Аля

Из цикла «Маленькие истории Большого Утриша»

Всю последнюю неделю Аля пребывала в умиротворённом состоянии. Она отдыхала и душой, и телом, ибо с лихвой была обеспечена всем необходимым. Сведя на берегу знакомство с компанией из трёх крепких ребят, она уговорила их жить в её спрятанном за пригорком, склеенном из картонных коробок, домике.

Домик этот был весьма просторен. Против того обстоятельства, что в палатку можно было вползать только согнувшись, в домик этот входили в полный рост. Главной его достопримечательностью была огромная, почти во всю площадь, кровать, на которой одновременно могли поместиться несколько человек. И это тоже было выгодным отличием от палаток, в которых, как ни крутись, а за ночь отлежишь все бока.

Обширная поляна вокруг домика была вполне обихожена: слева привешен был верёвочный гамак, в центре располагался большой основательный очаг с кухонной утварью и столом, сложенным из больших камней; чуть поодаль была расстелена широкая подстилка для игр чумазого малыша; справа же был хоздвор с умывальником, запасом воды, горой пустых баклажек, складом дров и навалом другого разнообразного имущества, собранного здесь на всякий случай.

Имущество это, да и вообще всё, что было на стоянке, включая одежду, посуду, подстилки, одеяла и даже надувные матрасы – всё это было собрано с покинутых стоянок, на которых обитатели часто бросали не очень нужные им вещи затем только, чтобы не тащить их с собой в город.

Обычно на стоянке кроме Али с ребёнком жил постоянно лесной человек Пётр. Он и построил этот домик нынешней зимой вместо сгоревшего. Был он высок, красив мужественной красотой мудрого старца. Привычка к подвижному образу жизни на лоне природы делала его худощавое мускулистое тело весьма моложавым, несмотря на возраст. Кожа его золотилась ровным бронзовым загаром, поскольку ходил он всё время совершенно обнажённым, одеваясь только для появления в посёлке по какому-нибудь делу.

На стоянке выполнял он всю мужскую работу: сходить ли на родник за водой, за дровами или за продуктами в посёлок, до которого было десять километров каменистого бездорожья по береговой полосе, усеянной кое-где непроходимым нагромождением каменных глыб, – все эти заботы давались ему без особого труда. Кроме того, исполнял он всякое дело по устройству домика и стоянки.

Был он немногословен. И это оказалось кстати, поскольку в отличие от привлекательной наружности, речь его была весьма неразвитой и состояла в основном из ненормативной лексики, а голос был неприятен.

Пётр давно уже отошёл от устроенной жизни. В лесу он жил не только всё тёплое время, но и большую часть зимы. А на какие средства существовал – об этом можно было только строить домыслы. Было, однако, доподлинно известно, что он не считал себя обязанным соблюдать все те ограничения, которые общество предписывает выполнять законопослушным гражданам. Так или иначе, имел он то малое необходимое, что позволяло ему поддерживать бренное существование.

К Але его привязывали нежные чувства, которые, хоть и оставались неразделёнными, но позволяли быть их союзу довольно устойчивым. Однако более всего связывали их обстоятельства, которые выбросили обоих из былой жизни и соединили здесь, в этом картонном домике, спрятанном за пригорком от холодных свирепых морских ветров.

У Петра за спиной были места лишения свободы, из-за чего он и потерял место постоянного своего проживания. Аля же прежде владела в Анапе своим домом, имела работу. Но дом сгорел. Не имея средств на восстановление дома, Аля сдала его чужим людям, которые взялись его отстраивать. Она получала от них какие-то малые средства, но жить в домике уже не могла.

Ещё и то объединяло Алю с Петром, что оба они уже весьма основательно порабощены были пагубным пристрастием к зелёному змию, особенно Аля, для которой жизнь без веселящего напитка казалась уже вовсе невозможной. Все остальные интересы, кроме добывания каждодневной своей рюмки, отходили для неё на последнее место. Ради добывания этой рюмки могла она хитрить, проводить весьма искусные дипломатические переговоры в компаниях прибывших на отдых, бродить подолгу и выискивать стоянки, где у людей было весёлое застолье. Когда же удавалось ей заполучить малую дозу живительной своей влаги, становилась она радостной, общительной и весьма обаятельной, заботливой мамой, умелой хозяйкой и хорошим другом для всех, кто оказывался рядом и нуждался в какой-либо помощи.

