Где-то вДали

 Бывают такие моменты, когда просто живешь: ходишь, работаешь, радуешься, путешествуешь, даришь подарки, одним словом делаешь то, что делаешь, и жизнь параллельно делает тоже свои дела. Причем делает она эти самые дела рядом с тобой, но в великой тайне от тебя, так как она, жизнь верит в то, что эта самая вуаль, которой она плотно покрывает свои действия, через некоторое время принесет свои плоды. И плоды этого покрытого вуалью творчества будут куда вкусней и сочней, тех которые абсолютно все могут ежедневно обозревать. И если к этому повнимательней относиться, пристальней присматриваться то таких ситуаций с нами происходит очень много. Да именно с нами, да очень много, не удивляйтесь. Я вот тоже сначала удивлялся, делал лицо удивительно удивленным, а вот потом просто улыбнулся и поблагодарил эту самую жизнь, за ее загадочные и таинственные подарки, так как они приятны, очень приятны.
 А ведь высматривает она, жизнь нас, присматривается к нам так, не глядя, издалека, можно сказать из своих укромных уголков, внимательно рассматривая нас копошащихся в своих делах где-то на горизонте, где-то вдали. Вот и высмотрела она меня однажды так невзначай, так издалека.
 Все произошло очень быстро. Буквально в течение трех дней я смог во всем этом убедится. Причем поле для этой дальней игры было выбрано жизнью обширное, даже можно сказать пространственное.
 Готовясь к новому году, я, как и многое люди, сновал по магазинам в поисках подарков. Причем делал это все в достаточно высоком ритме, если не сказать в спешке. Просто день был последним, вечером поезд, а надо успеть, так как без радости к друзьям как-то не очень. И вот оббежав несколько магазинов, выбрав нужные радости, я за три чеса до поезда позволил себе заглянуть в то место, где продаются книги, да именно, в книжный магазин. Просто в последние месяца два замечаю за собой странную тягу к книжным магазинам, неважно к каким, лишь бы там бала бумага и темные литерные оттиски различной конфигурации. Это мое влечение к прилавкам с испещренной бумагой походит на легкую зависимость. Такую приятную, воодушевленную форму расставания со своим временем, одним словом хорошо мне в книжных магазинах, хорошо. Вот и этот тоже попался весьма кстати.
 Зайдя в знакомый холл, я первым делом отсмотрел новинки, но, убедившись в пополнении «чиклистов» в новинках тут же убежал в психологию, затем в классику. Побродив по залам минут двадцать и поласкав форзацы своими ладонями, я собрался уходить, но при выходе что-то невидимое притянуло меня к стеллажам с подарочными изданиями, среди которых обычно искусство, оружие, техника и многое другое. Обычно в таких отделах меня интересует определенный круг книг, вернее книги посвященные определенному, так и здесь. Быстро пробежав глазами по полкам, я нашел то, что мне было по душе. Стащив со стеллажа увесистый том о Сальвадоре Дали я наспех, так как до поезда оставалось чуть-чуть, стал пролистывать его. Книги об этом человеке мне нравятся, да и к тому же большинство из тех, что были в массовой печати, я знаю, некоторые читал, некоторые пролистывал, одним словом отечественная подборка по этой персоне мне знакома. Но эта книга, которую я в пред поездной спешке обнаружил в этом магазинчике, была новинкой. Книга представляла собой увесистый том с репродукциями, статьями как Дали, так и о Дали, рисунками, цитатами, Далианскими правилами и подходами к живописи и многим другим. В руках я держал хороший подарочный том, кстати, для определенного человека, вот поэтому он меня и заинтересовал как подарок для определенного человека.
 Наспех отсмотрев содержание и материал издания я открыл последний форзац, куда обычно клеят ценник, и был приятно удивлен ценой – за книгу этого формата просили сущие копейки. Погладив ладонями матовые корочки я аккуратно водрузил ее на место с мыслью, что неплохо было бы за ней вернутся и побежал на поезд, так как его машинист мне уже подсознательно сигналил. Направляясь на вокзал, я думал о своей находке, мысленно вспоминал все то, что я знал о Сальвадоре и его творчестве, одним словом я был вДали. И эти пол часа от магазина и до вокзала я действительно провел с этим человеком, иногда вспоминая еще одного, того, кому книга пришлась бы впору.
