Легенда о Жестоком короле. 8, 9

-8-

Покорив-таки Рорк и Иканду, император Горан оказался перед дилеммой: продвигаться ли дальше на север, возложив до времени «заботу» о строптивом юнце Равальдо на свояка и союзника – короля Лепольто, или усилить натиск на южном направлении? Виасторское Двуречье по-прежнему оставалось одной из основных стратегических целей императора, но прошлогодняя неудача в Симане кое-чему его научила: «сломать хребет» Однорукому, действуя вполсилы, не удастся. К тому же политическая обстановка на севере изменилась не в лучшую для императора сторону.
После падения Иканды, Кавата и Гелирос начали подготовку к войне с Метером: шпионы Горана сообщали об увеличении численности войск в приграничных каватских крепостях и оживленных дипломатических контактах между северными королевствами, включая Химлос и Флибр. Земли, подвластные каватскому королю Дитеру, не представлялись императору лакомым куском, он с удовольствием оставил бы всю северную оконечность Адрэсса «на десерт». Но перебрасывать сейчас основные резервы на юг, имея за спиной недружелюбно настроенных соседей, становилось слишком опасным.
Суровый климат северных плоскогорий и невысоких хребтов Бетора, где резкие перепады температуры и сбивающие с ног шквальные ветра были явлением вполне обычным, где короткое капризное лето могло оказаться как засушливым и жарким, так и сырым и промозглым, а длинная, снежная и морозная зима становилась испытанием на выживание, закалил характер жителей этих мест словно искусный кузнец – железо. Каватские пастухи и рудокопы с детства обучались владению оружием, и в случае необходимости могли немедленно пополнить отряды своих феодалов. Каждый замок представлял собой хорошо защищенную, практически непреступную крепость, имеющую свой источник питьевой воды и запас продовольствия, рассчитанный не менее, чем на год. Ближе к западной окраине королевства, у границ Гелироса начинались густые еловые и кедровые леса, темные и малопроходимые – территория вольных охотников на пушного зверя, великолепных стрелков и следопытов. Жители этих мест больше всего ценили предоставленные им королем вольности, а потому всегда с готовностью выставляли отряды лучников в поддержку королевской армии Каваты.
Дитер лишь ожидал удобного момента, чтобы нанести удар первым, и король Гелироса Ранидас готов был предоставить в распоряжение соседа отряды рыцарской конницы.
Но прежде чем начать не обещающую легких побед компанию против Каваты, Горан окончательно прибрал к рукам северо-восточное побережье материка. С помощью захваченного в Иканде флота император одновременно обрушил удары с моря и с суши на Эргезу – небольшое приморское королевство.
Теплое течение обеспечивало его жителям теплую зиму и нежаркое лето, но благодаря частым дождям и туманам, солнечные дни были здесь редки. Стремясь восполнить недостаток ярких красок в окружающем их серо-голубом и мутно-зеленоватом мире, эргезцы с особым тщанием относились ко всему, что так или иначе могло расцветить и украсить его. Эргеза была сильна торговлей своими ювелирными изделиями и диковинными поделками часовых мастеров, а также искусством швей и рукодельниц: по всему Адрэссу шпалеры и гобелены эргезской работы славились не меньше, чем большие вазы из драгоценных металлов. Изнеженный двор короля Имера был больше расположен к балам и развлечениям, нежели к руководству военными действиями. Нашествию императора страна сопротивлялась вяло и вскоре сдалась на милость победителя.
В то же время король Дитер спешно заключил официальный союз с Гелиросом и Химлосом, войска союзников скорым маршем двинулись в Кавату. Столкновение, которое так долго оттягивал Горан, стало неизбежным.

– Ну, что там, граф?
Горан обедал в одиночестве за большим столом с наборной столешницей из красновато-коричневого сардоникса. Стол занимал треть помещения, но поскольку кроме стола и широкого, мягкого, обитого алым бархатом кресла с высокой спинкой и подставкой для ног, которое всюду возили за императором, другой мебели здесь не было, зал выглядел достаточно просторным. Украшением ему служили многоцветные эргезские шпалеры, на которых были изображены сцены, повествующие о щедрости Лукмара, и расставленные по углам и возле четырех симметрично расположенных на двух противоположных стенах окон родонитовые подставки для курения благовоний. Искусно выточенные в виде витых столбиков на плоском основании и заканчивающиеся неглубокой, но широкой чашей курительницы из малинового с черным рисунком камня поражали своими размерами – в человеческий рост – и красотой исполнения.
