Taksi na tot...

«Такси на тот свет.»
Я убила живого человека. Я помню каждую секунду той роковой встречи. Знаете, вот прошло с тех пор ровно двадцать лет, недавно моя дочь поступила на актрису по знакомству, сама бы не смогла, она у меня абсолютно бездарная, бывает же такое. Моему сынишке восемь лет, но о нем я ничего не могу сказать он необычный, удивительный. Но рассказ не о нем, хотя, наверное, и наоборот полностью посвящен ему. Знаете из той роковой встречи, когда я убила живого человека, я поняла кое-что, вернее мне об этом сказали, мне сказали что все в этом мире должно возвращаться.
Было морозно. И что тут еще говорить. Началось все, так как обычно и бывает. Закончилось, как и полагается - смертью. И что тут еще сказать. Дорога была сырой, грязной, колеса утопали в вязком снегу, разбрызгивая грязь в стороны на одиноких прохожих, и с отвратительным хлюпаньем падали комки мокрого снега на асфальт. Уже, кажется, вот-вот наступит вечер, или может, только что прошла ночь, и потихоньку приползало утро. Сонный, уставший, желтое плоское лицо без всяких признаков ума или тени раздумий. Глаза остекленели, и все время пытались закрыться, но не закрывались, а только с большим безразличием таращились на дорогу. Багажник не плотно прикрытый постоянно хлопал где-то сзади гулко и глухо, со стороны казалось, что у машины сзади огромная черная пасть, запорошенная легким снежком и измазанная мокрой серой массой. Но единственный пассажир сидящий за рулем даже не оборачивался. А может там, в багажнике было что-то большое необъятное, что мешало его полностью закрыть, а может, и пассажиров то в машине было больше чем два и уж точно никак не меньше трех. Кто-то, кажется, спал впереди, и кто-то лежал на моем плече сзади, и, видимо кто-то мертвый в багажнике ехал с нами, уже было ясно без сомнения. А человек с желтым лицом смотрел сквозь лобовое стекло вытаращенными стеклянными глазами и с силой крутил баранку, напрягшись, сгорбившись, но выражение лица было расслабленным, безразличным, его даже скорее и не было, этого выражения. А я смотрела на лобовое выпуклое стекло, по которому быстро перемещалась муха снизу наискосок и вверх. Когда она оказалась прямо перед носом желтолицего, он даже не обратил внимания, он продолжал глядеть сквозь стекло, вцепившись костлявыми пальцами в баранку. Я огляделась. На плече по-прежнему храпел кто-то, багажник со скрипом ударялся где-то сзади и с каждым его ударом ноги мои вздрагивали, там точно кто-то есть, кто-то мертвый едет с нами. Я пыталась отвлечься хоть чем-нибудь. «Куда мы интересно едем?» думала я, пытаясь посмотреть за стеклом что же там твориться, но мой взгляд будто приклеился к черной толстой неторопливо ползущей мухе сверху вниз наискосок. И никак не получалось посмотреть - за стеклом стояла сплошная глухая белая пелена, взгляд мой разбегался и я никак не могла его сосредоточить, он снова и снова проскальзывал по стеклу и цеплялся за муху, которая бешено носилась по стеклу в разные стороны. Треща в тревоге крыльями вот-вот пытаясь взлететь, но будто приклеилась к стеклу, дергала лапками, трещала крылышками, но взлететь не удавалась, и снова принималась ползать по стеклу чуть хромая поперек слева направо, а я никак не могла разглядеть дороги, снег и белая-белая пелена. На моем плече кто-то спал, впереди тоже все спало, казалось, что даже желтолицый с вытаращенными в белую пелену глазами тоже спал. Я завозилась. Может мне выпрыгнуть пока не поздно, пока все спят. Кажется, это было такси. Душное, с темными пыльными сидениями такси, таксист, пассажиры и кто-то мертвый в багажнике. «И все же куда я еду?» думала я, прижимая к груди, одеревеневшие от холода руки, сжала их в кулаки, красные, потом посиневшие кулаки - уже не разжать - совсем холодно. Пыталась подышать на них, пар белыми клубами повалил изо рта, руки слегка потеплели, но холод был сильнее. А может эти спящие уже давно умерли, замерзли? Нет. Мертвые так не храпят, хотя откуда я знаю, что вообще делают мертвые, даже не у кого узнать, даже тот, что в багажнике, а он был там точно, не мог бы мне этого объяснить. Я наклонилась к таксисту. Он все таращился сквозь лобовое стекло, мне даже почудилось, что он видит, что там творится и очень ясно различает дорогу, а я ее никак не могу разглядеть, не то чтобы уж запомнить.
