1 - 7. Быть вместе

(часть первая) Ты думаешь что надо?



- Вы плохо пишете. У вас много стилистических ошибок. Мало работаете со словом, сплошные нагромождения бессмыслицы, в этом Вашем творчестве даже не разобраться. Я – человек серьёзный, и мне не хочется тратить на Вас попусту время, сударыня. Я лучше почитаю других авторов – более талантливых, работящих, способных по-новому воздействовать на мой внутренний мир и помогать в нём находить для себя здравое зерно, различный спектр оттенков и полутонов. То, что создаёте Вы больше похоже на детский лепет выросшего ребёнка, остающегося им до сих пор. Не порочно ли?
- Что ж, мне не очень-то хотелось Вам писать что-либо вообще. Пойду и отнесу свою рукопись в другое издательство, раз здесь ей нет места. Надеюсь, Вы, найдёте, соответствующее чтиво для своего вкуса у других авторов. Поправляя причёску, она переступила через порог, впервые в жизни, одарив его презрительным взглядом, не понимая, что делает, почему это так.

Ну и кретин, - крутилось у неё в голове. Когда-то обладал чувством юмора. Может, она в нём чего-то не увидела раньше, почему столько времени ему безошибочно доверяла. Да ещё и привязалась к нему всей душой. Теперь даже взгляда на него ей стало жалко. Разве что разочек... Нет, она не вернётся сюда ни на одну минуту, если он будет просить, она всё равно не станет с ним общаться. Пусть он печатает не её, а того, кого хочет, и говорит с ними столько, сколько хочет. Надеюсь, всем остальным коллегам нет причин обижаться. Она вышла молча, аккуратно прикрыв за собой дверь. Пусть. Пусть всё так и останется.

Она знала, что в этот вечер больше о ней некому думать. И завтра тоже. Ну вон же звёзды гуляют на небе сами по себе, и она пойдёт, не встречаясь с теми, кому она не нужна, кто больше не желает понимать её. Только слишком темно. Чужие кошки прогуливаются около подъездов. Надо пойти быстрее, чтобы согреться. Нет, пойду в парк там тепло всегда, потому что там спит лето. Да, в каждой почке спит лето и оттого в парке тепло и уютно. Жаль, только бывает она в нём редко. Всё не хватает времени для прогулок. Бесконечные хворобы, привязавшиеся с самого новогодья, не выпускали из дома на улицу и ей, поневоле, приходилось углубляться в творчество, но в такое время и с этим любимым занятием было глухо и скорее он прав и всё, что было написано получалось плохо и неинтересно. Ну вот и знакомый уголок парка, тут она бывает всегда погружена в загадочное чувство сопричастности к реальности, окружающего её мироздания, – будь то луна, оттеняющая её со всех сторон, будь то ветки лип, склоняющиеся перед ней, желающие, чтобы она вошла внутрь их, заблудилась вместе со своими мыслями в самой обнажённости, в открытой утончённости и боли её сломанной части, не подлежащей восстановлению. Особенно любимым местом в парке, было то, где от стволов лип проросла и тянулась к небу молодая поросль. Эта картина вселяла в неё надежду, что парк – вечность, восполнимое его будущее – это отпускало её легко из парка и переводило в мир людей, с которыми было ежедневно всё труднее и труднее, чем здесь, в этом её мире, наедине с природой.

За спиной послышались шаги, он нагонял её, как казалось упрямую порой до смеха.

– Я пошутил, - сказал он. Ты не поняла, что я пошутил? Ты была сердита и чтобы улучшить твоё настроение я попытался пошутить.
– Ты можешь продолжать шутить, - сказала она, не глядя на него. Ты можешь делать всё, что тебе вздумается. Ты – свободный человек, при чём тут я? Я иду и гуляю и ещё не хватало, чтобы ты шёл рядом.
– Ты любишь звёзды?
– Нет, я люблю томатный сок.
– Ты голодна?
– Нет, я не кушаю вечером.
– Давно ты не была здесь одна?
– Где? – вздрогнула она. В этом парке?
– Посмотри, вон там кто-то от нас прячется.
– Ничего не видно, здесь мало света, чтобы разглядеть что-то.

Ей стало холодно от того, что он рядом. Такой пустоты между ними ей не приходилось испытывать. Скорее всего она его никогда не знала. Он умел быть своим и чужим одновременно.

- Я не хочу, чтобы ты оставался рядом. Мне спокойнее гулять без тебя. Когда тебя нет, я вижу звёзды, могу рассчитать, куда двигаются созвездия. Ты всё время отвлекаешь меня.
- Ты привыкла быть одна.
- Да, это так. И мне уже не отвыкнуть, так что иди куда-нибудь, только не ходи рядом.

Он повернулся и стал быстро удаляться. Скрип снега под ногами был резок и громок. У неё застучало в висках.

- Почему мир устроен так сложно? Когда человек рядом, ты не хочешь видеть его. Как только он ушёл, тут же жалеешь о его уходе, готова кинуться вдогонку, остановить, попросить прощения. Она повернулась в ту сторону, куда пошёл он. В этот самый момент он остановился. Наступила долгая тишина. Она не могла сказать ему ни одного слова. Ему не удавался поворот к ней, и он так и стоял, не пытаясь даже подумать о том, что надо бы развернуться, чтобы увидеть, где она, вдруг ждёт, смотрит на него, ему чудилось, что это так. Боже, это невыносимо, он – мужчина и должен найти в себе силы. Но она же не хотела, чтобы он был рядом. Его внутреннее существо продолжало бороться с собой.

- Ты хочешь?.. – закричал он ей в небо.

Она чуть не умерла от страха. Но взяла себя в руки и ответила ему тоже в небо:

- Тихо. Ночью не надо кричать.

Он шёл к ней навстречу и пушистый снег падал ему на плечи. Не думая, она потянулась в его сторону, и снег повёл её, покрывая большими белыми хлопьями расстояние до него. Всё, что было вокруг обнималось этой лёгкостью, воздушностью, чистой свежей сладостью. Они успели настолько удалиться друг от друга, что уже не видели лиц, их фигуры попросту сближались, как на поединке, перед первым выстрелом, и разделял их сейчас только снег.
Глаза её намокли от слёз. Он хотел успеть к ней быстрее, чем может она. Но ноги не могли идти быстро. Он чувствовал, что бежит, но тормозила нерасторопность ног, превратившихся вдруг в обычную вату. Она не спешила, она видела, что он идёт и все остальные проблемы для неё больше не существовали.

Он побоялся стряхнуть снег с её волос.

– Где твоя шапочка, Снегурочка?
– Дедушка Мороз, ты мне подаришь новую?
– Конечно, малыш. Тебе очень пойдёт белая.

Они взялись за руки и шли так, как никогда ещё не ходили под снегом двое, только что бывших в полном разрыве, но одновременно безумно любящих и понимающих друг друга человека, с полуслова.

- У меня будет два дня выходных, мы могли бы съездить с тобой куда-то.
- Куда?
– Ну, к примеру, в другой город, побродить, поискать новые уголки, открыть что-то для себя в этом мире уютного.
– Я приглашаю тебя к своим.
– Ты думаешь, что надо?
– Я думаю, что скоро не смогу без тебя закрывать глаза.
– Очень романтично.
– А ты будешь ждать, когда я окончательно ослепну, уставший всматриваться в тебя?
– Ты много читаешь?
– Нет, я люблю смотреть на тебя.

Его рука тепло сжала её руку и они пошли быстрее. Они очень торопились быть вместе.





(часть вторая) Свободно ли, Милая?