Кувшины для вина, кубок, чаша для полоскания рук, тарелки, блюда для мяса, печеных фруктов, рыбы и выпечки, судя по геометрическому рисунку, были изготовлены в Плавке из местного самородного серебра, а золотые соусницы, вазочки со сластями, ложки и черпаки без сомнения имели эргезское происхождение. Золотой шестизубец – прибор, состоящий из двух соединенных тонкой цепочкой вилок с двумя и четырьмя прямыми зубцами – отличался по качеству металла и имел гравировку в виде герба метерского королевского дома. Цепочка на шестизубцах была съемной и держалась на хитрых замочках, что еще увеличивало цену этого сугубо аристократического орудия для употребления пищи. Мужчины за едой обычно отстегивали цепочку, дамы же должны были пользоваться цельным прибором – таковы правила хорошего тона. Вилку с четырьмя зубцами полагалось держать в правой руке, а с двумя – в левой. Шестизубец использовался для блюд из рубленого мяса, рыбы и тушеных овощей.
Горан предпочитал жареное на вертеле мясо файерских баранов или диких животных, поэтому даже не притронулся к фамильному прибору из белого золота.
Несмотря на обширную лысину и многочисленные морщины, император сохранил прекрасные зубы, которыми с наслаждением впился в крупный кусок жареной оленины. Ел он шумно и неопрятно: мясной сок стекал по рукам, пачкая кружевные манжеты и застывая мутными пятнами на самоцветных камнях императорских перстней, и капал с подбородка на расшитый золотом вишневый камзол.
Вопрос император адресовал военному советнику графу Диту Дисеру, в чьи обязанности входило решение вопросов, связанных с регулярным пополнением действующей армии свежими силами.
Советник только что доложил о получении срочной депеши из Гармы:
– Его высочество сообщает, что десять тысяч пехотинцев, набранные в Плавке и Стеции, выступили из Гармы под командованием графа Удерга в прошлую пятницу, ваше императорское величество.
– В пкошлую пянису? – недовольно поморщился император. Его рот был полон непрожеванным мясом, поэтому слова он произносил нечетко. – Пошму так посно?
– Задержка провианта, государь. Таканийские крестьяне прячут зерно и отказываются резать скот.
Горан проглотил пищу, его одутловатое лицо исказилось: левое веко задергалось, ноздри начали раздуваться. Еле сдерживаясь, он процедил сквозь стиснутые зубы:
– Сожгите три-четыре деревни и повесьте хозяина феода на собственных воротах.
– Уже повесили троих, ваше величество. По приказу его высочества усмирением недовольных руководил барон Радигар.
Советник нервно поправил ремень на начинающем выделяться под камзолом животе, что свойственно мужчинам определенной конституции после сорока, и немного наклонился вперед, одновременно стараясь продемонстрировать свою преданность и стать меньше ростом.
– Этим надо было заняться раньше! Отряд будет здесь только к середине следующей недели. Без него бессмысленно штурмовать эти гдировы крепости. Пока мы тут торчим на виду, наша конница вынуждена сдерживать атаки гелироссцев. Я теряю лучших людей!
Император стиснул серебряный кубок, осушил его тремя большими глотками и со стуком припечатал о каменную столешницу. Донышко кубка деформировалось от удара, он опрокинулся и, жалобно звякнув, покатился по столу.
С момента вторжения на земли Каваты Горан постоянно пребывал в дурном расположении духа: с каждым днем он все больше убеждался, что без новой жертвы Брудору северян ему не одолеть. А как не хотелось лишаться среднего пальца на правой ноге! Ему и теперь уже приходится использовать костыль, роскошный костыль из драгоценного белого дерева, усыпанный фиолетовыми аметистами и красными цирконами, и носящий величественное название императорского посоха.
Продвинувшись на три дневных перехода вглубь Каваты, войска Метера прочно застряли на линии Пяти Крепостей – Бесты, Куарна, Малого и Большого Вирга и Аптира. Большой и Малый Вирг принадлежали королю Дитеру, остальные три были замками местных феодалов, но оборонялись не менее стойко. Тем временем трехтысячный отряд тяжелой гелиросской конницы под командованием принца Кастида подошел с запада и начал теснить левый фланг армии Горана. Согласно последним данным, основные силы Каваты стягивались в кулак на Сормском взгорье, преграждая все пути в центральные области королевства, и в то же время в любой момент они могли быть выведены на передовые позиции.
Верный своему принципу – всегда устраивать ставку на землях того королевства, которое он намерен завоевать, а не на территориях, уже принадлежащих империи, – Горан приказал расквартировать свой штаб при храме Лукмара, что находился в двух часах езды от замка Куарн. Никто не нападает на храмы бога удачи: было бы безумием грабить его жрецов и навлекать на себя гнев переменчивого и своенравного божества. А потому никто и не заботится о их обороноспособности. Поскольку Горану не удалось пробиться ни к одному городу или взять хотя бы небольшую крепость, а его искалеченные ноги не позволяли ему довольствоваться походными шатрами и палатками, пришлось побеспокоить служителей Непостоянного. Причинять ущерб храму император, конечно, не собирался: договор с Брудором – основа его силы, но и Удачу отвращать глупо.
