На клавишах давно истерлись буквы

Специально для конкурса.

- Все также бьешься?

- Не мешай мне. У меня обязательно когда-нибудь получится. Я сотворю то, что должно тебя повергнуть в шок, повергнуть в шок всех, даже вон ту бездушную женщину, шагающую по этому серому скучному тротуару.

Он показывает пальцем куда-то в сторону окна. Окно настолько грязное, что мне с трудом удается заметить там хотя бы силуэт женщины.

- Мне иногда кажется, что ты все воспринимаешь как-то слишком серьезно…

- Не мешай мне, несколько букв, и я освобожусь.

- И мы пойдем, погуляем?

- Возможно, погуляем.

Я настолько рад, что иду на кухню и ищу что-нибудь поесть, чтобы не расплакаться от счастья. Он наконец-то выйдет со мной на улицу еще раз. И можно будет показать, что он дружит не только со своими любимыми буквами и словами, но и с живыми людьми. Попивая чай без сахара, задумываюсь, с какого момента ему взбрело в голову, что на свете есть великие писатели. Вот я, к примеру, думаю, что писатели тем и интересны, что они должны быть как минимум великими людьми, пусть хотя бы на своей улочке. А то что сейчас строчат, сидя в своих квартирах, ну, как-то это не то… Не по мне. Чай допит, пора его выводить.

- Дружище, пошли.

Мой голос даже мне показался слишком напыщенно-веселым. Кажется, даже стены покосились на меня за такую неожиданную звонкость, наполнившую два слова. Дружище…

- А ты действительно этого хочешь?

- Да, мы с тобой так давно никуда не выходили.

- Ну, хорошо, хорошо, дам глазам отдохнуть.

Накинув куртки, натянув ботинки, выходим на свет, на воздух. Я смотрю за его выражением лица. Оно не меняется. Не меняется. А вот теперь начинает меняться.

- Так вот он какой?

- Что?

Мне так интересно, что же он увидел, если мы даже пяти метров не отошли от подъезда. Я несколько раз переспрашиваю:

- Что? Что? Что?

Я его немного разозлил этим, он хмурится, но секундой позже поворачивается лицом ко мне и говорит:

- Мир, вот какой он теперь.

Ох, как же я люблю этих творческих людей. Мы идем куда-то, вдоль улиц, по тому самому серому тротуару. Я все жду, жду, когда он скажет мне слова, какие-нибудь, я так хочу с ним пообщаться. И он говорит:

- Друг мой, ты был прав, как же это все прекрасно. На мою душу словно оседают частицы света, в меня будто проникает вся эта свежесть, вся жизнь мира ласкает меня своим сладким, волшебным пульсом.

Он говорит с придыханием, слегка прищурив глаза, а я не знаю, куда деть свои руки, так у меня разыгрались нервы. И ничего страшного в том, что на улице снег, холодная зима, а солнца почти не видно. Ноги залипают в коричневой холодной грязи, но зато… Зато свежести хватит на то, чтобы проникнуть не только в него, но и в меня, и еще на несколько сот человек хватит. Если бы не снег и ветер, мне бы не приходилось стараться, чтобы услышать каждое его слово.

- Танец снежинок, волны снега, воздуха порыв, мороза власть и царство…

Я оглядываюсь по сторонам, не слышит ли его еще кто-нибудь. Не каждый в наше время понимает творческих людей, и это очень печально.

- Друг, так куда мы с тобой пойдем?

Это я у него спросил. Чтобы удостовериться, что мы не замерзнем где-нибудь в переулке, потеряв дорогу домой.

- Твоей воле раздолье, хочешь куда – веди туда.

И я веду нас. Единственное место, куда я могу нас отвести – небольшой дешевый ресторан. Мы там были так давно. К тому же, там часто отдыхают наши старые друзья. Повороты, снег и ветер, бьющий в спину и в лицо, тусклые огни вывесок и фонарей. Я начинаю думать, не поздно ли мы решили совершить наше скромное путешествие. Но вот и знакомые места Бар, ресторан, забегаловка, не знаю, как это назвать, но это место, где должно быть тепло, где можно хоть на несколько секунд забыть про мороз, холод. Друг все молчит, видимо у него немного замерзли губы и нос, поэтому он часто достает и пользуется своим черного цвета платком.

Зайдя внутрь, мы словно таем. Я словно таю, спутник мой сохраняет серьезность лица, лишь изредка прерывая свои какие-то размышления, чтобы достать платок. Сев за столик, я начинаю просматривать меню, изредка поглядывая на друга. Он сосредоточенно молчит и иногда поднимает взгляд к потолку, видимо, разглядывая лампочки. Я спрашиваю:

- Будешь что-нибудь? Может, пиво?

- Нет, я не пью. И не курю. Ты же помнишь.

- Тогда я возьму тебе молочный коктейль.

- Как хочешь.