Когда она наливает томатный сок в стакан, она уже заранее знает, что она одна. Одна здесь за столом, там – на улице, везде в тот момент она сознаёт своё одиночество. Ей не пришлось провести с ним этих двух дней, ей не удалось позвонить ему, спустя другую неделю. Она уехала из города, заплутала из его и своей жизни и теперь оказалась здесь, с томатным соком наедине. Она сидела в чужой кухне, и уже через час она покинет её, чтобы пойти дальше, скрыться так, где бы он не нашёл, не услышал, не повторил того шага под снегопадом - к ней навстречу. Сок был хорош. Склонившись к нему ближе, она истребляла его цвет, это то, что будет вечностью, то, что у неё никто не отнимет. Что она сделала, она ещё не понимала. Просто ушла после того, как они договорились встретиться завтра. Не простила? Скорее всего простила, испугалась? Она не из трусливых...Он помешает её мыслям? Её натуру разрушит своим соприкосновением? Не могла ответить она ни на один вопрос, стоящий перед ней...
Взяв ключи со стола, наскоро помыв стакан, водрузив его на полку, повернув коробку томатного сока к стенке, она поспешила к двери. Билет на поезд сжимал её путь, он выталкивал её отсюда и прокладывал новую дорогу вдаль.
Поезд был тёмным, каким-то чужим, совершенно не говорящим о правильности её поступка. Она не оглядывалась, не для этого бегут, чтобы оглядываться.
Единственный чемодан был прижат к её ступням. Он постарел. Давно нигде не был. Пассажиров было мало. Редкие голоса их доносились до неё еле-еле. Поезд с чужими голосами на сегодняшний день стал чем-то дорогим и нужным, наполнил её уверенностью, что эти старые стены не обманут, не захотят предать, не посмеются над ней, примут такой, какая есть, и она будет ехать в нём – тихая, сонная, оставляя себя за вагонным окном, между придорожных столбов, семафоров, разделяющих и властвующих расстоянием между прошлым и будущим.

- Свободно ли, милая? – прокоробил её новенький.
- Не знаю, - холодно произнесла она.
- Ну тогда я приземляюсь, - заулыбался он. - В вагоне три пассажира, дорога дальняя. За разговором путь короче.
- Садитесь, мне не жалко, - попробовала отшутиться она.
- Теперь бы скорее чайку, да выспаться, а там я расспрошу тебя, любезная, отчего ты одна в такую погоду в пути...
- Любопытный Вы, - ввернула она вдогонку его шутке.
- Глаза твои мне не нравятся, теряешься ты в них очень. Явно не от «просто так» забрела в вагон, от судьбы бежишь.
- Она стала побаиваться его нового слова. Зачем он так быстро влез к ней в душу, ехала и ехала бы, не трогал бы лучше он моих личных тем, - запереживала она.
- Вы тоже, я вижу, - не просто так ко мне присматриваетесь, самого кто-то в путь снарядил, - отречённо сказала она, и посмотрела прямо в его чужие глаза. Что там в них есть, как оно там живёт его таинственное, личное, и не лишний ли весь этот бред их обсуждения, не горит ли каждое слово в его душе, не надо ли сменить тему, остановиться и замолчать, или совсем поменять место в вагоне, пока не поздно...
- Ну теперь я уверен, что не напрасно сел именно тут. К такому собеседнику Бог сподобил отправить. Отдохнём в пути, а там и по ролям своим отправимся. Одно меня могло бы сейчас огорчить, незнакомка, так это то, что бы Вам пришлось сейчас выходить, но этому не бывать, - я вижу.
- Да, мы ещё проедемся с Вами в одном направлении какое-то время, правда оно может прерваться в любую минуту, так как судьба – дело переменчивое.
- Сколько Вам лет?
- Об этом в последнюю очередь, сударь, - засмущалась она.
- Вы утром ещё останетесь в поезде?
- Нет. Я выйду ночью, когда сон Ваш будет глубок, и утром Вы станете думать, что же со мной, не заболела, не выпрыгнула ли...

Между ними возникла проводник. Она внимательно измерила обоих, зафиксировала каждую пуговицу на пальто своим пронзительным взглядом, не найдя и тени нарушения Правил безопасности, выложила на столик папку с бумагами, запросив билетики. Когда выяснилось, что билетики остались под папкой, раскинутой на столе, она подняла её и стала шарить руками по столу, от чего билеты упали на пол, и попали в маленькую расстаявшую лужицу, от снега, принесённого пассажирами. Отвесив пару ласковых по этому поводу, проводник уткнулась в очки, заметив, что в который раз попадает в такую ситуацию. Опросив нас вопросами белья и чая, удовлетворённая, вышла в обратном направлении, так как в остальном вагоне людей не наблюдалось.

- Мы рискуем выпить всю воду за отсутствующих, - начал пассажир. – А скажите, друг, имя Вам выдали родители при рождении, или так и пустили по миру незнакомкой.
- Мама звала Люськой, а папа Людочкой.
- Я буду называть Людмилой, это гораздо мягче и теплее.

Тут поезд наконец тронулся. И их стало покачивать из стороны в сторону. Поезд быстро набирал обороты. Но внезапно резко затормозил, и под самым их вагоном, что-то дико засвистело, сдёрнулось из самых внутренностей вагона такое железное громоздкое и упало на рельсы.

- Что это, - испуганно кинула она в самое вагонное окно.
- Не волнуйся, сейчас выясним, он поспешил в ту сторону, куда только недавно удалилась проводник.
- У неё заскрябали кошки на душе, подсознание диктовало новую программу действий. Надо повернуть обратно. Это неспроста.

Она решительно взяла чемодан, и стала двигаться к выходу. Поезд стоял и не издавал никакого звука. На перроне было уже с десяток зевак, вышедших на перекур. Обсуждение было горячим, предположений мало, только одно - вагон неисправный. Ваш вагон отцепят, - сообщил мужчина, проходящий мимо. Так бывает всегда. Старьё, как ещё двигается, шёл бормоча, он дальше. И все, кто стоял на перроне, верили ему.

- Вы уже переселяетесь? Заинтересованно спросил Людмилу собеседник.
- Нет, я не еду. Спасибо Вам за компанию, но думаю, что Вы найдёте себе новых попутчиков.
- А как же Вы? Вам же очень надо ехать!
- Нет, я уже возвращаюсь.
- Но в это время нет поездов ни в каком направлении. Как Вы и куда, одна, а ночь?
- Я найду, где подождать. У меня есть адрес.
- Но там могут уже все спать и не открыть среди ночи...
- Не волнуйтесь, я – не маленькая.
- Подождите меня, я могу тоже ехать завтра.
- Но на улице мороз. По адресу я могу только одна. Там старенькая женщина, поймите, мне одной проще.
- Прошу Вас, подождите, это две минуты. Обещаете?
- Нет.

Она быстро стала удаляться от перрона – в сторону города. Город едва освещался редкими фонарями, чемодан начал оттягивать руку. Она поменяла руки и стало немного легче.

- Кто Вас такую только на свет родил? - забубнил он сбоку.
- Вы так быстро ходите, - ответила она на ходу.
- Мне кажется, Вам нужна моя мужская рука. Временно.
- Но Ваша рука может быть нужна не только мне.
- Простите, но сейчас я вижу, что кроме меня никто Вам не может помочь, а для меня это совершенный пустяк.

Вот в этом доме я провела два дня, хозяйка впускает, отставших от поезда. Надо постучать пару раз, она откроет.

- Я живу в этом городе. У меня семья, дети. Вы останетесь у нас.
- Нет, я останусь здесь. Пойду постучу.
- Почему Вы боитесь?
- Просто я ещё не решила, когда еду. А это можно решить только, наедине, сама с собой.
- Мне не вполне спокойно, что Вы останетесь здесь.
- Но я уже провела здесь две ночи. Там, на столе остался мой томатный сок.
- Моя супруга тоже любит томатный сок. Завтра утром Вы будете пить его с ней вместе.
- Вы очень упрямы, а мне нужно одной. Вот так.


Стук никого не разбудил. Она постучала ещё раз. Никто не отвечал.


- Видимо, крепкий сон.
- Да, уже очень поздно.

Снова и снова она начинала стучать, но на стук никто не реагировал.

- Давайте сюда свои кирпичи. Что в этом чемодане, что заставляет горбиться, как верблюд?
- Там книги и мои вещи.
- Ты учишься?
- Нет, я пишу.
- Есть что почитать?
- Нет.
- Почему?
- Потому что.

Она не тронулась с места, когда он потянул её за чемодан, она не отдавала его. Он понял, что так и будет уговаривать её, пока не достучится до этой тётки, что сдаёт комнату. Тогда он подошёл к двери и постучал громче. Гулкое эхо принесло им сразу:

- Кто в такую ночь? Откуда вас черти принесли?
- Тётенька, это я – Людмила, я ночевала у вас две ночи.
- А... не уехала, доносилось из-за двери. Ну сейчас сейчас, кому лишняя копейка помешает, да ещё от такой тихой жилички.

Дверь открыли и рука протянула ей ключ.

