Киевская летопись

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Богдан стоял, прячась от свежего днепровского ветерка за заборолом стены, окружавшей Гору. Солнышко едва-едва позолотило Подол, а Киев уже давно трудился, кропотливо сбирая бытовые мелочи в основу государства российского. С реки доносились крики лодочников, какие-то торговые люди беззлобно переругивались с княжьей дружиной, недовольные указанным им местом. Княжеское городище, окружённое сложенными из брёвен стенами, валами, рвами и частоколом, возвышалось над гладью реки. Внизу по оврагам несколько дорог спускались к Почайне, где на холме высился деревянный истукан Волоса. Парень любил наблюдать за заморскими гостями, придумывать, кто и откуда прибыл, какие приключения пережил в дороге. Дворовые поговаривали, что его мать прижила Богдана от самого князя Владимира. Но в это он сам верил плохо. Ратное искусство давалось мальчишке с трудом, и его определили в помощники дьякам, для хранения и переписи княжеских книг. Богдан ещё раз вдохнул полной грудью мартовский пьяный ветер, внутренне содрогаясь, что придётся возвращаться в полутёмную келью к пыльным томам и чернилам, как его внимание привлёк необычный шум на пристани. Византийская галера, разгружавшаяся у дощатого настила, огласилась криками и бранью, дружинники с пиками наперевес бежали к ней. Видимо что-то напугало шестёрку коней на палубе, первый жеребец свалил сходни, и остальные ломанулись следом на берег, раздувая ноздри и высоко вскидывая крупы. Гребцы, обедавшие неподалёку, замерли, не зная как усмирить коней, толстый татарин-купец, что-то выкрикивая на своём языке, метался по берегу, размахивая нагайкой. Чем вносил лишь дополнительную смуту. А разгорячённая шестёрка красивых, игреневой масти, коней, разметав белёсые гривы и хвосты над гнедыми крупами, крушила хлипкие шатры и навесы. И тут над Днепром прокатился такой мощный свист, что над городом взвились все вороны и галки, кормившиеся в сорных кучах. Богдан прищурил глаза. Держась за канат, на носу галеры стоял голый по пояс беловолосый парень. Он-то и свистел, хохоча и выкрикивая что-то людям, в безумии бегавшим от лошадей. Татарин швырнул в парня камень, но не попал. Тот умолк. Прыгнул в воду и быстро добрался до берега. Когда лошади поравнялись с ним, схватил первого жеребца за гриву, легко оттолкнулся ногами и взлетел на спину не взнузданного коня. Животное встало на дыбы, молотя воздух копытами, однако наездник, странно закинув пятки на круп и слившись с блестевшей шеей, даже не шелохнулся. До Богдана долетел дикий высокий крик, словно ведьма из вышины подавала сигнал подругам. Кони рванулись за вожаком, опрокинув ратников, и помчались куда-то вниз по берегу.
-Вот чёртовы басурмане. – Он обернулся. Тур, старший княжеский гридень, иногда баловавший мальчишку гостинцем либо рассказом о давних сражениях, стоял на стене. – Эту шестёрку из самой Византии для княгини привезли. Необъезженные ещё. Запалят коней, ироды. – Гридень сплюнул.
-А не сбросят они того парня? – Вырвалось у Богдана.
-Дэньку-то? – Тур протянул ему пряник. – Этого оглашенного сам чёрт боится. Он у Муратбая вроде пасынка. Про таких говорят, в седле родился, а стрелять из лука стал раньше, чем заговорил.
-Странно, - Богдан запустил зубы в лакомство, - татары все чернявые, а этот белёсый. Не из росичей ли?
-Кто их там, нехристей, разберёт. – Гридень достал из-за пазухи нож и деревянную ложку, которую принялся умело выстругивать. – Муратбай в Киеве частый гость. Говорит, подобрал парня совсем маленьким где-то у варягов, а может и врёт. Любит его, как сына, одевает и балует. А Дэнис строптивый, что твой жеребец. В позапрошлом году на Ивана Купала как сошёлся с Микулой и Сваргом на кулачках, да ты знаешь их, дюжие хлопцы. Те потом неделю валялись, раны лечили. Не торчал бы тут, Богдан. Ветер холодный, а ты худ, что щепка, да и одет в одну рубаху.
Парень молча кивнул и спустился со стены во двор. День, занятый нудной работой, тёк медленно. Утреннее происшествие на реке иногда вспоминалось, но уже как нечто далёкое. Спал он обычно на полатях в избе гридней, слушая разговоры дружинников и мечтая о дальних странах. Однако в этот вечер гридни гудели, как улей. Богдан свесил голову с полатей, пытаясь понять, что так взбудоражило воинов.
-Да говорю тебе, пимко непрошлый! – Высокий рыжий Василь, с обезображенным шрамом лицом петухом наскакивал на красивого чернявого Гриця. – Шатёр они за городом поставили, медами хмельными торгуют! Девки там агарянки, за толику малую ласками дарят. Принято так у византийцев! Я ж там бывал!
-Охолони, бес рыжий! – Широкоплечий спокойный Добрыня положил на плечи Василя свои огромные ладони. – До девок мы все охочи, не сумлевайсь. Зараз вечерю пробьют, тихо выберемся за тын, и покажешь дорогу.
-Добре, дружина. – Прокряхтел Тур. – Вам разгрузиться надо. Не ровен час пожар сотворите, вон как искры брызжут от нерастраченной силушки молодетской. И я с вами пойду.
Богдан спрыгнул с полатей, подсел на лавку к Грицю, за которым ему всегда нравилось наблюдать, поднял свои зелёные очи на Тура и жалобно улыбнулся. – Меня возьмёте с собой, парни? Что-то сон не идёт.
-Молод ещё по девкам бегать. – Пробасил Добрыня. – Женилка не отросла.
-Отросла поболе твоей. – Сурово заметил Тур. – Двадцать лет парню. Не век же монахом куковать. Пусть идёт. Я за ним присмотрю.
На том и порешили. В темноте ночи семеро гридней, ещё Влас да Микула, Богдан – восьмой, выбрались из княжеского городища потайным ходом. Лошадей одолжили у знакомого шинкаря. Правда, на всех не хватило, кое-кому пришлось по двое на одной ехать, да не беда. Через засыпающий город ехали, перебрасываясь сальными шутками. Но когда увидали над обрывом, даже не шатёр, а целое скопище шатров и навесов, приумолкли. Шум, создаваемый пьяными голосами, смехом и звяканьем каких-то музыкальных инструментов далеко разносился по реке.
Богдана била дрожь, а сердце сжималось от сладкого предчувствия чего-то необыкновенного. Что греха таить, сам с собой он не раз грешил, но с девкой, да ещё такой искусной, как это расписывали гридни, предстояло попробовать в первый раз. Ратники спешились, оправили пояса и чинно вошли внутрь.
После темноты, внутренности шатра показались через чур ярко освещёнными, так много факелов и светильников горело в разных местах. Начищенные до блеска медные, серебряные и золотые предметы отражали огонь. Центр шатра был засыпан речным песком, гости, развалясь на коврах и подушках, располагались по кругу. Высились горы фруктов и неведомых лакомств, густой винный аромат царил вокруг, а полуобнажённые тела женщин, показавшиеся Богдану невероятно прекрасными, электризовали сам воздух.
-А, гридень Тур со товарищи! – Вытирая жирные руки о пузо, к ним семенил татарин, с заплывшими глазками. – Я как знал, что прибудете, лучшие вина и лучших гурий для вас приберёг. Проходите, проходите. Зараз всё организуем, всё устроим. – Его злые буркалки настороженно шарили по фигурам воинов в поисках оружия. – И молодого княжича привели? Славно, славно. Добрым гостям особый почёт.
-Не мельтеши, Муратбай. – Добрыня расправил плечи. – Усади нас подальше от входа. Гулять будем.
-Хорошо, Добрынюшка. – Поклонился татарин. – Для начала пусть мои девушки для вас потанцуют, а там, какая приглянется, вы мне шепнёте.
Мягкие подушки душно пахли незнакомыми травами. То ли от этого, то ли от крепкого густого вина, что им поднесли, у Богдана слегка закружилась голова, а внизу живота приятно потеплело. Он восторженно следил за извивающимися масляными телами танцовщиц, мало обращая внимание, что гридни уже тискают каких-то постоянно хихикающих дев. Неожиданно на его шею легли прохладные узкие ладони. Парень не успел ничего сообразить, только увидел огромные чёрные глаза, ресницы и тонкие змейки бровей, а его губы обжёг влажный поцелуй восточной чаровницы. Богдан дёрнулся и вскочил.
-Эй, девка, - Тихо шепнул откуда-то Гриць. – Ты с ним поласковее, неопытный он у нас. А ты Богдан, не бойся, она своё дело знает.
-Не бойся. – Серебристо рассмеялась девушка. – Я буду с тобой нежна, как лепестки розы. Иди ко мне.
-Кто ж тебя боится. – Парень залился краской. – Просто подкралась, как рысь, со спины, вот я и вскочил. – Он обвёл взглядом шатёр, не заметил ли кто ещё его конфуза. Нет, все были заняты собой. Маленькая ручка легла на его ладонь и потянула вниз. И тут, словно кто-то выстрелил прямо Богдану в висок. Сначала он почувствовал этот напряжённый взгляд, лишь потом увидел два немигающих, они показались ему чёрными, глаза из тёмного угла. Но вот человек подался вперёд, на его лицо упал свет факела. Богдан и незнакомец, не отрываясь, смотрели друг на друга. Белые волосы, сочные губы, которые приоткрылись, впиваясь в виноградину, розовый быстрый язык, слизнувший каплю сока с подбородка. Так это тот самый, что на коне утром скакал!