 Выйдя на привокзальной площади, я как-то нехотя распрощался с этим сюрреалистичным веянием и окунулся в быт и текучесть дороги. И вот по истечению двух суток жизнь, та самая жизнь, которая готовит нам вуалированные и тайные подарки вновь меня столкнула с Сальвадором Дали. Причем так столкнула, что я сам не ожидал этого никоим образом. И это столкновение по праву можно назвать и знаковым и эпохальным и сокровенным и даже максимально жизненным. А все произошло просто банально, как и всегда, когда происходят великие вещи. И это происшествие, а по-другому я никак это не назову, было вДали от той книги, ну и не вдали, ну и не вблизи между этой книгой и местом этого происшествия было чуть больше полутора тысяч километров.
 Был обычный декабрьский вечер. Не сказать, что у меня было дурное настроение, но вялость и приступы апатии были со мной. Как сейчас помню, это было двадцать девятое декабря, вечер приблизительно после шести. Прогуляв весь день, я зашел поужинать в одно кафе, конечно можно было сэкономить и перекусить дома у друзей, где со вчерашнего дня я расположился на некоторое время, но друзья были заняты корпоративными вечерами и встречами, так как конец года и население жаждет празднеств. Вот поэтому дома есть было нечего, да и есть в одиночку как-то тоскливо было для меня на тот момент. Забежав в столовое место, я провел в нем без малого часа два. Быстро съев что-то легкое, я читал Набокова, который мне тут же попался под руку в книжной зоне кафе. Изредка во время чтения я вытаскивал из разговоров, которыми был окружен обрывки фраз и на свой лад переделывал их, додумывал смыслы, сам с собой играл в незаконченные предложения, тем самым, отвлекая себя от Набокова. Так продолжалось некоторое время, пока заведение не стало на глазах расширятся от наплыва новых гостей. Табачный дым стал вытеснять кондиционированный воздух, атмосфера заполнилась гламуром и, на мой взгляд, пустыми пафосными междометиями и поэтому, допив чай и дочитав главу, я быстро ушел.
 Вечер был теплым, даже ласково теплым вот поэтому медленно и размерено я шагал по улице. Настроение было тягучим и липким, мне несколько хандрилось. Иногда мое внимание переключалось на светящуюся рекламу, иногда его завоевывал скрип тормозов – одним словом я реагировал на сильные внешние раздражители или маломальскую опасность. А так я по прежнему был вДали, только на это раз в своей дали, или в себе. Погруженный в себя и в свои мысли я, не замечая ничего, просто шел по вечернему городу к своей остановке, чтоб поскорей добраться до пустой квартиры и, помывшись лечь спать, так как вымотался, обессилел, да и друзья сказали, чтоб не ждал – вернуться поздно и пьяные. Вот я и брел сам себе друг, товарищ и брат думая о послезавтрашнем новом годе и о другой рутинной праздничной действительности.
