Всем тем, кто разделял
со мной криниченские вечера,
воровал яблоки в чужих садах,
играл в «Ручеёк» под луной
и встречал рассветы
ПОСВЯЩАЕТСЯ...
БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА
(Записки «мёртвого» человека)
Печально я гляжу на наше поколенье…
М. Ю. Лермонтов
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Записи, которые я решилась опубликовать, попали ко мне случайно. Узнав, что я изучаю нравы провинциальной молодёжи, мне принёс один следователь этот дневник, который был вещдоком в деле об убийстве восемнадцатилетней Нины Сургучовой.
- Что это? – Спросила я, разглядывая забрызганную кровью тетрадь.
- Прочти сама. Жалко парня.
И следователь ушёл, оставив меня наедине с этими записями. Я поняла, что прочитать их должны все, и, быть может, чужая ошибка кого-нибудь заставит затормозить у края бездонной пропасти пороков. Я публикую эти записки в таком виде, какими принёс мне их следователь. Конечно, их автор – не писатель, и поэтому его слог хромает, в некоторых местах проскальзывают просторечные и даже бранные слова. Но для нас важнее его душа, которую он оголяет перед неизвестным читателем. Этот дневник – исповедь загнанного зверя.
ЗАПИСЬ ПЕРВАЯ.
( Вместо приветствия)
Никогда раньше не страдал графоманией, а сейчас «рука тянется к перу, перо – к тетради», и я ничего не могу поделать с этим необъяснимым желанием разговаривать с бумагой. Но признаюсь, эти записи я делаю не для себя, а для своих потомков. Откопают лет через двести мою тетрадь, и все узнают, что жил такой-то, любил, дышал, думал, мечтал, и стану я знаменитым. Ведь это здорово! Вся судьба моя на ладони у чужих людей окажется.
Ну, дорогой потомок, будем знакомы. Зовут меня Данила, что с древнееврейского переводится как «Бог мне судья». Мне 18 лет, и я влюблён. И это чувство вот уже несколько лет как составляет мою сущность.
Я родился в обычной семье, живу с матерью, сестрёнкой и братом. Отца мы несколько лет тому назад выгнали: как и все мужчины в нашем селе, он много пил. Правда, дом его находится через дорогу, и потому ошивается он всё равно у нас.
Сегодня я первый день на свободе. Всё никак не могу надышаться свежим воздухом воли, ведь целый год я провёл в колонии. А всё из-за неё, из-за Нины. Я ведь её ещё со школы люблю, а за что, объяснить не могу. Впрочем, любят ни за что-то, а любят просто так. Она очень красивая, словно сошла с обложки глянцевого журнала: высокая, стройная, и волосы каштановые водопадом стекают по плечам. Но околдовали меня её большие тёмные кошачьи глаза. Я в седьмом классе учился, когда её тихую, робкую, учительница в наш класс привела. Тогда Нина была похожа на котёнка, а теперь стала страстной пантерой. Мне её кудри часто в тюрьме снились, а я, признаюсь, счастья большего и не знал. Эти сны были чем-то тёплым в сырых холодных стенах. Я ведь и в тюрьму из-за Нины попал, вернее, она меня на преступление толкнула. «Подари мне, - говорит, - мобильный телефон, и тогда у нас с тобой, может быть, что получится». И не смог я отказать, когда она на меня своим кошачьим взглядом посмотрела и страстно поцеловала.
Я собрался на следующий вечер и поехал в город. Поздним вечером выловил я в подворотне какого-то шпанёнка и отобрал у него телефон. Всё очень легко оказалось, только совесть меня измучила, и от её укоров не спасла даже ночь, подаренная мне Ниной. А через неделю меня повязали. Шпанёнок оказался сыном капитана милиции - составили фоторобот, разослали по близлежайшим сёлам, так я в тюрьме и оказался. Сжалился надо мной судья; я такую проникновенную речь на суде прочитал, что дали мне всего один год, найдя какие-то смягчающие обстоятельства.
Я Нине из тюрьмы писал всегда, но она мне не отвечала, я с тоски начал какие-то глупые стихи сочинять, много их накопилось – будет, чем печь зимой растапливать.
Сегодня целый день друзья приходят, мои замечательные друзья, которые не оставили меня: передачи собирали всем селом, свиданий требовали. Только я всё жду, что Нина в окно постучит. О ней по селу дурная слава ходит, но я всем этим сплетням верить не хочу. Соглашусь, что монашкой она никогда не была, вела себя класса с восьмого несколько вызывающе. Но ведь она красивая, а красивым разрешено всё, что не запрещено. Ещё Достоевский говорил: «Красота спасёт мир». Я в тюрьме много книг прочитал, многое понял для себя и, кажется, вышел на свободу человеком совсем иным, нравственным что ли. Я всё переживал, что суровый год во мне человека убьёт, но я люблю, а это значит, что человек во мне продолжает жить. Нина… Нина… Нина… «Имя твоё не хочу забыть»…
ЗАПИСЬ ВТОРАЯ.
Сегодня я встал очень поздно. Голова рассыпается на куски, а тело ломит так, словно по нему колотили палками. Я вчера просто впервые за год был смертельно пьян, многого даже вспомнить не могу: смешал, кажется, всё, что только нашёл в селе. Стыдно. Каюсь. Но, в конце концов, не каждый день тебя выпускают из тюрьмы.
Видел Нину. Она стала ещё прекраснее, чего я, впрочем, и ожидал. Но встреча эта принесла мне только огорчения, душа ещё больше теперь разболелась. Я стоял на крыльце нашего обветшалого клуба, а Нина приехала на «десятке» с какими-то чужими мужчинами. Я бросился к ней, забыв обо всём на свете. Нина была пьяна, я понял это по её глупому, непрекращающемуся смеху.
- Выпустили. – Холодно сказала она, усмехнувшись. – Ну, с освобождением. Зек!
У меня внутри всё яростью наполнилось. Да по какому она праву издевается надо мной. Мне хотелось сказать ей что-то резкое, что-то холодное, что-то грубое. В моей голове хмель уже тогда играл. Но вместо этого с какой-то обидой я промямлил:
- Ну, как ты? Как твои дела? Где учишься?
- Учусь? Я восемь лет в школе просидела, хватит, пора бы и волю узнать. – Она гордо тряхнула головой, и я, как завороженный, смотрел на блестящий вихрь её волос.
- Почему ты мне не отвечала?
Она залилась неприятным, громким смехом, и холод пробежал от него по всему телу.
- Даня, ты считаешь, что я читала твои письма? У меня много других забот.
Нина сказала что-то неприличное. Я в тюрьме отвык от брани, читая классику, и теперь мне показалось, словно меня подняли высоко над землёй, к чистым нежным облакам, а потом бросили в грязь.
- Стерва ты, Нинка. – Проговорил я, опустив глаза, но в ответ снова услышал этот наигранный черствый смех. Я отошёл в сторону, с удовольствием затянулся табачным дымом. А Нина долго ещё стояла со своим спутником и довольно откровенно обнималась с ним. Я смотрел на неё с ненавистью, а на него с завистью. А потом ко мне подошли друзья, увели меня за клуб, и мы стали пить за моё возвращение. Я быстро потерял чувство меры, смешивал всё: и противный самогон, сделанный из дехлафоса и куриного помёта, и дешёвое просроченное пиво, и какое-то непонятное вино.
Сначала было весело. Мы ходили по деревне, пели песни, а потом ничего уже не помню. Утром проснулся в какой-то канаве, весь в пыли, в сорняках. В таком виде домой и пришёл. Мать, к счастью, ничего не заметила. Я поспешно разделся, лёг в кровать и вновь заснул. Проснулся только недавно. Мать на работе. Она у меня на заводе работает, получает хорошо, но работа адская. Ей приходится известь в мешки насыпать, и никакие респираторы не спасают, она всегда кашляет.
Я после школы учиться в десятый класс пошёл в райцентре, но потом меня посадили. Теперь начать бы всё с нуля, но осенью меня заберут в армию. Конечно, это меня больше всего пугает. Я не хочу мать снова одну оставлять, ведь ей кто-то обязан помогать, иначе она сгорит совсем. Я ей много раз говорил: брось ты это хозяйство, без коровы проживём как-нибудь, но всё бесполезно, и держит она скотину, и сено покупает, и сами косим. Ещё и отец приходит издеваться.
А что с этим поделаешь? Моя семья мало отличается от множества других провинциальных семей. Я самый старший, брату моему недавно 15 исполнилось, а сестрёнке, Настёне, всего 6. Она раньше раздражала меня, но в тюрьме я сильно скучал без неё, а когда вернулся начал её баловать.
У меня сегодня много дел: надо укроп прополоть, сеянку выдернуть, накосить травы для коровы, сварить кашу для поросят. Вечером хочу сходить к Нинке. Мы вчера с ней оба не в духе были, за нас хмель говорил.
Ну ладно, мой любимый потомок, оставляю тебя наедине со своими мыслями, а сам бегу в огород, пока солнце скрылось, и спала жара.
ЗАПИСЬ ТРЕТЬЯ.
Я вчера снова был пьян… А ведь зарекался не брать в рот эту отраву, но меня напоила Нина. Нина… Ниночка… Она имеет надо мной странную власть.
Я пришёл к ней вечером. Солнце только начинало садиться. Я шёл по селу и чувствовал себя необыкновенно счастливым. Вечер – это время, когда прохлада пытается вытолкнуть земной зной, когда за холмом, куда медленно опускается солнце, разгорается пламя, а другая сторона неба всё ещё ослепляет нежной лазурью.
Я подошёл к домику Нины – совсем маленькая старенькая хатка с соломенной крышей за покосившимся забором. Я постучал в окно, стук получился каким-то несмелым и хрупким. Нина открыла, и я понял, что значит выражение «потерять речи». Она, видимо, собиралась куда-то и открыла мне в том виде, в котором ходила по дому: практически в одном нижнем белье.
- Чего тебе? – Резко спросила она, ни капли не смутившись.
- Я поговорить пришёл. – Выдавил я и был похож, наверное, на идиота, на застенчивого малолетнего идиота. Я боялся вновь услышать её ледяной смех, но она лишь усмехнулась и открыла дверь шире.
- Ну, проходи, жених.
За год, что я не был здесь, обстановка в доме ещё больше обветшала, всюду была грязь и разруха: в комнате, в кухне, на теле хозяйки. Занавески пожелтели, обои на стенах выцвели и местами, оборвавшись, свисали уродливыми кружевами. На грязном, залитом чем-то липким, полу стыдливо лежал маленький пыльный коврик. Но бельё на Нине было идеально чистым и, видимо, совсем ещё новым.
Нина жила с матерью, вернее, не жила, а сосуществовала. С самого детства они со старшей сестрой были брошены на съедение улице. Никого кроме матери у девочек не было. Они приехали в наше село, когда я учился в седьмом классе. Мать жила в своё удовольствие, меняла любовников, не появлялась дома, а детей кормили и одевали соседи. Нинина сестра была старше на год, но они с Людой сосем разные. Люда была всегда скромна, тиха, окончила школу, пошла работать, а потом вышла замуж. Теперь, говорят, живёт в областном городе и каждый месяц высылает сестре деньги. Простила и унижения, и насмешки, что пришлось ей терпеть от Нины. А мать их продолжает гулять, водит в дом алкоголиков, набрасывается на дочь, требуя денег.
Нина затянула короткий шёлковый халатик, закурила и села на протёртый диван, положив ногу на ногу. Я смотрел на неё и не мог ничего поделать со своим желанием любоваться ей. Любоваться, просто любоваться, как раб, влюблённый в царицу и не смеющий прикоснуться к ней.
- Ну, что так смотришь? Хочешь меня? – Дерзко спросила она, а я и не знал, что ответить, поэтому тупо кивнул.
- Слушай, давай выпьем, а то ты какой-то неживой стоишь. Открой шкаф, там, в верхнем ящике среди шмоток, кажется, бутылка запрятана.
Я хотел отказаться, но она тряхнула своей головой, и шёлк её волос, плавно заскользившей по смуглым плечам, околдовал меня. Я послушно подошёл к шкафу, долго копался в её белье, в красивом, дорогом белье. В ящике действительно была бутылка, я достал её и поставил на стол. Нина соблазнительно выдохнула дым и стряхнула пепел, прямо на пол.
- Открой тумбочку. – Попросила она. – Там есть два стакана.
Я покорно выполнил её просьбу, открыл бутылку, разлил.
- За тебя! – Произнёс я банальный тост.
Она залпом осушила стакан, даже не поморщившись. По телу у меня разлилось приятное тепло от выпитого, я становился смелее.
- Хочешь меня? – Вновь спросила она, с любопытством заглядывая мне в душу.
- Я пришёл не за этим. – Стойко ответил я. – Нам надо во многом разобраться.
Она вновь разлила водку по стаканам, себя она наливала меньше, и хоть это обстоятельство радовало меня. Я выпил, ясность мыслей начинала пропадать.
- Хочешь меня? – Повторила она с издёвкой.
Для чего она делала это? Для чего топтала моё чувство? Я чувствовал боль от каждого её слова, невыносимую боль. А она продолжала смотреть на меня, продолжала своим настойчивым взглядом мять и без того заплатанную душу.
- Я… Я…, - я запинался, не зная, как начать, - ты, действительно, не читала моих писем?