Девке удалось усадить Богдана возле себя, и она умело принялась возбуждать его похоть. Парень отвлёкся на нежданные ласки, послушно доверясь красавице. Хитрая бестия умудрилась изрядно подпоить его. Поэтому сам факт, что он побывал внутри женщины и даже кончил, не вызвал ожидаемых восторгов. Теперь он лениво распластался на подушках, позволяя девушке целовать и ласкать своё тело. Он гладил её густые волосы, абсолютно не вникая в смысл ласковых слов. В шатре царил свальный грех, нагие тела переплетались в самых немыслимых сочетаниях, никто не стеснялся предаваться самым разнузданным утехам. Марево навевало дремоту, и глаза Богдана начали слипаться.
Тра-рам! Резко взвизгнула флейта, музыка сменила ритм на более агрессивный, и люди, сначала замершие, вдруг заговорили все разом и громко.
Он стоял в центре шатра, одетый только в распахнутый на груди расшитый жилет и тонкие, просвечивающие шаровары. Какой-то миг, словно зависнув над пропастью, его тело замерло в неестественном изгибе и мгновенно прогнулось, так что белые волосы коснулись пяток. Маленький бубен в руке надрывно звенел, босые ноги, то мелко переступали, то подбрасывали тело в воздух, где оно замирало на доли секунды. Руки и ноги, казалось не имеющие костей, то змеились, а то выстреливали под разными углами, поражая прямотой линий. Наверное, так язычники представляли себе бога плодородия, когда он танцует на пашне, призывая всходы. Четыре девушки включились в танец, и каждой он уделил внимание, изобразив невероятную страсть и силу плотского желания. Захваченные мощной энергией, гости принялись дружно отбивать такт ладонями и подпевать музыкантам. Парень высоко подпрыгнул, прокрутившись в воздухе на манер веретена, и рухнул на колени, откинув назад тело. Шатёр огласился криками одобрения и звоном чаш.
-Не смотри туда. – Девушка взяла лицо Богдана в ладони. – Он ракшас в человечьем обличии. Любая из нас, позови он с собою, босиком ушла бы на край света. Его сердце не знает любви. Только жажда власти над людьми и животными радует Дэниса. Не смотри туда. – И она стала покрывать лицо парня страстными поцелуями.
Второй раз Богдан запомнил. Украдкой подглядывая, как это делают лежащие рядом гридни, он уверенно овладел девушкой сам. Финал акта принёс такую радостную лёгкость, что парень исполнился гордостью от своей мужской силы. Тем более что красавица под ним извивалась и стонала, словно в неё саму вселились демоны. Однако, вместе с чувством благодарности к гурии, Богдан отметил и легкую брезгливость. Он отодвинулся, надел портки и тихо выбрался на улицу. Небо даже не начало сереть, стало быть, ночь в самом разгаре. Отойдя подальше от шатров, парень с удовольствием поссал, посмотрел на небо и направился обратно. У коновязи тихо фыркали лошади, хрустя соломой. Неизвестно почему, Богдан направился к ним, вдыхая свежий трезвящий воздух. Он любил коней, их запах, их силу и верность. Поглаживая тёплые мускулистые шеи, парень словно впитывал надёжную мощь животных.
-Ты им нравишься. – Тихий голос заставил его вздрогнуть. – Эти кони обычно не подпускают незнакомцев, а тебя даже укусить не пытаются.
Дэнис проскользнул под животом вороного жеребца и теперь стоял близко-близко, так что Богдан видел, как на зеркальцах зубов играют отражённые звёзды. Широкая грудь парня тихо вздымалась, вызывая странное желание прижаться к ней лицом.
-Не боишься простыть? – Голос Богдана почему-то превратился в хрип. – ты почти голый, а ветер студёный…
-Ветер мой друг, он меня не обидит. – Серьёзно сообщил парень. – Хочешь вернуться? Или на конях прокатимся? – Его глаза под белой чёлкой лукаво блеснули. – Мне там до тошноты надоело. Скорее бы Муратбай отоварился, да снова в море. Ты видел море?
-Прокатимся. – Решился Богдан. – А тебе не попадёт от отца, что в ночь лошадей увёл?
-Он мне всё прощает. – Дэнис отвязал вороного, немного подумал, и выбрал для приятеля серую широкозадую кобылицу. – Ты ведь без седла не ездил? Она умная, сама тебя держать будет.
Богдан хотел было взобраться на лошадь сам, и уже положил обе руки на круп, когда Дэнис подошёл к нему сзади, подхватил подмышки, легко поднял вверх и усадил на кобылу. Боньке показалось, что какой-то миг парень окунулся носом в его волосы на затылке, а ладонь излишне долго задержалась на колене. Но тогда он не придал этому особого значения. Они ехали шагом, болтая о том, о сём, веселя и перебивая друг друга. Окрестности города были совершенно безопасны, да и Богдан, знавший их с детства, легко ориентировался даже в темноте. Тропинка петляла по дну оврага, что вёл к двум полу развалившимся хижинам, когда-то служившим пристанищем небольшой монашеской братии.
-Что это за хоромы? – Дэн указал на темнеющие очертания – Жилище местной колдуньи?
-Та ни. Здесь раньше монахи жили.
-Обожаю всякие развалины. Посмотрим?
Ребята припустили коней и быстро подъехали к домикам. Дэнис первым спрыгнул на землю. Богдан перекинул обе ноги на один бок лошади, намереваясь плавно соскользнуть, но его опередили. Крепкие руки властно раздвинули колени, и парень оказался верхом на Дэнисе. Чтоб не свалиться, он обнял того за шею, невольно прижавшись всем телом. Дэн держал его левой рукой под задницу, правая ласково провела по щеке. Близко-близко сверкнула улыбка, и Бонькины губы утонули в горячей неге влажного поцелуя. Он запустил пальцы в мягкие волосы парня, стараясь продлить этот миг.
-Что ты делаешь, Дэнис? Разве мало у тебя красивых девок в шатре, что целуешься с парнем? – Его тело мелко дрожало, а сердце требовало продолжения. – Ты меня ни с кем не перепутал?
-Помолчи. – Тихо рассмеялся парень. – Ведь тебе это нравиться.
Они снова стали целоваться. Дэнис стоял, широко расставив ноги, Богдан сильно обвил своими друга за пояс, стараясь продлить каждый миг поцелуя. Он плохо соображал, как они оказались внутри хижины, как разделись и легли на низкий топчан. Его воля была сметена и развеяна ураганом страсти опытного любовника. Даже в самых солёных рассказах гридней не упоминалось о таких изощрённых ласках. Богдан просто плыл по течению, доверив Дэнису самому управлять кораблём. Он неумело путался повторить то, что только что с ним проделывали, но смущался собственной неопытности и отступал. Накал желания достигал самого пика, напряжение, ищущее любого выхода, отдавалось дрожью во всех членах.
-Я не могу больше, Бонечка. – Прерывающимся шёпотом просвистел Дэнис. – Я хочу тебя всего!
-Я тоже тебя хочу. – Не совсем понимая, о чём речь, ответил Богдан. – Я и так весь твой, а ты мой. Разве не так, милый?
-Ты не разу ещё? – Дэнис отстранился. – Понятно. Давай тогда так. Я осторожно попробую, но, если будет больно, покажу тебе как.
Богдан только кивнул. Искреннее желание сделать так, чтоб Дэнису было хорошо с ним, боролось со страхом впустить в себя нечто невероятно большое. Он старался. Было невероятно больно, и Дэн несколько раз отступал, успокаивая и возбуждая парня ласками. Богдан просил прощения за свою неопытность и требовал попробовать ещё раз, но ничего не выходило. Тогда, после долгого поцелуя Дэн сдался и показал ему, чего именно он хотел.
Впечатления от умелой красавицы сгинули без остатка в волнах новых ощущений. Богдан даже не подозревал, что в нём скрывается такой зверь. Он хотел разорвать парня пополам, стонал и впивался в его плечи зубами. Он терзал это сильное тело, как голодный волк только что убитого оленя. Он ликовал!.. И долго не мог успокоиться, когда всё закончилось, а голова начала соображать…
-Нам пора. – Дэн легко поцеловал Богдана в искусанные губы. – Тебя могут хватиться. Будет скандал, а то и драка. Пошли?
-Ещё немного. – Он провёл по телу любовника ладонью, стараясь запомнить все изгибы, все ощущения от этой кожи. Прикоснулся губами к самым желанным местам и встал.
Обратная дорога показалась обидно короткой. Они держались за руки, изредка наклоняясь, друг к другу, чтобы вновь соединить губы. Богдан боялся что-либо говорить, чтоб по-детски не расплакаться. Ему казалось, что Дэн стал как-то отстранёнее и холоднее.
-Разъедемся здесь. – Коротко приказал парень. – Если зайдём вместе, вызовем ненужные разговоры.
-Я увижу тебя ещё? – Голос всё-таки предал сдерживаемые слёзы.
-Конечно, глупенький. – И Дэнис снова поцеловал его, как в первый раз, держа лицо парня обеими ладонями. – Я тебя часто на стене вижу. Мы ещё долго пробудем в Киеве. Верь мне, я придумаю что угодно, чтоб быть рядом. Веришь?
-Угу. – Он вытер слезинку. – Иди уже, а то разревусь.