 Пройдя пару кварталов, я приостановился на перекрестке, чтоб соблюсти правила дорожного движения и пропустить движущиеся машины на их зеленый свет. А как обычно происходит со всеми теми, кто в школе был приличным учеником или слушался в детстве родителей – правильно, сначала по сторонам на дороге смотрим, а потом через эту самую дорогу бегом, чтоб не придавило. Так и я, стою себе на обочине тротуара сперва на лево, затем на право, а справа на другой стороне оранжевый баннер висит. Висит прикрепленный к ограде картинной галереи и сквозь вечернюю мглу манит к себе ярко-оранжевым, сочно-апельсиновым цветом, ну я в прошлом охотник до всего оранжевого, быстро на ту сторону и на баннер. Стою перед баннером и сам себе не верю. Причем и настроение мое сплиновое и глаза и руки в варежках все не верит тому, что на баннере написано. Короче стою я как вкопанный перед этой оранжевой растяжкой, которая на уровне моей груди натянута на заборчике и не верю своим глазам. Стою минуту, а сам про себя – да нет, не может этого быть, чтобы здесь такое, да нет, бред все это бред. Стою вторую и снова – устал наверное, все, тебе уже кажется. Стою третью минуту перед растяжкой, прихожу в себя – первая мысль, что ты тут дурак стоишь, действовать надо. Ну, я и тут и понял, что время зря трачу, пробежал еще раз глазами по растяжке, затем прочел по слогам «Ше-де-вры Саль-ва-до-ра Да-ли», потом еще раз бегло «Шедевры Сальвадора Дали» и не веря своим глазам бегом в галерею. В этот момент, вернее в эти минуты я действительно ощутил на себе силу фрустрации, причем такой истинной, подлинной фрустрации. Когда как гром среди ясного неба, когда как снег на голову – непонятное чувство было во мне, очень уж оно специфическое и редкостное. Пришел в себя перед билетной кассой, когда дрожащим голосом спросил – где тут у вас Дали. Причем времени без двадцати семь, а музей до семи, а у меня мандраж и предвкушение великого и гениального. А бабушка мне - что говоришь-то, где Дали, так это в другом здании, там с торца вторая дверь, там у нас выставочные площади арендуют, Дали там, там его работы. Спасибо, а сам мысленно уже там. Картинная галерея хоть и небольшая, несколько корпусов и пару флигелей, но зато раскидистая. Хлопнув дверьми, я выбежал и быстрым шагом к другому корпусу, который там вДали.
 Вокруг вечер, обыкновенный вечер. Лежит снег, в некоторых местах снег с яркими фонарными отсветами. Коротким переулком, который посреди типичного Сталинского ампира и безвкусной типовой строительной экзотики с предпосылками или даже вкраплениями античности я дошел до нужного крыльца. Пока шел несколько раз вздрагивал от пронзительного крика воронья, которого здесь всегда хватало, и даже в самый первый раз, несколько лет назад, когда я посетил сие место, вороны здесь были как у себя дома. Так что и теперь они меня и порадовали, и напугали, и шокировали, от их карканья здесь чувствовалось что-то забытое, прошлое, умершее. Может, кто-то и пытался здесь расправиться с искусством, да только вот зря – вечное оно, вечное. Так что воронье стало лишь готической предпосылкой и чем-то архаичным в этом искусственном переулке.
 Ворвавшись в боковой флигель снова к кассе и снова со слюной на губах – у вас Дали. У нас – сквозь роговые очки очередная бабушка. Сколько стоит – глупый вопрос неправда ли. Студенты сто, не студенты двести – монотонно, сквозь стеклянную призму своей кассы, отвечает хранительница чеков, билетов и компостера. Быстрым взглядом на часы, почти семь – значит не сегодня, а жаль. А завтра работаете – интересуюсь у нее. Да, только вот до шести, предпраздничный день. Спасибо, большое спасибо – воодушевлено и с улыбкой ответил я, а сам одной ногой в предбанник, а другой в завтрашний день.
 Выйдя на улицу и забыв застегнуть пальто, я, уже не обращая внимания на потревоженное воронье, быстро иду туда, где висит растяжка. Подойдя к оранжевому лоскуту, всматриваюсь в черные буквы, после в трафаретный лик Сальвадора и его вытые усищи, которые заостренными дугами метят вверх. Эти две османские сабли просто режут морозный вечер на мелкие кусочки. Своей остротой эти два черных выгнутых клинка рассекают мое естество на пополам. Они, эти два месяцевидных уса, точно два сверх острых скальпеля делают искусственные надрезы в моем сознании, а после весь это образ человека-гения проникает в меня через этот аккуратный хирургический надрез сделанный точными витыми усами. Почувствовав это всем своим миром, я несколько отдаляюсь от рекламного баннера, но это тщетно, так как он все равно смотрит на меня, и его усы тянутся ко мне будто щупальца гигантского осьминога. Два чарующих черных клинка со мной, они продолжают резать меня и все то, что меня окружает на мелкие-мелкие кусочки, и я понимаю, что ни сегодня, ни завтра мне от них не отделаться. Этот ваятель, этот лепщик сознаний уже полностью влез в меня через маленькое продольное отверстие и теперь мне непонятно толи он во мне, толи я вДали.