- Нет. А зачем? Я не хочу иметь ничего общего с мелким воришкой.
От этих слов душа моя начала рассыпаться.
- Но ведь это из-за тебя! Из-за тебя я оказался в тюрьме! – Я, кажется, схватил её за плечи, стал срывать с неё халат, но она с силой оттолкнула меня.
- Не прикасайся! Мало ли, какую заразу ты из камеры притащил. – Она налила мне ещё водки и подала стакан. – Выпей и остынь.
Я выпил, налил себе ещё и снова выпил. Нина подошла к зеркалу и поправила волосы. Я следил за ней, боясь потерять хоть одно её движение.
- Уходи. Мне некогда. – Сказала она, не поворачиваясь ко мне лицом.
- Шалава! – Бросил я. Она рассмеялась.
- Что же так ласково? Уж говори, как есть, (…), (…).
Я вышел. Солнце уже село, вечер набросил на всё вокруг прозрачную синеватую шаль. Я зашёл за другом, он был очень весел, шутил, смеялся, и я не мог доверить ему всё то, что так невыносимо давило изнутри. У друга была бутылка, мы выпили. Какое-то время я гулял в бессознательном состоянии, но скоро заснул. Домой я вернулся под утро. Очнувшись в каких-то лопухах, я долго не мог сообразить, что случилось со мной и где я.
И вот я снова делаю эти записи. Я больше никогда не буду думать о Нине. Я должен забыть её! И только об этом молю судьбу. Я должен её ненавидеть, и ненавижу. Ненавижу за то, что она так глубоко в моём сердце. Мне бы хотелось, чтобы Нины не было на этом свете! Она – дьявол! Она – призрак человека, но не человек. В ней вымерло всё человеческое, но я всё равно люблю этот труп, люблю это бездыханное тело, хоть и не понимаю за что.
Из тюрьмы я вернулся другим человеком, у меня был целый год на то, чтобы порыться в себе. Я понял, что всё это время вёл себя неправильно, что веселье бывает без спиртного, что в жизни много интересного, что окружает меня стадо, но и сам я часть этого стада. Я долго думал, отчего так происходит? Отчего все мы рождаемся одинаковыми, но кто-то становится бесом, а кто-то ангелом? Во всём виновата среда, воспитывающая нас. Из тюрьмы я вышел человеком, зарёкшимся не вставать более на путь безнравственности, но, окунувшись в грязь, пропахшую вином, бросив себя в прокуренные ночи, я понял, что не могу плыть против течения, что я всё равно буду подхвачен вихрем, несущим всех нас в бездонную пропасть.
Сегодня я нашёл в кармане брата сушеную коноплю. Ещё в прошлом году я тоже баловался этой гадостью, которой у нас в селе в избытке. Да, это интересно попробовать первый раз, это затягивает. Подкупает то, что травка кажется безобидной затеей, но это не так. Травка, анаша, план, как бы не называли коноплю, - наркотик, слабый, но наркотик. Я отругал брата, поклялся отодрать ему в следующий раз уши, но знаю, что это бесполезно. Сейчас он сидит в своей комнате, учит историю, которую ему сдавать в техникум, но вечером вновь выйдет на улицу и вновь затянется дымом конопли. Это закон, который все соблюдают.
Завтра я начну искать себе работу. Мать говорит, что моя судимость не освобождает меня от армии, а это значит, что я, не успев надышаться воздухом, снова окажусь в неволе. Армии я боюсь. Осенью в нашем селе должны забрать пятерых, но Мишке Валету (Валет – это кличка, от деда перешла) удалось откупиться. Он спокоен и уверен, что эту зиму проведёт дома, а не в холодных казармах. Я, конечно, считаю себя патриотом, но патриотизм не измеряется годами, проведённым в кирзовых сапогах. Унижений я не боюсь, в тюрьме я прошёл через это, но вспоминать об этом не стану: год заключения вычеркнут из моей жизни. Не боюсь я труда, лишений. Просто мне очень хочется свободы, да и мать жалко, ведь за неё и заступиться некому будет. Настенька говорила, что пока я сидел, отец пьяный приходил и мать избивал, требуя денег, которых у неё не было. Брату эти проблемы чужды, ему бы только погулять и девочек половить. Эту науку он познал на отлично. Вчера рассказал мне о своём первом сексуальном опыте. Я спрашиваю: «Предохранялись?», а он мне: «Не успели. Не подумали." Я предупредил, что иногда от таких радостей дети бывают, брат ничего не ответил.
Ну, ладно, мой любимый потомок. Сегодня решил на улицу не идти, боюсь, что снов придётся напиваться.
ЗАПИСЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
Сегодня чудесный день. По небу плывут пузатые облака, гонимые прохладным ветерком. Сестрёнка играет в саду кукурузными початками, брат трудится на огороде. Он наказан, пришёл вчера домой в состоянии невменяемом.
Вчера я всё же ходил на улицу, не удержался. Наши все как всегда пили возле старого полуразрушенного магазина. Я сделал несколько глотков, чтобы не выпадать из толпы. Один из моих приятелей предложил поехать на речку, есть в этом какая-то романтика. Ночь. Прохлада, и тёмная пустынная река. Мы согласились. Подхватили по дороге двух симпатичных девушек. Мы надеялись приятно провести время на безлюдном берегу, но… Наше место оказалось занято. Возле пляжа стояло две машины, горел костер, играла музыка, слышался женский смех, и пахло шашлыками. Смех я узнал, этот бессмысленный пьяный смех. Дрожь пробежала по всему телу, колющая электрическая дрожь. Зачем Нина здесь? Думал я. Зачем она приехала на этот берег в ту ночь, когда я окончательно решил забыть её, когда в моих объятьях уютно чувствовала себя миленькая девушка из соседнего посёлка? Дьявол толкнул меня к этой речке.
Мы приехали на машине Валета, которую поставили в стороне. Ребята разделись и бросились в неостывшую ещё воду. Девушки смеялись, наблюдая за ними. Всего нас было пятеро. Я сидел на песке и вслушивался в пьяный смех, доносившейся до меня из пьяной компании. «С кем она?» - думал я, чертя на песке палочкой квадраты и треугольники.
Ночь. Ночь. Ночь. Ты опять бродишь где-то.
Сколько звёзд подарило нам лето!
С горя я напьюсь, с горя накурюсь снова,
Ведь тебя ласкает очередной Казанова.
Доносились до меня слова песни, игравшей в машине Нининых спутников. Рыженькая девушка, которую я совсем недавно обнимал, но теперь совсем забыл, подошла ко мне.
- С тобой всё нормально? – Спросила она. Я схватил её за плечи и поцеловал, мне хотелось отвлечься, чтобы не слышать этот проклятый смех.
За спиной я услышал чьи-то шаги. Я обернулся. Рядом со мной стояли два амбала и нагло улыбались, на вид им было лет по тридцать, что не могло не смутить меня.
- Молодые люди, не желаете присоединиться к нашей компании? Мы отмечаем день рождения друга, выпивку гарантируем. – И амбал оскалил свои зубы, белизна которых была заметна даже в темноте.
- Да пошли вы! – Со злостью крикнул я, не слыша самого себя. Я ненавидел в ту минуту их всех. Ненавидел за то, что они были с Ниной, я винил их в её поведении, я считал их её убийцами.
- Чего? – Возмутились амбалы, и один из них схватил меня за воротник. Моя девчонка завизжала, на её крик прибежали друзья. Но я уже не помнил себя, кричал, повторяя:
- Вы во всё виноваты! Вы! Вы! Вы! Я вас ненавижу!
Нина стояла в стороне и с интересом наблюдала за происходящим, её развлекало моё бешенство, ей было приятно смотреть за моим шутовством.
Валет, единственный трезвый из всех нас, пытался уладить всё словами, но что он мог, амбалов было четверо, я был один, и никто не думал уступать. Они били меня ногами, били жестоко и профессионально. Я вспомнил тюрьму, вспомнил издевательства надзирателей, и во мне проснулась страшная сила, которая помогла мне не только увернуться от очередного удара, но и встать. Я добежал до машины Валета и схватил монтировку. И я, наверное, ударил бы кого-нибудь из амбалов, возможно, даже убил бы, ведь я тогда мало что понимал, но меня остановил спокойный голос Нины.
- Успокойтесь, что за ринг вы здесь устроили. Даня, брось ты свою железяку.
И я подчинился. Я положил монтировку на песок и стал просто смотреть на Нину, наслаждаясь её стройным силуэтом, размытым в темноте. Но ко мне подбежал кто-то из амбалов и вновь попытался ударить.
- Не трогай его, Филин! – Закричала Нина. – Не надо портить себе день рождения. Не видишь что ли, он ребёнок ещё совсем, что ты связываешься?
Вместе с Ниной амбалы отошли от нас, похоже, она имела власть не только надо мной, но и над всеми остальными, она обладала необъяснимой дьявольской силой.
- Эта шлюха до греха тебя доведёт. – С омерзением произнёс Валет.
- План есть? – Я понял, что только это поможет мне расслабиться. Я потерял контроль над собой и не думал в ту минуту о нравственности.
Валет достал из кармана завернутую в газету сушеную коноплю, я набил ей сигарету, вытрусив оттуда табак, и с наслаждением затянулся. Травка оказалась отборной, довольно быстро всё поплыло перед глазами, Нина, её друзья куда-то исчезли из моих мыслей. Я всё соображал, мозги были абсолютно чистыми, но какая-то лёгкость и беспечность овладели мной.
С пляжа мы скоро уехали. Вечер я провёл с той рыжеволосой девушкой, я не стану называть её имени, ведь это не имеет значения. С ней у меня ничего не было, в тот вечер дальше поцелуев дело у нас с ней не зашло. Я очень хорошо знаю такой тип девушек, сегодня она с одним – завтра с другим, она всегда раскованна в своих действиях, но знает дистанцию. Она девственница, это я знаю наверняка, ведь все местные девчонки у нас, как на ладони, и если кому-то с одной из них удастся переспать, то всё село узнаёт об этом и заносит её в список тех, кто не станет долго ломаться.
Тот тип, к которому принадлежала рыжеволосая, очень симпатичен мне. Эти девушки умеют раскрасить твой вечер, но при этом голова их остаётся на плечах, а честь не разбросана по случайным постелям. Они глуповаты, но добры и наивны, подпускают к себе очень близко, но умеют тонко отказать.
Домой я вернулся около трёх. Ночью я спал крайне плохо, конопля выветрилась очень быстро, и я без конца думал о Нине. Как не убеждал я себя выбросить её из головы, всё оказывалось пустыми стремлениями. Нина дьявол, и влюбиться в неё можно только навечно.
Зачем она так странно повела себя вчера? Дала избить меня, а потом словно сжалилась. У меня всё тело ноет от синяков и ушибов.
Я бы убил этих подлецов монтировкой! А потом? А потом отправился бы вслед за ними, потому что не смог бы жить с мыслей, что стал убийцей. Но этого, к счастью, не произошло. Нина остановила меня, спасла от этого чудовищного шага. Так, значит, она не только дьявол, но и мой светлый ангел? Ангел с оборванными крыльями, ангел, живущий в аду…
Нет! Нет! Нет! Не хочу больше думать об этом, иначе я сойду с ума. Я уже сошёл…
Сейчас полдень. Завтра я договорился о встрече, пойду устраиваться на работу. Зачем я курил вчера план? Зачем искал лёгких путей? Всего три ночи я провёл на свободе, три прокуренных ночи, от которых снова оказался в заточении собственных мыслей.
Я много говорю о своей душе, но тебе, потомок, наверное, интересно узнать и что-нибудь о моей внешности. Красавцем я себя никогда не считал, но, по моему мнению, для парня чрезмерная красота – недостаток. Я самый обычный, такой, каких сотни. Девушки говорят, что у меня восхитительные глаза, поверим им. Кожа у меня очень смуглая, и зимой это смотрится так нелепо, что мне порою бывает стыдно. Мне всегда кажется, что я иду в плавках по замёрзшему пруду. Волосы у меня тоже обычные, тёмные, коротко стриженные, в детстве они очень сильно кучерявились, но годам к восьми неожиданно выпрямились. Фигура… Но этим я, пожалуй, могу гордиться. Я никогда не работал над своим телом, но офицерская выправка дана мне природой.
Ночь. Ночь. Ночь. Ты опять бродишь где-то.
Сколько звёзд подарило нам небо!
Тьфу! Теперь целый день напеваю эту песню.
ЗАПИСЬ ПЯТАЯ.
Приехала Светка! Ты, конечно, потомок не знаешь, кто это. О! Это одно из самых милейших созданий, что я когда-либо встречал. Это чистейший ангел, вступающий в нашу грязь. Это чуткий психолог, понимающий нас лучше, чем мы сами. В конце концов, это просто умная девушка. Я долго считал, что выражение «умная девушка» - оксюморон, но моё знакомство со Светой убедило меня в обратном. Мы знакомы четвёртый год, правда, из этого времени общались всего месяца четыре, но не это важно. В нашу глушь она приезжает из Москвы. Говорят, в прошлом году, узнав, что я сижу, она очень переживала, винила себя, что не уберегла меня и всё повторяла: « А я вед предупреждала. Я предупреждала». И она, действительно, предупреждала, я хорошо помню вечер, когда мы сидели на ступеньках старого магазина. Тюбик (это тоже кличка моего друга) и Дрозд были сильно пьяны, Валет находился где-то на своей волне, обкурившись плана, а мы сидели со Светой и молчали.