Он первым вернулся в шатёр, дав другу возможность привязать лошадей и незаметно проникнуть туда через задний вход. Гридни не заметили отсутствия парня, а девчонка куда-то исчезла. В городище гуляки вернулись перед самым рассветом. Богдан дал себе слово не спать, чтобы увидеть любимого первым, когда тот появится на галере. Но Дэнис в тот день так и не показался.

Бесконечных два дня и две ночи Богдан находился на грани безумия, не видя Дэниса, и не зная, что думать. Жизнь плелась своим чередом. Наступил апрель. Под каким-то предлогом парень отпросился у монахов и спустился на Подол. Гребцы сноровисто грузили галеру киевскими товарами, Муратбай под навесом что-то записывал в толстую книгу. Парень замер, не зная как быть дальше.
-Ай, юный княжич пожаловал! – Муратбай приветственно замахал рукой. – Как хорошо, а мне всё никак не вкроить время тебя повстречать. Тяжело Муратбаю карабкаться на Гору. Да и не пускают торговых людей в княжее городище.
-Зачем я вам нужен? – насупился Богдан.
-Ты не мне нужен. – Купец приторно скалился. – Ты моему сыну нужен. Он в Вышгород уехал, там что-то торговля не заладилась. Мне приказал найти тебя, да подарок передать. Не выполню, осерчает.
Он всучил обалдевшему Богдану какой-то свёрнутый кусок дорогой ткани.
-Лучший бархат. – Муратбай отёр уголки рта. – Сказал, для друга, ничего не жалко. Там письмо и ещё подарок. – Он приблизил слюнявые пельмени своих губ к самому уху парня. – Не знаю, когда вернётся. А ты жди. Понял? – И громко добавил. – Присаживайся к столу, княжич. Не побрезгуй, чем бог послал.
-Спасибо. – Пролепетал Богдан. – Мне нельзя надолго уходить.
-А. Ну, тогда беги. – И он отвернулся.
Парень птицей влетел на гору. Забился в какой-то закуток и развернул ткань. На синем бархате сверкнул массивный перстень с синим, как глаза самого Дэниса, овальным сапфиром. А на маленьком кусочке телячей кожи по-гречески было нацарапано несколько слов: « Я найду тебя, любимый». Богдан прижал материю к лицу, уверяя себя, что она пахнет Дэнисом и заплакал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Более года прошло с того памятного марта, когда Богдан узнал Дэниса. Они так и не виделись, и весточек от сумасбродного любимого тоже не было. Муратбай ничего не говорил, и как-то незаметно, закупив большую партию товара, исчез из Киева. Перепись книг, да мелкие поручения по надсмотру за ремонтом палат вызывали дикую скуку. Еще с зимы дворовые начали поговаривать, что князь Святослав рать собирает, дабы идти с болгарами воевать Византию. Богдан, было, сунулся к гридням, чтоб и его обучили ратному делу. Но меч упорно не желал слушаться руки, лук посылал стрелы куда попало, а тяжелая пика и вообще мешалась. Гридни не стали поднимать насмех щуплого парубка. Его тихую улыбку и ненавязчивое присутствие любили. Но в обучении отказали. Мягко.
Только верховая езда, да долгие пешие прогулки радовали. Богдан частенько ездил в тот лог, что стал местом их первого и единственного свидания. Княгиня и воеводы не раз пеняли, что ходит один без дружинников. Тем более что рать Святослава недавно ушла в поход, и кочевники осмелели.
-Неспокойно ныне окрест Киева! Зря княже надумал войной в ромейскую землю идти. Свою бы не потерял! Печенеги четырьмя ордами кочуют меж Днепром и Дунаем. Хоть у нас мир, да мелкие банды по весям шалят, обозы грабят, лодии топят, люд в полон берут. Ироды.
Богдан слышал эти истории. Однако верил, что хранит его сила неведомая. Может Перун, а может и Сварог. Он как-то видел, притаившись в густом ивняке, как небольшой отряд печенегов, человек двадцать, поил коней в Днепре. Страха не было, одно любопытство. Дворовые, с которыми водил дружбу непризнанный сын князя, часто баловали парня страшными рассказами о воровских шайках кочевников. Чаще других мелькали имена каганов Кури, Ореля и Ирбиса. Двух первых давно знали в Киеве. Не раз бивали, не раз мир заключали. А вот последний, по слухам молодой, наглый и самый жестокий, явился недавно из Крымских степей. Странное о нем говорили, кто называл его угром, а кто и варягом. Но все сходились в одном, что каган Ирбис с малой ордой умудряется поперек старших все успеть. Отчего другие каганы его не любили. Богдан мало обращал внимания на эти россказни, считая их вымыслом от безделья. Пока сам случайно не встретился с печенегами.
Как-то раз княгиня отправила десяток ратников на одной ладье в Белобережье, вниз по Днепру. Богдан напросился с ними. Уж больно хотелось посмотреть знаменитые пороги, да на острове Григория побывать. По дороге туда, глядя на широкие днепровские просторы, парень думал о прошедших временах. Как мимо этих же берегов проплывал князь Игорь, возможно, его дед. На месте пробыли недолго, и споро собрались обратно в Киев. Дошли слухи, что печенежские орды намереваются осадить город.
Приключение случилось на обратном пути. Среди ясного дня. В этом месте Днепр смыкался, зажатый высокими берегами.
-И-и-х-а-а-иль-а-хи-йа!!! – Резко прозвучал высокий гортанный крик над безмятежной рекой. Воду возле бортов ладьи взрезали несколько стрел.
-Печенеги! – Сотник Глеб пригнулся. – Щитами головы прикройте! Может пронесет!
-Какие же печенеги? – Богдан замешкался, но кто-то из гридней попытался затолкать парня под лавку. – Клич-то татарский!
-Ирбис, перуновы громы на его голову, так знак подает. – Просветил его пожилой Гаряй. – Хочет, чтоб его все узнавали, бесовское отродье. Вон он, на коне гарцует, басурман.
Богдан посмотрел на берег. Небольшая речушка в этом месте снижала высоту берегов до ложбины. Печенеги, десятка два - три, не больше, с воем и хохотом горячили коней у самой воды. На огромном гнедом жеребце, выделяясь из толпы ярким кафтаном, сидел стройный парень с луком в руках. Ладья была не так далеко от берега, чтобы нельзя было различать лиц. И Богдан видел глаза кагана, остальное закрывал узорчатый плат…Невероятно синие глаза, совсем как сапфир на его пальце…Сердце отчего-то сбилось с ритма и замерло. Парубок судорожно прижал правую руку к горлу, отчего перстень ярко вспыхнул на солнце. Ирбис поднял коня на дыбы, пристально, как показалось Богдану, посмотрел прямо ему в глаза. Парень уже потянулся вперед, готовый то ли крикнуть, то ли прыгнуть в воду. Но это длилось какое-то мгновение. Каган печенегов натянул тетиву, стрела просвистела совсем рядом с головой Богдана и вонзилась в плечо Гаряя.
-Будь ты проклят, ирод! – Зло выругался тот. – Шуткует он, не пужайся, Богдаша. Ведаю, Ирбис и в муху попадет, если захочет. Ох, гад, хоть кость не задел, зато насквозь прострелил. Помоги мне.
-И-иха-а-иль-а-хийя!!! – Донеслось с берега. И малая орда со смехом и улюлюканием исчезла с берега.
-Ты что, знаешь его, Гаряй? – Парень умело обломил наконечник и оперение, вытащил стрелу, и теперь туго перевязывал обильно кровоточившую рану полосками чистой холстины.
-Да бывал он в Киеве. – Гридень зло сплюнул. – Я его еще мальцом помню. Всегда с кем-либо подерется, взбалмошной. Это ему такое имя в орде дали, Ирбис, барс по-ихнему. Он и прям, что твой кошак, гибкий, опасный, и силища дикая.
-А как по другому кличут? – Перед глазами Богдана все поплыло. Он уже знал ответ. Сердце подсказало. Недаром хотел в этой ладье плыть. Не зря теплые ночи обещали сказку, маня запахами и шелестом трав. Не напрасно он призывал звездный свет, заклиная богами и пращурами.
-Да Дэнис это, Муратбая пасынок. – Буднично сообщил Гаряй. – Ты, может, и видал его как-то. Потуже затяни. Ты чего такой бледный стал? Крови боишься? Иди. Водичкой умойся, отпустит.
-Та не боюсь я крови! – Отчего-то почти крикнул Богдан. – И не такие раны перевязывал. А как ты узнал его?
-Так ты не видел, как каган на коне сидит? – Гаряй устало перевел дух. – Пятки на крупе. Так, на моей памяти, больше никто не ездит. Муратбай рассказывал, что Дэниса этому одна ведьма степная еще мальцом обучила.
Но Богдан уже не слушал. «Дэнис. Дэнька мой. Любый. Вернулся» сладко пело в груди. Краски мира сделались ярче, теплый ветерок ласково перебирал волосы, а, неясные прежде, предчувствия обрели конкретную форму и смысл.

Июньская ночь накрыла Днепр, сменив духоту на теплую влагу. Крупные звезды и полная луна вольготно плескались в волнах. Дружина расположилась станом на левом, не печенежском, берегу. Дождавшись пока гридни уснут, Богдан, стараясь не привлекать внимания караульных, пробрался к реке. Противоположный берег неясно темнел в ночи. Парень, до рези в глазах, вглядывался в ночь, надеясь различить хоть огонек, хоть какое-то движение. А вдруг Дэнис не узнал его? Нет. Он же видел на руке Богдана перстень, свой подарок. А если узнал, то придумает, как подать знак. А может, он все забыл? Или у него другой появился? Такой же воин, сильный и смелый. Что ему, печенежскому кагану, какой-то киевский парубок? Да и было это давно. И то один раз. Только и запомнилось, что жар поцелуев, да ласки невиданные.
