Танцуя с Небом

 Он лежал на холодном полу и смотрел сквозь темноту в потолок, интуитивно прислушиваясь к шуму проезжающих за окном машин. В городе царствовала ночь, время, которое он с дрожью в сердце ждал изо дня в день, время, которого он боялся и без которого не мог. Болезненно-бледный, похожий на хрупкий цветок хризантемы, юноша лежал на полу и снова смотрел в потолок и дальше, сквозь него, куда-то внутрь своего сознания. Или куда-то еще. Он никогда не знал точно, куда же направлен его взгляд, как не знал юноша и что ему снится, а что является объективной реальностью. В сущности он вообще не верил в реальность, но реальность верила в него, и от этого никуда нельзя было деться.
 Потолок был темным и безумно заманчивым. Где-то в его бесконечном пространстве жил котенок-тень из детства юноши. Юноше часто становилось грустно от того, что теперь он не может видеть котенка: с тех пор, как на его окнах появились портьеры, ночью в комнате становилось слишком темно для того, чтобы следить за тенями. Но котенок был. “Возможно, он сейчас спит, а, может быть, играет с другой тенью-котенком, прибежавшей из чужих снов, или также как раньше сидит в самом центре потолка и задумчиво глядит в окно, словно изучая причудливые узоры черных ветвей спящих деревьев. В любом случае он есть. И от этого тепло” - так думал юноша-хризантема, лежащий на полу и глядящий на потолок.
 Юноша был почти таким же, как все люди, но было в нем что-то, что позволяло отличить его в толпе. Это были его глаза. Глаза одного из тех немногих, кому еще предстояло вновь переродиться бабочкой.
 Ночами ему часто казалось, что у него растут крылья. Это было больно, и, вместе с тем, именно эти сны были особенно светлыми и счастливыми снами юноши. Он вообще любил свои сны как любят живые существа, какими бы они ни были. Можно сказать, что юноша был человеком с двумя жизнями: той, которая существовала в его снах, и той, которой он жил в реальности.
 У него когда-то было человеческое имя, но для него оно больше не имело значения. С тех пор, как он впервые почувствовал болезненное предчувствие одиночества, он навсегда порвал со своим прежнем именем и получил другое. Хризантема. Именно это имя само выбрало юношу много лет назад, и ему осталось только принять его вместе со своей странной судьбой.
 Он лежал в переполненной звуками тишине, а вокруг него своей непонятной жизнью жила темнота. Хризантема знал, что эта жизнь чужда ему, как знал он и то, что ему не дано понять её смысл и законы. Но все же с детства именно эта "оборотная" сторона привлекала его. И день изо дня он следил за танцам теней на своих стенах, слушал музыку Ночной Тишины и разговаривал с дождливыми вечерами. Что-то внутри него оживало в темноте, влекло в неё, и, не в силах вырваться наружу, обращалось в томящийся, ранящий голос Скрипки. Скрипки, обращающей свою мелодию к бездонному сине-фиолетовому Небу. Юноша умел смотреть в Небо как в глаза и чувствовать то, что чувствует оно. И, может быть, поэтому Хризантема умел играть ему.
 Но сейчас он не хотел играть. Его руки, подобно крыльям, были раскинуты, и душа Хризантемы блуждала слишком далеко, там, куда, он знал, он больше никогда не попадет.
 Юноша вспоминал. Вспоминал то, чему больше не суждено было повториться. Хризантема вспоминал мгновения счастья, подобные хрупкому, словно иллюзорному, и одновременно с этим слишком настоящему, полету бабочки. Слезы-лепестки катились по его щекам и тут же поглощались темнотой, и сложно было сказать, были ли они на самом деле, да и был ли сам хрупкий юноша-хризантема, лежащий посреди комнаты и слушающий тишину.
 Где-то далеко жили люди, ездили машины. Где-то, может быть, светило теплое и нежное солнце. Но в этом маленьком мире всего этого не было. Хризантеме казалось, что теперь в этом мире не было совсем ничего, лишь темнота, по своей бесконечности и безысходности подобная бездонному колодцу. Но юноша ошибался, как часто ошибаются те, чьи раны слишком глубоки, а слезы все еще искренны. Его маленький мир тоже был наполнен жизнью, которую он не мог сейчас признать, но подсознательно ощущал всем своим существом.
 За закрытыми веками юноши больно жгло безразличное летнее солнце. Картины прошлого, нарисованные красками, которыми кровоточила душа, одна за другой представали взору Хризантемы.
 Весенний день когда-то слишком давно, почти жизнь назад. Улыбка и легкий взмах руки, утопающие в ярком свете и таком дорогом звонком смехе. Тогда они еще умели улыбаться и просто быть счастливыми.
 Снег, кружащийся в свете фонарей. Легкий танец обреченных на одиночество застывших цветов-слезинок, казавшийся тогда особенно волшебным. Черные ветви на ультрамариновом, плавно сменяющимся темно-синий, фоне. Вкус слез на губах и совсем немного тепла в кончиках пальцев.
 Осенний дождь. Бесконечные лабиринты улиц, и совсем не больно потому, что где-то есть кто-то, кто, засыпая, думает о тебе.
 Новая весна. Холодные капельки дождя застыли на ресницах. Где-то за спиной скрипят качели. От их скрипа сердце замирает и где-то внутри больно щемит. Закат своими лучшими, но почему-то такими невыносимыми сейчас, красками обрамляет удаляющийся, уже почти неразличимый, силуэт. Ноги подкашиваются, и ты падаешь на колени. Крик, полный отчаяния, разрывает вечер на части. В ответ ты слышишь холодную безразличную тишину. И сил больше нет.
 Слеза с шумом упала на пол, но Хризантема этого не заметил. Он был слишком далеко. Он все еще был там.
 Где-то в воздухе темной комнаты родился звук бьющихся часов, и вместе с ним пришло смутное воспоминание о Музыке. Хризантема услышал тихий шепот гитары, постепенно смягчающий темноту. В это звуке было что-то, чего не хватало той музыке, которая жила в сердце юноши. Это что-то называлось Надежда, хоть он и не помнил этого слова, и было светлым и знакомым, как шум далекого моря и краски рассвета из далекого детства. Это что-то было родственно Чуду и потому было непонятно, но вместе с тем странно-необходимо ему сейчас.
 Хризантема встал с пола и подошел к окну. Секунду помедлив, юноша распахнул плотные Шторы, и почувствовал на своей коже нежное прикосновение Весеннего Ветра. За его спиной тень, похожая на котенка, неслышно пробежала по потолку и уютно свернулась клубочком на шкафу. За окном из-за горизонта неспешно вставало вечное Солнце. Его лучи фонтаном брызг скатились с серебристых волос юноши и осветили всю его маленькую комнату. Хризантема чему-то задумчиво улыбнулся и поднял взгляд на бездонное Небо, ради которого снова хотелось играть на Скрипке.
 За окном начинался новый рассвет.