- Вы или под забором сгниёте или в тюрьме окажитесь. – Сказала она, грустно взглянув на меня.
- Почему? – Никак не мог понять я.
- Да потому, что пропьёте всё хорошее, что только есть в вас.
Тем летом наши с ней отношения очень охладели: мы, глупые, считали, что Светка возгордилась. И лишь потом я понял, что не могла она, вся такая чистая и светлая, каждый вечер смотреть на наши пьяные рожи. Но всё большое, как говорил Есенин, видится на расстоянии. Теперь я понимаю, что она просто пыталась нас спасти, что подавала нам руку, за которую мы отказывались цепляться.
Помню её ночь перед отъездом, какой-то откровенной получилась она у нас, мы пустили друг друга в самые тайные коридоры души. Я преображался рядом со Светой, становился человеком. А она смеялась, что нас троя: я, она и Большая Медведица, которая свисала над нашими головами и хитро подслушивала все разговоры. Света очень любила это созвездие, видела в нём что-то чарующее и магическое. И вот вчера мы столкнулись с ней под единственным в селе фонарём на центральной дороге. Она приехала, кажется, всего на пару недель и вышла только для того, чтобы вдохнуть воздух наших свежих ночей. Как обычно, она сухо поздоровалась со мной и даже не поняла, как сильно я рад видеть её. «Я теперь другой!» - хотелось крикнуть мне, но я отчего-то бормотал что-то несвязанное про Большую Медведицу, которая по-прежнему свысока наблюдала за нами.
Вчера вечером я был трезв! Хоть раз мне удалось сдержать данное себе самому обещание. Света поступила в институт, отучилась первый год и казалась счастливой. Мы с ней вспомнили те беспечные годы, когда не искали веселье в косяках и стаканах с самогоном. Она, как и я, убеждена, что к погибельной пропасти нас толкает среда, и что из нас могли бы получится люди, если бы не прокуренные ночи.
Света и её двоюродная сестра воспитывались почти одинаково, только одна в городе, а другая среди нас. И вышло так, что Света жизнь свою по кирпичику собирает, а сестра… Да, что сестра? В этом месте хочется махнуть рукой и эффектно замолчать. Сестра вышла замуж в 17 лет, а потом пошла по рукам, пока муж не начал её воспитывать кулаками. Так и живёт она, вся в синяках, но по-прежнему падкая до любовных приключений.
Вчера я, провожая Свету домой, вспомнил стихотворение Есенина, которое немедленно ей прочитал.
Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею, брагой.
Как бы мне самому хотелось поверить в это! Как бы хотелось… Весь вечер я провёл со Светой, и мне льстило то, что она выбрала именно моё общество. Два года, что мы не виделись, изменили её. Она стала настоящей леди, знающей себе цену. Но душа её осталась прежней, и характер, противоречивый, необъяснимый, загадочный.
Красива ли Света? На этот вопрос ответить сложно, в её внешности нет ничего, что могло бы покорить с первого взгляда. Но, общаясь со Светой, присматриваясь к ней, понимаешь, что есть в этой девушке некая изюминка. И она заинтересовывала многих, но оставалась для нас, деревенских, недоступной вершиной. Света никогда не афишировала, что она из Москвы и даже обижалась, когда кто-то из её друзей гордился этим, но от неё всё равно всегда пахло столицей. Она делает макияж не такой, как деревенский девушки, она не красится ярко, а красится так, чтобы подчеркнуть всё лучшее в её внешности. И, конечно, она говорит совсем не так, как мы. Речь её богатая, красивая, лёгкая, но при этом понятная и доступная. Сколько раз мы замечали, что, оставшись с ней наедине, никто из нас не может произносить бранные слова, они словно забываются.
Но больше всего нас привлекала её недоступность. Она со всеми мило улыбается, болтает, проводить вечера, лёгко шутя, но если видит, что кто-то хочет от неё большего, то она сразу останавливает этого человека, вежливо произнося: «Ты очень хороший парень, но мы слишком разные и поэтому у нас ничего не получится. Да и зачем? Я скоро уеду, какой смысл в наших отношениях?». При этом она мило улыбается, переводит всё в шутку и уходит. А на следующий вечер общается так, словно не было никакого разговора. Такой она была два года тому назад, такой осталась и сейчас: всё та же любезность, и всё та же непреодолимая дистанция.
Есть в её характере и отрицательные стороны, она не всегда умеет быть собой, в такие моменты она неузнаваема, её очень портит эта наигранность. Она не умеет принимать людей такими, как они есть, она всё время пытается изменить их, подведя под свои стандарты. А ещё она закрыта: за её общительностью и любезностью скрывается загадочная душа. Душа, которую однажды мне удалось увидеть, душа чувственная и очень хрупкая. Но Света привыкла прятать свои чувства и оттого иногда кажется холодной и чёрствой гордячкой.
Мне она позволила прикоснуться к своей душе в ту самую ночь перед её отъездом. Было очень холодно, стоял конец августа, и на травинках даже блестел иней. Света, закутавшись в мою куртку и дрожа от холода, впервые была со мной откровенна, впервые говорила смело то, что не могла держать в себе в ту минуту. Впервые она объяснила причины своей холодности, впервые попросила прощения за свою иногда даже обидную гордость и впервые назвала имя того, кто занял в её сердце все свободные места. Она рассказывала, а потом вдруг остановилась, посмотрела на меня как-то отрешенно и произнесла: «Ах, зачем я всё это говорю, ведь буду жалеть утром». А я обнял её и попросил: «Говори, говори. Просто тебе сейчас надо говорить». И никто! Никто! Даже самые мои близкие друзья не узнали, что Света сказала мне в тот вечер, не узнаете этого и вы! Когда я возвращался домой, начинало рассветать, меркла Большая Медведица, напоминая о том, что до Светиного отъезда оставалось всего каких-то десять часов. И вот, спустя два года, мы встретились вновь, проговорили весь вечер, и вновь я заметил в ней напускную гордость и закрытость.
Но не будем больше о Свете. Сегодня я ходил устраиваться на работу. Судимость моя, конечно, создаёт мне лишние проблемы, ещё и эта проклятая армия, которая совсем скоро постучит в двери моего дома. На заводе мне предложили маленькую халтурку только из-за уважения к моей матери. Начну со следующей недели, буду грузить мешки с обеда и до вечера. Это замечательно, ведь тогда я буду успевать, и гулять, и выполнять все домашние дела.
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
ЗАПИСЬ ШЕСТАЯ.
Я провёл замечательный вечер! Снова был трезв. Нам удалось собраться компанией, которой мы гуляли, когда нам было по 15 лет. Я думал, что мы никогда уже не вернём тех мгновений. Конечно мы совсем теперь другие. Стали старше, у нас у каждого проблемы, но вчера мы сумели расслабиться. Развели костёр, наворовали яблок в чужом саду, словно дети. Света, накинув куртку Валета, нащупала в кармане свёрток с коноплёй.
- И что это? – Строго спросила она. И Валет, точно провинившийся ребёнок, опустил лаза. Света подошла и бросила этот свёрток в костёр.
- - Так гораздо лучше. – Сказала она. – А мне на миг показалось, что я всю наркоманию в мире победила.
На Валета смотреть было больно: в этом свёртке было доз восемь, и пусть план у нас свободен, но всё же разбрасываться им мы не привыкли. Валет вздыхал и как-то глупо улыбался.
- Не волнуйся, насушишь себе ещё сена. – Сказала света тоненьким наигранным голоском.
А потом мы смотрели на звёзды. Ведь они у нас совсем низко, протяни руку и, кажется, обожжёшься. И, конечно, как и прежде ласково смотрела на нас Большая Медведица.
- Только она имеет право судить нас. – Говорила Света. – Она вечна, она наизусть знает все человеческие пороки, но сама остаётся безгрешной. Вот она смотрит на нас и шлёт укоры.
- За что? – Спросил я.
- За то, что мы люди. За то, что мы так низко.
Около трёх мы начали расходиться по домам. Валет и Тюбик пошли пить, хоть я и умолял их воздержаться хотя бы в этот вечер, что бы ни портить его своими пьяными песнями. Дрозд остался с нами и даже ни разу не затянулся коноплёй. Когда мы пошли провожать Свету и её подруг, я встретил Нину. Что за дьявол постоянно сталкивает нас? Она стояла возле своего двора со всё теми же амбалами, и мне показалось, что только этой ночью она возвращалась с затянувшейся прогулки. Кстати, синяки мои начали проходить, а вместе с ними отпускает меня и другая боль – боль от мучительной любви к Нине.
Она вновь наигранно смеялась, в мою сторону не смотрела, а я и не понимал, что чувствую. Ну, что? Что? Что? Что может связывать меня и её? Я обещал никогда больше не называть её имени на страницах этого дневника, но не могу сдерживаться. Из машины её дружков вновь доносилось:
Ночь. Ночь. Ночь. Ты опять бродишь где-то…
Брат сегодня получил от меня подзатыльник. К нему пришли друзья, и я услышал, как они общаются между собой. Мат он выучил хорошо, а слово «молодёжь» пишет через «ш» и без мягкого знака. Из меня грамотей, конечно, тоже не вышел, но я стараюсь прослеживать свои ошибки и работать над грамотностью.
У матери, видимо, кто-то появился. Вчера она пришла вся цветущая, сияющая и с букетом роз. Как же я был бы счастлив, окажись это правдой! Утром приходил отец, он проспался и лишь сегодня узнал, что я вышел на свободу. Но я и на порог дома его не пустил. Он для нас умер! Я ненавижу своего отца! Когда ещё он жил с нами, у меня ни раз появлялось желание убить его. Один раз я даже толкнул его, он упал, ударился головой об угол печи, мать испугалась, заплакала, а я равнодушно махнул рукой и вышел из дома.
Убить человека? А смог бы я это сделать намеренно? Думаю, что нет. Жизнь дана человеку чем-то свыше, и какое я или кто-то другой имеем право отнимать её?! Но ведь не всегда ты убиваешь человека по своей воли, и никто не застрахован от этого рокового шага. Никто. Я помню, как замахнулся монтировкой на Нининых друзей, и ведь тогда я был не собой, я был кем-то другим, диким дьяволом. Стать убийцей – наверное, самое жестокое наказание, какое только может придумать судьба.
В нашем селе убийства случаются редко. Наверное, года три тому назад, например, одна не совсем здоровая барышня зарубила топором своего сожителя.
Село у нас замечательное! Правда, очень бедное. Когда идёшь по центральной улице, то встречаешь одинаковые шлаковые домики за шиферными заборами. В палисадниках растут одинаковые у всех цветы: астры, гладиолусы, фиалки и золотые шары. В каждом саду растут яблони одного и тоже сорта, ведь семена, рассаду, черенки односельчане берут друг у друга. От центральной дороги паутинкой в разные стороны расходятся маленькие переулки, и вот здесь, в этих закоулочках течёт самая настоящая сельская жизнь. Здесь можно встретить богатые кирпичные дома и маленькие развалившиеся сарайчики.
В нашем селе живёт около 500 человек, но колхоз распадается, осталось всего два комбайна и три грузовых автомобиля. Зато у нашего председателя, Василия Николаевича Дайкина, три дома, три автомобиля и маленький магазинчик в городе, где сестра Дайкина торгует колхозным мясом, молоком, семечками. А правление уже десять лет не знает ремонта, коровы и овцы дохнут от голода, трактора простаивают без солярки.
Я ненавижу Москву и москвичей, исключение составляет только Света. Просто Москва все деньги гребёт себе и ей плевать, что последний выдох испускают ничтожные деревеньки.
Наш Дайкин решил баллотироваться в областной совет, рассчитывал получить 400 голосов односельчан, только мы все и голоса ему не подарили. Так он потом такой разгром в колхозе устроил, что женщин бухгалтеров грубостью своей до слёз довёл и обещанной премии к Новому году не выдал. Так и встретили мы праздник с пустыми тарелками и бутылкой самогона.
ЗАПИСЬ СЕДЬМАЯ.
Я сегодня счастлив! Забежал домой, взял эту тетрадь и отправился встречать восход солнца на самый высокий холм в селе. Я счастлив! Кажется, распущу сейчас крылья и поднимусь высоко в небо, я буду лететь, лететь над серыми буднями и обыденной пошлостью. Я счастлив! Счастлив! Счастлив! И счастливым меня сделала Нина. Помню, что обещал никогда больше не упоминать её имени, но я люблю её. Эту ночь я провёл с ней. О, как же восхитительна была эта ночь! Нина умеет всё, но дело, конечно, даже не в этом. И пусть она сегодня, проходя мимо меня, отвернётся, я счастлив, что она просто есть на этом свете. Я люблю её, это любовь с примесью ненависти, это страсть!