- Иди, я провожать не стану. Сама всё знаешь. – А кто это с тобой? Уже подцепила кого-то...
- Нет, это пассажир с поезда. Он тоже отстал из-за меня. Он уходит домой, только помог с чемоданом.
- Какое моё дело, кто он, вижу, что не одна и говорю.
- Вот Вы и избавились от меня, - весело сказала Людмила своему провожающему. – Как Вас звать величать, мил человек? – ещё смелее спросила она у него.
- Борисом мамка звала, папка Борькой.
- Я не поеду в ту сторону, Борис. Завтра я вернусь туда, откуда уезжала. Я бы хотела, чтобы Вы были уверены, что у меня всё в порядке.
- Мне завтра снова надо вечером отправляться, командировка сорвалась, а работа ждёт. Схлопочу по мозгам от шефа.
- Ничего, шеф тоже человек, объясните, что к чему. До свиданья!

Дверь закрылась. Он стоял тихо, слушая, как она за дверью поставила чемодан, как сняла обувь, повесила пальто, даже подумал, что будет доставать сейчас тапочки из чемодана, и в этот момент щёлкнул чемодан. Ему некуда было идти. В этом городе не было ни одного ему близко знакомого. Командировка его закончилась, и добравшись из глубинки в город, он первый раз за несколько месяцев встретил женщину. Сколько проторчал он в этой глуши среди зверей, и чокнутого помощника из лесхоза. Куча бумаг, исследований ждало его в родном институте, но сейчас ночь, и он на крыльце чужого дома слушает, как кипит чайник за стенкой, как стучит ложечка по стеклянному стакану или бокалу.

Он сел на ступеньку, стало ещё холоднее. Он съёжился, свернулся весь в себе самом, и от холода впал в забытье.

Людмила налила кипяток, поискала конфетку в сумочке, и тихонько стала согреваться, посматривая в окно. Там высокий столб поливал светом заснеженный ночной мир. Я даже не проводила Бориса взглядом, ушёл ли? – засомневалась она. И что-то ей подсказало, что нет. Она пошла к двери, чтобы проверить своё предчувствие. Открыла дверь и заметила сложенную фигуру на приступочке в тёмном холодном подъезде.

- Вы? Как можно оставаться здесь, когда у Вас есть дом?
- Людмила, простите, но я не мог сказать Вам правду. Мне не хотелось ставить Вас в неловкое положение. Этот город мне чужой, я здесь второй раз сегодня, проездом.
- Так Вы ещё и обманщик! И мёрзнете здесь, чтобы, узнав об этом, я потеряла дар речи... Проходите быстренько, будем пить горячий чай. У меня есть ещё пара конфет. На большее не рассчитывайте, я не собиралась уезжать так далеко. Это получилось случайно.
- Ах, так Вы всё время меняете направление, то на край света, то на край тьмы...
- Поторопитесь, а то мне стало холодно в дверях.





(часть третья) Куда её понесло?





Он проснулся в радостном волнении. Вчера ему удалось найти с Людмилой общий язык и даже сделать ей предложение, намёк на сложившиеся отношения проспал всю ночь, и теперь надо было немедленно убедиться в том, что это не сон. Он потянулся за телефонной трубкой, набрал любимый номер, и с некоторым содроганием стал дожидаться, когда же Лютик встанет и возьмёт трубочку. Время тянулось, а трубочка всё ещё пикала длинными гудками.

- Ой, наказание мой сонное. Так ты ещё спишь!

Не хотел он больше ждать.

- Бегу срочно к ней, разбужу, увезу, не отпущу ни за что.

Звонок дребезжал под его пальцем, но к двери никто не подходил. Он снова позвонил. Раздосадованный, не веривший в то, что дверь не открывается, он решил пойти покурить. Вдруг за это время она проснётся наконец. Не успев докурить, снова поднялся на третий этаж, стиснул пальцем до боли звонок, безрезультатно.

- Ушла в магазин с утра пораньше, - решил он.

Делать нечего, пойду готовиться к отъезду, позвоню родичам, настрою их заранее. Лёгкой походкой он мерил асфальт от её до своего дома.

- Скоро этот путь не будет нужен, потому что они будут жить в одном доме, - летало у него в голове. И от этих мыслей ему стало ещё теплее. Набрав её номер в сотый раз, Рома тупо посмотрел в телефонную книгу. - Кто бы мог знать, где она, куда подевалась в такой день?

Он не знал ни одной причины больше, почему она не берёт трубку, не открывает дверь. Он снова отправился к ней. Шёл медленно, заставляя себя просчитывать то, чтобы могло её спрятать в этот день так надёжно. Он был крайне растерян. Отойдя от её двери, он позвонил соседке. Спросил, не видали ли, не сообщала ли чего? Соседка не поняла, почему его интересует он, но промямлила, что ничего не оставляла, и редко видимся вообще. Он позвонил в другую дверь, справился о том же, и получив аналогичный ответ, начал выходить из себя.

- Куда её понесло в этот день, что ещё взбрело в голову. - Ну и ну.

Он позвонил маме, сказал, что всё откладывается, потому что появилось срочное дело, и надо заняться им безотлагательно. Мама вздохнула, но пожелала скорейшего знакомства со своей невесткой. Роме ничего не оставалось сделать, как пообещать, и после этого опустить тяжело телефонную трубку на телефонный аппарат. Таких уравнений в его жизни ещё не было, и надо было решить его так быстро, как только можно. Иначе он потеряет самого себя в этом беспокойстве. Не оставила записки, не позвонила, есть ли дома? Может ей стало плохо и она сейчас находится в квартире. Но есть ли смысл паниковать. Если её нет в квартире, и она ушла в магазин, к подруге, куда угодно, но не знала, что так надолго. Он снова отправился домой, вдруг позвонит, а его нет у телефона. Домой он почти бежал, сел у телефона и не отходил больше до самого вечера. Телефон позвонил дважды, это была мама. У неё были какие-то странные вопросы, которых она никогда не задавала раньше, всё это было, как нарочно, не то, о чём бы он хотел сейчас переговорить именно с мамой. Нет, она не должна знать, ей ни к чему мои проблемы, пока.

Он просидел всю ночь у телефона, но трубка не сообщила ничего нового. Она не отпускала от себя. Он умылся, выпил чай и вышел из дома. Как он звонил он не помнил, но внезапно он начал громко стучать, колотить в дверь, вышли все соседи. Они смотрели на него, а он в отчаянии им громко проговорил:

- Она пропала, как вы не понимаете, её нет нигде.

Тогда сосед вспомнил, что вчера утром кто-то выходил рано, по ступенькам простучали каблуки, но он не придал этому значения. Скорее всего это была она, её походку не спутаешь ни с кем в нашем подъезде. Очень уверенная поступь. У Романа на сердце полегчало, ну и пусть, главное, что она не в квартире, не больна, ушла по срочному делу, но не могла будить меня рано, не хотела беспокоить. Значит, было надо, позвонит завтра на работу, просто не может позвонить сейчас, такое тоже может быть. Он извинился и попрощался, и очень просил сообщить ему по телефону, в случае чего... Написал дважды свой номер телефона, положил в каждую руку, протянувшуюся к нему по маленькому кусочку бумаги с номером. И сказал каждому из них, при этом, - до свиданья, - спустился тихо по лестнице. Струны в его груди натянулись, и стало больно.

- Где ты, куда тебя ветер утренний унёс, когда вернёт ко мне, когда ты посмотришь на меня, я не выживу и дня больше без тебя... – неслось, с отчаянием, из него по всему миру.

Прошлое стало его настоящим, ухватило крепко в свои объятия и он уже не мог шевелиться, не мог сопротивляться, а оставался в этом, не зная, будет ли иначе, станет ли по-новому, наступит ли завтра, или так и умрёт он в этих цепях – застывшей шахматной фигурой, на доске, за которой не сидит больше ни одного игрока, и всё остановилось до бесконечности, потому что шахматный клуб закрыт, а ключи утонули, город покинули жители, а другие не приедут в него, потому что это невидимый город, не доступный для входа в него никому. Всем запрещено, и только он сидит, застывшим офицером, между своими же фигурами, но нет ни одного возможного хода, ни одной пустой клеточки для движения.

В понедельник он проснулся вместе с будильником. Позвонил снова на её телефон, надежд на ответ оставалось всё меньше, тревога всё нарастала. Надо идти на работу, но как это сделать.

Он сидел за своим рабочим столом и никого не принимал сегодня. Отменил все встречи и заседания на неделю вперёд. Он знал, что пока не увидит её, не может жить нормально. Взять отпуск невозможно, бежать, в поисках её он даже не знал, куда...

Ничего кроме телефона не волновало его. Он зазвонит, она скажет – вот и я! - и тогда он проснётся.