- Простите, а куда мы едем? –
Конечно, он не ответил. Хотя я почему-то поняла, что бы он ответил, и меня передернуло.
«На тот свет.» ответ был будто написан на лобовом стекле, на фоне белой пелены. Ну, уж нет, не буду больше ничего спрашивать. Но вопросы лезут изо рта, кажется, слова пропечатываются в белых клубах пара, которые вырываются наружу, как и вопросы.
«А эти пассажиры? Отчего они спят? Почему так холодно? Там кто в багажнике? Как его зовут? Почему в багажнике? Почему мертвый?» Ответы снова выплывали из белой пелены и прилипали к лобовому стеклу, будто их царапали гвоздем. «Эти тоже. Потому что грешили. Потому что высоко. Там живой. Алексей. Потому что живой. Он не мертвый, мертвые вы все, а он живой.» Я откинулась назад, глубоко вдыхая обжигающий ноздри воздух, меня начинало клонить в сон, глаза закрывались, слипались - я замерзала, становилось страшно, колени дрожали, а багажник с единственным живым ударял где-то сзади. Он живой, он живой, а все эти, что храпят, они замерзли, потому что грешили в жизни, потому и спят, почему я засыпаю? Я распахнула глаза, казалось, что я вынырнула из ледяной проруби, кулаки совсем посинели, лицо замерзло, так что щеки, кажется, прилипли к деснами, меня забила дрожь.
- Почему я засыпаю!? – крикнула я изо всех сил, изо рта вырвался тяжелый дрожащий хрип. Таксист впервые обернулся, резко, грозно, лицо его осунулось, было такое ощущение, что он постарел лет на тридцать пока ехал, желтое лицо одрябло, обвисло, волосы посидели, глаза помутнели.
- Потому что теперь все знаешь. – злобно прошипел он.
Я, задыхаясь, опрокинулась обратно, показалось даже, что согрелась. Поглядела на лобовое стекло - муха исчезла! Я испугалась, внутри, кажется, свернулся снежный ком.
- Почему муха исчезла? –
- Улетела. – опять таксист, с насмешкой.
- Что это было, что это за муха? –
- Это была твоя надежда. - злобно ухмыляясь, зубы желтые как и лицо, кривые.
- Почему она улетела!? – я вцепилась в спинку сидения. Спящий на моем плече съехал вниз и растянулся на сиденье, продолжая храпеть.
- Умерла последней. – снова ухмыляется желтолицый, злобный, наводящий ужас, но кажется будто я его где-то видела, кажется повсюду я его видела и постоянно о нем слышала, но кто он?
- Смотри-ка – указал мне рукой на лобовое стекло, точнее сквозь него. Я распахнула в ужасе глаза. Дорога начинала проясняться. Так вот оно что! Теперь я различаю дорогу на тот свет! Теперь и только сейчас, потому что муха надежды улетела, потому что раньше я могла спастись, а теперь я все знаю, теперь пути назад нет!
- Нет! Я не хочу! Нет! Выпусти меня! –
- Но ты уже видишь дорогу! – смотрит на меня испытующе.
Я зажмурила глаза, закрыла их заледеневшими кулаками, но все равно видела, все яснее и яснее, все ужаснее и страшнее.
- Нет! Не вижу, нет! –
- Надежда ведь умерла. –
- Нет! Нет! – я захлебываясь в слезах смотрела вокруг и тут заметила муху, она ползла по моей окоченевшей руке, еле-еле ползла, пытаясь спастись, заметила я ее практически случайно.
- Вот она! Вот! –
- Есть правда один вариант, но я даже не знаю… -
- Какой? – я рванулась вперед.
Желтолицый заулыбался.
Сзади громче обычного хлопнула дверь багажника, и я все поняла.
- Обмен. – тихо сказал желтолицый.
Я пошатнулась, руки заходили ходуном, дыхание перехватило.
- Ты, то есть твое тело и Алексей. Он все еще жив. – заулыбался коварно, ужасно.
- Но как же это? Он же жив! –
- А ты уже почти мертва. Посмотри-ка –
Я взглянула на дорогу и истошно закричала, уже виднелся лес, уже видела извилистые тонкие ручейки, лестницы, какие-то толпы и все мертвые, мертвые.
- Ну? Решайся же! Уже совсем близко. –
Багажник вновь хлопнул оглушительным леденящим душу хлопком.
- Ладно. Сколько я буду еще жить? –
- Ровно двадцать лет, у тебя будет дочь и сын, дочь назови, как хочешь, она станет бездарной актрисой, будет иметь два брака и ни одного ребенка, потом выбросится из окна, этого не избежать, учти. А сын. – улыбнулся, мне показалось, что с грустью и какой-то тоской – ты понимаешь, все должно возвращаться, и все возвращаются, понимаешь? –
За спиной тоскливо скрипнул багажник – В общем, ты знаешь, как будут звать сына? –
- Да, знаю. - я закрыла глаза, теперь я знаю все, абсолютно все ответы на все вопросы, все должно возвращаться, абсолютно все.