При любом храме Адрэсса имелись помещения, специально предназначенные для знатных паломников и их свиты. Император и его ближайшее окружение смогли устроиться относительно удобно, не так просторно, как во дворце, но все-таки довольно комфортно. Однако Лукмар, как видно, не был рад метерскому завоевателю: линия Пяти Крепостей держалась второй месяц, каждый замок штурмовали уже по три-четыре раза, но безрезультатно, если не считать результатом большие людские потери в рядах метерцев. А армия под командованием герцога Марна – кузена императора, – перешедшая западную границу Эргезы, безнадежно топталась у перекрытых каватцами перевалов в Беторских горах. Горан требовал новых подкреплений ото всех покоренных им стран.
Выместив гнев на ни в чем не повинном серебряном кубке, император взял себя в руки и сказал уже своим обычным лающим тоном:
– Я хочу видеть Ближнего жреца этого храма, Дит. Договоритесь о встрече как можно скорее и передайте казначею, чтобы приготовил ларец с эргезскими побрякушками.
– Будет исполнено, ваше величество.
– Линар! – потеряв всякий интерес к попятившемуся задом советнику, император без видимого перехода принялся распекать прислуживающего ему за столом юношу-оруженосца. – Я приказал не жечь эту удушливую приторную дрянь в моей трапезной!
Он терпеть не мог свежий цветочный аромат, отличавший благовония, что воскурялись в храме Лукмара. Но от привычных его носу терпких и чуть горьковатых запахов полыни и зверь-травы, которыми был пропитан, словно жилище Брудора, гармский дворец Горана, пришлось отказаться – местные жрецы безоговорочно запретили использовать этот состав на территории обители.
– Прошу прощения, ваше величество. Срединный жрец Осарк лично возжег благовония и обещал проклясть меня и.., – юноша запнулся на середине фразы, вид у него был глубоко несчастный, как у человека, которому предложили выбор между веревкой и омутом.
– И?? – мрачно спросил Горан, не глядя на оруженосца.
– И… предприятие вашего величества… если… если я дерзну потушить их, – собравшись с духом, едва слышно пролепетал тот.
– Когда я закончу обедать, отправишься к этому Орсаку и скажешь, чтобы он посадил тебя на три дня в холодный подвал на одну воду.
– Слушаюсь, повелитель.
Линар привык к тому, что государь срывает злость на своем ближайшем окружении по всякому поводу и без оного. Покорно склонив рыжеволосую голову, оруженосец мстительно представил императора, самостоятельно прилаживающего к ступням упоры с искусственными пальцами: «Вот пусть себе три дня покорячится. Посмотрим, кто взвоет первым».
Чем меньше пальцев на ногах оставалось у Горана, тем тяжелее ему становилось двигаться: его крупное, некогда мускулистое тело все больше расплывалось, обрастая жировыми отложениями. Объемный живот мешал ему чрезвычайно. Долгое время император обувался самостоятельно, скрывая свои искалеченные ноги от нескромного любопытства болтливых слуг. Он уже начал подумывать о том, чтобы вырвать кому-нибудь из них язык, но тут ему в голову пришла другая мысль. Доверить тайну простолюдину было бы слишком опрометчиво, ведь «проболтаться» может и немой. Однажды Горану довелось видеть, как лишенные языков горемыки, что добывают железо и медь на плавских рудниках, общались друг с другом при помощи лишь им понятных жестов. Нельзя же отрубить слуге еще и руки – он будет ни на что не годен. Поэтому император решил приблизить одного из оруженосцев: честное слово, точнее клятва, человека благородной крови в некоторых случаях надежнее пресловутого страха смертной казни. Впрочем, смертная казнь – в случае чего – подразумевалась сама собой. Выбор Горана пал на молчаливого и от природы замкнутого по характеру юношу – Линара Ронга, выходца из старинного исконно метерского рода. Дабы в голове у мальчишки не возникало лишних мыслей, Горан проникновенным тоном поведал Линару страшную государственную тайну: тяжкая болезнь императора, из-за которой он лишился больше половины пальцев ног, должна храниться в строжайшем секрете, нельзя допустить, чтобы об этом стало известно врагам великого Метера. Польщенный высочайшим доверием юноша скорее дал бы разрезать себя на кусочки, чем открыл кому бы то ни было тайну своего государя. Но иногда он позволял себе молча позлорадствовать.