Вчера в нашем обшарпанном клубе была дискотека. Дрозд и Тюбик, конечно, пили за углом, Валет, накурившись, витал в облаках, а я был со Светой. Она рассказывала мне о своём институте, о преподавателях, я же делился с ней воспоминаниям о тюрьме. Света была очень грустной, оглядывалась по сторонам, словно искала кого-то. А потом пришла Нина. Одна. Совсем одна. Она скромно встала в стороне и закурила, я смотрел на неё, пытался отвернуться, но не мог пересилить себя. Света не могла этого не заметить, она, казалось, раньше меня чувствовала все мои мысли:
- Нина вышла на работу. Уж не хочешь ли стать её клиентом? – Спросила она и показательно брезгливо отвернулась.
- Да что же вы все нападаете на неё! – Закричал я. – Неужели и ты веришь в то, что она торгует своим телом?
- Даня, я сама пострадала от деревенских сплетен и поэтому не верю в них. Но к моему троюродному брату из города друг приезжал, и развлекался с ней за деньги. Очнись! Ты ослеп. Выброси ты её из головы, она ведь падшая из самых падших.
- Ты ведь классику любишь. – Отвечал я, не поднимая глаз. – Вспомни, как много в ней нечистых героинь, и писатели призывают нас дать им ещё один шанс.
- И с кем же ты хочешь сравнить Нину? С Настасьей Филипповной? С Сонечкой Мармеладовой? С кем? Не забывай, все они стали заложницами обстоятельств, а Нина твоя пошла в этот мир из-за отсутствия нравственных идеалов.
- Зачем ты говоришь мне всё это? Думаешь, я не понимаю? – Я нервно закурил, хоть и помнил, что Света не выносит сигаретного дыма. – А, может, я из неё человека смогу сделать!
- Я тебе тогда памятник на Красной площади поставлю. – Света зло усмехнулась, а потом добавила, - если, конечно, на кладбище ставить не придется. Погубит она тебя, Даня. Погубит.
Света оставила меня, уйдя внутрь клуба. Я чувствовал, как дрожат мои колени, а по телу разливается знакомое уже приятное тепло. Я, кажется, выкурив одну сигарету, достал вторую, а потом и третью. Из колонок клубного магнитофона скулила «Фабрика звёзд», на горизонте, за рекой, блестели молнии, и веяло свежей грозовой прохладой. Но над нашим селом небо оставалось чистым, и я, подняв голову вверх, любовался звёздами. Кто-то подошёл сзади и положил мне руку на плечо. Я обернулся: передо мной стояла Нина, в ту минуту всё в ней было просто, ни капли пошлости и вульгарности.
- Нина. – Прошептал я, крепко сжав её руку.
- Прости меня, я с тобой слишком была груба.
И, конечно, я готов был простить её. Я не верил своему счастью, но Нина стояла совсем рядом, такая близкая и такая родная.
Имя Нина переводится как «госпожа, царица», и она, действительно, моя царица, которой я хочу повиноваться. Я плохо помню, что было дальше. Заиграл какой-то медляк, я пригласил Нину, а потом мы пошли к ней. Я не знаю, сколько времени прошло, но когда я проснулся, было около трёх. Нина не спала, она сидела на кровати и безжизненными глазами смотрела куда-то в некуда. В комнате было совсем тихо, только тикали часы и негромко лаяли собаки где-то на улице. Я обнял Нину, но она даже не пошевелилась. Я начал целовать её смуглые плечи, но она оттолкнула меня.
- Ты получил от меня всё, что хотел. – Вдруг начала она. – Теперь уходи.
Я не сразу понял смысл её слов, после некоторого молчания, она продолжила:
- Ты, действительно, оказался в тюрьме по моей вине. Я заплатила тебе за это и согласна заплатить ещё.
- Что ты говоришь Нина! Какая плата? Я ведь люблю тебя!.. – Но она и слушать меня не стала.
- Не говори мне о любви. Любви нет! Её выдумали люди, чтобы прикрывать свои желания.
Нина иногда говорила очень красиво, хоть и совсем ничего не читала, но она обладала очень тонким природным умом, задавленным похотью и пороками.
- Ты ошибаешься, как же любви может не быть, если я чувствую её?
- Я – вещь! – Произнесла вдруг Нина, закурив. Она забралась с ногами на диван и закуталась в одеяло.
- Не кури в постели. – Попросил я, но она не услышала моих слов.
- Даня, я – шлюха, я – вещь, принадлежащая всем. И мне нравится такая жизнь!
- Значит, это правда, что ты торгуешь собой? – Спросил я, вглатывая в себя дым Нининой сигареты.
- Торгую? Что ты, я отдаюсь за бесплатно. У меня много поклонников, они делают мне подарки, иногда дают деньги, если я прошу. А знаешь, как всё началось? В восьмом классе меня изнасиловал Башка. Вернее, я сама спровоцировала его своим поведением. А потом деревенские ребята внесли меня в список шалав. Я, конечно, в любовь тогда верила, принца ждала, но спала со всеми, кто мне хоть немного нравился. Меня иначе никто уже и не воспринимал. Вы сделали из меня шлюху! Вы! Вы хотели меня видеть ей, и я стало такой. А что мне оставалось, если меня за человека считать перестали? Если сплетни ползали по всему району? Но я ни о чём не жалею, я смирилась. Век мой недолог, вместе с молодостью исчезнут и поклонники, но я не хочу думать о потом. А пока у меня есть красота, благодаря которой я живу. Я любить не могу, и меня тоже любить не могут, потому что я – всего-навсего вещь.
Я молча слушал её и понимал, что это откровение ещё больше привязывает меня к Нине.
- Неужели ты не хочешь скинуть эти оковы?
- А зачем? Ты думаешь, что я теперь смогу жить иначе? Посмотри, из меня получилась первоклассная шалава, к этому тоже способности иметь надо. Знаешь, я подсела на кокаин, просто ваша конопля несолидна для меня. Мои клиенты всегда привозят его мне, я даже не знаю, сколько это стоит, но очень много. Вещь замечательная, правда, к нему привыкаешь, но я и не хочу бросать, жить в разврате легче, когда глаза затуманены дурманом наркотиков. Хочешь попробовать?
Я отказался. Нина была права, среда сделала её тем, кем она стала. Улица толкнула её в эту пропасть. Спасти! Мне хотелось спасти её, хотелось вытащить её из этой пропасти или же броситься вслед за ней, разбиться об камни, умереть, но рядом с ней, вместе с ней.
- Я хочу сделать из тебя человека! Я смогу сделать из тебя человека!
И я вновь, потеряв голову, начал страстно целовать её, видя перед собой не грешницу, а ангела, пусть и падшего. Дьявол смеялся надо мной, испытывал меня. Нина сидела, держа в руках догорающую сигарету, и не шевелилась. Это равнодушие остудило меня.
За окном послышался чей-то смех. Я стал вслушиваться в голоса и узнал Валета. С улицы доносилась музыка, «Сектор газа». Я встал и начал медленно одеваться. Нина смотрела на меня с мучительным равнодушием. В дверях я остановился и обернулся.
- Если нужна будет моя помощь, я всегда буду готов подать тебе свою руку.
- Я позову. Чуть слышно ответила она.
Я вышел на улицу, собирался дождь, молнии полыхали всё ближе и ближе, долетали тихие отголоски грома. Я посмотрел на небо, не было видно ни Большой Медведицы, ни её соседей, и лишь бледная луна болезненно проглядывала сквозь серую дымку надвигающихся туч.
Но я был счастлив! Я знал, что, наверное, Нина не будет со мной, но её откровение сделали её такой близкой, такой родной, что и я начал чувствовать над ней власть. Я шёл по дороге и беспокоил собак, где-то всё ещё играла музыка, и ревели мотоциклы. Идти домой я не хотел, я прошёл мимо своей улочки и свернул к старому магазину. Я вспомнил Нинино признание о Башке, и во мне проснулось непреодолимое желание отомстить, но Башка сейчас в тюрьме, сидит за кражу проводов, но я дождусь его возвращения. Клянусь! Хоть я был счастлив, но остался в душе неприятный горький осадок от сознания того, что Нина так низко пала. Я подошёл к ребятам, от них приятно пахло коноплёй и сильной мятной жвачкой, забыв все свои обещания, я с наслаждением затянулся. Лишь после этого я заметил Свету, она скромно стояла в стороне и, глядя на меня, укоризненно качала головой.
- Знать тебя больше не хочу. – Противным голосом сказала она мне. – Ты ведь обещал… - но, не договорив, она махнула рукой и ушла.
- Не сердись, я сегодня счастлив. – Ответил я, но слышать меня она уже не могла.
И вот я встречаю восход солнца… Горизонт уже пылает пожаром проснувшегося солнца, и совсем скоро вспыхнет всё небо. Как же мне хорошо! Я не знаю, чему так радуюсь, но всё равно радуюсь…
Я сейчас подумал: мы обвиняем нашей безнравственности среду, в которой воспитывались, но что именно в ней толкает нас к пропасти? Наверное, абсолютно всё, что мы видим и слышим каждый день. Наши библиотеки пусты, мы не знаем, как выглядит театр и что такое живопись. Мы с детства видим только пьяные рожи своих отцов и заплаканные глаза матерей. Нас воспитывает улица, а в ней принято быть таким, как все, принято быть частью толпы, быдлом. Кто-то из нас выкарабкивается из этого оврага пошлости, но кто-то навсегда остаётся в этой пропасти, гибнет в ней в нищете и презрении. И сам я стою у края: шаг назад – я жив, шаг вперёд – меня нет…
Солнце встало. Надо идти домой. Мать работает сегодня в первую смену, Настю надо завтраком кормить, да и вообще дел у меня очень много: я обещал бабушке сеянку обрезать, а то отец снова в запое, и помочь ей некому.
ЗАПИСЬ ВОСЬМАЯ.
Несколько дней я не писал. Завтра мне впервые выходить на работу, только деньги мне нужны уже сегодня. Я не знаю, где их найти, но если их не будет, то всё моё слабо намеченное счастье может пойти под откос. Все эти дни я был с Ниной, и, кажется, у нас с ней назревают отношения серьёзные.
Она сама пришла ко мне на следующей день после той незабываемой ночи. Я чистил у поросят (не правда ли, романтическое начало), вид у меня был самый что ни наесть подиумный: старое отцовское трико, порванное на коленях, грязная полинявшая футболка, носки и калоши. Во дворе надрывался магнитофон, поросята балдеют от современной музыки. И вот, когда я, напевая себе под нос, наваливал очередной возок навоза, ко мне подбежала Настя и, поморщившись от неприятного запаха, хитро сказала:
- А к тебе Нинка пришла.
Я был уверен, что сестра шутит, но, отложив лопату, решил всё же проверить. Нина, действительно, сидела на лавочке и ласкала нашего котёнка. Я был поражён, и даже не тем, что ко мне пришла Нина, а тем, что она так по-доброму гладило маленькое беззащитное создание, которого я для смеха назвал Бегемотом. Нина совсем не была похожа на себя, от неё веяло какой-то простой чистотой и скромностью. Всё же девушки – актрисы и умеют перевоплощаться в любой образ.
- Как его зовут? – Спросила она, не глядя на меня.
- Бегемот. – Смущённо ответил я.
- Бегемот? Какое странное имя.
- Это из романа Булгакова « Мастер и Маргарита», там так тоже кота из свиты сатаны звали.
- Я не читала. Но этот неуклюжий котёнок совсем не похож на сатану. Фу, чем это у вас так воняет? – Забыв всякое приличие, спросила она и подняла на меня свои кошачьи глаза.
- Это я у поросят чищу, прости. – Я добавил потом что-то невпопад, потому что с трудом подбирал слова.
- А подари мне этого котёнка? – Попросила Нина.
- Нет, этого не могу, но у меня есть другой, я сейчас его позову. – Мне хотелось сорваться с места и броситься искать этого несчастного котёнка, но Нина остановила меня.
- Не суетись. Ты придёшь сегодня ко мне?
Я стоял как статуя. Мне казалось, что я сплю, что проснусь через минуту, и ничего этого не будет. Я молча кивнул, мне хотелось обнять её, но я не хотел пачкать её своими грязными руками и одеждой. Бегемот довольно мурлыкал у Нины на коленях, в тот момент я подумал, что кошки очень чутко чувствуют людей и никогда не пойдут на руки к плохому человеку.
- Ну, я пошла. – Нина встала, осторожно переложив котёнка на лавку. А я долго ещё тупо стоял на одном месте и смотрел ей вслед. Просто я не верил…
После разговора с Ниной возвращаться к поросятам совсем не хотелось, но я привык всё доводить до конца. Поросята заливались довольным хрюканьем в такт музыки, и я был так весел, что шутливо похрюкивал им.
Вечером я был у Нины. Солнце ещё не успело сесть за холмы, но в траве уже начинали стрекотать сверчки. Мы сидели с Ниной на кухне, пили чай и смотрели фотографии. Везде она была с незнакомыми мне мужчинами, среди которых был и тот, с кем я подрался на пляже.
- А ведь я убил бы его. – Я внимательно смотрел на неприятное лицо амбала.
- Я тот вечер помню плохо, была, наверное, под действием кокаина.
Я отложил фотографии и стал с нескрываемым восторгом любоваться Ниной, её открытыми смуглыми плечами, бархатной кожей и соблазнительными коленями, выглядывающими из-под халата.
- Что же мы в тишине сидим, давай, музыку что ли послушаем. – Она встала и нажала на кнопку на стареньком магнитофоне.
Ночь. Ночь. Ночь. Ты опять бродишь где-то.