- В путь, удачи. – такси резко затормозило, шины надрывно застонали, трупы сладко храпящие повалились куда-то вниз. Дверь сбоку открылась, быстро, но как-то замедленно, бесшумно, но скрипя. Муха счастливо вспорхнула со стекла и унеслась в белую пелену. Я продвинулась к выходу. Потом что-то кольнуло меня, я взглянула на таксиста. Лицо его желтое и плоское снова помолодело, глаза просветлели и, показалось мне тогда, что в них появился огонь.
- Спасибо вам. –
Ухмыльнулся снова, с тяжестью и тоской. Это была именно та устрашающая всех вокруг ухмылка, ухмылка смерти. Теперь я поняла, почему мне казалось, что я знала его и, кажется, слышала о нем. Он и был той самой смертью с косой – грустный усталый желтолицый таксист. Я улыбнулась ему и выпрыгнула из такси.
Дальше. А что дальше? Все было так, как и сказал он. Дочка была пустышкой, как я не билась над ней, а сына я родила за восемь лет до своей смерти. Назвала его Алексей. Ведь все в этом мире все должно возвращаться, и все должны возвращаться, все души и моя, наверное, когда-нибудь вернется.
Вы спросите, не страшно ли жить, зная каждый следующий шаг? Нет. Двадцать лет пролетели, будто их и не было. Они были ужасными, тяжелыми, мой муж умер, дочь же, я уже все о ней знала, отношения с ней не завязались с самого ее рождения. Было бесконечно больно, постоянно хотелось умереть, постоянно хотелось вызвать то самое такси, увидеть то доброе уставшее лицо с тоскливым взглядом. Наверное, я сполна отплатила за убийство того живого человека в багажнике. Человечка, который теперь говорит мне «мама», который очаровывает меня своими ясными серыми глазами. О котором я, к сожалению, абсолютно ничего не знаю, но которого безумно люблю. Алексея, который возможно станет великим и знаменитым, а может, и нет – неизвестно. Мне ничего неизвестно, это пугает меня. Теперь меня пугает только это, а смерть, спросите вы меня? А что смерть? Я уже почти знаю дорогу на тот свет, все-таки я запомнила ее, как мне этого не хотелось, и каждую ночь мне снилась эта дорога, серая мокрая грязь, снег, хлопающий багажник и уставший таксист и муха, ползающая каждый раз по разной непонятной траектории. Муха, которая все время пытается взлететь и, как оказалось, не умирает даже тогда, когда ты уже видишь дорогу на тот свет. Но в этот раз…
Эта муха уже мертвой маленькой черной тушкой лежит у меня на ладони, сын спит, дочь, как обычно, гуляет всю ночь пьяная, бестолковая, приносящая мне страдания и боль. А за окном сигналит теплое уютное такси, за стеклом, вцепившись в баранку костлявыми пальцами с напряжением смотрит желтолицый таксист, он нервничает, видимо он сомневается, что теперь я соглашусь, что я не передумала. О, нет, милая смерть, я уже иду, дописываю последние строчки, открываю окно, ничего, что десятый этаж, я думаю, что приземлюсь прямо на пассажирское сиденье. Рядом кто-нибудь тоже будет спать, громко храпя, а я сразу замерзну насмерть и засну, ведь я все знаю, я знаю всё уже двадцать лет и двадцать лет жду, когда за окном просигналит такси. Вот я прыгаю. Падение, кажется, и его я уже не чувствовала. Помнится еще, как рад был таксист, он с улыбкой выдохнул, и такси двинулось, теперь я сидела с ним рядом. Еще последнее, что я помнила как он сказал мне
- открой окно на минутку –
Я удивленно посмотрела на него, но открыла.
Внезапно ладонь мою защекотало, я посмотрела на руку и улыбнулась, кажется, за столькие годы горя и слез меня вдруг посетило какое-то счастье, я радостно засмеялась, по руке моей проснувшаяся, казалось, от вечного сна, медленно ползала муха. Она недовольно тряхнула смятыми крылышками и рванулась в окно, взлетела маленькой точкой вверх, залетела ко мне в дом и тихо-тихо опустилась на руку к Алексею. Так вот куда улетает надежда после нашей смерти, она летит оберегать живых. Значит, действительно все в этой жизни бесконечно, а то, что умирает только ненадолго и все равно возвращается, все должно возвращаться.