Кровопролитные сражения на линии Пяти Крепостей продолжались еще больше месяца с тяжелыми людскими потерями с обеих сторон и без видимых территориальных сдвигов. Наконец, император временно отбыл в Гарму. Три недели спустя Горан вернулся в ставку. За каретой императора следовали свежие многотысячные отряды конницы и пеших ратников, в обозе, кроме провианта и амуниции – только треть войска экипировалась за счет влиятельных и богатых вассалов государя, – доставили также и носилки. Теперь императора носили даже из помещения в помещение, он с трудом мог сделать несколько самостоятельных шагов от кресла в опочивальне до кровати.
Еще через две недели Куаран, Большой и Малый Вирг были захвачены метерцами. Армия Каваты потерпела крупное поражение в открытом бою на подступах к Тродону – большому ремесленному и торговому городу у истоков реки Айи – и отступила вглубь страны, оставив город в кольце осады.
Добившись перелома на севере, Горан с нетерпением ждал известий из Алаваты: согласно расчетам императора, королю Лепольто уже следовало бы нанести решительный удар по западному соседу.


-9-

Душная тьма плотно прижалась со всех сторон, с каждой минутой ее хватка становится всё крепче, всё безнадежней. Она сдавила грудь и плющит кости… Тьма и глухое отчаяние… Боль… Потеряно, всё потеряно. Он совершил ошибку. Ничего… исправить… нельзя. Только гибель и мрак. Мрак, липкий и вязкий, как густеющая на солнцепеке кровь… кровь, бьющая фонтаном из отсеченной конечности… нет, из тела, его обезглавленного тела… и смех, чей-то прерывистый лающий смех на пределе слышимости, он сливается с заунывной мелодией похоронных нефритовых листозвонов, что медленно выплывают из черной пустоты, покачивая зелеными пластинками в форме осиновых листьев, один за другим… три… пять… семь… тонкие пластинки сочатся слабым изумрудным сиянием, дрожащим в такт чистым печальным звукам, и тают, растворяются в тяжелых волнах нестерпимой тоски и горечи полного поражения…
Равальдо дернулся всем телом и проснулся. Мокрая от пота шелковая сорочка прилипла к спине, сердце стучало так, словно он только что рубился три часа к ряду с десятком противников. Он сел, свесив ноги с края широкого королевского ложа, рукавом вытер холодный пот со лба, стянул левой рукой сорочку, скомкал ее и швырнул в темный угол, не освещенный бледным, почему-то зеленоватым, светом ущербной на треть луны. Ночь действительно была душной. Неподвижный воздух казался густым и вязким. Король несколько раз шумно вдохнул и выдохнул этот почти горячий «кисель», приводя в порядок мысли и успокаивая сердцебиение.
Он умирал во сне не в первый раз. Ощущения были настолько реальны, что осознать себя живым в первые мгновения после пробуждения оказывалось не так-то просто. Назвать этот сон неприятным, было бы слишком слабой попыткой передать впечатления, но он всегда предупреждал об опасности. Точнее сны о смерти посещали Раваля после принятия важных решений и планов, если те были ошибочны или содержали серьезные просчеты. Понимание смысла пророческих видений возникло не сразу, и за него пришлось недешево заплатить в Стеции…
Раваль облизнул сухие губы – страшно хотелось пить. Он потянулся к низкому столику, стоящему у изголовья кровати, нащупал ручку кувшина. Теплая вода с привкусом мяты не утолила жажды, лишь принесла некоторое облегчение. Однако вызывать слуг Равальдо не стал. Нужно было спокойно подумать. Раваль поставил почти пустой кувшин на место и снова лег.
Он лежал на спине, уставившись открытыми глазами на едва различимую в полумраке лепнину высокого потолка. Декор собственной спальни нимало не интересовал его, мысленно Равальдо вернулся к событиям прошедшего вечера. Мучительные сны каким-то образом пробудили в нем способность детально восстанавливать в памяти отдельные сцены, так, как будто он вновь присутствовал в интересующем отрезке прошлого, но наблюдал его со стороны. Этот прием позволял обнаружить искомую ошибку.

* * *

– Добрососедского визита ждать не будем.
Равальдо несильно хлопнул ладонью по ближайшей стопке бумаг. В свете падающих на стол косых вечерних лучей яркой зеленью полыхнул крупный изумруд перстня, украшавшего средний палец левой руки короля. Многомудрый библиотекарь, оказавшийся большим знатоком самоцветов – недаром он коллекционировал поделки из полудрагоценного камня, – уверил короля, что золотой перстень с изумрудом обладает множеством полезных магических свойств. Раваль испытывал противоречивое чувство восхищения и недоверия к отцовскому королевскому перстную с черным опалом, он проносил его только до первой годовщины своей коронации. Малиновое сияние в глубине черного камня завораживало, словно затягивало в себя сознание молодого короля, рождая мрачные мысли или жуткие кровавые видения прямо посреди бела дня. Поэтому Раваль с радостью воспользовался подсказкой Фарино и приказал изготовить для себя другую печатку.