Но одно было для Али свято – женская её неприкосновенность – она была пацанкой. Будучи всегда окружена компанией мужчин, словно королева своей свитой, она ничуть не прельщалась их ухаживаниями. Она приглашала их к себе и приманивала только ради выпивки, держалась с ними по-дружески и никогда не допускала дело до рук, объявляя всем, кто ещё не знал об этом, что она пацанка. Со своими подружками она делилась своим отношением ко всем этим мужикам, кто крутился вокруг неё, что все они дерьмовые никчемные алкаши, и ни с одним из них она никогда бы не завела роман.

Оставался открытым вопрос, как при таких взглядах получился у неё ребёнок. Она не говорила об этом. Может быть, тайна эта осталась за рамками её сознания? Очевидно, что появление этого малыша было не совсем благополучным, потому что в свои два с половиной года он ещё не говорил, хотя был по-своему смышлён и до агрессивности настойчив в своих желаниях. Ему за это часто доставалось от матери и от захожих мужиков, так что треск оплеух был ему гораздо больше знаком, нежели звук похвал.

Смотрел Димка – так звали малыша – исподлобья. Но что это были за чудные глаза! Огромные, как у матери, голубовато-серые и светящиеся чистым прозрачным светом, какие, наверное, могут быть только у существа, рождённого на берегу моря – эти глаза говорили о смелости и внутренней убеждённости. Такова была его мать, таковой характер закладывался и у Димки.

Ел он всегда сам. Когда на стоянках какая-нибудь женщина пыталась кормить его из ложечки, он грубо отбирал миску и ложку, съедал немного, а остатки еды безжалостно вываливал в ближайшие заросли, чем отбивал всякую охоту предлагать ему добавку.

Правда, этим летом Димке повезло больше: в их домике недавно поселилась баба Вера – пожилая, тучная и весёлая нравом женщина, приехавшая на отдых с Украины. Она прибыла вместе с сыном Павлом, который устроился работать грузчиком в Анапе, а сюда наезжал временами, чтобы провести какое-то время возле дамы своего сердца – всё той же Али. Та не давала ему никаких авансов, но по какому-то праву он считал её своей девушкой, а баба Вера возилась с маленьким Димкой, как со своим внуком.

Была эта баба Вера глухонемая, но об этом нельзя было сразу догадаться. Как все глухонемые, она очень любила разговаривать, хотя темы для бесед были простые: о погоде либо о самочувствии. При этом она не применяла язык жестов, а понимала речь по губам, сама же говорила резковатым голосом, несколько невнятно. Но, привыкнув немного, вполне можно было её понять.

Итак, времена для Али настали весьма безоблачные – в домике её было трое приезжих с основательными средствами. Пётр был на посылах: за водой ли на родник сходить, или же в посёлок сбегать по поручению тех же ребят, когда надо было пополнить запасы еды и спиртного. За малым присматривала баба Вера, она же готовила нехитрую снедь. Вся компания изо дня в день весело проводило время: застолье, пляж и опять застолье с шумными разговорами, песнями и перебранками.

Особенно же разгоралось веселье с наездами Павла. Словно торопясь наверстать упущенное за время своего отсутствия, он пил втройне против остальных и во столько же раз был шумнее их. Но его пьяные вопли ни во что бы не сравнились с бранью бабы Веры, которая пыталась его урезонить и бранила за то, что он отлынивает от работы, припёрся на пляж и пьёт тут как … на этом моё красноречие умолкает, так как я и отдалённо не смогу передать всех эпитетов, которыми мамаша награждала своего сына. Шум в лесу стоял невероятный. Он перемещался вместе с компанией от пляжа по тропе вглубь леса, и даже из-за горы слышны были выкрики, угрозы и рёв малыша, который тоже вносил свою лепту в общий кавардак.

В один из таких дней баба Вера даже ушла – благо, было тут много таких же стоянок. Все обитатели, из года в год проводившие здесь своё лето, знали друг друга. Знали Алю и Петра и многих их постояльцев. Павел спал непробудным сном после своего буйства. Аля же с утра успела побывать ещё в одной компании, где перебрала основательно.

Полуденный сон разморил её прямо на пляже. Она лежала на спине, широко раскинув руки, а Димка, бывший при ней же, сидел прямо у неё на животе и ревел, размазывая сопли грязными ручонками. Временами он прикладывался к груди матери – она до этих пор всё ещё кормила его – но потом, разморенный под палящим солнцем, снова принимался плакать.

Те парни, на застолье у которых с утра побывала Аля, сначала пытались разбудить её, чтобы та унесла малыша в тень и накормила. Но всё было бесполезно – душа Али была слишком далеко, и ничто не могло бы её вернуть, пока пары спиртного не выветрились бы сами из её тела переполненного алкоголем. Тогда парни принялись рыскать по всему лесу в поисках бабы Веры, чтобы та унесла Димку и спасла бы его от солнечного удара.

