Ведун часть 1

 Ведун
(роман)


Это сейчас милицию ни во что не ставят. А лет этак пятьдесят назад очень даже уважали. И не потому только, что боялись. Умели люди порядок навести, этого у них не отнимешь. Уж по крайней мере такого бардака, как сейчас не было. Про всякие там мафии, люди разве только в иностранных книжках читали. Это вам любой подтвердит.

Вот и старший участковый уполномоченный Михаил Сидорчук тоже любил, чтобы во всем порядок соблюдался: и в доме, и в семье, и во вверенном ему поселке. Правда, у самого-то у него семьи-то и не было. После того, как умерла старуха – мать, остался он один. Не покладилось у них с женой что-то. Развелись. Случилось это задолго до начала нашей истории. Поговаривали в поселке люди, что начала она роман крутить с каким-то там заезжим, но правда это или нет, никто не знал. Одно хорошо, что детей совместных не нажили. Сам Сидорчук об этом вспоминать не любил, да и, вообще, мало что про себя другим рассказывал. Как бы то ни было, оставил он ей в городе дом со всем хозяйством, а сам ушел. Перевелся служить в поселок, что в тридцати километрах от областного центра.
В общежитии жить не захотел, не солидно как-то в его-то возрасте в общежитие, не мальчик ведь уже. Стал квартироваться у Настасьи Петровой. Женщина она была вдовая и хоть в годах, очень даже ничего собой, в теле. Поговаривали будто.., мол, не случайно именно он у нее комнату снял, по хозяйству пособляет. Но это вряд ли. Мало ли чего бабы наплетут. Не в ее характере такие дела, женщина серьезная, к тому ж е сын у нее у самой почти взрослый – в городе в техникуме учился. А в те времена, сами понимаете, это очень даже много значило. Да и сам Сидорчук не из таковских был, кто шуры-муры заводит. К слову сказать, и вход в его комнату Настасьином доме отдельный, и сам он целыми сутками почти в участке пропадал. Нет, определенно врут бабы…

А вот по хозяйству он ей и в самом деле помогал. Что было – то было. Не то, чтобы уж совсем, а так – когда дров там нарубить, огород вскопать – всегда пожалуйста, можно даже сказать, с удовольствием делал. Ну это-то как раз и понятно, человек он не семейный, почему бы одинокой женщине не помочь?

А еще, всем на удивление, привез Михаил с собою из города одряхлевшего Полкана. Полкан был псом воспитанным, умным и, не смотря на свою старость, службу нес исправно. За это и любил Сидорчук своего пса. Выйдет, бывало, под вечер на крылечко, подзовет Полкана.; чешет ему за ухом, а сам сидит, думает о чем-то своем и все смотрит куда-то вдаль.
В то время Михаилу стукнуло сорок пять. Мужик он был крепкий, жилистый, и его пудовые кулаки, одним ударом каждого из которых он запросто мог свалить на землю любого мужика в округе да еще здоровенный черный наган, болтающийся в кожаной кобуре у пояса, вызывали у местной шпаны невольное уважение. И потому частенько бывало, что только зайдет старший лейтенант Сидорчук в закусочную, так сразу прекращаются всякие споры и ругань, присущие данному заведению, и наступает такая тишина, что слышно становиться, как жужжат, вопреки всем стараниям госэпидемнадзора летающие над дымящимися в кухне котлами, мухи. И понятно. Ведь участковый оперуполномоченный Сидорчук знал не только, где и сколько у каждой хозяйки припрятано самогону, кто, где, с кем и когда повздорил, или, к примеру, чьи овцы залезли на чужой огород, но и поговаривали, что умел он даже по голу отличить, чья собака облаяла его в темноте, а, следовательно, в нужный момент мог припереть к стене любого.

Словом, был Михаил настоящим знатоком своего дела и пользовался, если не всеобщей любовью, так всеобщим уважением, это точно.

Сам Сидорчук был очень даже доволен наведенным на вверенном участке порядком. Начальство его, по обыкновению, не ругало, бывало даже, наоборот, ставило другим в пример. А то порой, к праздникам, на седьмое ноября или, скажем, день милиции награждало премией, которая, как правило потом посему-то заменялась на почетную грамоту. Ну да Михаил небольно унывал. Много ли ему одному надо-то. Поесть-попить хватает, обмундирование выдают, а остальное… Предлагало ему начальство не раз обратно в город перевестись, да только он сам не хотел почему-то.

Вот так, как говориться, и текла бы его жизнь размеренно, не случись те странные события, о которых до сих пор в поселке помнят многие. Сами помнят, и другим рассказывают
А все началось с того, что в самом начале весны, когда еще не стаял снег, и лишь покатые серые спины обнажившихся крыш да длинные ряды сосулек на карнизах говорили, что скоро зиме конец, по соседству с домом Настасьи Петровой, где квартировался оперуполномоченный, поселилась какая-то литовка. И не известно почему, но факт этот Сидорчуку ужасно не понравился.