– С Дегары начнем, или ты предпочитаешь прежде пообщипать перья блистательному Лепольто? – в своей несколько развязной манере осведомился герцог Тивал.
В узком кругу товарищи Равальдо по-прежнему обращались к нему на «ты». Сегодня Личный Совет короля собрался не в полном составе: присутствовали три маршала – Тивал, Пеллит и Карви, Второй страж и Смотритель библиотеки, люди проверенные и давно привыкшие к специфической атмосфере Тайных советов. Объединив земли Бастоники, Симана и Завьяса, Равальдо недавно назначил Лево военным наместником новой провинции: армии метерского императора в Файере и Стеции представляли собой постоянную угрозу западным территориям. Первый маршал Ард Кроно инспектировал войска, сосредоточенные вдоль восточных рубежей – на третьем году правления короля Равальдо они растянулись от южной границы Такании до северных пределов Дегары. В целом, ситуация оставалась привычно напряженной: никто не помышлял о скором завершении войны. Собрать вместе всех пятерых командующих возможным не представлялось, только временное затишье позволило Равальдо вызвать в королевскую резиденцию троих.
Рост территории и военной мощи Виастора, как видно, не на шутку озаботили короля Дегары: Актор отказался пропускать боевые шадары, поднимающиеся по Милье из Огаро. Последняя флотилия была вынуждена вернуться в устье реки, обогнуть северное побережье Эвсеитова моря и плыть в Двуречье по Млеру через Йонд и Коту, а также земли бывших Завьяса и Нардира.
В том, что Актор нарушил договоренность не без вмешательства Лепольто, сомневаться не приходилось: Виастор щедро платил Дегаре и соблюдал все условия – ни одна шадара ни разу не пристала к берегу в пределах южного соседа.
Сэр Голли подтвердил подозрения Равальдо: на стол короля легли копии бумаг из тайной переписки между дворами Дегары и Алаваты, откуда следовало, что подготовка одновременного нападения с юга и востока в самом разгаре.
– Хотел бы я знать: когда господин Четвертый маршал научится сначала раскидывать мозгами, а уже потом повергать нас в изумление перлами своего глубокомыслия? – язвительно осведомился Иливардо. – От твоей гениальности меня просто в жар бросает.
Граф Пеллит демонстративно скинул камзол из лазоревого атласа и повесил на спинку стула, на котором восседал задом наперед, развернув его на сто восемьдесят градусов по отношению к столу.
Вечер выдался на редкость жарким: дневной зной накалил воздух, камни замковых стен прогрелись, ни малейшего ветерка не залетало в настежь распахнутые окна королевского кабинета. Молодые люди, пользуясь своими привилегиями, сидели в расстегнутых камзолах. Сам Равальдо был одет лишь в черные панталоны из плотного шелка и тонкую шелковую же белую рубашку с кружевными манжетами, но простым воротом. Сэр Голли не мог позволить себе небрежности в одежде в присутствии государя: его строгий темно-серый, украшенный подчеркивающим детали покроя черным кантом костюм был застегнут до последней пуговки в полном соответствии с этикетом; что касается Фарино, то он оставался верен любимому покрою и цвету – на нем красовался новенький сиреневый балахон с отделанной серебряной тесьмой горловиной и такой же бахромой по краю рукава.
– Если тебе жарко, так и скажи, господин Пятый маршал. И нечего вываливать язык, а то и оторвать не долго, – беззлобно огрызнулся Тивал.
Малейшее недовольство, раздражение или, тем паче, гнев мгновенно заливали белокожее веснушчатое лицо герцога пунцовой краской, но сейчас ничего подобного даже не намечалось. Барво давно привык к колкостям Иливардо, чтобы воспринимать их как действительное оскорбление. Отзвуки детской дружбы никогда не обнаруживались в присутствии подчиненных или двора, здесь же на мальчишеские препирательства друзей особого внимания не обращали, хотя Равальдо и не поощрял их.
– Иливардо прав: Алавата более серьезный противник, – тоном, не допускающим посторонних разговоров, сказал Раваль. – Начнем с Дегары. У нас, – он на мгновение умолк, что-то прикидывая про себя, – четыре, от силы пять недель. Какие будут предложения?