В тот раз всё закончилось благополучно: баба Вера нашлась и забрала малыша. Павел отбыл на работы в Анапу. Аля вполне выспалась, добавив к своему золотистому загару без следов от какой-либо одежды ещё чуть-чуть шоколада. К вечеру она уже была в полной форме.

Она появилась на вечернем купании в коротком совершенно прозрачном струящемся платьице и огромной шляпе. Рядом с нею на каменной плите сидел непременный её спутник Пётр, Димка возился у её ног, играя с камушками. Лучи вечереющего неба освещали её со спины, облекая фигуру молодой женщины ореолом прозрачного сияния. Королева и только!

Увы, это были последние благополучные дни её лета. К концу сезона всё меньше стало прибывать народа в эту отдалённую лагуну. Пётр отбыл куда-то по делам, только ему ведомым. Але удалось ещё поселить у себя молодого парня, который составил ей компанию на пляже и ходил за водой.

Потом его сменил красавец-атлет Кирилл, тоже любитель выпить. Теперь уже он вместо Петра шёл следом за ней по тропке с ребёнком на руках, а то отправлялся на родник, увешанный баклажками. Аля же обычно несла с собой на берег ворох вещей для стирки. В основном это были чужие вещи, подобранные ею на стоянках. Но много было и своего – один только Димка поставлял ей гору грязных вещей. Несмотря на то, что она несколько раз в день мыла его и переодевала в чистое, он тут же снова становился чумазым, ползая всюду без разбора.

За собой Аля тоже следила с особым тщанием. Долгий опыт обитания вне дома познакомил её со всякой заразой – спутницей неустроенной жизни. Предыдущий домик даже пришлось сжечь со всем скарбом, когда там побывали гости с чесоткой и сифилисом. Поэтому Аля тщательно мыла голову чуть не каждый день, перестирывала постоянно свои пожитки.

Пресной воды здесь не было, приходилось стирать прямо в море. И поскольку ни одно мыло не мылилось в морской воде, то в ход шло средство “Ферри”. По этой причине только поутру вода в море была девственно чиста. Чуть позже, когда Аля уже раскладывала на камнях для просушки выстиранные свои вещи, вся лагуна наполнялась пеной и долго ещё пузырилась у береговой кромки, взбиваемая лёгким прибоем. Запоздалые обитатели леса, выходившие на пляж к полудню, удивлялись: “Опять грязи откуда-то нанесло… ”

Уже август перешёл в сентябрь, безоблачная синь затянулась всклокоченными облаками. Волной прибило к чистому каменистому берегу слой водорослей в пять метров шириной и не меньше метра высотой. Дети, кто ещё оставался, с радостью прыгали на этом мягком подсохшем матрасе, как на трамплине, но в воду никто не лез – холодно. По кромке водорослей, по её влажному краю, бродили приезжие и выискивали сочные ветвистые кустики морской капусты, которые выглядели, как мягкие зелёные кораллы. Эти водоросли они вымачивали в пресной воде, затем мариновали с уксусом и готовили из них острый на вкус салат – прекрасная витаминная закуска в этих краях, удалённых от продуктовых магазинов.

Аля с малышом в сопровождении Кирилла теперь ходила купаться и стирать на озеро, что было отделено от моря полосой каменистого пляжа. Там было не так ветрено, вода намного теплее. Озеро это наполнялось морской водою – и высокими волнами в шторм, которые перекатывали через береговую полосу, и подпочвенными протоками. Оно было менее солёное, илистое и мутноватое. В тёплое время только мальчишки заходили в озеро по колено, чтобы наловить креветок для наживки.

Теперь же чистоплотная Аля проводила там чуть не все свои дни, приведя закрытый этот водоём к экологической катастрофе, поскольку с наступившими холодами стоянки покидались в массовом количестве, и стирки было предостаточно. По вечерам компания шла назад, и Кирилл нес гору чистой и высушенной поклажи. Но вскоре и он уехал.

Злые языки давно бы уже распустили сплетни насчет всех этих мужиков, что обитали в Алином домике один за другим. Да, распустили бы про кого-нибудь другого, но только не про Алю. Она ходила с гордо поднятой головой и сознанием полной своей безгрешности, ибо была чиста перед собою и перед Небесами.

С конца августа лодки уже не ходили. Даже если посреди дня волна стихала, и, казалось бы, можно было причалить катерам, но руководство порта не давало разрешения на навигацию – опытные моряки знали, каким коварным может быть сентябрьское море. Не дрова ведь везти им – людей.