Неприязнь его к новой своей соседке усилилась, когда он по своим каналам установил, что Мальвина Мартиновна Л. когда-то была раскулачена. Михаил долго недоумевал, как же такое могло получиться. Обычно таким лицам вблизи больших городов селиться не разрешалось. Приученный к дисциплине, он все же не утерпел и решил узнать, нет ли тут какой ошибки, для чего лично ездил в областное управление.

Настроение у него было приподнятое, когда, стуча подковками форменных сапог поднимался он по мраморной лестнице недавно отстроенного здания областного управления милиции, что на центральной площади. Теперь посреди этой площади стоит громадный памятник вождю – такой, каких везде в свое время понатыкали и к месту, и не к месту. Интересно, что это- попытка доказать бессмертие идей человека, отрицавшего бессмертие, или же просто удобный способ заполнить пустое место? Вот и стоит себе бородатый лысый мужичек, лукаво прищурив раскосые глаза и протянув вперед свою каменную руку. И не понятно, указывает ли он путь в воспетое им светлое будущее всем, не умеющим так же лукаво щуриться, или же просит милостыню: ждет, когда в ладони зазвенит серебро в награду за все им содеянное. Прошли времена, отгремели бравадные марши духовых оркестров, отшумели многоголосые митинги и демонстрации, никто уже не возлагает к его гранитным ногам букеты светов, как когда-то. И лишь беспечные голуби все так же, как и много лет назад гадят на его обнаженную голову, не понимая и совершенно не задумываясь над тем, плохо они поступают или хорошо. Впрочем, к тому, что случилось, это отношения не имеет. Памятника тогда еще и в помине не было. Да и Сидорчук, в силу искренних убеждений своих, ни о чем таком и думать не мог.
А думал он, уныло возвращаясь домой, что же это такое происходит. Начальство от него отмахнулось, как от надоедливой мухи какой-нибудь. Замполит, вместо того, чтобы поговорить, о жизни расспросить, как он обычно делал, на занятость свою сослался, а когда Михаил начал было говорить про то с самим начальником управления, так сам же еще и в виноватых остался.

- Ты что, один здесь такой умный, - от возмущения полковник аж по столу кулаком стукнул, - А мы значит.., - он не договорил и, упокоившись так же быстро, как и вспылил, сказал уже более мягко, - документы у нее в порядке, ну и пусть себе живет. А ты ступай, у меня и своих дел хватает. И не суйся с этим больше. Все можешь быть свободен.
Так и возвратился Михаил ни с чем.

«Ладно, - решил про себя участковый, - не хотят они, так мне самому придется. Странно все: уж больно подозрительна мне эта особа: литовка, а по-русски лучше меня говорит, раскулаченная, а такой дом купила, один огород чего стоит, баня, колодец, дровяники, не маленько все стоит. Откуда у нее, у одинокой бабы такие деньги? Начальство далеко, а случись что – с меня спрос будет. Нет, надо-ка мне к ней приглядеться хорошенечко».
Он и приглядывался. Мальвина, не смотря на свою непритязательную внешность, оказалась женщиной на редкость общительной и вскоре сошлась со всеми окрестными бабами, которые окрестили ее на свой лад – Мартынихой. Это прозвище настолько крепко прилипло к ней, что вскоре по другому ее никто и не называл уже. Сама Мартыниха на него не обижалась, казалось оно ей даже нравиться.

А еще заметил Михаил, что редкий случается вечер, что б к Мартынихе гости не приходили. Да и приходят – то как-то по особенному, чаще всего ближе к ночи, когда темнятся начинает, оглядываются по сторонам, будто не хотят, чтобы их заметили, постучат тихонечко в окошко и к воротам. Ждут, когда хозяйка отопрет. Та их запустит в дом, а немного погодя свет у нее в окошке гаснет. Сколько-то времени пройдет (когда час, когда - меньше) опять Мартынха свет зажигает, провожает гостей. По разному гости от нее уходят: одни быстро шагают, весело, легонько ступают, снег чуть-чуть под ногами скрипит, а иные кое-как плетутся, спотыкаются то и дело, словно случилось с ними что-то худое.
Решил было Михаил, что Мартыниха составила конкуренцию местным самогонщикам, но поразмыслив маленько, вынужден был от версии такой отказаться: из лиц, так странно посещавших Мартыниху, лишь двое- трое были представителями самой пьющей половины человечества, а так в основном, девки да бабы. Да и во всем остальном, что касается мужицкого полу, Мартыниха, к великому разочарованию окрестных сплетниц, относилась с прохладцей. «И как она одна с таким хозяйством управляться думает?» - судачили бабы. – «Видать, подцепить себе хахаля какого надумала, срамница!». Однако, как уже было сказано, ничего такого, ко всеобщему бабскому огорчению, замечено за ней не было. И вместе с тем, не нравилось все это Сидорчуку, ох не нравилось. Нутром чуял он, что что-то здесь не так, а вот что именно – понять покуда не мог. Недаром в народе говорят: «Близко локоть, а зубами не ухватишься».