Король откинулся на спинку кресла и обвел взглядом присутствующих. Сегодня он не посчитал нужным присутствие Первого министра, Казначея Короны, Первого и Третьего Стражей. Равальдо полагал, что Тайный Совет должен быть кратким и конструктивным, а потому вызывал лишь тех, кто был ему в данный момент необходим. Почти два года пустовавшее место Первого Советника так и оставалось свободным. Король нередко допускал на кабинетные совещания Смотрителя библиотеки, и его совершенно не волновало, что думали по этому поводу еще оставшиеся на своих должностях члены Большого Совета.
Сегодня старичок явился нагруженный кипой пыльных манускриптов и карт. В них содержалась масса полезных сведений о географии и топографии Дегары, о строительстве и модификации крепостей и городов. Пока сэр Голли докладывал Совету результаты праведных трудов шпионского ведомства, стратеги изучали карты и планы.
Леса и болота Дегары почти не отличались от виасторских: те же труднопроходимые чащобы и опасные топи – они занимали две трети территории королевства. На юге лесной покров редел, и начинались пахотные земли. Далеко разбросанные друг от друга города севера и центра страны страдали от недостатка строительного камня, крепости возводились пополам из дерева и земли. Исключение составляла Линарга – ближайший к границе с Виастором крупный торговый город, расположенный, в отличие от столицы, на более высоком восточном берегу Мильи. Город был защищен внушительными на вид каменными стенами с высокими башнями и обводным каналом. Столица королевства – Антакена – могла похвастаться каменными башнями и частично стенами со стороны реки, то есть с востока, но западная, северо-западная и юго-западная куртины представляли собой укрепленный с двух сторон деревянными кольями земляной вал. Как сообщил Фарино, – в случае необходимости библиотекарь давал Совету исторические справки, – возведены они были еще при короле Кананте, где-то в начале шестого века Запрещения. С тех пор деревянные части многократно заменялись и наращивались, в промежуток досыпалась и утрамбовывалась земля – вал становился выше. Но здесь была своя сложность: подойти с войском к столице Дегары с севера можно было лишь по одной-единственной пригодной для передвижения тяжелой рыцарской конницы и осадного снаряжения дороге – Внутренней. Внутренняя дорога соединяла Линаргскую Большую переправу с Антакеной и дальше вела к южному ремесленному городку – Ривацу.
– Если твой срок пять недель, топтаться у Линарги нет смысла. Нужно брать Антакену. Спустим одну флотилию с севера, а вторую я приведу из Огаро, – первым ответил на вопрос короля герцог Карви.
Он вытащил из нефритовой подставки резную ясеневую палочку-указку; король и маршалы склонились над картой.
– Предлагаешь взять столицу прямо с Мильи? – с сомнением и не без доли ехидства спросил Иливардо.
– Со стороны реки город хорошо укреплен. Но кто нас заставляет штурмовать его с востока? – вопросом на вопрос ответил Лиромо.
– Местный ландшафт: берег выше и ниже Антакены сильно заболочен, так что высадиться вне видимости с крепостных стен не удастся. Если вы встанете напротив города, вас потопят, обстреляв из катапульт, – оживленно тыча в значки и черточки костяной ручкой перочинного ножа, снова возразил Пеллит.
– Не бойся, Дикарь, не потопят. Я теперь стааааарый Пират, – синие глаза Лиромо блеснули загадочным огоньком, – усвоил кое-какие хитрости эвсеитовых братьев. – У торговых причалов будут стоять их охранные шадары как раз, чтобы нас отпугивать. Только они ни в одном настоящем сражении не бывали, а мне пригодятся.
Карви не стал объяснять, как именно он собирается использовать в своих целях корабли противника, но было ясно, что с вопросами тактики герцог разберется без советчиков.
– Тебе виднее, Пират, – сдался Иливардо-Дикарь.
За каждым из молодых маршалов в войсках закрепилось собственное прозвище.
Все артаварги и полулегкая конница, набранная из степняков Коты и Завьяса, находились в подчинении графа Пеллита, за это его и прозвали Дикарем, что совершенно не соответствовало светским манерам и обаянию молодого человека. Его язвительные насмешки обычно облекалась в цветистое велеречие безукоризненно вежливых фраз, за исключением разве что общения с друзьями детства; если же он хотел быть действительно приятным собеседником, то мог «влезть в душу» к кому угодно, даже к Ближнему жрецу самого бога мудрости Рирата.
– Точно. Мне понадобится поддержка с суши, – Лиромо бросил взгляд в сторону Тивала.
Барво кивнул.
– Где не пройдут рыцари, «лесники» проскользнут, как призраки, – Барво «вооружился» горстью красноголовых булавок и стал прокладывать по карте предполагаемый маршрут. – Мы возьмем к западу и обойдем Внутреннюю дорогу стороной.