Тем удивительнее было услышать тарахтение и увидеть, как надувная лодка, оснащённая мотором, неловко взмывая и проваливаясь между волн, приближается к берегу. Четверо парней основательно промокли, прежде чем высадились сами и перенесли груз на берег, после чего вытащили и саму лодку на руках, оберегая её от прибрежных камней.

Очевидно, эти ребята были здесь не впервой, потому что без особых поисков заняли площадку у дальнего края лагуны, развели костёр и сразу же принялись отмечать удачное прибытие. Вездесущая Аля была уже рядом, спускаясь по тропке с ребёнком на руках. Она ещё и не успела разглядеть новосёлов, как они окликнули её: “Аля! Иди сюда, к нам!”

Вечер был весёлым и продолжался бы дальше, если бы внезапный ливень не обрушился на головы прибывших. Они, по памяти прошлых тёплых сезонов, не стали первым делом устанавливать палатки. Теперь нечего было думать ставить их под проливным дождём. Тем более, что всё имущество вмиг промокло, так что не было смысла его спасать. Дабы как-то спрятаться самим, пришлось всем идти через ночной лес за пригорок, к домику Али. Там и переночевали. Наутро разложили вещи для просушки, обустроили палатки.

Аля же, повинуясь обычной своей привычке разводить мужиков на покупки, так-то ласково сговорила одного из них, Николая, на поход в посёлок. Оставила Димку на попечение подруги, у которой тоже был малый ребёнок, а сама с Николаем отправилась в посёлок. Вернулись они часов через шесть, нагруженные не только спиртным и закуской, но также и фруктами. Это Аля постаралась для малыша, который давно уже не видел ничего вкусненького. Украшением же праздничного стола явился большой торт, которым Аля досыта накормила своего Димку.

В этот день Аля с устатку хватила лишнего и, как обычно в таких случаях, завалилась спать прямо на камнях пляжа, хотя погода к этому вовсе не располагала. С моря дул пронзительный ветер. Он гнал волны одну за другой, и они с грохотом обрушивались на берег, по пути перетаскивая за собой прибрежные валуны и перемалывая их в окатыши. Хотя стало уже темно, маленький Димка вовсе не думал ложиться. Наевшись, как следует, в этот вечер, он был переполнен силами и носился по пляжу возле матери, а то бродил по лесочку поблизости, выискивая себе приключений.

Было совершенно ясно, что малыш очень мешает Николаю, который всё кидал вожделенные взгляды в сторону его матери, распластавшейся на берегу в совершенно беззащитной позе. Николай пытался уложить мальца спать в своей палатке – да где там! Дело же у Николая к Але было весьма неотложное. Его естественное молодое желание, разбуженное приятным дневным общением с Алей, а теперь разгорячённое напитками, требовало своего выхода.

Так-то походив кругами вокруг неё и потеряв надежду, что Димка уляжется, решил он устроиться подле молодой женщины и приласкать её по-своему, по-мужицки. Димка мал, думал он, не поймёт ничего, даже если окажется рядом. Сначала он пытался разбудить Алю, надеясь на взаимные ухаживания – не спать же с бревном. Но это оказалось невозможным, Аля спала, как убитая. Тогда он принялся раскладывать Алю в удобной для себя позе и совсем было пристроился, как Аля, словно её током прошибло, разом вскочила.

Николай и понять ничего не успел, как она схватила здоровый булыжник и с силой опустила его на то самое место, которое так беспокоило парня. Нечеловеческий вопль огласил темноту. Николай катался по камням, воя по-звериному. Аля же, стоя подле него, орала огрубевшим от пьянки низким плачущим ором нараспев: “Ты мра-а-азь! Не сме-е-ей при-каса-а-аться ко мне-е-е свои-и-ими гря-я-язными ла-а-апами! Я паца-а-анка!” Она выла и орала это снова и снова, заглушая даже грохот бушующих волн.

На крики подошли ребята из их компании. Николай, уже отошедший немного от первого шока, более обозлённый из-за отказа, нежели из-за боли, наступал на Алю: “А что же ты, с…, со мной днём заигрывала, развела меня на покупки? Теперь давай, расплачиваться!” Все эти рассуждения он пересыпал через слово смачным матом и всё пытался ухватить Алю за руки и повалить её. Аля же вырывалась, била его изо всех сил, царапала и орала своим плачущим ором нараспев: “Не тро-о-огай меня-я-я! Я паца-а-анка! Ты – мра-а-азь! Убери свои гря-я-язные ла-а-апы!”