 Дорога домой, и кусок времени до посещения выставки был просто Далианским, так как я весь целиком и полностью был в нем, был вДали. Утром, забыв про завтрак быстро на остановку, затем на метро, после несколько кварталов пешком и сторублевая купюра и студенческий билет у бабушки в окошке. Нет, это не мне, это вы там, внизу заплатите, дите по указателям – говорит мне женщина. Махнув ей головой в знак благодарности я быстрым шагом по указателям туда где Дали. И вот нехитрая система коридоров, лестница вниз, толстые двери, видать либо хранилище, либо бункер и три холла передо мной, которые заполнил приятный дневной свет, струящийся от ламп освещения. Мужчина, затем охранники, после хозяин выставки, так как выставка частная и входной билет у меня, а затем то, что стоит чувствовать, просто чувствовать.
Первый зал.
 Биография и то, что в книгах на фото, а здесь подлинно. По правде сказать, экспозиция этого зала скудна, несколько крупных фото, несколько подлинных писем, пару отзывов и статей и то, что мне больше всего понравилось – оригинал студенческого билета. Ну и лгать не буду фотография, где Сальвадор с осьминогом. Проходя по этому залу, я ощущал себя в типичном, простом музее. Приятно было пообщаться с хозяином, выслушать его рассказы об основных работах, которые присутствуют на выставке, о работах которые у других коллекционеров, а так все это мелочь – популизм и ничего чувственного.
Второй зал.
 Квадратное помещение пять на пять. Белый свет. Всюду белый свет, несколько тумб, на стенах большие рамы. В рамах графика, причем графика теневая, редкостная – тушь, пастель, мел, много акварели. Пристально рассматривая, все-таки пришел к выводу, что краски у него были свои. Работы с оленями такие как «Больной олень» или «Олень увидевший себя в воде» были так же выполнены в смешанном стиле. Интеграция материала всюду, или же интеграция материи – и одно и другое и третье. В этом зале были мягкие часы, скульптуры мягких часов. Именно тех, что легли в основу «Постоянства времени». Работ было четыре и все по-разному и все самобытны. У каждого циферблата свой сук, своя ветка. На каждом свое время, у каждого свой оттенок. Рассматривая все четыре, мне голову лезли различные ассоциации, одна из них, что часы это отображения людей, каждая работа соответствует человеку, причем не какому-то, а тому, который нашел себя, который подчинил себе свое время, ход своей жизни. Здесь мне не удалось проявить легкий ванДализм и прикоснуться к работам, зато в третьем зале…
Третий зал.
 Столь же белый и светлый, как и второй, только чуть больше. Здесь в основном скульптура, несколько работ наиболее интересные серия «Пороки», «Жираф в огне» и «Сюрреалистические цветы». На этой выставке я открыл для себя другого. Дали, Дали скульптора. И вот его работы в третьем зале меня поразили, в этом месте я провел три часа. Три часа от работы к работе. Все работы я обнюхал, причем обнюхал тщательным и подробным образом, как собака кинолога подозреваемый объект. Не знаю, что на меня нашло, да только смотрительница, глядя на меня, мысленно крутила пальцем у виска, думая, что со мной уже все. Первая работа, к которой я прикоснулся, уловив момент, называлась «Видения Ангела». Бронза, странный камень и еще что-то. В центре работы Большой палец, символизирующий Бога, уставший ангел с крыльями на подпорках и бес с кустистыми рогами. От работы пахло старой картошкой, запах прям похожий на тот, который царит в погребах весной, перед тем как проросший картофель вынимают для посевной. Странная работа странная. После, обнюхивая ее повторно, уже почувствовал совсем другое, на этот раз смесь апельсина и вишни с треском старой лампы дневного света, причем это все было обмазано сургучом и покрыто шоколадной глазурью. Долго присматривался к ней, так как она очень массивна и объемна и это в некоторой степени шокирует, вот поэтому старая потрескивающая лампа, сургуч и шоколадная глазурь.