Долго сидел Богдан. Но другой берег не подавал никаких признаков, что там кто-то есть. Даже звуки, обычно хорошо разносившиеся над водой ночью, не долетали. Он глубоко втянул в себя терпкий воздух, встал, намереваясь отправиться спать, но, подчинившись какому-то внутреннему порыву, решил искупаться. Вода приятно охладила обнаженное тело. Стараясь не поднимать плеска, Богдан не поплыл далеко от берега, кружа в небольшой заводи. Утомившись, лег на спину, и размечтался, глядя на звезды. Вода бережно колыхала белевшее тело…Мечта и тишина порождали грезы, легкая тучка закрыла луну. Да и озяб он. Сразу облачаться не стал, давая днепровской воде хоть чуть-чуть стечь с кожи… Как тихо… Что ОН делает? Спит. Наверняка спит. А как не один?.. Один. Наверняка один. Сердце бы почуяло беду…
- Тихо! – Кто-то схватил Богдана сзади, зажав рот и приставив к горлу кинжал. – Пикнешь, убью. Головой кивни, если понял.
Проверять, произнесенное свистящим шепотом, Богдан не стал. Спина ощущала чужое сильное и горячее тело. Голое, как и у него! Вцепившись обеими руками в руки напавшего, парень медленно кивнул. Страха почему-то не было. Да и держали его как-то бережно. Хотели бы убить, сделали это сразу.
- Как тебя звать? – Рот освободился, но холодная сталь от горла не убралась.
- Богдан.
- Красивый перстень. У меня такой же. – Неизвестный взял Богдана за ладонь. Чуть вытянул их руки. Да, на державшей кинжал руке поблескивал точно такой же перстень, как и его собственный. Тот, что тогда Дэнис подарил. – Ну, ка! – Его мягко оттолкнули, и развернули лицом. – Молодой. Красивый…росич. Я лучше.
Он и прямь был лучше, как подумалось Богдану. Высокие скулы, рысий разрез глаз и стройное безволосое тело, напомнившее молодого коня мускулами и блестевшей маслянистой кожей. Не степняк. Татарин. Из-под влажных черных волос, презрительный взгляд. И кривая усмешка, говорившая о превосходстве.
- Чанибек, - раздался тихий окрик, и из темноты выступила еще одна обнаженная фигура, - прирежь его. Нам пора. Ирбис ждет.
- Не. – У Богдана неприятно похолодело внутри от этого взгляда. Так овец перед закланием разглядывают. – Я его с собой возьму. – Названный Чанибеком приблизился вплотную, касаясь своей грудью груди парубка, отчего по телу парня побежали мурашки. Мочку уха пронзила боль укуса, а слова, сказанные веселым шепотом, походили на удар нагайкой. – Я лучше. Пусть он сам увидит. Идем, росич.

Богдан плохо запомнил, как они переплывали Днепр, как петляли по оврагам, стиснув бока коней голыми бедрами (Чанибек усадил его сзади, приказав крепко обнять себя). Жар молодого сильного и голого тела, тепло лошадиного крупа, да усталость после такого заплыва, вызвали дрему и спокойствие. Глубокий лог скрывал несколько шалашей и палаток. Костров не было. Всадники направились к квадратному серому шатру греческого образца.
- Стой! – Высокий печенег преградил дорогу. – Зачем русского привез? Ирбис велел все в тайне держать. У, шайтан!
- Уйди! – Чанибек слегонца вытянул часового плетью по ноге. – Сам знаю. Спит?
Пробурчав какое-то ругательство, стражник кивнул и отодвинул, закрывавший вход, полог. Богдан невольно залюбовался грацией, с какой двигался его обнаженный похититель. Второй остался на улице. Внутри шатра было тихо. Небольшой очаг, выложенный камнями по центру, да пара масляных светильников давала достаточно света, чтобы разглядеть обстановку. Подчинившись прикосновению пальцев к плечу, Богдан встал в тень. Сам Чанибек, неслышно переступая на цыпочках босыми ногами, приблизился к кошме, на которой кто-то спал. Лоскутное одеяло сползло, открывая лежащее на животе обнаженное тело воина. Мускулистые ноги, круглая, словно выточенная из мрамора, задница, широкая спина, мощная шея и белые-белые волосы. Спящий слегка подогнул левую ногу, отчего в промежности виднелись крупные яички. Богдан судорожно сглотнул. Чанибек встал на колени рядом с ложем. Наклонился, проводя по спине губами. Поцеловал каждую половинку попки. Хотел сунуть ладонь ниже, в промежность, но спящий резко свел ноги.
- Отойди. – Голос. Это был его голос! Дэниса! – Знаешь же, не люблю, когда меня будят.
- Так ты уже не спишь, мой хан! – Одним плавным прыжком татарин оседлал дремавшего кагана. – Я так соскучился по тебе! Дай поцелую. Всего-всего. – Он наклонился, проводя сосками от лопаток до ягодиц. Развел лежащему ноги своим телом, и окунул лицо между ягодиц, постанывая от удовольствия. Кровь бросилась Богдану в голову. Зачем он видит все это?!! Ирбис вытянулся на руках, поднял лицо вверх и испустил довольный рык. – Ты сладкий, мой хан. Дай Чанибеку ласкать тебя.
- Нет. – Но тон сказанного говорил об обратном. Каган встал на колени, прогибаясь, и позволяя татарину лечь под собой на спину, чтобы подставить рот под набухавший орган. – Ты ненасытен, а я не хочу сегодня…О-о-о…
- Скажи, кто тебя еще так будет любить? Скажи, что Чанибек лучший. Лучший?
- Лучший, не отвлекайся.
- Ему скажи!!!
Дэнис, резко повернулся. Их глаза встретились. Парубку стало даже немного смешно. Он помнил их смеющимися, серьезными, высокомерными, да, какими угодно. А вот испуганно-удивленными – даже вообразить не мог.
- Кто это?!! – Ирбис рывком оторвался от Чанибека и перекатился на спину. – Что ты еще придумал?
- Подарочек тебе. С другого берега реки. – Татарин медленно, как львица, поднялся. Его прищуренный взгляд сиял таким превосходством, что Богдан опустил голову. – Не-ет, росич. Подними глаза. Я буду любить своего хана, а ты будешь смотреть.
- Богданька. – О, великие Боги! Сколько раз он представлял, как именно так его имя произнесут эти губы?!! Но не в шатре печенежского кагана. Не полонянином. И не та-а-ак!!! Неужели Дэнис допустит такое издевательство? – Богданька…
Любимый одним прыжком оказался рядом. Сжал лицо парубка ладонями, гладил губы большими пальцами и просто смотрел, впитывая взглядом слезы из его глаз. Парень не знал, что делать. Он просто потянулся в ответ на этот призыв, как тогда, в первый раз. Их губы почти соприкоснулись…
- Стой, шайтан!!! – Чанибек растолкал их. – Не делай со мной этого, мой хан!!! Я сейчас прирежу русскую собаку! Не делай со мной этого-о!!!
- Уйди. – Дэнис встал между воином и Богданом. – Ты знал, что так будет. Хотел проверить. Вот, получи. Уйди, Чанибек!
- Нет. – Воин осел на пол, обнимая ноги своего господина. – А хочешь, мы трое будем? Хочешь? Хочешь, Чанибек даже не прикоснется к нему. Не гони меня, ирбис. Я буду твоей собакой…
- Оставь нас, прошу. Я…я потом тебе все объясню. - Дэнис старался говорить мягко, даже погладил сидящего у своих ног по голове. – Дай нам хоть поговорить с Богданом.
- Первое решение всегда самое правильное. – Ледяным тоном сказал татарин. – Однако никогда не поздно исправить.
Он выхватил обоюдоострый кинжал из ножен на щиколотке. Только каган знал татарские привычки не хуже. Перехватив запястье нападавшего, Дэнис резко вывернул его. Оттолкнул Чанибека. Крутанулся на одной ноге, ударив другой прямо в лицо. Тело воина отлетело, как тряпка.
- Стража! – Ух, и мощный же голосина! В шатер мгновенно влетели несколько воинов. – Связать. – Гордый кивок в сторону Чанибека. – Если кто войдет сюда без моего зова, отрежу голову. – Он сплюнул. – Всем.
Они остались вдвоем. Богдан продолжал стоять, Дэнис сел на ложе. Повисла тревожная тишина.
- Что будет дальше, Дэнечка? – Он сказал это спокойно.
- Иди ко мне. – Ладонь, как щенка призывая, похлопала по кошме. – Ведь и ты соскучился, Богдан. Иди сюда.
- Так желает великий каган? – В голосе прозвучала ирония. Дэнис поднял лицо. Спокойно посмотрел парню в глаза. Ответной улыбки не последовало, и Богдан испугался этого властного взгляда.
- Да. Так желает великий каган. И так же желает русский княжич. У тебя нет выбора. Ты пленник. – Однако гордые плечи тут же поникли, а голова свесилась на грудь. – Не спорь, любимый. Я так долго искал встречи с тобой. Давай потом решим, что будем делать. Обними меня.
- Меня убьют? – Во рту пересохло.
