О сказке Туве Янссон Филифьонка в ожидании катастрофы

Жила-была Филифьонка, которая стирала в море свой лоскутный коврик...
Филифьонка – один из персонажей писательницы Туве Янссон, «мамы» муми-троллей. Сама Янссон была финской шведкой, оттого имена у ее героев необычные, но все равно, даже для нашего читателя характерные. Вот сами посудите: «филифьонка» – как будто нечто светлое, беззлобное, чуть забавное и слегка нелепое. Такой и была на самом деле Филифьонка, которая носила шапочку-колпачок с колокольчиком на конце. А приятельницу ее звали Гафса. Вслушайтесь: «гаф-са». Перед глазами предстает некое существо, ощетинившееся и не слишком приятное, с маленькими цепкими глазками и наморщенным носиком. Но все же не внушающее страх и ужас – это не «бармалей», не «кинг-конг» и не «саруман», это всего лишь Гафса.
Вообще сказки Туве Янссон изобилуют странными созданиями с не менее странными для нас, но тем не менее «говорящими» именами. Вот, к примеру, «Туу-Тикки» – не правда ли, звучит... симпатично? А чего стоят Мюмла и Малышка Мю?
Но вернемся к нашим бара... гм, Филифьонкам.
Итак, жила-была Филифьонка, которая стирала свой лоскутный коврик. Она старательно терла полоску за полоской, а потом ждала, когда мыльную пену слижут прибрежные морские волны. Но о чем была сказка? О том, что в такой чудесный день, когда море было сонным и спокойным, а солнечные зайчики играли на песчаном пляже, Филифьонка ждала катастрофу.
«Вам меня не надуть, – думала она, старательно чистя коврик щеткой. – Все это – лишь затишье перед бурей!».
Она даже отказалась от мысли сшить себе оранжевую, цвета солнца, шапчонку – зачем, когда все погибнет?
Довольно непривычные размышления для сказочного существа.
Катастрофы вроде бы не предвиделось. Один обычный день следовал за другим, но Филифьонка ее ждала. Пусть и с содроганием, но все равно ждала.
Тут следует сделать небольшое отступление. Дело в том, что сказки Туве Янссон нельзя назвать заурядными. Они не столь просты и потому не предназначены для совсем маленьких читателей (которые в большинстве своем даже не читатели, а только слушатели), и слишком беззаботны по сравнению, скажем, со сказками Андерсена. Но особенность состоит в том, что по мере того, как мы взрослеем, волшебные истории Янссон дают нам новые ключики к потаенным лазейкам сюжета. Вы думали, что это просто тень на стене или старая карнина, а там – дверца!
Впервые я прочитала сказку «Филифьонка в ожидании катастрофы», когда мне было восемь. Я не до конца уловила ее суть, но просто наслаждалась «погружением» в мир, где жили непонятные зверюшки, во всем подражаюшие человеку. Они носили одежду, строили себе дома и стирали коврики, добавляя уксус, – чтобы сохранить яркость красок. Кроме того, этот мирок словно затерялся среди времен: там одновременно пользовались и керосиновой лампой, и домашним телефоном. Почему-то особое удовольствие мне доставляло описание милых Филифьонкиных вещиц: серебряный молочник в виде лодочки, фотографии в вельветовых рамочках, кружевные занавески... Тогда я была всего лишь маленьким «фэйри-дайвером», полностью, с головой ныряя в сказку. А из всей сюжетной линии мне было понятно только то, что Филифьонка жила в доме, который ей не нравился; что она предчувствовала катастрофу, а вредная Гафса ей не верила; что старый дом Филифьонки сильно пострадал от смерча, но ничего, она наконец сможет переехать и найти себе новый, такой, о котором всегда мечтала.