 После был «Космический наездник» и запах медного купороса и топленого молока, работа идеальна, да все работы идеальны. Затем «Космическая Венера» с золотым яйцом, пахнущая осенним дождем, канифолью и ирисками «Кис-Кис», причем пахли ирисками два муравья застывшие на теле рассеченной, надвое женщины. Далианские слоны – торжествующий и космический. Один с золоченым Меркурием на спине, который с размаху трубит в свою дудку, другой, космический с хрустальной пирамидой в которой застывшие пузырьки материи. И «Единорог» под ногами которого спит Венера, и «Лошадь обремененная временем» с мягкими часами вместо седла и ездока. «Женщина в огне», та работа, на которой из тела женщины торчат комодные ящики, обнюхал каждый ящик. Тот, что из паха с запахом гуталина, из живота пах медом и свежим цементным раствором, далее запахи выхлопных газов, свежего озона, битума, морской воды, выжженной земли. И многое, многое другое. Действительно эти четыре часа, что я блуждал средь шедевров этого гения, прошли вДали от всего остального мира, вДали от декабря, вДали от России, вДали от обывательства и рутины, вДали от того времени, которым обычно наполнен наш день. Самое главное, чем шокировала меня вся эта скульптура, это то, что все работы, выполненные в виде людей, или там где люди были взяты за основу, были безлики. Ровные, гладкие, похожие друг на друга лица и ничего более. Молодец Сальвадор, молодец. Правильно ведь на месте каждого из них мог оказаться каждый из нас. И именно этим ты показал нам нашу собственную уникальность, именно этим ты призвал нас поверить в нас самих и достигать с каждой секундой своего бытия собственного развития, собственного прогресса в своих жизнях. Без доли заимствования и слизывания ведь каждый из нас является уникальным и самобытным как твои работы. Они безлики, потому что посвящены, адресованы всему человечеству, они как знак, как призыв – люди будьте самими собой и ищите в мировой круговерти себя, ежечасно, ежедневно вырисовывая штрих за штрихом свой и только свой контур. Эти безликие шедевры как зеркала, в которых способен отразиться каждый, и отразиться не просто так, а со всеми своими изысками, со всеми своими нотами и цветами. Ведь если бы мы были одинаковы, разве бы мы рождались с разными лицами. И в этом я смог еще раз убедиться на твоем примере, на твоих работах Сальвадор, на этих безликих, отшлифованных и гладких шедеврах. На этих яйцепдобных лицах, проводя по которым своей дрожащей ладонью я чувствовал лишь время и свою дрожащую ладонь.
 После четырех часов экспозиции я вышел на улицу совершенно пустым, без каких-либо чувств, эмоций и ощущений. Вообще я вышел голый, просто голый. Я шел по переулкам и улочкам зимнего города, не ощущая ничего, ни рук, ни ног, ни времени, я просто шел. Странным образом куда-то пропали все эти работы, которые я только что рассматривал, обнюхивал, украдкой трогал, сейчас их не было, а была лишь пустота. Пустота вокруг, пустота во мне. Мое тело, а впрочем, не было в тот момент моего тела. Мое сознание, а впрочем, не было в тот момент моего сознания. И вот шел я без всего по тридцатому декабря медленно или быстро сам до сих пор не помню, и не знал то ли Дали был во мне, то ли я был вДали. вДали от всего того, что происходило рядом со мной, вДали от всего того, что происходило вдали от меня. Я просто шел по этой зиме, по этому снегу и рядом со мной витала слабая-слабая мысль, изредка напоминающая мне, что совершенство нельзя купить за деньги, за него расплачиваются чувствами, чувствами которые вДали, где-то вДали, в самой глубине нас самих.