- Возможно. – Дэнис пожал плечами. – Только сначала они будут должны убить меня. – Светлая улыбка решила все сомнения. – Только не говори, что не любишь меня больше. Иди сюда…
Это длилось вечно…день-ночь, еще день…Они почти не разговаривали, почти не спали, то торопливо, то бережно даря наслаждение друг другу…Бонька сделал то, о чем мечтал. Отдался полностью. Это было так чудесно, так фантастически необыкновенно – полностью принадлежать тому, кого любишь… В тот, самый первый их раз, он практически не осознавал своих ощущений, просто отдавшись дикому, все сметающему желанию. Теперь же различались тонкие грани удовольствия. Счастье принадлежать любимому. Счастье владеть им.
Он жадно учился всему, дарить любовь руками, ртом, всем телом. А Дэнис оказался терпеливым учителем, не отказывавшийся повторять пройденное еще, и еще разы. Можно подумать Богдан мог такое позабыть. Или мог отказаться от повторения.

Миг неизбежной разлуки оба оттягивали. Если, пережитое после одного, случайного и быстрого раза, казалось мукой. То расставание после такого, воспринималось невозможной пыткой. Печенежские орды стягивались к Киеву. Каган Ирбис не мог просто так выпасть из общего дела, следуя какой-то там похоти. Его люди роптали. Если на связь с Чанибеком смотрели сквозь пальцы. Ну, подумаешь, дурят парни. Каган – хороший воин, умный вожак, справедливый владыка. Чанибек – надежный ордынец, проверенный в схватках и набегах. Не они первые, не они последние. Это дело хана и его нукера. Но связь с русским? Что это, как не предательство? Кагана и заменить можно. Такое уже бывало. Так сам Дэнис поступил, задушив предшественника тонким шнуром. Этого не задушишь. Зато можно отравить… И если Богдан просто жил, смакуя каждое мгновение своего счастья, Дэнис прекрасно понимал, что пустить развитие событий на самотек он не имеет права. Ради Боньки не имеет…
В их последний вечер Ирбис приказал принести одежду для русского и подготовить двух коней. Дружине было приказано сниматься рано утром, и двигаться на соединение с ордой хана Ореля. Старый хитрец благоволил к бесшабашному Ирбису. Ходили слухи, что Дэнису светит быть приемником, после смерти Ореля. Вот только надо было взять в жены злющую, но красивую орельскую дочку. Чанибек шутил с другими воинами, что готов надеть платье и заменить жадную сучку, а ту в реке утопить. Воины посмеивались. Но осторожно. Каждый знал, насколько беспощаден татарин, и что он готов убить любого, кто бросит хотя бы косой взгляд на его хана.

До Киева любовники добрались без приключений. Они не размыкали рук во время езды, стараясь, чтобы лошади шли не торопясь. Слов не было. Касания и поцелуи вполне заменяли разговоры. На привалах Богдан прижимался к Дэнису, а тот, начиная с виска и шеи, доводил обоих до исступления… Если бы не хозяйственная жилка Богдана, парни так бы ни разу и не поели за всю дорогу.
Гора со строениями, хоть и ожидалась путниками, выросла над лесом неожиданно. Спешились. Дорога выходила к Киеву за парой поворотов. Дэнис прятал глаза, не желая показывать, грозившие хлынуть слезы. Богдан, с грустной улыбкой, смотрел на него, не мигая. Старался запомнить каждую черточку любимого лица.
- Дэнька?
- Молчи. – Парень шмыгнул носом. – Ну, откуда я знаю, когда снова увидимся? Сам подумай, битва грядет. Ты будешь в Городе, я под стенами. – Вдруг он резко схватил парубка сильнющими руками и страстно зашептал, покрывая лицо поцелуями. – Скоро, миленький мой! Скоро! Я не хочу больше без тебя ни минуточки! Веришь? Я придумаю что-нибудь! Увезу тебя далеко-далеко! В Византий! Мы должны быть вместе, Богданька! Просто иначе помру я…
Богдан смотрел в синие, струящиеся слезами озера и только кивал, робко возвращая поцелуи… Ну, куда они поедут?!! Как жить будут?!! Как Дэнька сумеет вызволить его?!! Да и печенеги не смирятся с русским в своей орде?
- Фью-фить! Фить! – Две стрелы чиркнули чуть выше их голов. Дэнис оттолкнул любимого на обочину, под защиту кустов, а сам пригнулся, выхватив из заплечных ножен две кривые сабли. Поздно. Княжеские гридни, человек пять, с пиками наперевес уже окружили ребят.
- О, да это наш пропавший! – Богдан знал светло-русого десятника. Полуяр слыл самым сильным из дружины, оставленной Святославом княгине. – Привет тебе, Богдан. А это кто? Платье печенежское, а лицо как русское. Ни. На варяга боле смахивает. Кто твой друг, княжич?
- Он помог мне бежать из плена. – Богдан гордо поднял лицо, стараясь своей уверенностью убедить гридней. – Проводил. Но, раз дружина и ты, Полуяр, здесь, я могу отпустить товарища. Ступай, - он замешкался, придумывая имя, - Стогуд. Спасибо за все. Потом на Гору приходи. Наградят тебя и коня вернут. Ступай.
Богдан оглянулся на Дэниса, понимает ли тот его игру. Любимый с жестким выражением лица не сводил взгляда с одного из гридней. Тот отвечал не менее свирепым взором. Сердце рухнуло в пропасть. Сварг! Его Дэнис еще тогда бивал на кулачках!
- Здравствуй, вражий сын. – Злорадно кивнул дружинник. – Стогуд говоришь? А может Дэнис? Или лучше Ирбис? Полуяр, это каган печенежский, а не друг никакой. Прикажи вязать ворога, пусть княгиня повесть велит супостата. Сам веревку на дуб накину, и сам затяну.
- Ирбис! Вражина! Есть Бог на свете, раз нам в руки эта тать попалась! – Загалдели гридни.
- Разберемся. – Полуяр приставил острие пики к груди Дэниса. Прямо к ямочке между ключиц. Куда Богдан так любил целовать. – А ну, брось сабли на землю.
Богдан беспомощно замер. Дэнис смахнул со щеки слезу, ободряюще подмигнул парубку и вскинул голову. – Ты, хвост собачий Сварг, можешь назвать меня смерть. А вы, - он презрительно обвел дружину подбородком, - как хотите. – Он сделал выпад назад, присев на левую ногу. Кривая сабля в правой руке мгновенно разрубила древко, вторая, брошенная странным жестом над головой, просвистев в воздухе блестящим диском, снесла Сваргу голову. Дэнис с каким-то кошачьим криком на миг распластался в пыли, от чего лошади гридней испугались и поднялись на дыбы, сбросив при этом двоих.
- Бонька, в траву падай! Уйди, заденут!!! – Он не дал упавшим подняться. Одному отсек пол головы, а второго прижал коленом. Богдан ничего не успел сделать. Почти на него, захрипев в предсмертной муке, упал Полуяр, схватившись двумя руками за стрелу, торчавшую из горла…Другого гридня почти целиком разрубил Чанибек, неизвестно откуда подоспевший с двумя печенегами.
- Скучал по мне, росич? – Татарин оскалил белейшие зубы. – А я по тебе скучал.
Богдан зажмурился, втягивая голову в плечи. Сабля, невероятно медленно вознеслась над его головой…
-Нукер!!! – Страшный окрик Дэниса остановил время. – Только тронь. Сам, полосками твою кожу сдирать буду! Годами, чтоб не подох раньше времени.
- А ты мне больше не хан! И не смей приказывать!
Богдан приоткрыл один глаз. Дэнис стоял между ним и гарцующим татарином.
- Чанибек. – Бывший каган Ирбис отбросил саблю. – Отпусти парня. Я с тобой поеду. Пусть Орель решает, что со мной делать.
- Помер Орель. – Чанибек сплюнул. – Дочка отравила. Теперь она всем верховодит. И тебя всегда ненавидела.
- Тогда в полон меня бери. – Дэнис пригнулся. Его бывшие нукеры знали, что их каган будет драться, как раненный зверь. Как смертельно опасный зверь, защищающий своего детеныша. И что они проиграют эту схватку.
- Эх, Дэнис. – Чанибек замотал головой, словно муху отгонял. – На беду я тебя встретил. Знаю. Но не могу без тебя жить, шайтан белобрысый. Беги росич. Беги разлучник, пока не передумал я. Ну?!! И-иль-хийя! – И он играючи убил, стоявшего на коленях посреди дороги, последнего гридня.
- Езжай, Богданька. – Дэнис кивнул. – Я найду тебя.
- А как же ты? – Парень, было, качнулся к любимому, но татарин шустро поставил своего коня между ними.
- Не замай, росич. Не твое.
- Езжай, Богданька.
Тряской рысцой конь Богдана направился к повороту дороги. Парень оглянулся, не удержавшись. Дэнис стоял на прежнем месте, среди коней и верховых нукеров, глядя ему вслед. Прощаясь, он высоко поднял снятую с головы шапку. Парубок помахал в ответ. Что-то прокричав, Чанибек натянул тетиву. Бросив последний взгляд, Богдан пришпорил коня и скрылся за поворотом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
- Чанибек…- Тихий, однако переполненный страстью и желанием шепот, раздавшийся сверху, заставил нукера вернуться из мира грез. – Чанибек, я принадлежу тебе полностью, повелитель. Что еще сделать, чтоб и ты принадлежал мне? – Жаркие губы приникли к обнаженной груди. Он ощутил, что и все его тело находится в плену такой же страстной горячей влаги. – Ты владеешь мной без остатка. Заставляешь меня забыть и гордость, и себя самое. Пращуры негодуют, видя, как их кровь покорно склоняется к твоим ногам. Чем еще я могу доказать свою любовь и твою власть надо мной, Чанибек?