Когда официантка приносит поднос с напитками, я, сделав несколько глоток из огромной кружки пива, закуриваю сигарету и начинаю рассматривать его. он все сидит, погрузившись в собственные мысли, на молочном коктейле медленно оседает пенка.

- Ну, как?

- Что «как»?

- Я думаю, это прогулка пойдет тебе на пользу.

- Согласен с тобой, свежий воздух и физические упражнения порождают основу для глубокого сна, который восстанавливает усталое сознание. Взбодрившись, он рвется на новое, ищет непонятое… И позволяет ПИСАТЬ.

Он произносит слово «писать» так громко, что на нас оглядываются сразу несколько человек, сидящих вместе с нами в этом месте для подогрева душ. На их лицах удивление. Боже мой, лишь бы никто ничего не сказал… Я замечаю знакомые лица за соседними столиками, это наши бывшие друзья. А вон там вдали – еще одни. Они сначала долго рассматривают моего друга, а потом смотрят на меня. И кивают. Один кивок, два кивка, три… Я не зря его вывел, я им доказал, что могу обходиться с творческими людьми. Чтобы не показать, что я что либо заметил, я берусь за кружку пива. И через пятнадцать минут она пуста. Еще одна сигарета:

- Ты так молчалив сегодня.

- Я набираюсь впечатлений, писатель должен быть как губка – отфильтровав глупости и серость, впитать в себя сок и похлебку, а потом выкинуть все на бумагу, в слова и буквы.

- Как скажешь, не буду тебе мешать.

Пятнадцать минут молчания. Люди за соседними столиками о чем-то перешептываются. Это действует на нервы.

- Может быть, пора идти домой?

- Да, может быть пора.

По пути домой я начинаю чувствовать выпитое пиво в своем сознании. Оно его наполнило доверху, и то в свою очередь набухло как надутый шарик. Меня немного шатает. Мы идем домой. Мы приходим к дому. Грязный, вонючий подъезд, замерзшая грязь на ботинках, холод и занемевшие пальцы. Мы заходим в квартиру и раздеваемся. Нет желания кушать или что-нибудь в этом роде. Он идет к компьютеру, еще не садится, но почти кругами ходит вокруг кресла. Мой язык словно разъярен, в чем виновато проклятое пиво.

- Как так?

Это мой голос, теперь немного развязный, немного хриплый, он хочет выдать меня, предать и рассказать все:

- Как это случилось? Как это произошло?

Друг остановился посередине своей комнаты и смотрит внимательным взглядом на меня.
- С какого момента? Когда и что тебя к этому толкнуло?

Я начинаю двигаться к нему, ноги подгибаются, щеки горят, руки автоматически достают пачку сигарет и зажигалку, голос продолжает:

- Хочу знать! Я хочу знать, почему это стало для тебя таким важным?! Почему?..

Я словно чувствую, что говорю слова не я, во рту оказывается зажженная дымящаяся сигарета. Приближаюсь к нему. Останавливаюсь в нескольких сантиметрах, наши лица так близки. Я выпускаю облако сигаретного дыма, похоже, он попадает ему в глаза, отчего он начинает моргать.

- Будь оно все проклято!..

Я это кричу, всем своим хриплым прокуренным голосом разбивая тишину. Он перестает моргать и очень тихо, чувствуется, как дрожит вся его душа, спрашивает:

- Что?

И я бросаюсь к нему в объятия. Прижимаюсь и плачу. Плачу и сквозь слезы шепчу:

- Ты теперь влюблен в свои эти произведения, в свои эти буквы, ты полностью посвятил себя этому, но забыл про меня…

Мой голос срывается почти после каждого слова на какой-то невообразимо высокой ноте. И он неожиданно крепко обнимает меня, касается своей щекой моей щеки. Кажется, он тоже плачет. Громко и часто дыша, он шепчет мне на ухо:

- Я люблю тебя, ты так хотел любить творческого человека, я так хотел, чтобы ты любил меня…

Он всхлипывает и продолжает:

- Все ради тебя, любимый, я все это пишу только ради тебя…

Я начинаю целовать ему шею, щеку, так хочется поцеловать всего его. Успокоившись через несколько секунд, я вспоминаю – что в моей руке тлеет сигарета. Я поднимаю руку и затягиваюсь, положив голову на его плечо, а большой столбик пепла стряхиваю куда-то за его спиной.

Пепел падает на клавиатуру со стертыми буквами, которые были обведены черным тонким маркером, вновь стерты, вновь обведены…

Он начинает вздрагивать, как я понимаю, он смеется. И не может сдержаться. Все-таки взяв себя в руки он говорит мне:

- Я пишу, печатаю все это ради тебя, и еще… Ради этих чертовых комментариев на Прозеру. Чтоб их всех там разорвало… Но ты ведь меня простишь.

Я смеюсь вместе с ним:

- Конечно, любимый, прощу…