Лет через шесть я вновь перечитала ту сказочную историю. На сей раз мне стало очень жаль Филифьонку – это была дама, зажатая манерами и придавленная условностями. Она приобрела неказистый дом на пустынном берегу, где не было ни деревца, ни кустика, только потому, что здесь якобы жила когда-то ее бабушка. Потом, когда выяснилось, что никакой бабушкой здесь и не пахло, Филифьонка уже не могла съехать, поскольку... успела сообщить всем многочисленным родственникам о своем новоселье. И покидать мрачный, абсолютно не подходящий ей дом оказалось как-то... неприлично. В польском переводе сказки Филифьонка по поводу этой истории характеризовалась очень точным словом: она была немного «збзикована» – странновата то есть. Бедняжка! Ее окружали красивые вещи, которые не доставляли радости. В большом доме даже мебель казалась одинокой и испуганной. Стулья прятались под стол, диван сиротливо жался к стенке, а от света ламп было не больше толку, чем от огоньков свеч в темном лесу. А Филифьонка и хотела бы жить мерной жизнью без суеты и казаться «истинной леди», но что-то внутри бунтовало. Она – не Гафса! Та манерная дамочка «вообще ни о чем не думает, кроме наволочек и пирожных». Одиночество... Отсутствие возможности высказаться... Погружение в мир Филифьонки теперь оказалось совсем иным. Но причем здесь катастрофа?
И вот, недавно перечитав любимый сборник Янссон, я, кажется, поняла. Филифьонка в душе была той, кем представляют себя очень многие особы женского пола, – сказочной принцессой, заточенной в башне. И темница та была не из камней и кирпичей, а... «Матушка сказала бы, что есть нечто, называемое долгом», – вот Филифьонка сама это и сформулировала. Но она, в отличие от других принцесс, ждала не отважного рыцаря, а катастрофу. Любую. Смерч ли, ураган, наводнение, залетного дракона...
Ей не хватало смелости вырваться из этой башни под названием «Вот-как-следует-вести-себя-приличной-филифьонке», она вряд ли могла признаться самой себе, что ей хочется жить иначе. Но подсознательно она верила в свою «катастрофу на белом коне», в нечто такое, что одним мощным ударом бы перевернуло все вверх тормашками, выдернуло ее из привычной колеи, сделало бы за нее тот решающий первый шаг. Не знаю, как на самом деле задумывала Туве Янссон, но я уверена, что катастрофа случилась именно потому, что Филифьонка ее ждала. Ее тайное даже для нее самой желание дало всем известный «эффект пустышки».
Когда начал усиливаться ветер, Филифьонка затаилась в кладовке, закутавшись в одеяло. Она слышала, как снесло трубу на крыше, как бабушкина люстра упала и с ужасным звоном разбилась о пол. Филифьонка выскочила из дома и, смешавшись на какое-то мгновение, обнаружила себя сидящей прямо на песке под проливным дождем. А там, внутри, что-то падало, ломалось, трещало и раскалывалось на кусочки... Но ей уже не было страшно. В тот момент появилось ощущение, что она теперь совсем иная Филифьонка, которая не хуже, а может, даже лучше прежней. Катастрофа наконец пришла.
Глядя на бушующий шторм, на хобот смерча, Филифьонка крепко прижимала к себе фарфорового котика – безделушку, которую она успела спасти из охваченного хаосом дома. Это был знак ее прежнего бытия, часть той обстановки, в которой она жила. Сложно было как-то отказаться от всего сразу. Но вместе с тем Филифьонка была ужасно горда за бесчинство стихии, которое, быть может, она сама же и учинила. «Моя прекрасная, великолепная катастрофа!..»
А что же делать с осколками старой жизни? После шторма ее, вместе со всей домашней утварью, нужно стирать и отглаживать, склеивать, штопать и искать недостающие кусочки. Истинная филифьонка так бы и поступила. Но погодите, это ведь уже другая Филифьонка!
Та, которая нашла под мокрым песком свой свежевымытый коврик; та, которая нырнула прямо в огромную зеленую волну и от души хохотала над Гафсой, прибежавшей ее утешить.
Фарфоровый котик, кирпичик разрушенной Филифьонкиной башни, стоял рядом на камне. За время шторма у него откололось одно ушко, а мордочка выпачкалась в саже, но это придало ему хитроватый и задорный вид. Старая жизнь исчезла без следа.
...В каждой сказке есть доля сказки. Особенно, если речь идет о волшебных историях Туве Янссон. Так что верьте, филифьонки!

07.02.2007