Рысьи глаза приоткрылись, а на, спокойных до этого губах, зазмеилась улыбка. Душный сумрак шатра, переполненного ароматами трав и курений, масляный светильник, вымывавший из ночи контуры склоненного над ним голого тела. И мерная пульсация возбужденного естества, отвечающего на бережные ласки властного, как сама неизбежность, плена. Он потянулся всем существом, гибким, как у молодого хищника. Закинул руки за голову и увернулся от губ, возжелавших припасть к его губам.
- Странные речи я слышу. – Глаза весело сверкнули. Но открытая, довольная улыбка скрыла настороженность, ожившую в них. – Ведь это ты сейчас, как и всегда, владеешь мной, вбирая в себя мое тело. Ты, иногда забыв о приличиях, заставляешь меня любить, когда и где вздумается. – Его ладони сильно уперлись в округлые плечи, мешая попыткам прижаться. – Нам надо отдохнуть друг от друга, ханум.
Одним движением он ссадил с себя голую женщину, встал и надел халат, ничуть не заботясь, что его орган торчит, подобно ветви дуба. Оскорбленная ханша резко села на колени. Их взгляды, только что, не высекая искры, схлестнулись, аки два ятагана. Два смертельно отравленных ятагана. Не любовь соединила этих людей, равных друг другу по силе, жажде власти и коварству. Соперничество и желание подавить другого влекло их.
- Коней поить надо. – Обыденно сказал татарин.
- И рабов кормить? – Женщина принялась укладывать густые длинные волосы. – Может мне приказать вырезать твоих рабов? Так много времени ты проводишь с ними, и так мало со мной. Я могу заревновать.
- Прикажи, госпожа, и Чанибек навсегда забудет дорогу в твой шатер. – Нукер подпоясался. – Я ушел.
- Стой. – Не любовница, жестокая властная каганша самой большой из печенежских орд говорила сейчас. – Вечером послов принимаю из Византии. Есть среди них грек один, книжник, да два варяга, что интересуют меня. Пир будет с весельем.
- Прикажешь яства готовить или музыкантов с плясуньями подобрать? – Он стоял у полога, закрывавшего вход, спиной к женщине. Гордая красивая голова надменно повернулась к плечу, гибкая спина перетекала в маленькие упругие бедра длинных ног. – Я не буду развлекать послов.
- Нет, не плясуний. – Она беспечно рассмеялась. – Хочу, чтоб Дэнис, твой Ирбис непокорный, раб наш, танцевал. Сегодня ночь такая, что не надо бы женщинам хороводить. Грек сказал, богиня трехликая кровавой жертвы просит. А значит, женщинам нельзя в ритуале участвовать. Бесплодием наградит.
- Он не станет. – Чанибек отвернулся, откинув полог.
- Скажи, что велю конями разорвать. Ступай. – Последнее слово глухо ударилось в колышущийся полог. Женщина ничком упала на еще не остывшее после любви ложе молча, раздирая ногтями и зубами подушки.

Любовник шахини уверенной властной походкой шел через, пока дремавшее, становище. Он понял. Ханум дошла до края. Решилась, наконец, избавиться от соперника и непокорного Ирбиса. Чанибек сам готовил и приносил любимому еду, следя, чтобы тот ничего кроме воды не пил. Верным ордынцам строго-настрого было приказано никого, будь то хоть сама каганша, не подпускать к Дэнису без его, Чанибекова, ведома. Они не разговаривали с Дэнисом. Тот молчал. А татарин не поднимал глаз, не желая выдать свою боль. Он мог бы взять Дэниса силой. И тот покорился бы. Телом покорился. Но души, подло украденной киевским парубком, насилие не вернет. Чтож, Чанибек умеет выжидать, как кот камышовый, замерев в засаде. Пройдет время, и Дэнис вернет ему свою любовь. Они же были так счастливы…
Рабы, как правило, спали прямо на земле под кибитками. Бывшего кагана Ирбиса держали в личной палатке любовника шахини. Некоторое время татарин разглядывал спящего. Присел на корточки, впитывая взглядом все изгибы желанного тела, протянул руку, желая поправить одеяло…
- Нет. – Сильные пальцы мгновенно сомкнулись на запястье. – Сначала убей, потом трогай. – Дэнис сел на кошме. – Зачем пришел?
- Говоришь, как будто ты каган. – Нукер отвернул лицо немного в сторону, обращаясь не к парню, а к стенке палатки. – Сегодня вечером праздник в честь послов греческих и варяжских. Будешь танцевать для них. Ханум приказала.
- Ты бы поплясал сам, умеешь ведь, я учил. – Насмешливо фыркнул Дэнис.
Но Чанибек зажал его рот рукой. – Откажешься, велит конями разорвать.
- Один ляд, убьют. – Белобрысый отстранил голову.
- Не убьют. – Глухо произнес нукер. – Встань.
Два парня стояли друг напротив друга, разделенные тонким слоем воздуха, почти светящегося от напряжения. Разделенные любовью и судьбой. Дэнис спокойно, вздымая обнаженную грудь ровным дыханием. И Чанибек, еле сдерживающий себя, чтобы не обнять любимого, отрешенно смотрящий сквозь эту грудь.
Тыц! – Бывший каган Ирбис дернулся, когда молниеносный взмах кинжала рассек кожу под его левым соском. Алая кровь медленно закапала из длинного, но неглубокого пореза. – Это еще зачем? Власть свою показать решил, нукер?
- Так я буду знать, живой ты или нет. – Татарин припал губами к порезу. – А про меня ты и так все знаешь, мой шайтан. – Он ласкал языком и губами нанесенную самим рану, пока кровь не остановилась. – Любишь его, вижу теперь. Даже не шелохнулось ничего от моего поцелуя. Не то, что раньше. От взгляда заводился…- Он тяжело вздохнул, поднял на Дэниса, ставшие темными от боли, глаза, гордо улыбнулся и, медленно развернувшись, вышел из палатки, оставив Дэниса размышлять в одиночестве.
Чанибека боялись в орде, как боятся неприрученного зверя, случайно решившего пожить среди людей. Никто не мог угадать его настроение по лицу, когда спокойствие мгновенно сменится дичайшей яростью. Ни кто не мог сравниться с ним в холодной, необузданной и неоправданной жестокости во время битв и набегов. Ни кто, даже сама ханум, не рисковал прямо выразить нукеру свое несогласие. Поэтому приказ приготовить тело пленника к предстоящему празднику, выполнили молча, тщательно и без вопросов.

Душная Луна скрылась за облаками, порывы жаркого ветра только добавляли тяжести вечернему воздуху, предвещая грозу. Упрямая ханум, восседавшая на коврах и подушках, надела самое дорогое и тяжелое из своих одежд. И теперь обливалась потом под ворохом плотных тканей и украшений. Чанибек, запахнув обычный халат, разместился в ее ногах слева. Послы – по правую руку. В центре утоптанной площадки полыхал огромный костер. На коврах перед сидящими дыбились яства. Тяжеловесная, витиеватая беседа, неспешно струилась между трапезой и этикетом.
- Я не знал, прекрасная ханум, что половцы верят в тех же богов, что и ромеи. – Одетый в легкий хитон и алый плащ бородатый пожилой грек, лениво запивал острое мясо разбавленным вином.
- Боги у всех едины, Тавлантий. – Тонко улыбнулась владычица. – Имена у них разные. Викинг, подтверди мои слова.
Старший из, не снявших на пир кольчуг, варягов повернул острое лицо к ханше. Он и его товарищ, оба золотоволосые, крупные и сероглазые, сошли бы за братьев, если бы нос одного не напоминал клюв, а второго репу. Они презирали кочевников, и только личный приказ императора сопровождать греческого книжника удерживал викингов от открытой неприязни.
- Нет, госпожа, наши северные боги рождены морем и льдами, они не братья богам лесов и степей.
- Мне обещали веселье, так, где же пляски и песни? – Грек широко улыбнулся, положив руку на плечо варяга. – Теософским спорам не место за пиршественным столом. Я много слышал о буйстве печенежских веселий. Хочу сравнить гибкость дев ваших и агарянских танцовщиц императора.
- В другой раз, посол. – Отмахнулась ханум. – Сегодня не женская ночь, сам знаешь, но пляски будут не хуже. Говорят, вы, греки, умеете и красоту молодых воинов ценить. – Она чуть повернула лик в сторону Чанибека и вздернула бровь. Тот сильно ударил рукоятью ножа в золотое блюдо.
Высокий тоскливый клич, разрывающий удушливую ткань темного густого воздуха, слился со звоном и бряцанием ударных, к которым, не медля, подключились безнадежные вопли свирелей. Шестеро молодых, обнаженных по пояс, воинов буйно заскакали перед костром. Гибкие пики в их руках мелькали, только чудом не задевая тел. Невероятные прыжки чередовались с вращениями, отскоки и нападения, сменялись единообразными движениями всех вместе. Вскоре еще трое, с саблями наголо, включились в пляску. Первобытное поклонение огню, молодости и свободе заворожило зрителей…
- Красиво. – Грек наклонил голову. – У многих, не знающих городов и каменных храмов, народностей, я видел нечто подобное.
- У нас так пляшут берсерки, перед кровавой битвой. – Вставил варяг. – Только не скачут. Уподобляться козлам не достойно для воинов.