Специально обученные «лесные отряды» под командованием рыжего Лиса стали одним из самых удачных нововведений виасторской армии. Тивал в полной мере использовал опыт, приобретенный когда-то благодаря общению с сыном егеря Байрисом и пристрастию возглавляемой юным наследником компании неугомонных пажей к играм в лесу. «Лесники» внезапно возникали там, где никто не мог ожидать появления врага, поскольку ни одна армия Адрэсса прежде не перемещалась так скрытно и незаметно – для рыцарской конницы и даже пешей рати, всегда обремененных обозами с провиантом, оружием, шатрами, походными кузницами и разнообразной хозяйственной утварью знати, требовалась дорога. Воины «лесных отрядов» шли быстро и налегке, обходясь минимумом провизии и удобств, для них вполне годились малоприметные лесные тропы.
– Хорошо, – одобрил предложения сподвижников Раваль. – Актор будет ждать нас у Линарги, не станем его разочаровывать. Я сам потопчусь под ее стенами, нам это только на руку.
Серо-стальные глаза короля чуть прищурились, хитро и хищно сверкнули из-под густых черных ресниц, что еще больше усилило его сходство с кузеном, минуту назад намекавшим на свое знание «нечестных» приемов в сражениях на водах.
– Возглавишь армию лично? – с деланным изумлением вздернул левую бровь Иливардо.
– Уважу соседа, – чуть усмехнулся краешком рта король. – Разве не наш святой долг перед мудростью владыки Рирата выводить заблуждающихся из тьмы к свету истины?
Маршалы как по команде одарили своего короля изумленными взглядами: фраза была совсем не в духе обычно выражавшегося предельно ясно и по возможности коротко Равальдо.
– В каком смысле? – озадаченно спросил Барво.
– Последний раз Линаргу пытались взять лет сто назад. Верно, Фарино? – повысив голос, обратился Равальдо к библиотекарю.
– Да, ваше величество.
– А обводной канал напрямую связан с рекой, как раньше было в Онтере, – ни к кому уже не обращаясь, добавил король.
Во время одного из больших разливов Мильи, случающихся приблизительно раз в пятнадцать-двадцать лет, обрушилась часть южной крепостной стены Онтера, как раз над обводным каналом – фундамент не выдержал напора стихии.
– Вы правы, ваше величество, Милья не раз подмывала стены Линарги. Хотя они и не обрушились, местами фундамент осел, и кладка дала трещины, – с готовностью подтвердил всеведущий историограф. – Их, конечно, залатали…
– Вряд ли тщательно, – перебил библиотекаря Иливардо. – Когда никто не нападает, ни к чему и утруждаться.
– Это так, сэр Голли? – король вопросительно посмотрел на Первого Стража.
– По-видимому, да. Заново стены не перекладывали, засыпали щели землей и щебнем и замазали речным илом. Со стороны практически ничего не заметно, так что за давностью лет дегарцы и сами забыли о слабинах. Точно мне известно только о двух.
– Этого достаточно, – не считая нужным вдаваться в дальнейшие объяснения собственных планов, Равальдо переключил внимание присутствующих на другие задачи. – Как поведешь артаваргов, Иливардо?
– Прямо по землям Коты. Их и ударный корпус ахора Скирка. Это его родные места, так что препятствий нам никто чинить не станет. Вот так, – Иливардо провел по карте ручкой ножа плавную кривую. – Дегарцам не придет в голову ждать нас на юге. Ривац, Синареза, Гирут, – он указал на три крохотные черные точки, обозначавшие небольшие города на юго-западе и юге Дегары. – Войдем в открытые ворота.
– Ну да. Как же иначе? – в тоне короля проскользнула отчетливая нота скепсиса.
Иливардо криво усмехнулся. На самом деле никто из маршалов на легкую победу не рассчитывал, как и на полный идиотизм противника. Коварство Накерских болот и переменчивое настроение котских ахоров, потоки горящей смолы с крепостных стен и тучи арбалетных стрел, отвага людей, отчаянно защищающих свои дома и близких – все это ожидало их в предстоящем походе, и каждый прекрасно об этом знал. Но они предпочитали обсуждать военные операции с легкой шутливой небрежностью, следуя старинной заповеди баяритских ведунов-отшельников: «Победа дается тому, кто заранее знает, что победил». Эту парадоксальную мудрость граф Пеллит почерпнул в одной из своих вербовочных поездок в Баярит, где ему посчастливилось схватить лихорадку западной пустыни и проваляться три недели в хижине местного аскета-целителя. Так Иливардо узнал, что большинство храбрых воинов пустыни совершенно не понимают своих мудрецов: знать о победе и верить в победу – совершенно разные вещи.