Сегодня суббота, Рома позвонил маме, сказался, что снова не получится встретится, что скорее всего через месяц.

- Не волнуйся, мам, ты же знаешь, что обстоятельства всегда стекаются в одну чашу, когда всё начинает меняться к лучшему. Мы оба очень заняты, у Людмилы много работы, она уехала в командировку, а мне столько надо сделать дел, что только управляйся до её приезда.

Он не знал, верит ли она ему, скорее стала что-то подозревать, разве обманешь маму.

Он позвонил, на другой трубке взяли телефон, и он услышал в ответ: я приехала, прости, я не успела, это было срочно, я жду тебя!

Горло его перехватило, он не мог говорить, он слушал, он ничего не понимал. Но он успел вздохнуть и сорваться:

- Как ты могла так долго, как ты могла...

Они оба молчали в трубку, это было так долго, как невозможно вообще молчать с глазу на глаз.

Она прервала молчание:

- Ты слышишь меня?
- Теперь да, - смущённо проговорил он, превозмогая ком в горле, и собственный голос казался в эту минуту ему самому чужим.
- Я тебя тоже слышу, - шепнула она и остановилась, не произнося больше ничего.
- Ты только не уходи никуда, ладно. Сейчас я оденусь, и мы вместе позавтракаем.
- Я уже приготовила завтрак, ты такого никогда ещё не пробовал. Это будет солёная вода, морская, на дне будут сверкать жемчужины, ты обещаешь, что все соберёшь и не оставишь ни одной на поверхности наших чувств.
- Обещаю! – почти закричал он, и положил аккуратно трубку.





(часть четвёртая) Каждый день у чайника другой голос.





На маленькую чашку чая они смотрели вместе, сидя за прямоугольным столом, закрытым старой, видавшей виды, клеёночкой. Чай, еле уловимым цветом, говорил – лучше меня нет ничего на белом свете. И он был прав, этот мутный напиток неизвестности, который грел сущность невысказанного сюжета, не начатого разговора. Но он понимал, что может помочь ей бежать обратно, откуда она собирается пропасть навсегда, но где уж точно, как он видел, она оставляет своё счастье. Закрепить эту веру в ней, чтобы она уже не попала на такой вокзал, к кому-то другому на пути, и он твёрдо решил помочь ей, во чтобы то ни стало убедить.

- А дом далеко отсюда? – спросил он менее уверенно, чем обычно.

- Близко.

- Сколько дней туда надо добираться? – смекнув, что она обманывает его, более твёрдо настаивал он на конкретике вопроса.

- Это правда близко, - оттолкнулась она от его упрямого настойчивого допроса.

- Я хотел бы помочь. Не надо бояться меня, говорим начистоту.

- Пейте чай, пожалуйста. Иначе он остынет и не поможет получить желаемое.

- Давно Вы пишете? – поинтересовался Борис.

- Борис, то, что я пишу, пока не очень интересно никому. Вот и всё, если Вам важно знать то, что я пишу и о чём.

- Но если Вы сами это понимаете, то почему бы не поменять тему, манеру... Ведь читателю интересно то, что ему интересно, Вы не находите?

- Да, я даже уверена в этом, но мне хочется писать о том, что интересно мне самой. Это не эгоизм, это моё желание. Или Вы считаете, что писать нужно, ориентируясь на чей-то заказ? Творчество - труд, но не служба, это отражение своих представлений и свойств, никому не принадлежащих. Вы будете с этим утверждением спорить?

- Меньше всего мне хочется спорить, и больше всего прийти к взаимопониманию. Хочу узнать, кто Вы, что Вами движет. Мы мало знакомы, но слишком много места во мне, в котором живёте Вы. Для меня самого это неожиданно. Наверное, у нас с Вами родственные души в каком-то отношении.

- У Вас была семья? – неожиданно придавила своим вопросом Бориса Людмила.

Именно придавила, потому что он сразу вернулся на десятилетие назад, когда он был семьянином и счастье его было полным и радостным. Всё, что он делал, его успехи были кому-то нужны. Теперь он уже давно делал свою работу - от звонка до звонка, и только время командировок более глубоко втягивало в работу, вот тут он терялся и старался не находиться ни для кого. Он в такие дни принадлежал своей мечте, но возвращение в институт вновь и вновь ставило его в ту реальность, где перед самым носом написано – вот ты, а вот она – твоя работа, и снова пропадал интерес, как только заканчивалась работа с исследованиями, сделанными в командировке.

- Людмила, постарайтесь оценить трезво свой побег от него. Скорее всего он Вас очень любит и какая-то мелочь, недосказанность отправила Вас в путь от...
- Почему Вы так думаете? Он просто не такой, как я бы хотела, и наши дни не приведут к тому, что рисую я в себе. Вот и всё, что я понимаю, а что есть на самом деле, тут и Бог не может знать. Вы пробуете мне помочь в том, что и не существует, пожалуй, - и Людмила повернулась к нему лицом, зная, что в его глазах прочтёт больше, чем в словах.

Но там было что-то незнакомое, далёкое, не говорящее прямо, что да как. Тут Людмила совсем понурилась, грех перекладывать на его плечи свою проблему, к чему ему понадобилось помогать мне, - увязло в её голове настойчивым укором ли, неприятием, неизвестно чем.

- Мы часто по молодости делаем ошибки, которые нам стоят всей судьбы. Вы бы могли не совершить такую ошибку, если Вы найдёте в себе силы, открыть причину побега.
- Да нет же, я решила и он будет более счастлив без меня. Ему будет легче, чем сейчас со мной.
- Но для того, чтобы это знать, надо быть уверенной в этом, или хотя бы спросить его, чтобы получить полный ответ. Людмила, если он тебе не нужен, ты ему в тягость, почему просто не остаться в том городе, где Вы жили, и не жить там по-прежнему, только без него?
- Мне не хочется делать ему больно.
- Но так Вы ему сделаете ещё больнее.
- Оставьте этот разговор, давайте я Вас поспрашиваю, что Вы собираетесь делать дальше? Куда понесёте свои открытия, кому нужны они, когда Вы одиноки, брошены, никому не нужны – без любимой семьи? Или у Вас есть друг, подруга с кем вы всё переживаете, обсуждаете?
- Друзья есть, конечно, и достаточно надёжные, когда надо излить душу. Но немного далековато живут, чтобы воспользоваться в трудную минуту.
- Вы мне кажетесь подружкой, которой я могу излить свои проблемы бабские, даже думаю, что именно такого мужа я бы хотела себе, чтобы понимал с полуслова, взгляда, чтобы был понятен мне.
- Вы – неисправима. Да может Ваш спутник тоже такой, только Вы к нему иначе, придирчивей относитесь, а я – чужой, скоро исчезну на Вашем пути, поэтому мне легко доверить сокровенное. Но всё же, точно ли то, что есть только один выход - бежать от него?
- Не знаю.
- Уже легче. Мы перешли на нормальный разговор и давай перейдём на ты, чтобы было проще обсудить недоговорённое, но необходимое, чтобы найти искомое.
- Вы - математик?
- Я немного всякий.
- Вы не знаете, сколько лет Вы ещё проживёте, сколько лет ты ещё проживёшь один?
- Я уверен, что в моей биографии ничего не изменится, я привык к состоянию одиночества.
- Вас не соблазняет желание быть близким своему любимому человеку?
- Не знаю.
- Ваша бывшая супруга не общается с Вами, Вы не хотите вернуться к ней?
- Это абсолютно исключено, это даже вне обсуждения.
- Она замужем?
- Нет.
- Тогда что же?
- Она не любит больше меня, у неё есть друг, я бы так сказал.
- Откуда Вы это знаете?
- У нас есть дети.

Людмила замолчала, он стал ей дальше, чем был, когда зашёл в поезд. Она скукожилась и её стало знобить. Встать бы поставить чайник, но он понял и сам потянулся к чайнику, встал, налил воды, включил газ, поставил над одной из конфорок красненький старый чайник и тот сразу зашипел в ответ.

- У каждого чайника свой голос, ты, не замечала? – холодно спросил он.
- Замечала, что каждый день у чайника разный голос.
- Да, именно так я хотел сказать.
- Мы говорим глупости. Ничего?
- Ничего, главное, чтобы мы не замолчали, тогда будет ещё труднее.
- Вероятно.
- Тебе сколько сахара?
- Не знаю.
- Я положу, сколько не жалко?
- Ладно.

Он сыпал сахар в стакан, и вода в нём доходила почти до краёв.