- А есть ритуальные, колдовские пляски у ваших мужчин? – Посол вновь широко улыбнулся. – В такие ночи греческие юноши танцуют обнаженными в храмах, поклоняясь эросу. Его сила входит в мир через их тела, когда…
- Вы, византийцы, слишком торопливы. – Ханум оборвала речь посла, намеренно напомнив, что Греции больше нет, а есть империя. – И мыслям вашим слишком просторно в ваших словах. А ты, рыжий северянин, запомни, скачут только козлы по снежным горам. У нас в степи кони и лани летят над землей. – Она знаком приказала наполнить кубки. – Есть тайные обряды, обращенные к силам земли и воды. Но не похоти посвящены они, а вечным тайнам рождения, - она сделала паузу, раздув крылья носа, и бросила быстрый взгляд в сторону Чанибека, - И смерти. Сейчас вы увидите это.
Завершив свою пляску, воины одновременно упали на земь, но тут же вскочили и смешались с толпой. Два ордынца вывели под взгляды пирующих Дэниса. Длинные белые волосы стягивал кожаный ремешок, украшенный двумя волчьими хвостами у висков. Запястья и щиколотки хомутали многочисленные серебряные браслеты. Тонкие, почти прозрачные шальвары, очертив упругие ягодицы, стекались в каскад спереди, открывая волосы на лобке и основание члена. Он был бос и обнажен по пояс. Отблески огня играли на белой коже. Нукеры отошли в тень. Медленно, как бы поднимая небо, руки Дэниса сделали полукруг через стороны, и сошлись над головой со звонким хлопком. Тут же вступили бубны. Мелкими шагами, глухо ударяя пятками о землю, он двинулся вперед. При этом его бедра описывали замысловатые узоры, заставив ткань создавать облако вокруг них. Красивые мускулистые руки, плавно извивались, очерчивая вокруг тела невидимую сферу. Он не поднимал глаз, но из-под опущенных век, то и дело опасно мелькали белки.
- Танец Гекаты?! – Глаза грека округлились. – Только высшие жрицы могут исполнять его. Мужчина…мужчина должен быть убит за такое богохульство.
- Мы называем это пляской смерти. – Ханум гордо наклонила голову.
- Если один, это смерть. Если двое, жизнь и любовь. – Чанибек выпрямился, сбросил халат и шапку, открывая точно такое же, как у Дэниса, одеяние. Бритую голову украшал лисий хвост, спускавшийся с затылка до лопаток. Золотые браслеты, подчеркивавшие смуглый цвет кожи. Шальвары открывали голые лобок и основание крупного члена. Если одежды Дэниса сочетали серо-голубые краски, то татарин выбрал бордово-фиолетовый узор, говоривший о страсти.
Быстро переставляя широко расставленные ноги, часто ударявшие землю пятками, танцоры приближались друг к другу. За сажень они остановились. Вернее остановились тела и руки, бедра продолжали сближаться. Наклоненные головы, опущенные глаза, напряженно отведенные назад руки. Быстрое соприкосновение, уже не рисующих плавные восьмерки, а почти непристойно двигающихся, как во время соития, бедер совпало с дальним ударом грома. Они отскочили, крутанувшись в воздухе, и замерев на, широко расставленных, ногах, правым боком друг к другу. Словно дождавшись второго удара грома, оба вытянулись, соединив верху руки и изогнув стан. Вновь началось движение навстречу. Дэнис и Чанибек обходили друг друга спиной, так и не поднимая глаз. Теперь их руки изображали крылья парящих птиц. Опять отскочили, оказавшись лицом к лицу. Люди, как завороженные, смотрели на это единоборство двоих, одинаково прекрасных тел. Присев на одной ноге, и поджав колено другой к подбородку, воины крепко взялись обеими руками за щиколотки. Медленно-медленно вытянули ноги над головой, одновременно выпрямляя колени, стоявших на земле ног. Миг держали невероятную позу, почти касаясь левыми плечами. Резко откинулись назад, оставив ноги устремленными в небо, уперлись руками о землю и перекувырнулись, встав лицами друг другу. И только здесь, медленно подняв лица и открыв веки, их взгляды слились, совпав с ужасной молнией, разорвавшей небо…
- Хватит!!! – Грозно выкрикнула ханум. – Мне надоело видеть это!!!
Ее окрик будто сорвал оцепенение зрителей. Подчиняясь звериному чутью, Чанибек резко толкнул Дэниса в грудь – Беги…там белая кобылица за моим шатром… Беги!!!
- А ты?
- Беги, мой хан! Она убьет тебя! – Хлынувший ливень внес сумятицу. Люди забегали, спасая ковры и одежду от воды. Краем глаза татарин заметил какое-то движение головы ханши. Он развернулся спиной к Дэнису и увидел, как двое печенегов натягивают луки. Они не успеют! Его люди на чеку и убьют каганшиных прихвостней раньше. А вот она…Пущенный твердой рукой кинжал, хранившийся в ножнах на щиколотке, оборвал жизнь змеи-предательницы, войдя по рукоять в ее левый глаз. Не заботясь не о чем более, нукер вновь повернулся к все еще безвольно стоящему Дэнису. – Беги, свет моего сердца. Нет нам жизни вместе. – Крепко поцеловав едва ответившие губы, он сильно ударил ладонями в грудь парня. – Помни меня, мой хан. Передай росичу, чтоб молился за Чанибека. И чтоб берег тебя, как я. Беги!
Дэнис, пользуясь всеобщей сумятицей, быстро нашел белую норовистую молодую кобылу нукера за его палаткой. Никто не мешал беглецу, скрытому ливнем и ночью, покинуть растревоженное становище. Сжимая ногами, мокрые бока лошади, парень летел на встречу судьбе, в Киев. К Богданьке! К своему единственному! Смешивая крик со звуками грозы, он давал выход, переполнявшей все существо радости…

Жаркое марево колыхалось, искажая золотые купола Константинополя. Редкие прохожие торопились укрыться в тени домов, камни стен и мостовых источали зной, и даже морской ветерок не приносил свежести. Три часа пополудни. Из ворот подворья святого Мамонта, где обычно останавливались купцы из далекой Руси, вышел крепкий мужчина с военной выправкой. Крупную голову с ежиком, стриженых на ромейский манер, волос он гордо нес на мощной шее. Открытой до самых плеч широким воротом выгоревшей грубой робы. Голые ноги, покрытые многочисленными шрамами от колен до грубых сандалий, ставились чуть широко, выдавая кавалериста со стажем. Широкий кожаный пояс с коротким фракийским мечом только подчеркивал ширину плеч. Редкие встречные кланялись, узнавая доместика, начальника дворцовой стражи, и отступали к стенам, давая дорогу. Холодный взгляд не касался лиц. Только подбородок совершал неприметное движение, отвечая на поклон. Его знали и уважали в городе. Хотя без малого пять лет он уже не доместик схол (командир) этериотов, конной стражи императора. А всего лишь учитель молодого пополнения для монокуров (отрядов разведки) и гвардии. Однако, все еще правая рука парапимомена (постельничего) самого императора, и патриций. В ямочке между ключиц опасно поблескивал египетский оберег, в виде всевидящего ока Ра. Неторопливо и гордо мужчина целенаправленно шел в сарацинский квартал, где жили лучшие лекари Византии.
Уже двадцать лет он живет здесь. Знает все улочки, все закоулки, все тайные пристанища. Дослужился от простого гвардейца до вельможи. Приобрел уважение и богатство, титул патриция. Но потерял любовь. Достаточно. Завтра его хеландия снимется с якоря, верные ученики и товарищи возьмутся за весла, и, прощай прежняя монотонная жизнь. Возможно, он станет купцом. А, возможно, рассказы моряков обогатятся легендами о новом пирате.
 Вот и дверь в беленой стене, ведущая во внутренний дворик дома лекаря. Много раз он проходил мимо, не решаясь зайти. Что ж опять встал? Ему ли, не трепетавшему перед императором, перед многочисленными опасностями, перед бездонными, как сама мудрость, очами Великой княгини Ольги, бояться встречи? Сейчас. Только уймется противная слабость в коленях… Глубоко вздохнув, зрелый воин решительно толкнул дверь и шагнул внутрь. По дворику бродили куры, черная коза задумчиво жевала что-то под навесом, да две женщины возились в полутемной кухне. Дощатая дверь, распахнутая слишком сильным ударом, вернулась с громким хлопком. Женщины замерли, испуганно глядя на гостя. Потом одна улыбнулась, приглашая его пройти под навес к столу, а вторая исчезла в доме. Вскоре появился и хозяин. Невысокий гибкий мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Он вытирал руки какой-то тряпицей, что-то дожевывал, слушая служанку, и неторопливо подходил к навесу. Гость обернулся.
- Здравствуй. – В синих, жестко-ледяных до этого, глазах родилось теплое сияние. – Ты почти не изменился.
- Здравствуй. – Хозяин растерянно отступил на шаг. – И ты… Нет, изменился. Стал какой-то мощный, зрелый что ли.
- Матерый. Так вернее. – Криво усмехнулся гость. – Сколько мы не виделись?
- Лет шесть. – Хозяин пожал плечами. – А может семь.
- Семь, Богданька. Семь. В дом пригласишь? Или твой, - скрипя сердцем, он выдавил по-русски, - суженый не любит гостей?
- Почему? Проходи, Дэнис. – Взрослый Богдан отошел в сторону и сделал приглашающий жест. – Он умер год назад. От гангрены. С чем пожаловал?