Разнеслось по комнате. Гулять в тот вечер мы не ходили, за Ниной приезжала машина, но мы выключили свет, закрыли дверь и притворились, что дома никого нет.
Утром я сходил в магазин и приготовил завтрак. Я починил все двери, смазал калитку, вымыл пол и вытряхнул половики. Нина постирала всё бельё, правда, неохотно. Мать её не появлялась давно, и мы чувствовали себя полными хозяевами. Я делал всё как-то весело, все мне удавалось легко и быстро, я не обедал, не ужинал, но не чувствовал ни голода, ни усталости.
Вечером за мной пришёл брат, моим отсутствием была недовольна мать, и пришлось вернуться домой. Я знал, что меня ждёт серьёзный разговор, всю дорогу подбирал слова, которые скажу в своё оправдание. Мать варила борщ, об этом я догадался по запаху, разносившемуся по двору. Она стояла возле плиты и перемешивала пережарку, я вошёл и сел на стул, опустив голову.
- Что у тебя с этой шалавой? – Строго спросила она, не отрываясь от стряпни.
- Не называй так Нину. – Ответил я, обидевшись.
- Нину? Да у этой шалавы нет имени! Даня, ведь это позор. Да, ладно, позор, ты от неё всякой заразы нахвататься можешь, она ведь таскается со всеми подряд, через неё вся область прошла. Неужели вокруг мало нормальных девушек. Или тебе нужен только секс? Если это так, то я воспитала морального урода.
Я слушал эту холодную проповедь молча, я знал, что меня осудят все, но выбор мой был сделан давно.
- Мама, ты просто не знаешь Нину. Она несчастна, и я её спасти должен, отряхнуть от грязи. Я, мама, люблю её, люблю уже несколько лет.
- Из-за неё ты в тюрьму попал, она смеётся над тобой, издевается, а ты, дурак, этого не понимаешь. – Мать посмотрела на меня, и я увидел слёзы в её глазах. Я встал со стула и обнял её.
- Ну не плачь, мамочка, не плачь. Со мной ничего больше не случится. Я люблю Нину, она хочет стать человеком. Понимаешь, люблю, просто люблю.
- А ты обо мне подумал? Ты меня пожалел? Мне отец твой всю жизнь изгадил, теперь и ты продолжить хочешь. А если тебя вновь посадят, я ведь не переживу этого, ты просто не знаешь, сколько слёз я пролила, пока ждала суда. Пусть я для тебя всю жизнь плохой буду, но любовь я эту разрушу, перед иконами клянусь, что разрушу. – И она перекрестилась, посмотрев на образа, висевшие в углу.
- В таком случае, ты меня потеряешь! – Крикнул я и выбежал из дома Я был разгневан, мне хотелось взбунтоваться против всего мира, хотелось объявлять всем войну, хотелось оскорблять всех, кто хоть раз плохо подумал о Нине. Неужели эти ничтожные людишки не понимали, что даже Мария Магдаленна заслужила прощения! Я бежал по дороге, бежал, спотыкаясь, бежал так, что, казалось, асфальт кипел от скорости моих шагов. « Да пропади оно пропадом!» - подумал я о чужом мнении. Я забежал в Нинину хатку, начал, не помня себя, страстно целовать её, но она сурово оттолкнула меня.
- Остынь! Что с тобой?
- Уедем! Давай, уедем из этого села! – Взмолился я. – Уедем из этого района. Умоляю! – Я хотел упасть перед ней на колени и целовать её ноги. Но Нина холодно рассмеялась.
- Уедем? Куда?
- В Москву! На край света! Куда захочешь! Нас молва погубит, я только сейчас понял это.
- А тебе что важнее, я или общественное мнение? – серьёзно спросила она.
- Ты! – С жаром выпалил я.
- Тогда успокойся. Когда ты пришёл ко мне, ты прекрасно понимал, что ложишься в постель шалавы.
- Нет, Нина, я ложился в постель ни шалавы, а любимой девушки.
- В таком случае, плюнь ты на всех!
Я ничего не ответил. Мы скудно поужинали лапшей быстрого приготовления, около часа, просидели на кухне, разговаривая, и Нина начала собираться на дискотеку. Я не хотел никуда идти, но она настаивала. Мне было хорошо с ней, и я мечтал, чтобы никого больше не существовало в этом мире. Я хотел быть с ней каждую минуту, каждую секунду. Хотел дышать с ней одним воздухом, хотел раствориться в ней целиком. В наших отношениях по-прежнему всё было неясно, но во мне просыпалось собственническое чувство. Я хотел владеть Ниной, хотел, чтобы никто больше не имел права даже смотреть на неё.
На дискотеку мы пришли вдвоём, я ловил взгляды своих друзей, слышал перешёптывания за спиной, и мне хотелось стать невидимым. Мне казалось, что эти разговоры обливают грязью моё чистое и великое чувство.
В клубе была и Света, как всегда, она спорила о чём-то с Вальтом. Я не знал, имею ли теперь право подходить к ним, присоединяться к их разговору, но всё же сделал это.
- Привет. – Глупо произнёс я. Но ни Валет, ни Света не ответили на моё приветствие.
- Вы осуждаете меня? – Тихо спросил я.
- Это твоя жизнь. – Ответил Валет. – Но носить передачи в тюрьму мы больше не будем.
- Но я люблю её. – Не знаю, зачем я пытался что-то им доказать, но меня задевало равнодушие друзей. Света молчала, она показательно отвернулась меня, что даже начинало меня раздражать.
- Любить шлюху можно только ночью и только за отдельную плату. – Сострил Валет, но эта шуткой смешной мне не показалась. Я схватил его за воротник рубашки и хотел ударить.
- Запомни, она – моя девушка, и я её люблю. А вы мне все просто завидуете!
- Угомонись, Даня. – Валет некрасиво выругался. – Ты совсем ума лишился. Я друг твой и о тебе, прежде всего, беспокоюсь. Ты лучше туда посмотри. – Он указал на подъехавшей OPEL, Нина подбежала к иномарке, лихо запрыгнула в неё и уехала. Всё случилось так быстро, что я не успел ни крикнуть, ни попытаться догнать Нину. Словно что-то рухнуло подо мной, я почувствовал себя очень маленьким и слабым. Растеряв всю свою силу в один миг, я устало сел на холодные ступеньки и закурил. Света и Валет уже не издевались, они подошли ко мне, начали утешать, но я не слышал их. Нина предала меня, посмеялась, поиграла моим сердцем.
- Она недостойна жить! – Вырвалось у меня.
Валет достал косяк и отдал его мне.
- Покури.
Но Света вырвала его и бросила на пол, растоптав каблуком босоножек. Она взяла меня за руку и куда-то повела, я покорно шёл, мне было всё равно, уда идти, с кем идти. Но я чувствовал тёплую Светину руку, и мне становилось легче. Мы сели на лавочку возле чужого заснувшего двора.
- Бежать тебе отсюда надо. – Сказала Света. – Тебе армия спасением будет, а здесь ты пропадёшь или закон вновь перешагнёшь. Ты ведь хороший парень, чувствую я, что в тебе ещё понятия о чести, о совести сохранились. Душа в тебе умерла, но ещё остаются хрупкие надежды на исцеление.
- Я знаю, что наше седло – болото, но слишком поздно, оно уже затянуло меня. Я, Света, погиб.
- Я ведь руку тебе подаю, почему ты за неё не хватаешься?
- Да потому что боюсь тебя за собой потянуть. Зачем ты приезжаешь сюда?
- К тебе и приезжаю. Знаешь, смотрю я на вашу гонку за сомнительными удовольствиями, а сердце так и разрывается на клочки. Я ведь привязалась к вам. Ну, что мне ещё сделать, чтобы указать на ваши ошибки?
- Одна ты не изменишь устои всего села. Мы так привыкли, нам так нравится.
Света поёжилась от холода. Я снял куртку и отдал ей. Над домом напротив весела Большая Медведица и, казалось, хотела дать нам какой-то совет, во дворе рычала собака. Я обнял Свету. Гроза, бушевавшая в моём сердце, начинала стихать. Спокойная ночь, безмятежный Светин голос убаюкивали мои переживания.
- А знаешь, я ведь писатель в душе.
- Да? – Удивилась Света.
- Я веду дневник. Я обязательно покажу тебе свои записи, кажется, ты должна знать в этом толк.
Света улыбнулась, но ничего не стала говорить. Она достала телефон и включила музыку Марриконе, знаменитую Chi Mai. И даже Большая Медведица засверкало как-то ярче, затихла собака, замолчали сверчки. У Светы мелодия была записана вся, звучание было отличным, и мы ушли куда-то в мир своих грёз.
А на следующее утро ко мне пришла Нина. Я не хотел с ней говорить, отказался выйти, но она нагло вошла в дом. Я сидел в спальне и понимал, что прощу её, но продолжал бороться с самим собой.
- Я знаю, что ты сердишься. – Гордо сказала она. – Но я ни в чём не виновата, между нами ничего не было, никаких обязательств мы друг другу не давали, поэтому я свободна.
Я молчал, её слова раздражали меня, но вместе с раздражением разгоралась и привычная уже страсть.
- Но я могу пообещать, что это был последний раз, я просто не могла отказать этому человеку. Моя мать прислала мне телеграмму из Липецка, она сейчас живёт там с очередным хахалем, поэтому, если хочешь, можешь перейти ко мне.
Эти слова подействовали на меня, как заклинание. Ведь о большем я и не мог мечтать, ведь теперь мы могли бы стать семьёй. Я вскочил с кровати, достал сумку из шкафа и стал неразборчиво бросать в неё свои вещи, Нина смеялась, наблюдая за мной, смеялся и я, видя её радость.
Вот уже пять дней, как мы живём вместе. Это лучшее дни в моей жизни. Я счастлив. Вокруг все только и говорят о нашем союзе, но мне всё равно. Главное, что я люблю, что я счастлив, и зачем мне, парящему в облаках, обижаться на эти низкие и глупые сплетни.
Дома я не был. Но приходила мать, кричала на Нину, обзывала её, я не знал, что мне делать, но оставался на стороне любимой. Мать сказала, что проклянёт меня, если я не вернусь, но любое проклятие будет ничем по сравнению с разлукой с Ниной. Приходил ко мне отец, трезвый, разговаривал со мной очень серьёзно, просил подумать о своём будущем, подумать о матери. Но наш разговор закончился тем, что я вытолкнул отца из дома. Приходили ко мне брат и сестрёнка, говорили, что мать сутками плачет, зло всё срывает на них и совсем не выходит на улицу, потому что местные сплетницы набрасываются с расспросами. Приходили друзья, просили найти свою голову. Но теперь друзей у меня нет. Если они не хотят понять меня, то, что нас может связывать.
Я теперь чувствую, что один против сего мира. Начал думать о побеге, нельзя нам с Ниной оставаться здесь, люди покоя не дадут, ещё и армия эта…
Сейчас мне нужны деньги. Нина не может без кокаина, я, конечно, против всего этого, но она клялась, что начнёт постепенно уменьшать дозы и отвыкнет совсем. Я мало верю в это, но так хочется, чтобы её слова оказались правдой. Я решил поехать в город и снова ограбить кого-нибудь, да, я понимаю, что это не выход, но если я не найду деньги, Нина снова уйдёт в мир разврата, и я никогда этого не прощу себе. Я буду осторожен, в этот раз я не попадусь, главное, чтобы совесть меня не измучила.
Да простит меня Господь…
ЗАПИСЬ ДЕВЯТАЯ.
Мне плохо. Я загнан в угол. Я не знаю, что мне делать дальше, как бороться с совестью.
Вчера я ограбил молодую девушку. Это ужасно. Я, наверное, долго буду вспоминать её мольбу не трогать хотя бы золотой крестик, но я забрал всё, что только было у неё. Я не знал, что переживу это так болезненно. Меня не успокоила ни благодарность Нины, ни её ласки. Девушке было лет семнадцать, я не знаю, куда она шла и откуда. В её плеере играло что-то приятное. Я напал на неё сзади и представил к горлу нож. Нож был тупым, я специально затупил его, что не натворить случайно беды. От девушки веяло лёгким сладковатым ароматом духов, она была одета очень хорошо и, судя по сему, дорого. Я затащил её в открытый подвал какого-то дома и стал обыскивать. Денег при ней было немного, но я забрал мобильный телефон, два золотых кольца, золотые серёжки, цепочку и крестик.
Мне хотелось отпустить девушку, но я выполнил задуманное. Потом я вывел её из подъезда, она была напугана и почти без чувств, я попросил у неё прощения, чуть ли ни на коленях, и убежал.
Ночью автобусы не ходили, и только утром я оказался дома. Нина была довольна. Она ласкала меня и говорила, что теперь поверила в мою любовь, она даже не заметила, что я убит своей совестью. Ей не было дела до моей души, она просто платила мне, как привыкла платить всем.
Ну, зачем я с ней? Боже, накажи меня, чем хочешь, только освободи. Я так больше не хочу! Я так больше не могу! Я сломан…
Нины дома сейчас нет, она разделась, позвонила кому-то, и за ней приехали на машине. Да лучше бы её вообще не было на этом свете! Лучше бы она умерла! Лучше раз поплакать на похоронах, чем страдать вот так всю жизнь. Она – дьявол, и я рядом с ней перестал быть человеком, я потерял себя, я заблудился в своей совести, я опустился до преступления. Пойду сейчас к Валету, возьму у него план. Курить! Курить! Курить! Забыться! Забыться хотя бы на миг! Убежать от своих мыслей. Стакан самогона и косяк – вот, в чём теперь я вижу своё спасение! Я больше не человек! Я в пропасти!