– Рассчитайте время. Вы должны быть под Антакеной и Ривацем на следующий день после того, как армия Актора выступит мне навстречу.
Равальдо бросил быстрый взгляд в окно и дернул золотой шнур, висящий на стене позади королевского кресла с левой стороны. Солнце только что скрылось за горизонтом, его последние лучи оранжевыми отблесками причудливо подсветили одиноко плывущий облачный замок, который, увы, не обещал и капли дождя. Слуги принесли свечи, охлажденные напитки и наполнили кубки. Как только дверь кабинета плотно притворилась, король продолжил Совет.
– Вернемся к деталям. Лиромо, что ты говорил о дегарских шадарах?
– Во-первых, я говорил, что Мардэ спустится из Виастора с флотилией шадар и караваном грузовых трун – доставит под стены Антакены осадные башни, лестницы, прочее снаряжение и провиант, – герцог Карви отхлебнул пару глотков из своего кубка и продолжил. – Идти можно ночами, лоцманы знают фарватер, как слепец собственный посох, а днем останавливаться в безлюдных местах – вдоль берега хватает непроходимых чащоб. Во-вторых, я поднимусь из Огаро со второй флотилией и прихвачу с собой десятка два рыбачьих вилек.
– Положим, ничего этого ты не говорил, Пират, – хмыкнул Иливардо. – Вильки-то тебе зачем, думаешь на досуге наловить связку кельвы?
– Ты же знаешь, как скучно держать осаду, Дикарь. А так – какое ни есть, все же развлечение, – поддержал шутку Лиромо, но тут же сменил тон и стал серьезен. – Из одномачтовых рыбачьих лодок получаются отличные «веревочные призраки». Ну, как бы поддельные шадары, – заметив немой вопрос на лицах соратников, пояснил Карви, – крепится легкий каркас с размалеванной парусиной. В темноте, при отблесках пожара не разберешь. Вот здесь, – герцог показал место на карте чуть выше города по течению, – есть небольшая излучина. Днем она не укроет, зато ночью можно спокойно разгрузить труны, если отвлечь внимание гарнизона сражением с «призраками» напротив самого города.
– А пожар? – напомнил иногда становящийся не менее дотошным, чем его закадычный друг Иливардо, Барво Тивал.
– А пожар обеспечат твои лесники, Барво. Ты видел, как горят на воде вражеские шадары? Честное слово, это очень красиво.

* * *

Раваль резко сел. Нет, просчет крылся не в рискованных планах, осуществить которые предстояло Лиромо, Барво и Иливардо. Война таит в себе достаточно сюрпризов, способных внести коррективы в любые самые тщательные теоретические построения, но на стороне его маршалов будут быстрота, дерзость и оригинальность тактических ходов. Наиболее уязвимой была его собственная позиция: ему предстоит играть по старым правилам, отвлекая внимание противника на себя. На протяжении веков все споры между соседями разрешались по эту или по ту сторону границы в пределах Марольского Всхолмья, на северной оконечности которого находилась Свилла, а на южной – Линарга. Осада так или иначе потребует времени, значит, он будет «топтаться» там не один и не два дня. Как раз на такое развитие событий, скорее всего, рассчитывал Лепольто, подбивая Актора расторгнуть договор о свободном проходе для виасторских кораблей. Следовательно, к небольшому участку общей границы Дегары и Алаваты уже должны стягиваться силы, способные поддержать Актора у Линарги. Алаватцы ударят во фланг осаждающим, или же, зайдя с тыла, попытаются отрезать их от Виастора, затем, объединившись с тяжелой дегарской конницей, окружить и уничтожить.
– Я был не прав, начинать надо не с Дегары, - покаялся сам себе Равальдо.
Задребезжавший в предутренней тишине колокольчик заставил подскочить слегка придремнувшего в кресле приемной дежурного офицера. Небо в оконном проеме едва начинало сереть, свечи в настенных канделябрах сгорели на две трети длины – пятый час, самое сладкое время для сна. Тем не менее, король звонил из кабинета.
Дежурный поправил чуть съехавший на сторону меч и, открыв дверь, шагнул в кабинет. Единственный зажженный на столе подсвечник мужественно боролся с заполняющей комнату тьмой, шторы на окнах были опущены. Государь в панталонах и небрежно наброшенном на голый торс расстегнутом камзоле – (не самое ординарное зрелище, однако лицо офицера сохранило почтительную неподвижность) – стоял подле своего кресла.
– Немедленно отправьте эти письма, – король небрежно указал на лежащие перед ним на столе запечатанные бумаги, – графу Кроно и графу Лево. – И еще сообщите графу Пеллиту, что я жду его в девять.