Это продолжалось снова и снова, и, казалось, этому не будет конца. Товарищи Николая не ввязывались в их потасовку. Этих двоих, словно рассвирепевших зверей, трудно было бы сейчас остановить. На берегу показались парни с ближней стоянки. Друг Николая пояснил им: “Да вот, эта б… отшибла ему булыжником всю х…” Парни понаблюдали немного за дракой, один из них сказал: “А нам по фигу. Можете её е… сколько угодно. Она нас тоже разводила на бабки, а взамен никому не дала!”

Шум драки далеко разносился по берегу, и все слышали его, да никто не вышел на выручку к Але. Наверное, побоялись спорить с компанией пьяных обозлённых парней. Видя, что пляж молчит, Николай осмелел. Уже и друзья его пытались ухватить Алю за руки и опрокинуть её. Она же защищалась с утроенной силой: “Я убью-ю-ю тебя, – выла она надрывно, – Ты отсюда не уйдё-ё-ёшь живы-ы-ым! Я позову друзе-е-ей из леса, они тебя убью-ю-ют!” И, словно в доказательство своих угроз, она издала нечеловеческий звериный рык.

Недели две назад на этот рык с гор откликнулись бы десятки голосов, как это бывало по вечерам. Лесные жители устраивали что-то вроде акции устрашения, воя по-шакальи, а подвыпившие мужички с берега подвывали им ради забавы – почему бы не поорать на природе? На этот раз ни единого звука не прозвучало в ответ. Может быть, лесные жители уже собрали урожай своей травки и отбыли по своим адресам, а может быть, и они не хотели ввязываться, кто знает?

Парни наступали. Аля же с нечеловеческой яростью отбивалась от них, выворачиваясь, раздирая их ногтями и зубами. Видно, у Николая пропала охота одолеть эту тигрицу, и он начал просто избивать её. Грохот прибоя к ночи усилился, но и сквозь него слышны были звуки тяжёлых ударов, какие бывают, когда бьют по телу. “Вот тебе, с…, получай, получай! Королева б…! Недотрога, пацанка е…,” – жёстко выкрикивал Николай и месил своими кулаками по лицу, по груди и животу Али. Озверев, он принялся пинать её и ногами. Аля же с неослабной яростью бросалась на него. Уже и ребята принялись их разнимать. Это было не так просто. Даже когда Николая удалось оттащить, Аля всё продолжала наскакивать и выкрикивать совершенно охрипшим от натуги голосом свои угрозы.

Во время драки никто и не вспомнил про маленького Димку, который давно уже был рядом. И, чуть поутихла свара, как стал слышен всхлипывающий его голосок. Аля, плачущая, с окровавленным лицом, как к последнему прибежищу, прижалась к нему и всё повторяла нараспев: “Сыно-о-очек! Ты один у меня хоро-о-оший! Они все мра-а-азь, ублю-ю-юдки!” Потом, посидев с ним так, принялась его укладывать в палатке у парней. Обмылась коё-как от крови, стала и себе место готовить там же. Во всё это время Николай не отходил от неё и всё продолжал бубнить, что она развела его на пятьсот рублей и должна за это отвечать. Каждый раз, как он приближался и пытался прикоснуться к ней, она снова начинала протяжно завывать: “Ты мра-а-азь! Не смей прикаса-а-аться ко мне!” И эти их перебранки ещё долго вспарывали темноту ночи, пока обоих не сморил сон. Они заснули рядом в душной переполненной палатке.

Наутро Димка проснулся первым. Ползая по палатке возле матери, перебудил и остальных. Аля же спала безмятежным сном праведницы. Димка со страхом глядел на неё, не узнавая, и подвывал. Да и было от чего: всё лицо её представляло сплошной кровоподтёк, отёкшие черты мало напоминали человеческий облик. Хмурый Николай какое-то время терпел это, а потом раздражённо заорал на Димку: “Смотри, это твоя мама! Это я её вчера так нае…!” Димка от этого захныкал ещё громче, так что его пришлось увести из палатки, накормить и следить за ним, пока Аля не проснулась.

Новый день мало чем отличался от других, разве что не было того веселья, что накануне. Развели костёр, приготовили еду, выпили, как водится. Это последнее всех как-то примирило. Уже никто не упоминал в разговоре вчерашних своих обид.

Аля так и осталась на стоянке парней. А на что ей было сидеть в своём пустом домике? Здесь была еда, и выпивка ещё не кончилась. Да и незачем ей было уходить после той разборки. Словно звери в стае, сцепившись в смертельной схватке в борьбе за первенство, они успокоились, и каждый занял своё место в иерархии, когда битва уже кончилась, и победитель был определён. А победителем стала Аля – побитая, но непокорённая. Она выстояла в одиночку против стаи мужчин.
Отважная! Непобедимая! Королева!

Сентябрь 2006 года.

Фото автора