Работа? Не пойду, не до неё мне сейчас. Я – преступник. Я – подонок. Как это мерзко! Боже, как мерзко!..
ЗАПИСЬ ДЕСЯТАЯ.
Я не помню, что было вчера. Я никогда ещё не был так обкурен, до невменяемости, до забвения. Я много пил, я много курил и до сих пор ещё не протрезвел. Кажется, страшных дел натворил я с ребятами.
Есть у нас в селе два брата Глотки. Это кличка: Васька Глотка и Пашка Глотка. Они близнецы, им по 26, и они уже дважды судимы. Мне сегодня утром Дрозд рассказал, что я вчера с Глотками уезжал куда-то, а сегодня все только и говорят о том, что они ночью в соседнем селе девчонку изнасиловали. Неужели и я был с ними? Не помню, ничего не помню. Если это правда, то тогда лучше умереть. Зачем жить? Кем я стал? В кого я превратился? Господи, суди меня! Забери в ад. Любой ад приятнее
этой жизни.
Нины всё ещё нет. Она всё где-то шляется. Шлюха! Я ненавижу её! Я жизнь эту ненавижу! Я себя ненавижу!
Снова стучат в окно. Это Дрозд и Тюбик. Что им всем от меня надо? Почему они не оставляют меня в покое? Хочу стать невидимым! Хочу несуществовать!
ЗАПИСЬ ОДИННАДЦАТАЯ.
Горячий кофе и сигареты. Сигареты и горячий кофе. Я немного успокоился. Над селом уже опустился вечер, веет приятной прохладой, земля остывает после сильного зноя. Нины всё нет, а я жду её. Вскакиваю от рёва проезжающей машины, мне мерещатся Нинины шаги на крыльце или кажется, словно кто-то стучит в окно. Выбегаю на улицу…пустота…никого… Я схожу с ума. Может, с ней что-нибудь случилось? Может, она в опасности? А я сижу в этом холодном сарае и не могу ей помочь. Сигарета за сигаретой, чашка за чашкой, я голоден, но кусок не полезет в горло, пока я не узнаю, где она.
Сегодня Дрозд и Тюбик приводили ко мне Свету, когда поняли, что я «мёртвая душа». Света – хороший психолог, я всё ей рассказал, признался в ограблении, а она не стала укорять меня, просто заплакала, ей за меня, глупенькой, страшно. Эти слёзы словно боль всю с меня смыли, мне легче стало после того, как я перед ней покаялся. Мы часа три, наверное, разговаривали. Света посоветовала мне сходить в церковь и я, думаю, поступить именно так. Говорят, что Бог всем грехи прощает, главное, самому это хотеть. Надеюсь, что и я буду прощён, перед собой я уже покаялся, перед людьми в лице Светы тоже, остались только высшие силы.
А Глоток задержали, девчонка их знакомой оказалась и заявила. Я же спал в машине, и моё имя в деле даже не фигурирует. Хоть одна приятная новость, иначе бы я и жить не смог.
Света… Она очень мудрая, мне с ней очень легко, и я боюсь окончательно сломаться после её отъезда. Хотя я уже сломан. В кармане есть план, дико хочется затянуться, но я держусь, я обещал.
Снова кофе, снова сигареты. Я себе за один вечер, наверное, сердце всё посадил. Пусть… Оно мне больше ни к чему. Мне бы бежать из Нининого дома и никогда больше сюда не возвращаться, но не хватить у меня воли разбить об каменный пол эту вазу. Она хрупка, она треснута, но пока ещё не разбита.
Я включал магнитофон, и играла отвратительная песня.
Ты променяла честь и волю
На зелёные бумажки и на кокаина долю.
Это слушала Нины, мне становилось больно, но я отматывал и отматывал на начало. Тишина начала пугать меня, и вновь по всему дому разносится знакомое уже
Ночь. Ночь. Ночь. Ты опять бродишь где-то.
Как же я устал…
ЗАПИСЬ ДВЕНАДЦАТАЯ.
Утро. До рассвета ещё далеко, но петухи начали задорную перекличку. Пишу под свечку, свет не включаю, чтобы не разбудить Нину. Она приехала, вернее, её привезли. Я не знаю, пьяна ли она или это кокаин, но она в полном беспамятстве. Я на неё уже не сержусь. Возможно я тряпка, но что я могу сделать, если нахожусь под её властью.
Когда я укладывал Нину, из её сумочки выпало несколько пакетиков с кокаином, я хотел выбросить их, но боюсь, что она узнает и прогонит меня.
Ах, Даня, Даня, чем ты стал? А ведь могло бы быть у тебя будущее, но ты променял его на несколько сладких мгновений рядом с любимой. Ведь не любишь ты Нину, а испытываешь к ней животную страсть. А страсть – это стихия, вытягивающая из души всё человеческое. А Нина? Никогда она не изменится, потому что не хочет меняться. Ей всё нравится. Ей хорошо так! Она привыкла к разврату. Я всё понимаю, но убедить себя в этом не могу. Лучше бы я не выходил на волю. Там, вдали от человеческой жизни, под дубинами надзирателей, мне было спокойней.
И в пролёт не брошусь, и не выпью яда,
И курок не смогу над виском нажать.
Надо мной кроме твоего взгляда
Не властно лезвие ни одного ножа.
Это Маяковский, я немного неправильно оформил его стихотворение, потому что не совсем помню, как расположены строчки, но не в этом суть. В тюрьме я очень любил его творчество, только всё то доброе и светлое, что вселила в меня русская классика задавлено и затоптано пошлой и ничтожной действительностью.
Сердце бьётся всё чаще и чаще,
И уж я говорю невпопад.
Я такой же, как вы пропащий,
Мне уже не уйти назад.
ЗАПИСЬ ТРИНАДЦАТАЯ.
Я больше не могу. Я не писал три дня. За это время я очень серьёзно поссорился с Ниной из-за кокаина, но помирился с ней. Она начала принимать его прямо при мне, я пытался вырвать пакет из её рук, но она кричала, что это её жизнь, что она вправе распоряжаться своим здоровьем, а я раздражаю её своей опекой. Я собрал свои вещи и ушёл, но не успел пройти и полдороги, как повернул назад. Я не могу без неё, я не могу с ней, я вообще больше не могу. Нина попросила прощения и пообещала забыть о кокаине, но сегодня вновь просила денег, она вновь толкает меня на преступление, и я уже не знаю, что победит – совесть или любовь.
Завтра я всё же выхожу первый день на работу. Но Нина требует и требует денег. Вот и сейчас, сидит за столом, курит и причитает, что я вновь толкаю её в чужую постель.
Вчера ходил домой, но брат не пустил меня даже на порог, похоже, он даже рад, что я избавил его от своих моралей. От Настеньке узнал, что мать по-прежнему плачет ночами, а бабушка даже собиралась идти к местной колдунье, но что-то её остановило. Деревня всё не утихает, Валет рассказывал, что пока стоял в очереди за хлебом, интересного услышал много. Говорят, что Нина беременна от меня, и свадьбу мы ещё в тюрьме сыграли. Говорят, что клиентов я ей поставляю. Как же хорошо развита фантазия у русского человека.
Вчера показал эти записи Свете, всего себя на суд отдал. Ей понравилось, она даже посоветовала мне написать какую-нибудь повесть, а, может, и в правду я смогу найти спасение в литературе? Может, смогу убежать от реальности в мир иллюзий? Света тоже очень хорошо пишет, я читал её стихи, и одно мне понравилось особо. В нём Света мечтает стать Большой Медведицей и разобраться в грехах людей.
Большая Медведица… Символ наших беспечных вечеров, которые уже никогда не вернутся. Большая Медведица помнит многое и надежно хранит наши тайны. Я понимаю, почему Света так боготворит её, ведь это живое созвездие. Я хочу так назвать свою повесть, и будет она о нашей беспутной сельской жизни.
Нина снова куда-то собирается, продолжая бросать мне в лицо упрёки, что я не люблю её, а лишь пользуюсь её телом. Она просто играет моими чувствами, понимая, что я жизнь за неё отдать готов. Снова достаёт кокаин, видимо, последний пакетик. Кладёт его назад. Смеётся, что я строчу записки сумасшедшего. Как же я её ненавижу! От любви не ненавижу!
ЗАПИСЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
И вот я снова один. Я отказался снова идти на преступление, денег занял у друзей и абсолютно не знаю, чем буду отдавать. Но Нина всё равно уехала.
Ходил на работу, столкнулся там с матерью. Разговор у нас вышел неприятный, и нет даже желания пересказывать его. Но смысл заключался в том, что я опозорил всю семью, не подумав о своих родных.
Но мне отныне всё равно. Ведь я не живу, я существую и, надеюсь, существовать мне осталось недолго. Я не самоубийца, я люблю жизнь, но свет не проходит в моё бытие, и надежды на спасение нет. Всю смену думал только о Нине. Я принял решение расстаться с ней, так больше продолжаться не может. Пусть мне будет тяжело, но она всё равно рано или поздно выгонит меня.
Сейчас я снова один в пустом тёмном доме. Из того времени, что мы с Ниной были вместе, я лишь несколько дней был счастлив. А теперь наступило Время Смуты, я распят на кресте своей любви, я ещё жив, но из ран сочится кровь, а жажда всё ближе подзывает смерть. Вся комната заполнена табачным дымом, которым я пытаюсь вытеснить пустоту.
Да, решено! Расстаёмся! Иначе Нина окончательно погубит меня. Я сильный! Я справлюсь! В жизни бывают и большие потрясения.
Записи в моём дневнике становятся всё короче и короче, словно жизнь моя сокращается…
ЗАПИСЬ ПЯТНАДЦАТАЯ.
Я не смог уйти. Нина вернулась, зарыдав, стала просить прощения, и я в который раз простил её. Она очень красиво говорила, умоляла меня увезти её из села и от прошлой жизни. Да, это верное решение. Там, вдали от этого ужасного места, на нас не будет висеть клеймо позора, там мы будем счастливы. Счастье есть! Иначе, как можно людям жить на земле.
Сегодня я узнал чудовищную вещь, но я смог простить и это. Нина – убийца, она делала аборт. Ну и пусть, я её не виню, в жизни случается всякое, ведь отца у этого ребёнка не было. И куда она пошла бы с младенцем на руках, кто бы воспитывал его. И эта смерть была для него спасением.
Сегодня мы с Ниной в последний раз пойдём на дискотеку. А завтра?.. Завтра нас уже не будет в этом болоте, мы отправимся на поиски счастья!
ЗАПИСЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Прощай, жизнь! Пишу с трудом, буквы плывут по строчкам, я ещё окончательно не протрезвел после этой ужасной ночи. Мне легко вспоминать её, легко потому, что я уже вынес приговор самому себе и, закончив писать, приведу его в исполнение. Я расскажу всё. Зачем скрывать что-то? Да, я сделал это! Сделал, а значит, назад ничего уже не воротишь. Я убил Нину! Убил, и сам жить больше не должен. Я люблю её! Люблю страстно и пылко, люблю живую и мёртвую, и эта любовь погубила нас, да и не только нас. Скольких я сделаю теперь несчастными, уйдя вслед за Ниной. Но другого выбора у меня нет. Я – убийца. Я приговорён к смертной казни.
Мы пришли на дискотеку. Было необычайно весело, и Нина ни на шаг не отходила от меня. Но потом в клубе появился какой-то незнакомый парень, и моя Нина начала его окутывать. Она любезничала с ним, смеялась, целовалась на моих глазах. А на меня все показывали, пальцем крутили у виска и смеялись. Я не мог это выносить, я схватил за рукав Валета, отвёл его за угол и стал курить травку. Я курил, курил, курил, запивал самогоном и снова курил, но легче мне не становилось.
Когда я вернулся на дискотеку, Нина всё ещё целовалась с тем парнем. Я подошёл к ней, хотел увести её домой, но она с презрением посмотрела на меня:
- Мы разве знакомы? Отстаньте, молодой человек. Что вам нужно от меня? – Спросила она, бесстыдно глядя мне в глаза.
- Нина, я прошу тебя, пойдём домой.
- Кто этот юнец? – Спросил её ухажёр и оценивающим взглядом оглядел меня. Нина лишь пожала плечами:
- Не знаю, он всё время бегает за мной, покоя от него нет нигде.
- Да, что ты болтаешь? – Закричал я. – Может, хватит издеваться! Пошли домой, шалава. – Я схватил её за руку, на нас все смотрели, но я в тот момент не замечал их взглядов. Подбежал мой брат, схватил меня и поволок куда-то в сторону клуба. Я кричал, сопротивлялся, ругался, но Валет и Дрозд помогали ему, и я оказался слабее.
И тут неожиданно для себя я заплакал. Не знаю, что плакало во мне: водка ли, конопля ли, любовь ли. Но со мной началась настоящая истерика, остановить которую смог лишь очередной косяк. Я затянулся сладковатым дымом конопли и запел:
Ты ушла, и моя боль ушла с тобой.