- А сколько ты раньше сыпала, можно спросить?
- Две. Потом одну.
- Что заставило поменять привычку?
- Не скажу.
- Мы удаляемся.
- Ага.
- Я уверен, что он очень волнуется и почти болен, от того, что тебя нет рядом.
- Я не готова вернуться.
- Я думаю, что ему очень очень больно, так, как не было никогда на свете.
- Ты это почему сказал?
- Я это читаю в твоих глазах. Я же тебе ещё в поезде сказал об этом.
- Я не думала тогда, что ты психолог.
- Я – не психолог, я имею хорошее зрение. Сейчас ты пойдёшь спать, а утром пообещаешь мне, что согласишься вернуться обратно. Это спасёт и мои проблемы, я смогу спокойно ехать туда, куда мне надо.

Между стен понеслось отстукивание шариков, которые бегали и в его мозгах и в её голове. Этот стук стал учащаться, и почти разламывал стены на куски, а потом эти шарики начали разбиваться сами и соскальзывать по стене уже бестелесными мокрыми тряпками.

- Я согласна, - быстро сказала она. - Вы устроитесь здесь на стульях? Сейчас мы поделимся всем, что у нас есть. Правда, здесь не гостиница какая-то трёхзвёздочная, одно одеяло, один матрац, одна простынь, но у меня есть идея.

- У меня есть спальный мешок, Людмила. Так что решать мои проблемы я умею сам.

Он широко улыбнулся. Она представила, как он расположится на кухне в спальном мешке и начала заливисто смеяться. Глаза её были полны восторга и он так облегчённо вздохнул и поддержал её смех своим – более сдержанным, мужским.

- Я тебя никогда не забуду, - вылетело из её груди.


Она пошла в комнату, по её щекам текли слёзы – солёные, бесконечные, целая река слёз.





(часть пятая) Что-то было ему во сне.





Проснувшись, он стукнулся головой о стенку, и понял, что шишка будет приличная. Как с такой на работе показаться? Подбежал он к шкафу, чтобы достать из пиджака, запрятанный для разных непредвиденных случаев, медный пятак. Что-то было ему во сне, что-то хорошее. Да, звонила Людмила! Значит, это всё только сон и не было никакого звонка. Боже, что за человек. Просто нет сил ждать её больше, в неведении. Он подумал, что надо бы позвонить в милицию, хотя бы на всякий случай, но решил набрать сначала по привычке её номер телефона. Гудки тоскливо передавали пустоту её квартиры. Но вдруг, как только он положил трубку, зазвонил телефон. В это время мама его не беспокоила, в это время никто кроме Людмилы не звонил, и он поднял быстренько трубочку и задышал в неё:

- Да, я слушаю.

На другом конце положили трубку. Он понял, что это была Людмила. Сон был в руку. Она скоро вернётся. Я не иду в милицию, надо отправляться на работу, и она уже к обеду будет снова мне звонить. С этим чувством, полным уверенности, он и начал заправлять свою постель. Сел в кресло, натянул носок за носком, и так направился в ванную комнату. Бриться надо было точно. Торопясь, он несколько неосторожно оставил следы бритья на щеке, но это сейчас было абсолютно неважно, потому что она скоро появится снова перед ним. Она объяснит, что произошло, без причин она не могла так поступить с ним.
И это первое утро, когда мир в его глазах превратился в цветной. Кончилось серое одноцветие вокруг, закрывающее часто тёмным пятном даже облака и солнце. Роскошь жизни стала немного подсвечивать в его ощущения. Он стал замечать отдельные её детали. Улыбнувшись, он закрыл дверь на ключ, и пошёл тихо вниз по лестнице. У окна, прямо перед ним стоял мужчина, который повернулся к нему лицом, и сказал, что хотел бы проводить Романа на работу, и по дороге можно было бы обсудить дело, касающееся его и Людмилы. Роман не ожидал такого поворота событий, взъерошив волосы, он почти крикнул Борису:

- Она в порядке?
- Да.
- Что случилось?
- Сначала я бы хотел узнать это у Вас.
- Но у нас всё было замечательно, я собирался провести с ней выходные, мы должны были поехать к моим для знакомства. Мама ждала, а она пропала. Просто пропала, не оставив записки, никаких следов. Я не знал, что думать. Сегодня хотел обратиться в милицию.
- Какие у Вас с ней отношения? Что могло послужить тому, что она уехала от ваших с ней отношений?
- Вы думаете из-за меня?
- Да.
- Она сказала, что Вы будете без неё более счастливы, и что Вы не сможете понимать её так, как бы хотелось ей.
- Вы думаете в этом есть зерно истины?
- Меньше всего Вас сейчас должно интересовать моё мнение и сообщить мне о своём Вам придётся. Потому что пока я не смогу убедиться в том, что Вы можете быть её верным и надёжным спутником, я не могу настаивать и доказывать это ей.
- Какое отношение Вы имеете к ней?
- Обычное. Я – прохожий, у которого хорошее зрение, и который видит, что в глазах у человека живёт боль.
- Где она?
- Она в другом городе. Она сомневается, пытается ввести меня в заблуждение. Уже сегодня я должен вернуться к ней и тогда, возможно, мне удастся её убедить в том, чтобы она вернулась к Вам. Знаете, она мне это уже обещала, но сама попыталась убежать, чтобы скрыться. Совсем случайно, мне удалось остановить её побег. Она могла бы потеряться навсегда. Но я чувствую, что Вы ей действительно дороги, и она хотела бы быть всегда с Вами.
- Да, моё чувство юмора, порой, перехлёстывает и я перехожу грань дозволенного, а она очень ранима и обижается. Спохватившись, я начинаю извиняться, но она трудно прощает такие сюрпризы с моей стороны.
- Вы ведёте себя с ней, как мальчик?
- Нет же, я люблю пошутить с самого детства.
- Но Вы же понимаете, что не всякая шутка для любимого человека может быть преемлемой. Или Вы не видите разницу между мужчиной и женщиной? Нормальная реакция любой женщины на шутку может быть всякой. Одни поддержат её, другие никогда не простят. Именно это и произошло с Вами. Вы её поставили на край жизни. Вы хотя бы это понимаете сейчас? Я встретил её в поезде, который везёт туда, откуда никогда не возвращаются в люди.
- Куда она ехала?
- На край света, уважаемый! На самый его край! Вы бы никогда не узнали ни её имени, ни её лица, если бы я её не встретил в тот день.
- Вы думаете я смогу её вернуть?
- Всё зависит от глубины Ваших чувств к ней, милостивый государь.
- Я без неё жить не могу. Я думал, что сам умру, не дождавшись её появления.
- Могу ли я верить Вашим словам, или это только блеф передо мной, оправдывающий её шаг?
- Вы можете мне верить, - без промедления выпалил он в ответ Борису. И вдруг тишина повисла в воздухе.

Они оба потянулись рукой к области сердца.

- У Вас есть валидол?
- У меня?.. Зачем?
- В таких случаях валидол помогает.
- Не знаю, дома в аптечке скорее всего есть. Мама иногда оставляет свои лекарства, на всякий случай, в кухне, в шкафчике.
- Дышим глубже, но тихо. Поможет.
- У Вас было?
- У меня бывает.
- А я ещё не испытывал.
- Ничего, всё когда-то надо испытать, но лучше без этого. Вот так вот шуточки иногда делают больно.
- Как зовут-то?
- Меня? Борис.
- Ты классный мужик Борис. Мне такие ещё не встречались.
- Да просто повода не было у тебя до этого.
- Борис, иди ко мне домой, ляг на диван, отдохни, а я вернусь к обеду. Дела пораскидаю и вырвусь. Возьми вот ключ.
- Нет. У меня поезд через час. Она ждёт. Она может уехать, если я не вернусь вовремя.
- Я могу поехать с тобой?
- Нет. Она вернётся только сама. Я тебе позвоню, если она не вернётся.
- Борис попрощался и пошёл в противоположную сторону.
- Я провожу, - дёрнулся Роман.
- Нет, Роман, ты спеши на работу. Только сейчас ей очень нужно, чтобы ты думал о ней, тогда ей это поможет. Она думает о тебе всегда. Я это сразу заметил, когда она посмотрела на меня в поезде впервые. Она любит тебя, но не уверена до конца в тебе. Она боится быть с тобой вместе в будущем. Вот об этом тебе надо подумать. Я постараюсь сделать всё для того, чтобы она вернулась. Прощай, и будь счастлив!