- Не знал, извини. – Дэнис прошел в дом. – Чисто у тебя. Скромно, но уютно. На русскую горницу похоже, рушники везде.
- Так я же русский. – Богдан улыбнулся все той же мальчишеской улыбкой. – Присаживайся к столу, гостенек дорогой. Отведай, что Бог послал.
- Ты христианином стал, как ОНА хотела? Да, мудрой была княгиня Ольга. Это же она нам сказала тогда, а ну, как других полюбите, что тогда. Как в воду глядела.
- Все спросить хотел. Что ты такое сказал ей, что Ольга решила отпустить нас?
- Та, разозлила она меня. Вот и молвил, что ей, никогда любви не знавшей, не понять тех, кто любит. Ничего не сказала. Подумала и велела тебя привести.
- Ох, я и трясся. Да ты, умом тронулся тогда, парень, сказать ей такое. Она же, когда Игоря, мужа ее любимого, древляне убили, всех их сжечь живьем приказала.
- Поверить поверила, а благословила не от чистого сердца. Если не вместе мы.
- Не начинай, Дэнис! – Хозяин хлопнул ладонью по столу. – Если бы ты не проводил столько времени со своими комонниками. То у вас учения, то у вас тренировки.
- Так не было же ничего. Я учил их.
- Видел я, как и чему ты учишь! Голые валяются, облапив друг друга, члены, что твои палки, хохочут. А остальные только сигнала ждут, чтоб в бесстыжую кучу залезть!
- Бонька, дак положено борцам без одежды быть. – Дэнис рассмеялся. – Это из-за этого ты ушел? А как же этот, сарацин твой? У вас ведь семья была. Почти как у нас.
- Исмаил любил меня. И хватит об этом! Я же не припоминаю тебе Чанибека. Купцы поговаривают, самый влиятельный каган у пациняков. Не виделись? – От волнения Богдан произнес печенеги на византийский манер. – Если пришел ругаться, лучше уйди. А по делу, так толкуй.
- Проститься я пришел, Богданька. – Денис встал перед сидящим. – Надоела мне эта Византия, горше редьки. Купил корабль, команду набрал. Хочу мир поглядеть. Завтра отплываем.
- То есть как, завтра? – Богдан поднял лицо. – Я знал, что ты службу во дворце оставил, дом продал и перебрался на Мамонтово подворье. Купцы-то там наши, русские. Когда их пользую, все про тебя выпытать можно. Вот встретить боялся. Ты ж меня тогда чуть не прибил, когда сказал, что к Исмаилу ухожу.
- Дурной ты. – Дэнис подошел вплотную. – Я же припугнул только. Не думал, что ты и, правда, уйдешь. Я же люблю тебя, Богданька.
- Ох, Дэнечка. – Богдан сильно обхватил руками бедра воина и прижался лицом к его животу. – Минуточки не было, чтоб не вспоминал тебя, родненький. Но не мог я Исмаила обидеть, он так верил мне. Понимаешь? Никак не мог.
- Дурашка мой. – Дэнис наклонился, поцеловал, мгновенно обвившего его шею Богдана, в губы, поднял на руки и понес вглубь дома.
Быстро избавившись от одежды, они упали на широкую тахту, торопливо даря и возвращая ласки. Богдан был более настойчив. Он принудил Дэниса не двигаться, лаская и нежа любовника ртом. Почувствовав, что может наступить финал, более сильный Дэнис вывернулся, сжал любимого стальными объятиями, распластал того на тахте лицом вниз, и быстро привязал щиколотки и запястья к столбикам по краям ложа.
- Это чтобы ты не мешал мне, миленький. – Сообщил он, дыша в ухо и навалившись всей тяжестью. – Тебе только волю дай. Знаю.
О, боги! Тело Богдана сохранило тот трепетный запах юности, ее манящий вкус. Дэнис ликовал, то, погружая лицо между двух, давно не мальчишечьих, но по-прежнему сладких и желанных полушарий, то, покрывая все тело любимого поцелуями, то, впитывая его жар всем своим телом. Незаметно для Богдана он развязал путы. Поднял того на колени, открывая доступ не только к желанной дырочке, но и вибрирующему органу.
- Возьми меня, Дэнька! Как тогда, в первый раз, возьми меня!!!
- Ты забыл. – Прошептал Дэнис. – В первый раз это ты меня брал. Помнишь? - Развернув любовника на спину, он медленно впустил его в себя. – Вот как было. Вспоминай, хороший мой. Ты тогда дара речи лишился.
Они не могли насытиться друг другом до самой темноты. Только когда уже первые звезды выглянули на небе, обессиленные упали на ложе.
- Дэнька, - Богдан лежал на спине, ласково гладя голову любимого, покоившуюся на нижней части его живота, - а когда ты вернешься в Византию?
- Не вернусь я, Бонечка. Не вернусь в этот постылый город. – Он поднял лицо. – Пришел вот повидать тебя, чтоб запомнить навсегда. Может, ты поедешь со мной? Мы ведь любим друг друга. Снова будет все по-прежнему.
- По-прежнему, любый мой, уже никогда не будет. – Вздохнул Богдан. – У меня свой дом, страждущие. Ты же знаешь, что я лекарь. Давай так, ты насмотришься на страны заморские, покуролесишь, а потом вернешься сюда, ко мне. Я ждать тебя буду.
- Что ты говоришь такое? Это сколько же времени пройдет?
- А сколько бы ни прошло. Ты же знаешь, я буду ждать. Или боишься, что сам не сдюжишь и другого кого найдешь? За это-то время, поди, многих, - он прыснул, - обучил своей борьбе. А? Сознайся.
- Было. – Улыбнулся Дэнис. – Чего таить, не святой.
- Вот видишь. – Богдан посерьезнел. – Не святой. А я буду тебя ждать. Как тогда ждал, в Киеве. И хочешь верь, а хочешь нет. Тебя не хватятся на подворье? Скоро ворота на ночь запрут.
- Ты не хочешь, чтобы я до утра остался?
- Нет, Дэнька. Мы попрощались уже. Устал я. И спать хочу.
- Значит мне идти?
- Значит иди. Поцелуй меня еще раз и иди.
- Раз так. – Дэнис резко встал. – Сам себя целуй. Куда захочешь. Прощай, Богдаша.
- Угу. – Пробормотал засыпающий Богдан, переворачиваясь на живот. – Попутного ветра, любимый.

Ночевал Дэнис на своей хеляндии. Ни свет, ни заря его разбудили суета и беготня на палубе. Недобро щуря припухшие со сна глаза, он вышел наверх.
- Эй, кормчий, что тут творится?
- Дак, отплываем скоро, Дэнис. – Сухопарый молодой египтянин улыбнулся патрицию. – Последние приготовления сделаем, такелаж и груз проверим, и, прощай Византий.
- Команда вся в сборе?
- Вся. Вот только повара пришлось заменить. Того, что ты нанял, вельможа какой-то перекупил. Гребцы на месте, рулевые тоже, врач здесь, я здесь. И ты стоишь передо мной.
- Какой врач? – Дэнис нахмурился – У нас нет врача в команде.
- То-то и оно, что без лекаря в морях нельзя. Он сам пришел, попросился, еще месяцев шесть назад. Ты тогда молодых набирал. Я узнавал, один из лучших в городе. Да вот он.
На палубу, серьезно щурясь на восходящее солнце, вылез Богдан. Он озабоченно осмотрел мачту, нарочито долго исследовал воду за бортом и даже плюнул туда с видом знатока. Затем подергал какой-то такелаж, пройдя несколько шагов вдоль борта, сдержанно улыбнулся, троим молодым матросам, крепившим весла. И, только совершив весь этот набор действий, поднял на Дэниса вопрошающий невинный взгляд. Египтянин покраснел, едва сдерживаясь, дабы не разразиться жизнерадостным смехом. Его бритая голова крутилась, как у совы, в попытках видеть и действия Богданьки, и реакцию капитана и хозяина судна Дэниса.
Тот, словно получивший нежданный удар по голове, слегка осел на ногах. И, не моргая, глядел на любимого, нахмурив брови и отвесив челюсть. Странное выражение лица их опытного командира и учителя вскоре привлекло внимание всех, находившихся на палубе. Это Дэнис думал, что его жизнь - тайна. Историю их любви, обросшую несуществующими подробностями, рассказывали, как сказку, от портовых складов до гаремной тиши. Все ждали развязки.
Богдан неторопливо приблизился. Какое-то время насмешливо смотрел на Дэниса. Словно касаясь хрупкой чаши, помог челюсти капитана занять обычное место. Зажмурился, ткнув носом в шею оцепеневшего любовника, и заявил без улыбки.
– Эх, Дэнечка, знал бы я, что ты такой нерешительный, еще бы тогда отвел твои руки. Пропадешь ведь без меня. Как пить дать, пропадешь. Вот и не рискнул оставить тебя одного, на милость богов и людей.
- Угу. – Рывком, притянув любимого к себе, Дэнис крепко обхватил Богдана сильными руками, словно боясь, что тот исчезнет. – Пропал бы. Истину говоришь, пропал бы, родной мой. Теперь мне ничего не страшно. Ты же рядом.
- Только никакой такой борьбы с командой. Понял? – Прошептал Богдан. – И с жителями других земель и островов тоже.
- Как скажешь. – Они крепко поцеловались под смех и восторженные крики команды. – Что ржете, кони не холощенные?!! А ну, на весла! – Зычно крикнул Дэнис. И над еще сонной бухтой Золотого Рога разнесся дикий татарский клич – Йя-й-и-хи-йя-а-а!!!