Ты должна это знать.
В моём сердце нет любви,
Осталась только печаль.
Фотоснимки твои не тревожат мою душу,
Ведь знаю я о том, что тебе уже не нужен.
Только дымом сигарет я заполняю пустоту…
Валет и Дрозд стали пить вместе со мной, вскоре все мы были очень пьяны.
- Я люблю её, а она шлюха. – Говорил я заплетающимся языком.
- Все бабы такие. – Отвечал мне Валет, затягиваясь травкой.
- Кто это вертелся рядом с ней?
- Внучок нашего зоотехника, городская штучка, можно сказать VIP-клиент.
- Может, прочистить ему мозги, чтобы не повадно было на чужих баб заглядываться.
- Можно. – Ответил Дрозд. – У меня и заточка с собой есть, я ей, правда, арбузы на закуску режу, но она острая должна быть.
- Нет, резать мы его не будем. – Запротестовал Валет. – Он не корова, чтобы резать его. Мы его ногами, ногами, ногами.
- А ты, Даня, знаешь, что Нинка твоя беременная была. – Начал Дрозд. – От тебя. – Добавил он, осушив очередной стакан.
От этих слов я даже несколько отрезвел и уронил косяк.
- Врёшь!
- Нет, клянусь, что правда. Она у матери моей аборт делала, разоткровенничалась с ней и призналась, кто отец. Она ребёнка твоего убила.
Мысль о ребёнке пронзила всё моё тело, каждую клеточку, каждый нерв. Я схватил Дрозда за воротник.
- Когда это случилось? Когда?
- Ты в тюрьме сидел.
- А почему ты, дрянь, молчал?
- Боялся расстроить тебя. – Оправдывался Дрозд и выглядел совсем нелепо.
- Дай заточку. – Потребовал я.
Испуганный Дрозд безропотно передал мне нож. Я спрятал его в кармане и пошёл искать Нину. В один миг всё во мне вспыхнуло ненавистью, ненавистью дикой, зверской. Ведь это мог бы быть мой ребёнок, ребёнок, который мог бы родиться, которого я мог бы любить. И какое право она имела лишать жизни моего ребёнка?! В голове крутилось проклятое «Ночь. Ночь. Ночь…», я шёл по темному селу, вслушивался в шаги и голоса, но Нины нигде не было. Приговор я ей уже вынес, оставалось только ждать. Я затаился возле двора её дома и набрался терпения. Не знаю, сколько часов прошло, но с каждым мгновением ярость во мне вскипала всё больше и больше, я смотрел на Большую Медведицу и проклинал её.
- Тебе хорошо! Ты там наверху! А что прикажешь делать нам? Я вот убью её сейчас, и ведь ты не сможешь помешать мне. Ты не спасёшь нас от возмездия. Зачем ты нужна тогда, проклятая.
Наконец я услышал голоса и смех. Её, Нинин смех, я узнал бы его из миллиона, я достал заточку. На дороге она поцеловала на прощание своего кавалера и стала подходить к калитке. Я приготовился. Но она услышала моё дыхание и окликнула меня:
- Даня, это ты здесь?
- Я
- Ты был сегодня смешон. Ну, что ты начал устраивать сцены. Ты хоть знаешь, сколько у этого человека в Москве связей.
Она подошла ближе, луна осветила её прекрасный профиль.
- Ты меня любишь? – Спросил я, от этого ответа зависела Нинина жизнь.
- Что за ерунду ты спрашиваешь? Давай, не будем устраивать мелодрам под луной.
- Почему ты не сказала, что была беременна от меня?
Нина испугалась и замолчала, с минуту она не произнесла ни слова.
- С чего ты взял это? – Холодно спросила она.
- Не ври! – Крикнул я. – Ты не только мне жизнь испортила, но и ребёнку моему. Я тебя ненавижу! Слышишь? Ненавижу! - Я снова начинал впадать в бешеную истерику.
- Пойдём в дом, там и поговорим.
- Нет! Говори здесь! Говори!
- Ты псих. – Она хотела уйти, но я крепко схватил её за руку.
- Говори!
- А тебе было бы легче жить, если бы ты знал правду? Этот ребёнок был бы обузой для меня, и я поступила правильно. Неужели ты смог воспитать его. – Она говорила нервно, голос её дрожал, я впервые видел её такой.
- Да, смог бы! Ты обязана была посоветоваться со мной. Скажи, зачем ты держишь меня? Зачем я нужен тебе?
- С тобой весело, с тобой лёгко. Я беру от тебя твоё повиновение, а ты моё тело. Всё справедливо.
- Ты недостойна жить! – Я занёс над ней нож. Мне никогда не забыть её взгляд, кошачьи глаза превратились в две тёмные ямы, наполненные ужасом. Нина пыталась вырваться, но я крепко держал её.
- Даня, ты не сделаешь этого. – Молила она. – Ведь ты жалеть потом будешь. – Но её слёзы уже ничего не могли решить.
- Надеюсь, в аду мы будем жариться в разных котлах.
Удар пришёлся точно в сердце, наверное, поэтому, крови почти не было. Нина упала в высокую траву, испугав любопытного ежа. И тут сзади раздался женский крик, я подумал, что она жива, бросился к ней, но крик исходил не от Нины. За мной стояла Света, она тряслась и не могла говорить, она пыталась что-то сказать, но из горла её вырывался нечеловеческий крик. Нож всё ещё был в моих руках, она смотрела на него, но не могла убежать. Я подошёл к Свете и молча обнял её.
- Успокойся, успокойся. – Умолял я.
Придя в себя, она оттолкнула меня и, тяжело дыша, спросила.
- Нина мертва?
Я кивнул.
- Ты убил себя.
Я снова кивнул.
- Я ненавижу тебя. – И Света, сорвавшись с места, побежала как можно дальше от Нининого двора. Я не пытался догонять её, а вслушивался в её удаляющиеся шаги и жалел, что мы никогда больше не увидимся.
Я подошёл к тому месту, где лежала Нина, и, прикрыв её глаза, сел рядом. Она была словно живая, и я по-прежнему сгорал от своей страсти к ней. « Вот и осталось от тебя одно тело, - думал я, - тело, которым ты так дорожила. Тело твоё съедят черви, и даже памяти от тебя не останется, потому что у тебя никогда не было души. Прости меня, прости, Нина, но ты сама выбрала себе смерть. Я люблю тебя, быть может, сильнее, чем любил живую, но тебя больше нет, и мне стало легче. Ты молчишь, ты никогда мне уже не сможешь ответить… «Дорогая, я плачу, прости». Прощай, прощай». Я вытер скупую слезу и посмотрел на небо. Тучи закрывали Большую Медведицу и, казалось, она отвернулась, чтобы не видеть нас, людей, в эту ужасную ночь.
Я зашёл в дом, оглядел в нём всё в последний раз и, взяв эту тетрадь, пошёл на свой самый любимый холм. На нём я и сейчас. Уже светает, Нину, наверное, нашли, в деревне паника. А я встречаю свой последний восход солнца. Горизонт уже залился кровью, пора пролить её и на земле.
Я не боюсь смерти, она будет легкой для меня. Я всё решил, ведь жить я всё равно теперь не смогу. Жить без Нины, осознавая, что я её убийца, страшнее смерти. Я ухожу. Я не знаю, что там, за этим кровавым горизонтом, но знаю, что на земле всё – обман, всё-грязь, всё – разврат. Я судил себя, но мой суд земной, впереди меня ждёт ещё и Высший Суд, и лишь об одном я попрошу своего судью – на миг взглянуть на души Нины и своего неродившегося ребёнка. Не смогли мы быть счастливыми на земле, не сможем на небе. Просто нет на свете счастья.
Мне жаль мать, жаль родных, своим уходом я причину боль им, но человек способен смириться со всем, привыкнут и они. Я же – не человек, я – убийца, а значит, дорога у меня лишь одна – дорога в ад.
И сейчас, в последнюю минуту, мне вновь вспоминается классика, которая, к сожалению, так и не научила меня мудрости.
До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное растованье
Обещает встречу впереди.
До свиданья друг мой, без руки, без слова,
Не печалься и не хмурь бровей.
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, тоже не новей.
Четыре надреза на венах. Раз… Два… Три… Четыре… Небо, я иду… Прощай, жизнь…
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Тело Дани не могли найти неделю. Всё это время шло следствие, и милиция была уверена в том, что дело – очередной «глухарь». Допросили молодёжь, но все лишь пожимали плечами. Света на допросе держалась стойко, говорила, что шла домой мимо Нининого двора, но ничего подозрительного не заметила. Лишь выйдя из кабинета, она скользнула по стене на грязный пол и заплакала, а вечером у неё был поезд на Москву…
Единственным подозреваемым был внук зоотехника, против него находились даже какие-то улики, и парень был взят под стражу. А через несколько дней мать Дани заявила о пропаже сына, на внука повесили двойное убийство, тем более что свидетели подтвердили, что Даня жил с Ниной, а ночью накануне у него вышел спор с подозреваемым.
Деревня вся словно вспыхнула: люди боялись выходить на улицы, стали закрывать дверь и перестали доверять друг другу. Закрылся магазин и сельский клуб.
Но через неделю после убийства сельский пастух обнаружил Даню и забрызганный кровью дневник в его руке. Экспертиза подтвердила, что Нина была убита тем же ножом, каким перерезал себе вены Даня. Смерть его была страшная, умирал он, медленно истекая кровью, но, видимо, такое жестокое наказание он выбрал себе специально.
Молодых людей похоронили. Село успокоилось, и через месяц уже перестало говорить об этом.
Только каждую неделю, на могиле Дани появляются свежие цветы и зажигаются свечи, их приносят сюда Валет, Дрозд и Тюбик по просьбе Светы. И каждую ночь в небе загорается Большая Медведица, охраняющая покой сельского кладбища.
Апрель 2005 года
Большая медведица записки мёртвого человека
© Copyright: Юлия Светлячок, 2007
Свидетельство о публикации №207020200429
Свидетельство о публикации №207020200429
Рецензии
Спасибо, Юля)))) Не понимаю, что же такое творится)))
Ну, к делу, собственно. (Сразу прошу прощения за большой размер моей рецензии)
Ain`t no sunshine when she`s gone...
Only darkness every day...
Bill Withers
Для начала, будет нелишним сказать про то, что меня слегка не порадовало))) (Хотя такого набралось мало). Ну или даже не то чтобы не порадовало, но удивило. Ты говорила о том, что черпаешь мысли у великого классика Достоевского. Это прекрасно, но меня слегка поразило,что этот деревеснкий парень читал в тюрьме КЛАССИКУ и наизусть помнит стихи Есенина и Маяковского(очень сомневаюсь, что его резко могло "бросить" на классику). Хотя, этот вопрос спорный - ну и такое, наверно, бывает.
Единственное, что вообще убило - слово "оксюморон" из его уст. Да! и кот, названный в честь булгаковского Бегемота. Но это опять же, спорно, понимаю. Еще улыбнулась, когда Света бросила в костер гаш, или что там было? Кумарный, должно быть, дым получился;)
Теперь к основному)) От частного, к общему))))
Начав читать, погрузилась в забвную ностальгию по деревне)) В принципе, я не общалась слишком тесно с деревенскими ребятами, но нрав и быт их знаю - за это твердое отлично, Юлька! Передала, я аж на себе почувствовала запахи навоза и ветра ( и ветер там пахнет), и увидела звезды, которые там прекрасно видны.
И эта песня группы, кажется Фактор-2, настоящая деревенская лирика, отлична прошла сквозь текст, создав очередную грань и настроение этого расказа, ну а Морриконе - так вообще классика символизма, на мой взгляд.
Я - человек впечатлительный, а чтение - самое грузящее меня занятие. Вот сяду брошурку какую-нибудь почитать про вред сорняков, а уже слезы на глазах. Но если без шуток, твой рассказ стоящий. Правда, по моему, слишком уж явны кое-где Евангельские мотивы, слишком сидеализирован кое где герой. Но в целом - очень! Ты не ушла за рамки повествоания в философию, поэтому так легко можно было представить твоих героев, так просто можно их понять, и от этого так горько за них. А с другой стороны - чем же еще могла закончится такая вот исория таких вот людей. Закономерно и от этого замечательно! Было бы невероятно странно, если бы Данила пошел в церковь и прозрел)) Это Дима ("Колдовство"), благополучный молодой человек, лишившийся на какое то время рассудка, легко подвластный чужому мнению, и на мой взгляд, человек слабый, мог так быстро и легко (ну это, безусловно, относительно легко) "прозреть". Но Данила - нет, совсем другой персонаж. Более сильный в своих порывах, оттого и более слабый с Ниной. В каждом из твоих героев узнала персонажей из моей "знакомой" деревни.
И вот я, радостная, родившаяся в большом городе и не знающая в полной мере этой проблемы наших "колхозов", пишу рецензию о том, как мне это "близко". О чем это может говорить? О том, что и в такой истории о людях, которые не видели ничего кроме пьянства и слез матерей, именно Юля Светлячок нашла тему для прожженых жителей Москвы (ну это я так, шутя, конечно)
Жду следующих рассказов и думаю, что тебя ждет большое будущее и целый интереснейший роман. Я думаю,что ты его напишешь.
Пуфи Миниатюрная, вечно занятая чтением и любовью к жизни.