Роман сидел в кабинете молча. Часы больше не ходили в его сознании. Каждая минута шла обратно от него, или это он шёл обратно - от себя самого. Как бы окончательно не выйти из себя, - подумал он, внимательно провожая минутную стрелку вперёд по стенке циферблата. Стрелка хотела ткнуться обратно, но он проталкивал её взглядом и она двигалась в гору. Он не успел спросить у Бориса, где он живёт, где находится Людмила. Всё произошло, как сон. Не догнать, не изменить, не исправить. Рабочий день подошёл к концу. За весь день к нему в кабинет никто не входил, никто не звонил, а сам он так и висел на стенке циферблата, едва корабкаясь по ней, вместе с минутной стрелкой.

Поезд тронулся. Борис смотрел на мокрое стекло. Видимости практически никакой, только мокрые капли старались помыть обзор для Бориса, но у них не получалось. Через пять часов он принесёт Людмиле слёзы Романа, она поймёт. Обязательно поймёт. Борис постарается донести всё, что он только мог добыть для неё у этого, почему-то любимого Людмилой человека. Он не любил сцен. Меньше всего хотелось ему участвовать в разных семейных сценах. Но это неизбежно. Через это придётся пройти. Он привязался к Людмиле. Она ему стала почти дочерью за это время. И как же он станет рад, когда она – глупышка, встретится со своим самым дорогим человеком.

- Людмила, я уверен в нём, как в себе. Ты можешь ему верить тоже. Бери билет, и чтобы ноги твоей в этом захолустье никогда не было.
- Я бы сама вернулась, я же тебе обещала.
- Я боялся, что ты обманываешь меня и поэтому убегаешь.
- Нет, я хотела ехать домой. А ты не пустил.
- Людмила, я хотел, чтобы это было надёжно, чтобы не было у меня сомнений, что ты поступаешь верно.
- Борис, там немного гречки, котлета, давай перекуси, и я поеду вечерним поездом. Я думаю, что мне уже пора. Так соскучилась по дому. Жить здесь, находиться здесь – это для меня долгая пытка.
- Но ты превратила бы всю свою жизнь в настоящую пытку, умчись ты вместе со мной, в тот день в поезде.
- Ты так считаешь?
- Да, Людмила, это так. Не надо впадать в крайности больше, хорошо?
- Кофе ставлю. Осталось чуть-чуть. Ещё дома пила. Я всё про тебя знаю. Хочешь расскажу?
- Нет, Людмила. Я в твоей истории – твоя выдумка. Ты ничего обо мне не знаешь, и не узнаешь. Потому что я - инкогнито. Так надо, Людмила, чтобы ты не думала обо мне никогда. Только если ты почувствуешь себя одинокой, я разрешаю тебе навестить снова мысленно мои глаза. Как ты посмотрела на меня. Ты просто с меня просила счёт, за то, что я сел рядом в твоём купе. Ты просто сбила меня с ног, так и стукнула током. Вот теперь я больной от этого удара и останусь на земле. А ты поедешь к своему единственному, который и дня не спал, кажется, пока ты тут выдумываешь всякие глупости о том, что тебе хорошо, что тебе плохо.

Людмила насыпала кофе в две чашки, взяла чайник и стала медленно наливать кипяток. Но вдруг она остановилась, кипяток начал проливаться мимо стакана, сначала на стол, а потом прямо ей на ногу. Она не замечала, что шпарилась и что уже льёт кипяток на себя, а не в стакан. Борис тоже не заметил сразу её неосторожности. Но спохватившись, схватил чайник, открыл кран, взял кружку, налил воды и залил её ногу холодной водой. Она очнулась и оттолкнула его:

- С чего ты стал поливать на меня этой холодной водой? Отойди от меня.
- Это ты наливала кипяток на себя, что мне оставалось делать? Людмила, надо ещё несколько раз холодной водой, чтобы ожёг не был таким болезненным, и это поможет скорее облегчить страдания твоей кожи. Варёная Людмила, - отвесил он снова, улыбаясь.

Она была в шоке и уже ничего не понимала. Он лил кружку за кружкой на её ступню, а она не могла говорить больше ничего. Он просто ей помогает быть ещё несчастней.

- Ну вот, теперь легче. Ступайте девушка в койку, отлежитесь, посмотрим, что нам удалось сделать. Надо бы раздобыть обыкновенный яичный белок для спасения кожи. Ты пока устройся поудобнее, а я до магазина, найду, что надо. Пока. Я быстро.

Он вышел из дома, чтобы принести из магазина десяток яиц, хлеба, томатного сока и конфет, и вновь заторопился к Людмиле. Отделив белок от желтка, принёс ей в рюмочке спасительное лекарство, водрузил перед ней и сообщил:

- Надо смазывать, как только станет больно. Это приносит облегчение и спасает кожу от поражения, лечит её.
- Мне не больно.
- Я понимаю, но это временное. Скоро будет снова больно.

Он вышел и вернулся со стаканом томатного сока.

- Я очень люблю этот сок, ты будешь? – протянул он ей стакан.
- Ты как знаешь. Очень люблю! Мне даже боль не так заметна, когда у меня есть то, что я люблю.
- Он улыбнулся, подумав, как мало, порой, человеку надо...
- Я должна собираться, поставив стакан на стул перед собой. – сказала Людмила.
- Да, пожалуй, но надо, чтобы ты в поезде смогла помочь ноге, во что бы налить белок, это поможет. Он пошёл в кухню, чтобы придумать какую-то посудинку для этих целей.
- У меня есть крем, можно его освободить, там осталось немного.
- Давай тогда, а то я уже солонку хотел приспособить.

Людмила была готова. Её отъезд, немного растревожил Бориса.

- Ну, девонька, ты уж поаккуратней с шутками теперь, может, они – это для того, чтобы ты могла быть в смятении? Но я рад, что ты будешь дома, будешь с тем, кого любишь ты, и с тем, кто без тебя не может жить. Тебе повезло со спутником. Другой бы меня слушать не стал. И верить бы мне не стал, а твой такой доверчивый...

Она написала телефон, адрес, протянула Борису записку и сказала:

- Ты приедешь на нашу свадьбу?

- На твою свадьбу? Это очень надо?

- Ну да, я бы хотела.

- Нет, Людмила. У меня очень плотный график, и я не смогу. Но когда у меня будет отпуск, я постараюсь навестить вас. И уж тогда вы с Романом покатаете меня в городском парке на каруселях. Я очень люблю детские забавы.

Поезд подошёл к платформе, пассажиров было мало. Вечером никто никуда не спешит.

- Позвони, когда зайдёшь домой, я буду спокоен.
- Спасибо, Борь! Ты – славный и умеешь быть родным. Привет семье!
- Откуда ты узнала?
- Я тебе поверила, когда ты рассказал.
- Ну ты ас!
- Пока!
- Пока!

Поезд дёрнулся, и пошёл в вечернюю мглу, подбирая себя самого за свой же хвост. Борис зацепился за поручень, и встал на ступеньку, выпирающую от стены вагона. Ему было неудобно, поезд не знал, что ему надо было подобрать Бориса, и он не успел оставить открытой подножку, ноги Бориса были подобраны под себя, смотрелся он смешно. Вагоновожатая успела оглянуться, и помочь ему, только тогда Борис вошёл внутрь вагона. Проводник потеряла дар речи, и смотрела, часто моргая, на него. Взгляд Бориса был так важен, что она не могла даже ему сказать ничего ничего.

- Я забыл сказать своей спутнице что-то очень важное, понимаете, - доказал он одной фразой проводнице сразу всё.

Он пробирался в нужный вагон, причём у него не было билета, он не знал, что будет делать, но всё-таки сел в этот поезд, в котором ехала она – его маленькая мучительница. Вот он и подошёл к месту, где должна сидеть она, встал около купе и задумался, надо ли заходить... Поезд раскачивался, швырял пассажиров, заставляя слушать стук колёс. Борису несколько дней приходилось решать всё новые и новые задачки, которые превращали его голову в какую-то длинную бесконечную энциклопедию с двумя буквами – первой и последней, а надо было найти несуществующую середину, которая и может быть полезной и верной. Наконец он решился, и потянул дверь в сторону, чтобы открыть. В купе была ещё одна женщина. Людмила растерялась, узнав Бориса:

- Ты что-то забыл?
- Конечно, Людмила, я не поцеловал тебе руку и не отдал тебя твоему Роману. Я решил, что ещё один потерянный день погоды не изменит. Ты согласна, друг?
- Мы никогда не расстанемся, - думаю я.
- Ты много думаешь. Я не могу уделять тебе столько времени.

