наши жизненные пути пересеклись.
Все, что есть у меня – это фотография. Полученная незаконным способом, добытая путем сложных умозаключений и простых действий, она стала для меня единственным способом общения с ним. Вот, я смотрю на фотку, и он улыбается мне, смотрит на меня, я нужна ему, я разговариваю с ним, танцую для него, улыбаюсь для него одного.
Об этом никто не знает, и врядли узнает. Люди часто думают, что для того, чтобы полюбить нужно узнать, какой у человека любимый цвет и как звали его любимую игрушку в детстве. Они не понимают, как можно посмотреть на фотографию, и понять, что именно этого человека ты ждала всю свою одинокую жизнь. Что именно этому человеку ты хотела бы родить двоих детей, именно с ним закрывать глаза ночью и открывать утром, только для него готовить(хоть ненавидела это с детства). Они не понимают. Не понимают, как трудно, как невыносимо больно осознавать, что он есть в твоей жизни, а тебя в его – нет, и вероятнее всего не будет.
Нет, я говорю не о подростковой любви к кумиру, совсем нет. Я уже выросла из подросткого возраста, да и кумиров предпочитаю себе не создавать. Он не известный певец, не актер, не спортсмен и не ведущий. Он так же как я ходит каждый день в университет, встречается с друзьями, смотрит фильмы, живет… Это сложно. Любовь к кумиру можно оправдать.
И я не успокаиваюсь. Я не пытаюсь не думать о нем, выбросить его из головы. Я лелею свое такое неразумное, такое смешное чувство, смешное до слез. Я люблю его животом, дрожащими руками, щеками с нездоровым румянцем, столь несвойственным мне. Я схожу с ума, я прыгаю и скачу, я не ем часами, а потом за десять минут уничтожаю дневной объем, я ложусь в три ночи и просыпаюсь в девять утра без будильника, я, любительница сна до полудня. Я мерзну и кутаюсь в два одеяла, а через пару часов мне нечем дышать, и я ополаскиваю лицо ледяной водой. Я не могу читать, я слушаю медленную музыку, я ищу вокруг трагедии, чтобы моя собственная не раздавила меня. Мне сладко и больно одновременно.
Я заставляю себя не думать о тех, кто рядом с ним. Вот и сейчас я употребляю слово “тех” вместо “той”, чтобы не делать себе окончательно больно. Я не сомневаюсь в ее существовании, но в моем мире ее не будет. Я уже ненавижу ее, потому что я завидую, завидую самой черной завистью на свете.
Холодно, но я не чувствую холода. Телевизор кричит на полной громкости, но я не слышу звуков. В банке с земляничным вареньем виднеется дно. Скоро его совсем не будет. Еще один день машет рукой. Еще тысячи нервных клеток умерло, еще пятьдесят волосков осталось на расческе, еще на миллиметр стали длиннее ногти, на двадцать четыре часа мы стали старше. Кто сказал, что нельзя потерять то, чего еще не обрел? Я заранее потеряла его, но пока я еще об этом не думаю. Пока у меня есть еще сто мечтаний, пока я могу придумать еще пару десятков сценариев нашей встречи, я счастлива.