С пламенным приветом и с тремя точками вместо одной.
Пуфи Миниатюрная 04.02.2007 14:09 Заявить о нарушении
Ну, к делу, собственно. (Сразу прошу прощения за большой размер моей рецензии)
Ain`t no sunshine when she`s gone...
Only darkness every day...
Bill Withers
Для начала, будет нелишним сказать про то, что меня слегка не порадовало))) (Хотя такого набралось мало). Ну или даже не то чтобы не порадовало, но удивило. Ты говорила о том, что черпаешь мысли у великого классика Достоевского. Это прекрасно, но меня слегка поразило,что этот деревеснкий парень читал в тюрьме КЛАССИКУ и наизусть помнит стихи Есенина и Маяковского(очень сомневаюсь, что его резко могло "бросить" на классику). Хотя, этот вопрос спорный - ну и такое, наверно, бывает.
Единственное, что вообще убило - слово "оксюморон" из его уст. Да! и кот, названный в честь булгаковского Бегемота. Но это опять же, спорно, понимаю. Еще улыбнулась, когда Света бросила в костер гаш, или что там было? Кумарный, должно быть, дым получился;)
Теперь к основному)) От частного, к общему))))
Начав читать, погрузилась в забвную ностальгию по деревне)) В принципе, я не общалась слишком тесно с деревенскими ребятами, но нрав и быт их знаю - за это твердое отлично, Юлька! Передала, я аж на себе почувствовала запахи навоза и ветра ( и ветер там пахнет), и увидела звезды, которые там прекрасно видны.
И эта песня группы, кажется Фактор-2, настоящая деревенская лирика, отлична прошла сквозь текст, создав очередную грань и настроение этого расказа, ну а Морриконе - так вообще классика символизма, на мой взгляд.
Я - человек впечатлительный, а чтение - самое грузящее меня занятие. Вот сяду брошурку какую-нибудь почитать про вред сорняков, а уже слезы на глазах. Но если без шуток, твой рассказ стоящий. Правда, по моему, слишком уж явны кое-где Евангельские мотивы, слишком сидеализирован кое где герой. Но в целом - очень! Ты не ушла за рамки повествоания в философию, поэтому так легко можно было представить твоих героев, так просто можно их понять, и от этого так горько за них. А с другой стороны - чем же еще могла закончится такая вот исория таких вот людей. Закономерно и от этого замечательно! Было бы невероятно странно, если бы Данила пошел в церковь и прозрел)) Это Дима ("Колдовство"), благополучный молодой человек, лишившийся на какое то время рассудка, легко подвластный чужому мнению, и на мой взгляд, человек слабый, мог так быстро и легко (ну это, безусловно, относительно легко) "прозреть". Но Данила - нет, совсем другой персонаж. Более сильный в своих порывах, оттого и более слабый с Ниной. В каждом из твоих героев узнала персонажей из моей "знакомой" деревни.
И вот я, радостная, родившаяся в большом городе и не знающая в полной мере этой проблемы наших "колхозов", пишу рецензию о том, как мне это "близко". О чем это может говорить? О том, что и в такой истории о людях, которые не видели ничего кроме пьянства и слез матерей, именно Юля Светлячок нашла тему для прожженых жителей Москвы (ну это я так, шутя, конечно)
Жду следующих рассказов и думаю, что тебя ждет большое будущее и целый интереснейший роман. Я думаю,что ты его напишешь.
Пуфи Миниатюрная, вечно занятая чтением и любовью к жизни.
С пламенным приветом и с тремя точками вместо одной.
Пуфи Миниатюрная 04.02.2007 14:09 Заявить о нарушении
Спасибо, Юля)))) Не понимаю, что же такое творится)))
Ну, к делу, собственно. (Сразу прошу прощения за большой размер моей рецензии)
Ain`t no sunshine when she`s gone...
Only darkness every day...
Bill Withers
Для начала, будет нелишним сказать про то, что меня слегка не порадовало))) (Хотя такого набралось мало). Ну или даже не то чтобы не порадовало, но удивило. Ты говорила о том, что черпаешь мысли у великого классика Достоевского. Это прекрасно, но меня слегка поразило,что этот деревеснкий парень читал в тюрьме КЛАССИКУ и наизусть помнит стихи Есенина и Маяковского(очень сомневаюсь, что его резко могло "бросить" на классику). Хотя, этот вопрос спорный - ну и такое, наверно, бывает.
Единственное, что вообще убило - слово "оксюморон" из его уст. Да! и кот, названный в честь булгаковского Бегемота. Но это опять же, спорно, понимаю. Еще улыбнулась, когда Света бросила в костер гаш, или что там было? Кумарный, должно быть, дым получился;)
Теперь к основному)) От частного, к общему))))
Начав читать, погрузилась в забвную ностальгию по деревне)) В принципе, я не общалась слишком тесно с деревенскими ребятами, но нрав и быт их знаю - за это твердое отлично, Юлька! Передала, я аж на себе почувствовала запахи навоза и ветра ( и ветер там пахнет), и увидела звезды, которые там прекрасно видны.
И эта песня группы, кажется Фактор-2, настоящая деревенская лирика, отлична прошла сквозь текст, создав очередную грань и настроение этого расказа, ну а Морриконе - так вообще классика символизма, на мой взгляд.
Я - человек впечатлительный, а чтение - самое грузящее меня занятие. Вот сяду брошурку какую-нибудь почитать про вред сорняков, а уже слезы на глазах. Но если без шуток, твой рассказ стоящий. Правда, по моему, слишком уж явны кое-где Евангельские мотивы, слишком сидеализирован кое где герой. Но в целом - очень! Ты не ушла за рамки повествоания в философию, поэтому так легко можно было представить твоих героев, так просто можно их понять, и от этого так горько за них. А с другой стороны - чем же еще могла закончится такая вот исория таких вот людей. Закономерно и от этого замечательно! Было бы невероятно странно, если бы Данила пошел в церковь и прозрел)) Это Дима ("Колдовство"), благополучный молодой человек, лишившийся на какое то время рассудка, легко подвластный чужому мнению, и на мой взгляд, человек слабый, мог так быстро и легко (ну это, безусловно, относительно легко) "прозреть". Но Данила - нет, совсем другой персонаж. Более сильный в своих порывах, оттого и более слабый с Ниной. В каждом из твоих героев узнала персонажей из моей "знакомой" деревни.
И вот я, радостная, родившаяся в большом городе и не знающая в полной мере этой проблемы наших "колхозов", пишу рецензию о том, как мне это "близко". О чем это может говорить? О том, что и в такой истории о людях, которые не видели ничего кроме пьянства и слез матерей, именно Юля Светлячок нашла тему для прожженых жителей Москвы (ну это я так, шутя, конечно)
Жду следующих рассказов и думаю, что тебя ждет большое будущее и целый интереснейший роман. Я думаю,что ты его напишешь.
Пуфи Миниатюрная, вечно занятая чтением и любовью к жизни.
С пламенным приветом и с тремя точками вместо одной.
Пуфи Миниатюрная 04.02.2007 14:09 Заявить о нарушении
Ну, к делу, собственно. (Сразу прошу прощения за большой размер моей рецензии)
Ain`t no sunshine when she`s gone...
Only darkness every day...
Bill Withers
Для начала, будет нелишним сказать про то, что меня слегка не порадовало))) (Хотя такого набралось мало). Ну или даже не то чтобы не порадовало, но удивило. Ты говорила о том, что черпаешь мысли у великого классика Достоевского. Это прекрасно, но меня слегка поразило,что этот деревеснкий парень читал в тюрьме КЛАССИКУ и наизусть помнит стихи Есенина и Маяковского(очень сомневаюсь, что его резко могло "бросить" на классику). Хотя, этот вопрос спорный - ну и такое, наверно, бывает.
Единственное, что вообще убило - слово "оксюморон" из его уст. Да! и кот, названный в честь булгаковского Бегемота. Но это опять же, спорно, понимаю. Еще улыбнулась, когда Света бросила в костер гаш, или что там было? Кумарный, должно быть, дым получился;)
Теперь к основному)) От частного, к общему))))
Начав читать, погрузилась в забвную ностальгию по деревне)) В принципе, я не общалась слишком тесно с деревенскими ребятами, но нрав и быт их знаю - за это твердое отлично, Юлька! Передала, я аж на себе почувствовала запахи навоза и ветра ( и ветер там пахнет), и увидела звезды, которые там прекрасно видны.
И эта песня группы, кажется Фактор-2, настоящая деревенская лирика, отлична прошла сквозь текст, создав очередную грань и настроение этого расказа, ну а Морриконе - так вообще классика символизма, на мой взгляд.
Я - человек впечатлительный, а чтение - самое грузящее меня занятие. Вот сяду брошурку какую-нибудь почитать про вред сорняков, а уже слезы на глазах. Но если без шуток, твой рассказ стоящий. Правда, по моему, слишком уж явны кое-где Евангельские мотивы, слишком сидеализирован кое где герой. Но в целом - очень! Ты не ушла за рамки повествоания в философию, поэтому так легко можно было представить твоих героев, так просто можно их понять, и от этого так горько за них. А с другой стороны - чем же еще могла закончится такая вот исория таких вот людей. Закономерно и от этого замечательно! Было бы невероятно странно, если бы Данила пошел в церковь и прозрел)) Это Дима ("Колдовство"), благополучный молодой человек, лишившийся на какое то время рассудка, легко подвластный чужому мнению, и на мой взгляд, человек слабый, мог так быстро и легко (ну это, безусловно, относительно легко) "прозреть". Но Данила - нет, совсем другой персонаж. Более сильный в своих порывах, оттого и более слабый с Ниной. В каждом из твоих героев узнала персонажей из моей "знакомой" деревни.
И вот я, радостная, родившаяся в большом городе и не знающая в полной мере этой проблемы наших "колхозов", пишу рецензию о том, как мне это "близко". О чем это может говорить? О том, что и в такой истории о людях, которые не видели ничего кроме пьянства и слез матерей, именно Юля Светлячок нашла тему для прожженых жителей Москвы (ну это я так, шутя, конечно)
Жду следующих рассказов и думаю, что тебя ждет большое будущее и целый интереснейший роман. Я думаю,что ты его напишешь.
Пуфи Миниатюрная, вечно занятая чтением и любовью к жизни.
С пламенным приветом и с тремя точками вместо одной.
Пуфи Миниатюрная 04.02.2007 14:09 Заявить о нарушении
Пуфи, солнце (можно тебя так назвать?), ты даже не представляешь, как меня тронула твоя рецензия, почти до слёз! Очень и очень приятно читать такие слова, а ещё приятне, когда твой рассказ не просто прочитан, а ещё понят. Вот подруга моя, прочитав, первым делом спросила: "А зачем он-то жизнь самоубийством покончил? Неужели тюрьмы так испугался?"
Все твои минусы принимаются. Мало похоже на правду, что человек, читая в тюрьме классику от скуки, так бы ей проникся, но мне очень хотелось показать, что Данила несколько выше своих друзей,человек мыслящий и чувствующий. Правда, этот рассказ писался не совсем под влиянием Достоевского. Это моя личная боль. Я слишком хорошо знакома с бытом деревенских ребят, а эпизод с гашишем полностью взят из жизни,и сжигала его я.
Перечитывая рассказ, я понимаю, что он несовершенен: и Нина получилась несколько шаблонной героиней, и Света, но две эти девушки как бы олицетворяют две стороны Данилы: светлоё в нём и белое. По крайней мере, такой была задумка, а уж вышло или нет - судить читателю.
На роман пока решится не могу. Слишком это большая ответственность. Есть в набросках небольшая повесть, но нет времени, чтобы заняться ей всерьёз.
Ещё раз спасибо за такую полную рецензию.
Юлия Светлячок 04.02.2007 14:28 Заявить о нарушении
Все твои минусы принимаются. Мало похоже на правду, что человек, читая в тюрьме классику от скуки, так бы ей проникся, но мне очень хотелось показать, что Данила несколько выше своих друзей,человек мыслящий и чувствующий. Правда, этот рассказ писался не совсем под влиянием Достоевского. Это моя личная боль. Я слишком хорошо знакома с бытом деревенских ребят, а эпизод с гашишем полностью взят из жизни,и сжигала его я.
Перечитывая рассказ, я понимаю, что он несовершенен: и Нина получилась несколько шаблонной героиней, и Света, но две эти девушки как бы олицетворяют две стороны Данилы: светлоё в нём и белое. По крайней мере, такой была задумка, а уж вышло или нет - судить читателю.
На роман пока решится не могу. Слишком это большая ответственность. Есть в набросках небольшая повесть, но нет времени, чтобы заняться ей всерьёз.
Ещё раз спасибо за такую полную рецензию.
Юлия Светлячок 04.02.2007 14:28 Заявить о нарушении
Можешь даже пуфиком меня называть)))
Да не за что, но неужели дым был не кумарным?)))
Ну если серьезно, то, что мне ответила - так я все и поняла. Правда, хорошо получилось.
Пуфи Миниатюрная 04.02.2007 14:35 Заявить о нарушении
Да не за что, но неужели дым был не кумарным?)))
Ну если серьезно, то, что мне ответила - так я все и поняла. Правда, хорошо получилось.
Пуфи Миниатюрная 04.02.2007 14:35 Заявить о нарушении