Пару часов он сидел с закрытыми глазами, претворяясь сонным. Людмила тоже пыталась не заговаривать, не смотреть на Бориса. А поезд ехал и ехал, и не было ни одной причины, чтобы изменить что-то сейчас. Что-то надо остановить, как-то уйти, а душа так и рвётся, не зная сама, что делать дальше, что будет, как открыть глаза, как сказать что-то, начать просто думать не только о ней. Тут он вспомнил, что у Людмилы проблема с ногой. Он напомнил её об этом. Она поблагодарила и, ничего не предпринимая, продолжала сидеть без движений, поддаваясь только лёгкому пошатыванию поезда.
Из вагона они вышли молча, он нёс вещи, она семенила рядом.

- Возьмём такси.
- Долго будем ждать, пойдём к автобусу.

Вышли из автобуса уже в полной темноте. Редкие фонари освещали улицу. Как только зашла в комнату, она сразу села к телефону и набрала номер Романа. Гудок выжимал из эфира знакомый звук.

- Алло! Да я слушаю, - говорил Роман.
- Роман, я приехала. Ты не мог бы зайти сразу.
- Да, я скоро буду, Лютик.
- Я жду очень очень.
- Она села у телефона и не двигалась.

Борис потерял чувство уверенности в себе и тоже сидел, глядя на стену, прямо перед собой.

- Я пойду покурю, хорошо.
- Конечно, иди.

Борис вышел. Спустился по знакомой уже лестнице. Вышел из подъезда и повернул в противоположную сторону от того направления, где мог бы встретить Романа. Зима сворачивалась под его ногами, приседая и, произнося при этом - что ты, что ты?.. Борис отвечал мысленно – прости, прости... Горечь в его мыслях искала хотя бы одну сладкую радостную реплику, но в ушах было только – что ты, что ты?.. и в ответ снова – прости, прости... Что будет через час, что будет через два, три часа? - он не знал. Он понимал, что впервые в жизни полюбил человека настоящей, выжигающей насквозь любовью, и понимал, что эта любовь не взаимна. Ему хотелось сделать что-то глупое, или наоборот, умное, но он шёл и шёл, комкая билет в кармане, заставляя себя думать о мелочах, которые есть вокруг. Ему не было холодно, он не чувствовал ничего, всё вокруг стало ничьим. Оно перестало к нему иметь отношение, хотя раньше было так близко.





(часть шестая) Куда это фонарь убегает?..





Борис остановился. Стал смотреть внимательно вперёд. Перед ним, сразу за ближайшим деревом, спряталось какое-то странное светило. Оно поднималось выше. Он подумал, что у него поехала крыша. Да, надо бы отвлечься чем-то. Проморгавшись, он снова посмотрел туда, где на него глядел неизвестный светящийся объект. Но тот уже вышел из-за дерева и стал двигаться за соседними кустами, чуть правее.

- Куда это фонарь убегает? – возмутился он, следя за его движением.

И тут до него дошло, это же луна выскочила, и теперь вот ведёт его, куда хочет. Ну что ж, неплохо для вечера, в котором нет никого, кто бы тебе составил кампанию.

- А скажите, голубушка, как Вам наша жизнь? Разве Вам не всё равно, что с нами – землянами происходит сегодня вечером? – глядя на луну, забросил ей в небо свой вопрос Борис.

Луна неестественно повела боками, ухмыльнулась, и подвинувшись от Бориса ещё дальше, сказала:

- Бросьте, Вы, Борис, спрашивать. Живите, как Вам нравится или не нравится, не надейтесь на ответы мои. У меня ещё скучнее, чем Вам кажется. Пока меня не увидят, обо мне никто особо и не задумывается. Без меня всем спокойнее. Заметят меня, ищут звёзды, начинают сопоставлять и сравнивать небесные объекты, как будто от нас вся ваша земная жизнь зависит. На самом деле, мы только освещение, ветры и осадки. Вы же творите руками то, что у нас не получится никогда. У нас нет Вашего человеческого сердца, нет гастрономических привязанностей, и жизнь наша так обычна, предсказуема практически ежедневно, за редким исключением.
- Что Вы такое лепечете, Луна? Вы что академию заканчивали?
- Да прилетал как-то один профессор, всё пояснял, что да как у Вас. Я правда плохо помню всё, что он говорил, но говорильня его дала мне понять, что живёте Вы более весело, чем мы – небесные светила.

Борис отвернулся от неё. Подумал, что становится лунатиком. Не загреметь бы в жёлтый дом, - произнёс он вслух, и это прозвучало так громко, что заставило задуматься о сказанном. Тут он задумался над тем, что же ему предстоит сегодня по возвращении к Людмиле. И пришла в голову только одна мысль, что надо искать номер в гостинице. С этой идеей он и двинулся дальше по улице. У первого встречного он спросил, где же здесь ближайшая гостиница, на что получил исчерпывающий ответ, из чего можно было заключить только одно, что эта тема его теперь волнует больше всего. Раз нет гостиниц, то надо искать место для ночлега. И он начал придумывать варианты. Итак, он имеет двух знакомых в этом городе это Людмила и Роман. Учитывая, что Роман ему, как мужчина мог бы помочь, он и остановился на этом варианте. Ещё немного погуляю. Тогда и отправлюсь к ним. Им надо много времени, чтобы разобраться в своём деле.

Борис нагулялся до того, что стал почти дедом морозом, и не рискнул больше оставаться на улице. Поднявшись на третий этаж, он встал у знакомого окна, где стоял днём, и взгляд его застыл на горящем фонаре у подъезда. Пожалуй, его можно сделать тоже своим другом на вечер. Он такой же одинокий, такой же ничей, но помогающий кому-то в темноте. Жаль, что у него нет с собой никакой книжки, можно было бы почитать. Он залез в карман, а в нём оказался мятый билет на утренний поезд. Из квартиры Людмилы не было слышно ни одного звука.

- Кажется у них было достаточно времени, - подумал Борис, и решил подняться и позвонить.

Дверь открылась, Людмила стояла у двери.

- А где Роман, - спросил Борис, собиравшийся оговорить с ним место ночлега.
- Он ушёл.
- А как же я? Я хотел к нему ночевать. Мне не хотелось бы оставаться у тебя, Людмила. Ты же понимаешь.
- Ты можешь ему позвонить.
- У вас всё в порядке?
- Да. Мы расстались.
- Как? Почему?
- Потому что у нас нет тех отношений, которые называются любовью.
- Нет, Людмила, ты неверно думаешь. У вас именно те отношения. Ну что ты, право, как маленькая.
- Борис, давай ты не будешь мне больше ничего говорить о нас. У нас с Романом не те отношения, которые могут быть любовью.
- Как ты пришла к такому выводу, можно спросить.
- Нет.
- Почему?
- Потому что это моё личное дело.
- Да, но мы же друзья, и совсем недавно ты мне доверяла свою личную жизнь, а теперь...
- А теперь всё изменилось...

Борис не знал, что делать, что говорить. Он сам был не рад тому, что произошло между Людмилой и Романом.

- Ты понимаешь, что сделала?
- Да.
- А он?
- И он.
- И как же так можно?
- Можно.
- Людмила, я завтра утром уеду. Можно я тебе позвоню через месяц?
- Да.
- Ну и ладно. Я устроюсь на кухне, если ты не возражаешь.
- Не возражаю.

Она принесла ему тёплые одеяла.

- Это вместо матраца, а это одеялом будет, - опустила она перед ним аккуратно сложенную постель.
- Спасибо, Людмил.
- Спокойной ночи, Борис.
- Спокойной ночи и тебе, всяких снов и отдыха.

В квартире было тихо. Только часы на стене кухни тикали, и мешали заснуть. Борис всю ночь ворочался, ему снились кошмары и казалось, что опять едет в поезде, и что вот-вот принесут чай, а он ещё не встал, с этим он и проснулся.

Он не стал прощаться. Людмила ещё была в своей комнате. Взяв свой багаж, он тихо вышел за дверь. Солнце еле поднималось над землёй, оно не могло пробить зимних облаков. Но было уже тепло даже от одного его прозрачного проглядывания из-за... Скоро весна, - забилось в груди у Бориса.


Людмила проснулась, оделась, надо было поставить чайник, приготовить кофе, проводить Бориса. Она вышла в ванную, потом в кухню, но дверь была открыта. На стуле аккуратно лежала стопка одеял и подушка. Вещей Бориса нигде не было. Людмила не ожидала этого. Она опустилась на стул рядом, положила голову на подушку, на которой оставался запах Бориса, и так и сидела, не слыша телефонного звонка.

Потом она очнулась, пошла к телефону, взяла трубку, ответила?

- Алло, я слушаю.
- Доброе утро, Людмила. Прости, я не стал тебя будить. Поезд скоро отходит. Как твоя нога?
- В порядке. Всё в порядке. Счастливого пути!
- До свидания, проговорил Борис и сразу положил трубку.

Людмила слушала гудки и не останавливала их. Она не замечали, что телефон уже долго звонит, и эти гудки продолжали говорить ей - Борис уехал, уехал, уехал. Людмила провожала его в ответ гудками – знаю знаю. Они опять ей говорили – уехал, уехал, она вторила в ответ – знаю.

Верить в то, что с нею произошло Людмила не могла. Она вчера ехала к Роману с Борисом. Борис вёз её к Роману. Как они с Романом договорились до того, что они не любят друг друга она не помнит, но помнит, что сама ему об этом сказала. Но она не хотела говорить этого, но почему-то сказала так...

Первое, что сделала Людмила, - отключила телефон. Больше она никогда не хочет слышать гудков. За спиной она услышала шаги. Кто-то вошёл в прихожую. Не стучат, значит свои, - думала она. Роман смотрел на Людмилу и не верил, что они вчера...





(часть седьмая) Мы будем вместе.





...В опустевшей внезапно голове Людмилы летали отвлечённые мысли. Ей предстояло пойти завтра на работу, найти аргументы своего отсутствия на ней. Редакция не пожелает с ней говорить на прошлых тонах, она получит выговор, её уволят. Она была готова к этому. На уровне чувств она потеряла всё, работа её тоже была потеряна. Если ей не удаётся завтра найти компромисс, то ей так и так надо уехать из этого города. Что держит её здесь, если всё потеряно?..
Лоскуток платка торчал из куртки и о чём-то сигналил ей в эти минуты. Вечер становился затянутым, как галстук на молодом человеке, единственный первый раз сделавший этот узел на своей новой рубашке. Голова кипела, и почти заболевала, но она боролась с этой болью, не давая ей раскрыться, и обустроиться на постоянно. Как омерзительно всё, что сейчас было перед нею - её квартира – одинокая, и холодная. В ней не хотели теперь даже расти цветы, за которыми она всегда так ухаживала, и которые радовали своими цветами, как только в них засматриваешься. Куда ушла та гармония, которую она создавала многие годы в этом уголке, кто всё вдруг переменил... Покинуть всё, что было её мечтами, руками, ожидая создания семейного очага, тёплого мирка благополучия и счастья. Как вернуть всё это, остановить предсмертные схватки её иллюзий и жизни?.. Ни одного ответа не приходило на ум, только что-то далёкое вертелось внутри, в самой груди и молчало, вытягивая по капельке каждую живую струю понимания, что это оттуда всё, и обратно не вернётся.
Блестящая рамка окна моргала фонарём. Его раскачивал ветер, ему постоянно доводилось до сведения – терпите меня, когда ещё встретимся. Фонарь моргал и не отказывался терпеть, вечер налетает и улетает, а фонарь остаётся на месте и никому этого не отнять у него. Такова уж жизнь всех уличных фонарей разных городов и деревень.
Людмила вспомнила про телефон и решила его подключить к сети. Как только тон в телефоне пошёл, она поняла, что уже не одна в квартире. Сразу услышала голос соседки, читающей мораль своему взрослому сыну, всё восстанавливалось потихоньку. А вдруг всё снова станет также, как и было, и это временная неудача, слом пройдёт?
Она решила включить телевизор, посмотреть новости, так давно забросила цивилизацию, осталась наедине с самой собой, это и привело к полному одиночеству. На столе стоял томатный сок. Эту напасть она не хотела больше видеть. Решительно подойдя к нему, взяла, открыла и пошла к раковине. Сок выливался в раковину, цвет его был чрезвычайно красным.

- Как всё просто. Я не пью больше никогда томатного сока. И ещё я не хочу знать о нём, что он есть на земле, что томаты растут, что их покупают. Перехожу на любой другой, к примеру, апельсиновый. Он красив, вкусен, обладает смачным запахом.

Плоская шутка проскользнула у неё в голове, от которой её отшатнуло.

- Я не смогу остановить эту нерешительность в себе сама. Что произошло, что делать?..

Она понимала, что осталась одна навсегда. От одного себя она могла уберечь - от передачи права решать кому-то за неё её судьбу. Ещё бы минуту, и она хотела бы отдать это право, но теперь чётко понимала, что только сама, только она одна может сделать выбор в своей жизни.
Прошло несколько минут, и эта уверенность вновь исчезла, потерялась и радость от этой внезапной находки. Это право есть у каждого, не у неё одной. И никто не радуется этим обыкновенным находкам.
Присев на диван, она уставилась в телевизор. Понимая, что ничего не слышит и не видит, выключила его. Взяла книгу, оставленную утром, открыла и уснула на первой её странице, не покрываясь одеялом, не подкладывая подушки. Она сидела очень неудобно, книга была в руках, как мячик, готовый вот-вот упасть в лужу.
Разбудил её стук в дверь. Стук был тихий и глухой. Она поняла, что задремала, часы показывали почти двенадцать.

- Кто бы это мог так поздно? - подумалось ей спокойно и она бесстрашно пошла к двери, шаркая тапочками по полу.

- Кто тут? – почти шопотом спросила Людмила.

- Сколько можно стучаться, хозяйка? Я уже собирался уехать.

- Борис? – улыбнулась радостно она и распахнула незапертую дверь.

- У меня оставалось что-то здесь, я не взял, когда уехал, мне это очень надо, - промямлил он.

- Где же, Борь, я не видела ничего, разве что не заметила. Я много думала, кажется я тоже всё оставила где-то...

Пауза длинная, тормозящая счёт времени встала в воздухе. Он смотрел на Людмилу, верил, что это она – его судьба.
Она не поднимала на него глаз, она не верила, что он вернулся и ей не хочется, чтобы он уезжал. Говорить об этом ей не моглось, потому что она не думала, почему так.

- Ты загадочный и волшебник.
- Ты – одна на земле, кто меня убил с первого взгляда. Я могу больше не надеяться на находку такую. Больше такой быть не может! Ты – одна – та, кто для меня родился. Знай это всегда. Прости меня, что я не сделал тебя счастливой сразу. Я думал, что ты только для него живёшь. Я попытался уехать, но я вышел на первой остановке, и вернулся обратно, чтобы сделать тебе предложение и быть с тобой вместе каждую минуту.
- Ты не боишься этого шага? Вдруг завтра я не смогу быть такой, какую бы ты хотел во мне видеть?
- Страшно боюсь. И уже готов бежать вместе с тобой, куда глаза глядят. Любая дорога с тобой – будет счастьем для меня!
- Ты умеешь говорить комплименты?!
- Они высыпаются из меня сами розами тебе под ноги, я не придумываю и не прикладываю к этому никаких усилий. Это лёгкие лепестки желания, живущие во мне сейчас, заворачивающие нас обоих в одном букете радости.
- Ты – поэт.
- Я влюблён.
- Я не знаю что тебе ответить сейчас. Мне надо подумать. Ты дашь мне время, Борис?
- Но у меня есть хотя бы надежда?
- Не знаю, - ответила Людмила.

Людмила посмотрела теперь на Бориса прямо и осталась глазами в его глазах. Речи были не нужны. Их глаза всё сообщили друг другу, и он решился обнять её. Она не сделала попытки отойти, она просто умирала от желания бесконечности этой минуты. Это было счастьем, которого она никогда ещё не испытывала.

- Ты мне давно был нужен. Я только тебя ждала на земле, но я этого не знала. Ты мне послан богом. Откуда было знать мне, это только он может.
- Так встречаются все влюблённые, внезапно и на всю жизнь, любя и чувствуя всей силой своей любви, что это так на самом деле.
- Остановись, не говори ничего больше, этого слишком много, что мы уже сказали друг другу.
- Хорошо.
- А ты взрослый?
- Я? Очень.
- Я тоже буду взрослой.
- Нет. Тебе нельзя.
- Я буду.
- Не надо.
- Хорошо.
- Вот так вот.
- Мы вместе?
- Мы будем вместе!